П.Я. Чаадаев и его взгляды на судьбы России тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Добровольский, Владимир Юрьевич

• Добровольский, Владимир Юрьевич
• кандидат исторических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Добровольский, Владимир Юрьевич

Введение.

§1. Общая характеристика источников. История публикации писем и трудов П.ЯЧаадаева.

§2. Взгляды П.Я. Чаадаева в оценках отечественных и зарубежных исследователей.

Глава 1. Жизненный путь и духовно-интеллектуальное становление П.Я.Чаадаева

§1. Домашнее воспитание, университет и служба: пора либеральных надежд

§2. Отставка, заграничное путешествие и работа над «Философическими письмами»: обращение к христианству.

§3. Светская проповедь «басманного философа» во второй половине

1830-х-1850-х гг.

Глава 2. Философические письма: основа идейного наследия

§1. Истоки историософииИЯ.Чаадаева.

§2. Фил6с50Шеские письма

2.1. Философическое письмо 1.

2.2. Философическое письмо II.

2.3. Философическое письмо III.

2.4. Философическое письмо IV.

2.5. Философическое письмо V.

2.6. Философическое письмо VI.

2.7. Философическое письмо VII.

2.8. Философическое письмо VIII.

§3. Критика современников.

Глава 3. Судьбы России, человечества и христианства в произведениях Чаадаева 1830-х - 1850-х гг.

§1. Старое и новое во взглядах мыслителя на судьбы России в 1830-е гг.

§2. Осознание национальных корней: взгляды Чаадаева на судьбы России и Православия в 1840-х гг.

§3. Последние разочарования: оценка Чаадаевым событий Крымской войны.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «П.Я. Чаадаев и его взгляды на судьбы России»

Имя Петра Яковлевича Чаадаева (1794 - 1856) навсегда вписано в ряд великих творческих дарований России. В истории же отечественной общественной мысли он вообще занимает исключительное положение. Эта исключительность проявилась в том, что он не принадлежал ни к одному из главных мировоззренческих течений, контуры которых явно обозначились в 30-е годы XIX столетия: западнического, славянофильского и государственного.

К Чаадаеву неприложимо ни одно из расхожих историко-социологических определений: «консерватор», «либерал», «почвенник», «демократ», «социалист», - именно потому, что это была свободная творческая личность.

Не являлся он в точном смысле слова и философом: его комплекс идей, «система», как он его называл, не был самостоятельной философской концепцией, именно поэтому у него не было явных последователей.

Он не был ни писателем, ни поэтом. При жизни Чаадаева его сочинения были опубликованы лишь дважды, и наиболее значительной публикацией стал небольшой трактат в виде первого Философического письма. Каждая из идей его произведений отнюдь не была оригинальной, но в своей совокупности они производили сильное впечатление. Он остро и резко поставил вопросы об исторической судьбе России, о ее историческом предназначении.

Среди светских интеллектуалов он не был первым, кто пытался предугадать будущее, опираясь на знание прошедшего. Намного раньше подобные вопросы озаботили Н.М.Карамзина («О древней и новой России, в ее политическом и гражданском отношениях», 1811 год).

Однако именно взгляды Чаадаева вызвали своего рода общественный «шок», который ускорил обособление главных течений русской общественной мысли. Мировоззренческий спор о судьбе России и ее месте в мире, возникший вокруг первого Философического письма, не прекратился до настоящего времени. Эта дискуссия то затихала, то возобновлялась, а ее актуализация всегда приходилась на переломные исторические эпохи, когда резко возрастал интерес к исторической идентификации России и одновременно - к творческому наследию П.Я.Чаадаева. Так было в 50-60-е годы XIX века, в начале XX века, потом в годы «оттепели», а затем - и на исходе XX века. Чаадаев и сейчас привлекает пристальное внимание именно потому, что текущая эпоха существования России требует современных ответов на извечные вопросы русского бытия.

Историософские размышления Чаадаева о предназначении рода человеческого, о смысле существования России, о ее судьбе, об историческом соотношении России и Запада и сейчас вызывают споры в России и за ее пределами, порождая нередко взаимоисключающие оценки и умозаключения. Даже в серьезных публикациях его все еще именуют «основоположником западничества»1; некоторые же современные авторы продолжают уверять, что он - «один из родоначальников освободительного движения в России» . Для подобных категорических выводов не существует сколько-нибудь надежных предметных оснований. Так уж повелось: Чаадаева часто заносят в разряд тех или иных течений и политических фракций, опираясь лишь на отдельные фразы и локальные фрагменты из его писем и сочинений.

Данная работа посвящена анализу творческого наследия Чаадаева, изучению его идей в их совокупности, в их развитии и трансформации. Акцент будет сделан на историософии мыслителя, на его взглядах, касающихся исторического предназначения России. К этой проблематике исследователи обращались не раз, но в подавляющем большинстве случаев

1 Русская историософия. Антология. М., 2006. С. 21. их взгляд на Чаадаева изначально был жестко детерминирован той или иной идеологической доктриной, что заведомо сужало масштаб личности, умаляло глубину и высоту его творческой мысли.

В диссертации ставится основная цель: преодолеть устоявшиеся стереотипы восприятия, представить «живого» Чаадаева-мыслителя, для которого осмысление явленного мира было потребностью души, смыслом существования. При этом пристальное внимание уделено базовому сюжету, ставившему в тупик многих исследователей его творчества, и восприятие которого более всего пострадало от идеологизации интерпретаций: эту проблему можно кратко обозначить как Бог и человек. Многие и до Чаадаева воспринимали историю как творение Промысла, но он первым среди светских мыслителей попытался связать отдельные религиозные медитации между собой и сформулировать цельный взгляд на онтологию истории.

Получить представление о формировании взглядов Чаадаева можно, лишь изучив особенности его образования, обозначив круг общения и интеллектуальную среду, в которой вращался Чаадаев с университетской скамьи до последних лет жизни, а также указав события, решительным образом повлиявшие на его биографию и мировосприятие.

Взгляды мыслителя на судьбы России в работе будут реконструированы на основании его творческого наследия. Для наиболее объективного представления о мировоззрении Чаадаева следует попытаться найти объяснение парадоксам, которые, по мнению исследователей, заключены в его сочинениях. Важно отметить, что круг источников, находящихся в нашем распоряжении, в полной мере позволяет достичь поставленных целей.

Метод исследования можно охарактеризовать как сравнительно-исторический. Формирование и изменения во взглядах Чаадаева будут

2 Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры. М., 2001. С. 137. рассмотрены в интеллектуальном контексте эпохи, с особенностями которого мыслитель непременно соизмерял свои мировоззренческие установки.

Цели и метод определили структуру работы. Помимо введения, работа состоит из трех глав и заключения. В первой главе описаны основные вехи биографии Чаадаева, причем особенное значение уделено его духовному становлению. В работе не ставится цель максимально полно осветить все события из жизни мыслителя, поскольку обстоятельства его биографии исследованы достаточно подробно3. Более детально изучены моменты биографии, связанные с формированием его мировоззрения, а также некоторые недостаточно ясные эпизоды, которые добавляют значительные штрихи к изучению поведения мыслителя, без знания которого невозможно получить целостное представление о его взглядах.

Во второй главе подробно исследован цикл Философических писем, составляющий основу творческого наследия мыслителя. При этом особое внимание уделено интеллектуальному контексту, в котором формировались идеи писем, их истокам, а также реакции на них современников. Это позволяет оценить значимость историософских построений Чаадаева в общественной жизни того времени и показать, насколько соответствовали взгляды мыслителя настроениям общества.

Изменения, которые претерпевали взгляды мыслителя на судьбы России, являются предметом исследования в третьей главе. В ней указываются истоки этих изменений и их связь с событиями в России и в мире, а также с настроениями русского образованного общества того времени. Это исследование позволяет выяснить, почему Чаадаев стоит особняком в истории общественной мысли, и указать возможные подходы к изучению судеб России в представлении Чаадаева о них.

См., например: Гершензон М.О. П.Я.Чаадаев. Жизнь и мышление // Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я.Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989. С. 107 - 221; Qirenet Ch. Tchaadaev et les Lettres Philosophiques. Contribution a l'etude du mouvement des idees

В заключении приведены выводы по всем вопросам, изученным в процессе исследования.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Добровольский, Владимир Юрьевич

Заключение

П.Я.Чаадаев вошел в историю русской общественной мысли как выразитель западнических устремлений и последовательный оппозиционер, обличавший недостатки современного ему российского общества. Ему вменяют в вину несправедливые обвинения прошлого и настоящего России, с которыми он ради авторского честолюбия выступил публично в одном из лучших литературных журналов того времени. Чаадаева, одного из ярчайших представителей русского национального самосознания, не без оснований называют русским де Местром и маркизом Позой - российским представителем модных в Европе интеллектуальных течений. Его справедливо обвиняют в спекуляции собственным мнением в угоду своей безопасности и обстоятельствам. Поведение Чаадаева было далеко от образцового, хотя многие почитали его за одного из наиболее замечательных людей своего времени1. Равным образом его фигура всегда привлекала исследователей, интересовавшихся вопросами исторической целесообразности существования России, так же как в свое время появление в печати Философического письма стало одним из основных поводов к размежеванию основных направлений русской общественной мысли.

Понять Чаадаева, осмыслить историю формирования и изменения его взглядов невозможно без обращения к его биографии, ее изучения в ключе духовно-интеллектуального становления мыслителя. Уразумение исторических путей человечества и места, которое занимает в них судьба России, составляло весь интерес его интеллектуальной деятельности, а следовательно - и его жизни. Всецелое посвящение себя мыслительной деятельности было сознательным выбором Чаадаева. В молодости блиставший в светском обществе Москвы и Санкт-Петербурга, удачливый в военной карьере, Чаадаев уделял уйму времени чтению книг из самых разных областей знания, особенно интересуясь философией, и завоевал себе

1 См. Жихарев М.И. Указ. соч. С. 118 - 119. репутацию «гусара-философа». Он не был исключением среди своих товарищей - и в Москве, и в Санкт-Петербурге его окружали люди, далеко не чуждые метафизических премудростей. Однако именно Чаадаеву позже суждено было сыграть роль светского мудреца и даже «апостола и проповедника истины», как называл его А.С.Цуриков, мнение которого многие разделяли2.

Образование Чаадаева, которое современники неизменно называли «блестящим», было таковым именно в России того времени. Он был, по справедливому замечанию М.К.Лемке, одним из последних русских энциклопедистов3. Чаадаев собрал за время учебы в университете множество сведений из многих областей, однако не проявил особых академических успехов. Основные свои знания он почерпнул из книг, которые начал собирать в самом юном возрасте, и отнюдь не был знаком с методами научного познания и научной этики, что столь ярко проявилось при создании его основного труда - Философических писем. В петербургский период жизни ему были близки либеральные настроения его товарищей-декабристов, он разделял стремления к отмене крепостного права, высоко оценил бескровную революцию в Испании, возможно, даже обсуждал «тираноборчество» с юным Пушкиным, однако не принял участия в деятельности тайных обществ.

Вместе с этим он участвовал в масонской ложе «Соединенных друзей», а затем - «Северных друзей», которые были одними из немногих аполитичных мастерских того времени. Там же укрепился интерес Чаадаева к метафизике, навеянный еще рассуждениями его ближайших знакомых, и к религии как к одной из ее форм.

Чаадаев покинул службу, когда ему следовало назначение во флигель-адъютанты Александра I, и всецело посвятил себя умственной деятельности, как сделал это годом раньше его брат Михаил. К тому времени он

2 Там же.

3 Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 годов. Б/м. 1908. С. 373. разочаровался в тайных обществах и, очевидно, в рационалистических идеалах переустройства мира, однако новые идеалы тогда только начали зарождаться в его сознании. Он продал свою старую библиотеку и начал собирать новую, приобретая, помимо художественной, преимущественно религиозную, философскую и историческую литературу. Перед отставкой он планировал поселиться за границей, не желая оставаться в России, однако в 1823 г. он отправился в заграничное путешествие неохотно4 и с намерением через год вернуться домой. Столь резкая смена общественного положения и разочарование в идеалах юности навели на него глубокую ипохондрию, которую М.И.Муравьев-Апостол, провожавший его за границу, назвал байроновской «искусственной разочарованностью».

Чаадаев уезжал за границу из страны, которая не представила ему идеи, на которую могло бы опереться его требовательное сознание. Воспитанный в западных традициях, знавший французский язык лучше своего родного, смотревший на мир глазами западных философов и очень посредственно знавший историю своей страны, Чаадаев пережил смену нескольких увлечений, отражавших настроения высших слоев общества периода царствования Александра I. Чаадаев, на глазах которого страна-победитель, величайшая держава, устанавливала на своей земле одну за другой идеи поверженного ей Запада, вовсе не обращаясь к национальным корням, не смог найти в России подходящей ему идеи и, продолжая традиции своего западнического поколения, обратился к Европе.

К этому времени Чаадаев уже в значительной мере преумножил свои познания в области христианства. Он сознательно обратился к нему вскоре после отставки и уже в заграничном путешествии указывал на недостаток веры в России, «особенно в высших классах», и беседовал в европейских гостиных на религиозные темы. Хотя за границей его интересовали в том числе причины «нравственного благоденствия» протестантской Англии, из

4 «О Чаадаеве ничего не знаем; поехал неохотно», - писал А.И.Тургенев П.А.Вяземскому 25 сентября 2003 г. (Остафьевский архив князей Вяземских. Т. II. СПб., 1899. С. 350). путешествия он вынес, прежде всего, высокую оценку католицизма как учения, наиболее согласного «с подлинным духом религии». Вернувшись на родину, он окончательно собирает все впечатления от заграничной поездки и своих философских штудий. К его разочарованиям в России прибавляются впечатления от декабрьского восстания, организаторы которого выше всего поставили рациональную мысль человека, решили по своей воле, путем насилия, переустроить общество и отбросили Россию на полвека назад. Сталкиваясь в Москве с ура-патриотическими настроениями, связанными с ожиданиями и результатами русско-турецкой войны 1828-1829 гг., он, очевидно, приходит в еще большее негодование, поскольку решительно не видит причин радоваться противостоянию невежественной, Богом забытой России и «нравственно процветающей» Англии. В этой атмосфере он пишет цикл Философических писем, который он по праву считал главным трудом своей жизни, хотя позже, как он утверждал, многие убеждения, высказанные в нем, безнадежно устарели.

На написание Философических писем решительным образом повлияла западная, особенно французская католическая философия. Многие мысли, высказанные в произведении Чаадаева, совпадают с идеями, знакомыми ему по сочинениям европейских мыслителей, и особенно Ф.-Р. де Шатобриана, П.-С. Балланша, Ф.-Р. де Ламенне, Ф.-П.-Г. Гизо, Ж. де Местра, Л. де Бональда и Ф.В.И.Шеллинга. В этой эклектике и сказались особенности образования Чаадаева, который, к тому же, утверждал, что все идеи в мире связаны между собой. Однако если западные философы, особенно де Местр и де Бональд, обвиняли Россию без всякого сочувствия, то Чаадаев передавал открывшуюся ему «истину» с искренней болью за свою страну.

Философические письма представляют собой нагромождение рассуждений, иногда упорядоченных, но чаще - помещенных вне всякой системы. Эту особенность произведения отмечали еще современники мыслителя: «Я хотел было также обратить Ваше внимание на отсутствие плана и системы во всем сочинении», - писал Пушкин в 1831 г. в отзыве на

VI и VII Философические письма5. Тем не менее, Чаадаев называл цикл своей «системой». Действительно, все они объединены одной идеей: идеей о Божественной предопределенности истории человечества и о роли разных народов в планах Провидения. Целью истории, которую, по Чаадаеву, можно понять лишь в религиозном ключе, является движение народов к Царству Божьему, когда все станут едины, и мысли всего человечества составят одну мысль. Так человечество вернет себе жизнь, которой оно некогда обладало -жизнь совершенной подчиненности Богу. Истинной религией, под сенью которой человечество проходит этот путь, является, безусловно, христианство. При этом, по мнению Чаадаева, именно католицизм до сих пор являлся наиболее согласным с духом христианства. Некоторое отдаление от первоначальных догматов веры, пренебрежение некоторыми христианскими добродетелями в истории католицизма были необходимы для того, чтобы сохранить Церковь и позволить ей распространить свое влияние на максимально возможной территории. Благодаря своей силе и независимости, католицизм смог создать современную Европу, которая представляет собой единый мир, «провинции одной страны», даровал ей все идеи и понятия, и в том числе «законности, права и порядка», и, избрав символом единства католического мира Папу, продолжает движение в ближайшем соответствии предначертаниям Провидения. Именно католическая Европа, считает Чаадаев, была избрана Провидением как проводник христианской истины.

Для всеобщего движения к Царству Божию должны объединиться все народы, должны пасть все существующие разграничения, а пока каждый народ выполняет в этом движении свою роль, возложенную на него Провидением. России же такая роль, по мнению Чаадаева, либо вовсе не была отведена Провидением, либо она была создана в назидание другим народам, поскольку сама она не привнесла ни одной мысли в сокровищницу человеческих идей, всегда довольствовалась лишь заимствованием чужих понятий, заменяя одни на другие без разбору, не поучаясь ни на своем, ни на

5 Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 2. М., 1991. С. 448. чужом опыте и, соответственно, никуда не двигаясь. В России, писал Чаадаев, нет установившихся понятий, в ней все шатко, у нее нет и мыслителей - вождей народов, которые думают за свою нацию и прокладывают ей путь вперед, к единению с другими христианскими народами.

Причину столь прискорбного положения вещей Чаадаев видит в том, что Россия изначально вошла в семью христианских народов «незаконнорожденным» ребенком - она приняла святое учение от растленной Византии, где оно было искажено человеческой страстью -страстью Фотия, виновного в разделении церквей. И потому Православие не смогло дать в России ни единого плода, тогда как именно религии обязана Европа своим процветанием. Кроме того, именно под сенью Православия состоялось в России одно из наиболее унизительных событий ее истории -закрепощение крестьянства - порабощение человека человеком, столь вероломно нарушившее христианские заповеди.

Дальнейшая судьба России Чаадаеву не ясна, равно как не знает он, всем ли народам уготовано вступить в Царство Божие. Для того, чтобы повлиять на свое будущее, чтобы приблизиться к общему движению христианского человечества и, если это возможно, примкнуть к нему, необходимо оживить в стране веру и повторить заново весь путь человеческого рода, для чего Россия имеет перед собой опыт веков. Чаадаев не говорил о необходимость перехода России в католицизм, но неоднократно упоминал о догмате Единой Вселенской Церкви. Католицизм был для него наиболее близкой к духу христианства ветвью религии, однако из этого не вытекало, что всем народам неизбежно предстоит его принять. Он выступал за единство и был резким противником всяческого раскола и разобщения, и потому призывал к единству веры. Чаадаев не брался решать, какую форму это единство должно иметь в будущем - это было предопределено Провидением.

Эти убеждения Чаадаева, его искренняя вера в наступлении Царства Божьего на земле стали основой всего мировоззрения мыслителя, именно с высоты своей веры он оценивал все события российской и всемирной истории с того момента, как ему «явилось понимание истины».

Во время создания философического цикла Чаадаев был далеко не единственным представителем русского образованного общества, отрицавшим Россию и видевшим лишь на Западе достойные условия для интеллектуального и нравственного существований. А.С.Пушкин, А.И.Тургенев, П.А.Вяземский, П.Б.Козловский - вот лишь несколько интеллектуалов той эпохи, которым были крайне близки подобные настроения. Однако и Пушкин, и Вяземский, и Тургенев осудили публикацию первого Философического письма в 1836 г. Пушкин - за то, что не был согласен с автором в его обвинениях против прошлого и настоящего России и Православия, Вяземский - за желание Чаадаева судить о своей стране с ложной высоты понимания «непреложных истин», за его слишком скорую, поверхностную оценку России, за досадную помеху «неподготовленным» к прениям русским умам постигать прошлое и настоящее своей страны, и Тургенев был вполне согласен с Вяземским.

За время, прошедшее с момента написания Философических писем до публикации первого из них в журнале «Телескоп», ситуация в стране изменилась. Восстание в Польше и реакция на его подавление западных стран, в первую очередь Франции и Англии, обозначили резкую конфронтацию России с этими государствами, а внутри страны всколыхнули патриотические настроения, формировавшиеся во многом в ответ на обвинения, которые свободолюбивый Запад бросал самодержавной России. Революция во Франции 1830-х гг., поставившая во главе страны короля-«мещанина», как охарактеризовал его Пушкин, и последовавшие революционные выступления в Бельгии, в государствах Германского союза, итальянских герцогствах окончательно отпугнули многих образованных русских от западноевропейского пути развития и, таким образом, обратили их искания внутрь своей страны. Позже эти настроения усилились в связи с критикой, обрушившейся на Россию и ее императора после выступления Николая I в Варшаве с речью, не оставлявшей полякам никаких надежд на независимость и осуждавшей помощь польским бунтарям со стороны западных стран.

Значительную роль в изменении общественных настроений в России сыграл курс С.С.Уварова на воспитание национальной идеи через образование, основанное на спасительных началах «самодержавия, православия и народности», хотя сам Уваров был типичным представителем западнической александровской эпохи и был лишь поверхностно знаком с православной святоотеческой традицией. Благодаря его политике на посту министра народного просвещения, преподавание в России было приноровлено к Отечественному началу. «Изучение Русского языка и Русской Истории, уважение к Русскому началу, - писал Уваров в «Обозрении управления министерством народного просвещения» за 1849 г., -противупоставляется влиянию иностранного духа». И в 1849 г. министр с полной уверенностью утверждал: «Новое поколение лучше знает Русское и по -Русски, чем поколение наше»6.

Эти изменения настроений коснулись и Чаадаева. Он поддержал стихотворения Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», в которых поэт укорял Запад во вмешательстве во внутренние дела страны, «спор славян между собою» и призывал Европу вновь обагрить кровью своих солдат бескрайние просторы России. В статье, посвященной польскому вопросу, Чаадаев указывал, что истинное счастье для Польши - находиться в составе России, единственного объединения славянских племен, сохранившего славянское начало неприкосновенным. Он отталкивался еще от идей Философических писем, в которых утверждал, что благоденствие человечества возможно лишь при единстве всех христианских народов.

6 Цит. по: Шевченко М.М. Конец одного величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 251 - 252.

Однако известно, что вину за преступный раскол человечества Чаадаев возлагал и на Россию, и его утверждения о благодетельном развитии славянских народов внутри одной семьи были в этом смысле новшеством, объясняемым общественно-политической атмосферой того момента.

После французской революции 1830 г. Чаадаев разочаровался в Европе как в носительнице христианских идеалов - его старое общество, которое он считал основным проводником Божественной идеи, уступило место торжеству приземленных ценностей. Вместо твердых убеждений во Франции, где ранее процветала столь высоко оцененная им Реставрация, теперь возобладал тупой материальный интерес, не способный к истинному созиданию.

Все эти изменения в духовном мире Европы и России привели его к новым идеям, имевшим истоки также в западной философии и разделявшимся многими из его современников - об исторической молодости России, являвшейся залогом благодатного будущего. Теперь он считал, что Россия, вовсе не имевшая за плечами сколь-нибудь насыщенной истории, благодаря Петру I начала свое развитие с чистого листа, на котором император начертал слова «Европа» и «Запад». Поэтому, лишенная противоречивых убеждений и предрассудков, которые мешали новым идеям влиять на духовный мир Европы, Россия должна стать проводником этих идей и таким образом «дать разгадку человеческой загадки», повести Европу и все человечество по пути обетованному.

Чаадаев, почитавший себя проводником истины в России, был настолько уверен в своей правоте и считал свои новые взгляды столь лестными для России, что искренне надеялся на оправдание, отправляя следствию по делу о публикации первого Философического письма все свои документы, содержавшие эти новые мысли. Однако правительство не обнаружило ничего извинительного в утверждениях Чаадаева о ничтожности русского прошедшего, и новые идеи Чаадаева отнюдь не способствовали его оправданию. За обнародование унизительной для России статьи в тот момент, когда правительство употребляло все силы для укрепления в обществе национального чувства, Чаадаев был Высочайшим волеизъявлением объявлен умалишенным. Спустя год Николай I распорядился снять с философа унизительный медицинский надзор. При этом Чаадаев дал расписку, в которой обязался впредь ничего не писать.

Не на шутку испугавшись репрессий, Чаадаев спешил объявить об изменении своих мнений и обществу. В этот момент в его статьях и письмах появляются утверждения, в которых он реабилитирует Православие, указывая, что немногими прекрасными моментами нашего прошлого мы обязаны ему одному. Вряд ли эти мысли Чаадаев выдумал себе в оправдание. Его независимость не позволяла ему столь резко и беспочвенно изменять своим мнениям, которыми он так дорожил и которые составляли все его духовное существование и, естественно, репутацию. Но «Телескопская история» заставила его пропагандировать свои новые мысли более ярко и отчетливо, и Чаадаев отразил все изменения своего мировоззрения в развернутом ответе на критику его первого философического произведения -в «Апологии сумасшедшего». При этом он отнюдь не изменил своей высокой оценке католицизма, он лишь избежал ее упоминания в оправдательной статье. Он остался до конца жизни верен мысли о величайшей значимости западной Церкви в единении христианских народов, в претворении на земле некоторых социальных идей христианства, о ее материальной роли, необходимой для проведения Божественных истин в материальном мире.

Новая мысль Чаадаева о том, что Православию принадлежат все незначительные положительные моменты отечественной истории, не помешала ему повторить свои мысли о ничтожности российского прошлого как о залоге благодатного будущего. Он вновь утверждает, что России, собственно, не от чего отрекаться - ей нужно лишь воспринимать Божественные идеи и следовать им.

Публикация Философического письма и объявление Чаадаева сумасшедшим способствовали росту его популярности. Если прежде его проповедь воспринималась современниками как некий любопытный казус, то теперь все больше людей принимают «басманного мыслителя» всерьез. Он становится преподавателем «с подвижной кафедры», провозглашает свои убеждения во многих наиболее значимых для интеллектуальной истории салонах Москвы.

Вместе с тем он погружается в свою страну. Если прежде он жил преимущественно впечатлениями заграничных походов и путешествия по Европе, а также новых озаривших его идей католической философии, то теперь его разум становится более спокойным. Он уже не стремится к открытию непреложных истин, значительно упрощающих миропонимание. Он открывает новые для себя мысли не только в салонах западников, которые не были близки его религиозному мировосприятию, но и в домах славянофилов. Чаадаев открывает для себя российскую историю, научается чтить память Карамзина. Его взгляды на судьбы России вновь претерпевают существенные изменения.

Чаадаев уже не склонен видеть в истории России несколько страниц беспорядочно исписанной бумаги. Те прекрасные моменты, которыми одарило нашу историю Православие, становятся для него вполне осязаемыми и уже не могут быть отброшены в погоне за идеалами старой Европы. Чаадаев и раньше предлагал глубоко переосмыслить российскую историю, но если тогда он предполагал увидеть в ней отсутствие всякого идейного материала, то теперь она становится для него загадкой, разгадать которую можно лишь, постигнув пути Провидения.

Изучению основ российской истории, несомненно, должно было способствовать западное просвещение, которое и предоставило инструментарий ее апологетов - представителей «новой национальной школы», под которыми Чаадаев подразумевал славянофилов и близких к ним патриотов Российского прошедшего. Чаадаев обрушивается на славянофилов, которые вместо уразумения роли России в истории человечества обратились к иллюзиям об идеальном русском прошлом, отринув вовсе остальной мир. Он критикует панславизм, который вместо того, чтобы способствовать стиранию национальных отличий и движению всего христианского человечества по единому пути, предлагает создать славянский «полумир» и замкнуться на своей идеальной особости. Для него дикими являются идеи спасительной роли России по отношению к погрязшему в грехах Западу, у которого нам вовсе нечего заимствовать: напротив, этот Запад нам необходимо всему заново научить. Представители «квасного патриотизма», по мнению Чаадаева, пытались обратить западное просвещение против самой Европы, не осознавая всей нелепости своих утверждений, и вместо того, чтобы образовываться самим, рассчитывали цивилизовать Европу фрагментами ее же цивилизации.

Чаадаев призывает постигнуть природу России, обратиться к ее истории не с позиций, заведомо ее идеализирующих, а со скромным благочестивым патриотизмом наших отцов, чтобы обнаружить в ней все промахи, в которых надлежит раскаяться перед лицом всего мира, и вынести из нее действительные достоинства. В этот период Чаадаев уже видит Православие единственным создателем нашего народа, сообщившим ему свой аскетический, задавленный мирской властью характер, склонность к подчинению стоящим над нацией силам. Этим он объясняет все значительные события российской истории: призывание варягов, опричнину, преобразования Петра. Он не объясняет, однако, как в эту схему вписывается воцарение Романовых, которых называет династией, «вознесенной на трон единодушным и искренним волеизъявлением страны». Удивительный аскетизм российского народа Чаадаев воспринимает как чудесное творение Провидения и потому не стремится дать ему свою оценку. Он лишь критикует в связи с этим утверждения славянофилов об общине как об одном из творцов российской истории.

Теперь он воспринимает Православие как одну из возможных форм христианства, а не как постыдное отклонение от истинно христианского духа. Он разделяет роли западной и восточной Церквей. Согласно новым взглядам Чаадаева, католицизм был создан, чтобы явить миру социальное развитие человечества, объединить народы Европы под сенью одной, истинной идеи Христа, не чуждаясь при этом честолюбия и применения силы. Православие же представляет собой мощь христианства, предоставленного исключительно своим силам. Заведомо задавленная властью правителей, восточная Церковь развила до крайности аскетический элемент, и полностью создала целый народ, огромную страну, сохранив ее в течение многих веков. Эти идеи о разных миссиях западной и восточной Церквей также существовали в европейской философской традиции и, в частности, в сочинениях публициста А. де Сиркура, с которым Чаадаев состоял в переписке.

Эти представления об образующих началах русской истории, к которым следует прибавить неоднократно указывавшийся Чаадаевым географический фактор, органично сосуществовали в его воззрениях с ролью государства в истории России. Как и многие его современники, Чаадаев представлял правительству исключительную роль в распространении просвещения в России. При этом он обрушивался на действия правительства с критикой, когда они не соответствовали его чаяниям, будь то помехи, создаваемые на пути общественной образованности, или же отказ от проектов по освобождению крестьян. Чаадаев с юношества до середины 1850-х гг. был последовательным сторонником отмены безнравственного крепостного права. Более того, в его бумагах обнаружена прокламация к крестьянам (1848 г.), в которой сообщается о народных волнениях в Европе, однако она является скорее проявлением творческой свободы, чем призывом к крестьянскому восстанию. При этом позиция Чаадаева по отношению к освобождению крестьян в последние годы его жизни не совсем ясна. По свидетельству его хорошего знакомого А.И.Дельвига, Чаадаев планировал обосновать необходимость сохранения в России крепостного права. Это заявление можно объяснить, исходя из понимания Чаадаевым аскетизма и подчинения властям как главного творца русского национального характера, дарованного России Провидением. Однако у нас нет иных сведений, свидетельствующих об отношении Чаадаева к этому вопросу в 1855 - 1856 гг.

Чаадаев не был политическим теоретиком. Он принимал в политике Николая I то, что соответствовало его воззрениям, и отвергал действия, противные его взглядам на судьбы России, имея в виду свои чаяния общего движения человечества на пути к Царству Божию как к конечной цели истории. Самостоятельной ценности политические убеждения Чаадаева в 1830-1850-е гг. не имели. Равно как социальную роль католицизма он прославлял не как самоцель, а как способ к наставлению христианского человечества, позволяющий приблизить его пути к предначертаниям Провидения. Так и социальное устройство Чаадаев понимал не как общественные учреждения, установленные рациональной мыслью человека, не как «равенство и братство» теоретиков Просвещения, а как единение всех христианских народов на пути к становлению Царства Божия - именно этому способствовали идеалы законности, права и порядка, царившие в странах старой Европы. Свобода же была для него важна - и об этом он прямо писал в Философических письмах - как всецелое подчинение Божественному началу. Это была та свобода, о которой сказано: «Где Дух Господень - там свобода».

Говоря о стремлении человечества к Царству Божию, о превосходстве католицизма над Православием, затем - о различных ролях западной и восточной Церквей, Чаадаев оставался Православным по вероисповеданию, но не по убеждениям. Исполняя православные обряды, он до конца жизни оставался верен христианскому универсализму, который столь ярко проявил себя в Александровскую эпоху и апогеем которого стало создание Священного союза. Он наблюдал свершение судеб человечества под сенью конфессии, уготованной ему Провидением.

Надежды Чаадаева на то, что усиленное изучение российской самобытности «фанатичным славянством» в результате обернется на благо страны, поскольку позволит глубже проникнуть в российскую историю и сменится позже беспристрастным ее восприятием и уразумением исторических путей России по отношению к движению всего христианского человечества, были окончательно разрушены Крымской войной. По его мнению, ответственность за развязывание войны лежит на общественном мнении, которое во все голоса прославляло превосходство России над Западом и ее мессианское предназначение, вследствие чего правительство, ощущая себя в согласии с желаниями страны, не колебалось в своих действиях и вступило в войну со всей Европой, у которой еще недавно Россия заимствовала основы цивилизации. В результате этих действий правительства, не соответствовавших истинным национальным интересам, ура-патриотических настроений общества, ослепленного стремлением к изоляции и ложными представлениями о своей, в действительности не раскрытой еще самобытности, авангард Европы очутился в Крыму.

В результате Чаадаев, как и в 1836 г., вновь оказался в одиночестве. Его трагедия как мыслителя, не оставившего после себя прямых учеников, устремления которого после его смерти трактовались в самых разных мировоззренческих плоскостях, заключалась в том, что он был искренним в своих оценках прошлого, настоящего и будущего России и человечества, старался понять истину и всякий раз свято верил в нее, неоднократно менял свои убеждения и всегда, по-христиански, верил в свершение предначертанных свыше судеб человечества. Поэтому он и не примыкал полностью ни к одному из направлений общественной мысли своего времени, всегда пытаясь найти Высший свет для озарения истинного положения вещей. Он не был доволен настоящим, как ни один истинный христианин, ожидающий великих свершений в будущем, не доволен им. Он старался отрешиться от рационализма человеческой мысли, переиначивающей никому не ведомые предначертания Провидения, однако, тесно связанный с просветительской традицией, одновременно пытался понять и объяснить окружающим истину. Размышляя о судьбах России, он оставался на стороне Запада, который представил ему методику познания, и неизменно пользовался достижениями западной философии даже тогда, когда говорил о необходимости познания российской самобытности. Другого инструментария в его распоряжении не было. Он полагался на правительство, но оно обманывало его ожидания. Общество рукоплескало ему как несравненному мудрецу, но не соглашалось принять его мировоззренческих установок. Чаадаев не предлагал скорого светлого будущего и толком не знал путей его достижения. Он пропагандировал веру, а этот долгий путь к счастью не устраивал многих вокруг. Его искренность стоила ему постоянной подозрительности со стороны правительства и обвинений в идейном непостоянстве со стороны его окружения. Но эта же искренность, которая вынудила Чаадаева поставить вопрос о целесообразности исторического существования России, о соотношении ее судеб с судьбами Европы, о возможности для нее собственного исторического пути, всколыхнула образованное общество и заставила его современников обратить свои интеллектуальные силы на разрешение этих вопросов.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Добровольский, Владимир Юрьевич, 2007 год

1. ГАРФ. Ф. 109.1 Экспедиция. Опись 7. Д. 485.

2. ГАРФ. Ф. 679. Опись 1. Д. 42.

3. ГАРФ. Ф. 728. Опись 1. Том 1. Д. 1353, 1467.

4. ГАРФ. Ф. 1019. Опись 1. Д. 528.

5. НИОР РГБ. Ф. 69. Картон 11. Д. 61.

6. НИОР РГБ. Ф. 103. Папка 1032. Д. 3, 8, 19, 24, 33, 45, 54, 80, 81.

7. РГАЛИ. Ф. 130. Опись 1. Д. 51, 52.

8. РГАЛИ. Ф. 546. Опись 1. Д. 16.

9. РГАЛИ. Ф. 546. Опись 2. Д. 5.

10. РГАЛИ. Ф. 629. Опись 1. Д. 218.

11. РГВИА. Ф. 36. Опись 3/847. Д. 14.

12. РГВИА. Ф. 489. Опись 1. Д. 2249.

13. ЦИАМ. Ф. 2126. Опись 1. Д. 688.б) Опубликованные

14. Аксаков И.С. Письма к родным. 1844 1849. М., 1988.

15. Аксакова B.C. Дневник. 1854 1855. М., 2004.

16. Бодянский О.М. Дневник. 1852 1857. М., 2006.

17. Булгаков А.Я. Письма к брату. 1830 г. // Русский архив. 1901. № 12. С. 477-553.

18. Вигель Ф.Ф. Записки. Т. 2. М., 2003.

19. Восстание декабристов. Документы. Т. XVI. Журналы и докладныезаписки следственного комитета. М., 1986.

20. Вяземский П.А. Письма // Литературное наследство. Т. 31-32. М., 1937. С. 94-136.

21. Вяземский П.А. Старая записная книжка // Он же. Полное собрание сочинений. Т. 8. СПб., 1883; Т. 9. СПб., 1884.

22. Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 тт. Т. 9. М., 1956; Т. 27. М., 1963.

23. Декабристы в воспоминаниях современников. М., 1988.

24. Дельвиг А.И. Полвека русской жизни. Воспоминания А.И.Дельвига. 1820- 1870. Т. 1,2.М.; Л, 1930.

25. Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998.

26. Жихарев С.П. Записки современника. М.; Л., 1955.

27. Император Николай Павлович в Варшаве в 1835 г. // Русская старина. 1873 г. Т. 7. № 5. С. 679-680.

28. Каталог библиотеки П.Я.Чаадаева. М., 2000.

29. Лонгинов М.Н. Воспоминание о П.Я.Чаадаеве // Русский вестник. 1862. Т. 42. № 11-12. С. 119-160.

30. Лыкошин В.И. Из записок // А.С.Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 32 38.

31. Мильчина В.А., Осповат А.Л. Из наследия П.Б.Козловского // Тютчевский сборник: Статьи о жизни и творчестве Ф.И.Тютчева. Таллин, 1990. С. 296-311.

32. Муравьев-Апостол М.И. Воспоминания и письма. Петроград, 1922.

33. Никитенко А.В. Дневник. Т. 1. Л., 1955.

34. Объявление Императорского Московского Университета о приглашении слушателей // Московские ведомости. 1805. №51 (28 июня). С. 853 854.

35. Ольга N. (С.В.Энгельгардт) Из воспоминаний // Русский вестник. 1887. Т. 191. № 10. С. 695-698.

36. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. II IV. СПб., 1899.

37. Отчеты о торжественных актах Императорского Московского Университета за 1808 1811 гг. // Московские ведомости. 1808. №54 (4 июля). С. 1388 - 1389; 1809. №54 (7 июля). С. 1247; 1810. №54 (6 июля). С. 2163; 1811.№54(8июля). С. 1483-1484.

38. А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1,2. М., 1974.

39. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 10. Л., 1979.

40. Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи: (Мемуары современников). М., 1989.

41. Русское общество 40-50-х годов XIX в. Часть I. Записки А.И.Кошелева. М., 1991.

42. Сапов В.В. Дело о запрещении журнала "Телескоп".: (Новые документы о П.Я. Чаадаеве) // Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 113 -153; №2. С. 56-110.

43. Свербеев Д.Н. Воспоминания о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русский архив. 1868. №6. Стлб. 976 1001.

44. Тургенев А.И. Политическая проза. М., 1989.

45. Чаадаев П.Я. Письма к Жихаревым // Звезда. 1993. № 2. С. 142 150.

46. Чаадаев П.Я. Письма к С.Д.Полторацкому, Е.Д.Щербатовой и Н.Д.Шаховской // Звезда. 1994. № 7. С. 108 114.

47. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1, 2. М., 1991.

48. Чаадаев П.Я. Сочинения. М., 1989.

49. Шаховской Д.И. П.Я.Чаадаев на пути в Россию в 1826 г. // Литературное наследство. Т. 19-21. М., 1935. Стр. 16 32.

50. Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма декабриста И.ДЛкушкина. М., 1951.1.. Литература

51. Андреев А.Ю. К истокам формирования преддекабристских организаций: будущие декабристы в Московском университете // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1997. № 1. С. 21 34.

52. Андреев А.Ю. Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века. М., 2000.

53. Белова JI.A. Что за человек был Чаадаев? // Московский журнал. 2002. №8. С. 23-27.

54. Берелевич Ф.И. К историографии идеологии П.Я. Чаадаева // Тюменский государственный педагогический институт. Ученые записки. Т. 91. «Исторический сборник». Вып. 2 (7) 1969. С. 109- 133.

55. Биллингтон Д. Икона и Топор. Опыт истолкования русской культуры. М., 2001.

56. Боханов А.Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней. М., 2005.

57. Он же. Самодержавие. Идея царской власти. М., 2002.

58. Василенко А. Хищный цветок, или П.Я.Чаадаев в истинном свете // Молодая гвардия. 1993. № 7. С. 195 208.

59. Вацуро В.Э., Гиллельсон М.И. Сквозь «умственные плотины». М., 1986.

60. Виттекер Ц.Х. Граф С.С.Уваров и его время. СПб., 1999.

61. В раздумьях о России (XIX век). М., 1996.

62. Герцен А.И. О развитии революционных идей в России. М., 1958.

63. Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я.Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989.

64. Гречаная Е.П. Литературное взаимовосприятие России и Франции в религиозном контексте эпохи (1797 1825). М., 2002.

65. Гурвич-Лищинер С.Д. П.Я.Чаадаев в русской культуре двух веков.1. СПб., 2006.

66. Она же. Чаадаев и Герцен: эволюция идейных контактов в свете нынешних дискуссий // Отечественная история. 2005. № 1. С. 56 73.

67. Дегтярева М.И. «Особый русский путь» глазами «западников»: де Местр и Чаадаев // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 97 105.

68. Дружинин Н.М. П.Я.Чаадаев и проблема индивидуализма // Коммунист. 1966. № 12. С. 119 128.

69. Евлампиев И.И. Метафизическое измерение «русской идеи» (П.Чаадаев, В.Одоевский, А.Хомяков) // Философский век. Альманах.: Вып. 5. Идея истории в российском Просвещении. СПб., 1998. С. 21 52.

70. Ермичев А.А. «Все» русской философии: Петр Яковлевич Чаадаев // Проблемы русской философии и культуры. Калининград, 1999. С. 32 42.

71. Златопольская А.А. Д.И.Шаховской и П.Я.Чаадаев. Сфинкс, 1994. № 2. С. 204-221.

72. Зорин A.JL Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII первой трети XIX века. М., 2004.

73. Каменский З.А. Урок Чаадаева: П.Я.Чаадаев в 40-50-х гг. XIX в. // Вопросы философии. 1986. № 1. С. 111 139.

74. Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры. М., 2001.

75. Киселева JI.H. Жизнь за царя. Слово-музыка-идеология в русском театре 1830-х годов // Культурные практики в идеологической перспективе: Россия, XVIII начало XX века. М., 1999. С. 173 - 185.

76. Кошелев В.А. Пушкин и Чаадаев. Полемика об исторической миссии русского духовенства // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1994. Т. 53. №3. С. 56-62.

77. Лебедев А.А. Чаадаев. М., 1965.

78. Левин Ш.М. Очерки по истории русской общественной мысли. Вторая половина XIX начало XX века. Л., 1974.

79. Лемке Н.К. Николаевские жандармы и литература 1826 1855 годов. Б/м., 1908.

80. Лонгинов М.Н. Эпизод из жизни П.Я.Чаадаева (1820 года) // Русский архив. 1868. № 7 8. Стлб. 1317 - 1328.

81. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

82. Мазур Н.Н. Из истории формирования русской национальной идеологии (первая треть XIX в.) // «Цепь непрерывного предания.» Сборник памяти А.Г.Тартаковского. М., 2004. С. 196 250.

83. Масонство в его прошлом и настоящем. Т. II. СПб., 1915.

84. Медовой М.И. А.С.Хомяков? А.Ф.Вельтман автор статьи «Несколько слов о «Философическом письме» // Хомяковский сборник. Т. 1. Томск, 1998. С. 20-32.

85. Мильчина В.А. Россия и Франция. Дипломаты. Литераторы. Шпионы. СПб., 2006.

86. Мильчина В.А., Осповат А.Л. К изданию писем Чаадаева (критические заметки) // Седьмые Тыняновские чтения. Материалы для обсуждения. Рига; Москва, 1995 1996. С. 284 - 287.

87. Мильчина В.А., Осповат А.Л. Чаадаев и маркиз де Кюстин: ответная реплика в 1843 г. // Russica Romana. 1994. V. 1. С. 79 85.

88. Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. М., 1990.

89. Намазова А.С. Бельгийская революция 1830 года. М., 1979.

90. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Очерк русской философии истории // Русская историософия. Антология. М., 2006. С. 5 108.

91. Очерки русской культуры XIX века. Т. 4. Общественная мысль. М., 2003.

92. Проскурина В.Ю. Слишком полное собрание сочинений (Печальный сюжет) // Литературная газета. 1991. № 26. 3 июля. С. 11.

93. Равич Л.В. Венок Чаадаеву (По материалам неопубликованной переписки русских библиографов). К 200-летию со дня рождения //

94. Библиография. 1994. № 3. С. 102 114.

95. Рожков Н.А. Из русской истории. Очерки и статьи. Ч. II. Пг., 1923.

96. Рудницкая E.JI. Лики русской интеллигенции. М., 2007.

97. Она же. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. М., 1999.

98. Сапов В.В. Ученики Чаадаева // Новые идеи в философии. Ежегодник Философского общества СССР. 1991. Культура и религия. М., 1991. С. 149- 165.

99. Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909.

100. Серков А.И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000.

101. Сиповский В.В. История русской словесности. Часть III. Выпуск I. СПб., 1910.

102. Славянофильство: pro et contra. СПб., 2006.

103. Тарасов Б.Н. Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский. М., 1999.

104. Тарасов Б.Н. Чаадаев. М., 1990.

105. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика и историческое сознание XIX века. М., 1997.

106. Филиппов Л.А. Религиозная система П.Я. Чаадаева и опыт ее истолкования. (История. Современность) / Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 1969.

107. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Париж, 1982.

108. Цимбаева Е.Н. Русский католицизм. Забытое прошлое российского либерализма. М., 1999.

109. П.Я.Чаадаев: pro et contra. СПб., 1998.

110. Чистяков В. К биографии Петра Яковлевича Чаадаева // Русская старина. 1907. № 8. С. 333 334.

111. Шевченко М.М. Конец одного величия: Власть, образование ипечатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003.

112. Щеглова JI.B. Самоопределение национального духа в концепции ПЯ.Чаадаева. Волгоград, 1999.

113. Шепелев JI.E. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. М., 1991.

114. Шильдер Н.К. Император Николай I, его жизнь и царствование. Кн. 2. М, 1996.

115. Щукин В.Г. Русское западничество: Генезис сущность -историческая роль. Лодзь, 2001.

116. Эстетика раннего французского романтизма. М., 1982.

117. Liamina С. Tchaadaev: un ami de jeunesse, ou les origines d'une reputation // Romantisme. Revue de la Societe et des Etudes romantiques et dix-neuviemistes. 1996. V. 26. № 92. P. 79-85.

118. McNally R.T. Chaadayev and His Friends (An Intellectual History of Peter Chaadayev and His Russian Contemporaries). Tallhassee, Florida, 1971.

119. Pologne. L'insurrection de 1830-1831. Sa reception en Europe. Lille, 1982.

120. Quenet Ch. Tchaadaev et les Lettres Philosophiques. Contribution a l'etude du mouvement des idees en Russie. Paris, 1931.

121. Rey Marie-Pierre, le Dilemme russe, la Russie et l'Europe occidentale d'lvan le Terrible a Boris Eltsine. Flammarion, Paris. 2002.

122. Tempest R. Madman or criminal: Government Attitudes to Petr Chaadaev in 1836 // Slavic Review. 1984. Vol. 43. № 2. P. 218 288.1.I. Справочные издания

123. Декабристы: Биографический справочник. М., 1988.

124. Общественная мысль России XVIII начала XX века: Энциклопедия.1. М., 2005.

125. Советская историческая энциклопедия. Т. 5. М., 1964.1. Принятые сокращения

126. ГАРФ Государственный архив Российской Федерации

127. НИОР РГБ Научно-исследовательский отдел рукописей Российскойгосударственной библиотеки

128. РГАЛИ Российский государственный архив литературы и искусства РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив ЦИАМ - Центральный государственный исторический архив Москвы