"Российские тори" и общественно-политическая мысль западноевропейского Просвещения на рубеже XVIII-XIX веков тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Дорохова, Надежда Евгеньевна

• Дорохова, Надежда Евгеньевна
• кандидат исторических наук
• 2006

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Дорохова, Надежда Евгеньевна

Введение

Глава 1. «Ментальный инструментарий» века Просвещения в представлениях братьев Воронцовых и их современников

1.1. Граф А.Р. Воронцов: вольтерьянец и моралист

1.2. Граф С.Р. Воронцов и «генеральные понятия» Ш. Монтескье

1.3. Адмирал П.В. Чичагов о свободе и рабстве

1.4. Между Пугачевым и Робеспьером: Великая французская революция в переписке графов Воронцовых

Глава 2. «Дух законов» и правительственная политика на рубеже XVIII-XIX вв.

2.1. Планы государственных преобразований в начале царствования Александра I в переписке А.Р. и С.Р. Воронцовых

2.2. «Дух законов» и «министерский деспотизм»: теория и практика

2.3. Итоги государственных преобразований первых лет царствования Александра I в оценке С.Р. Воронцова и его корреспондентов

Глава 3. «Российские тори» как социокультурный феномен: переписка графа С.Р. Воронцова и адмирала П.В. Чичагова

3.1.Граф С.Р. Воронцов и адмирал П.В. Чичагов: личности и судьбы

3.2. Березинская катастрофа

3.3. «Российские тори»: англоманы или патриоты?

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «"Российские тори" и общественно-политическая мысль западноевропейского Просвещения на рубеже XVIII-XIX веков»

Рубеж XVIII-XIX веков отмечен в отечественной истории коренными изменениями во внешней и внутренней жизни империи, а также в российской общественной мысли. Для России это время явилось цивилизациопным перекрестком, местом встречи ранее закрытых друг для друга миров. Большое значение в это время приобрело для отечественной общественной мысли распространение ценностей и идеалов западноевропейского Просвещения наряду с непосредственными впечатлениями от грандиозного исторического «кораблекрушения» 1789-1799 гг. во Франции.

Одним из наиболее значимых социальных изменений для российского общества в этот период стала гражданская эмансипация дворянского сословия, законодательно заложенная Манифестом о даровании вольности дворянству от 18 февраля 1762 г. и закрепленная Жалованной грамотой дворянству от 21 апреля 1785 г. Процесс гражданского и политического раскрепощения российского общества от «государева тягла» начался с наиболее образованных представителей дворянства, получивших возможность доступа к миру западноевропейских представлений и ценностей. В эту захватывающую эпоху происходит эволюция картины мира, ментальных представлений и социального поведения дворян, связанная, прежде всего, с попытками самой власти вывести Россию из русла самодержавной патерналистской традиции на европейский путь. При этом ужасы пугачевского восстания и французской революции постоянно напоминают о реальной угрозе самому существованию империи и требуют незамедлительных мер по укреплению здания российской государственности.

Рубеж XVIII-XIX столетий стал узловым пунктом в изменениях российского общественного сознания, подводя, с одной стороны, итоги века Просвещения, а с другой стороны, открывая перспективу грядущего индивидуалистического века. По словам А.С. Лаппо-Данилевского, именно «. в XVIII веке завязывались те узлы, которые приходилось распутывать или еще больше запутывать в настоящее время. От того, как мы будем понимать это время, зависит многое в настоящем и будущем. а между тем это время и остается почти неизвестным.»1.

Вопрос о том, как понимали и воплощали ценности западноевропейского Просвещения в своей государственной деятельности и в личной судьбе наиболее проникнувшиеся европейским духом представители российского дворянства, Цит. по // Черная Л.А., Сорокина М.Ю. Предисловие. / Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII- XVIII вв. М., 1990. С.6. рассматривается в настоящей работе на примере известных государственных деятелей России последней трети XVIII - начала XIX вв. графов А.Р. и С.Р. Воронцовых и близкого им круга. Принадлежа к высшим политическим кругам империи, братья Воронцовы в той или иной мере были причастны и к правительственной политике в царствование Екатерины II, и к реформам начала царствования Александра I. Тема настоящей работы посвищсиа, таким образом, особенностям западноевропейского влияния на отечественную мепталыюсть и политическую традицию в контексте процессов модернизации и рсформпроваппя российской соцпалыю-полптпчсскон системы.

Проблема приобретает особую актуальность в паши дни, когда Россия вновь и вновь оказывается в ситуации исторического выбора между традиционными национальными и западными либеральными ценностями. Примечательно, что убежденный приверженец британской политической системы граф С.Р. Воронцов считал невозможным усвоение демократических идей в странах Востока и именно поэтому предсказывал в 1799 г. неудачный исход египетской кампании Бонапарта: «Никогда восточные головы не смогут склониться перед демократическими идеями наших современных философов и никогда не смогут попять так называемые права человека. Никогда магометане, тем более арабы, более фанатичные, чем другие, из-за пророка, родившегося, жившего и умершего среди них, пе смогут слиться с правами другого народа и другой веры»1. Спустя более чем 200 лет после того, как были написаны процитированные строки, вопрос о применимости европейских либеральных ценностей в иных культурах с еще большей остротой встает в контексте ситуации в России и последних событий в мире. К примеру, X Всемирный Русский Народный Собор, состоявшийся в апреле 2006 г., в итоговой декларации основное внимание уделяет проблеме совместимости прав человека и традиционных православных ценностей, оценивая современные либеральные представления в известной мере как угрозу нормам и ценностям, исторически свойственным России2.

Научную значимость проблемы переводимости западноевропейского политического дискурса и таких его основополагающих понятий, как свобода и рабство, в российском историческом и культурном контексте подтверждает недавняя полемика вокруг проблем крепостного права и его отмены. Взгляды участников дискуссии зачастую оказались диаметрально противоположны; так, Б.Н. Миронов задается вопросом, являлось

1 Архив князя Воронцова. М., 1876. Кн.Ю. С. 40.

2 Декларация X Всемирного Русского Народного Собора о правах и достоинстве человека. / Томские епархиальные ведомости. № 3(109). 2006 г. С. 4. ли крепостное право рациональным институтом или бесспорным злом, а С.Н. Полторак рассматривает гуманные аспекты этого явления1.

Несмотря на свою непреходящую актуальность, если не сказать злободневность, тема проникновения в русскую культуру и укоренения в ней западноевропейских общественно-политических понятий и ценностей в отечественной и зарубежной историографии разработана в весьма недостаточной степепп. Между тем, попытки установить значение и природу западноевропейского влияния па российские нравы появляются еще со времен так называемой «дворянской историографии». Еще М.М. Щербатов критически относится к петровским преобразованиям и политике просвещенного абсолютизма Екатерины II, приведшей к «повреждению нравов». В то же время его убеждения в необходимости ограничения самодержавной власти в пользу родовитой аристократии имеют много общего с воззрениями просвещенных сторонников конституционного ограничения самодержавия2.

Н.М. Карамзин, напротив, сетует на «многоглавую гидру аристократии» и на то, что стремление Петра I направить Россию по европейскому пути удалило дворянство от народа, усилив тем самым самодержавную власть. При этом автор «Записки о древней и новой России» считает исторической заслугой Екатерины II то, что в ее царствование произошли существенные изменения в общественном сознании, и в высших гражданским состояниях исчез «дух рабства» .

С.М. Соловьев рассматривал этапы российской социально-политической истории с точки зрения становления и «взросления» российского государства, выделяя в отечественной истории такие этапы, как «возраст чувства» и «возраст мысли», а изменения в российском национальном самосознании выдающийся российский историк считал результатом национального выбора в пользу европейского пути развития4. В.О. Ключевский, рассматривая вопрос о попытках правовой реформы и созыва Комиссии об Уложении в царствование Екатерины II, ставил вопрос неоднородности самого дворянского сословия к этому моменту и о противоречиях между старыми родами и «новыми», получившими дворянство за выслугу по Табели о рангах5.

1 Крепостное право и его отмена: История и современность. Материалы семинара, проведенного в Санкт-Петербурге 17.12.2005. СПб., 2005. Режим доступа // www.unesco.ru.

2 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России князя Щербатова // О повреждении нравов в России и Путешествие А. Радищева. Факсимильное издание 1858 г. - М., 1983.

3 Карамзин Н.М. О древней и новой России. М., 2002. С. 393.

4 Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. XIV. М., 1994.

5 Ключевский В.О. О русской истории. М., 1993. С. 532-533.

Близки этой концепции взгляды либерального историка А.А. Кизеветтера, который доказывал, что со второй четверти XVIII в. в России начался процесс раскрепощения общества от «государева тягла», причем сознательно поставить вопрос об этом могли только наиболее образованные представители дворянства, познакомившиеся с целым миром политических идей, под влиянием которых они иачали критически всматриваться в окружающую их русскую жизнь и мечтать о коренном ее переустройстве согласно интересам своего сословия. Этот же автор, рассматривая взгляды М.М. Щербатова как проявление борьбы за общегражданские свободы, их утопичность видел в том, что они представляли собой попытку сделки между прошлым и будущим1.

Исследуя общественные настроения в России на рубеже XVIII-XIX вв., АЛ. Пыпин характеризует состояние умов верхушки российского дворянства в указанный период как «отвлеченное вольтерьянство», мирящееся с самыми грубыми преданиями и нравами старой России. Исследователь противопоставляет «молодых друзей» Александра и «старых дельцов» екатерининской поры. В то же время Пыпин из этого ряда выделяет «просвещенных екатерининских старцев», прежде всего, А.Р. Воронцова, относя его по роду убеждений к свободомыслящим людям своего времени и отмечая, что он «считался вообще одним из самых дельных и знающих стариков: молодые друзья Александра просили его советов и замечаний»2.

В.И. Семевский3, давая характеристику политических взглядов II.И. Панина, Д.И. Фонвизина и М.М. Щербатова, сравнивает их воззрения на преобразование российской политической системы с взглядами Н.С. Мордвинова, Н.Н. Новосильцева и А.Р. Воронцова. В целом Семевский рассматривает их воззрения в контексте борьбы дворянства за предоставление ему политических прав и свобод.

Исследователь российской истории XVIII В.А. Бильбасов дает такую характеристику взглядам С.Р. Воронцова: он противник любых насильственных переворотов и власти временщиков в ущерб интересам потомственного дворянства, франкофоб и сторонник англо-русской коалиции; упоминается и то, что уже в 1787 г. С.Р. Воронцов предсказал неизбежность жестокого потрясения во Франции4.

Изучению западноевропейского влияния на российскую общественную мысль посвящена работа А.С. Лаппо-Данилевского, отмечающего избирательный механизм

1 Кизеветтер А.А. Русское общество в восемнадцатом столетии. Ростов н/Д., 1904. С.25-26.

2 Пыпин А.Н. Общественное движение в России времен Александра I. Пг„ 1916. Т.З. С. 12.

3 Семевский В.И. Вопросы о преобразовании государственного строя в России в XVIII и первой четверти XIX. Очерк истории политических и общественных идей // Былое, 1906. № I.

4 Бильбасов В.А. Исторические монографии. СПб., 1901. Т. 2. восприятия европейских правовых понятий1. Исследуя русскую духовную культуру XVII

XVIII вв., А.С. Лаппо-Данилевский отмечает, что для этого времени характерно «выделение лица» из системы патриархальных отношений благодаря осознанию и усвоению таких понятий, как личные права, материальная и духовная свобода2.

Попытку проследить процесс развития правового сознания в среде российского дворянства сделал С.А. Корф в своей работе, посвященной дворянскому сословному самоуправлению, показательно при этом, что отправной точкой исследования становится Манифест о вольности дворянства от 18 февраля 1762 г.3. Н.П. Павлов-Сильванский исследует социальную природу российского дворянства, опираясь на понятия феодального права4.

М.В. Довпар-Запольский подчеркивал, что реформаторская деятельность «молодых друзей» страдала неопределенностью и отсутствием ясного начала, в то время как «сенатская партия» сочетала аристократические убеждения с практической деловитостью и не менее горячей приверженностью реформам5. Указ о правах Сената от 8 сентября 1802 г. этот автор называет актом, на деле установившим его бесправие, и виновником этого положения считает именно Неофициальный комитет.

В исследовании представителя государственно-правовой школы А.Д. Градовского выделяется три «партии», участвовавшие в государственных преобразованиях начала

XIX в.: «аристократы», «молодежь», думавшая получить от царя «то, до чего другие пароды дошли тяжким трудом»6, и, наконец, «канцелярия», то есть не слишком озабоченные собственно государственными интересами чиновники. Примечательно, что Градовский имеиует новые учреждения, возникшие в результате правительственных реформ начала XIX в., «французско-канцелярскими»7. В исследовании, посвященном графу Н.С. Мордвинову, Градовский указывает на то, что «ключ» ко всем убеждениям Мордвинова заключался в «научных и политических идеях XVIII столетия, которые он воспринял в течение первой половины жизни и настойчиво проводил в течение второй»8, отличаясь в своей последовательности от большинства просвещенных соотечественников,

Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. М., 1990. Там же. С. 6.

3 Корф С.А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762-1855 годов. СПб., 1906.

4 Павлов-Сильванский Н.П. Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства. СПб., 1898. Довнар-Запольский М.В. Зарождение министерств в России и Указ о правах Сената 8 сентября 1802 года.

М, б.г.

6 Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры. // Собрание сочинений. Т. I. СПб, 1899. С. 280.

7 Там же. С. 289.

8 Градовский А.Д. Государственный человек прежнего времени (Граф Мордвинов). Б.м., б.г. С. 89. любивших говорить по Тациту, Плутарху и Монтескье, но при этом испытывавших «раздвоение» между теоретическими взглядами и направлением воли.

Проблемы государственных преобразований на рубеже XVIII-XIX вв. рассматриваются в работах Н.К. Шильдера и А.Е. Преснякова, проявляющих большой интерес к психологической атмосфере этого времени, причем у Шильдера такой подход принимает полумистический оттенок1. По мнению А.Е. Преснякова, видевшего в императоре Александре питомца XVIII века с его утопиями гармоничного государства, устроенного на началах естественного права, дворянский конституционализм на рубеже веков «не шел дальше осторожного упорядочения деятельности верховной власти», остро помня о недавно пережитой пугачевщине2. Носителей таких умеренно-конституционных воззрений А.Е. Пресняков, вслед за А. Чарторыйским, именует «российским» торннми», подчеркивая глубокий, по его мнению, консерватизм их политической программы, явившейся «плодом традиций XVIII века»3. Нельзя не отметить противоречивость подобной оценки, если понимать под «традициями XVIII века» идеи Просвещения, заложившие интеллектуальные основы французской революции.

В своем исследовании, посвященном деятельности комитета министров в царствование Александра I С.М. Середонин утверждает, что к середине XVIII в. большая часть российского дворянства усвоила «западноевропейскую гражданственность», а в XIX в. перестало быть цельной корпорацией, так как в его среде образовался особый класс служилого бюрократического дворянства4.

Попытку классифицировать и теоретически обобщить различные течения российской общественно-политической мысли делает один из первых русским историков-марксистов М.Н. Покровский, выделяя в своем труде такое течение, как «монаршизм»5. По его мнению, это идейно-политическое движение дворянской оппозиции второй половины XVIII - первых лет XIX в., а его теоретик - князь М.М. Щербатов. Претензии «монаршистов» историк сводит к ограничению абсолютной власти императора при помощи Сената как «хранилища законов» и системы коллегий взамен министерств. В начале царствования Александра I «монаршисты» нашли удобный повод перейти от теории к практике, однако их идеи к этому времени стали чем-то устаревшим и даже смешным. Имеется в виду, прежде всего, записка С.Р. Воронцова к Александру о Сенате и

1 Шильдер U.K. Александр I. Его жизнь и царствование. СПб, 1897. Т. 1; Шильдер Н.К. Император Павел I. СПб., 1901.

2 Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 157.

3 Там же. С. 152.

4 Середонин С.М. Исторический обзор деятельности комитета министров в царствование Александра Первого (1802 года сентября 8 - 1825 года ноября 19). СПб., 1902.

5 Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. М., 1915. Ч. 2. ироническое упоминание о пей А. Чарторыйского. Положительную программу «монаршистов» Покровский оценивает как «скудную», сводя ее лишь к защите «монаршистами» своих сословных привилегий. Такая точка зрения объясняется как исходными методологическими установками Покровского, так и отсутствием у него анализа источников, по которым можно было бы дать более полную характеристику течений российской политической мысли.

В послеоктябрьской историографии можно выделить две основные линии в изучении влияния западноевропейского Просвещения на воззрения и умонастроение верхов российского дворянства па рубеже XVIII-XIX вв.: во-первых, характерные для 3050 годов взгляды на вольтерьянство как па безобидную фронду сторонников аристократической конституции, которые «охотно питались» внешне подходящими, но по духу очень от них далекими идеями западноевропейских конституционалистов, при этом воплощая в своих воззрениях буржуазную идеологию в силу «идеологических сдвигов», происшедших в российском общественном сознании с появлением «элемента капитализма». Такая схема излагается в обзоре И. Троицкого, посвященном фонду «Архива Воронцовых», хранящемся ныне в РГАДА1. Этот источник интересует Троицкого прежде всего с точки зрения данных по социальной, экономической и культурно-бытовой истории XVIII века. Содержание опубликованных П.И. Бартеневым в «Архиве князя Воронцова» материалов, связанных, прежде всего с политической историей XVIII-XIX вв., Троицкий считает весьма односторонним, хотя и отмечает, что Бартенев как опытный и прилежный археограф извлекал из собрания наиболее интересные документы.

А. Преснов, давая характеристику завещания Н.И. Панина, написанного, по его мнению, Д.И. Фонвизиным, приходит к выводу, что к концу XVIII в. в России была подготовлена почва для появления конституционных идей2. Н.С. Бак характеризует воззрения Д.А. Голицына, равно не принимавшего ни крайностей самодержавного деспотизма и крепостного права, пи ужасов французской революции, как «дворянско-либеральпые»3. Термин «дворянский либерализм» использует П.С. Грацианский, причем «дворянский либерализм», по мнению автора, представляет собой, по приведенному им выражению Н.М. Дружинина4, «причудливое сочетание» либеральных и реакционных воззрений. Оппозиционные настроения таких государственных деятелей, как

1 Троицкий И. Архив Воронцовых//Литературное наследство. 1933. № 9-10. С. 397-420.

2 Преснов А. Общественная мысль в России в конце XVIII века // Исторический журнал. 1938. № 9. С. 35-47.

3 Бак Н.С. Дмитрий Алексеевич Голицын // Исторические записки. 1948. № 26. С. 258-272.

4 Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Избранные труды. Социально-экономическая история России. М., 1987. С.244-263.

Д.А. Голицын или А.Р. Воронцов, Грацианский объясняет борьбой высшей бюрократии с произволом монарха1.

Проблемам эволюции российского общественного сознания в период реформ Александра I посвящены монографии Н.В. Минаевой и М.М. Сафонова. Задача первой работы, по определению автора, заключается в том, чтобы проследить наличие отдельных элементов просветительской идеологии, называемой автором «буржуазной», и ее влияния на правительственную политику Александра I, а в умонастроениях дворянства выделяются три течения: «феодально-крепостническое», «дворяпско-олигархическое», «просветительское», «дворяпско-революционное» . Возникает вопрос, к какому течению отнести Воронцовых, возглавлявших, по утверждению Н.В. Минаевой, русское вольтерьянство, и одновременно стремившихся к закреплению за дворянской олигархией политических прав. При этом в их воззрениях несомненно присутствуют правовые понятия в духе Habeas corpus act, и в то же время «трезвый скепсис» в отношении к деятельности Негласного комитета. В своей работе автор обращается к материалам «Архива князя Воронцова» и к неизданным материалам воронцовского архива, а также к материалам «Архива графов Мордвиновых», что позволяет автору проанализировать политические взгляды верхов российского дворянства, разделявших в той или иной мере конституционные принципы.

В труде М.М. Сафонова большое внимание уделяется взглядам самого Александра I и на основании изучения его дневников делается заключение о том, что в молодые годы император был подвержен весьма радикальным настроениям. Воронцовы в этой ситуации предстают консерваторами, а их планы ограничения самодержавной власти через придание законодательной власти Сенату безнадежно устаревшими3. Подобный подход перекликается с представлением о «революции сверху» Н.Я. Эйдельмана, по мнению которого императору, склонному к прогрессивным реформам, «некем» было их осуществлять4. С.В. Миропепко рассматривает проблему реформ в контексте борьбы различных политических сил, окружавших императорский трон5.

В целом, исследования воззрений дворянской элиты в советский период отечественной историографии немногочисленны и носят, как правило, продиктованный официальной установкой характер, например, В.В. Мавродип рассматривает вопрос о

1 Грацианский П.С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. М., 1984.

2 Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982.

3 Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988.

Эйдельман Н.Я. Революция сверху в России. М., 1989.

5 Мироненко С.В. Самодержавие и реформа. Политическая борьба в России в начале XIX века. М., 1989. политической борьбе в России, основываясь на материалах устного народного творчества и анализе взглядов А.Н. Радищева на крестьянский вопрос1. Б.С. Итенберг, говоря о влиянии идей западноевропейского Просвещения, находит это влияние поверхностным, в доказательство приводя записку А.Р. Воронцова к А.А. Безбородко о событиях французской революции и цитируя письмо Д.И. Фонвизина к Н.И. Панину о «шарлатанстве Дидеротов и Даламбертов»2.

Как на пример принципиально иного подхода к теме можно указать па работу К.Е. Джеджулы, который утверждает, что содержание и дух русского вольтерьянства были укоренены в российской действительности3. Автор акцентирует внимание на оппозиционных настроениях А.Р. и С.Р. Воронцовых и их сестры Е.Р. Дашковой, придавая особое значение дружеским отношениям А.Р. Воронцова и А.Н. Радищева. Детальной характеристики взглядов Воронцовых К.Е. Джеджула не дает, ограничиваясь упоминанием о восхищении С.Р. Воронцова английской политической системой и о критике А.Р. Воронцовым фаворитизма и деспотизма.

Влиянию идей французского Просвещения па общественно-политическую мысль России второй половины XVIII посвящена работа В.И. Морякова, основное внимание уделяющего формированию взглядов А.Н. Радищева4.

Анализ литературы показывает, что большинство упомянутых авторов выделяет А.Р. и С.Р. Воронцовых из круга представителей дворянской просвещенной элиты конца XVIII - начала XIX вв. Однако оценки исследователей крайне противоречивы: Воронцовых причисляют то к вольтерьянцам, то к «сановной фронде», то к «екатерининским старцам», то к «аристократической оппозиции» (С.Б. Окунь)5. Последний автор, с другой стороны, подчеркивает, что Г.Р. Державин называл престарелого графа А.Р. Воронцова «атаманом» молодых друзей молодого императора Александра6. Если у Н.К. Шильдера С.Р. Воронцов представлен приверженцем старины7, советский историк Е.С. Штейнберг говорит об умеренно-либеральных воззрениях русского барина8.

1 Мавродин В.В. Классовая борьба и общественно-политическая борьба в России в XVIII веке. (1773-1790). Курс лекций. Л., 1975.

2 Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция. М., 1989.

3 Джеджула К.Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев, 1972.

4 Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века. Из истории общественно-политической мысли России. М., 1994.

5 Окунь С.Б. История СССР. (Лекции) Конец XVIII - начало XIX века. Л., 1974.

6 Окунь С.Б. Очерки истории СССР. Конец XVIII - первая четверть XIX века. Л., 1956.

7 Шильдер Н.К. Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1897. Т.1.

8 Штейнберг Е.С. С.Р. Воронцов и англо-русские отношения на рубеже XVIII -XIX веков // Исторический журнал. 1943. № 11-12 С. 27-48.

Ряд исследований, появившихся в последние годы, посвящен социокультурным и психологическим аспектам проблемы, и связанным с этим подходом вопросом о влиянии западноевропейской культуры на культуру российскую. П.С. Шкуринов рассматривает взгляды А.Н. Радищева с точки зрения философской антропологии, тесно связанной с идеями Просвещения1. Е.Н. Марасинова для изучения психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века па материалах переписки использует метод контепт-анализа и понятийной истории2. Ю.М. Лотмап, исследуя быт и традиции русского дворянства, рассматривает повседневную жизнь как своего рода текст, заключающий в себе определенную знаковую систему3. С.С. Минц в работе, созданной на основе источников мемуарного характера, основное внимание уделяет психологии российского дворянства, ставя вопрос о самоидентификации этой социальной группы4. Д.В. Тимофеев рассматривает вопрос о восприятии либеральных идей просвещенной российской элитой в начале XIX в. в социокультурном аспекте, выделяя как «формообразующие элементы» системы либеральных ценностей принципы индивидуальной свободы, равенства всех перед законом и права личности на безопасность и обладание собственностью5.

Традиционно большое значение в отечественной историографии придавалось вопросу об отношении российской просвещенной публики к французской революции. Так, Б.С. Итенберг приходит к выводу о том, что в целом негативное отношение русского дворянства к французской революции свидетельствует поверхностном характере влияния идей западноевропейского Просвещения на российское общественное мнение6. Одним из излюбленных сюжетов стал эпизод с графом Павлом Строгановым, чье «якобинство», как показали последние изыскания А.В. Чудинова, носило вполне случайный и к тому же очень кратковременный характер7.

Каждый из исследователей по-своему отвечает на вопрос, чем была для просвещенных русских аристократов французская революция - крушением или, напротив, экспериментальным воплощением идеалов XVIII века? В последнее время некоторые

1 Шкуринов П.С. А.Н. Радищев. Философия человека. М., 1988.

2 Марасинова Е.Н. Психология элиты русского дворянства последней трети XVIII века (по материалам переписки). М., 1999.

3 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 2001.

4 Минц С.С. Социальная психология российского дворянства последней трети XVIII - первой трети XIX века в освещении источников мемуарного характера. Автореф. дисс. .канд. ист. наук. М., 1981.

5 Тимофеев Д.В. Восприятие либеральных идей просвещенной элитой России в первой четверти XIX века. Автореф. дисс. .канд. ист. наук. Челябинск, 2002.

6 Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция. М., 1989.

7 Чудинов А.В. «Русский якобинец» Павел Строганов. Легенда и действительность. // Новая и новейшая история,- 2001. - № 4. - С. - 42-70. исследователи (например, Ф. Фюре)1, как подчеркивает НЛО. Плавинская, склонны говорить о революции как о результате принципиального разрыва с политическим дискурсом Просвещения2. Рассматривая проблему разрыва и преемственности традиции Просвещения в восприятии французской революции ее российскими современниками, С.Я. Карп указывает на необходимость подхода к данному вопросу с учетом взаимодействия европейской и русской культур на рубеже веков3. Большой интерес с этой точки зрения, представляет, как показало исследование Р. Шартье, изучение интеллектуальных истоков революционных событий4.

В отдельный ряд следует выделить статьи и исследования, посвященные собственно графам Воронцовым и их окружению. Прежде всего, это скупые, но крайне содержательные комментарии самого П.И. Бартенева, опубликовавшего большинство документов Воропцовского архива5. Биографические работы о Воронцовых созданы до 1917 г. А.И. Заозерским6, В.В. Огарковым7, Д.Д. Рябининым8. Из публикаций последних лет укажем на книгу Т.А. Родиной9 и очерк МЛ. Половипкиной и Е.А. Шляпниковой10, посвященные жизни С. Р. Воронцова, где рассматривается дипломатический аспект деятельности графа. Различные стороны жизни и деятельности представителей рода Воронцовых обсуждаются в ходе «Воропцовских чтений», ежегодно организуемых «Воронцовским обществом»11. В чтениях принимают участие не только историки и архивисты, в частности, сотрудники РГАДА, но и сотрудники музея музыкальной культуры им. М.И. Глинки, Русского музея, а также потомки рода Воронцовых. Ряд выступлений неизменной участницы чтений старейшей сотрудницы РГАДА Н.П. Воскобойпиковой посвящен истории вотчинных владений Воронцовых во Владимирской, I

Воронежской и других губерниях . Председателем общества В.Н. Алексеевым в 2002 г.

1 Furet, Francois. Penser la Revolution frangaise. Paris, 1978.

2 Плавинская Н.Ю. «Дух законов» Монтескье и публицистика Великой французской революции 1789-1799 гг. // От старого порядка к революции. К 200-летию Великой французской революции. Межвузовский сборник. Л., 1988.-С. 145-155.

3 S.Karp, «Les recherches recentes (1990-2000) des relations culturelles franco-russes au XVIIIе siecle». Cromohs, 8 (2003): 1-15. Режим доступа// http:// www.cromohs.unifi.it/8 2003/karp.html.

4 Шартье, P. Культурные истоки Французской революции. М., 2001.

5 Бартенев П.И. Роспись сорока книгам «Архива князя Воронцова». М., 1897.

6 Заозерский А.И. Александр Романович Воронцов. К истории быта и нравов XVIII в. // Исторические записки. 1947. №23. С. 105-136.

7 Огарков В.В. Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность. СПб., 1882.

8 Рябинин Д.Д. Граф С.Р. Воронцов// Русский архив. 1879. Кн.1. С. 59-82.

9 Родина Т.А. Русский дипломат в Лондоне. (Дипломатическая деятельность С.Р. Воронцова) // Россия и Европа. Дипломатия и культура. М„ 1995.

10 Половинкина М.Л., Шляпникова Е.А. «Семен Романович Воронцов» // Вопросы истории. 2003. № 11. Воронцовы - два века в истории России. Труды Воропцовского общества. Петушки, 2004. Вып.9.

12 Н.П. Воскобойникова Н.П. Первые страницы жизни слобод Воронцовки и Александровки Добренского уезда. // Воронцовы - два века в истории. С. 31-43. опубликована книга, посвященная истории рода Воронцовых и Воронцовых-Дашковых1.

Существенным аспектом изучения данного периода отечественной истории является вопрос о влиянии западноевропейских идей, ценностей и образа жизни, в особенности, английских, на российских дворян. Исследованию культурных связей России и «Туманного Альбиона» посвящены труды Н.А. Ерофеева2. T.JI. Лабутина считает малоубедительными утверждения о всеобщей англомании, распространенной в царствование Екатерины Великой, признавая в то же время, что через просветительскую литературу, образование и коммерческие отношения в России с XVIII в. распространялась британская культура".

Зарубежные историки в своих исследованиях, как правило, основное внимание уделяют развитию российского национального самосознания под влиянием западноевропейской культуры. Британский исследователь Э. Кросс рисует несколько, на наш взгляд, идеализированную, если не сказать благостную, картину взаимоотношений С.Р. Воронцова и английского посла лорда Уитворта4. Этот автор прибегает к термину «вестернизация», обосновывая это высказанным в «Наказе» Екатерины II утверждением о том, что Россия есть европейская держава. Но, считает английский историк, путь от неуверенного, сомневающегося национального самосознания XVIII в. к самонадеянному и даже высокомерному национализму века девятнадцатого оказался тернистым и долгим5.

Д.С. Мирский в своем труде о социальной истории России большое значение придает появлению Жалованной грамоты дворянству как «эпохальному документу», ограничившему монархию, признав за группой лиц (дворянством) абсолютные и неотъемлемые права. По мнению этого автора, «конституционная реформа Сперанского» была рассчитана на трансформацию дворянства в соответствии с современными английскими представлениями, однако в результате этих реформ в России появилась чиновничья бюрократия на французский манер. Европейское самосознание российского высшего класса было неотделимо, как считает Мирский, от глубокого патриотизма, обусловленного тем, что Россия всегда была независима от европейских держав. Первой школой «европеизма» стали армия и флот, а первыми достижениями дворян - успехи в изучении математики и инженерного дела. В российском восприятии европейской

1 Алексеев В.Н. Графы Воронцовы и Воронцовы-Дашковы в истории России. М., 2002.

2 Ерофеев Н.А, «Туманный Альбион». Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг. М., 1982.

3 Лабутина T.J1. Была и Екатерина II англофилом? (К вопросу о вестернизации политической элиты России). // Вопросы истории. 2003. № 9. С. 44-56.

4 Кросс Э. У Темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке. СПб., 1996.

5 Cross, A. Anglo-Russica. Aspects of Cultural Relation between Great Britain and Russic in the Eighteen and Early Nineteen Century. Oxford, 1993. цивилизации Мирский выделяет несколько этапов: от утилитаристского подхода во времена Петра, когда Европа рассматривалась как источник высокоразвитой техники и экономики к этико-гуманистическому. Франкмасонство, как считает историк, поначалу было школой всего, что было лучшего в российском дворянстве, выродившись впоследствии в фантастический мистицизм1.

М. Раев, говоря о планах политических реформ в Российской империи, видит в традиционных политических и институциональных моделях «Московии», а именно, в патерналистском образе общественного и государственного устройства, при практическом отсутствии корпораций, основное препятствие па пути реформ2. В своем труде о возникновении русской интеллигенции этот автор утверждает, что российский интеллектуал восемнадцатого столетия в своих заимствованиях был пе только избирателен, но и усваивал «западные идеи» вне контекста их появления. Некритично усвоив западные ценности без учета их реальных истоков, российский интеллектуал был не способен внести в них коррективы, необходимые для их применения на российской почве.

Таким образов, М. Раев приходит к парадоксальному выводу: в восемнадцатом веке именно философия оказалась главным заимствованием, более всего повлиявшим па русскую элиту. Для дальнейшего продвижения па пути к Европе необходим был новый образ человека и новая концепция отношений между ним и его социальным и физическим окружением. Характеризуя восемнадцатый век, в отличие от предшествующей эпохи кланов, как время индивидуализма, Раев считает, что Россия XVIII в. сильно напоминает Центральную и Восточную Европу XV-XVI в., когда традиционное восприятие и образ человека подверглись изменениям, и большое значение приобрели ценность и достоинство личности. Широкое распространение приобретают представления о том, что воля и разум могут изменять социальную реальность, рациопальиые этические нормы (понятие общего блага). Подобная позиция привнесла такие динамические изменения в представления русской элиты о самой себе и в образ ее мыслей, что привела к столкновению с социально-экономическими и политическими силами, будь то крепостное право или самодержавие, создававшими препятствия для их проявления. Важнейшее значение придает М. Раев тому, как «интеллектуальная элита» понимала свою «культуртрегерскую» роли в культурном и экономическом прогрессе, поскольку в этом процессе большинство народа не могло принимать участия. Таким образом,

1 Mirsky, D.S. Russia. A Social History. London, 1931.

2 Raeff, M. Plans for political Reform in Imperial Russia, 1730-1905. New Jersey, 1966. просвещенный русский интеллектуал, усвоив как некий абсолют и теоретический проект западные идеи и представления, оказался в изоляции в равной мере от государства и от народа. Отметим, что историк в своих исследованиях использует в качестве источников для изучения документы, связанные с деятельностью Н.И. Новикова, И.П. Пнина и А.Н. Радищева. Что касается представителей высшего дворянства, то, по мнению Раева, С.Р. Воронцов был «крестным отцом» (sponsor) Грамоты российскому народу, а его секретаря Н.М. Лопгинова историк называет умеренным консерватором и англофилом1.

Дж. Фишер подчеркивает разницу между российским либерализмом, который он определяет как "have-not" (несуществующий, воображаемый, иллюзорный) и либерализмом развитых стран. По его мнению, этот воображаемый либерализм заставлял континентальное меньшинство тянуться за Британией, преодолевая культурное, политическое, экономическое и психологическое отставание, а ценности западного индивидуализма XVIII в. - частная собственность и главенство закона - в следующем веке стали основой формирования в России нового профессионального среднего класса из средних дворян-землевладельцев2.

Большое внимание уделяется межкультурпом контактам и проблемам переводимости на страницах французского периодического издания «Cahiers du monde russe et sovietique», публикующего работы зарубежных и отечественных исследователей и определяющего свою задачу как соединение социальной и интеллектуальной истории, изучающей российско-европейские связи через изучение личностей, групп и институтов3. Так, Р.П. Бартлетт рассматривает вопрос о переселенческих колониях иностранцев во времена Екатерины и об отношении к этому Д. Дидро4.

Наконец, следует отметить такой малоизученный аспект общественной жизни России на рубеже XVIII- XIX веков, как вопрос о повсеместном участии высшей российской аристократии (в том числе обоих Воронцовых) в масонских обществах. К сожалению, образ франкмасонов, демоиизированпый популярной политической прессой, препятствует научным исследованиям этой проблемы и порой способствует распространению заблуждений и грубых фактических ошибок. Например, в книге А.И. Серкова утверждается, что С.Р. Воронцов активно участвовал в заговоре по устранению

1 Raeff, М. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteen-Century Nobility. N.Y. 1966.

2 Fisher G. Russian Liberalism. From Gentry to Intelligentsia. Massachusets, 1958.

3 Contacts intellectuels, reseaux, relations internationals Russie, France, Europe, XVIIIe-XXe sifecle. // Cahiers du monde russe/ Autour du XVIII siecle/. 1982. Режим доступа: http://monderusse.revues.org/documents684.htlm.

4 Bartlett R.P. Diderot and the foreign colonies of Catherine II // Cahiers du monde russe/ Autour du XVIII siecle/. 1982. Режим доступа: http://monderusse.revues.org/documents684.htlm.

Петра III1, в то время как граф, напротив, за отказ присоединиться к заговорщикам был даже подвергнут заключению2. Чрезвычайно продуктивным, напротив, представляется подход Г.В. Вернадского к изучению масонского движения, приводящий этого автора к выводу о том, что именно тайные масонские общества привели к возникновению в России общественного мнения3.

В целом, следует признать, что и в отечественной, и в зарубежной историографии тема восприятия, усвоения и укоренения либеральных ценностей в среде российской дворянской элиты освещена крайне недостаточно, и ограничивается, как правило, оценкой политических воззрений отдельных ее представителей зачастую в весьма упрощенной и ведущей к анахронизму схеме «либерализм-консерватизм». В качестве примера такого упрощения можно рассматривать выводы II.В. Михайловой о том, что в конце восемнадцатого века либерализм в России стал влиятельной политической доктриной, которую правительство императрицы Екатерины использовало для упрочения верховной власти4. К сожалению, такой абстрактно-идеологический подход ведет к крайней противоречивости в оценках воззрений высшего дворянства, когда братья Воронцовы предстают то западниками, крайними либералами и вольтерьянцами, то просвещенными консерваторами, аристократами, патриотами, то приверженцами крепостного права и старины.

Цель предприпитого исследования заключается в том, чтобы проследить формирование п определить истоки особого типа мспталмюстп и социального поведения, свойственного кругу просвещенных российских дворян, разделявших сходные воззрения и ценности, рассмотрев примеры применения и переводимости европейского политического дискурса в российской политической практике и личной судьбе «российских тори».

Объект исследования в настоящем исследовании составляют ценности, взгляды и поведение двух представителей возвысившегося в елизаветинскую пору рода графов Воронцовых - братьев А.Р. и С.Р. Воронцовых, а также близкого к ним круга лиц. Графы А.Р. и С.Р. Воронцовы на рубеже веков постоянно оказывались в центре российских внутри- и внешнеполитических событий, а в начале царствования Александра I оба на некоторое время оказались в числе ключевых политических фигур. Воззрения Воронцовых и их окружения анализируются в данной работе с точки зрения

1 Серков А.И. Русское масонство. 1731-2000: Энциклопедический словарь. М., 2001.

2 Архив князя Воронцова. М„ 1876. Кн.8.

3 Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. СПб., 2001.

4 Михайлова Н.В. Либерализм в России на рубеже XVIII - XIX вв. Автореф. дисс.канд. ист. наук. М., 1998. взаимодействия западноевропейской и русской культур, а также опыта непосредственного наблюдения двух политических моделей - французской республики и британской конституционной монархии, повлиявших па формирование государственно-правовых взглядов братьев Воронцовых и их последователей. Племянники канцлера М.И. Воронцова, активно участвовавшего в перевороте 1741 года, приведшем па троп Елизавету Петровну, принадлежат к наиболее ярким личностям российской истории второй половины XVIII -начала XIX вв. Старший - Александр Романович Воронцов (1741-1805 гг.) смолоду начал дипломатическую карьеру и в возрасте 20 лет исполнял обязанности российского посланника в Лондоне. В царствование императрицы Екатерины II А.Р. Воронцов был президентом Коммерц-коллегии и сенатором, а с приходом на трон Александра I занял пост государственного канцлера и возглавил Министерство иностранных дел до 1804 г. Его младший брат - Семен Романович Воронцов (17441832 гг.) начал свою карьеру со службы в Преображенском полку, участвовал в турецкой кампании 1768-1774 гг. и вышел в отставку в чипе генерал-майора. С 1782 года он был направлен в Венецию, а в 1785 г. в Лондон в качестве российского посла, где провел па этом посту более двадцати лет, а затем остался в Аиглии в качестве частного лица до конца своих дней.

Вообще, вопрос об «англомании» обоих Воронцовых, бывших в разное время русскими посланниками в Лондоне, как нам представляется, требует пристального внимания со стороны исследователя. Только изучив эту сторону их воззрений и умонастроений, можно понять причины, по которым Воронцовы и их приверженцы отошли (или были отодвинуты) с политической сцепы, когда, казалось бы, пришло время долгожданных реформ. Нечто общее выделяет братьев Воронцовых и их единомышленников из их окружения, и это «нечто» выражается не только в общности взглядов и убеждений, но и в манере поведения, поступках и их мотивах, ставя Воронцовых и близких им по духу людей особняком на фоне пестрой картины современного им российского общества. Наиболее ярко эта общность проявилась в параллелях жизненного пути графа С.Р. Воронцова и его младшего друга адмирала П.В. Чичагова. Подобные параллели позволяют говорить о братьях Воронцовых и их окружении как об особом феномене русской дворянской культуры, возникшем на рубеже XVIII- XIX вв.

В свою очередь, предмет данного исследования - влияние западноевропейских либеральных понятии и цснпостсй эпохи Просвещении на взгляды, представления, поведение российской дворянской элпгы па рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетни - определяет основные задачи настоящей работы, которые заключаются в том, чтобы пайти истоки определенного типа социального поведения и индивидуальных сценариев жизни его носителей.

Для этого необходимо, прежде всего, установить, каково было значение основных понятий, воплотившихся в политическом дискурсе западноевропейского Просвещения для формирования общественных убеждений «российских тори», как в их сознании преломился опыт знакомства с европейской, в частности, английской политической системой и английским образом жизни, каким образом европейские идеалы нашли воплощение в российской действительности или, напротив, оказались ею отторгнуты, либо при их «трансплантации» на российскую почву сами эти ценности претерпели некие метаморфозы.

Это становится возможным лишь при исследовании представлений, ценностей, мотивов поведения конкретных лиц, что требует, в свою очередь, установить природу и характер социальных, политических, правовых и нравственных воззрений персонажей исследования в зависимости от социально-исторического контекста, влияющего на их внутренний мир. С этой точки зрения, крайне важным является изучение распространения «ментального инструментария», иначе говоря, ключевых понятий и ценностей, эпохи Просвещения, их укоренения и обращения в социально-культурной среде российского дворянства, того, каким образом эти ценности нашли свое выражение в государственной деятельности братьев Воронцовых и их последователей, а также в индивидуальных сценариях поведения и судьбах.

Хронологические границы исследования совпадают с началом государственной деятельности братьев Воронцовых в царствование Екатерины II и несколько выходят за рамки царствования Александра I, когда изучаемый круг лиц сошел с политической сцены или ушел в мир иной. Настоящая работа охватывает, таким образом, временной отрезок с 60-х годов XVIII по 30-е годы XIX вв.

Основным источником при написании настоящей работы стали богатейшие материалы фонда Воронцовых, хранящиеся в РГАДА1, частью опубликованные в 40-томном «Архиве князя Воронцова», изданного в период с 1870 по 1890 г. на средства кпязя С.М. Воронцова2. Подбор материалов и их публикацию готовил известный знаток истории России XVIII века, археограф и издатель «Русского архива» П.И. Бартенев. В издании, наряду с официальными документами, широко представлена дипломатическая, а

1 Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1261. Воронцовы.

2 Архив князя Воронцова. М., 1870-1895. Кн.1-40. также личная переписка представителей рода Воронцовых с известнейшими государственными деятелями и выдающимися личностями XVIII-XIX вв. Обращение к материалам «Архива кпязя Воронцова» позволяет исследователю погрузиться в мир идей и настроений, свойственных кругу высокопоставленного российского дворянства, близкого к императорскому трону и непосредственно участвовавшего в бурной политической и придворной жизни своего времени. Помимо официальной переписки, в том числе с особами императорского дома, в «Архиве» представлена обширная неофициальная взаимная переписка братьев Воронцовых, а также письма выдающихся мыслителей эпохи Просвещения - среди них Вольтер, барон Гримм, А.Н. Радищев. Среди корреспондентов братьев Воронцовых яркие личности эпохи - А.И. Вяземский, П.В. Завадовский, В.П. Кочубей, А.И. Морков, Н.Н. Новосильцев, Н.П. Панин, Ф.В. Ростопчин, П.А. Строганов, П.В. Чичагов и другие.

Подобный характер источников, представляющих собой прямые высказывания личного характера (письма и автобиографические записки), дает возможность изнутри проанализировать образ мыслей, настроения, мотивы поведения этих представителей российской дворянской элиты, а также их иностранных корреспондентов. При этом, как указывает П.И. Бартенев в комментарии к публикации писем Воронцовых, «.в тот век письма имели значение нынешних газет», и были зачастую единственным средством информации1. Будучи наряду с этим, средством межличностного общения и создания общественного (хотя и разделявшего весьма ограниченной группой лиц) мнения, письма из воропцовского архива являются одним из наиболее полных изданных источников личного, эпистолярного по большей части происхождения, относящихся к последней трети XVIII- началу XIX вв. К большой части материалов, опубликованных в «Архиве князя Воронцова», можно отнести наблюдение А.Г. Тартаковского, отмечающего, что в указанный период происходят перемены в понимании проблемы личности и ее достоинства, интерес к собственному душевному и умственному миру2. При этом свою переписку и автобиографические записки ни Воронцовы, ни их корреспонденты публиковать не предполагали. Напротив, большая часть писем С.Р. Воронцова к адмиралу П.В. Чичагову была им по настоянию графа уничтожена, а значительная часть переписки С.Р. Воронцова во времена Павла I опубликована П.И. Бартеневым в двух вариантах: один вариант текста написан чернилами, другой лимонным соком. Добавим, что к вопросу о

1 Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. М., 1876. Кн. 9., С. VII.

2 Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX в.: От рукописи к книге. М„ 1991. С. 69. неприкосновенности как частной, так и дипломатической переписки граф С.Р. Воронцов относился крайне щепетильно, превыше всего дорожа своим «частным миром».

В ходе исследования возникла необходимость обращения к различным фондам РГАДА (в частности, фонды Строгановых', Ермолова2, материалы, касающиеся заключения П.В. Чичагова в Петропавловскую крепость3, его переписка с императором Александром4). Использованы также материалы фонда Чичаговых из отдела рукописей РГБ, публикации различных материалов в «Русском архиве» и «Русской старине», источники мемуарного характера (воспоминания А. Чарторыйского, записки П.В. Чичагова).

Поскольку и братья Воронцовы, и их окружение в то или иное время занимали высокие государственные посты, и в частной переписке постоянно обсуждали проблемы российской внутренней и внешней политики, в ходе исследования появилась необходимость обращения к некоторым официальным источникам. Среди них -Манифест о вольности дворянству, Манифесты о Сенате и об учреждении министерств, опубликованные в Полном собрании законов Российской империи, а также отчеты Министерства внутренних дел за первые годы царствования Александра I. Проблематика работы, связанная с влиянием идеологии западноевропейского Просвещения, потребовала обращения к таким источникам, как произведения авторов, наиболее повлиявших на формирование воззрений российского дворянства в изучаемый период - Вольтера, Д. Дидро, Ш.-Л. Монтескье, Д. Локка, Ж.-Ж. Руссо, Э. Бёрка, а также к сочинениям современников графов Воронцовых - кпязя М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина, графа Ж. де Местра.

Архив кпязя Воронцова» является одним из источников, к которым наиболее часто прибегают историки XVIII- первой половины XIX вв., однако далеко не все его материалы введены в научный оборот, и, как правило, рассматриваются исключительно с точки зрения событийной внутри- и внешнеполитической истории указанного периода. В советской историографии наибольший интерес проявлялся к материалам, связанным с А.Н. Радищевым, а также с младшей сестрой Воронцовых - Е.Р. Дашковой. Широко известны и часто цитируются переведенные с французского письма Ф.В. Ростопчина С.Р. Воронцову, помещенные в «Русском архиве»5. Необходимо отметить, что оригиналы большей части материалов «Архива» были написаны по-французски, и опубликованы П.И.

1 РГАДА. Ф. 1278. Строгановы.

2 Там же. Ф. 1406. Ермолов.

3 Там же. Ф. 7. Документы тайной экспедиции Сената.

4 Там же Ф. 5. Разряд V. Оп.1. Д. 207.

5 Архив князя Воронцова. М, 1876. Ки. 8.

Бартеневым в «Архиве князя Воронцова» без перевода, в русском же переводе к настоящему времени опубликованы лишь незначительные фрагменты «Архива» (частично самим П.И. Бартеневым в «Русском Архиве»). Поэтому подготовка материала для данного исследования потребовала предварительной работы по переводу большинства материалов на русский язык.

Помимо обращения к материалам «Архива князя Воронцова», иным опубликованным источиикам и данным архивов, большим подспорьем в сборе материалов послужила автору помощь председателя Вороицовского общества В.Н. Алексеева, предоставившего изданные материалы Воропцовских чтений и организовавшего поездку в имение графа А.Р. Воронцова Андреевское, где сохранилась усадьба и восстановлен храм в честь Св. Андрея Первозванного, в котором граф погребен. Старейшая сотрудница РГАДА, знаток фонда Воронцовых и непременная участница Воропцовских чтений Н.П. Воскобойникова оказала автору большую помощь во время работы с фондами РГАДА Материалы, связанные с историей семьи Чичаговых, предоставила в пользование автора инокиня Людмила, заведующая мемориальной комнатой игуменьи Новодевичьего монастыря Серафимы (Чичаговой-Черной). В поиске информации о корреспонденте А.Р. Воронцова уроженце Женевы Ф.-П. Пикте, отсутствующей в отечественной справочной и специальной литературе, автору пришлось обратиться к швейцарскому историку, члену Женевского Генеалогического общества г-ну Люку ваи Акепу, любезно выславшему материалы книги Ж.-Д. Капдо об истории семьи Пикте.

Тема и содержание настоящей работы требуют обращения к современной методологии исторического исследования, основанной па применении методов и понятий смежных дисциплин, в частности, культурной антропологии, семиотики, психологической и социальной лингвистики. Материал источника, представленный бумагами заметных политических деятелей, провоцирует исследователя па односторонний взгляд в аспекте чисто политической, событийной капвы, и, как правило, именно таков подход большинства исследователей, обращающихся к материалам «Архива князя Воронцова». Между тем, откровенная переписка Воронцовых с людьми, которых они считали своими друзьями, позволяет взглянуть па документы «Архива» не только с позиции тех или иных политических событий или их интеллектуальных истоков, но и с точки зрения, если пользоваться популярным ныне определением, истории повседневности, иначе говоря, быта и нравов, а также личной психологии того или иного героя нашего исследования.

В ходе подобного исследования, как подчеркивает Л.П. Репина, постоянно возникает необходимость ответить па ключевые вопросы: чем обусловливался выбор тех или иных решений героями исследования, каковы были их внутренние мотивы и как они соотносились с внешними факторами. Такая постановка вопросов неизбежно выталкивает историка из «уютного гнездышка» микроанализа в то исследовательское пространство, «где царит макроистория»1. Таким образом, настоящая работа основана на сочетании интеллектуальной и персональной истории, иначе говоря, история идей в ней тесно связана с судьбами персонажей, а элементы микроисторического подхода иногда неожиданным образом приводят к макропсторпческпм проблемам.

Весьма плодотворным представляется при изучении межкультурных влияний и взаимодействий подход, предложенный западноевропейскими, прежде всего, французскими исследователями истории восемнадцатого века, основанный на изучении интеллектуальной истории в ее связи с социальным контекстом. Как замечает Д. Рош, исследование распространения определенного «ментального инструментария» (выражение, введенное М. Блоком) невозможно «без изучения обменов между личностями, группами, обществами, пространствами». «Ментальный инструментарий» Д. Рош понимает как средства, которыми располагают люди на определенном историческом этапе - от состояния языка до понятийного аппарата различных наук, от чувственных оснований мысли и аффективных коммуникативных средств до систем восприятия и воссоздания реальности в сфере представлений2.

Интерес историков к социокультурному аспекту исследований представляется тем более оправданным, что история XVIII века, по замечанию М. Фумароли, отличается тесной связью между политикой, дипломатией и культурой. Их жесткое разделение становится препятствием па пути к пониманию духа этого века, когда дипломатия проникает повсюду, и литераторы, музыканты, художники сознательно или невольно становятся катализатором дипломатических отношений и агентами культурного взаимодействия3.

В то же время Д. Рош указывает на то, что исследовать культуру нельзя, пе изучив предварительно социальную систему, в которой она развивается, пе рассмотрев то целое, разные элементы которого изменяются, и пе всегда в одном и том же темпе. При изучении

1 Репина Л.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории». //История через личность: Историческая биография сегодня. М., 2005. С 74.

2 Рош, Д. От социальной истории к истории культур: эпоха Просвещения. // История продолжается. Изучение XVIII века на пороге XXI века. М„ СПб., 2000. 253-285.

3 Fumaroli, М. Quand l'Europe parlait Francais. Paris, 2001. избранного нами момента российской истории весьма полезным оказывается рекомендуемый Д. Рошем подход, основанный на умении историка «.находить связи между структурами и обстоятельствами, между факторами пространственными и временными и таким образом постоянно держать в поле зрения не только развитие общества, но и переломы, нарушающие плавность этого развития»1. При этом французский историк придает особое значение «точкам разрыва», внезапному или медленному разрушению глубинных структур под действием противоположных сил, или «моментам кораблекрушения» (выражение Ф. Броделя). Учитывая своеобразие исторического момента, когда особенно остро ощущается «пограничность» русской культуры в момент, когда Россия па рубеже веков осмысляет себя как часть европейской цивилизации, такой подход позволяет проследить различные явления и события с точки зрения одновременно происходящих процессов, принадлежащих разным историческим ритмам и даже цивилизациям.

Подобный подход позволяет избежать анахронизма в интерпретации текстов изучаемой эпохи, от которого предостерегает французский исследователь истории XVIII века Ж. Сгар, видя основную причину анахронизма в противоречии между быстрым восприятием текстов и медленной историей культуры ушедших эпох2. Признавая, что анахронизм остается главной методологической проблемой истории, и в особенности -исследований XVIII века, Сгар напоминает, что не следует воспринимать людей этого века как своих современников под тем предлогом, что они волнуют нас так же, как если бы они действительно были таковыми. Таким образом, по мысли Ж. Сгара, «.подлинное знание начинается с уяснения различий: с чуткого восприятия смысла слов в их историческом контексте, е ощущения их своеобразия и отдаленного созвучия с другими тестами той эпохи. Конечно, мы вправе обращаться к произведениям XVIII века с нашими нынешними вопросами и с нашими проблемами, да и как обойтись без этого? Но следует помнить, что ответы они дадут лишь на проблемы прошлого и языком прошлого, что всякие ассоциации с сегодняшним днем, всякое ощущение злободневности рискует быть обманчивым»3.

При изучении российской социальной и интеллектуальной истории данного периода возникает необходимость исследования феноменов и личностей, чья идентичность оказалась на пересечении двух миров, причем необходимо учесть политический и дипломатический контекст этих взаимоотношений, реконструируя

1 Рош, Д. От социальной истории . С. 254.

2 Сгар, Ж. Полвека с XVIII веком. // История продолжается. С.132-155.

3 Там же. С. 149. конкретную канву этих связей и влияний в их европейском контексте. Ее представители идентифицировали себя с особым типом социального поведения, со своей системой культурных и сословных ценностей, ориентированной на опыт современных им европейских стран, прежде всего Англии. В то же время эти люди говорили, писали и думали ни на русском, ни на английском, по, как и большинство просвещенных европейцев, на французском языке, то есть, находясь в ситуации диглоссии, которую Б.А. Успенский определяет как сосуществование двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива1.

Таким образом, данная работа, направленная на исследование определенного социокультурного явления, опирается на анализ источника с точки зрения культурной антропологии и социальной психологии, используя при этом элементы лексического и семиотического анализа текстов. По словам Б.А. Успенского, «культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения», что позволяет создать «реконструкцию системы представлений», невозможную без изучения «языков культуры». Последнее тем более важно, что большая часть документов Воронцовского архива написана на французском языке - языке Европы эпохи Просвещения, и здесь возникает проблема не только перевода в «техническом» смысле, но проблема перевода «как универсальная научная задача», по выражению Ю.М. Лотмана2, и, в частности, понимаемого Б.А. Успенским в широком семиотическом смысле «двойного перевода» культурных кодов3. Имеется в виду такая ассимиляция и адаптация европейских культурных кодов и моделей, когда в результате их «трансплантации» на русскую почву возникает «новая реальность».

При этом главной задачей исследователя становится выяснение того, какое значение приобретали в российской действительности такие западноевропейские понятия, как «свобода», «рабство», «просвещение», «деспотизм», «равенство», «тирания». Весьма продуктивным в таком случае оказывается подход к изучению ментальных структур, предложенный В.М. Живовым, анализирующим историю русского права с лингво-семиотической точки зрения4. На семиотическую природу политического дискурса указывает и М.В.Ильин5. Весьма продуктивной представляется трехуровневая система

1 Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка. ( XI - XIX вв.). М., 1994. С. 11.

2 Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 386.

3 Россия и Запад в XVIII веке. Беседа с Б.А. Успенским. // История продолжается. С. 383.

4 Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века // Языки русской культуры. М., 1996.

5 Ильин М.В. Умножение идеологий или проблема «переводимости» политического сознания // Полис. Политические исследования. 1997. № 4. С. 78-87, исследования исторического текста, предложенная Л.П. Рспннон, то есть анализ ментального инструментария, определение средств н форм интеллектуального общении, установление взаимосвязей с социальным контекстом и культурным пространством1.

При всей ценности культурно-антропологического подхода все же пе следует упускать из виду то обстоятельство, что интерес к культурным различиям рискует подменить собой анализ социально-экономических факторов, в чем в последнее время упрекают американскую школу, в частности, метод «насыщенного описания» К. Гирца2. Об этом предупреждает известный антрополог Адам Купер, утверждая, что многие антропологи создают все более идеалистическое видение культуры, как ансамбля идей, движимых символами, и, прежде всего, языками3. Причины всего стали приписываться только царству идей, а ментальные структуры при таком подходе определяют поведение и историю. То же самое можно сказать о семиотическом и лингвистическом анализе текстов, когда социальные явления рассматриваются с точки зрения языковой картины мира и системы представлений их авторов. Нельзя пе признать, что подобный культурно-антропологический подход, при всей его относительной новизне для отечественной историографии, например, в «Очерках русской культуры» Ю.М. Лотмана, представляется несколько односторонним, отодвигая на задний план анализ социальной составляющей исторического исследования.

В исследованиях подобного рода Д. Рош советует обратить внимание не столько па абстрактное бытование идеи в определенных сочинениях, сколько на ее воплощение в тех социальных слоях, в которых она может укореняться и распространяться, поскольку там ей находят практическое применение. Такой подход позволяет лучше оценить соотношение новшеств и архаизмов, дает возможность точнее датировать моменты радикального изменения картины мира и уловить, в каком темпе происходило усвоение новых идей, не «разводя» при этом принципы изучения интеллектуальной и материальной сфер4. Эта позиция не позволяет исследователю впасть в описательное повествование, но побуждает к анализу изучаемых текстов, не исключая моментов «понимания» и «вчувствовапия», также необходимых для такого рода исследования.

1 Репина Л.П. Интеллектуальная история на рубеже XX- XXI веков // Новая и новейшая история. 2006, № 1. С. 12-22.

2 Гирц, К. Интерпретация культур: пер. с англ. М„ 2004.

3Cuper, A. L'illusion des cultures//Sciences humaines. 2001. N. 113. P. 42-45.

4 Рош, Д. Цит.соч. С. 273.

Таким образом, сосредоточив внимание на интеллектуальной истории, при анализе текстов требуется найти н изучаемых документах значимые повторы, имея в виду скрытые образные структуры, связанные с индивидуальными сценариями поведения героев исследования. С другой стороны, такой подход, а именно сочетание изучения ментальных структур с событийной политической составляющей, дает исследователю замечательную возможность вглядеться в картину одного из наиболее захватывающих периодов российской истории на грани XVIII и XIX веков, не впадая в соблазн анахронизма в погоне за «актуальностью». Если понимать историю как «открытость иному» по определению П. Рикера, следует с осторожностью относиться к таким понятиям, как «модернизация» или «новейшее время». Только перенесясь в прошлое как в «другое настоящее», историк может с помощью современного языка обозначить и сделать понятными уже не существующие институты и ситуации, и, самое главное, то, что история хочет объяснить и понять - людей минувшей эпохи1.

В таком случае объектом исторического исследования становится не абстрактная, «развоплощенная», по выражению JI. Февра, история идей. Весьма правомерна с такой точки зрения постановка вопроса об объекте исторического исследования французским историком А. Бюргьером, который утверждает, что отныне «. историк знает, что объект его дисциплины не само по себе прошлое, но то, что, в следах, оставленных этим прошлым, может ответить на вопросы, которые задают себе люди нашего времени»2.

Практическая значимость настоящего исследования состоит в обращении к проблеме «нереводимости» политического сознания, то есть к тому, насколько оказываются применимы, «прозрачны» ключевые западноевропейские правовые понятия в контексте российского политического дискурса или, напротив, в российском культурном и историческом контексте смысл их изменяется. В этой ситуации обращение к истории усвоения основных западноевропейских правовых понятий представляется весьма существенным для прояснения вопроса «переводимости» либеральных ценностей на язык русской культуры.

Структура данной работы включает три главы. В первой главе па материалах «Архива князя Воронцова» рассматривается влияние культуры западноевропейского Просвещения на представителей российского просвещенного дворянства, или, говоря шире, интеллектуальные истоки изменений в общественном сознании изучаемой социальной группы. В этом разделе анализируются понятия, представления, ценности,

1 Рикер П. История и истина. СПб., 2002. С. 47.

2 Burguiere, A. L'antropologie historique. // L'histoire et le metier d'historien en France. Paris. 1995. P. 171-185. иными словами, «ментальный инструментарий» века Просвещения в российском историческом контексте. В первых трех разделах анализируются воззрения братьев А.Р. и С.Р. Воронцовых и их младшего современника адмирала П.В. Чичагова и значение в их формировании таких ключевых понятий западноевропейского Просвещения, как «свобода», «рабство», «деспотизм» и т.п. Четвертая часть данного раздела посвящена тому, каким образом Великая французская революция повлияла на восприятие идей западноевропейского Просвещения. Значительная часть раздела посвящена документу из «Архива князя Воронцова», до сих пор не замеченному исследователями эпохи. Речь идет о письме гражданина Женевы Ф.-П. Пикте графу А.Р. Воронцову о французской революции. Личность автора, обстоятельства появления документа, и его содержание представляют большой интерес с точки зрения проблематики данной работы.

Во второй главе бумаги А.Р. и С.Р. Воронцовых рассматриваются с точки зрения планов их участия в правительственных реформах в первые годы царствования Александра I и их отношения к тому, в каком направлении пошли государственные преобразования. В первом разделе рассматриваются материалы «Архива князя Воронцова», в которых идет речь о планах государственных преобразования в первые годы царствования Александра I. Во втором разделе рассматривается вопрос о том, каким образом планы преобразований нашли воплощение на практике. В третьем разделе рассматриваются итоги преобразовательной деятельности с точки зрения их вдохновителей и поначалу деятельных участников - братьев Воронцовых и их единомышленников.

Третья глава посвящена социокультурному аспекту проблемы, основываясь, по большей части, на переписке С.Р. Воронцова и П.В. Чичагова, а также на данных «Архива адмирала Чичагова» и фонда Чичаговых в ОР РГБ. В первом разделе рассматриваются личности и судьбы обоих корреспондентов, имеющие много общего. Второй раздел посвящен переломному моменту биографии адмирала П.В. Чичагова - Березинскому сражению; в заключительном разделе делается попытка дать оценку англомании обоих корреспондентов как социокультурного феномена.

К работе прилагаются переводы с французского языка документов «Архива князя Воронцова», ранее не переводившихся па русский язык. Это «Записка графа Семена Романовича Воронцова о дворянстве» и письмо Ф.-П. Пикте к А.Р. Воронцову. В качестве комментария к предпринятому нами переводу хотелось бы привести слова исследователя XVIII века Пьера Рета : «.что пи говори, ученому всегда необходимо придумать и выстроить предмет изучения, превратить найденный текст в произведение, то есть придать ему читабельную форму; да и вообще, чаще всего мы узнаем, что именно мы искали, лишь после того, как отыщем искомый предмет»1. Сложность перевода с французского языка на русский заключается, как выяснилось в ходе работы над текстами «Архива князя Воронцова», именно в том, что французский в XVIII веке представляет собой сложившийся литературный язык с устоявшимися нормами, в то время как современный ему русский представляет крайне разнородную картину вновь создаваемого литературного языка. И здесь перед переводчиком встает проблема безэквивалептной лексики, точнее, отсутствия в русском языке XVIII века соответствующей французскому оригиналу лексики при переводе таких, например, понятий, как «classe», «corruption», и т.п. Использование при переводе этих выражений аналогов из современного нам русского языка ведут к неуместной «модернизации» русской речи деятелей XVIII-XIX вв, а архаизмы в духе Ломоносова или славянизмы а 1а Шишков, могут исказить эту речь вплоть до комического эффекта. Причина этого явления, помимо чисто языковых особенностей, как представляется, объясняется несоответствием «глубинной конъюнктуры», пользуясь выражением Ф. Броделя, и личностного времени героев нашего исследования. И особенно явно это несоответствие ощущается именно во время работы над переводами текстов источника па русский язык, заставляя буквально «вживаться» в переводимый текст и превращая сам перевод в самостоятельное исследование.

1 Рета П. Исповедь исследователя XVIII века// История продолжается. С. 271.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Дорохова, Надежда Евгеньевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В своем письме к княгине Е.Р. Дашковой энциклопедист Дидро определяет дух восемнадцатого века как дух свободы1. Истинные сыновья своего века, братья знаменитой княгини, графы А.Р. п С.Р. Воронцовы, также как их современники и последователи, с юности усвонлн вместе с либеральной терминологией определенную систему ценностей. Наивысшей ценностью для А.Р. Воронцова является именно свобода, понимаемая им как внутренняя свобода личности, пе зависящая от внешних обстоятельств или свойственных человеческому роду страстей.

Идея свободной человеческой личности как некой математической основы человеческого общества составляет основу взглядов адмирала П.В. Чичагова. Именно в личной свободе усматривает он проявление божественного духа в человеке, отвергая, к огорчению графа де Местра, безликое «Провидение».

Внутренняя свобода обеспечивается, тем не менее, лишь при условии свободы экономической, то есть гарантий правовой защиты собственности, и свободы личной, то есть гарантий от произвола в отношении личности. Лишь в условиях «истинной монархии», в понимании Ш. Монтескье, основанной на принципах чести и ограничения произвола «духом законов», просвещенный дворянин, как обладатель определенного «символического капитала» (принадлежности к привилегированному сословию) может пользоваться личными, гражданскими и политическими правами. Это представление о благородном сословии как сообществе граждан государства, свидетельствует о развитии среди наиболее просвещенных русских дворян национального и гражданского самосознания, основанного на ценностях и представлениях западноевропейского Просвещения.

Изучение документов «Архива князя Воронцова», относящихся к периоду на рубеже XVIII- XIX вв., исходя из предложения Б.А. Успенского рассматривать исторический процесс как коммуникацию между социумом и индивидом, социумом и судьбой, когда в качестве кода выступает некоторый «язык», определяющий восприятие тех или иных событий - как реальных, так и потенциально возможных - в соответствующем историко-культурном контексте, позволяет сделать ряд выводов.

Именно общин «язык», то есть система коллективных представлений, объединяет в коллективную личность наиболее просвещенных представителей

1 Diderot, D. Extraits. Moscou, 1947. P. 15.

2 Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002. С. 12. высшего российского дворянства, к которым, несомненно, следует отнести братьев Воронцовых и их, по выражению П.И. Бартенева, «учеников». Явственно осознавая неустойчивость современной им российской социально-политической системы, эти люди предвидят близкую угрозу не только дальнейшему существованию своего сословия, по и всему зданию российской государственности. Ощущение надвигающейся опасности вызвано целым рядом как внешних, так и внутренних факторов. Среди них, прежде всего, угроза беспорядков и анархии (призраки Стеньки Разина и Пугачева, которых поминает в своей «Записке о дворянстве» граф С.Р. Воронцов). Эти настроения обостряются шокирующими и устрашающими революционными событиями во Франции, и воспринимаются как предупреждение о необходимости предпринять меры, которые позволили бы избегнуть подобной катастрофы.

Большое значение в формировании воззрений и представлений «российских тори» приобретает культурный обмен и усвоение ими ценностей западноевропейского Просвещения, и таких его ключевых понятий, как «свобода», «рабство», «равенство», «просвещенность», «деспотизм», «частное лицо (индивид)». Понятие свободы в системе ценностей занимает центральное место. А.Р. Воронцов понимает свободу в духе стоиков и масонского просвещения - для пего это, прежде всего, внутренняя свобода и независимость личности от прихоти тирана или каких-либо случайных обстоятельств. Для его младшего современника П.В. Чичагова свобода, как он сам формулирует - это возможность обеспеченного личной и имущественной безопасностью труда. В то же время понятие равенства людей от рождения признается химерическим, поскольку в природе человека и человеческого общества этого равенства не существует и не может существовать. С другой стороны, важнейшую ценность для обеспечения свободы приобретает равенство всех перед законом, и такое равенство является безусловной ценностью и гарантией от произвола и деспотизма.

Деспотизм в рассматриваемой системе представлений заключается не в самодержавии как одной пз форм государственного управления, а в любых видах произвола. Французская революция или пугачевское восстание с этой точки зрения представляют собой проявления анархического произвола. Самодержавная форма правления в «пространной» Российской империи необходима и неизбежна, по мнению не только братьев Воронцовых или гонимого всяческими революциями женевца Ф.-П. Пикте, по и А.П. Радищева, причем основанием подобного убеждения становится «Дух законов» Монтескье.

В деспотизм самодержавие переходит в том случае, если оно в своих решениях не опираете» на законы, определяясь лишь произволом монарха или его приближенных. Наибольшей угрозой для успешного осуществления реформ государственного управления в первые годы царствования Александра I, по мнению С.Р. Воронцова, становится «министерский деспотизм». Российский вариант деспотизма для братьев Воронцовых - это, прежде всего, следствие «развращенности нравов» и отсутствия общественного мнения в России. «Развращенность нравов» трактуется не только как продажность и алчность чиновников, но и как отсутствие просвещенности, понимаемой как осознание индивидом своих личных и гражданских прав, а также и личной ответственности.

Личный интерес» индивида, принятый в качестве некой единицы, или атома человеческого общества, должен стать, по мнению адмирала П.В. Чичагова, основой общества, свободного от деспотизма. По его убеждению, российский деспотизм существует благодаря рабству, понимаемому как состояние взаимного страха (раб боится господина, господни боится раба). Раб исполняет повеления господина, повинуясь чувству страха, а не духу законов, то есть чувству личной ответственности. Просвещение и понятие просвещенности в данной системе представлений означает не уровень образованности, но определенную систему ценностей, отвергающую рабское поведение. Причем рабское поведение понимается не как поведение, присущее только крепостным крестьянам. Рабским духом, как ржавчиной, но miiciiiiio Чичагова, ироиизаио все российское общество, да и себя самого ои считает ие свободным ог него.

В этих условиях братья Воронцовы и их сторонники считают, что обладать гражданскими правами и быть способными к управлению государством в современной им Российской империи Moiyr только люди, владеющие собственностью, гарантирующей их личную и имущественную независимость, и просвещенные в духе законов. О политических правах остальной части населения, пребывающей в рабстве, не может быть речи. Хотя крепостное право, несомненно, прпзпастся величайшим злом и гнусным явлением, противным христианскому закону, отмена его - дело отдаленного будущего, кроме личной продажи, которая должна быть отменена без промедления.

В этих условиях дворянское сословие рассматривается как социальная онора государства, как класс людей, но своей социальной природе не только заинтересованных в сохранении гарантий собственной личной п имущественной безопасности, но и несущих прямую ответственность за стабильность государства. В системе подобных представлений сословные интересы дворянства отождествляются с национальными интересами страны, а дворянству отводится роль сословия, несущего главную ответственность за ее судьбы. Важнейшей государственной задачей при этом должно стать умножение народа пространной, по малонаселенной империи, о чем пишет Александру I вскоре по его восшествии па престол А.Р. Воронцов1. Именно парод, но мнению Воронцовых, является главным российским ресурсом и источником могущества государства. Этот взгляд, будучи несомненным результатом многолетней практической деятельности на государственном поприще, связан также с представлениями об истинном богатстве наций, получившими распространение в восемнадцатом веке2.

Однако опыт реального участия в государственных п военных делах, в том числе попытки превратить Сенат в подобие палаты лордов, ограничивающей самодержавный произвол, приносят героям нашего исследования глубокое разочарование. Сделать огромную империю более управляемой, внедрить эффективную административную систему, на место произвола поставить закон - именно в этом заключались первоначальные цели реформаторов.

Причина того, что реформы пошли по пути укрепления бюрократической системы, как нам представляется, кроется в природе российского самодержавия, а также в коренном отличии представлений н поведении русского дворянства от принятого «российскими тори» за образец английского джентльмена. Патерналистская модель российского самодержавия обусловила то, что своими генетическими корнями русское дворянство всегда было тесно связано с государственной службой, о чем говорит само название сословия. Личная и имущественная зависимость дворян от князя сформировала особый тип поведения и представлений, когда дворянин был, также, как и остальные подданные, рабом государя, и лишь в 1785 г. телесные наказания дворян были отменены Жалованной грамотой дворянству1. Относительно привилегий дворянства, закрепленных за ним грамотой, можно сказать, что речь идет, в сущности, о некоторых личных гражданских правах в западноевропейском понимании (в частности, свобода передвижения). Что касается закрепленного грамотой права «покупать деревни», то это «право», в сущности, закрепощало и самих господ, включая их в систему рабских, основанных не на законе, по на страхе, отношений. При этом, как замечает П.В.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Дорохова, Надежда Евгеньевна, 2006 год

1. Архив адмирала Чичагова. Вып. I. - СПб., 1885. - 128 с.

2. Архив графов Мордвиновых. СПб, 1901.-Т. 1.-711 с.

3. Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М.: Наука, 1978. 359 с.

4. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 5. - М., 1872. - 495 с.

5. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 8. - М., 1876. - 582 с.

6. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 9. - М., 1876. - 528 с.

7. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 10. - М., 1876. - 505 с.

8. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 11. - М., 1877. - 514 с.

9. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 14. - М., 1879. - 528 с.

10. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 16. - М., 1880. - 522 с.

11. Бумаги графов А.Р. и С.Р. Воронцовых. // Архив князя Воронцова. Кн. 18. - М., 1880. - 502 с.

12. Бумаги графа С.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 19. - М., 1880. - 523 с.

13. Бумаги графа А.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 29. - М., 1883. - 492 с.

14. Бумаги графа А.Р. Воронцова. // Архив князя Воронцова. Кн. 30. - М., 1884. - 516 с.

15. Бёрк, Э. Размышление о революции во Франции и заседаниях политических обществ в Лондоне, относящихся к этому событию. М.: «Рудомино», 1993 - 143 с.

16. Вяземский П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М.: Правда, 1988. -480 с.

17. Жеравина О.А., Соколов II.II. Источники и литература о Великой французской революции в научной библиотеке Томского университета. (Библиотека Строгановых). // Новая и новейшая история. 1988. -№ 2. - С. 176-179.

18. Записка князя А. Чарторыйского, поданная императору Александру I 26 июня 1808 г. // Сборник РИО. СПб., 1871. - Т.6. - С.373-386.

19. Записки адмирала Александра Семеновича Шишкова. // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1868. -Кн. 3,11.-С. 1-142.

20. Записки адмирала Павла Васильевича Чичагова, первого, по времени, морского министра. С предисловием, примечаниями и заметками JI.M. Чичагова. // Русская старина. 1886. - Т. 50. - С.221-252,463-486.

21. Записки Я.И. де Санглена. // Русская старина. 1882. - Т. 36.

22. Из записок адмирала Чичагова.//Русский архив. 1870. -№ 1-12.-С. 1522-1551.

23. Карамзин Н.М. О древней и новой России. М.: «Жизнь и мысль», 2002. -480 с.

24. Местр, Жозеф де. Депеша графа Жозефа де Местра королю Сардинии // Русский архив. 1912.-№ 1.-С. 46-61.

25. Местр, Жозеф де. Санкт-Петербургские вечера. СПб.: «Алетейя», 1998. -732 с.

26. Мнение адмирала Мордвинова по делу о продаже людей без земли. // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). М., 1859. -Кн. II.-С. 1-5.

27. Монтескье Ш. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. - 800 с.

28. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Фонд 333. Чичагов.

29. Отчет министра внутренних дел за 1803 год. СПб., 1804. - 171 с.

30. Отчет министра внутренних дел за 1804год. СПб., 1806. - 164 с.

31. Платон, митрополит Московский. Краткая церковная российская история, сочиненная Преосвященнейшим митрополитом Платоном. М.: Синодальная типография, 1829. -337 с.

32. Полное собрание законов Российской империи. Т. 16. - М., 1830. - 1018 с.

33. Полное собрание законов Российской империи. Т. 22. - М., 1830. - 1168 с.

34. Полное собрание законов Российской империи. Т. 27. - М., 1830. - 1122с.

35. Примечания графа А.Р. Воронцова на некоторые статьи, касающиеся до России. // ЧОИДР. М., 1859. - Кн. I. - С. 91-102.

36. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 5. Письма и указы Александра I к разным лицам. On. I. Д. 207.

37. РГАДА. Ф. 7. Документы тайной экспедиции Сената. Д. 3398.

38. РГАДА. Ф. 1261. Воронцовы. On. 1. Д. 2876.

39. РГАДА. Ф. 1278. Строгановы. Он. 1. Д. 58.

40. РГАДА. Ф. 1406. Ермолов. Он. 1. Д. 227.

41. Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. - 703 с.

42. Толстой JI.H. Война и мир. М.: Художественная литература, 1964. - Т.3-4. - 639 с.

43. Толстой Л.Н. Записка о дворянском вопросе. // Собр. соч. в 22 т. Т. 16. - М.: Худ. литература, 1983.-447 с.

44. Тургенев И.С. Дворянское гнездо. // Тургенев И.С. Рудин. Дворянское гнездо. М.- Л.: Acadcmia, 1936. 469 с.

45. Тургенев И.С. Несколько мыслей о современном значении русского дворянства. // Соч. в 12.т.-Т. 11.-М.: Наука, 1983. 527 с.

46. Чарторыйский А. Русский двор в конце XVIII и начале XIX столетия. Из записок князя Адама Чарторыйского. 1795-1805 годы. СПб, 1908. - 162 с.

47. Чичагов Л.М. Павел Васильевич Чичагов и его записки // Русская старина. 1886. - Т. 50. - С. 222-252.

48. Чичагов П.В. Записки. М.: Редакция альманаха "Российский Архив", 2002. - 800 с.

49. Щербатов М.М. О повреждении нравов в России князя Щербатова // О повреждении нравов в России и Путешествие А. Радищева. Факсимильное издание 1858 г. М.: Наука, 1983.- 175 с.

50. Щербатов М.М. Статистика в рассуждении России. // ЧОИДР. М., 1859. Кн. III. - С. 3-96.

51. Diderot, D. Extraits. Moscou, Editions en langues etrangeres, 1947. - 106 p.

52. Locke, John. Two Treatiescs of Government. Cambridge University Press, 2004. - 496 p.

53. Maistre, Joseph de. Lettres et opuscules inedites du comte Joseph de Maistre. Paris, 1851. -592 c.

54. Maistre, Joseph de. Quatre chapitres inedits sur la Russie par le comte Joseph de Maistre. -Paris, 1859.- 197 p.

55. Memoires du prince Adam Czartoryski et correspondence avec 1'empereur Alexandre 1. -Paris, 1887. Tome second. - 396 p.

56. Memoires de l'Amiral Tchitchagoff (1767-1849). Leipzig, 1862. - 229 p.

57. Montesqieu, Charle Louis. Esprit des Lois. Paris, 1858. - 600 p.

58. Voltaire. Romans et contes philosophiques. Moscou: Editions du Progres. - 398 p.1. СТАТЬИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

59. Авериицев С.С. «Но ты, священная свобода.» Отзвуки Великой французской революции в русской культуре // Новый мир. 1989. - № 7. - С. 185-187.

60. Алексеев В.II. Графы Воронцовы и Воронцовы-Дашковы в истории России. М.: ЗАО Центрполиграф, 2002. - 477 с.

61. Архангельский А. Александр I. М.: Мол.гвардия, 2005. - 444 с.

62. Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти: Пер. с фр./Общ. Ред. Оболенской С.В.; Предисл. Гуревича А.Я. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Прогресс-Академия», 1992.-528 с.

63. Бак Н.С. Дмитрий Алексеевич Голицын // Исторические записки. 1948. - № 26. - С. 258-272.

64. Барт Р. Семиология как приключение // Arbor mundi. Мировое древо. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. -1993. Вып. 2 - С. 79-92.

65. Бартенев П.И. Роспись сорока книгам «Архива князя Воронцова». М., 1897. - 240 с.

66. Бильбасов В.А. Исторические монографии. СПб, 1901. - Т.2. - 591 с.

67. Блок, М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1973. -232 с.

68. Брикнер А.Г. История Екатерины II. М.: «Сварог и К», 2000,- 800 с.

69. Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. СПб.: Изд-во имени Н.И. Новикова, 2001.-570 с.

70. Воронцовы два века в истории России. Труды Воропцовского общества. Вып.З./ Редактор и составитель В.Н. Алексеев. - Петушки, 1998. - 203 с.

71. Воронцовы два века в истории России. Труды Воропцовского общества. Вып. 9./ Редактор и составитель В.Н. Алексеев. - Петушки, 2004. - 174 с.

72. Гирц, К. Интерпретация культур: пер. с англ. / Клиффорд Гирц. М.: Росснэн, 2004. -557 с.

73. Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры. // Собр.соч. Том I. СПб, 1899. - С. 37-297.

74. Градовский А.Д. Государственный человек прежнего времени. (Граф Мордвинов). -б.м., б.г. 118 с.

75. Грацианский П.С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. -М.: Наука, 1984.-253 с.

76. Гросул В.Я. Зарождение российского политического консерватизма. // Гросул В.Я., Итенберг Г.С., Твардовская В.А. и др. Русский консерватизм X I X столетия. Идеология и практика. М.: Прогресс-традиция, 2000 - 440 с.

77. Гуревич А.Я. Социальная история и историческая паука // Вопросы философии. -1990,-№4.-С. 23-35.

78. Гуревич А.Я. Территория историка// Одиссей. Человек в истории. М.:, 1996. - С. 81109.

79. Джеджула К.Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев: Изд-во Киевского университета, 1972. -452 с.

80. Джипгарадзе В.З. Обзор фонда Воронцовых, хранящегося в ЦГАДА // Исторические записки. АН СССР. Институт истории / Отв. ред. акад. Б.Д. Греков. 1950. - № 323. -С.242-265.

81. Довнар-Запольский М.В. Зарождение министерств в России и Указ о правах Сената 8 сентября 1802 года. М.: Изд. И.Д. Сытина, б.г. - 64 с.

82. Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Избранные труды. Социально-экономическая история России. М.: Наука, 1987. - С. 244-263.

83. Ерофеев Н.А. «Туманный Альбион». Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг. М.: Наука, 1982.-320с.

84. Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. / В.М. Живов. Из истории русской культуры. М.: Языки русской культуры, 1996. - 590 с.

85. В.М. Живов, Б.А. Успенский. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России. // Языки культуры и проблемы переводимости./ Отв. ред. Б.А. Успенский М.: Наука, 1987. - С. 47-153.

86. Заозерский А.И. Александр Романович Воронцов. К истории быта и нравов XVIII в. // Исторические записки. 1947.-№23.-С. 105-136.

87. Ипдова Е.И. К вопросу о дворянской собственности в России в поздний феодальный период // Дворянство и крепостной строй в России XVI XVIII вв. - М.: Наука - С. 272-292.

88. Ильин М.В. Отечественная политология: осмысление традиции. // Отечественная политология: Итоги XX века./ Сб. науч. трудов / РАН. ИНИОН // Политическая наука. -2001.-№ 1. С.5-22.

89. Ильин М.В. Умножение идеологий или проблема «переводимости» политического сознания // Полис. Политические исследования. 1997. - № 4. - С. 78-87.

90. История исторического знания: Пособие для вузов / Л.П. Репина, В.В. Зверева, М.Ю. Парамонов. М.: Дрофа, 2004. - 288 с.

91. История продолжается. Изучение XVIII века па пороге XXI века. М., Спб., Ферпей-Вольтер: Университетская книга, 2001.-468 с.

92. Итенберг Б.С. Россия и Великая французская революция М.: Мысль, 1989. - 253 с.

93. Калюжный Д.В., Кеслер А.Я. Другая история России. Империя от Петра до Павла. (Версии мировой истории). М.: "Вече", 2004.-448 с.

94. Калягин В. А. Политические взгляды М.М. Сперанского. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1973. -48 с.

95. Каменский А.Б. Российская империя в XV11I веке: традиции и модернизация М.: Новое литературное обозрение, 1999. - 328 с.

96. Кизеветтер А.А. Исторические очерки. М., 1912. -503 с.

97. Кизеветтер А.А. Русское общество в восемнадцатом столетии. Ростов н/Д, 1904. -48 с.

98. Кислягипа Л.Г. Формирование общественно-политических взглядов Н.М. Карамзина (1785-1803). М.: Изд-во МГУ, 1976. - 199 с.

99. Ключевский В.О. О русской истории: Сб.. М.: Просвещение, 1993. - 576 с.

100. Ключевский В.О. Сочинения. В 9 томах. Т. 4. Курс русской истории. -Ч. 4 М.: Мысль, 1983.-398 с.

101. Копасов Н.Е. Как думают историки. М.: Новое литературное обозрение, 2001. -326 с.

102. Корф С.А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762-1855 годов. -СПб., 1906.-720 с.

103. Крепостпос право и его отмена: История и современность. Материалы семинара, проведенного в Санкт-Петербурге 17.12.2005. СПб., 2005. Режим доступа // www.unesco.ru.

104. Лабутииа Т.Л. Была ли Екатерина II англофилом? (К вопросу о вестерпизации политической элиты России). // Вопросы истории. 2003 - № 9 - С.44-56.

105. Лабутина Т.Л. Культура и власть в эпоху Просвещения. /Т.Л. Лабутина; Институт всеобщей истории РАН. М.: Наука, 2005. - 458 с.

106. Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. М.: Наука, 1990,- 291 с.

107. Лаппо-Данилевский А.С. Очерки внутренней политики империи Екатерины II. -СПб., 1898.-62 с.

108. Литвинов С.В. Англомания в России как социокультурное явление, последняя треть XVIII середина XIX вв. Автореферат диссертации па соискание ученой степени кандидата культурологии. - М., 1998. - 23 с.

109. Лиштенан Ф. -Д. Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за австрийское наследство, 1740-1750. М.: ОГИ, 2000. - 408 с.

110. Лоне, М. Политическое воспитание ребенка из народа: Сын часовых дел мастера (1712-1728) // Век Просвещения. М.: Наука, 1970. - С. 7-59.

111. Лотмап Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - 2-е изд., доп. - СПб.: Искусство - СПБ, 2001.-415 с.

112. Лотман Ю.М. Поэзия Карамзина. // Карамзин Н.М. Стихотворения. Л.: , 1966. -с.5-52.

113. Лотмап Ю.М. Семиосфера. Спб.: Искусство - СПб, 2000. -704 с.

114. Лотмап Ю.М., Успенский Б.А. К семиотической типологии русской культуры. // Языки русской культуры. Т. 4. М.:, 2000. - С. 425-447.

115. Любавский М.К. История царствования Екатерины II. 2-е изд.- СПб.: Изд-во «Лань», 2001.-256 с.

116. Мавродин В.В. Классовая борьба и общественно-политическая борьба в России в

117. XVIII веке. (1773-1790). Курс лекций. Л.: Изд-во ЛГУ, 1975. - 214 с.

118. Марасинова Е.Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (по материалам переписки). М.: РОССПЭН, 1999. - 302 с.

119. Мельникова А.А. Язык и национальный характер. Взаимосвязь структур языка и ментальное™. СПб.: Речь, 2003. - 400 с.

120. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. СПб, 1905.-Ч. 1. — 412с.

121. Мироненко С.В. Самодержавие и реформа. Политическая борьба в России в начале

122. XIX века. М.: Наука, 1989. - 240 с.

123. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи XVIII начала XIX вв. Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2 т.- СПб.: Дмитрий Булапип ,2000. - Т. 1. -547 с. -Т. 2. -566 с.

124. Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале X IX века. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1982.-300 с.

125. Минц С.С. Социальная психология российского дворянства последней трети XVIII -первой трети XIX вв. в освещении источников мемуарного характера. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1981. - 22 с.

126. Михайлова Н.В. Либерализм в России на рубеже XVIII-XIX вв. Автореф.дисс.капд. ист. наук. М., 1998. - 24 с.

127. Моряков В.И. Из истории эволюции общественно-политических взглядов просветителей XVIII века (Рейпаль и Радищев). М.: Изд-во МГУ, 1981. - 224 с.

128. Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века. Из истории общественно-политической мысли России М.: Изд-во МГУ, 1994. - 215 с.

129. Огарков В.В. Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность. СПб, 1882. -78 с.

130. Окунь С.Б. История СССР. (Лекции). Конец XVIII начало XIX века. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1974.-Ч. 1.-222 с.

131. Окунь С.Б. Очерки истории СССР. XVIII первая четверть XIX века. - Л.: Учпедгиз, 1956.-415 с.

132. Орлов Вл. Русские просветители 1790-1800 годов. М.: Гослитиздат, 1953. - 543 с.

133. О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I половина XX века). М.: Прогресс-Традиция, 2000. - 696 с.

134. Павлов-Сильванский Н.П. Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства. СПб., 1898. - 330с.

135. Петипова А.И. В поисках гармонии: представления об идеальном государстве в раннем английском Просвещении. // Культура эпохи Просвещения. М.: Наука, 1993. -С. 97-110.

136. Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. М., 1915. - Ч. 2. - 232 с.

137. Покровский М.Н. Россия в конце XVIII века. СПб, 1907. - 81 с.

138. М.Л. Половинкина, Е.А. Шляпникова. «Семен Романович Воронцов». // «Вопросы истории». 2003.- № 11. - С.

139. Пресиов А. Общественная мысль в России в конце XVIII века // Исторический журнал. 1938. - № 9. - С. 35-47.

140. Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М.: Книга, 1990. -464 с.

141. Пыпин А.Н. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в. Пг., 1916. - 576 с.

142. Пыпип А.Н. Общественное движение в России времен Александра I. Пг., 1916. - Т. 3.-544 с.

143. Репина Л.П. Интеллектуальная история на рубеже XX -XXI веков. // Новая и новейшая история. -2006. -№ 1.-С. 12-22.

144. Репина Л.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории». // История через личность: Историческая биография сегодня. / Под. ред. Л.П. Репиной. М.: Кругъ, 2005.-С. 55-74.

145. Рикер П. Время и рассказ. Т.1. Интрига и исторический рассказ. М.; Спб.: Университетская книга, 1998. -313 е.; Т.2. Конфигурация в вымышленном рассказе, 2000. -224 с.

146. Рикер П. История и истина. Спб.: «Алетейя», 2002. - 399 с.

147. Родина Т.А. Русский дипломат в Лондоне. (Дипломатическая деятельность С.Р. Воронцова) // Россия и Европа. Дипломатия и культура. М.: Наука, 1995 - 223 с.

148. Ромапович-Славатинский А.А. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. СПб, 1870. - 564 с.

149. Рябинин Д.Д. Граф С.Р. Воронцов. // Русский архив. 1879,- Кн.1. - С. 59-82.

150. Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже Ibb.-Л.: Наука, 1988.-247 с.

151. Селунская Н.Б. Методологическое знание и профессионализм историка. // Новая и новейшая история. 2004. - № 4. - С. 24-41.

152. Семевский В.И. Вопросы о преобразовании государственного строя в России в XVIII и первой четверти XIX в. Очерк истории политических и общественных идей // Былое. 1906.-№ 1.

153. Середонин С.М. Исторический обзор деятельности комитета министров в царствование Александра Первого (1802 года сентября 8 1825 года ноября 19). -СПб., 1902.-607 с.

154. Серков А.И. Русское масонство в 1731-2000 гг: Энциклопедический словарь. / А.И. Серков. М.: РОССПЭН, 2001,- 1222 с.

155. Соловьев С.М. Сочинения в восемнадцати книгах. Кн. XIV. М.:, 1994.

156. Сорокин Ю.А. Павел I // Вопросы истории. 1989. - № 11. - С. 46-69.

157. Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. - 288 с.

158. Степанов Ю.С. Семиотика. М.: Наука, 1971. - 145 с.

159. Тарновский Е. Четыре свободы. СПб: Изд-во «Макет», 1995. - 192 с.

160. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII первой половииы XIX в.: От рукописи к книге. -М.: Наука, 1991. -280 с.

161. Тимофеев Д.В. Восприятие либеральных идей просвещенной элитой России в первой четверти XIX в. Автореф. дисс. канд. ист. наук. Челябинск, 2002. - 23 с.

162. Троицкий И. Архив Воронцовых //Литературное наследство. 1933. - № 9-10. - С. 397-420.

163. Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2002. - 367 с.

164. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формирование бюрократии. М.: Наука, 1982. - 395 с.

165. Труайя, А. Александр I, или Северный Сфинкс. М. Мол. Гвардия; Студенческий меридиан, 1997. - 320 с.

166. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI XIX вв.). -М.: Гпозис, 1994.-240 с.

167. Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб.: Азбука, 2002. - 480 с.

168. Фрумкина P.M. Психолингвистика: Учебное пособие для вузов. М.: «Академия», 2003.-315 с

169. Человек в мире чувств. Очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени / ЮЛ. Бессмертный, М.А. Абрамсон, М.А. Бобцов и др. / Под ред. ЮЛ. Бессмертного. -М.:РГГУ, 2000 581 с.

170. Черкасов П.П., Чернышевский Д.В. История императорской России. От Петра Великого до Николая II. -М.: Междунар. отношения, 1994. 448 с.

171. Шартье, Р. Культурные истоки Французской революции. М.: Изд дом «Искусство», 2001.-256 с.

172. Шильдер Н.К. Александр I. Его жизнь и царствование. СПб, 1897.-Т. 1.-437 с.

173. Шильдер Н.К. Император Павел I. СПб., 1901. - 606 с.

174. Шкуринов П.С. А.Н. Радищев. Философия человека. М.: Изд-во МГУ, 1988. -244 с.

175. Штейпберг Е.С. С.Р. Воронцов и англо-русские отношения па рубеже XVIII и XIX веков//Исторический журнал. 1943.-№ 11-12.-С. 21-48.

176. Эйдельман Н.Я. Грань веков: Политическая борьба в России, конец XVIII начало XIX столетия. - М.: Мысль, 1982. - 368 с.

177. Эйдельман Н.Я. Мгновенье славы настает. Год 1789-й. -JL: Лепиздат, 1989. 300 с.

178. Эйдельман Н.Я. Революция сверху в России. М.: Книга, 1989. - 172 с.

179. Яблочков, М. История дворянского сословия в России. Смоленск: Русич, 2003. -576 с.

180. R. P. Bartlett. Diderot and the foreign colonies of Catherine II // Cahiers du monde russe, 23/2 Autour du XVIIIе siecle, 1982. - Режим доступа: http://rnonderusse.revues.org/document684.html

181. Cadot, M. La Russie dans la vie intellectuelle fran^aise. 1839-1856. Fayard, Paris, 1967. - 641 p. О Чичагове пишет см. тетрадь рудомиио

182. Candaux, J.-D. L'histoire de la famille Pictet. 1474-1974. T.I. - Eticnne Braillard, Geneve., 1974.-571 p.

183. Chartier, R. Les origines culturelles de la Revolution Fran^aise. Paris. Editions du Seuil, 1990. - 249 p.

184. Cross, A. Anglo-Russica. Aspects of Cultural Relation between Great Britain and Russic in the Eighhteen and Early Nineteen Century. Oxford, 1993. - 269 p.

185. Cuper, A. L'illusion des cultures. // Sciences humaines. Fevrier 2001. - N113 - P. 42-45.

186. Fisher, G. Russian Liberalism. From Gentry to Intelligentsia. Harvard University Press. Cambridge, Massachusets, 1958 240 p.

187. Fumaroli, M. Quand l'Europe parlait Fran^ais. Editions de Fallois, Paris, 2001. - 489 p.

188. Furet, Francois. Penser la Revolution frangaise. -Gallimard, 1978. 317 p.

189. S.Karp, «Les recherches recentes (1990-2000) des relations culturelles franco-russes au XVIIIе siecle». Cromohs, 8 (2003): 1-15. Режим доступа // http:// www.cromohs.unifi.it/8 2003/karp.html.

190. L'histoirc ct le metier d'historien en France. 1945-1995. Paris: Edition de la Maison des sciences de l'hornrne, 1995. - 437 p

191. Mirsky, D.S. Russia. A Social History. The Crosset Press. London, 1931. - 333 p.

192. Problemes de psycholingustique. Pierre Mardaga, Bruxelles, 1987. 557 p.

193. Raeff, M. Michael Speransky. Statesman of Imperial Russia. 1772-1839. The Hague, 1969.-394 p.

194. Raeff, M. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteen-Century Nobility. Harcourt, Bruce&World, inc. N. Y., 1966. -248 p.

195. Raeff, M. Plans for Political Reform in Imperial Russia, 1730-1905. Prentice-Hall, Inc. Englewood Cliffs. New Jersey, 1966. - 159 p.

196. Raeff , M. Understanding Imperial Russia. State and Society in the Old Regime. N.Y. Columbia University Press, 1984. - 248 p.

197. Rogger, H. National Consciousness in Eighteen-Century Russia. Harward University Press, Cambridge, Massachusetts, 1969. - 319 p.