Роман М. А. Булгакова "Белая гвардия" и русская литературная традиция тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Гуткина, Наталия Давидовна

• Гуткина, Наталия Давидовна
• кандидат филологических наук
• 1998

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Гуткина, Наталия Давидовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1 Параграф 1.

Параграф 2 Параграф

ГЛАВА 2 Параграф

Параграф 2 Параграф

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Роман М. А. Булгакова "Белая гвардия" и русская литературная традиция»

ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ. РОМАН М.А. БУЛГАКОВА "БЕЛАЯ ГВАРДИЯ" В КОНТЕКСТЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ ИСКАНИЙ (аспект литературной традиции)

Наше литературоведческое сознание в течение многих лет испытывало на себе мощное воздействие не только идеологических догм, но и не менее сковывающих методологическихСтереотипов. Среди них традиционное представление о художественном произведении, рассматриваемом в "системе социально-историче-ского и психологического детерминизма, где личность и судьба изображаемого человека дана как результат взаимодействия его характера.с обстоятельствами и законами общественой жизни"(184, с.27), а художественный текст - как детерминированный результат вполне определённых и строго кодированных систем. Художественное произведение - принципиально ограниченная картина мира, а его автор - творец, осваивающий только эмпирическую действительность. Ю.М.Лотман (166) считает, что за методологией старой школы просматривается "та вековая научная психология, которая строилась на убеждении, что там, где кончается детерминированность, кончается наука".

В этой связи проблема традиции, литературной преемственности рассматривалась в чётко выверенной и закреплённой системе координат, подчинённой "зако-ну временной последовательности, над которым иронизировал Осип Ман-дельштам(175) в статье "О природе слова": "Для литературы эволюционная теория особенно опасна, а теория прогресса прямо-таки убийственна. Если послушать историков литературы, стоящих на точке зрения эволюционизма, то получается, что писатели.участвуют в конкурсе изобретений на улучшение какой-то литературной машины, причём неизвестно, где скрывается жюри и для какой цели эта машина служит.каждая смена, каждое приобретение сопровождается утратой, потерей. Никакого "лучше", никакого прогресса в литературе быть не может, хотя бы потому, что нет никакой литературной машины и нет старта, куда нужно ско-реее других доскакать ". К вопросу о литературной преемственности О. Мандельштам подходит типологически, видя в истории не внешние изменения, а движение внутренне неизменных структур, при этом культура является "инфраструктурой "социального организма; ценности культуры представляются ее "внутренней формой", в которой переплетаются вневременные пласты". Юрий Ай-хенвальд(7) в пылу полемики односторонне подчеркивает своеобразие личности художника: "Разница,а не сходство, отличительные признаки, а не общие свойства - вот что главное в искусстве." автор - "виновник своих произведений, а не его эпоха. Он не продукт ничей, как ничьим продуктом не служит никакая личность.Он не во власти чужого. Напротив, нигде он в такой степени не является самим собой, как в своей творческой работе".

Михаил Булгаков в статье "Юрий Слёзкин"(35), протестуя против вульгарного противопоставления писателей друг другу, замечает: "Не нужно производить раскопки на соседних полках и допытываться, а на кого он похож ? Ни на кого ? Сам по себе. Своей собственной школы человек. Там же: "Нет ничего труднее и опаснее, чем какой-нибудь единицей мерить глубину писателя. Также опасен и скользок путь сравнений с другими и желание высчитать, на сколько вершков один глубже другого". Эти замечания Мандельштама, Айхенвальда и Булгакова полемичны и односторонни - они явно обращены в сторону проницательного "пролетарского" критика, подводящего черту под очередным вульгарно-социологическим сравнением в лучшем случае "берлиозовского толка". Вопрос о традициях поставлен страстно и гневно - это результат практического отношения писателей друг к другу, обусловленный классовым критерием и классовыми оценками, совершенно неприемлемыми для литературных критиков. Однако искреннее возмущение Мандельштама, страстные, полемические и парадоксальные высказывания Айхенвальда и Булгакова, не были по-настоящему услышаны "в контексте смутного времени 20-х годов"(14). Последующие десятилетия делали правильный и необходимый, но явно недостаточный, акцент только на исторических обстоятельствах, оказавших влияние на художника слова, на людях, с ним связанных, фактах, прообразах, прототипах, именах и событиях - на том, что Марина Цветаева назвала "пригородом", "поверхностью".

Современница Мандельштама, Айхенвальда, Булгакова, литературный критик Марина Цветаева в статье"Поэт и время"(276) сосредоточила внимание на взаимоотношениях Поэта и Времени. "Что значит для поэта быть современным ? - спрашивает она. Традиционный ответ лежит на поверхности: поэт должен отражать своё время и в силу этого "становиться" современным. Анализируя природу художественного творчества, М.Цветаева отвечает: "Современность поэта есть его обречённость на время. Обречённость на водительство им. Всякая современность в на-стоящем - сосуществование времён, концы и начала, живой узел, который только разрубить. Всякая современность - пригород". Поэтому и подлинный художник, по Цветаевой, - это "эмигрант из бессмертия в время, невозвращенец в своё небо". Видеть в творчестве художника только отражение его времени - значит приглядываться к оболочке, рассматривать самый поверхностный слой. "Почвенность, народность, национальность, расовость, классвость—и сама современность, которую творят, - замечает поэт и критик М. Цветаева, - всё это только поверхность, первый или седьмой слой кожи, из которой поэт только и делает что лезет. "Отношения поэта, художника с его временем складываются как отношения насильственные, роковые" . Поэт творит своё время, но отражает его не как зеркало, а как щит; "быть современным — творить своё время, то есть с девятью десятыми в нём сражаться, как сражаешься с девятью десятыми первого черновика".

Близки автору статьи "Поэт и время" размышления О. Мандельштама (175) и Е.Замятина (239), немало труда положившего на формирование и становление "Серапионовых братьев". Он стремился заострить в образе художника "служение белой любви", пафос романтика, "отрицателя и бунтаря". Бытописание, по Е.Замятину, - это арифметика и в "эпоху великих синтезов" она бессильна.нужен релятивизм, нужна дерзкая диалектика.жизнь перестала быть плоско-реальной, она проек-тируется не на прежние неподвижные, но на динамические координаты Эйнштейна». Е. Замятин звал художников слова к свободе обобщений от "живописи", всё равно почтенно реалистической или модерной, от быта, всё равно старого или самоновейшего, революционного, в другой мир, который он назвал "ХУДОЖЕСТВЕН-НОЙ ФИЛОСОФИЕЙ". В этом мире должен соединиться «микроскоп реализма и телескопические, уводящие в бесконечность стекла символизма»(109). И так можно приблизиться к познанию духа, стать его тайнозрителем: движение души художника может быть осмыслено как потрясение, прозрение народа или даже человечества.

Таким образом поэты-литературные критики, писатели, осмысляющие природу художественного творчества, стремились выйти за пределы своего ВРЕМЕНИ, рассмотреть проблему литературной традиции в КОНТЕКСТЕ БОЛЬШОГО ВРЕМЕНИ. Близкие мысли и рассуждения можно встретить в англо-американской "новой критике", где, так же как в России, полемически заостряется само представление о традиции*(с.1). Эти исследования так или иначе обещали выход литературоведческих представлений, в философию культуры, в культурологическое пространство как инфраструктуру социального организма, в которой есть своя внутренняя форма", свой "порядок " своё геокультурное пространство для сосуществования различных временных пластов. Нельзя не заметить и одностороннего стремления, присущего некоторым работам, усилить типологическое воздействие и взаимовлияние художников, в какой-то степени ослабив традиционное, понимаемое как следование по стопам предшественников: "говорить о преемственности приходится только при явлениях школы, эпигонства, но не при явлениях литературной эволюции, принцип которой - борьба и смена"(262).

Новые ориентиры были вполне объяснимы, исходя из наступившей в начале XX века переоценки ценностей, из стремления поэтов, художников начала XX века как можно дальше отойти от свойственной позитивизму причинно-след-ственной детерминированности мира, не утрачивая при этом тех достижений, которые свойственны были русской классической литературе. Нельзя не заметить, что некоторая односторонность и парадоксальность высказываний была результатом полемики, злобы дня, реакцией на контекст времени, который еще долго не давал услышать Большое Время, время Вечности, ориентированное на общечеловеческие ценности. Проблема культурного наследия особенно остро стоит и болезненно переживается в переходные времена, когда один культурно-исторический этап сменяется другим, когда новые. перспективы увлекают культуру в новое русло"(48).

Последующие десятилетия в литературоведении были ознаменованы возвращением к прежним авторитетам - собственно литературной преемственности, рассматриваемой в традиционном историко-литературном контексте взаимодействий и, хотя сегодня этих ориентиров уже недостаточно, но многое в прежней традиционной системе небезынтересно, обстоятельно исследовано и заслуживает внимания*(с.2)

Само понятие "традиция" в литературоведении характеризуется нерасчленённостью. У этого термина сложное и многостороннее содержание. В этой области не выработана устойчивая терминология и нет строгого разделения понятий "литературное влияние" и "литературная традиция", причём в каждое из них вкладывается обобщающий смысл, охватывающий всё разнообразие форм и видов литературной преемственности, в то время как в своём прямом значении (46,с.132), слова "влияние" и "традиция" характеризуют прежде всего те влияния, которые не зависят от воли человека,а осуществляются в самом процессе развития общественной жизни. Творческие связи писателей, как замечает А. Бушмин (47), могут быть многосторонними - контактными или конфликтными, они могут рассматриваться в разных аспектах: философско-эстетических, идейно-нравс-твенных, проблемно-тематических, формально-стилистических. Существует и универсальное воздействие, но, как правило универсальное воздействие - преимущество немногих, даже великих. О таком, универсальном воздействии писал В. Г. Белинский, характеризуя роль Пушкина в развитии русской литературы(22).

Известны разные формы проявления связей с опытом предшественников -"ГЛУБОКОЕ ТВОРЧЕСКОЕ ОСВОЕНИЕ", "ЗАИМСТВОВАНИЕ", «ПОДРАЖАНИЕ". Подражание может быть и осознанным, но не быть подражанием в обычном смысле слова - о таком подражании писал Пушкин (219), работая над "комедией народа смутного времени " - трагедией "Борис Годунов": "Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлениии планов". В таком "подражайиии", как мы увидим дальше, формировалось пушкинское представление об истории, о народе, о его роли в истории. Пушкин учился у Шекспира как у "народного драматурга" законам "народной драмы".

При всей справедливости и очевидности высказанных А. Бушминым суждений о взаимодействии творческих индивидуальностей писателей в литературном процессе, они нуждаются в более глубоком философском обосновании, ориентированном на проблему исторического осознания В этом контексте проходили поиски и исследования М.М.Бахтина, пришедшие к нам с большим опозданием работы учёного, всегда умевшего и в своём личном ощущении жизни и в научных трудах жить в "большом времени" Духа и мировой культуры и в " малом времени пульса-трепета жизни-смерти, когда дом и хлеб так божественны"(74). Мысль о карнавальной природе романов Достоевского и Рабле была ориентирована на "БОЛЬШОЕ ВРЕМЯ", на "БИФОКАЛЬНОСТЬ"(258)} взгляда исследователя, умеющего сопрягать время реальное, историческое — "малое время"и время Вечности. М Бахтин (112) говорит о невозможности "изолированных рядов" в истории. "Только установление взаимодействия и взаимообусловленности данного ряда с другими создаёт исторический подход. Нужно перестать быть только самим собой, чтобы войти в историю", - замечает он, подчёркивая, что серьёзный и значительный культурный акт всегда "живёт на границах", которые проходят повсюду, через "всё систематическое единство культуры" Направление поиска М. Бахтина удивительно точно сочетает в себе философско-культурный подход литературных критиков 20-30-х годов XX века (интересны, в частности, совпадения его эстетических взглядов и высказываний О. Мандельштама" в эссе "Разговор о Данте") и исторический, традиционный, свойственный в целом советскому литературоведению. Всякое сопоставление фактов, открывающее процесс взаимодействия и взаимовлияния художников слова, не может происходить без широкого культурологического контекста, вне "большого времени".

Бахтин строил особую модель мира, в котором диалог представлялся прежде всего как общефилософская проблема, позволяющая охватить всю целостность культуры как "пространства с открытыми, подвижными границами" (112) Постоянный диалог Художника с предшествующей литературой, отмеченный М.Бахтиным, позволил впоследствии Ю.Кристевой сформулировать концепцию интертекстуальности (122, с.224) как диалога между текстами. Своеобразие художника всегда отчётливо видно, когда явление понято в СИТУАЦИИ ДИАЛОГА с другими, может быть и далёкими от него. В 1961 году М. Бахтин дал следующее определение единства культуры—это "диалогическое согласие неслиянных двоих или нескольких". Диалог, по мнению А. Зверева, - категория более ёмкая, чем заимствование, влияние, сходство, рецепция. В XX веке — веке решающих культурных трансформаций - диалог становится РЕШАЮЩИМ КОНТРАПУНКТОМ нашего сознания. В искусстве совершенно исключительное значение приобретает соавторская роль читателя, зрителя, слушателя, "вообще — далёкого - на века — Собеседника" (84).

М.Бахтин учит современного исследователя литературы (17), необходимости изучать художественный текст в контексте развития культуры как живого, подвижного, изменяющегося организма, в контексте "большого времени", то есть не на узком временном пятачке, который всегда будет для художника только "пригородом", не на "поверхности", а в сопряжении и сосуществовании разных исторических времён, не имеющих иерархического пространства. Этот современный взгляд присущ автору новой книги о Гоголе - С. Шульцу (295). Это представление связано и с иссследованиями в области энтелехии культуры, ведущимися такими учёными, как Г.С.Кнабе и В. Библер(142)*(с.5). Также интересны в плане изучения традиции поиски философов-герменевтиков (М. Хайдеггер, Г.Гадамер)*(с.7).

Что представляет роман М.Булгакова «Белая гвардия» в контексте литературоведческих исканий, в частности с точки зрения литературной традиции ? Прежде заметим, что изучение художественного наследия Булгакова в контексте литературной традиции имеет совершенно особенное значение и в этом смысле уникально. Причина этого лежит во взаимоотношениях М.А. Булгакова со своим Временем, в природе его вызова Власти, в его подчёркнутом "консерватизме" и вне-шнего облика, в утрировании независимости вплоть до мелочей (фрак, монокль, бе-лоснежные пластроны), и его речи, сохраняввшей особенности интонаций и выражений "дореволюционной" вежливости (старомодное нарочитое "бла-годарю-с"), в его откровенно критическом, насмешливом отношении ко всякого рода манерничанью и кривлянью, которое было свойственно футуристам, авангардистскому искусству с его постоянными глумлениями над классикой. Защита традиций русской классической литературы, культурного наследия дореволюционной России была для него не просто потребностью художественного стиля, а смыслом бытия, жизненной позицией, актом духовной независимости. Именно это свойство личности Булгакова подчеркнула Анна Ахматова в стихах, посвящён-ных его памяти (12).

ПРЕДАННОСТЬ ТРАДИЦИИ БЫЛА СМЫСЛОМ ДУХОВНОЙ ОППОЗИЦИИ БУЛГАКОВА СВОЕМУ ВРЕМЕНИ. Как писал В.Я.Лакшин (152), "Булгаков чувствовал себя пристрастным летописцем времени и своей собственной судьбы". Он стремился сохранить в памяти приметы уходящего времени, "быта", "обихода" - именно их старался точно,"фотографически запечатлеть."Не потому ли, - спрашивает В.Я. Лакшин, - в прозе Булгакова, где такой простор фантазии и вдохновенному вымыслу, так натурален "вкус и цвет" времени? Те, кто встречались с Булгаковым в московских редакциях в 20-е годы, вспоминали его по преимуществу человеком несловоохотливым, "будто ОХРАНЯВШИМ В СЕБЕ ЧТО-ТО", и несмотря на вспышки своего юмора, отчуждённым в компании молодых энтузиастов-газетчиков. Он вызывал изумление своей дохой, моноклем на шнурке, которые при скромном его достатке, были скорее знаками чего-то желанного, чем роскошной не по эпохе одеждой. Можно сказать,что Булгаков носил своеобразные знаки траура по ушедшей эпохе. "Монокль Булгакова как бы представлял оппозицию футуристической жёлтой кофте". Там декларировался эпатаж, разрыв с традицией, здесь - демонстративное следование ей" (с.235). Эта оппозиция писателя власти и времени помогает понять тот, на первый взгляд, странный факт, что Булгакова не оценила прижизненная литературная критика, что глуха к нему осталась молодёжь 20-х годов, у которой не было про-шлого и что только в 60-е годы XX века произошла переоценка художественного наследия Булгакова и, в частности, романа "Белая гвардия". Выдающийся исследователь М. Булгакова М. Чудакова (248) предполагает, что восприятие романа Булгакова "Белая гвардия" в 60-е годы было поддержано возвращением традиции русского КЛАССИЧЕСКОГО РОМАНА XIX века. Пьеса же "Дни Турбиных", не имеющая опоры "на повествовательную толщу", для современного зрителя выцвела и пропала".

Обескураживающей М. Булгакова была реакция его слушателей, людей не просто образованных, но и близких автору, на чтение писателем "Мастера и Маргариты". Они испытали состояние крайнего напряжения, непосредственности восприятия не было, было огромное желание разгадать,"что бы это значило". Всемогущество Воланда пугало неизбежными ассоциациями, и, кроме того, все, слушавшие роман, неизбежно замечали, что он совершенно не похож на современную "литературную продукцию". Булгакову пришлось повторить, что у Воланда "нет никаких прототипов". Своеобразно оценили роман знаменитые сатирики И. Ильф и Е Петров, предложив Булгакову "убрать древние главы", и "мы берёмся напечатать". Такая реакция читателей - НЕПОНЯТНОСТЬ ТЕКСТА - убедила автора в том, что КАКИЕ-ТО СВЯЗИ ЕГО ДЕТИЩА с современной аудиторией БЫЛИ НАРУШЕНЫ.

До 60-х годов диалог Текста и Читателя был невозможен: эстетическую реакцию подавляло отсутствие свободы мышления, идеологические стереотипы восприятия. Возвращение к традициям русской классической литературы с её вечными ценностями духа открыло возможность возвращения и воскресения из небытия романов М. Булгакова. Так в судьбе самого писателя, судьбе его книг своеобразно отразилась проблема литературной преемственности.

Понятно, что при этом сама проблема литературной традиции перестаёт быть просто явлением теории литературы. В. И. Немцев(194) называет писателя "хранителем традиций русской классической литературы" и, обращаясь к работе В. Кожинова (143), отмечает, что такая "традиция понимается не только как ЧИСТО ЛИТЕРАТУРНОЕ явление. Она исходит.из жизни в её целостности, а собственно литературно-исторические традиции представляются прежде всего как её художественное закрепление, её предметное воплощение в образности, композиции, слове, ритме". "Традиционное мироощущение" М. А. Булгакова, выработанное классической русской литературой, с её философским взглядом на вечные ценности человеческого духа, соединено с остро современным материалом, на котором он построил своды своего "закатного романа" с его нетрадиционной неповторимой композицией. В этом парадоксе диалектика традиционного и неповторимого.

Давно сложилось представление о Булгакове как об одном из самых "ЛИТЕРАТУРНЫХ" писателей. Это определение - "литературность"- дано Д. С. Лихачёвым не конкретному автору, писателю, а характеризует некоторое свойство, художественных произведений, которое становится заметным благодаря усилению в литературе её "АССОЦИАТИВНОЙ ЛИТЕРАТУРНОСТИ" (под "литературностью литературы я подразумеваю различные формы отражения в литературе предшествующей литературы, без понимания которой невозможно полное понимание литературы"(160). Романы Булгакова настоятельно заявляют о своей принадлежности мировой традиции. Оригинальное использование вечных образов и мифологических клише, высокая степень интертекстуальности делают роман Булгакова произведением особого рода - об этом пишут О. Кушлина и Ю. Смирнова (151 )в связи с некоторыми вопросами поэтики "Мастера и Маргариты. Булгаков добивается многозначности, близкой полисемантизму мифа, поэтому интерпретации и прочтения его текста по сути неограниченны. Контекст "литературности" писателя, рассматривался в ряде исследований, посвящённых роману М.Булгакова "Белая гвардия". Авторы работ стремились обнаружить как можно больше "ассоциаций", литературных цитат, "реминисценций" в тексте романа, в центре их внимания был сам факт установления "преемственности". И хотя в сравнении с изученностью в этом плане романа "Мастер и Маргарита", превратившегося в "полигон исследовательских методик и демонстрации высочайшей эрудиции авторов многочисленных статей, в результате чего сам Булгаков неожиданно предстал настоящим энциклопедистом" (133), первый роман М.Булгакова несопоставим и, безусловно, проигрывает во внимании исследователей так как оставался и остаётся в тени "закатного романа"), о некоторых работах в связи с обозначенным контекстом следует напомнить.

В работе В.И. Немцева (195) "Функция повествователя в художественной речи романа М. Булгакова "Белая гвардия" рассматривается сходство поэмы Н.В. Гоголя "Мёртвые души" и романа М. А. Булгакова "Белая гвардия" на уровне авторской концепции: в них "совмещаются черты романа и эпопеи - "случай, как справедливо считает В.Немцев, в литературе не новый. Автор статьи полагает, что судить об авторском замысле романа следует, исходя из авторского плана создания трилогии - "книги о разладе и мучительных поисках общего пути", что не было реализовано. Он сравнивает "лирические отступления" Гоголя в "Мёртвых душах" и "Белой гвардии" и замечает, что "страстное лирическое напряжение в голосе повествователя прорывается в отступлениях, удельный вес которых нарастает от начала к финалу", кроме того, "голос повествователя активно взаимодействует с голосами героев". В работе есть интересные наблюдения за тем, как происходит в повествовании романа переход от "раздробленного видения к целостному", как увеличивается пространственно-временная дистанция между повествователем и изображаемым им миром. Однако изучение романа в контексте литературной традиции определяется только констатацией стилистической близости тыняновского романа "Смерть Вазир-Мухтара", орнаментальной прозы 20-х годов и повествования в "Белой гвардии".

М.Петровский (206) предлагает необычную версию типологической связи маленькой повести А. И. Куприна "Каждое желание" и романа М. А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и, хотя данная работа напрямую не связана с "Белой гвардией", заслуживает внимания сам подход исследователя к проблеме литературной преемственности. Прежде всего, автор замечает, что сам факт связи "писателя из Киева" М. Булгакова и "киевского писателя" А. И. Куприна н е находит подтверждения в литературоведении, тем более значительно предположение М. Петровского, основанное на "типологических особенностях уже изученных источников булгаковского творчества". Автор киевских очерков размышляет над тем, что было для Булгакова "разного рода воспроизведением чужого слова" и приходит к выводу, что "чужие" эпизоды, ситуации, образы, воспроизведённые в "родном" булгаковском тексте, были для писателя "ВАЖНЕЙШИМ СПОСОБОМ СВЯЗИ С ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ ЛИТЕРАТУРОЙ". "Это далеко не единственный возможный способ связи, но это ЕГО, бултаковский способ, уже потому заслуживающий внимательного осмысления". t

Источники, к которым обращается М. Булгаков, М. Петровский характеризует двумя признаками: во-первых, они принадлежат к литературе не столько "высокой" классической, сколько к демократической, массовой, а если и привлекается "вы-сокая" литература, то наиболее популярные её произведения, а не изысканно-элитарные. Смыл подобного обращения с "источниками" - сделать ситуации, образы "узнаваемыми" для людей его круга, культуры, времени. "Высокие" источники вошли в состав творчества Булгакова по-другому, пишет М. Петровский, - пушкинской метафорой, проставленной в эпиграфе и проведённой через весь роман "Белая гвардия", прямыми цитатами из Достоевского, узнаваемыми именно как цитаты, типологией шиллеровской сцены, использованной так, словно это музыка, к которой сочинены другие, новые слова. К источникам этого рода -благоговейно-почтительное отношение" (с.214). Во-вторых, Петровский убеждён, что писатель не просто прославил в своих произведениях родной город, но смотрел на мир "С КИЕВСКИХ ВЫСОТ", "ЕГО КУЛЬТУРНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБЛАДАЛИ "КИЕВОЦЕНТРИЧНЫМ" УС-ТРОЙСТВОМ". В нашей работе эта мысль о Городе как особом "духовном пространстве" будет соотнесена с моделью гоголевского города и в целом с темой города в русской литературе, в которой М. Булгаковым сказано своё особое слово.

Оригинальное прочтение романа М. А. Булгакова "Белая гвардия" как романа-мифа предлагает Б. М. Гаспаров(68). Автор рассматривает Апокалипсис как основной метасюжет для романа "Белая гвардия". Он оценивает текст произеде-ния как проигрывающийся в различных воплощениях один и тот же "мотивный сюжет", развитие которого совершается по законам мифологической цикличности: в Город вступает передовой отряд - "предтеча Сатаны", после чего наступает царство Антихриста; казнь-распятие и сопровождающий его "небесный гром" служат знамением, возвещающим падение этого царства, затем вся "апокалиптическая циклическая схема" воспроизводится вновь. В анализе "мотивного сюжета" Б. Гаспаров оригинально и тонко исследует свойственное художественному миру М. Булгакова "остраненное"видение новой повседневной советской жизни как "странного мира", в обыденных событиях и выражениях которого "проглядывают чудеса".

Предложенный Б.Гаспаровым метод мотивного анализа открывает интересные перспективы в изучении романа М. Булгакова, но, на наш взгляд, всё-таки сужает возможности исследования. Автор-создатель, творец художественного текста, пребывает В ЦЕЛОМ произведения. Картина поэтического мира романа не исчерпывается анализом "апокалиптической циклической схемы", как не исчерпывается вообще каким-либо одним подходом. Здесь плодотворны и оправданы разные подходы, многоаспектное изучение текста как эстетического феномена. Между тем "мифологизация " романа Булгакова ведёт к некоей умозрительности, отрыву от первоисточника, противостоит полноте историко-литературного контекста. В "Белой гвардии" М. Булгакова уже не находится места для богатых и полновесных связей с традицией русской классики - Пушкин, Гоголь, Достоевский - , контекстом "серебряного века", если только все эти "притяжения" и "взаимовлияния" не работают на "мотив "("мотив" - основная единица анализа" - (69).

Е.О.Пенкина (176) концентрирует внимание читателей на структурном построении романа "Белая гвардия", в основе которого, по мнению автора, лежит идея "матрёшки", смысловая значимость круга*(с. 10).Поставив перед собой задачу - постичь истинную значимость романа - автор ушла в поиски мифологических параллелей, совершенно оторванных от исторической основы романа "Белая гвардия" и авторского замысла. Отсюда искусственность выстроенной мифологической системы, объединяющей черты трёх разных "родов" мифов, притянутость некоторых персонажей к линиям развития первобытного, античного и христианского мифа, неясность и двусмысленность авторской позиции: конечная идея "Белой гвардии", выраженная в сне Петьки Щеглова, — оптимистическая надежда на Вечное царствие.

В небольшой работе Л.Фоменко (268) сделана интересная попытка выявить функцию цитат в тексте булгаковского романа, при этом исследователь делает акцент не на привычной конкретно-исторической проблематике романа, а на общечеловеческой - философской. Автор рассматривает мотив и образ вечности, который открывает и завершает роман, и убедительно доказывает, какое важное место принадлежит в создании этого мотива русской культуре, "вечным спутникам жизни". Именно потому что Турбины ищут ответ на вопрос: "Как жить" у великих мыслителей, художников, моралистов, в великих произведениях искусства, обращённых к вечным проблемам, бытия, в романе появляется "обилие цитат, реминисценций, аллюзий, подключающих роман М. Булгакова к широкому культурно-историческому пласту". Л.Фоменко рассматривает пушкинский эпиграф к "Белой гвардии" в контексте не только привычном - пушкинской повести, но и в свете блоковской традиции - поэмы "Двенадцать", в "вариациях" темы эпиграфа в романе, воплощающих трагическое "чувство истории" Булгакова, ассоциативное бунинскому в "Господине из Сан-Франциско". Уделяет автор внимание и апокалиптическим мотивам в повествовании "Белой гвардии", показывая функцию "библейских цитат" в осмыслении писателем событий гражданской войны. Автор размышляет о кодексе офицерской чести героев Булгакова и о том, что тема чести решается Булгаковым в контексте пушкинской повести "Капитанская дочка" и противостоит в этой связи "открытому праву на бесчестье"героев романа Ф.Достоевского "Бесы". Все рассмотренные автором статьи литературные цитаты мотивированны в повествовании романа ситуативно, и одновременно играют "роль знака определённой концепции жизни, к которой адресуются герои "Белой гвардии", "выступают как воплощение духовного опыта человечества, ищущего решения извечного философского вопроса: "Но как жить ? Как же жить?". Автора статьи отличает современный взгляд на творчество Булгакова, избегающий узкого, идейно-политического прочтения романа, стремление функционально осмыслить появление в романе литературных цитат, взятых как проявление одного из возможных способов освоения М. Булгаковым русской и мировой классической литературной традиции.

Л. Кацис (133) исследует "один из наиболее значимых и обширных подтекстов" "Белой гвардии"— "петербургский текст", в той его части, которая была представлена прежде всего творчеством М.А.Кузмина. "Петербургский текст" оказывается встроенным в "киевский". Ситуация Киева 1918 года напоминает Петербург 1913 года, Петербург "Бродячей собаки" и "Привала комедиантов". То, что роман М. Кузмина - важный подтекст "Белой гвардии", доказывает "совпадение имён действующих лиц, выполняющих в романах аналогичные сюжетные функции". След кузминской игры в "Белой гвардии"- реальная литературная деятельность В.Б.Шкловского, связанная с кабачком "Хлам"("Сова" у Кузмина), и героический поступок одного из "собачников". Булгаков постоянно находился в обществе петербургских литераторов, это не могло не сказаться на явном или неявном его желании пародировать тех, кто был ему непрятен или тех, кто его безответственно фальсифицировал (пьеса Боголюбова и Пекина "Белый дом" и её роль в анти-булгаковской компании).

Майя Каганская (125) посвящает роману М. Булгакова "Белая гвардия" статью "Белое и красное". Она внимательна ко всем обстоятельствам жизни реального человека, писателя Булгакова, бывшего белого офицера, "пожизненного невольника и мученика театра"; делает акцент на антонимии и противопоставленности названия "Театрального романа" - "Чёрный снег" (чёрный от крови) и "Белый крест" (первоначальное название "Белой гвардии"). Автор статьи считает, что композиция "Бе-лой гвардии" восходит к поэме Гоголя "Мёртвые души". "Семья Турбиных", повествование о турбинском гнезде - не более трети общего текста, всё же остальное -лирические отступления. Что это такое ? "Это прежде всего отступление от человека в пользу всего, что больше, сильнее, да и поинтересней его - в пользу Бога, дьявола, России, музыки (Гоголь), истории, культуры, Империи, смерти империи, оперы (У Булгакова лирические отступления необязательно "отступают" в лирику, но могут и в иронию, патетику, отчаяние, эсхатологию). Очень интересны идеи М. Каганской о сравнении гоголевских героев "Тараса Бульбы" с петлюровской ратью под началом Болботуна или Вовка. "Это те же гоголевские Бульбы, Закрутыгубы, Балабаны, очнувшиеся после исторической и литературной летаргии и с пересыпу похватавшие реквизит (пулемёты, к примеру) из совсем другой, современной пьесы. Персонажи гоголевские, только отношение к ним иное - булгаковское- обаятельные герои Гоголя оказались убийцами обаятельных героев Булгакова"

В статье намечены и другие весьма перспективные для дальнейшего исследования идеи - о том, что действие романа выходит за рамки не только хронологии, но и истории: "иные запредельные реальности — Хаос и Космос". М. Каганская увлечённо анализирует роль эпиграфа из "Капитанской дочки", подчёркивая, что в русском сознании от Пушкина до Александра Блока, через Толстого и Достоевского, утвердилась в русском сознании метель - снежная неразбериха, как "символ душевного разлада, духовного распада, пьяного пира революции на весь мир, - одним словом - Русского Хаоса". Можно было бы себе представить, замечает автор, что Булгаков со своей снежной "мистерией" пришёл в сущности на готовое место (особенно после поэмы А. Блока "Двенадцать", если бы "роман не обогатился таким поворотом традиционного мотива, какого русское ухо не слыхивало" (с.97) Автор статьи обстоятельно рассматривает в этой связи "убийственно трезвый"(10) нетрадиционный взгляд Булгакова на русский народ, его отказ петь литургию "сеятелю и хранителю" земли русской, его полемику и с Достоевским, и с Толстым.

В этом контексте "Белая гвардия" - роман антидостоевский и антитолстовский - "попятное движение Булгакова к Пушкину" в обход нравственных исканий и "топографической неразберихи" - где добро, где зло? Булгаков вместе с Пушкиным решает одну проблему - проблему чести. Честь - "категория дворянская", за ней знаки, символы-музыка империи, Александровской гимназии, "Саардамского плотника", Бородинского поля, Фауста - это "интерьер империи" - "становится понятно, почему у Булгакова не поднялась рука написать "Киев"- он для того и остался Городом , чтобы в булгаковском ИМПЕРСКОМ МИФЕ сыграть роль столицы Империи - Санкт -Петербурга. Любопытные предположения Каганской связаны и с "происхождением" Най-Турса, имеющего и явные "галльские корни", и корни славянские ("булгаковское прочтение двух революций как одной"). "Но самая занятная метаморфоза происходит с Петлюрой, неожиданное французское имя которого - Симон, а название правительства - Директория, дают возможность Булгакову превратить украинского атамана в якобинское чудовище по имени Симон Пэтурра" (с. 99)

Игорь Золотусский (119) в обстоятельных "Заметках о двух романах Булгакова" отмечает, что мы начали читать Булгакова с конца, с "закатного романа", что он "надвинулся на всё, что писал художник, "как тень горы на закате надвигается на землю, глуша краски, меняя черты, сглаживая ландшафт". Исследователь размышляет над тесными связями "Белой гвардии" с повестью А. Пушкина "Капитанская дочка", романом Л. Толстого "Война и мир", рассказом И. Бунина "Господин из Сан-Франциско", а также "Откровением Иоанна Богослова", тория, пишет И. Золотусский, - вышла на пугачёвский перекрёсток. "Буран", о котором предупреждал пушкинского Гринёва ямщик, - был лишь предвестием новой "беды". Сейчас она разразилась. Наследники Гринёва и Капитанской дочки должны ответить за всё. И тут им не помогут ни их благородные чувства, ни "шоколадные книги". Русская литература никогда не была шоколадной. Она была литературой страданий, но "лучшие на свете шкапы с книгами" не могли "предсказать того,что случится с Россией" В этом УПРЁКЕ слышна горечь нового знания. Знания, которого не было у Пушкина. И не было у Толстого и Достоевского". Не бесспорны мысли И. Золотусского о том, что русская литература не могла предсказать того, что случится Россией", думается, что прежняя реалистическая парадигма ".знала о грядущей трагедии русской революции и ее несомненной бесплодности в области духа"(14). В то же время исследователь очень убедителен, когда ведёт разговор о СВЕРШИВШЕМСЯ АПОКАЛИПСИСЕ, о том, что только в СНАХ героев "Белой гвардии" разрешается то, что при свете дня отверг бы скептический ум автора. В глубокой работе И. Золотусского представлено немало доказательств "литературности" первого романа М. А. Булгакова (хотя литературовед не пользуется этим термином Д. Лихачёва), "в этом смысле "Белая гвардия" — ПОСЛЕДНИЙ КЛАССИЧЕСКИЙ РОМАН русской литературы. Роман, завершающий ЦЕЛЫЙ ВЕК ЕЁ РАЗВИТИЯ, век, так светло начавшийся в творениях Пушкина. Недаром и отсчёт "Белой гвардии" - отсчёт пушкинский. Тут всё меряется Пушкиным и вдохновляется Пушкиным"(с.164)."3а спиной Булгакова была великая русская литература и русская традиция, согласно которой даже уход, бегство, удаление героя со сцены (или даже из жизни) должны были обернуться возвратом". Эту традицию нарушает булгаковский Мастер, "он уходит окончательно и навсегда". И разделяя точку зрения Золотусского, и продолжая вместе с тем его мысль, нельзя не заметить, что сама возможность ухода МАСТЕРА в "закатном романе" есть результат дейсти защиту, и прощение, и оправдание, и нравственный смысл"(9), для героев первого романа М. Булгакова таким "магическим кругом" был ДОМ, РОССИЯ, но "Белая гвардия" завершилась катастрофой, БЕДОЙ для всего государства, "магический круг" разрушили и заменили "призрачным пространством" квартиры, "Нового Иерусалима"-- вместе с ГИБЕЛЬЮ КРУГА семьи, ДОМА исчезла не только возможность возврата героя, но и самой ПРЕЖНЕЙ ЖИЗНИ.НЕКУДА ВОЗВРАЩАТЬСЯ! Поэтому традиция русской классической литературы уже в первом романе Булгакова переосмыслена, в последнем — она преобразована магией чуда, волшебства, деянием фантастических сил в уже ином - "МАГИЧЕСКОМ КРУГЕ" БУЛГАКОВСКОЙ ФАНТАЗИИ, в контексте уже иной поэтики и иного авторского замысла. Вне этого круга и первый, и последний роман писателя остаётся романом-трагедией. Оттуда, из "Белой гвардии" от ВСЕЗНАЮЩЕГО "ТАЙНОЗРИТЕЛЯ", главного героя романа, АВТОРА,, "вылилась" ТЕМА МАСТЕРА "закатного романа".

В работах отечественных булгаковедов конца 80-х-90-е годы, очевидно стремление осмыслить творчество писателя как продолжателя ТРАДИЦИЙ РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА. "Он не стремился стать новым классиком взамен "старого", а "новым ", т. е. ещё одним — продолжить собою ряд, не давая образоваться тому пробелу, который казался очевидным. Это было самосознание не ученика, а НАСЛЕДНИКА, ПРОДОЛЖАТЕЛЯ РОДА", - пишет М. Чудакова / (279). "По воле читательского большинства, пишет В. Лакшин (152),- Булгаков своенравно вышел из ряда советских писателей 20-х годов и встал в ряд другой -старших богатырей русской литературы: Тургенева, Толстого, Чехова. Здесь его законное место".

В зарубежном булгаковедении следует выделить, прежде всего работы Е.Нечиковского (198), А.Дравича(Юб), С.Полляка(208)*(с.11), М.Йовановича (123) Известный югославский русист М. Йованович (123) связывает с Булгаковым традиции мировой литературы. С одной стороны, Булгаков, бесспорно, вышел из "гоголевской шинели", пушкинского этического кодекса, максимализма Л.Толстого и трагического опыта Достоевского, с другой стороны, он свободно интерпретирует Гёте и Канта. В англоязычном литературоведении принято считать, что ведущая тема "Белой гвардии" — человек и история, например, Э. К. Райт (223) называет этот роман "Война и мир" в миниатюре"; Н.Натов (192) отмечает символику, зловещие видения и сны, которыми насыщена "Белая гвардия"и выводит действие романа и в "исторический, и в профетический контекст") Марианна Гург (95), рассматривая судьбу наследия М. Булгакова во Франции и Италии, акцентирует внимание на интересе исследователей к связи Булгакова с декадентами, символистами рубежа веков, несмотря на известное консервативное отношение писателя к литературному авангарду. Делается любопытный вывод о том, что Булгаков - создатель романа НОВОГО ТИПА, основанного на сложном переплетении пространственно-временных связей, "зеркальной" композиции, уходящей в бесконечность, где мифологемы соединяются с романным вымыслом. Роман Булгакова восстанавливает разорванные связи между культурами, преломляя их в своей ткани и не совпадая ни с одной из них - это ПРОИЗВЕДЕНИЕ РУБЕЖА. Такими произведениями являются "Дар" Набокова и"Доктор Живаго" Пастернака, "Мастер и Маргарита" М. Булгакова. Заметим, что подобная оценка точнее и объективнее, нежели сделанный А.Генисом (78) односторонний вывод о том, что роман М.Булгакова "Мастер и Маргарита"- "большой модернистский роман", "роман без тенденции"(?!) - "реализация модернистской теории "серапионов", возвращение к той развилке, "где была обрублена модернистская ветвь русской про-зы'^с.209). На наш взгляд, "Белая гвардия", подобно "закатному роману", возвращает читателя прежде всего к самой русской классической литературе, к реализму, понимаемому не просто как литературное течение, но как духовное понятие, определяемое "степенью доверия художника к Божьему миру и его сокровенному замыслу"(14), здесь, в онтологической области, лежит граница между реализмом и модернизмом

Польским исследователям Булгакова принадлежит мысль о том, что писатель вводит в круг литературной традиции "модель собственной биографии", что в каждом герое - автор, его "внутренее "я" - об этом пишет и отечественный бул-гаковед А.Королёв (145) - писатель сознательно добивался того, что и СУДЬБА его, и ЛИТЕРАТУРА становились именно тем, чем он хотел их видеть, - сакральным текстом, родом Нового евангелия, по определению свидетельствующим, что всё описываемое на самом деле было в реальности - всё. Тем самым придавалась реальность и своей личной жизни, которую государство считало частной мнимостью". В таком восприятии собственного бытия, как мы увидим позднее, живая ТРАДИЦИЯ русского возрождения, без которой едва ли можно понять образ автора бултаковского романа "Белая гвардия".

Б. Шараттом (289) отмечено, что автор "Белой гвардии" и "Мастера и Маргариты" смотрел на события революции отнюдь не с антибольшевистских позиций, а гораздо глубже: ИСТОРИЧЕСКИ - В МАСШТАБАХ ШИРОКО И МНОГООБЪЁМНО ПОНИ-МАЕМОЙ РЕЛИГИОЗНО-ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ДУХОВНОСТИ, которая как никакая другая, запечатлела человеческий опыт, свидетельствующий о том, сколь тернист и обманчив, скрыто опасен и непредсказуем путь к истине. Её заключают в себе не Иешуа и не Воланд, не Мастер и Маргарита, а нечто высшее, что ИСПОКОН ВЕКУ НАЗЫ-ВАЛОСЬ СОЗИДАНИЕМ. "Лишь творческое созидательное отношение к миру способно его сохранить и спасти человеческую личность, тогда и сам чёрт художнику брат и тот не пожалеет свои дьявольские силы для него - СОЗДАТЕЛЯ ИСКУССТВА, а через него истории". Эта мысль чрезвычайно близка и современным гуманитарным исследованиям в области пространства и текста, и поискам начала века, времени появления самого понятия «хронотоп "*(с.13).

Известно, что увлечение вопросом о соотношении пространства и времени приобрело в России особую силу в первые десятилетия нашего века. Именно в 20-е годы М. М. Бахтин строит свою концепцию литературного хронотопа В ней онтологический план, отражающий всю "суровость человеческого бытия, которая в конце концов награждает человека смертью" и второй план - "феноменологический, идущий из культуры, истории, из ноосферы, от Бога, от Абсолюта, т. е. из вечности в вечность со всеми мыслимыми общечеловеческими ценностями и смыслами", предстали в диалектическом единстве (116,с.97). Взгляд на художественное творчество М. А. Булгакова с точки зрения пространства и времени перспективен и вызывает особый интерес современных исследователей (М.Андреевская, Б.Гаспаров, А.Кораблев и др)*(с.15).

Итак, в тексте романа "Белая гвардия" идёт интенсивный поиск и осмысление "чужого", переплавленного в лаборатории писательской мысли в своё, "родное", необходимое для воплощения авторского замысла, определяется и уточняется цитирование различных классических источников, реминисценции из Апокалипсиса. Весь этот поиск предусмотрен своеобразием Булгакова как "самого литературного писателя". Вместе с тем нельзя не заметить, что ни одна из названных работ не посвящена исключительно нализу ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ в собственном смысле слова, а как бы опосредованно или частично направлена на это изучение. Кроме того, изучение литературной традиции идет как правило в области литературных заимствований, в контексте "малого круга" истории, но оставляет без внимания "большое время ", "художественную философию" "Белой гвардии". Всё отмеченное вызывает необходимость иных ориентиров исследования, делает важным изучение художественного мира романа в контексте

ТВОРЧЕСКОГО ДИАЛОГА ПИСАТЕЛЕЙ, Булгакова и русской классической литературы, "CO-БЫТИЯ ТРАДИЦИИ", через ВЗАИМОЗАМЕНЯЕМОСТЬ ВРЕМЕНИ И ВЕЧНОСТИ, единство онтологического и феноменологического плана изображения .

Работа предполагает использование множественности подходов к исследованию контекста литературной традиции в романе М. Булгакова "Белая гвардия", своеобразную методологическую полифонию, в которой будет дано место и традиционным подходам к анализу литературной преемственности, и философии истории и культуры и творческому "современному прочтению", понимаемому в контек-сте цветаевской статьи (276), — всем равноправным возможностям постижения художественного текста, притягивающим новые компоненты смысла.

Целью работы является установление типологических связей, возникающих между романом Булгакова "Белая гвардия" и русской литературной традицией, представленной в художественном опыте Пушкина, Гоголя, Л.Толстого, Достоевского, Щедрина, в том числе историософской традицией, актуализирующей духовные ценности русской классической литературы и историческое сознание русского религиозно-философского ренессанса.

Необходимость такого рода анализа диктуется во-первых, неразработанностью такого важного литературоведческого понятия, как литературная традиция. Теоретический аспект диссертации связан с проблемой традиции и принципами её освоения. Во-вторых, своеобразием творческой индивидуальности М.А. Булгакова, как одного из самых "литературных" писателей своего времени, для которого преданность Традиции - важнейший фактор авторского сознания, определяющий замысел романа'Ъелая гвардия", его историко-философский и художественный контекст. Высокая степень интертекстуальности "Белой гвардии", не нарушающая единства и "герметической компактности текста " (Б. М. Гаспаров) вносит изменения в смысл многих его компонентов, углубляет философско-эстетическое содержание сравниваемых произведений. АКТУАЛЬНОСТЬ данного исследования обусловлена назревшей необходимостью изучения романа "Белая гвардия", в контексте БОЛЬШОГО ВРЕМЕНИ, "ИСТОРИИ БОЛЬШОЙ ДЛИТЕЛЬНОСТИ "ИЛИ "ДОЛГОГО ДЫХАНИЯ" (Ю.Лотман) Данный контекст позволяет исследовать ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ и влияние на М. Булгакова Пушкина, Гоголя, Л.Толстого, Достоевского, В. Соловьёва, а также углубить представление о взаимовлиянии, возникающем не только в пределах жанра, но и в "перекрёстных формах": М. Булгаков — О. Мандельштам: писатель-поэт.

Сравнительное изучение художественных произведений, принадлежащих разным историческим временам и разным авторам, проводимое в контексте БОЛЬШОГО ВРЕМЕНИ, позволяет увидеть не только преемственность исторических ценностей как "реальный субстрат всего литературно-исторического процесса" (А. Бушмин), но и ОБЩЕФИЛОСОФСКИЙ КОНТЕКСТ РЕЦЕПЦИИ памятников русской классической литературы в позднейшем историческом развитии - в художественном тексте "Белой гвардии". В диалоге писателей "размыкается время", возделы-вается общее поле говоримого, обостряется и утончается проблемное сознание, создавая новое духовное основание нашему времени - живому пространственно-временному континууму, в котором протекает развитие человека. В этом новизна исследования.

Достаточно ново и перспективно исследование булгаковской вертикали «время - вечность", самого писателя как "историка, но особого ранга — не интерпретатора, а летописца", "визионера высших связей", художника, которому открыты законы исторического развития, возможность соотносить Пространство и Время, мыслителя, умеющего жить в БОЛЬШОМ ВРЕМЕНИ, "первым улавливать содержащиеся в нём необратимые трансформации и предупреждать об этих трансформациях своим творчеством "{С. Аверинцев(3 )}.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Гуткина, Наталия Давидовна

Заключение

Стремясь к изучению романа Булгакова "Белая гвардия" в контексте русской литературной традиции, мы выходили за пределы "малого круга" истории, контекста времени, в котором создавался роман, понимая, что "освещение текста не другими текстами, а внетекстовой вещной действительностью неизбежно приводит к исчезновению бесконечности и бездонности значения, раскрыть же, прокомментировать, углубить смысл можно лишь при помощи других смыслов, то есть посредством философско-художественной интерпретации, отчего истолкование символических структур уходит в бесконечность символических значений"(17,с.207). Таким образом текст романа "Белая гвардия" открылся в богатстве его многообразно и широко понимаемой религиозно-эстетической духовности, созидательного духовного опыта человечества, диалектически соединяющего онтологический и феноменологический планы развития и самопознания человека.

Мы стремились в процессе конкретно-исторического, сравнительного и типологического анализа "Белой гвардии" и произведений русской классической литературы не только к поиску литературных заимствований, реминисценций, литературной преемственности, взятых в контексте "исторического взаимодействия", но и к исследованию "духа культуры и веяния музыки её"- связям художественного мира романа "Белая гвардия", возникающим в контексте литературы "серебряного века" и обнаруживающим не только черты мировоззрения и художественное своеобразие автора романа, но и образ мышления целого круга русской духовной элиты начала XX века, духовной предшественницы М. Булгакова, во многом определившей его отношение к смыслу истории, судьбе Художника, судьбе русской интеллигенции. Соединение художественного и историософского контекста в этом исследовании способствовало поиску общей гносеологической основы художественного творчества и философского взгляда художника на мир.

Сравнительное изучение романа М. Булгакова "Белая гвардия" и исторической трагедии А.С.Пушкина "Борис Годунов" доказывает, что открытые Пушкиным закономерности русской истории "комедии народа времён смуты " восприняты Булгаковым как некая "модель" усобицы, воспроизведённая в ситуации 1918-1919 года "со всеми утончениями злобы". Пушкинская философия истории, испытавшая значительное влияние шекспировского социального анализа смутного времени, определила основные направления философского осознания истории М.Булгакова: над Злом вершит свой Суд История; История творится закономерно: "дьявольский механизм истории, в который раз набирающий обороты" на том же самом "перекрёстке истории ", где очередная "толпа" доведённых до отчаяния людей одурачена, обманута и брошена вновь в кровавый водоворот событий "самозванцами" 1918-1919 года; в исторических событиях есть некоторая скрытая целесообразность, согласно которой "каждому достаётся по его вере" (тема мирского Суда, тема Божьего Суда); нравственная оценка злодеяний лиц, стоящих у престола. В таком осознании истории типологическая общность авторов трагедии "Борис Годунов" и романа "Белая гвардия", обнаруживаящая себя не только в сходстве мировоззренческих позиций (социальная история, философия истории), но и в близком моделировании сюжетных ситуаций, способах раскрытия конфликта в художественном произведении.

В сопоставлении романа Булгакова "Белая гвардия" и "Истории одного города" Щедрина важна не простая повторяемость и внешнее сходство, но сам дух "известного порядка вещей", раскрытие общих тенденций развития русской истории. В этой связи может быть установлена параллельность (симметричность) сцен романа и "Истории" Щедрина: прибытие нового градоначальника (глава "Органчик" и сцена на площади Софийского собора - "венчание Петлюры на царство"; картина глуповского междуусобия, и булгаковский Город, его жители в ситуации смуты. Это типологические связи на уровне структуры художественного текста.

Типологическое сходство Пушкина как автора "Капитанской дочки" и автора романа "Белая гвардия" обнаруживается в общем взгляде писателей на соотношение "сословного"и "человеческого", милосердия и справедливости. Возможность проявить свою "чистую человечность", то есть выйти за пределы кодекса сословной чести, того, что называется "законным", открывается для героев "Капитанской дочки" лишь в контексте внесистемных отношений. В "Белой гвардии" милосердие перестало быть свойством человеческого бытия и торжествует только в раю. "Братание в поле брани убиенных" детей России создано Булгаковым в контексте русской литературной традиции - в картине сновидения, философского ключа, приоткрывающего профетический замысел автора. Антитезой этой недостижимо прекрасной картине становится дальнейшее авторское повествование с лейтмотивным образом смерти, "неоплаченной крови", подчёркивающее, в отличие от пушкинского, трагическое мироощущение Булгакова как автора романа "Белая гвардия".

Роман Л. Н. Толстого "Война и мир" как роман о гармоническом состоянии мира - Отечественной войне 1812 года - типологически противопоставлен "Белой гвардии" как роману о русской усобице, об общенациональной катастрофе. Толстого не интересует психология "толпы", коронующей очередного "лживого европейского героя" — Булгаков сосредоточен на исследовании этого феномена. "Дубине народной войны" Толстого антиномичен булгаковский "корявый мужичонков гнев" и страшная стихия бунта в "Белой гвардии". Контраст и противопоставленность 1812 и 1918 года открывают для писателя иную возможность развития литературной традиции: в романе "Белая гвардия" все реминисценции, связи, аллюзии, ведущие к роману "Война и мир", воссоздают "державное бытие " России, её исторический апофеоз, усиливающий резкий контраст с новой исторической обстановкой. "Явление" романа "Война и мир" в повествовании "Белой гвардии" - своеобразный "палимсест" - открытие исторического полотна, на безобразном фоне которого, сквозь мазки "призрачного" смутного времени, проступает Лик подлинной истории 1812 года. В этом контексте рождается сравнение белой гвардии, отстаивающей Город от бандитов, с "бородинскими полками", спасающими "гибнущий российский дом".

Типологическая близость произведений Толстого и Булгакова обнаруживается и в сооотношении частного и исторического, "войны " и "мира". Толстовское единство частной и исторической жизни содержится в каждом эпизоде романа "Белая гвардия". Внутренняя близость "Войны и мира" и "Белой гвардии" проявляется и в теплоте семейных отношений Дома Турбиных "Чистота нравственного чувства" создает подлинно толстовский колорит многих семейных страниц "Белой гвардии". Не давая прямой оценки поступкам и действиям защитников Города, Булгаков благодаря опоре на толстовские традиции ("Война и мир" в "Белой гвардии") заостряет и углубляет замысел - поэтизация русской армии, её доблести и геройства как важнейшее нравственное обоснование появления "белого дела" и его рыцарей.

Модель российского города, смысловое пространство, заключённое в нём, ак-туализирует типологические связи романа М. Булгакова "Белая гвардия" с художественным миром Н.В.Гоголя.Изначально булгаковский Город - обладатель противоположного "провинциальному городку" Гоголя знакового пространства, отнюдь не фиктивного, не призрачного. Сближение с гоголевским хронотопом провинциального городка", города-призрака происходит в новой исторической ситуации - 1918 года. Ситуация гражданской войны меняет знак противопоставленности на знак равенства гоголевского хронотопа города хронотопу гетмановского города. В модели булгаковского Города 1918 года те же знакомые нам по Гоголю микрообразы города. В ночь под Рождество - время, наделённое в литературе особым знаком чудесного, фантастического "совершенно безнадёжному" больному даровано чудо Рождественской Ночи - давняя традиция русской и западно-европейской литературы, у истоков которой первый святочный рассказ Гоголя. "Ночь под Рождество " как средоточие волшебной прелести гоголевской Украины, знак иного, высшего мира, непосредственно связан с образом булгаковского Вечного города начала романа.

Сохранение этой связи стало возможно благодаря тому, что в городе гетмана живут и сохраняют самую прочную духовную связь с Вечным городом любимые герои Булгакова - семья Турбиных. Дому Турбиных в булгаковской модели Города принадлежит неповторимая духовная миссия — сохранение России как особого Культурного Пространства, пространства Дома, противопоставленной России Но-вого Града, России, на которую за все прегрешения и нравственную проказу обрушится праведный Божий гнев (будущая тема Нового Иерусалима в романе "Мастер и Маргарита"). За пространственной моделью Города и Гоголь, и Булгаков ощущают "державное бытие " России. Булгаковский Город обнаруживает общие или сходные тенденции развития, свойственные традиционной модели Города.

Феномен пространства в романе М. Булгакова "Белая гвардия" (соединение хронотопа русской истории 1918-1919 года с пространством Живого Космоса, христианской историософией, апокалиптическими видениями и стихией булгаковского лиризма) приоткрывает компоненты скрытых философских основ романа, особую, свойственную Булгакову возможность сопряжения Времени и Вечности. Булгакова, как и Гоголя привлекает средневековье и христианская историософия, в которой история становится моментом встречи Времени и Вечности. То, что происходит на поверхности истории, не может пошатнуть веры писателя в творческое призвание человека, связанное с познанием метафизических глубин. Вместе с тем испытывая потребность в христианской философии истории, Булгаков не теряет чувства реальности бытия, не идеализирует учение церкви, а переносит акцент на нравственные ценности религии, о таком восприятии по-настоящему свободного сознания пишет Г.Померанц (211): "Освобождённый дух понимает ложность всякой единственно истинной религии, всякой единственно верной доктрины". В атмосфере русского возрождения истоки философских основ романа, ключ к пониманию Автора романа и как повествователя, и как создателя "авторского образа" (М. Бахтин). Автора, наделённого такими духовными полномочиями, которые могут быть сравнимы с миссией пророков Ветхого Завета или святых в период средневековья - миссия постижения божественного смысла происходящего, оправдание человека в этом мире и оправдание самого мира. Такова природа булгаковского мастера, а ещё раньше -автора первого "автобиографического романа".

Исторический и социальный анализ междуусобия, почерпнутый у Пушкина и Щедрина, Булгаков дополняет почти не свойственной веку девятнадцатому мистикой исторического процесса, "дьявольскими шутками", а, с другой стороны, идеей трансцедентной духовности человека, "формулами мистической этики", диалектикой естественного и возможного добра" Достоевского. Диалог Булгаков-Достоевский - это и притяжение, и отталкивание. Булгаков не разделяет ни "литургии по мужику" Достоевского и русской литературы в целом, ни оптимизма писателя в оценке "почвы" В этой связи "Белая гвардия" - роман антидостоевский: Турбины Булгакова в ответ на Верховенских Достоевского - одна из граней типологического исследования Булгаков - Достоевский. Здесь, в поиске духовной опоры для будущего России они - антиподы. С другой стороны, совершенно ясно, что живое ощущение Бога, столь дорогое для Достоевского, составлящее суть его мистической этики, так же важно и для мироощущения автора "Белой гвардии", но для Булгакова это - скорее то, что В.Соловьёв называл "свободной теургией", "культом провиденциальных людей", обращёние к духовной истории и культуре России, к русской интеллигенции, наделённой Автором особой духовной миссией — сохранение культурной памяти, преемственной связи, идущей через "коридор тысячелетий".

Философские основы романа Булгакова "Белая гвардия" актуализируют прямые связи В.С.Соловьёв - М. А. Булгаков, открывая воплощённую в романе теорию Соловьёва о триединстве мира земного, библейского и космического, у истоков которой философские поиски Г.С. Сковороды. Страшный Суд на страницах романа Булгакова освещён подлинно библейским светом. Однако Булгаков не только привлекает известные апокалиптические мотивы, картины и образы, но и творит собственный Апокалипсис русской истории, развивая традиции русской литературы: оптимистическую эсхатологию Н. Гоголя, тему Страшного Суда Достоевского как суда прежде всего человеческой совести. Апокалипсис Булгакова аккумулирует ощущение трагического переживания, распадения и гибели мира.

Так же как в книге Иоанна Богослова, в романе Булгакова "Белая гвардия"-есть и второй план "Откровения" - тема нового мира и новой земли. Библейский источник - "Откровение Иоанна" - метатекст (Б.Гаспаров) "Белой гвардии"- призван осветить события гражданской войны, происходящие в романе, новым светом - светом мировой истории, которая здесь, в России, явила свой всеобщий всемирно-человеческий смысл. Идея "сосуществования времён" позволяет писате лю объединить оба замысла - создать роман о суде над миром и че-ловеком и возвестить новое откровение о мире и человеке. "Антроподицея" - в контексте русской философии "серебряного века" получает своё блестящее воплощение в "авторском образе"- тайнозрителя, мастера, созерцателя высших связей, "пророка" в пушкинском значении этого слова, в "свободной теургии" булгаковских "провиденциальных людей", в мире снов, отражающих важнейшие идеи автора о "всечеловечестве" и Небесном Граде, противопоставленном "граду земному" как лжебытию человека.

Всякое новаторское искусство не может не выражать Нового Мироощущения. Сравнение традиционного для русской литературы пространственного и временного сдвига, "смещения" в художественном тексте с целью углубления его философского звучания и "сосуществование Времен" в его художественном мире подчёркивает принципиальное своеобразие Булгакова-писателя, в художественном мире которого традиционный для литературы приём получает автономное сосуществование, вырастает до философской основы романа. Соединение феноменологического и онтологического плана является результатом нового исторического сознания, "нового средневековья" России, где наряду с художественными произведениями М. Булгакова могут быть поставлены шедевры его современника Осипа Мандельштама, блестящий пример исследования и воплощения акмеистической интертекстуальности.Типологическая близость поэта и писателя обусловлена новым историческим сознанием русского возрождения, их одинаковым доминантным стремлением "жить исторически", воспринимать содержание истории как "единый синхронистический акт". Внутренняя типологическая близость существует между метафорой в поэтическом тексте О. Мандельштама и "метатекстом" в романе М. Булгакова: и то, и другое - проекция "художественной философии" поэта и писателя, основа авторского видения мира, воплощающего единство и "сосуществование времён". Определённая типологическая или, "парадигматическая" закономерность в судьбе поэта Осипа Мандельштама лежит в "художественной философии" М. Булгакова, в его идее "сосуществования времён. Гибель поэта Мандельштама рукою Художника вписана в парадигму русской и мировой истории. Это оказалось возможным потому, что Булгаков, был не просто писателем в традиционном смысле этого слова, но Мастером, историосо-фом, проникавшем сквозь времена и эпохи, созерцающим тайную связь Временного и Вечного, так же как его "неожиданный герой", поэт О. Мандельштам, по той же причине ставший пророком собственной судьбы.

В 1928 году О. Мандельштам опубликовал статью "Конец романа"(179), где диагностировал неминуемую гибель старого жанра романа в новых социальных условиях, где не существует "отдельной человеческой судьбы, "биографии" ("композиционная мера романа - человеческая биография"). "Современный роман лишился и фабулы, и психологии", психологические мотивы, по его мнению, бессильны перед реальными силами. Роман в старом смысле слова становился невозможным. К этому времени уже был написан роман "Белая гвардия" - роман нового типа, соединивший в своём художественном пространстве знакомые черты русского традиционного "семейного", любовного романа, и вместе с тем принципиально иной - новаторский роман. Появился роман, Автор которого оказался в новых взаимоотношениях с изображаемым миром, с "миром реальным". Уровень внетекстовых отношений: судьба Булгакова - судьба Мастера - судьба автора "Белой гвардии" - определил функцию создаваемого художественного текста как "сакрального". Автор и его герои оказались в одних и тех же ценностно-временных измерениях. Эпической (иерархической) дистанции по отношению к изображаемому миру больше не существовало. В таких условиях традиционный роман был обречён на гибель. Понадобилось новое мироощущение, особое провиденциальное "чувство истории", чтобы в ослепшем от классовой ненависти мире, утратившем веру в человека и веру в Создателя, в надличностный смысл человеческого бытия, найти духовную опору для воссоздания его целокупности, для оправдания человека и воскресения его веры в новое небо и новую землю. Найти ее прежде всего в традиции. Здесь он художник "консервативного" типа, и его "консерватизм" — способ "продления жизни", сохранности русского классического наследия, получающего в художественном мире Булгакова право на полноценное существование. Здесь Булгаков - рыцарь Капитанской Дочки и Наташи Ростовой, наследник пушкинского этического кодекса чести, толстовского "державного бытия" России, гоголевской эсхатологии, взгляда на историю как на "известный порядок вещей" и пафоса исторического возмездия Щедрина, "диалектики естественного и возможного добра" Достоевского.

Эта духовная опора для Булгакова - опора на традицию - важнейшая составляющая его художественного мира, осмысленная писателем как духовная оппозиция "каменной пустоте", Безвременью. Вместе с тем Михаил Булгаков — художник, образ мышления которого надолго определён русским религиозно-философским ренессансом, духовным возрождением России начала XX века. И здесь он подлинный новатор.

Булгаков осваивает традицию в новом неиерархическом художественном пространстве, где сосуществует Временное и Вечное, осуществляется единство феноменологического и онтологического. Художественный текст "Белой гвардии" становится открытой картиной мира, вбирающей всё новые компоненты смысла из фонда культурной памяти. В "художественной философии" романа находит своё воплощение идея В.Соловьева о триединстве мира - земного, космического и библейского. Апокалипсис как "метатекст" "Белой гвардии "открывает себя не только прямыми и опосредованными цитатами, реминисценциями, аллюзиями на библейский текст, но составляет сам дух истории, дух гибели и одновременно преображения, антроподицеи.

Русская литературная традиция в художественном мире "Белой гвардии" обнаруживает ряд типологически сходных тенденций развития у предшественников Булгакова и автора романа. Это диалог близких мыслителей, в котором возможен спор, полемика, несогласие, но это всегда диалог, в котором Автору предоставлена возможность быть услышанным Иным Временем, стать Собеседни ком Будущего."Консерватор", "традиционалист", Булгаков даёт совершенно новую жизнь тому, что уже было услышано. Высокая интертекстуальность художественного повествования М. Булгакова роднит его с акмеистами, в первую очередь с Мандельштамом, для которого "тоска по мировой культуре" - естественное ощущение поэта, переживающего свою духовную связь с мировой историей и мировым литературным наследием.

Это свойство истинного новатора Мандельштам назвал "революционным традиционализмом". Скептически относившийся к литературному авангарду, Булгаков демонстрировал свою явную приверженность к русской классике и вряд ли бы порадовался такому "синтетическому" определению, а тем более возможности походить в "модернистской одежде"(78), все чаще надеваемой на Булгакова современной критикой. Противопоставление "традиционалист-модернист" актуализирует другое: "реалист-модернист". "Если модерн (вместе с символизмом) есть проявление неоромантизма в искусстве, то модернизм прежде всего ориентируется на формализм, решительно отходя от всякого реализма и становясь в некоторых своих течениях декларативно антиреалистическим и антироманти-ческим"(305) Не пускаясь в схоластические споры о терминах, следует заметить, что эпоха кризиса ("Конец романа"!) хороша тем, что позволяет по-настоящему "оценить утраты"(14,с.233) и избежать в данном случае возможного скрещения реализма и модернизма", прежде всего в онтологической области, где проходит резкая граница между реализмом и модернизмом."Чем менее писатель доверяет высшему замыслу, полагаясь в своем опыте на собственный произвол, тем менее он является "реалистом" в строгом смысле". Вот эту высочайшую степень доверия Булгакова-художника к Божьему миру и его сокровенному замыслу, из которой следует его миссия воплощения мира в тех самых формах, в которых этот замысел уже состоялся, открывают связи писателя с русской литературной традицией, классической русской литературой. Роман "Белая гвардия" именно потому и остался классическим русским романом о трагедии гражданской войны, что питался прежней русской культурой в отличие от многих произведений 20-х годов, ставших только частью нашей истории.

Художественная философия" романа М.Булгакова "Белая гвардия" свидетельствующая о явной связи писателя с религиозно-философским ренессансом начала XX века, не превраи/Ьт Булгакова в художника-модерниста, постреалиста или т.н. "нового реалиста", она свидетельствует о многообразно и широко понимаемой религиозно-эстетической духовности автора романа, столь характерной для русской классики, о созидательном духовном опыте человечества, диалектически соединяющем онтологический и феноменологический планы развития и самопознания человека, раскрывшиеся в пространстве текста.

Художественный Текст Булгакова восстанавливает в читателе подлинную иерархию культурных ценностей, противостоит идеологическим суррогатам толпы, формирует "бифокальность" зрения, способность жить в Истории, Большом времени, отвечая высшей задаче реалистической литературы - хранить в себе "совершенную истину жизни", защищать ее от всякого рода подмен.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Гуткина, Наталия Давидовна, 1998 год

1. Абрагам П. Павел Флоренский и Михаил Булгаков /// Филос. Науки, М.,1990, №7

2. Аверинцев С.С. Осип Мандельштам и его весть // О.Мандельштам.Соб.соч. в 2-х томах, Т.1, с. 29

3. Аверинцев С.С. В стихии "большого времени"//Литературная газета 15.11.95.

4. Аверинцев С.С. Правила чести // Литературная газета, 1987, 23 декабря №51

5. Автономова Н.С.Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М.,1991.-271 с

6. Адамович Георгий "Дни Турбиных" М. Булгакова // Литературное обозрение, 1991, №5, с.42

7. Айхенвальд Ю.Предисловие к 3-ему изданию книги "Силуэты русских писателей"(1 выпуск), М., 1911, с.111.

8. Андреев А.А. Н.А.Бердяев философия истории и политика. // Н.А.Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма.М.,1990, с. 182-183

9. Андреевская М.И. Прогулки с Булгаковым. // Литературное обозрение, 1991, № 5, с. 63.

10. Ю.Аннинский Лев. Несломленный. Повесть о Н.С.Лескове// Лев Анненский. Три еретика. М.:Наука, 1988, с.244

11. Аннинский Лев. Авангард// Искусство №26 (50), 1997, с.1

12. Ахматова А.А. Памяти Булгакова.// А.А.Ахматова.Соч. в 2-хтомах.Т. 1, М.,1987

13. Бальмонт К. Элементарные слова о символической поэзии // Русская литература XX века. Дооктябрьский период.Л.Просвещение, 1991, с.464

14. Басинский Павел. Возвращение. Полемические заметки о реализме и модернизме // С Новый мир, 1993, №11, с.230-238 )

15. Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художеств-венном творчестве // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики.- М.,1975.- С.6-71

16. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики.М.,1975, с. 391-392.

17. Бахтин М.М. К методологии литературоведения. Контекст -1974, М., 1975, с.207

18. Бахтин М.М. Эпос и роман // Поэтика.Труды русских и советских поэтических школ Budapest, 1982,с.578

19. Бахтин М.М.Эстетика словесного творчества. М.,1979,- 424 с.

20. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // М.Бахтин.Вопросы литературы и эстетики.М.: Худож.литература, 1975, с.396

21. М.М.Бахтин как философ.ИФ АН СССР. М.,1991

22. Белинский.В.Г. ПСС в 13 томах.Т.5, с. 558.

23. Бердяев Н.А. Предисловие к книге "Миросозерцание Достоевского".

24. Бердяев Н.А. Гоголь в русской революции // Н.А.Бердяев о русских классиках. М.: Высшая школа, 1993, с.81 .

25. Бердяев Н.А. Духи русской революции // Н.А.Бердяев о русских классиках.: Высшая школа, 1993, с.75-107

26. Бердяев Н.А.Смысл творчества.М. :Республика, 1994

27. Бердяев Н.А.Самопознание.М.Международные отношения, 1990, с.129

28. Бердяев Н.А.Судьба человека в современном мире.//Новый мир, 1990, №1, с.207

29. Биккулова И.А. Изучение романа Михаила Булгакова "Белая гвардия" (Тема дома и \ семьи в произведении) М-во образования Рос.Федерации,Респ.ин-т повышения квалификации работников образования.М., 1993

30. Библер В. Итоги и замыслы.//Вопросы философии, 1993, №3

31. Билинкис Я.Творческий путь Л.Н.Толстого.Л., 1976, с.56

32. Блаженный Августин . Изд. 2-ое, Киев, 1901-1915, ч. 3-6

33. Блок А.А. Собр.соч.Т.5, М.: Художественная литература, с. 162.

34. Бочкарев В.А.Трагедия А.С.Пушкина "Борис Годунов" и отечественная литературная традиция//Болдинские чтения.Горький, Волго-Вятское кн. изд-во, 1988, с.4-13

35. Brodsky Joseph. Less than One,selected essays.New Jork,1986

36. Булгаков M.A. Собрание сочинений в 5 тт./Под ред. Г.С.Гоца, А.В. Караганова, В.Я. Лакшина, П.Н. Николаева, А.И.Пузикова, В.В.Новикова. ТТЛ-5. М.:Художеств. лит., 1989-1990.

37. Булгаков М.А. Роман "Белая гвардия".// М. Булгаков. Собр. соч. в 5 томах . T.I, с. 179 431

38. Булгаков М.А. Пьесы 20-х годов / Под ред. А.А. Нинова. Предисловие A.M. Смелянского. Спб.: Искусство, 1994

39. Булгаков М.А. Письмо Правительству СССР ( 28 марта 1930) // М.Булгаков. Собачье сердце. Повести. Рассказы. Фельетоны. Письма. Спб.,1993,с.472

40. Булгаков М.А. Белая гвардия. Окончание романа.// М.Булгаков. Из лучших произ- f ведений. М.: Изофакс, 1993, с.403, а также: Слово, 1992, №7, с. 63-70 .

41. Булгаков.М. Киев и гражданская война // М.Булгаков. Возвращение. М.: Молодая гвардия, 1991,с. 292-334

42. Булгаков сегодня и завтра // Литературная газета 1988, 21 сентября, №38

43. Булгаков М.А. Юрий Слёзкин: силуэт.// Сполохи, 1922, №12

44. Булгаков М.А.Белая гвардия.// В огненном кольце. История Отечества в романах, повестях, документах. XX век. М: Молодая гвардия, 1988, с.658

45. Бунин Иван. Окаянные дни.М.: Молодая гвардия.1991 ,с.ЗЗО.

46. Бушмин А. Методологические вопросы литературоведческих исследований. М.: Наука, 1969, с.44,

47. Бушмин А. Преемственность в развитии литературы.2-е издание. Л., 1978

48. Бычков В.В. Античные традиции в поэтике раннего Августина.// Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978.

49. Бахтин Б. Булгаков и Гоголь : материалы к теме // М. Булгаков драматург j и художественная культуре его времени.М.,1988 I

50. Вацуро В."В его свободе есть закон". Штрихи к портрету Юрия Лотмана // Литературная газета, 15.10.1993

51. Вебер Макс. Исследования по методологии науки. Ч. 1 2. М., ИНИОН АН-СССР, 1980,с. 113

52. Виноградов А.Ф. Тематические модификации в архитектонике романа А.С. Пушкина "Капитанская дочка"// Русская литература XIX века.Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1972, с.78-81

53. Винокур Т.Г. Первое лицо в драме и прозе М.Булгакова // Очерки по стилистике художественной речи. М., 1979, с.50-65

54. Вишневская И.Л. Гоголь и его комедии. М.,1976

55. Владимиров Игорь К истории романа'Ъелая гвардия" // Слово, 1992,№7,с.70-71

56. Волгин Игорь. Цареубийство как прецедент // И. Волгин. Метаморфозы власти. Покушения на российский трон. М.: Интерпракс,1994, с.47-51

57. Волгин И. Дом в Нащокинском ("Сказалась ли в "Мастере и Маргарите" судьба Осипа Мандельштама ?") // Литературная газета, 22. 07. 92.

58. Волошин М. Письмо Н.Ангарскому Клёстову // М.Булгаков.Из лучших произведений.М.: Изофакс, 1993, с.15.

59. Волошин М."Борис Годунов" в парижской Опере // Советская культура, 4.11. 89. с. 11

60. Вяземский П. Воспоминания о 1812 годе — Русский архив, 1860, вып. 1,с. 186-187

61. Гадамер Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991, с.334.

62. Галинская И.А. Криптограмма романа "Мастер и Маргарита" // И.А. Галинская Загадки известных книг. М.: Наука, 1988

63. Гайденко П.Человек и человечество в учении В.С.Соловьёва // Вопросы философии, 1994, вып.2, с.92

64. Гаспаров Б.М.Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А.Булгакова "Мастер и MaprapnTa'V/Slavica Hierusalymitana.vol lll,Jerusalem,1978,p. 198

65. Гаспаров Б.М. "Вдруг стало видимо далеко во все концы света." ( Мотив мистического откровения у Гоголя) // Jewes and slaves, vol.1, Jerusalem, 1995

66. Гаспаров Б.М. Новый завет в произведениях М.Булгакова. // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М.: Наука, 1994.

67. Гаспаров Б.М. Послесловие: структура текста и культурный контекст // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы.М., 1994, с.274-303

68. Гаспаров Б.М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Б.Пастернака "Доктор Живаго"// Б.Гаспаров.Литературные лейтмотивы. М.: Наука, 1994

69. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.Булгакова "Мастер и Маргарита" // Slavica Hierosolymitana.Slavic Studies of the Hebrew University, vol. Ill , Jerusalem, 1978, c,198

70. Гаспаров Б.М. Новый Завет в произведениях М.Булгакова // Б. Гаспаров.Литературные лейтмотивы. М.:Наука,1994

71. Гаспаров Б.М. Поэма А. Блока"Двенадцать" и некоторые проблемы карнавапизации в искусстве начала XX века // Slavica Hierosolymitana, vol. 1, At Magnes Press, The Hebrew University, Jerusalem, 1977, p.109-128

72. Гачев Г. О Бахтине. //Литературная газета, 15.6.93. №24, с.6

73. Гегель Г.В.Ф. Лекции по эстетике. // Г.В.Ф.Гегель.Собр.соч в 4-х томах. Т.З. Эстетика, с. 474-475

74. Гегель. Г.В.Ф. Сочинения.Т.8, М.-Л., 1935, с.29

75. Генис Александр. Вид из окна. // Новый мир, 1992, №8, с.218-226

76. Генис Александр. "Серапионы: опыт модернизации русской прозы" // Звезда, №12, 1996,с.201-209.

77. Гефтер Михаил. Классика и мы // Октябрь, 1990, №5,с.171-190

78. Гиблин Ч. Открытая книга пророчества.//Символ. Журнал христианской культуры при Славянской библиотеке в Париже.Париж,1993, выпуск № 30

79. Гидденс Э. Постмодерн.//Философия истории. Антология. М.,1994, с.340.

80. Гинзбург Лидия. Записи 20-30-х годов // Новый мир, 1992, №6, с. 144-186

81. Glenny M.V.Mikhail Bulgakov // Survey:A Journal of Soviet and East European Studies, N65, October( 1967),p.3-14

82. Гоготишвили Л.А. Варианты и инварианты М.М.Бахтина // Вопросы философии, № 1,1993, с.115-134

83. Гольдфайн Иосиф. При чём тут белая гвардия? // Литература №26, 1996, с. 13

84. Гольдфайн Иосиф. Замечания о логике легенды о Великом Инквизиторе // Литература № 34, 1994, с.7

85. Гордин Я. Предисловие к книге "Гибель поэтов.ХХ век.Осип Мандельштам. Спт., 1993

86. Горский И.К. Об отличии литературной компаративистики от сравнительно-исторического литературоведения // Контекст, М.: Наука, 1990, с.141-149

87. Грехнёв В.А. Этюды о лирике А.С.Пушкина. Нижний Новгород,1991

88. Е. Гривцов Теория романа. М., 1924

89. Гудкова В. В. Истоки. Критические дискуссии по поводу творчества М.Булгакова: от 1920-х к 1980-м // Литературное обозрение, 1991, №5

90. Гудкова В. В. Власть канона // Литературное обозрение, 1986, №1

91. ЭЗ.Гудкова В. Михаил Булгаков: расширение круга // Дружба народов, 1991, №5, с.262-265

92. Гурмон Реми. Традиция и другие вещи. 1915

93. Гург Марианна. М.Булгаков и судьба его наследия во Франции и Италии // М.Булгаков: современные толкования.К 100-летию со дня рождения 1891— 1991. Сб. обзоров АНСССР, ИНИОН, М.,1991

94. Эб.Давыдов Ю. Культура природа - традиция. // Традиция в истории культуры: Наука, 1978

95. Давыдова М. "Нельзя молиться." ЛГ,1.3.95 №9, с.8

96. Деникин А.И. Очерки русской смуты // Вопросы истории, 1990, №10

97. Дмитренко С."История одного города" М.Е.Салтыкова Щедрина // Литература, 1994, №21

98. ЮО.Досон Кристофер. Христианский взгляд на историю.//Философия истории.

99. Drewicz A. Literature radziecka 1917-1967.W-wa,1968,s.346

100. Косикова Г.К.- М.,1998 111 .Затонский Д.В. Реализм это сомнение? - Киев, 1992. - 278 с. v

101. Зверев А. Похвала диалогу. // Вопросы литературы ,1996, №1 113.Земская Е.А. Из семейного архива // Воспоминания о Булгакове. М.: Сов. писатель, 1988, с. 57114.3емская Е.А. Николка Турбин и братья Булгаковы //Театр, 1991, №5

102. Иванов Вяч. Вс. "Поэма без героя". Поэтика поздней Ахматовой и фантастический реализм // Ахматовский сборник. Париж, 1989, с.58-76

103. Ильин И.П.Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. Москва: Интрада, 1996

104. Йованович М. Предисловие и комментарий к изданию: Булгаков Михаил.Белград 1986, Т.1, с. 5-7

105. Каган М.С. О философском уровне анализа отношения искусства к пространству и v времени // Пространство и время в искусстве.Межвузовский сборник научных трудов ' Л.,1988

106. Каганская М. Белое и красное. //Литературное обозрение, 1991, №5, с.93.

107. Каграманов Ю. На стыке времен.//Новый мир, 1994, №5, с. 162-177

108. Казин А.Л. Искусство и истина // Новый мир, 1989, №12, с.235-245

109. Кальницкий М, Рогозовская Т.М.Булгаков и культурная жизнь Киева 1920 -1930-х годов // М.Булгаков-драматург и художественная культура его времени, М., 1988, с.260-270

110. Камянов Виктор Игра на понижение. О репутации "старого искусства"// Новый мир, №5, 1993, с.237-244

111. Кантор Владимир. В поисках личности: опыт русской классики. М.: Московский философский фонд, 1994, с. 11-34

112. Карамзин Н.М. История государства Российского. Спб.,1824,Т.11, с. 85-95

113. Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 3, Л.: Наука, 1978 , с.41-54

114. Кацис Л. "О том, что никто не придёт назад" // Литературное обозрение, 1991, № 5, с.78.

115. Кертис Джулия. Романтическое видение // Литературное обозрение, 1991, №5, C24-29.

116. Кимелёв Ю.А. Философия истории.Системно-исторический очерк // Философия истории. Антология, М.,1994, с.7

117. Кириллова Ирина. Исцеление свободой // Знамя, 1992, №3-4, с. 232-239

118. Киселев А.К. История одного города в школьном изучении // Литература в школе, 1989, №4

119. Ключевский В.О. Добрые люди Древней Руси // В.О.Ключевский. Исторические портреты. М.,1990, с.77-95

120. Ключевский В.О. Исторические портреты.М.,1990, с.117

121. Ключевский В.О.Смутное время // В.О.Ключевский. Русская история. М.: Независимая газета, 1992, с. 119-125141 .Ключевский В.О. Смута (Лекция XLIII )// В.О.Ключевский о русской истории. М. : Просвещение, 1993, с.309-343

122. Кнабе Г.С. Понятие энтелехии в истории культуры // Вопросы философии, 1993, № V 5,с.65

123. Кожинов В.В. К вопросу о "стилевых традициях"// Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М.: Наука, 1978, с.30

124. Кораблёв А. Время и вечность в пьесах Михаила Булгакова // М. Булгаков -драматург и художественная культура его времени. М.,1988, с. 39-57

125. Королёв А. Блудный сын.//3везда,1994, №4

126. Костанди О.Г. Архитектоника романа М. Булгакова "Мастер и Маргарита" // Булгаковский сборник 1. Материалы по истории русской литературы >0< века. Таллинн, ' 1993, с.40-47

127. Кошелев Петр. Мужицкий поэт-философ (Г.С. Сковорода) //Литература, 1995, №-33, с.7

128. Кузьмичев И.К. К типологии эпических жанров // Жанры советской литературы (Вопросы теории и истории ) Ученые записки, том 79, Горький, 1968, с.ЮЗ - 140

129. Кузьмичев И.К. Литературные перекрестки. Типология жанров, их историческая судьба. Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1983.- 208с.

130. Курицын В.Постмодернизм: новая первобытная культура// Новый мир, 1992, №2, с.226-232

131. Кушлина О.Смирнова Ю. Некоторые вопросы поэтики романа М.Булгакова "Мастер и Маргарита" // М. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.,1988, с.302

132. Лакшин В.Я. М. Булгаков. // М.Булгаков."И судимы были мёртвые". Романы. Повести. Пьесы. Эссе. М., 1994, с.З

133. Лакшин В.Я. Берега культуры. М.: Мирос, 1994, с.230

134. Лакшин В.Я. О Доме и Бездомье (Александр Блок и Михаил Булгаков ) // . Литература в школе, 1993, №3, с. 18-23

135. Лакшин В.Я. Мир Михаила Булгакова // М.Булгаков. Собр.соч. в 5-ти томах. Т.1, с.68

136. Левин Михаил. Прогулки с Пушкиным // Звезда, 1991, №12, с. 118.

137. Лёвит Карл.О смысле истории.//Философия истории.Антология. М., 1994, с.262

138. Лейдерман Н, Липовецкий М. Жизнь после смерти или Новые сведения о реализме// Новый мир, 1993, №7, с.234-252

139. Леонтьев Константин. Избранные письма. 1854-1891. СПб."Пушкинский фонд", 1993, 399 стр.

140. Лихачёв Д.С. Ахматова и Гоголь. // Традиция в истории культуры. М.:Наука,1978

141. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.,1979, с.258

142. Липкин С. Загадка человека (о прогрессе в искусстве) // Литературная газета, 24.1 1.93, с.З

143. Лосев В. Вещие сны. // М.Булгаков. Из лучших произведений. М.: Изофакс, 1993, с. 5

144. Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя// Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988

145. Лотман Ю.М.Идейная структура "Капитанской дочки"// Ю.М.Лотман В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.,1988, с.

146. Лотман Ю.М. Изъвление Господне или азартная игра ?( закономерное или случайное в историческом процессе) // Ю.М.Лотман и тартусско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994, с. 354-364

147. Лурье Я.С. К истории написания романа "Белая гвардия"// Русская литература, 1995, №2, с.236-241

148. Лурье Я.С.Историческая проблематика в произведениях М.Булгакова (М. Булгаков и "Война и мир" Л. Толстого) // Булгаков-драматург и художественная культура его времени, М.,1989

149. Макаров Иван. Заимствование. //Литература, 1995, №44, с.9

150. Макарычев С.П. Достоевский в мировой литературе. Нижний Новгород, 1994.

151. Малахов B.C. Философская герменевтика Г.Гадамера. // Г.Гадамер. Актуальность прекрасного.М.: Искусство, 1991, с. 116

152. Мандельштам Осип. Утро акмеизма // О.Мандельштам.Соч. в 2-х томах, Т.1, М., 1990.C. 18-24

153. Мандельштам Осип. Слово и культура. // О.Мандельштам. Соч. в 2-х томах, Т.1, 1990, с. 120-128

154. Мандельштам О.Э.О природе слова//0.Мандельштам.Слово и культура. М.:Сов. писатель, 1987,с. 56-57

155. Мандельштам Осип. Соб.соч. в 2-х томах, М., 1990, Т.2, с. 438.

156. Мандельштам Осип. Разговор о Данте // О.Мандельштам. Собр.соч. в 2-х томах 1990,Т.1, с. 220-277

157. Мандельштам О. Пушкин и Скрябин // О.Мандельштам. Собр.соч. в 2-х томах. Т.2 1990, с. 231

158. Мандельштам О. Конец романа.// Поэтика.Труды русских и советских поэтических школ, Budapest, 1982, с. 562

159. Манн Ю. В. Философия и поэтика "натуральной школы" // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969, с. 250-256

160. Манн Юрий. Поэтика Н.В. Гоголя. М.,1988,с.117.

161. Манн Юрий . Неудобный классик // Знамя, 1989, №6, с.228

162. Маркович В.М. О лермонтовских реминисценциях в поэзии Мандельштама. // "В Петербурге мы сойдёмся снова". Материалы Всероссийских Мандельштамовских чтений, декабрь, 1991, Спт., 1993, с.26

163. Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX века // Известия академии наук. Серия литературы и языка, Т.52, 1993, №3,

164. Материалы к творческой биографии М.А.Булгакова//Вопросы литературы, 1984, №11,с.193-198

165. Мелетинский Е.Введение в историческую поэтику эпоса и романа.М.,1988

166. Мережковский Д. Гоголь и чёрт.// Мережковский Д.С.В тихом омуте. М., 1981

167. Михайлов О. И.А.Бунин.Жизнь и творчество.Тула,1987,с.178

168. Мусоргский М.П. Сцена в корчме из оперы "Борис Годунов". Цитирую по книге Ду-бровенского Р."Рыцарь бедный".Рига,1986,с.81

169. Мюллер М. Смысловые толкования истории.// Философия истории. Антология. М., 1994, с. 281-282

170. Набоков Владимир. Опыты. // Новый журнал. Нью-Йорк № 8 , с.49

171. Natov N. Mikhail Bulgakov. Boston,1985 VI, p.144.

172. Немзер Андрей. Страсть к разрывам. Заметки о сравнительно новой мифологии // Новый мир, 1992, №4,с.226-238

173. Немцев В.И. Контексты творчества М.Булгакова ( К проблеме традиций ) // Литературные традиции в поэтике М.Булгакова. Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев, 1990

174. Немцев В. Функция повествователя в художественной речи романа М.Булгакова "Белая гвардия". Поэтика советской литературы 20-х годов // Межвузовский сборник научных трудов, Куйбышев, 1989

175. Непомнящий B.C. Предполагаем жить // Литературная газета, 5.09.90, №37.с.6.

176. Нерлер П. Отголоски шума времени. // Вопросы литературы, 1991, Январь, с.68-71

177. Niecikowski J. Biela gwardia // Literature na swiecie. W-wa,1973,N 4, s. 359

178. Нинов А.Михаил Булгаков и современность // Звезда, 1990, №5, с. 153-161

179. Новиков Вл. Освобождение классики // Новый мир,1991, №3, с. 243-250

180. Новикова М. Христос, Велес и Пилат. "Неохристианские" и "неоязыческие" мотивы в современной отечественной культуре // Новый мир, 1991, №6, с. 242-254

181. Одинокое В.Г. Проблемы поэтики и типологии русского романа XIX века// Новосибирск, Наука, 1971, 191 с.

182. Палиевский П.В. В присутствии классика // Палиевский П.В. Шолохов и Булгаков, V М.: Наследие, 1993,с.59-71

183. Пенкина Е.О. Миф в структуре "Белой гвардии"// Проблема традиций в русской литературе. Межвузовский сборник научных трудов. Нижний Новгород, 19 93,с.83.

184. Петрова Н.В. Когда и как был написан роман М.Булгакова'Ъелая гвардия" // Труды Иркутского государственного университета им. А. Жданова, Т.71, вып.7, Иркутск, 1969, с.57-79

185. Петровский М. Городу и миру. Киевские очерки. Киев, 1990, с.216

186. Победоносцев Константин. 15 писем к Достоевскому.//Литературное наследство,Т 15,1934, с.89

187. Pollak S. Dwie powiesci dradramety// Dialog,W-wa,1967, R 712,N12, s.103-111

188. Померанц Григорий. Выход в пространство свободы // Учительская газета, № 41,1991.2Ю.Померанц Григорий,В поисках духовности // Литература, 1994,№25,с.6

189. Померанц Григорий. Роль масштабов времени и пространства в моделировании исторического процесса // Синтаксис, Париж, 1985, №15

190. Поморска Кристина.Маяковский и время (К хронотопическому мифу русского авангарда )// Slavica Hierusalymitana.vol 5-6, Jerusalem,1981 ,с.177

191. З.Попова И.Л. "Борис Годунов" и творчество Пушкина 30-х годов // Болдинские чтения, Горький, Волго-вятское кн. изд-во, 1988, с.25-35

192. Прозоров В.В. Салтыков-Щедрин. М.,1988,с. 103

193. Проффер Эллеандеа. Художник и власть // Иностранная литература, 1991, №5

194. Pritchett V.S."Waiting for a future" in New Statesman, vol. 81, № 2081, February 5, 1971, p.p. 184-185

195. Пушкин А.С. История Пугачёва. Замечания о бунте. // А.С.Пушкин. ПСС.Т.9 , ч.1, 1938, с.474-480

196. Пушкин А.С. Вяземскому П.А. 31 августа 1831 года // Пушкин А.С.Соч.в 10 томах. Т. 10, М.: Худож.литер. 1979, с.59

197. Пушкин А.С. ПСС в 10 томах . Т.7, М.,1958, с. 72.

198. Пушкин А.С. Собр.соч.Т.И, издание Брокгауз-Эфрон, Спб.,1908, с.317.

199. Пушкин А.С. Борис Годунов // А.С.Пушкин. Соч. в 3 томах. Т. 2 М.: Художественная литература,с.3542бб

200. Пушкин А.С Вяземскому П.А. // Пушкин А.С. Собр.соч.в 10 томах.Т.9.Письмагодов. М. :Худож.л ит., 1977 '223JRight А.С. Mikhail Bulgakov: life and interpritations.Toronto etc.1978-VIII, p.71

201. Ревякина A.A. Современность русской литературной классики. Методологические аспекты изучения художественных традиций (обзор исследований) // Традиции и новаторство русской прозы XIX века, Горький ,1988, с. 5-16

202. Ревякина А.А. О религиозной традиции в русской литературе XX века ( Современные аспекты изучения) // Традиции и новаторство русской прозы и поэзии XIX-XX веков, Нижний Новгород, 1992, с.5-13

203. Рогинский А.Б. Комментарии к роману "Белая гвардия"// М.А. Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах.Т.1, М.: Художественная литература, 1992,с. 563-590

204. Роднянская И. Заметки к спору // Новый мир, 1989, №12,с.245-249

205. Роднянская И. На полях благодельного абсурда (по поводу статьи А.Гениса "Вид из окна")//Новый мир, 1992, №8, с.225-226

206. Салтыков -Щедрин М.Е Пыпину А.Н (2 апреля 1871) // Салтыков-Щедрин. Собр. соч. в 10 томах. Т. 2, М.,1988, с. 514-521

207. Сараски на Л." Бесы": роман п редуп режден ие. М.: Советски й писател ь, 1990

208. Сарнов Бенедикт. Заложник вечности. Случай Мандельштама. М.: Книжная палата, 1990.

209. Сахаров Всеволод. Береги честь смолоду // М.Булгаков.Белая гвардия, М.: Детская литература, 1990, с.4-13

210. Свиридов Георгий . О Мусоргском //Литературная газета,. 15.8.1989

211. Сегал Д.М. Литература как охранная грамота // Slavica Hierosolumitana, vol. 5-6, 1981.

212. Седов П. Григорий Отрепьев в жизни и в трагедии // Учительская газета, апрель, №14, 1991

213. Симонов Р. Мои любимые роли.созданные М.Булгаковым // Неизданный Булгаков. Тексты и материалы под ред. Эллендеа Проффер, Ann Arbor, Michigan, 1977

214. Симонов К.М. О трех романах Булгакова // К.Симонов.Сегодня и давно. М.: Сов. писатель, 1976, с. 298-316

215. Скафтымов А. Образ Кутузова и философия истории в романе Толстого "Война и мир"// А.Скафтымов. Нравственные искания русских писателей. М.: Худож.литер. 1972, с. 182-218

216. Скороспелова Е. Предисловие к книге" Е.Замятин. Возвращение. Избранные произведения". М.: Сов.Россия,1990,с.З-13

217. Смелянский A.M. Уход (Булгаков, Сталин, "Батум") М.,1988,с.З-47.

218. Смелянский A.M. Драмы и театр Михаила Булгакова // М.Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах. Т.З, М.: Художественная литература, 1992, с.579

219. Советские писатели о Щедрине. К 150-летию со дня рождения //Новый мир, №1 )

220. Соколов Б. Михаил Булгаков: жизнеописание и судьба // Знамя, 1989, с.228-231

221. Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. М.Локид; Миф. 1996

222. Соловьёв B.C. Три речи в память Достоевского // В.С.Соловьёв. Соч. в 2-х томах.Т. 2, М.: Мысль, 1988,с.300

223. Соловьев B.C.Религиозное начало в нравственности // В.С.Соловьев. Оправда-ние добра. Нравственная философия // B.C. Соловьёв. Соч. в 2-х томах Т.1, М. Мысль, 1988, с. 182.

224. Соловьёв B.C. Чтения о богочеловечестве.Статьи.Стихотворения и поэма. Из "Трёх разговоров".Спт.:Худож.литература,1994,с.357

225. Спиркин А.Г. Человек-культура-традиция // Традиция в истории культуры : Наука, 1988, с. 15-27

226. Степанян Карен.Постмодернизм//Литература,№44, 1994,с.6

227. Степун Фёдор. Мысли о России.//Новый мир,1991,№6251 .Страхов Н.Н. "По поводу новой оперы'Ъорис Годунов"// Дубровенский Р. Рыцарь бедный. Рига, 1986,с.

228. Струве Никита. Осип Мандельштам.Томск.Водолей, 1992, с.13

229. Сурат Ирина. Пушкинист Владислав Ходасевич. М., 1994, с. 18-36

230. Сухих С.И. Вопросы жанра в трудах формалистов и социологов 20—х годов//Жанры советской литературы (вопросы теории и истории) Ученые записки.Т 79, Горький, 1968,с.140-178

231. Сухих С.И.О судьбах русского формализма (русский формализм в оценке зарубежной критики) //Жанры советской литературы (вопросы теории и истории) Ученые записки.Т 79, Горький, 1968,с.287-294

232. Тархова Н.А. Народная война в творчестве А.С.Пушкина 1820-х годов ( К истории замысла о Пугачеве) // Болдинские чтения, Горький, Волго-Вятское кн. изд-во, 1984, с. 80-89

233. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983, с.

234. Турбин В. Голод и боль Михаила Бахтина// Литературная газета, 15.6.93. № 24, с.6 (23)

235. Турбин В. Бахтин сегодня //Литературная газета,6.02.91,с. 11

236. Тургенев И.С. История одного города.//И.С.Тургенев.Полн.собр. соч.и писем. Сочинения, Т. 10, М.: Наука, 1982, с.265261 .Турчин В. В. Проблемы авангарда // Искусство, № 28 (52), 1997, с.2

237. Тынянов Ю. О литературном факте. ЛЕФ, 1924, №2, с 102.

238. Урнов Д. Литературное произведение в оценке англо-американской "новой критики". М.: Наука, 1982

239. Фет Аф.о романе "Война и мир" в книге Н.Дубровин.Отечественная война в письмах современников.Спб.,1882, с.308

240. Фиалкова Л.Л. Пространство в романе М.А.Булгакова "Белая гвардия" (К проблеме изучения жанра и композиции произведения) // Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1986

241. Филиппова Н.Ф. "Борис Годунов"А.С.Пушкина. М.: Просвещение, 1984, с.60.

242. Флоренский П. Троице-Сергиева лавра в России // Жизнь и житие Сергия Радонежского. М.,1991, с. 275

243. Фоменко Л.П. Цитаты в романе М.Булгакова "Белая гвардия"// Литературные традиции в поэтике М. Булгакова. Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев, 1990, с. 47.

244. Фосскамп Вильгельм. Классика как историко-литературная эпоха. Типология и функция Веймарской классики.//Контекст- 1990,М.:Наука,1991, с.115-126

245. Франк С. Живое знание. Берлин, 1923, с.206

246. Фрейдин Г. Сидя на санях : Осип Манлельштам и харизматическая традиция русского модернизма // Вопросы литературы, 1991, Январь, с. 9-32

247. Haber Edyth. Bulgakov and Sklovsky : notes on a literary antogonism // New studes in Russian language and literature. Columbus Slavica 1987, p. 151-158

248. Хазан В.И. Опыт реконструкции некоторых библейских подтекстов в поэтическом диалоге А.А. Ахматовой и О.Э. Мандельштама // Jews and Slaves, vol. 1, Jerusalem, 1995, с. 226-252

249. Ходасевич В. Смысл и судьба "Белой гвардии'У/Литературное обозрение, 1991, №5, с.43-45

250. Штурман Д. В поисках универсального сознания. Перечитывая "Вехи" // Новый мир, 1994, № 4, с. 134-184

251. Цветаева М.И. Поэт и время // Воля России № 1-3, 1932

252. Цветаева Марина.Пушкин и Пугачёв // М.И.Цветаева.Мой Пушкин.1990, с.74-75

253. Черниченко Л.Л., Райт Э.К. Михаил Булгаков. Жизнь и творчество. // Общественныенауки за рубежом. Реф. журнал, серия 7, литературоведение, М.,1979, №5

254. Чудакова М. Гоголь и Булгаков. // Гоголь: история и современность. М., 1985, с. 361-388

255. Чудакова М. Булгаков-читатель // Книга: исследования и материалы. М., вып 40, с 178-185.

256. Чудакова М."И книги,книги.// Они питали мою музу.Книги в жизни и творчестве писателей. М.,1986, с. 219-247

257. Чудакова М. Жизнеописание М.Булгакова. М.: Книга, 1988, с. 300

258. Швейцер В. Открытое письмо А.Цветаевой // Синтаксис, Париж, 1982, №10

259. Шекспир В. Историческая хроника "Генрих VI" // В.Шекспир. Полное собр. соч.в 8 томах. Под общей редакцией А.Смирнова и А.Аникста. T.1, М.: Искусство, 85-431

260. Шиндель Александр. 5-ое измерение // Знамя, 1991, №5

261. Шкловский В.Б.Сентиментальное путешествие.Воспоминания 1917-1922.М-Берлин, 1923

262. Шпенглер О. Закат Европы.Пер. с нем. М-Пг.; Изд.Л.Д. Френкеля, 1923, T.1, с.13-40.

263. Шульц С. Гоголь : личность и художественный мир. М.: Интерпракс,1994,с.24. v

264. Шульц С.А. Гоголь: личность и художественный мир. М.:Интерпракс1994, с.93 297.Schultze Sydney.'The Epigraphs in "White Guard" in Russian Literature, № 15,

265. Spring, 1978, pp. 213-218 298.Щедрин M.E. А.Суворину.//Салтыков-Щедрин.Собр.соч. в 10 томах.Т.2,с.514 299.Эдвардс.Т. Р. Н. Три русских писателя и иррациональное: Замятин, Пильняк и Булгаков

266. ЗОО.Эккерман И.П. Разговоры с Гёте. М.-Л.,1934, с.318(11)

267. Eliot T.S.The sacred wood,p.47, а также в книге "Писатели Америки о литературе"М, 1989, сЗ-7.

268. Эрастова А.В. Традиции философского романа Ф.М. Достоевского в прозе М.А. Булгакова ("Братья Карамазовы" и "Мастер и Маргарита"). Автореферат диссертации, Нижний Новгород, 1995 303.Эрн В.Ф. Г.С.Сковорода. М.,1911,с.325

269. Эпштейн Михаил. Искусство авангарда и религиозное сознание//Новый мир, 1989, №12, с. 222-245

270. Якобсон Роман. Футуризм // Искусство, 1919, №7

271. Яковлев Д. Россия и Запад в переходный период// Искусство №26(50),1997,с.2

272. Ясперс К. Смысл и назначение истории // философия истории. Антология. М., 1994, с. 213