"Пушкино-гоголевская" школа в романистике И. А. Гончарова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Юдина, Мария Борисовна

• Юдина, Мария Борисовна
• кандидат филологических наук
• 2003

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Юдина, Мария Борисовна

Введение

Глава I. Литературность раннего творчества И. А. Гончарова

Глава II. Пушкинские и гоголевские начала в романной трилогии 38 Раздел 1. Вопрос о единстве трех романов в исследовательской традиции

Раздел 2. «Старосветские помещики» Гоголя в творческом сознании Гончарова (от «Стариков» к «старичкам») 42 Раздел 3. Онегинская традиция в заключительной части трилогии: «Обрыв» как «роман-жизнь»

Глава III. Образ литературного пространства в творчестве Гончарова 1870-х годов.

Раздел 1. «Необыкновенная история» как «жизнь-роман» 76 Раздел 2. Интертекстуальное пространство в писательской рефлексии Гончарова

1. «Химическое разложение» литературы в «Необыкновенной истории»

2. Гончаровская автокритика как опыт «осмысливающего синтеза»

3. «Необыкновенная история» русской литературы: гончаровская художественная концепция литературного столетия

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «"Пушкино-гоголевская" школа в романистике И. А. Гончарова»

Исследовательский интерес к литературному наследию И.А. Гончарова значительно усилился за последние полтора десятилетия, в период общей переоценки ценностей и освобождения науки от идеологических штампов. Особенно возросло внимание ученых к писателю в знаменательные годы: в 1991 г., когда отмечалось столетие со дня его смерти, и юбилейном 1992 г., когда праздновалось 180 лет со дня рождения. Значительно увеличилось количество российских и зарубежных исследований, посвященных биографии и творчеству Гончарова1. Это книги, статьи, выступления на представительных конференциях П.Е. Бухаркина, JI.C. Гейро, О.А. Демиховской, В.А. Котельникова, Ю.В. Манна, В.И. Мельника, В.А. Недзвецкого, Т.И. Орнатской, В.И. Тихомирова, Н.Д. Старосельской, О.Н. Осмоловского, М.В. Отрадина, В.А. Туниманова, П. Тиргена (Германия), X. Роте (Германия), А. Бурмейстера (Франция), В. Сечкарева (США), Е.А. Краснощековой )США), Э. Хайера (Канада), В. Сватоня (Чехия), М. Бабовича и Н. Милошевича (Югославия), а также других известных ученых. «В сущности состоялось открытие самобытного, оказавшегося очень современным писателя», - резюмирует В.А. Туниманов .

С недавних пор стала особенно актуальна и проблема литературности творчества Гончарова, официально переведенного из «бытописателей» в

1 См., например: И.А. Гончаров: Материалы юбилейной Гончаровской конференции 1987 года. Ульяновск, 1992; И.А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И.А. Гончарова. Ульяновск, 1994. мыслители». Сам романист полагал, что важнейшая роль в становлении писателя принадлежит литературе. Не случайно чтение проходит сквозной темой через все его автобиографические очерки. Сначала «повальное чтение», которому восьми-девятилетний Гончаров предавался «без присмотра, без руководства и без всякой <.> критики и даже порядка в последовательности». Затем учеба на словесном отделении Московского университета, сообщившая литературным пристрастиям будущего писателя «надлежащее направление». В эти годы у Гончарова был обширнейший круг чтения: Гомер, Вергилий, Тацит, Данте, Шекспир, Вальтер Скотт. Впоследствии «все свободное от службы время» Гончаров «посвящал литературе»3, причем этим ему пришлось заниматься и по роду службы, так как с 1855 по 1868 гг. Гончаров был цензором и таким образом выступал в роли профессионального читателя.

Прочитанное, несомненно, так или иначе отразилось в его собственных сочинениях, что составляет одну из общих закономерностей творческого процесса. Любой писатель «часто изображает не действительность как таковую, а действительность, опосредованную другим автором, другим текстом, «чужим словом»4, и поэтому «ни один текст не свободен от внешних влияний, которые распространяются и на жанр его, и на мельчайшие языковые структуры - в виде цитат, аллюзий, использования чужих слов»5. Эта преломленность изображаемой действительности чужим словом, в высшей степени присущая Гончарову, явно недооценивалась в большинстве исследований прошлых лет. Только в последние годы стал возможен вывод, сформулированный М.В. Отрадиным: «Проза Гончарова,

2 Гончаров И.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. СПб., 1997. Т. 1. С.7.

3 Гончаров И.А. Собрание сочинени: В 8 т. М., 1980. Т. 7. С.218-224. Далее цитируем это издание с указанием тома и страницы в тексте диссертации.

4 Строганова Евгения. «Современная идиллия» М.Е.Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве. Тверь, 2001. С. 7. способная производить впечатление «живой импровизации», при ближайшем рассмотрении оказывается на удивление выстроенной», литературной, насыщенной множеством явных и скрытых цитат, реминисценций, аллюзий»6. Ученый определяет важнейшую особенность гончаровской поэтики - «концентрированную» литературность его прозы. В связи с этим особый интерес вызывают принципы работы писателя с «чужим словом» и то, как складывались они в период его творческого самоопределения.

Первые шаги Гончарова в литературе достаточно подробно освещены в научных публикациях, но тем не менее все еще остается немало белых пятен. В частности, согласно автомемуарному свидетельству, львиная доля ранних прозаических опытов писателя приходилась на переводы и «компиляции», однако среди тех «екзерциций пера», атрибуция которых не вызывает сомнения, до сегодняшнего дня не обнаружено ни одного текста, адекватного последнему гончаровскому определению. Исходя из значения слова естественно предположить, что тексты-«компиляции», составленные из литературного материала, способствовали «одолению техники» сюжетосложения. Эти гончаровские тексты считаются утраченными, но, как нередко бывает, потерянная вещь может обнаружиться на самом видном месте. Таким «местом», как это будет показано в диссертации, оказываются ранние произведения Гончарова.

Анализ раннего творчества служит своего рода преамбулой к исследовательскому сюжету диссертации: он необходим для того, чтобы проследить, как менялись принципы работы Гончарова с «чужим словом» на переходном к романистике этапе. Исследования последних лет показывают, что творчество Гончарова представляет обширное поле для интертекстуальных исследований. В настоящее время активно

5 Интертекстуальные связи в художественном тексте: Сб. науч. трудов. СПб., 1993.С. 3.

6 Отрадин М.В. Проза И.А.Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994. С. 4. разрабатывается вопрос о связях романиста с отечественными писателями -современниками и предшественниками7. Постепенно формируется традиция обращения к западноевропейским литературным и философским источникам романной трилогии8. Исследователи, изучающие проблему литературности гончаровских произведений, расширяют либо углубляют представление о круге авторов, так или иначе повлиявших на писателя. Оба пути в равной мере продуктивны, поскольку позволяют подобрать новые «ключи» к пониманию художественного мира Гончарова. В первом случае важно дифференцировать понятия «литературность» и «литературный контекст», а также избегать произвольных сближений. Во втором- преодолеть силу инерции в освещении тех вопросов, которые уже неоднократно привлекали внимание ученых.

Так, вполне традиционна постановка проблемы, в основание которой положены автокритические размышления Гончарова о главных истоках своего творчества. В статье «Лучше поздно, чем никогда» романист писал: «.от Пушкина и Гоголя в русской литературе теперь еще пока никуда не уйдешь. Школа пушкино-гоголевская продолжается доселе, и все мы, беллетристы, только разработываем завещанный ими материал» (8, 111). Однако творческие связи Гончарова с основоположниками русской литературы по сей день изучены недостаточно. Пушкинские и гоголевские начала в романной трилогии обычно трактовались как взгляд на изображаемую действительность, поскольку в свете теории отражения

7 См., например: Гейро JI.C. Роман Гончарова «Обрыв» и русская поэзия его времени // Русская литература. 1974. № 1; Она же. О проблемах научного издания Гончарова // Русская литература. 1982. № 3; Денисова Э.И. Пушкинские цитаты и реминисценции в «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова // Филол. науки. 1990. № 2; Отрадин М.В. Указ. соч.; Краснощекова Е. Иван Александрович Гончаров. Мир творчества. СПб., 1997.

8 См.: Мельник В.И. И.А. Гончаров в полемике с этикой позитивизма (к постановке вопроса) // Русская литература. 1990. № 1; Тирген П. Обломов как репрезентативная функция художественной литературы выдвигалась на первый план. С этой точки зрения пушкинская объективность противопоставлялась гоголевскому критицизму. Так, вопрос о влиянии Гоголя на Гончарова сводился обычно к заключению, что романист, будучи «несомненным учеником Гоголя в своем отрицании»9, воспринял «умение раскрыть связи человека с окружающим его бытом и материальной обстановкой, с общественной средой»10 и с самого начала встал на путь «критического изображения действительности»11. Наиболее четко эта тенденция выражена в работе В.И. Кулешова.

В.Н. Тихомиров выявил характерную исследовательскую закономерность: ученые, как правило, ограничиваются рассмотрением традиций Гоголя в первых двух романах трилогии. «Обрыв» же «выводится из «зоны» гоголевской традиции»12, что, по мнению исследователя, неоправданно. Мы полностью разделяем мысль, что итоговый роман не может быть вынесен за пределы гоголевского влияния, хотя собственная попытка В.Н. Тихомирова ввести «Обрыв» в «зону» гоголевской традиции на уровне стиля представляется не вполне убедительной. В.Н. Турбин обнаруживает в третьем романе Гончарова лишь некоторые, на его взгляд несущественные, признаки присутствия Гоголя13.

С нашей точки зрения, рассмотрение «Обрыва» вне гоголевской традиции - прямой результат идеологического упрощения сложной диалектики литературного процесса. Как уже было сказано, влияние Гоголя исследователи обычно связывали в первую очередь с социально-разоблачительным пафосом произведений Гончарова. В последнем же человек-обломок (к постановке проблемы: Гончаров и Шиллер) // Русская литература. 1990. № 3; Отрадин М.В. Указ. соч.

9 Цейтлин А.Г. И.А. Гончаров. М., 1950. С.392.

10 Петров С. И.А. Гончаров (Критико-биографический очерк) // Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1952. Т. 8. С. 46.

11 Тихомиров В.Н. И.А. Гончаров. Литературный портрет. Киев, 1991. С.104.

12 Там же. романе, где писатель выступает как «идейный ренегат», «охранитель», «реакционер» и «либерал-постепеновец»14 (правоверные идеологи не скупились на ярлыки!), эта традиция русского критического реализма как будто пресекается.

Решая вопрос о пушкинских истоках романистики, исследователи апеллируют обычно к «духу творчества», языку, стилю, творческой манере. Репрезентативно следующее суждение: писатель «следовал заветам Пушкина находить поэзию в самой обыкновенной прозаической действительности, показывать "прелесть нагой простоты"»15. В Гончарове, замечает А.Г. Цейтлин, «пленяют такие отличительные черты Пушкина, как величайшая гармония частей, глубокое соответствие формы и содержания»16. По мнению В.И. Мельника, с художественным миром Пушкина автора трилогии сближает «известный рационализм, объективность», а также «усвоение и развитие» пушкинского опыта «органической переплавки в нечто единое

1 п различных литературных стилей» . В.Н.Тихомиров резюмирует, что «влияние Пушкина на Гончарова, как и на всю русскую литературу, было всебъемлющим», и специально останавливается только на «образной

1 о перекличке» в произведениях двух классиков . Эти и подобные суждения не грешат против истины, но несколько отдают общими фразами. На наш взгляд, смыслообразующая роль пушкинского слова в произведениях Гончарова выяснена недостаточно. В частности, в существующих работах не

13 Турбин В.Н. Герои Гоголя. М, 1983. С. 124-125.

14 Отношение революционно-демократической критики к автору «Обрыва» было унаследовано советским литературоведением. См.: Евгеньев-Максимов В.Е. И.А.Гончаров. Жизнь, личность, творчество. М., 1925; Пиксанов Н.К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. JL, 1968; Прокопенко З.Т. М.Е. Салтыков-Щедрин и И.А. Гончаров в литературном процессе 19 века. Воронеж, 1989.

15 Евстратов Н.Г. О соотношении природы и быта в романах И.А. Гончарова // Филол. науки. 1976. № 5. С. 21.

16 Цейтлин А.Г. Указ. соч. С. 389.

17 Мельник В.И. Этический идеал И.А. Гончарова. Киев, 1991. С. 16.

18 Тихомиров В.Н. Указ. соч. С. 100. ставится проблема влияния «Евгения Онегина» на формирование эстетики романиста.

Многие научные публикации так или иначе затрагивают вопрос о соотношении в гончаровской прозе пушкинских и гоголевских начал, важный для самого романиста, писавшего: «Пушкин <. .> был наш учитель -и я воспитался <.> его поэзиею. Гоголь на меня повлиял гораздо позже и меньше; я уже писал сам, когда Гоголь еще не закончил своего поприща» (8, 112). Большинство исследователей прямо или косвенно оспаривает гончаровское заявление, утверждая, что гоголевские начала в его первом романе не менее очевидны, чем пушкинские. Практически все высказывают мысль о пушкинско-гоголевском синтезе, характерном вообще для русского реализма второй половины 19 века. Под синтезом обычно понимается «продолжение критицизма Гоголя» наряду с усилением «позитивного элемента»19, соединение «отрицательных» приемов изображения действительности с «традицией пушкинского беспристрастного и

20 объективного повествования» . Этот синтез, по мнению А.Г. Цейтлина, «произошел на основе пушкинского метода»21. Наиболее обоснованной представляется позиция тех исследователей, которые говорят о гончаровском синтезе не как о механическом «соединении» пушкинских и гоголевских традиций, но подчеркивают диалектический его характер. Так, В.Н. Турбин обнаруживает в «Обломове» «попытки слить принципы одного основоположника русского реализма с принципами другого диалектически примирить эти принципы»22. Комментируя осторожный вывод ученого о том, что в «Обломове» «Гоголь все же возобладал», Е.А. Краснощекова пишет: «. .Гончаров не только ощущал себя учеником Пушкина, он был им по самой природе своего таланта, но пушкинская полнота и гармоническая

19 Цейтлин А.Г. Указ. соч. С. 393.

20 Тихомиров В.Н. Указ. соч. С. 101.

21 Цейтлин А.Г. Указ. соч. С. 394.

22 Турбин В.Н. Указ. соч. С. 124-125. взвешенность характеристик пришли к автору «Обломова» не сразу (через "воспроизведение" и "преодоление" Гоголя»)23. Эта мысль исследовательницы в известной мере близка нашим собственным выводам о характере творческих связей с Гоголем, а также о соотношении пушкинских и гоголевских начал в романной трилогии.

Согласно концепции В.В. Розанова, отношение гоголевского творчества к пушкинскому образовало драматическую коллизию, предопределившую характер последующего периода в истории русской словесности. В этой связи интересно выяснить, как отразился переход от одного гения к другому в сознании Гончарова, писателя новой литературной эпохи. Романист не склонен был резко противопоставлять их - напротив, подчеркивал преемственную связь, наследование традиций: «Сам Гоголь, объективностью своих образов, конечно, обязан Пушкину же. Без этого образца и предтечи искусства Гоголь не был бы тем Гоголем, каким он есть. Прелесть, строгость и чистота формы - те же. Вся разница в быте, в обстановке и сфере действия, - а творческий дух один, у Гоголя весь перешедший в отрицание» (8, 112). Но, по мысли писателя, автор «Ревизора» и «Мертвых душ» воспринял и предельно развил главным образом одну из черт пушкинского творчества -«объективность», т.е. реалистическое изображение действительности. «Подобное сужение у Гоголя диапазона пушкинского творческого духа оценивалось Гончаровым все более отрицательно по прохождении лет и эволюции его собственной манеры», - справедливо отмечает Е.А. Краснощекова . Художественный мир Пушкина, воспринятый Гончаровым как аналог жизненной полноты, оскудевает в творчестве его великого преемника, вырождаясь в «псевдореализм» гоголевской школы. Одна черта, чрезмерно развитая в ущерб прочим, нарушает гармонию целого. Гончаровская идея преемственности, в своем потенциале, заключает в себе зародыш розановской концепции, согласно которой Пушкин был «истинным

23 Краснощекова Е. Указ. соч. С. 224-225. основателем натуральной школы», в чьих творениях воплощена жизнь, перенесенная из действительности. Другой «равнозначащий гений», противоположный первому, «погасил» Пушкина в сознании русских читателей. С его творчества, в существе своем оторванного от связи с действительностью, сужающего и обедняющего ее, начинается потеря вкуса к живой жизни, подмена ее «мечтой», «игрой теней в зеркале». Гоголевская безжизненная ложь силой неизгладимого впечатления надолго затмила живую правду пушкинских образов, «исказив <.> духовный лик нашего общества». Гоголь отклонил путь словесности от «идеала нормального и здорового развития», заложенного Пушкиным, утверждает Розанов, и - в опровержение известного взгляда, согласно которому «вся наша новейшая литература исходит из Гоголя», - выдвигает противоположный тезис: вся она «явилась отрицанием Гоголя, борьбою против него» .

По мысли С.Г. Бочарова, Розанов, сотворивший вослед Достоевскому главный миф русской литературы, не вполне овладел его диалектикой, почему и не уловил амбивалентности крылатой фразы, заключающей в себе одновременно идею преемственности и борьбы: «выйти из Гоголя» значит не только унаследовать темы и образы, но вместе с тем и совершить исход. Философ, чей взгляд на создателя «Шинели» ближе психологической реакции Макара Девушкина, чем мысли самого автора, «плоско понял Гоголя как отрицание», - считает исследователь. Достоевский приходит со словом «восстановление», - «но не обязан ли Достоевский этим своим новым шагом вызову Гоголя», явившемуся «условием <.> восстановления, синтеза пушкинско-гоголевских начал» в творчестве писателя?26

24Краснощекова Е.А. Указ. соч. С. 224.

25 Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития: Литературно-эстетические работы разных лет. М., 1990. С. 226-234.

26 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 146.

Гончаров назван Розановым в числе «мнимых преемников» Гоголя, одним из тех, кто, «поборая» создателя «мертвых душ», «силится восстановить» пушкинскую полноту воплощения жизни.

Намеченная таким образом общая тенденция неизбежно преломляется творческой индивидуальностью писателя, спецификой его художественного мышления. Что касается Гончарова, то, по справедливому замечанию исследователей, для него в значительной степени характерно «постижение

27 законов развития истории» , и «проблемы антропологии неразрывно связаны в его творчестве с проблемами философии истории» . В этом плане и развертывается полемика Гончарова с Гоголем. На раннем этапе отрицание Гоголя в литературе гоголевского периода принимает характер «преодоления через воспроизведение». Такова формула дебюта Достоевского, имеющего своеобразный аналог в предыстории гончаровской романистики, на чем мы подробнее остановимся в первой главе диссертации. Гоголевские начала выражены у истоков трилогии, пушкинские - в заключительном романе, как итог эстетических поисков. Мы показываем, что отказ Гончарова от ложной книжности заключался в преодолении творческого воздействия Гоголя («.трагедия Гоголя есть в известной мере

9Q трагедия жанра», - замечал М.М. Бахтин ), и усвоении онегинской традиции романа как аналога жизни. На этом основана предложенная в работе концепция художественной целостности трилогии.

Предлагаемая концепция трилогии позволяет пересмотреть традиционное отношение к «Обрыву» и его место в творческой эволюции романиста. Как принято считать, за «Обломовым», гончаровским шедевром, следует спад. В основание этого исследовательского канона положен идеологический критерий: обличение крепостнической России сменяется консервативной

27 Мельник В.И. И.А. Гончаров в полемике с этикой позитивизма (к постановке вопроса) // Русская литература. 1990. № 1. С. 44.

28 Васильева С.А. Человек и мир в творчестве И.А. Гончарова. Тверь, 2000. С.4. позицией. Сила научной инерции сказывается в том, что и теперь, когда интерес к писателю возрос необычайно и переосмысление сделалось господствующей тенденцией, «Обрыв» по-прежнему не удостаивается серьезного исследовательского внимания. Третий роман традиционно оценивается как самое слабое творение Гончарова, которое «рядом с "Обломовым" проигрывает и в завершенности постройки, и в цельности

30 главного характера, и в стилистической выверенности» . Даже в работах последних лет несовпадение «Обрыва» с каноническим представлением о «гончаровском романе» осознается сугубо негативно: «. писатель внес в него («Обрыв». - М.Ю.) мотивы, не органичные для его дарования и потому

31 развиваемые без особой художественной убедительности» . В ряде зарубежных исследований «Обрыв», как предтеча романистики XX века, оценивается весьма высоко32. Но в этом случае произведение еще категоричнее отторгается от двух предшествующих и в целом от традиции русского романа XIX века. Мы пытаемся показать, что «Обрыв» как художественный эксперимент, соотносимый с более поздними литературными опытами (например, с «Фальшивомонетчиками» А. Жида или «Степным волком» Г. Гессе), был подготовлен всем предыдущим творчеством Гончарова и, в свою очередь, проложил путь следующему роману - «Необыкновенной истории».

Необыкновенная история» - вероятно, самое сложное произведение позднего Гончарова, terra incognita современного литературоведения. Для той устоявшейся методологии, которая привычно руководствовалась дихотомией формы и содержания, камнем преткновения оказался предельный автобиографизм текста, его документальный характер. Согласно подзаголовку, в основу «Необыкновенной истории» положены «истинные

29 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 471.

30 Краснощекова Е. Указ. соч. С. 358.

31

Краснощекова Е. Указ. соч. С. 357.

32 См.: Lungstad A. and Lungstad S. Ivan Goncharov. New Jork. 1974. P. 164. события», воссозданные в хронологической последовательности, - «голая правда», за которую ручается автор, фактографическая реальность, эмпирическая фабула, и лишь в последние годы за нею начали угадывать «новое явление в литературе», по определению М.В. Строганова33. JIM. Розенблюм впервые представила «Необыкновенную историю» как уникальное явление в художественной прозе XIX века. Прежде естественным и вполне законным представлялось прямое соотнесение литературного текста с действительностью методом наложения, что неизбежно выявляло несоответствие гончаровской «летописи» реальной истории его отношений с Тургеневым. Казалось бы, от этого наблюдения один шаг остается до заключения об эстетическом преображении фактов и, следовательно, художественной природе текста, но, как правило, ученые предпочитают говорить о крайней субъективности писателя вследствие психического расстройства, ссылаясь на богатый материал о «больной душе Гончарова». Здесь проявляется та же тенденция, которую применительно к гоголевскому кризису В.В. Розанов назвал «богом из машины для неумных биографов»34: прибегая к его вмешательству, филолог volens nolens расписывается в своей некомпетентности. Сведенный к одному из своих генетических факторов, гончаровский текст утрачивает статус литературного явления, сохраняя лишь служебное значение информативного источника. В таком качестве «Необыкновенная история» распадается в сознании исследователей на четыре компонента, утративших связь между собой: «печальная летопись» конфликта, творческая история «Обрыва», «песнь больной души» и публицистическое изложение общественных взглядов .

В том, что самое значительное произведение позднего Гончарова, вполне сопоставимое с его романами, осталось практически неизученным, не

•3 о

Строганов М.В. Странствователь и домосед // Литература. 2002. № 16. С. 8.

34 Розанов В.В. Указ. соч. С. 278. последнюю роль сыграли соображения этического характера, вытекавшие из методологической посылки: трактовка «Необыкновенной истории» как слепка с действительности предполагает, что образ автогероя тождествен эмпирической личности писателя. Так, вскоре после смерти Гончарова А.Ф. Кони ознакомился с рукописью и выразил свое впечатление от нее следующим образом: «Мне больно было читать эти мелко исписанные страницы, развертывающие картину крайнего, почти чудовищного самолюбия, зависти, чревоугодничества и эгоизма, картину недружелюбия к людям <.> доходящего до галлюцинаций, до мании преследования, до настоящей клинической картины безумия». И, поскольку вставал вопрос о гончаровском наследии, автор цитаты резюмирует: «Остается 1 oeuvre

О/творчество>- и надо осторожно обойти 1 homme» <человека> . Этот императив и по сей день не утрачивает силы магического круга, блокируя самую возможность непредвзятого изучения «Необыкновенной истории» в свете ведущих литературных тенденций второй половины XIX века.

Явление, пусть и обусловленное болезнью, может оказаться симптоматичным не только в плане диагностики. Как отмечает Ю.М. Лотман, писатели XIX века «сознательно стремятся к неповторимости своих сюжетов. Известная распря , Гончарова и Тургенева наглядно свидетельствует, какие болезненные переживания вызывало даже отдаленное сходство романных сюжетов»37. Автор как категория исторической поэтики приобретает первостепенное значение. Он может именоваться «гением», «властителем дум», «главой новой школы», «первым писателем». Он творец второй, художественной реальности, «целых миров», по выражению

35

Наиболее репрезентативны в этом смысле публикации сокращенного текста «Необыкновенной истории» в обоих восьмитомных собраниях сочинений И.А. Гончарова.

36

И.А. Гончаров в кругу современников: Неизданная переписка. Псков, 1997. С. 449.

37 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. С. 325.

Гончарова. Но можно ли утверждать, что все созданное им безусловно и безраздельно принадлежит ему? Акцентирование индивидуального, уникального, «своего» в творческом процессе обусловила проблему интеллектуальной собственности, если воспользоваться современной терминологией. Вопрос об авторском праве как один из центральных рассматривался на Парижском Литературном конгрессе 1878 г. Гончаров, к тому времени отошедший от текущей действительности, остро отреагировал на это событие. Решение комиссии оградить литературную собственность запретом на присвоение идей и сюжетов звучит в унисон с его побуждениями. Почему же резолюция, направленная против плагиата, вызывает у автора «Необыкновенной истории» возмущение и протест?

Сложная диалектика «своего» и «чужого» еще только уяснялась писателями, подтверждением чему может служить выдержка из статьи М.Е. Салтыкова «Литературные кусты» (1864): «В этом сложном процессе всестороннего развития человека заключается вся его жизнь, и чем более приобретает он знаний, тем шире и яснее становится его умственный кругозор. Что в этом процессе свое и что чужое? С одной стороны, все чужое, потому что не будь этого «чужого», не было бы и своего; с другой стороны, все свое, потому что не будь этого «своего», то не существовало бы (для данного человека) и «чужого»38. Комментируя приведенную цитату, Е.Н. Строганова пишет: «Говоря о сложном процессе взаимодействия «своего» и «чужого», Салтыков имеет в виду не литературное творчество, а общий процесс развития человека. Но широта постановки вопроса дает основание включать в этот процесс самые разные проявления человеческой деятельности, где неизбежно постоянное взаимодействие и взаимопроникновение «своего» и «чужого»39.

Таким образом, гончаровский сюжет о «литературных нравах эпохи» важен и интересен для современной науки как эмпирические истоки теории

38 Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т. М., 1968. Т. 6. С. 513. интертекста. «Необыкновенную историю» следует рассматривать в ее органической причастности литературной жизни XIX века.

Какое место принадлежит этому произведению в эволюции Гончарова? Действительно ли «Необыкновенная история», как это принято говорить, «стоит особняком»40 в творчестве писателя? Вопрос вполне закономерный, но его постановке препятствовало все то же негласное исследовательское табу, наложенное на «песнь больной души». В диссертации будет предложен новый подход к интерпретации произведения. Мы рассматриваем «Необыкновенную историю» среди автокритических текстов 1870-х гг. и пытаемся ввести «печальную летопись» в контекст гончаровской романистики.

Первый угол зрения обусловлен общей тематикой работы: как и известные авторские статьи об «Обрыве», «Необыкновенная история» заключает в себе ретроспективную писательскую рефлексию Гончарова. Но эти тексты реализуют два различных способа осмысления собственного творчества. Автокритические статьи как метатекст служат комментарием к романной трилогии, «печальная» же летопись преломляет творческую историю и художественную структуру «Обрыва» через призму сложных отношений с Тургеневым. В научной литературе отсутствует глубокое комплексное изучение авторской рефлексии романиста, поскольку жесткий критерий психической нормы разграничил гончаровский метатекст и «Необыкновенную историю». Автокритика рассматривалась обособленно и односторонне, преимущественно в содержательном аспекте - как источник изучения романистики и общественных взглядов Гончарова. Наш метод состоит в обращении к внутренней логике, организующей автокритическую мысль писателя, в ее взаимодействии со скрытым сюжетом «Необыкновенной истории». Задача диссертационного исследования

Строганова Евгения. Указ. соч. С. 8.

40 Недзвецкий В.А. Гончаров-очеркист // Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1977. Т. 7. С. 427. заключается в том, чтобы представить гончаровскую рефлексию 1870-х как образ литературного пространства.

Вместе с тем важен и вопрос, случайно ли, что «слепок с действительности» следует за «Обрывом», где писатель выводит и воплощает эстетическую формулу романа-жизни? Мы предлагаем опыт изучения «Необыкновенной истории» как художественного произведения, органически связанного с эволюцией творчества Гончарова и литературным процессом 1860-х-1870-хгг.

Цель диссертационого исследования заключается в том, чтобы показать, как соотношение пушкинских и гоголевских начал создает единое художественное пространство романой трилогии, представить «Необыкновенную историю» как симптоматичное явление литературного процесса пореформенной эпохи и таким образом выяснить, как эволюция гончаровского творчества 1840-х-1870-х гг. соотносится с магистральным сюжетом XIX столетия, запечатлевая историческую диалектику смены литературных эпох: от Пушкина - через Гоголя - к Достоевскому. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Проследить, как книжный характер ранней прозы сменяется более органичным усвоением «чужого слова» в период зрелого творчества;

2. обосновать внутреннее единство «Обыкновенной истории», «Обломова» и «Обрыва», выявляя значение художественного опыта Пушкина и Гоголя в становлении романистики Гончарова;

3. определить место «Необыкновенной истории» в литературном наследии писателя;

4. предложить комплексный анализ ретроспективной автокритической рефлексии Гончарова включая «Необыкновенную историю».

Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена инновативным прочтением романного творчества Гончарова:

- новой трактовкой проблемы художественной целостности романной трилогии с учетом пушкинско-гоголевского контекста;

-интерпретацией жанровой специфики «Необыкновенной истории» как «жизни-романа» и уяснением ее роли в литературном наследии Гончарова

Научная новизна работы обусловлена тем, что здесь предложена инновативная концепция творческой эволюции Гончарова. Мы показываем, что отказ Гончарова от ложной книжности заключался в преодолении творческого воздействия Гоголя и усвоении онегинской традиции романа как аналога жизни. На этом основана предложенная в работе концепция художественной целостности трилогии. «Необыкновенная история» вписана в творческую эволюцию писателя и его автокритический метатекст, а также в литературный контекст и интеллектуальную атмосферу 1870-х гг.

Теоретической и методологической основой работы явились труды М.М. Бахтина, Я.С. Билинкиса, С.Г. Бочарова, Е.А. Краснощековой Ю.М. Лотмана, В.В. Розанова, Б.М. Энгельгардта, Е.Г. Эткинда.

Цели и задачи исследования обусловили структуру работы, которая состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Три этапа творческой эволюции Гончарова - ранняя проза, романная трилогия и автокритическая проза - последовательно рассматриваются в трех главах диссертации. В первой главе изучаются принципы работы Гончарова с литературным материалом в период творческого самоопределения. Во второй рассматриваются пушкинские и гоголевские истоки гончаровской романистики. В третьей главе анализируется образ литературного пространства в автокритике писателя включая «Необыкновенную историю».

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Юдина, Мария Борисовна

Заключение

Мы попытались выяснить специфику обращения Гончарова к «чужому слову» и определить место писателя в литературном пространстве XIX века. Анализ ранних прозаических опытов писателя показывает, что Гончаров изначально воспринимает действительность через призму «второй реальности». Его первые повести насквозь литературны, но еще не диалогичны. «Вырабатывая перо» и «одолевая технику», начинающий автор делает свои вещи из чужого материала. Образчиком гончаровских «компиляций» может служить «Счастливая ошибка», сюжет которой составлен путем контаминации «Горя от ума» и «Невского проспекта». Молодому писателю свойственно было использовать чужие тексты как строительный материал. И переход к романистике оказывается связан именно с тем, что «чужое слово» приобретает порождающее значение: перенесенное на новую почву, оно пускает корни и приносит плод. Таким «генеративным» художественным текстом явился для Гончарова гоголевский «Миргород».

Подобно Достоевскому, Гончаров входит в большую литературу отрицанием Гоголя. Его несостоявшимся дебютом был роман «Старики», замысел которого непосредственно предшествует «Обыкновенной истории». Эпистолярные свидетельства позволяют предположить в «Стариках» прямой отклик на «Старосветских помещиков» Гоголя. Автор уничтожил незавершенный роман, и, если верить биографам, к 1844 г. со «Стариками» «было покончено навсегда». Но есть основания полагать, что все обстояло несколько сложнее. Мы имеем дело с тем случаем, когда «чужое слово», вначале лежащее на поверхности, затем редуцируется или уходит в подтекст творчества, но не утрачивает своего влияния, скорее даже усиливает его. Оно становится сродни подсознательному импульсу, который всегда коренится глубже, чем любое осознанное побуждение. Замысел романа «Старики» опосредовал связь гончаровской романистики с «Миргородом», наиболее значимым для писателя гоголевским текстом. Как представляется, автор «Стариков» открыто борется с Гоголем в унаследованном от него материале, преодолевая художественную концепцию «Старосветских помещиков» через «воспроизведение» их образной структуры. Гоголевскому эсхатологизму противопоставляется возможное возвращение социального человека к нравственным первоначалам, и его «восстановление» происходит в провинции. Такова была идея ненаписанного романа, ставшая концептуальным зерном последующей трилогии. В своей работе мы прослеживаем путь писателя к её убедительному пластическому решению. «Обыкновенная история» рассматривается нами как сюжетная инверсия «Стариков», в которых предполагалось изобразить героев, на закате жизни поселившихся в деревне, где они, очистившись от душевного сора, «сделались лучше». «Обломов» утверждает незыблемость цикла в человеческой жизни - вопреки художественной логике «Миргорода», согласно которой идиллическая цикличность не выдерживает натиска «всеистребляющего времени».

Немногочисленные приметы гоголевского присутствия в «Обрыве» мы рассматриваем диалектически - как знак совершившегося преодоления Гоголя. Именно такова функция пассажа о «старичках». Представленные крупным планом в гоголевской повести, они скромно и незаметно доживают свой век в «широкой раме» гончаровского романа. Гоголь, со своим жанровым мышлением, вытесняется на периферию художественного пространства «Обрыва». Старосветская идиллия, поставленная у истоков эсхатологической концепции миргородского цикла, Гончаровым изображается как одна из форм бесконечно многообразной и неисчерпаемой жизни, своеобразным аналогом которой выступает итоговый роман трилогии.

Как роман-жизнь «Обрыв» восходит к «Евгению Онегину». Можно сказать, что в скрытом виде он заключает в себе пушкинско-гоголевскую миф(ологему): уйти от Гоголя - значит вернуться в до-гоголевское состояние, к Пушкину, обрести «утраченный рай». Но нельзя войти дважды в одну и ту же реку - и история литературы вносит свои объективные поправки. Человек эпохи «потерянного рая» делается рефлектирующей личностью, и это благоприобретенное свойство обусловило неизбежную трансформацию онегинской традиции в «Обрыве», который создавался как роман, осложненный жанровой рефлексией - метатекстом. В отличие от «Онегина», роман Гончарова не создаёт иллюзии самой жизни - напротив, рождает впечатление искусственной постройки. Но эта постройка - если вдуматься в её конструктивное решение - создаёт модель внелитературной действительности.

Таким образом, идея трилогии - от Сна к Пробуждению -реализуется как движение от гоголевской ложной книжности, «сужающей» действительность, к пушкинской полноте художественного воплощения жизни. Тем самым творчество Гончарова подтверждает розановскую трактовку литературной эпохи 1840-х - 1870-х гг.: первоначальный протест (попытка разрушить гоголевский мир изнутри в «Стариках») постепенно приводит романиста к «преодолению» Гоголя через исторически неизбежную модификацию онегинской традиции.

На протяжении 1870-х гг. Гончаров создаёт художественную концепцию всего литературного столетия: «пушкино-гоголевская школа» в «Необыкновенной истории» подготавливает освоение писателем психологических открытий Достоевского. Завязкой сюжета служит ситуация «Моцарта и Сальери». Но первоначальная расстановка действующих лиц не предопределяет исход конфликта, поскольку пушкинские прообразы не подавляют личности героев «Необыкновенной истории», не мешают им оставаться самими собой. Пользуясь свободой, Гончаров и Тургенев реализуют действие «маленькой трагедии» в травестийном плане. «Сальери» присваивает шедевр, похищая вместе с ним чужую славу, и объявляет «Моцарта» завистником; тот, в свою очередь, разоблачает козни соперника - и тоже предстаёт самозванцем. Конфликт двух художников оборачивается распрей «микроскопических личностей», повестью о том, как поссорился Иван Александрович с Иваном Сергеевичем. Пушкинские реминисценции вытесняются гоголевским предтекстом. Во всём, начиная с «тезоименитства», проявляется телесная слитность героев «Необыкновенной истории» с гоголевскими персонажами, переопределяющая развитие событий вплоть до отсутствия развязки. Безысходная тяжба малороссийских помещиков и все предшествующие ей сюжетные коллизии оживают в перипетиях «Необыкновенной истории», по отношению к которой заключительная повесть «Миргорода» выступает сценарием, расписывающим роли и обстановку действия. «Эксперты» представляют поветовый суд, так П.В. Анненков персонифицирует посреднические усилия миргородской общественности, будущий историк литературы, прямой адресат текста, символизирует высшую инстанцию - гражданскую палату. Гончаровская «летопись» служит убедительным подтверждением мысли В.В. Розанова о «впечатывающей силе» гоголевских образов: запоминаясь в силу своей карикатурной безжизненности до мельчайших подробностей, они обладают особой воспроизводимостью. «Гениальная клевета на человеческую природу» (В.В. Розанов) должна воплотиться, чтобы стать правдой, которую и констатирует беспощадный к себе Гончаров устами потомка: «Станем мы разбирать, как поссорились между собою какие-то два литературные Ивана Иваныча и Ивана Никифоровича.» (105).

Но герой, узнавший своё отражение в гоголевском зеркале, перестаёт быть гоголевским героем, - тот и вовсе лишён возможности увидеть себя со стороны. Ощутив Гоголя своим метафизическим творцом, Гончаров как действующее лицо «Необыкновенной истории» становится персонажем раннего Достоевского. В образе автогероя «Необыкновенной истории» явственно проступает и Макар Девушкин, с его оглядкой на чужое слово, и «главнейший подпольный тип» Яков Петрович Голядкин. «Поворот» осуществляется как обращение от внешнего человека к внутреннему, так что «Необыкновенная история» - четвёртый гончаровский роман - заключает в себе вполне «достоевский» опыт «преодоления» Гоголя путём «воспроизведения». Подобно «Двойнику», «Необыкновенная история» - это «роман сознания»: как отмечает JI.M. Розенблюм, единственную и несомненную реальность здесь составляет душевная жизнь Гончарова, и нет необходимости в её эмпирическом обосновании. Обострённо рефлектирующий автогерой сознаёт, что краеугольный камень его личности образует «чудовищное самолюбие», проглядывающее в самоуничижении, умалении своего писательства. «Я не Пушкин, не Гоголь», - спешит оговориться Гончаров, — но один из тех, чьи сочинения «не доживут до будущего поколения» (105). Но I самоуничижительные словесные формулы служат маскировкой его амбициозной идеи, которую персонифицирует Тургенев. Автор

Необыкновенной истории» исподволь проводит мысль, что Тургенев невольно превознёс его всем образом своих действий: «счёл за колоссальный талант» и «полжизни положил» (117), чтобы завладеть гончаровским добром, вытеснив соперника из литературы. Корифей, гений, при жизни занявший почётное место на писательском Олимпе, глава новой школы в русской и французской беллетристике - всеми этими регалиями самозванец обязан своему неиссякаемому источнику - Гончарову. Не будь его двойника, автогерою «Необыкновенной истории» заполнить собой всю литературу.

Предложенная в нашей работе интерпретация «Необыкновенной истории» предполагает новую концепцию эволюции гончаровского творчества, согласно которой после «Обломова» талант писателя не оскудевает, а, напротив, набирает силу, перерастая канонический тип «гончаровского романа». Молодой провинциал искушается Петербургом - и если не становится хуже (Александр Адуев), то, по крайней мере, и не делается лучше (Обломов); а между тем, Петербург, идущий с веком наравне, противопоставляется отсталой провинции, изображенной в традициях идиллического жанра. Такова классическая гончаровская схема, и она присутствует в «Обрыве» как «книжная ложь», разоблачаемая «романом-жизнью». Эстетическое «переосвещение» собственных литературных штампов приводит к изменению поэтики романа, главным содержанием которого становится сопоставление искусства и жизни.

В «Обрыве» автор достигает новой высоты, а между тем исследователи, обнаружив обломки «гончаровского романа», приходят к несправедливому заключению о творческой деградации Гончарова. Смелый приём соавторства героя, позволяет писателю воплотить в построении «Обрыва» идею романа как единственно возможного аналога жизни. Жизнь, представшая в «наготе её правды»,

Но захотят ли потомки вообще прочесть завещанный им документ? - Гончаров перехватывает чью-то реплику, самую, должно быть, уничижительную: «Станем мы разбирать, как поссорились между собою какие-то два литературных Ивана Иваныча и Ивана Никифоровича: кому охота! Ваши сочинения не стоят старого ружья и свиньи Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича!» (105). Здесь необходимо уточнить наш исходный тезис: Гончаров узнает себя не в «Миргороде» непосредственно - он видит свой гоголевский прообраз, отраженный зеркалом чужого сознания. Приведенная цитата - это точка зрения человека, который посмотрит на гончаровскую исповедь свысока, как бы в микроскоп, - и обнаружит там мелочь, поданную крупным планом.

Тот же, кто возьмет на себя роль судьи, прежде всего выразит недоверие к гончаровским побуждениям: «не о себе ли я хлопочу?» -«Нет, я и теперь, при жизни, мало хлопочу о своей литературной репутации, - старается разубедить автор. - <.>3ачем же мне лезть на пьедестал после смерти?» (106). Гончаров, непоколебимо убежденный в достоверности своей неправдоподобной правды, тем не менее совершенно не утрачивает чувства реальности. Будущий читатель, наделенный острым критическим восприятием, проводит самые неприятные для писательского самолюбия исторические параллели. Например: «Да ведь и Шекспир, и Пушкин, и Гоголь - скажут мне -делали то же самое, что сделал Тургенев: брали у бездарных или малодаровитых писателей.». Потомок не приминет напомнить эпизод из творческого общения гениев: «.Гоголю, говорят, Пушкин дал сюжет «Мертвых душ»!» (110-111). Затем Гончаров приводит еще одну возможную точку зрения, с позиций объективной пользы: «.И ты (т.е. я) хорошо сделал, что выболтал Тургеневу свой громоздкий роман, как

38 Там же. С.70. хорошо и он сделал, что поделился и что все это дало новый толчок французской литературе.» (110).

Трудно придумать такое возражение, которое оказалось бы непредвиденным для автогероя. Наконец, Гончаров приготовляется услышать именно то, чего более всего опасается. Навязчивая идея завершает свой круг: «Может быть, ты сам <.> из натасканных воротников, шапок и муфт сшил соболью шубу - и теперь хочешь приписать это другому?» (106-107). Гончаров полагает, что единственным бесспорным доказательством оригинальности его таланта могло бы стать новое большое произведение, но «далее писать не могу», - признается он. Прежде создатель «Обломова» формулировал кредо писательской объективности — «не ведаю, что творю» (курсив наш. - М.Ю.). Теперь же акцент смещается: автор «Необыкновенной истории» не ведает того, что творит, искренне не догадывается, что написал-таки свой четвертый роман, сюжет которого невольно подарил ему Тургенев, искупивший тем самым свой «плагиат».

И это, пожалуй, единственная не предусмотренная им точка зрения.

Известно, как откликается на свое изображение в литературе наивный читатель Девушкин. Комфортно ли чувствует себя в зеркальном мире Достоевского искушенный читатель Гончаров? Было бы странно ожидать от автора рецензий в духе первого Достоевского героя, однако он предоставляет нам догадываться и строить предположения на основании косвенных суждений. Примечательно уже то, что «Бедные люди» и «Двойник» упоминаются именно в «Необыкновенной истории», в контексте краткого, вскользь, рассуждения о писателях-современниках. Каков же смысл и тон этих упоминаний? - «Из Достоевского я прочел «Бедных людей», где было десяток живых страниц, и потом, когда он написал какого-то «Голяткина» да «Прохарчина», я перестал читать его и только прочел превосходное и лучшее его сочинение - «Мертвый дом», а затем доселе ничего не читал, ни «Преступлений и наказаний», которые, говорят, очень хороши, и ничего дальше» (45).

Итак, Гончаров сообщает, что не читал - или практически не читал - Достоевского. Это поразительное признание звучит не столько констатацией, сколько вызовом, и не одному Достоевскому - всему образованному кругу, всей русской литературе, не принявшей его. Но, как представляется, приведенные слова не следует толковать буквально, полностью доверяя автору, как делает это JL Розенблюм. В глаза бросается логическая неувязка: «Мертвый дом» назван не только превосходным, но и лучшим сочинением Достоевского, что предполагает сравнение с другими его произведениями. Значит, все-таки читал? Возможно, гончаровское заявление относится к тому типу негативных высказываний, на которые провоцировал писателя именно Достоевский. Напомним один эпизод их общения, зафиксированнный последним. 9 апреля 1876 г. Достоевский писал Х.Д. Алчевской: «Я на днях встретил Гончарова, и на мой искренний вопрос: понимает ли он все в текущей действительности или кое-что уже перестал понимать, он мне прямо ответил, что многое перестал понимать. Конечно, я про себя знаю, что этот большой ум не только понимает, но и учителей научит, но в том известном смысле, в котором я спрашивал (и что он понял с 1А слова <.>) он, разумеется, - не то что не понимает, а не хочет понимать»39. Так и за словами «перестал читать» и «не читал» явственно слышится «не принимаю». Отторжение Достоевского с еще большей силой обнаруживается в тональности высказывания.

39 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 29 (II). Л., 1989. С. 77-78.

Усиленное отрицание, нарочитое пренебрежение, демонстративное равнодушие, переиначенные названия - не слишком ли много для нескольких строк? Как отмечает JI.M. Розенблюм, автогерой «хочет как бы отстраниться от мира Достоевского»40. Чувствуется, что к эстетическому неприятию примешивается затаенная личная неприязнь. Не объяснимая биографическими фактами, она развивается из того же зерна, из которого вырастает девушкинское отвращение к Гоголю. Достоевский не «подсмотрел» гончаровскую жизнь; автор «Двойника» и «Записок из подполья», употребляя его же слово, «напророчил» душевную драму своего современника. И Гончарову вовсе не нужно было прочесть всего Достоевского, чтобы узнать в его герое свое подобие.

40 Розенблюм Л.М. Указ. соч. С. 154. обнаруживает свои «романические» свойства. Тем самым «Обрыв» как «роман-жизнь» подготавливает следующее литературное явление в творчестве Гончарова - «жизнь-роман»: «Необыкновенную историю». Условное тождество первичной и вторичной реальности в «Обрыве» (содержание «провинциальных» частей которого ещё не преобразовано Райским в художественное произведение, следовательно, представлено как эмпирическая действительность), сменяется нераздельностью искусства и жизни в «Необыкновенной истории», которая уже не нуждается ни в творческом вымысле, ни в сюжете как таковом (сюжет дает сама жизнь). Найденная в «Обрыве» формула романа осуществляется здесь ещё более радикально - как уничтожение эстетической дистанции, что означает не отмену условности, а многократное, многоступенчатое её усложнение по сравнению с предшествующим романом. В 1850-1870-е гг. гончаровскую поэтику определяет новое понимание эстетических отношений, глубоко органичное его дарованию. Утверждая себя, идея нерасторжимости в творчестве искусства и жизни требует сложного конструктивного решения, чтобы создать затем новый тип условности, нематериализованной в специфически литературном построении текста, что мы и наблюдаем в «Необыкновенной истории». Эмпирическое существование Гончарова становится литературной экзистенцией писателя, жизнью-романом, имманентной художественной реальностью, которая в своём саморазвитии воплощает «необыкновенную историю» русской литературы XIX века. Так обе линии нашего исследовательского сюжета сходятся на последнем романе - заключительной части гончаровской тетралогии.

Необыкновенная история» принадлежит не только к романистике Гончарова. В единстве с метатекстом 1870-х гг. «печальная летопись» образует сложное внутренне противоречивое целое, драматический сюжет ретроспективной писательской рефлексии Гончарова, интригу которого составляет борьба противоположных начал - разрушения и созидания, «мелочного анализа» и «крупного синтеза». Так, в итоговой автокритической статье «Лучше поздно, чем никогда» писатель создаёт образ литературного пространства по принципу концентрических кругов - вокруг «Обрыва»: художественную идею «Обрыва» проясняет ближайший контекст гончаровского творчества; трилогия, в свою очередь, включается автором в сюжетное поле русской литературы XIX века, принадлежащей единому «миру творческих типов» «начиная с гомеровских <.> героев» (8, 139). Таким образом, центробежные силы выстраивают художественное пространство, в то время как центростремительные обеспечивают структурную целостность конкретного произведения в метатексте по поводу «Обрыва». Гончаров, вероятно, одним из первых, на многие десятилетия предвосхитил теорию интертекста; но важнее другое: гончаровская «теория» получена эмпирическим путём, выведена непосредственно из его писательской практики.

Наглядным подтверждением небытия художественного текста вне общелитературного пространства служит «Необыкновенная история», развивающая противоположные тенденции - эмпирическое (в связи с «Обрывом») отрицание интертекстуальных связей, логическим следствие которого становится «химическое разложение» текста романа.

Писательская рефлексия Гончарова в целом, как совокупность синтетической и аналитической линий, утверждает диалогическую природу художественного творчества: очерк «Лучше поздно, чем никогда» - напрямую, «Необыкновенная история» - в форме доказательства от противного. Цель автокритического очерка -показать «Обрыв» как структурное целое, и решение этой задачи предполагает выстраивание литературного пространства; с другой стороны, отрицание интертекстуальных связей в «Необыкновенной истории» неизбежно ведёт к деструктуризации романа.

Борьба противоположных тенденций в гончаровском метатексте преодолевается стихийным творческим синтезом: смерть литературы не уничтожает, но обновляет её в скрытом, пушкино-гоголевско-достоевском сюжете «Необыкновенной истории». «Художническим инстинктом» романист постиг историческую диалектику литературного процесса на верховном уровне связи и смены его центральных имен: Гоголь является в творчестве Гончарова как отрицание Пушкина, а Достоевский приходит с «поправкой» Гоголя. Таким образом, романная тетралогия, являясь принадлежностью русского литературного пространства XIX века, создает в то же время его метауровень.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Юдина, Мария Борисовна, 2003 год

1. Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1952-1955.

2. Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1977-1980.

3. Гончаров И.А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. СПб. Тт. 1, 2,4.

4. Гончаров И.А. и Романов К.К. Неизданная переписка. К. Р. Стихотворения. Драма. Псков, 1993.

5. Гончаров И.А. Литературно-критические статьи и письма. Л., 1938.

6. Гончаров И.А. Нимфодора Ивановна: Повесть. Избранные письма. Псков, 1992.

7. Гончаров И.А. Обрыв. М., 1988.

8. Гончаров И.А. Необыкновенная история (Истинные события) // Сборник Российской публичной библиотеки: Материалы и исследования. Пг., 1924. Т. 2. Вып. 1. С. 7-189.1. Книги

9. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1994.

10. Алексеев А.Д. Библиография Гончарова. Гончаров в печати. Печать о Гончарове (1832-1964). Л., 1968.

11. Алексеев А.Д. Летопись жизни и творчества И.А. Гончарова. М.;Л., 1960.

12. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960.

13. Анненкова Е.И. Аксаковы. СПб., 1998.

14. Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Л., 1990.

15. Батюшков К.Н. Сочинения: В 2 т. М., 1989.

16. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

17. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963.

18. Боткин В.П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984.

19. Бочаров С.Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов. М., 1985.

20. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М., 1974.

21. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999.

22. Бунин И. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М., 1990.

23. Бурсов Б.И. Критика как литература. Л., 1976.

24. Васильева С.А. Человек и мир в творчестве И.А. Гончарова: Учебное пособие. Тверь, 2000.

25. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1994.

26. И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969.

27. И.А. Гончаров в кругу современников. Неизданная переписка. Псков, 1997.

28. И.А. Гончаров и И.С. Тургенев: По неизданным материалам Пушкинского дома. Пг., 1923.

29. И.А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И.А. Гончарова. Ульяновск, 1994.

30. И.А. Гончаров: Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 года. Ульяновск, 1992.

31. Горелов А. Очерки о русских писателях. Л., 1968.

32. Григорьев Аполлон. Избранные произведения. Л., 1959.

33. Демиховская О.А. Неизвестная повесть И.А. Гончарова «Нимфодора Ивановна» //Русская литература. 1960. № 1. С. 139-144.

34. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972.

35. Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М., 1988.

36. Евгеньев-Максимов В.Е. И.А. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. М., 1925.

37. Егоров Б.Ф. О мастерстве литературной критики. Л., 1980.

38. Есаулов И.А. Эстетический анализ литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). Кемерово, 1991.

39. Жуковский В.А. Собрание сочинений: В 4 т. М.; Л., 1959.

40. Золотусский И. Монолог с вариациями. М., 1980.

41. Ильин В.Н. Продолжение «Мертвых душ» у Гончарова // Возрождение. Париж, 1963. 3 139. С. 43-70.

42. Интертекстуальные связи в художественном тексте: Сборник научных трудов. СПб., 1993.

43. История русской критики: В 2 т. М., Л., 1958.

44. Карандашова О.С. Художественное пространство «украинских» сборников Н.В. Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород»): Автореф. дис. канд. филол. наук. Тверь, 2000.

45. Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М., 1989.

46. Котельников В.А. Иван Александрович Гончаров: Книга для учащихся старших классов. М., 1993.

47. Краснощекова Е А. Иван Александрович Гончаров. Мир творчества. СПб., 1997.

48. Краснощекова Е.А. «Обломов» И.А. Гончарова. М., 1970.

49. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе. М., 1965.

50. Кулешов В.И. Этюды о русских писателях: исследования и характеристики. М., 1982.

51. Литературное наследство. Т. 87. Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890-х годов. М., 1977.

52. Лотман Л.М. Реализм в русской литературе 60-х годов XIX века. Л., 1974.

53. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988.

54. Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.

55. Лощиц Ю.М. Гончаров. М., 1986.

56. Ляцкий Е. Гончаров. Жизнь, личность, творчество: Критико-биографические очерки. СПб., 1912.

57. Ляцкий Е.А. Роман и жизнь: Развитие творческой личности И.А. Гончарова: 1812-1857. Прага, 1925.

58. Майков А. Н. Избранные произведение. Л., 1977.

59. Манн Ю. Диалектика художественного образа.М., 1987.

60. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М., 1988.

61. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М., 1976.

62. Мельник В.И. Этический идеал И. А. Гончарова. Киев, 1991.

63. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995.

64. Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров романист и художник. М., 1992.

65. Нечаева B.C. Ранний Достоевский. 1821-1849. М., 1979.

66. Никишов Юрий. Поэт, Онегин и Татьяна. Тверь, 1998.

67. Описание библиотеки Ивана Александровича Гончарова: Каталог. Ульяновск, 1987.

68. Острогорский В. Этюды о русских писателях. И.А. Гончаров. М. 1888.

69. Отрадин М.В. Проза И.А. Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994.

70. Переписка И.С. Тургенева: В 2 т. М., 1986.

71. Пиксанов Н.К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. Л., 1968.

72. Покровский В. Иван Александрович Гончаров. Его жизнь и сочинения. Сборник историко-литературных статей. М., 1912.

73. Проблемы писательской критики. Душанбе, 1987.

74. Прокопенко З.Т. М.Е. Салтыков-Щедрин и И.А. Гончаров в литературном процессе XIX века. Воронеж, 1989.

75. Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л., 1962.

76. Пушкин. Сочинения: В 16 т.. М., 1937.

77. Розанов В.В. Мысли о литературе. М., 1989.

78. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития: Литературно-эстетические работы разных лет. М., 1990.

79. Роман И.А. Гончарова «Обломов» в русской критике. Л., 1991.

80. Рыбасов А. И.А. Гончаров. М., 1962.

81. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т. М., 1965.

82. Семенова Н.В. Цитата в художественной прозе (На материале произведений В. Набокова). Тверь, 2002.

83. Сердюкова О.И. Гончаров-романист: Учебно-методическое пособие. Самара, 1994.

84. Соловьёв Е. И. А. Гончаров. Его жизнь и литературная деятельность: Библиографический очерк. СПб., 1895.

85. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972.

86. Станюта А.А. Постижение человека: Творчество Достоевского 18401860-х годов. Минск, 1976.

87. Старосельская Н.Д. Роман И.А. Гончарова «Обрыв». М., 1990.

88. Строганов М. В. Человек в русской литературе первой половины XIX века. Тверь, 2001.

89. Строганова Е.Н. История русской литературы первой трети XIX века. Тверь, 2001.

90. Строганова Евгения. «Современная идиллия» М.Е. Салтыкова-Щедрина в литературном пространстве. Тверь, 2001.

91. Творчество Н.В. Гоголя и современность. Нежин, 1989.

92. Тихомиров В.Н. И.А. Гончаров: Литературный портрет. Киев, 1991.

93. Турбин В.Н. Герои Гоголя. М., 1983.

94. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: в 28 т. Письма: в 13 т. М.; Л., 1960.

95. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

96. Утевский Л.С. Жизнь Гончарова. М., 1931.

97. Цейтлин А.Г. И.А. Гончаров. М., 1950.

98. Цейтлин А.Г. Становление реализма в русской литературе (русский «физиологический очерк»). М., 1965.

99. Чемена О.М. Создание двух романов: Гончаров и шестидесятница Е.П. Майкова. М., 1966.

100. Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л., 1969.

101. Lungstad A. and Lungstad S. Ivan Goncharov. New York, 1974.1. Статьи

102. Алексеев А., Наумов А. «Неправосудие, величайшее в свете несчастье.»: Право в творчестве Н.В. Гоголя // Социалистическая законность. 1981. № 10.

103. Анненский И.Ф. Эстетика «Мертвых душ» и её наследие // Аполлон. 1911. №8.

104. Бак Д.П. «Дворянское гнездо» и «Обрыв»: Об историко-литературном смысле конфликта И.С. Тургенева и И.А. Гончарова // Проблемы литературных жанров: Материалы УП научной межвузовской коференции. Томск, 1992. С. 68-70.

105. Бак Д.П. Иван Гончаров в современных исследованиях // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 364-369.

106. Батюто А.И. «Отцы и дети» Тургенева и «Обрыв» Гончарова (Философский и эстетический опыт сравнительного изучения) // Русская литература. 1991. № 2. С. 3-24.

107. Беленький Г.И. К изучению романа И.А. Гончарова «Обломов» // Русская словесность. 1997. № 1. С. 43 -48.

108. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М., 1953 1959.

109. ЮГБилинкис Я. С. О творческом методе Гончарова (к выходу «Избранных трудов» Б.М. Энгельгардта) // Русская литература. 1997. № 1. С. 238-239.

110. Билинкис Я.С. Роман, который был предсказан: «Обломов» Гончарова // Звезда. 1992. № 9. С. 201-205.

111. Бочаров С. Холод, стыд и свобода (История литературы sub specie Священной истории) // Вопросы литературы. 1995. Вып. V. С. 126158.

112. Булгарин Ф.В. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. Спб., 1847. №81, 12 IV. С. 322-323.

113. Бухаркин П.Е. «Образ мира, в слове явленный.»: (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX начала XX века. СПб., 1992. С. 119-130.

114. Бухаркин П.Е. Постижение Гончарова // Русская литература. 1996. № 3. С. 260-264.

115. Бухаркин П.Е. Стиль «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова // Вопросы русской литературы. Респ. Межвед. Науч. сборник. Львов, 1979. Вып. 1 (33). С. 69-76.

116. Вильчинский В. О письмах Н.Ф. Павлова к Н.В. Гоголю (1847): К оценке современниками «Выбранных мест из переписки с друзьями» // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1963. Т. 22. Вып. 5. С. 428-431.

117. Гаршин Е.М. Неразгаданная книга // Исторический вестник. СПб., 1895. №3. С. 883-889.

118. Гейро Л.С. История создания и публикации романа «Обломов» // Гончаров И.А. Обломов: Роман: В 4 ч. Л., 1987.

119. Гейро Л.С. О проблемах научного издания Гончарова // Русская литература. 1982. № 3. С. 119-135.

120. Гейро Л.С. Роман И.А.Гончарова «Обрыв» и русская поэзия его времени // Русская литература. 1974. № 1. С. 61-74.

121. Гинзбург Л.Я. Белинский в борьбе с запоздалым романтизмом // Гинзбург Лидия. О старом и новом: Статьи и очерки. Л., 1982. С. 229245.

122. И.А. Гончаров в неизданных письмах, дневниках и воспоминаниях современников (Публикация Н.Г. Розенблюма) // Русская литература. 1969. № 1.С. 164-171.

123. Груздев А.И. К вопросу о замысле романа И.А.Гончарова «Старики» (Письмо В.А. Солоницина к И.А.Гончарову) // Вопросы изучения русской литературы XI -XX веков. М.; Л., 1958. С. 332-335.

124. Демиховская О.А. Традиции Гоголя в творчестве И.А. Гончарова 1840-х годов (Очерк «Иван Савич Поджабрин» // Учен. зап. Пермского ун-та. 1960. Т. ХШ. Вып. 4. С. 86-92.

125. Демиховская О.А. Раннее творчество И.А. Гончарова // Материалы юбилейной Гончаровской конференции. Ульяновск, 1963. С. 54-86.

126. Денисова Э.И. Пушкинские цитаты и реминисценции в «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова // Филологические науки. 1990. № 2. С. 26-36.

127. Деркач С.С. И.А. Гончаров и кружок Майковых // Учен. Зап. Ленингр. ун-та. Сер. филол. наук. 1971. № 355. Вып. 76. С. 18 -38.

128. Десницкий В.А. Трилогия Гончарова // Десницкий В.А. Статьи и исследования. Л., 1979. С.76-85.

129. Дмитриев В. Пародийный эпилог «Обрыва» // Литературная учёба. 1987. №2. С. 219-221.

130. Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? // Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 т. М.; Л., 1961. Т. 4. С. 307-344.

131. Докусов A.M. Мастерство сюжета Н.В. Гоголя в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» // Проблемы теории и истории литературы. М., 1971. С. 61-73.

132. Дружинин А.В. «Обломов». Роман И.А.Гончарова // Дружинин А.В. Литературная критика. М., 1983. С. 43-57.

133. Евстратов Н.Г. О соотношении природы и быта в романах И.А. Гончарова// Филологические науки. 1976. № 5. С. 19-27.

134. Егоров Б.Ф. Кого пародировал Н.Г. Чернышевский в рецензии на книгу Н. Готорна? // Вопросы изучения русской литературы XI-XX веков. М.; Л., 1958. С. 48-51.

135. Ерофеев В. Розанов против Гоголя // Вопросы литературы. 1987. № 8. С. 146-175.

136. Живолупова Н.В. Исповедальное повествование и проблема авторской позиции («Записки из подполья» Ф.М. Достоевского) // Типологические категории в анализе литературного произведения как целого. Кемерово, 1983. С. 100-107.

137. Злочевская А.В. Образ антигероя в повестях и рассказах Ф.М. Достоевского // Филологические науки. 1983. № 2. С. 22-29.

138. Зыкова Г.В. Герой как литератор и повествование как проблема в романе И.А. Гончарова «Обрыв» // Гончаровские чтения. 1995-1996 гг. Ульяновск, 1997. С. 78-86.

139. Иваницкий А.И. Текст и прототекст: Смысловые уровни «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя // Вестник Московского ун-та. Сер. 10. Журналистика. 1992. № 1. С.24-37.

140. Иванов Г.В. О скрытой полемике с Гоголем в рассказе Ф.М. Достоевского «Господин Прохарчин» // Русская литература XIX-XX веков. Л., 1971. С. 15-21.

141. Иезуитова Р.В. Светская повесть // Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973. С. 169-200.

142. Кантор В.К. Долгий навык к сну (Размышления о романе И.А. Гончарова «Обломов») // Вопросы литературы. 1989. № 1. 149-185.

143. Карташова И.В. И.А. Гончаров // Русский романтизм: Учебное пособие. М., 1974. С. 268-276.

144. Кертман Л. Грибоедовские образы в трактовке И.А. Гончарова // Учен. зап. Пермского ун-та. 1967. № 155. С.157-182.

145. Ковач А. О смысле и художественной структуре повести Достоеского «Двойник» // Достоевский. Маткериалы и исследования. Л., 1976. Т. 2. С. 57-66.

146. Косталевская М. Дуэт-дуэль (Моцарт и Сальери Пушкина) // Вопросы литературы. 1994. Вып. 2. С. 117-128.

147. Котельников В.А. Гончаров как цензор // Русская литература. 1991. № 2. С. 24-51.

148. Котельников В.А. О духовном пути Гоголя // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1996. №2 . С. 150-154.

149. Краснощёкова Е. Национальная ментальность, прогресс и религия («Фрегат «Паллада»» И.А. Гончарова) // Русская литература. 1993. № 4. С. 66-79.

150. Краснощёкова Е. «Семейное счастие» в контексте русского «романа воспитания» (И.А. Гончаров и Л.Н. Толстой) // Русская литература. 1996. №2. С. 47-66.

151. Краснощёкова Е. «Фрегат «Паллада»»: путешествие как жанр (Н.М. Карамзин и И.А. Гончаров) // Русская литература. 1992. № 4. С. 50-62.

152. Криволапов В.Н. Вспомним о Штольце // Русская литература. 1997. № 3.С. 33-45.

153. Криволапов В.Н. Ещё раз об «обломовщине» // Русская литература. 1994. № 2. С. 21-41.

154. Купреянова Е.Н. «Мертвые души» Н.В. Гоголя (Замысел и его воплощение) // Русская литература. 1971. № 3.С.62-74.

155. Лаврецкий А. Эстетические идеи Гончарова // Лаврецкий А. Эстетические взгляды русских писателей. М., 1963. С. 71-90.

156. Лежнев С.П. Проблемы писательской критики (На материале творчества И.А. Гончарова) // Русская литературная критика. Саратов, 1994. С. 82-89.

157. Лихачев Д. С. Нравоописательное время у Гончарова // Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 25-46.

158. Лурье С. Необыкновенная история: О прозе И.А. Гончарова // Звезда. 1994. №5. С. 202-204.

159. Ляпушкина И.Е. Идиллический хронотоп в романе И.А. Гончарова «Обломов» // Вестник Ленинградского университета. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. 1989. Вып. 2. С. 27-33.

160. Ляцкий Е.А. Очерки жизни и творчества Гончарова: Гончаров и Тургенев // Современник. 1912. № 2. С. 61-68.

161. Манн Ю. Как построены «Мертвые души» // Литературная учеба. 1984. №3. С. 157-166.

162. Манн Ю.В. Утверждение критического реализма. Натуральная школа // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М., 1982. Т. I. С. 234-292.

163. Маркович В.М. Схема и дискуссия в романах натуральной школы (Герцен и Гончаров) // Маркович В.М. И.С.Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50-е годы). Л., 1982. С. 64-109.

164. Маркович В.М. Тема искусства в русской прозе эпохи романтизма // Искусство и художник в русской прозе первой половине XIX века. Л., 1989. С. 157-169.

165. Мельник В.И. Античность в романе И.А. Гончарова «Обломов» (к вопросу о своеобразии типизации) // Структура литературного произведения. Владивосток, 1983. С. 86-96.

166. Мельник В. В поисках человека: Размышления о трилогии И.А. Гончарова («Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв») И Волга. 1997. № 6. С. 178-183.

167. Мельник В.И. И.А. Гончаров в полемике с этикой позитивизма // Русская литература. 1990. № 1. С. 34-45.

168. Мельник В. И.А. Гончаров и А.Ф. Кони: Неопубликованные письма // Волга. 1985. № 12. С. 163-165.

169. Мельник В.И. Философские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обломов» // (К вопросу о соотношении «социального» и «нравственного» в романе) // Русская литература. 1982. № 3. С. 81-99.

170. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.

171. Микешин М.И. Союз Моцарта и Сальери: (Философский комментарий к трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери») // Философские науки. 1989. № 6. С. 14-19.

172. Миллер О.Ф. И.А. Гончаров // Миллер О.Ф. Публичные лекции. Русская литература после Гоголя. СПб., 1874. С. 19-39.

173. Мухамидинова Х.М. Повествовательное слово в раннем творчестве И.А. Гончарова // Жанрово-стилевая эволюция реализма: Сборник научных трудов. Фрунзе, 1988.

174. Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров и Жорж Санд: «Обрыв» и «Мопра» // Вестник МГУ. Филология. 1996. № 2. С. 96-107.

175. Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров и русская философия любви // Русская литература. 1993. № 1. С. 48-60.

176. Недзвецкий В.А. Права на личность и ее тайны: Молодой Ф.М. Достоевский//Русская словесность. 1995. № 1. С. 13-21.

177. Новак О.С. О некоторых особенностях романтической поэтики Гоголя: Специфика художественного пространства в повести «Старосветские помещики» // Романтизм в литературном движении. Тверь, 1997. С. 135-141.

178. Одиноков В.Г. Психологическое и социологическое в романе И.А. Гончарова «Обломов» // Одиноков В.Г. Художественная системность русского классического романа. Новосибирск, 1976. С. 128-144.

179. Окрейц С.С. Новые романы старых романистов // Дело. 1869. № 9.

180. Орнатская Т.И. «Обломок» ли Илья Ильич Обломов? // Русская литература. 1991. № 4. С. 229-230.

181. Отрадин М.В. Роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история» // Русская литература. 1993. № 4. С. 35-65.

182. Отрадин М.В. «Сон Обломова» как художественное целое (некоторые предварительные замечания) // Русская литература. 1992. № 1. С. 317.

183. Пашкова Г.Р. «Подпольный» герой в структуре повести «Записки из Подполья» Ф.М. Достоевского // Учен. зап. Горьк. ун-та. 1972. Вып. 132. С. 93-101.

184. Первая международная конференция, посвященная памяти И.А. Гончарова (Бамберг (Германия), окт. 1991) / Р.Ю. Данилевский, Т.И. Орнатская, Г.А. Тиме, В.А. Туниманов // Русская литература. 1992. № 1.С. 240-241.

185. Переверзев В.Ф. К вопросу о монистическом понимании творчества Гончарова // Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский: Исследования. М., 1982.

186. Пиксанов Н.К. Белинский в борьбе за Гончарова // Учен. зап. Ленингр. ун-та. 1941. № 76. Вып. 11. С. 57-87.

187. Писарев Д.И. Писемский, Тургенев и Гончаров; Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова II Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. М., 1955. Т. I.

188. Пономарев Г.И. Проблемная статья в критическом творчестве И.А. Гончарова // Вопросы русской литературы. Львов. 1981. Вып. 2 (38). С. 73-77.

189. Поспелов Г.Н. Творчество И.А. Гончарова // Поспелов Г.Н. История русской литературы XIX века. Т. 2. Ч. 1. М., 1962. С. 460-514.

190. Пруцков Н.И. Из очерков по истории русской литературы второй половины XIX века. Русская литература 1856-1861 годов // Русская литература. Труды Отдела новой русской литературы. Т. 1. М.;Л., 1957. С. 125-128.

191. Райнов Т. «Обрыв» Гончарова как художественное целое // Вопросы теории и психологии творчества. Харьков, 1920. Т. 7.

192. Розенблюм JI.M. «Необыкновенная история» (Душевная драма Гончарова в свете психологических открытий Достоевского) // Вопросы литературы. 1996. Вып. 3. С. 128-157.

193. Савинков С.В., Фаустов А.А. Категории «начала» и «конца» в гоголевском «Миргороде» // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Материалы Второй конференции. Тверь, 1998. С. 113116.

194. Сарнов Б. Непрочитанные классики: «Обломов» // Литература: Приложение к газете «Первое сентября». 1994. № 32. С. 2-3.

195. Сахаров В.И. «Добиваться своей художественной правды.»: Путь И.А. Гончарова к реализму // Контекст. 1991: Литературно-теоретические исследования. М., 1991. С. 118-134.

196. Сила поэтической формулы: (О трактовках трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери») // Театр. 1992. № 3. С. 70-72.

197. Скабичевский А. Старая правда // Отечественные записки. 1869. Кн. 10. Отд. 2. С. 189-237.

198. Соллертинский Е. О композиции «Мертвых душ» // Вопросы литературы. 1959. № 3. С.116-129.

199. Соловьев Владимир. О Моцарте и Сальери: (К анализу «маленьких трагедий А.С. Пушкина) // Аврора. 1974. № 6. С.60-67.

200. Сомов В.П. Пушкинские традиции в прозе И.А. Гончарова 30-х годов // Учен. зап. Моск. пед. ин-та. 1969. № 315. С. 303-311.

201. Сомов В.П. Три повести три пародии (О ранней прозе И.А. Гончарова) // Очерки по истории русской литературы. Ч. 1. М., 1967. С. 108-127.

202. Сорокина В. Творчество И.А. Гончарпова в западногерманской критике: Обзор //Вопросы литературы. 1990. № 9. С. 251-257.

203. Старостина Г.В. «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя и «Обломов» Гончарова // Традиции в контексте русской культуры: Сборник статей и материалов. Череповец, 1993. Ч. I.

204. Строганов Михаил. Странствователь и домосед // Литература. 2002. № 16. С. 5-8.

205. Таборисская Е.М. О понятии «пространство героя» (на материале романа И.А. Гончарова «Обломов») // Проблема автора в художественной литературе. Воронеж, 1974. Вып. 4. С.43-65.

206. Телетова Н.К. «»Гений и злодейство»: (О трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери») // Звезда. 1990. № 6. С. 175-181.

207. Тер-Микельян С.Г. Больная душа Гончарова // Русский филологический вестник. 1917. № 1-2. С. 20-46.

208. Тирген П. Обломов как человек-обломок (К постановке проблемы «Гончаров и Шиллер») // Русская литература. 1990. № 3. С. 18-33.

209. Тихомиров В.Н. Гоголь и Гончаров (проблема «романтизма в реализме») // Творчество Н. Гоголя и современность. Нежин, 1989.

210. Тихомиров В. Традиции романтизма в творчестве Тургенева и Гончарова // Второй межвузовский сборник. Орел, 1968. С. 72-86.

211. Трофимов Е.А. Религиозно-культурная семантика самозванчества в произведениях Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского // Творчество писателя и литературный процесс: Язык литературы; Поэтика. Иваново, 1995. С.22-35.

212. Утин Е.И. Литературные споры нашего времени // Вестник Европы. 1869. № 11. С. 347-374.

213. Фёдорова А.В., Гуськов Ю.С. Международная конференция, посвящённая 180-летию со дня рождения И.А. Гончарова. // Русская литература. 1992. № 4. С. 229-233.

214. Цебрикова М.К. Псевдоновая героиня («Обрыв», роман Гончарова) // Отечественные записки. СПб. 1870. № 5, отд. II., 24-53.

215. Цейтлин А.Г. «Счастливая ошибка» Гончарова как ранний этюд «Обыкновенной истории» // Творческая история: Исследования по русской литературе. М., 1927. С.124-153.

216. Чавдарова Дечка. Шпонька и Обломов отсутствие чтения (отказ от чтения) // Russian literature. Croatian and Serbian Polish XLIX - III. 2001. C. 315-325.

217. Черепнин Л.В. Исторические взгляды Гоголя // Вопросы истории. 1964. № 1. С. 75-97.

218. Чернец Л.В. Читатели и критики в художественном изображении: Очерк И.А. Гончарова «Литературный вечер» // Читатель в творческом сознании русских писателей. Калинин, 1986. С. 133-148.

219. Шелгунов Н. Талантливая бесталанность. // Дело. 1869. № 8. С. 1-42.

220. Шенрок В. Н.В. Гоголь // Русская старина. СПб., 1902. № 2.

221. Эволюция главного героя романа И.А. Гончарова «Обломов» // Базанова А.Е. и др. Отечественная литература: Для поступающих в вузы. М., 1994. С. 56-58.

222. Энгельгардт Б.М. «Фрегат «Паллада»» // Энгельгардт Б.М. Избранные труды. СПб., 1995. С.225-269.

223. Эткинд Е.Г. И.А. Гончаров // Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв. М., 1998. С.115-167.1. Авторефераты

224. Балакшина Ю.В. Комическое в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история» (Юмор как эстетическая доминанта художественного целого): Автореф. канд. филол. наук. СПб., 1999.

225. Постнов О.Г. Эстетика И.А. Гончарова: Автореф. канд. филол. наук. Новосибирск, 1990.

226. Сальман Юсеф Али. Стиль Гончарова-романиста: Автореф. канд. филол. наук. М., 1991.

227. Седельникова О.В. Ф.М. Достоевский и кружок Майковых. К проблеме своеобразия мировоззренческих и эстетических позиций писателя: Автореф. канд. филол. наук. Томск, 2001.

228. Фаустов А.А. Роман И.А. Гончарова «Обломов»: художественная структура и концепция человека: Автореф. канд. филол. наук. Тарту, 1990.1. Справочная литература

229. Русский биографический словарь / Под ред. Н.П. Чулкова. Репринтное издание. М., 1997. Гоголь Гюне.

230. Русские писатели: Биобиблиографический словарь: В 2 т. М., 1990.

231. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М., 1989.

232. Эстетические отношения искусства и действительности: Словарь-справочник. Тверь, 1998.