Познание на основе рационального скептицизма и онтологии субъективного субстанциализма (философские основания современного познания) тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.01, кандидат наук Ярцев, Рустэм Альбертович

• Ярцев, Рустэм Альбертович
• кандидат наук
• 2017

Оглавление диссертации кандидат наук Ярцев, Рустэм Альбертович

ВВЕДЕНИЕ.................................................................................3

ГЛАВА I. ПРОБЛЕМА УНИВЕРСАЛЬНОГО НАУЧНОГО МЕТОДА И ПУТИ ЕЕ РЕШЕНИЯ................................................................15

1.1. Проблема универсального научного метода и ее значение для познания: содержательный аспект..................................................................15

1.2. Ретроспективный анализ универсальности известных методов организации научной деятельности...................................................54

1.3. Ретроспективный анализ универсальности известных методов научного познания.....................................................................................73

1.4. Обоснование возможности существования универсального метода

научного познания........................................................................107

ГЛАВА II. УНИВЕРСАЛЬНЫЙ НАУЧНЫЙ МЕТОД И ЕГО ОБОСНОВАНИЕ.................................................................................131

2.1. Содержание универсального научного метода и его когнитивное значение....................................................................................131

2.2. Дуализм здравого смысла как основа научной рациональности.........160

2.3. Принципы двух видов разума и их значение для познания...............185

2.4. Применение универсального метода в когнитивной практике некоторых

организаций...............................................................................215

ГЛАВА III. СУБЪЕКТИВНЫЙ СУБСТАНЦИАЛИЗМ КАК НАУЧНАЯ ОНТОЛОГИЯ...........................................................................241

3.1. Научная онтология, ее предпосылки и смысл................................241

3.2. Известные онтологии и их научность..........................................269

3.3. Онтологические основания субъективного субстанциализма............301

3.4. Субъективный субстанциализм и виртуальное бытие......................324

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.........................................................................348

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ............................................................355

ПРИЛОЖЕНИЕ.........................................................................385

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Познание на основе рационального скептицизма и онтологии субъективного субстанциализма (философские основания современного познания)»

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена тем сложным положением, в котором современная философия оказалась по отношению к научному познанию. С одной стороны, исследованиями ХХ века была обоснована принципиальная недостоверность философского знания, что сразу же породило сомнения в научности философии, которая зачастую стала пониматься как сфера мировоззренческих установок, открытых результатам ненаучных когнитивных практик. С другой стороны, философия постнеклассической науки еще не предложила новую интерсубъективно значимую теорию демаркации и обоснования научных знаний, которая бы соответствовала актуальным на сегодняшний день требованиям релятивизма и скептицизма в познании. По указанным причинам философия уже не занимает в современной культуре того почетного места «науки наук», которое отводилось ей в Новое время, а сохраняющееся формальное причисление к ряду научных дисциплин только возбуждает подозрение ее в лженаучности. Такое падение общественного авторитета, конечно, не несет угрозы существованию философии как познавательной дисциплины, проблематику которой отважится «расплетать» еще не одно поколение исследователей, однако четко выраженная тенденция отторжения этой дисциплины специалистами частных наук и широкой публикой угрожает существенным замедлением прогресса в данной области.

Незавидна научная репутация философии и в нашей стране, где десятилетия советской власти не только нанесли непоправимый ущерб свободному всестороннему развитию этой дисциплины, но и заложили в ней чуждые науке традиции, подменяющие беспристрастный поиск истины политически ангажированным применением наперед заданных догм. Марксизм, навязанный отечественной философии в качестве монополии на истину и заслонивший собой все остальные учения, неизбежно создал превратное представление о целях, задачах и методах философского

познания мира у поколения, прошедшего идеологическую обработку в системе советского образования. Негативные же последствия этой обработки проявляются как в неоправданном отрицании за философией статуса науки, так и в сохранении под видом истин здравого смысла ряда философских идей, использование которых в качестве базиса для научного познания представляет собой сегодня анахронизм: к последним могут быть отнесены, например, идеи существования единого материального мира и достижимости объективной истины о нем, отказа от релятивизма и скептицизма в познании. Такой здравый смысл еще более далек от философии современного постмодернизма, чем сциентистский взгляд на науку, что не добавляет в нашем обществе популярности ни постмодернизму, ни философии в целом.

Сложившееся положение дел неблагоприятно как для самой философии, так и для общества, подлинные интересы которого требуют разработки философских оснований научного познания и, в частности, прояснения отношений между философией и наукой. Решение этой важной проблемы невозможно без установления внеисторического критерия демаркации научного и ненаучного видов познания, для чего требуется выявить и соотнести между собой не только их методологии, но также предметные области. Эти задачи и решаются в настоящем исследовании.

Степень научной разработанности проблемы. Необходимость демаркации знаний по критерию достоверности понималась уже во времена античности, когда Платон и Аристотель проводили различие между «истинным» знанием и «ненадежным» мнением, однако систематический поиск универсального метода, призванного установить достоверную научную истину, противопоставив ее всем прочим сведениям, начинается лишь в Новое время. Как известно, тогда сформировались два главных направления поисков такого метода. Первое, рационалистическое направление уделяло основное внимание построению процедур дедуктивного вывода, соблюдение которых гарантировало бы не только истинность, но также интерсубъективный характер приобретаемых научных знаний. Оно

представлено такими именами, как Р. Декарт, Б. Спиноза, Г. Лейбниц, И. Кант, Г. Гегель, Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер, Э. Гуссерль1.

Помимо Р. Декарта как родоначальника направления особое место в данном списке занимает И. Кант, который не только ввел в качестве универсальной схемы познания критический метод, но и обусловил достоверность его применения «здоровым рассудком», которым должен обладать субъект науки или теоретический субъект. Тем самым философ вступил в полемику с представителями Шотландской школы, которая основывала науку на здравом смысле, понимаемом как совокупность представлений для успешного ведения практических дел. Данная полемика сохраняет свою актуальность, поскольку вопрос о происхождении когнитивных норм науки так и не был однозначно решен. Изучением философского наследия И. Канта занимались К. Фишер, В. Ф. Асмус, В. В. Васильев, И. С. Нарский, Т. И. Ойзерман, В. C. Швырев и многие другие исследователи2. Проблематику здравого смысла затрагивали в своих исследованиях Д. Юм, Т. Рид, Д. Битти, Д. Э. Мур, Б. Рассел, В. В. Васильев, А. А. Гагаев, П. А. Гагаев, А. Ф. Грязнов, Р. А. Мигуренко, Ю. Е. Милютин, Л. И. Яковлева и другие .

Другое направление - линия британского эмпиризма и позитивизма -стремилось к достоверности научных знаний через создание интерсубъективных процедур регистрации чувственного опыта и индуктивной обработки получаемых при этом эмпирических данных. Свой вклад в это направление внесли Ф. Бэкон, Д. Локк, Д. Беркли, Д. Юм,

1 Декарт Р. Рассуждение о методе // Соч. в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1. С. 250-296.; Кант И. Критика чистого разума // Соч. в 6 т. М.: Мысль, 1964. Т.3. С. 69-756; Гуссерль Э. Избранные работы. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. 464 с. и др.

Фишер К. История новой философии. М.: Директмедиа Паблишинг, 2008. 1 электрон. опт. диск (DVD-ROM); Васильев В. В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс -Традиция, 2009. 272 с.; Философия Канта и современность. Под общ. ред. Т.И. Ойзермана. М.: Мысль, 1974. и др.

3 Рид Т. Исследование человеческого ума на принципах здравого смысла. СПб: «Алетейя», 2000. 352 с.; Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. К.: Ника-Центр, 1997. 560 с.; Мигуренко Р. А. Здравый смысл как предмет философской рефлексии // Вестник Томского государственного университета, 2013. № 370. С. 38-45 и др.

О. Конт, Д. С. Милль, Э. Мах, Р. Авенариус, А. А. Богданов, В. В. Лесевич, П. С. Юшкевич, Л. Витгенштейн, М. Шлик, Р. Карнап и другие философы1. Однако критиками позитивизма была показана недостаточность индуктивного вывода для получения и обоснования достоверности знаний, что опровергло не только позитивизм, но и возможность противопоставления науки ненаучным когнитивным практикам по критерию гарантированного достижения истины в познании. Основной вклад здесь внес К. Поппер, который также сформулировал проблему демаркации научного познания, предложив ее собственное решение, основанное на фальсификационизме и универсальном когнитивном методе «проб и ошибок»2.

Критика первоначальной версии фальсификационизма привела к усовершенствованию этой доктрины И. Лакатосом, предложившим в качестве универсального средства демаркации науки и объяснения роста научного знания методологию научно-исследовательских программ. Альтернативный фальсификационизму способ решения проблемы нашел Ф. Гонсет, осуществивший экспликацию когнитивных норм научной рациональности в виде аналогичной методу «проб и ошибок» процедуры «четырех фаз». На роль универсального научного метода претендовали также системный подход, диалектический, гипотетико-дедуктивный и другие методы, однако ни одному из них не удалось осуществить адекватную принятым традициям демаркацию науки. Ряд авторов - М. Полани, Н. Хэнсон, Т. Кун, С. Тулмин, Х. Патнэм, В. Н. Порус, В. С. Степин, А. Л. Никифоров и другие3 - опровергает существование такого метода: наиболее последовательным и известным критиком научной рациональности является П. Фейерабенд, отстаивавший необходимость «анархизма» в науке.

1 Юм Д. Трактат о человеческой природе // Соч. в 2 т. М.: «Мысль», 1966. Т. 1. 847 с.; Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 3-74; Русский позитивизм (В. В. Лесевич, П. С. Юшкевич, А. А. Богданов) / Под ред. С. С. Гусева. СПб.: Наука, 1995. 362 с. и др.

Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. М.: Эдиториал УРСС, 2002. 384 с.; Предположения и опровержения: Рост научного знания. М.: ООО «Издательство АСТ»: «Ермак», 2004. 638 с. и др.

Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. 345 с.; Тулмин Ст. Человеческое понимание. М.: Прогресс, 1984. 328 с.; Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания. М.: ООО «АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ», 2007. 413 с. и др.

Большинство же исследователей склоняется к тому, что рациональные нормы научного познания существуют, но культурно и исторически изменчивы. Разработкой методологии науки занимались В. И. Аршинов, О. Е. Баксанский, В. Н. Бондаренко, О. А. Брильц, У. С. Вильданов, Б. С. Галимов, В. В. Ильин, В. П. Казарян, И. Т. Касавин, А. Н. Кочергин,

A. Ф. Кудряшев, В. А. Лекторский, Р. Х. Лукманова, Е. А. Мамчур, Л. А. Маркова, Л. А. Микешина, В. В. Миронов, А. Б. Невелев,

B. Я. Перминов, Б. И. Пружинин, Р. Ю. Рахматуллин, М. А. Розов, В. С. Степин, К. Н. Суханов, В. С. Хазиев, Э. Г. Юдин и многие другие1.

Несмотря на обозначенную позицию, ряд исследователей (В. В. Ильин, В. С. Степин, Л. Б. Султанова и др.) не отрицает существования культурно и исторически инвариантных норм научности, что позволяет предположить и существование среди последних универсального научного метода. При этом возможность использования в качестве оснований науки выдвинутой М. Полани концепции личностного знания вскрывает проблемный характер требования интерсубъективности, традиционно предъявляемого к научному знанию, а для установления когнитивных норм науки оказывается полезной аналогия между научным исследованием и разбирательством по судебному делу. Несмотря на то, что указанная аналогия была использована многими авторами (Ж. Брикмон, В. А. Лекторский, М. Полани, А. Сокал, С. Тулмин и др.), никто не обосновывал с ее помощью существование универсального метода науки, а выводили, чаще всего, обратное.

С проблемой демаркации научного и ненаучного познания связана проблема онтологий, адекватных данным разновидностям когнитивных практик. Для обоснования науки в разное время было предложено множество онтологических концепций, не допускающих в рамках выбранного подхода никакой возможной альтернативы и ограничивающихся интерсубъективным описанием реальной действительности: такие концепции не соответствуют

1 Пружинин Б. И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. 423 с.; Султанова Л. Б. Неявное знание в развитии математики: монография. Уфа: РИЦ БашГУ, 2009. 260 с.; Степин В. С., Елсуков А. Н. Методы научного познания. Минск: «Вышэйшая школа», 1974. 152 с. и др.

современным представлениям о плюрализме точек зрения в науке, личностном характере научного знания и необходимости познания объектов, выходящих за пределы реального. От некоторых из этих недостатков свободны онтологии нового рационализма и радикального конструктивизма, заменяющие реальный познаваемый объект его конструируемой схемой. Свой вклад в развитие данных направлений внесли Г. Башляр, П. Бернайс, Ф. Варела, П. Ватцлавик, Э. Глазерсфельд, Ф. Гонсет, У. Матурана, Г. Рот, Х. Ферстер и другие1. Однако известные конструктивистские концепции не поддерживают неявно принятую в науке репрезентативную схему познания и встречают возражение со стороны практического разума.

Еще одним перспективным направлением исследований по решаемой проблеме является разработка онтологий, выходящих за пределы объективной реальности в сферу небытия. Такие онтологии предложили А. Мейнонг, Г. М. Легошин, Р. А. Нуруллин, А. И. Селиванов, Н. М. Солодухо, А. Н. Чанышев и другие исследователи : представленные решения также ориентированы на интерсубъективность и должны быть приведены в соответствие с личностным характером научного знания. Эти и иные важные онтологические вопросы обсуждали в своих работах

A. А. Гагаев, Б. С. Галимов, А. Ф. Кудряшев, М. С. Кунафин, А. В. Лукьянов, Д. А. Нуриев, Р. Ю. Рахматуллин, И. Г. Ребещенкова, В. Н. Сагатовский,

-5

B. В. Соколов, С. Цоколов, М. Р. Шарипов, М. Эпштейн и другие авторы . Отдельно следует отметить такое важное направление современных исследований, как виртуалистика, в котором существенные результаты

1 Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. 376 с.; Абушенко В. Л. Гонсет Фердинанд [Электронный ресурс]. URL: http://www.socionic.ru/index.php/g/6460-gonset (дата обращения 31.01.2015); Watzlawick P. (Hrsg.). Die erfundene Wirklichkeit. Muenchen: Piper Verlag, 1998. 10. Aufl. S. 9-39 и др.

Мейнонг А. О теории предметов // Эпистемология и философия науки. 2011. № 1. С. 202-229; Селиванов А. И. Бытие и постижение развивающихся миров. Уфа: Изд-во БашГУ, 1998. 360 с.; Солодухо Н. М. Философия небытия. Казань: Изд-во КГТУ, 2002. 146 с. и др.

Кунафин М. С. Эволюция принципа объективности: изд-е Башкирск. ун-та. Уфа, 1998. 316с.; Сагатовский В. Н. Триада бытия. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. 123 с.; Цоколов С. Дискурс радикального конструктивизма. Традиции скептицизма в современной философии и теории познания. Muenchen: PHREN-Verlag, 2000. 332 c. и др.

получили Д. Дойч, О. И. Елхова, Н. А. Носов, М. Ю. Опенков, С. В. Орехов, С. С. Хоружий и ряд других философов1.

Итак, несмотря на значительное количество работ по теории познания и онтологии в настоящее время отсутствуют адекватные сложившимся традициям решения проблем демаркации науки, существования универсального научного метода и соответствующих научному познанию онтологий, что обуславливает необходимость в дальнейших исследованиях.

Объектом диссертационного исследования является процесс познания как совокупность науки и ненаучных когнитивных практик.

Предметом исследования выступает процесс экспликации, обоснования и применения универсального метода науки как средства демаркации научного и ненаучного познания.

Цель исследования - разработка философской концепции, обосновывающей демаркацию основных видов познания и предметную область их применения.

Данная цель достигается решением следующих задач:

- формирование методологических основ исследования когнитивных принципов научного и ненаучного познания;

- анализ существующих подходов к решению проблемы универсального метода науки;

- экспликация универсального научного метода и установление его когнитивного значения;

- обоснование эксплицированного метода и выяснение его происхождения;

- демаркация основных видов ненаучного познания;

- установление онтологии, в наибольшей степени отвечающей интересам науки;

- исследование приложения разработанной концепции к решению актуальных теоретических и практических проблем.

1 Дойч Д. Структура реальности. Москва-Ижевск: РХД, 2001. 179 с.; Елхова О. И. Подходы к исследованию виртуальной реальности. Уфа: Гилем, 2008. 104 с.; Хоружий С. С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // [Электронный ресурс]. URL: http:// http://synergia-isa.ru/?page_id=4301 (дата обращения 30.03.2015) и др.

Теоретические и методологические основы. Основные теоретические принципы и методы исследования базируются на результатах, полученных авторитетными учеными и прошедших достаточную апробацию. Данные результаты, содержащиеся в специальной литературе, были критически проанализированы диссертантом и дополнены рядом новых принципов, обоснование которых приведено в настоящей работе.

Во-первых, при формировании теоретико-методологических основ исследования диссертант использовал принципы эмпиризма, критицизма, скептицизма и релятивизма в познании, закон достаточного основания, корреспондентскую и когерентную концепции истины, концепцию личностного знания, дуализм теоретического и практического субъекта, принцип первенства практического разума, когнитивные и прагматические принципы здравого смысла, интенциональный, эссенциалистский и конструктивистский подход в онтологии, принцип полионтичности и некоторые другие принципы. Это позволило создать философскую концепцию, адаптирующую подход классической науки к современным условиям, когда осознается невозможность достижения объективной истины.

Во-вторых, при разработке указанной концепции диссертант опирался на современную общенаучную методологию, включающую трехзначную логику науки, системный и проектный подход, принципы управления, методы восходящего и нисходящего проектирования, рефлексии и аналогий, идеализации и абстрагирования, индукции и дедукции, гипотетико-дедуктивный метод и методы организации научных исследований. Это позволило привести разработанную концепцию в соответствие с когнитивными и организационными нормами современной науки.

В-третьих, разработка концепции и ее приложений потребовала от диссертанта введения новых методологических принципов, которые предусматривают демаркацию когнитивного и организационного аспектов научного исследования, профессионального и любительского уровней научного познания, а также конструирование онтологии при помощи триады категорий бытия, небытия и потенциального бытия. Это позволило не только раскрыть содержание универсального научного метода, но и выяснить его

происхождение из здравого смысла человеческой природы, показав при этом связь метода с ненаучными когнитивными практиками.

Осуществляя экспликацию универсального метода, автор опирался на труды Аристотеля, В. Л. Абушенко, Ж. Брикмона, Л. Витгенштейна, Р. Декарта, А. А. Ивина, И. Канта, И. Т. Касавина, Т. Куна, И. Лакатоса, Р. Мертона, Н. В. Мотрошиловой, А. М. Новикова, Д. А. Новикова, Х. Патнэма, М. Полани, К. Р. Поппера, В. Н. Поруса, Г. И. Рузавина,

A. Сокала, В. С. Степина, Л. Б. Султановой, С. Тулмина, П. Фейерабенда,

B. С. Швырева, Э. Г. Юдина, Я. С. Яскевич и других исследователей.

Обосновывая эксплицированный метод, диссертант пользовался трудами В. Ф. Асмуса, В. В. Васильева, Х. Г. Гадамера, Р. Декарта, И. Канта, Г. В. Лейбница, В. А. Лекторского, Р. А. Мигуренко, Ю. Е. Милютина, М. Полани, К. Р. Поппера, Т. Рида, С. Тулмина, П. Фейерабенда, К. Фишера и других авторов, Положениями о диссертационном совете и о порядке присуждения ученых степеней, законодательством Российской Федерации.

Разрабатывая и применяя соответствующую методу онтологию, автор использовал работы Р. Ф. Абдеева, П. К. Анохина, Г. Башляра, Э. Гуссерля, Ф. Брентано, Д. Дойча, О. И. Елховой, А. Ф. Кудряшева, М. С. Кунафина, Г. В. Лейбница, Д. Локка, А. Мейнонга, Н. А. Носова, С. В. Орехова, Ч. С. Пирса, Плотина, А. Пуанкаре, Б. Рассела, В. Н. Сагатовского, А. И. Селиванова, Н. М. Солодухо, А. Д. Урсула, С. С. Хоружего,

C. Цоколова, А. Н. Чанышева, П. С. Юшкевича и другие.

Научная новизна исследования. В диссертационном исследовании разработана философская концепция, обосновывающая демаркацию науки и ненаучных когнитивных практик при помощи следующих положений, составивших научную новизну исследования:

- обоснован подход к проблеме универсального научного метода, предусматривающий разделение научной деятельности на познание и его организацию, демаркацию профессионального и любительского научного познания, применение принципов скептицизма и релятивизма в науке;

- на основе предложенного подхода выявлен универсальный метод науки, состоящий из этапов постановки вопроса, выдвижения гипотез, их

проверки и синтеза ответа, скептической рефлексии над ответом, который реализует в научном познании принцип рационального скептицизма;

- установлено, что применение данного метода носит личностный характер, но не препятствует поиску интерсубъективного научного знания, обеспечивая демаркацию и обоснование результатов исследования, а также ранжирование последних на истины, (явные) гипотезы и ложные положения;

- вскрыт дуализм здравого смысла как совокупности когнитивных установок, направляющих теоретическую и практическую деятельность человека, осуществлена демаркация познавательного и практического видов здравого смысла, а также показана возможность противоречия между ними;

- обосновано происхождение универсального научного метода из здравого смысла, в связи с чем установлено, что данный метод находит временный непротиворечивый компромисс между скептицизмом теоретического и догматизмом практического разума;

- обнаружена аналогия между эксплицированным научным методом и процедурами разбирательства по диссертационным и судебным делам, доказывающая универсальный характер рационального поиска истины, основанного на здравом смысле;

- уточнено понятие научной онтологии как онтологии, которая представляет собой гипотетическое научное знание, соответствующее выявленному методу и используемое в качестве базиса для обоснования научного познания, установлены принципы и предпосылки такой онтологии;

- сформулированы требования к научной онтологии, которые определяют ее личностный и трансцендентный характер, проблематичность и соотносимость с другими онтологиями, соответствие трехзначной логике науки, полионтичность, сохранение возможности мирового единства;

- в качестве такой онтологии выдвинута и обоснована концепция субъективного субстанциализма, предлагающая субъекту познания возможность конструирования познаваемых объектов как гипотетических сущностей при помощи категорий бытия, небытия и потенциального бытия;

- обоснована применимость данной концепции для конструирования виртуального бытия, рассматриваемого как «бытие в небытии», что

соответствует традиционному пониманию виртуальности и преодолевает недостатки некоторых известных концепций современной виртуалистики.

Теоретическая и практическая значимость. Научная значимость работы состоит в том, что предложенная философская концепция уточняет ряд известных результатов и расширяет возможности дальнейших исследований по ряду направлений, существующих в онтологии и теории познания. Во-первых, эксплицированный метод научного познания устраняет ограничения известных методологических процедур, препятствующие их универсальному применению, что позволяет получить новое решение такой актуальной проблемы философии науки, как демаркация научного познания и соответствующего знания, которое нуждается в обсуждении. Во-вторых, демаркация познавательного и практического здравого смысла не только обеспечивает возможность решения проблем происхождения и обоснования науки, остающихся нерешенными со времен исследований Шотландской школы, но и стимулирует познавательную активность в данной предметной области. В-третьих, экспликация метода открывает возможности построения научной философии, что позволяет решить проблему демаркации философии и науки, имеющую также актуальное практическое значение. В-четвертых, установление аналогии между научным методом и процедурой судебного разбирательства открывает возможности для дальнейшего уточнения предложенной экспликации метода. В-пятых, концепция субъективного субстанциализма развивает в онтологии конструктивистский подход, а определение научной онтологии допускает здесь разработку альтернативных концепций, также пригодных в качестве основания науки.

Практическая значимость работы связана с высокой актуальностью исследуемых проблем обоснования и демаркации науки, от решения которых зависит место последней в человеческой культуре. При этом четкое определение границ и возможностей научного познания позволяет избежать крайностей сциентизма и постмодернизма, преодолев как завышенные ожидания, так и пренебрежительное отношение к науке, что является важным условием обеспечения ее устойчивого прогресса в интересах общества. Одновременно не ущемляются и интересы ненаучных

когнитивных практик, за которыми остается право претендовать на установление истины там, где здравый смысл человека бессилен. Организация же философских исследований на научных принципах позволит восстановить доверие к философии как фундаментальной дисциплине, которая должна быть полноценно представлена в академических и образовательных программах. Также и материалы настоящего исследования могут быть использованы в преподавании курсов по онтологии и теории познания, философии, методологии и организации науки.

Апробация работы. Основные идеи диссертации были изложены в докладах и выступлениях на международных, всероссийских, региональных и межвузовских конференциях, заседаниях круглых столов и семинарах, в том числе: на Всероссийской научно-практической конференции «Мировоззренческие основания человеческой деятельности на рубеже XXI века» (Уфа, 1997); Международной теоретической конференции «Философия и религия на рубеже тысячелетий» (Уфа, 1999); Международной молодежной научно-технической конференции «Интеллектуальные системы управления и обработки информации» (Уфа, 1999); Международной научной конференции «Философия в XXI веке. Онтология, творчество и гуманизм» (Уфа, 2006); Республиканской научно-практической конференции «Философская мысль и философское образование в республике Башкортостан: история и современность» (Уфа, 2006); Региональной научно-практической конференции «Шолоховские чтения» (Уфа, 2006); Российской научно-практической конференции с международным участием «Философская мысль и философия языка в истории и современности» (Уфа, 2008); Международной конференции «Информационные технологии интеллектуальной поддержки принятия решений» (Уфа, 2014, 2015); VII Российском философском конгрессе «Философия. Толерантность. Глобализация. Восток и Запад - диалог мировоззрений» (Уфа, 2015); Методологическом семинаре «Проблема обоснования знания» (Уфа, 1998, 2008, 2009, 2012); Семинаре Башкирского отделения научного совета по методологии искусственного интеллекта РАН (Уфа, 2006, 2012, 2014).

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Ярцев, Рустэм Альбертович, 2017 год

3) составляется библиографический список литературных источников;

4) уясняются явления, процессы, предметы и методы исследования;

5) выполняются теоретические исследования, строятся необходимые модели и анализируются полученные предварительные результаты;

6) проводятся экспериментальные исследования, для чего разрабатывается их методика и рабочий план;

7) проводится общий анализ результатов исследований, формулируются научные и производственные выводы, составляется научно-технический отчет;

8) полученные результаты внедряются в производство, и определяется их экономическая эффективность, отражаемая в соответствующем акте1.

Здесь обнаруживаются те же основные недостатки, что и в предыдущих случаях, а именно:

постановка необходимой для исследования проблемы отделена от его содержания, тогда как внедрение полученных результатов в промышленность, которое ничего не добавляет к установленному научному знанию, наоборот, включено в содержание исследования;

1 Основы научных исследований: учеб. для техн. вузов / Под ред. В. И. Крутова, В. В. Попова. М.: Высш. шк., 1989. С. 85-87.

когнитивное содержание исследования нагружено составлением различных бумаг, имеющих организационное значение;

проведение экспериментальных исследований с последующим использованием результатов для организации производства означает, что рассмотренная структура применима лишь к опытным исследованиям практического характера и не имеет универсального значения.

Ограниченное применение имеют и методы организации научных исследований в гуманитарных науках. Рассмотрим, например, юриспруденцию, где наряду с другими аналогичными методами1 существует метод, который задает следующие этапы исследования:

1) подготовительный этап, включающий выбор и обоснование темы, определение гипотез, целей и задач, разработку плана и подготовку средств исследования;

2) исследовательский этап (проведение теоретических и эмпирических исследований);

3) работа над рукописью и ее оформление;

4) внедрение результатов научного исследования2.

Очевидно, что данный метод также объединяет в себе различные когнитивные и организационные мероприятия, которые, безусловно, необходимы для проведения тех или иных исследований в данной предметной области и за ее пределами, но по большей части не имеют интересующего нас здесь универсального когнитивного значения. Тем не менее, стоит отметить, что он рассчитан на применение в студенческих научных работах, часто не имеющих научной новизны, и, следовательно, представляет интерес для непрофессиональной науки.

Не может претендовать на универсальную роль в научном познании и предложенная Д. Холтоном методология тематического анализа науки,

1 Криминология и профилактика преступлений: Учеб. / Под ред. А. И. Алексеева. М., 1989. С. 163; Социология права: Учеб. пособие / Под ред. В. М. Сырых. М., 2001. С. 286.

2 Сабитов Р. А. Основы научных исследований: учеб. пособие. Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2002. С. 36-37.

затрагивающая, прежде всего, организационный аспект деятельности ученых. Так, в качестве причин, обуславливающих получение того или иного научного результата, автор рассматривает не только личные усилия ученого, но и «публичное» научное знание, которое он разделяет с научным сообществом, совокупность социологических факторов, влияющих на развитие науки, и общекультурный контекст данного времени1. При этом подчеркивается, что «тематическую структуру научной деятельности можно считать в основном независимой от эмпирического или аналитического содержания исследований»2. Хотя тематический анализ науки и можно считать полезной когнитивной эвристикой, выводящей на классификацию научных проблем и способов их решения3, обязательным методом познания, применяемым в каждом исследовании, он все же не является.

На примере рассмотренных методов можно убедиться в том, что попытки охватить когнитивный и организационный аспект науки в рамках единой методологии не приводят к установлению универсальных научных норм. Общая свобода, которой пользуется ученый при выборе проблем и средств их решения, включая предпосылочное знание, приводит к тому, что любая выявленная организационная закономерность есть не более чем тенденция, существующая в научном сообществе, которую каждый может преодолеть собственным волевым решением. Отсюда и следуют выводы об индетерминизме в преемственности научного знания, о культурно-исторической обусловленности критериев и норм научности, о необходимости социологического подхода к науке. Реализация данного подхода привела к появлению различных социально-философских теорий, описывающих развитие науки, главным образом, в ее организационном

1 Холтон Д. Тематический анализ науки. М.: Прогресс, 1981. С. 8.

2 Там же.

3 См. также: Микулинский С. Р. Джеральд Холтон и его концепция тематического анализа. Там же, с. 368.

аспекте, и, по-видимому, наиболее ярким примером такой теории является предложенная Т. Куном концепция научных революций1.

Как известно, согласно данной концепции периоды кумулятивного накопления знаний на основе «парадигм», принятых в научном сообществе, сменяются периодами «научных революций», когда прежняя парадигма теряет свой авторитет и вытесняется другой теорией, которая становится новой парадигмой. Иррациональность прироста научных знаний, вытекающая из этой концепции, не осталась без внимания современников, вызвав бурные дискуссии между сторонниками К. Поппера и Т. Куна, которые, к сожалению, не позволили получить общепризнанное решение проблемы научной рациональности, и в настоящее время большинство философов науки приходит к выводам об исторической изменчивости ее рациональных норм. Конечно, отрицать изменчивость нормативного базиса науки невозможно без ущерба для здравого смысла, однако абсолютизация методологического непостоянства представляется нам все же слишком поверхностным решением указанной проблемы.

Более перспективен, на наш взгляд, подход С. Тулмина, который мы положили в основу первого принципа настоящей работы, различающего два аспекта науки: когнитивный аспект, отражающий содержание проводимых исследований, и организационный аспект, связанный с их подготовкой. Как было показано выше, такое различение, с одной стороны, позволяет ставить вопрос о существовании когнитивных рациональных норм, обязательных к применению в каждом исследовании как внутренних факторов научного познания, участвующих в процессе поиска и обоснования истины. С другой стороны, оно признает опосредованное влияние на познавательный процесс внешних факторов или даже случайных событий, имеющих для науки организационное значение: отсюда следует, что коллективное человеческое познание, осуществляемое реальной наукой в целях достижения абсолютной

1 Кун Т. Структура научных революций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. 605 с.

истины, как и всякую социальную деятельность, невозможно адекватно описать выявлением рациональных закономерностей.

В самом деле, как мы уже видели, принимаемые людьми организационные решения редко поддаются полной рационализации, что превращает научное исследование, вообще говоря, в иррациональное предприятие. Поэтому любые теории развития науки, выходящие за рамки когнитивного аспекта в сферу организации, обречены на неполноту и тем самым исключают проведение на их основе адекватной реконструкции исторической практики научного познания. Таковы концепция научных революций Т. Куна, теория «эволюционного отбора» знания С. Тулмина1, методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса и другие известные теории, применяющие социологический подход к науке. Например, понятия «парадигма» явно недостаточно для характеристики фундаментального предпосылочного знания в науке, а понятие научной революции далеко не исчерпывает всех ситуаций, связанных с нарушением кумулятивизма в познании. Сказанное, конечно, не умаляет значения данных теорий для социальной философии науки: ведь адекватное описание хотя бы некоторых тенденций в научном сообществе, косвенно влияющих на содержание приобретаемых знаний, уже является весьма ценным.

Однако нельзя допустить, чтобы подобная теория претендовала на роль обязательного для применения рационального стандарта науки, как это имело место в случае с методологией И. Лакатоса. Полученный таким образом стандарт неизбежно будет вредить развитию науки, сужая сферу организационного приложения научного познания и сокращая внешним путем его когнитивные возможности. Положение усугубляется, если применение такого стандарта сопровождается необратимыми когнитивными решениями, противоречащими научному скептицизму, что также характерно для методологии И. Лакатоса, элиминирующей из науки «регрессивные»

1 Тулмин С. Человеческое понимание. М.: Прогресс, 1984. 328 с.

2 Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ // Кун Т. Структура научных революций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. С. 269-453.

исследовательские программы в ущерб познанию истины. Причем автору оригинальной эпистемологической концепции, оказывается, было известно о наносимом ею когнитивном ущербе: «если мы вслед за «фальсификацией» еще и «элиминируем» теорию, то вполне можем элиминировать истинную теорию или сохранить ложную»1.

«Но тем не менее - продолжает далее И. Лакатос - методологический фальсификационист советует делать именно это. Он понимает, что если мы хотим примирить фаллибилизм с рациональностью», «то обязаны найти способ элиминировать некоторые теории. Если это не получится, рост науки будет не чем иным, как ростом хаоса». «Раз теория фальсифицирована, она должна элиминироваться, несмотря на связанный с этим риск». «С методологической точки зрения, элиминация должна быть окончательной»2. Методологический фальсификационист «чувствует себя героем, лицом к лицу столкнувшимся с двумя смертельными опасностями, хладнокровно оценившим их и избравшим меньшее зло. Одна из этих опасностей -скептический фаллибилизм с его принципом «все проходит», с отчаянным отрицанием всех интеллектуальных стандартов, а значит, и идей научного прогресса». Этот герой «отваживается принять удар фаллибилизма, но преодолевает скептицизм, проводя смелую и рискованную политику, а не прячась за догмы. Он вполне сознает степень риска, но настаивает, что выбор только один: между методологическим фальсификационизмом и иррационализмом. Он предпочитает игру с небольшими шансами на победу,

-5

но говорит, что это все же лучше, чем просто сдаться без игры» .

Из приведенного текста ясно, что И. Лакатос не видит иного способа преодолеть радикальный скептицизм, который он называет «скептическим фаллибилизмом», кроме элиминации из науки фальсифицированных научных теорий. Однако любое найденное опровержение опирается на ограниченный круг аргументов, который со временем может быть расширен

1 Там же. С. 294.

2 Там же. С. 294-295.

3 Там же. С. 299-300.

и привести к пересмотру решения о фальсификации. Поэтому способ, выбранный И. Лакатосом и реализованный им в методологии научно-исследовательских программ, действительно снижает «шансы на победу» в науке: ведь раз и навсегда элиминировав под видом борьбы с хаосом опровергнутую теорию из научного познания, мы отсекаем для себя путь, который в будущем все же может привести к обладанию желаемой истиной. Таким образом, абсурд методологии И. Лакатоса состоит в том, что ради формального сохранения рациональных средств научного познания она пренебрегает содержательной целью, достижению которой эти средства призваны служить. К аналогичным выводам приходит Г. Сколимовский: «нам предлагают очень интересные методологические схемы эффективного приобретения научных знаний, но дело-то в том, что мы совсем не уверены, что приобретем именно научные знания»1.

Например, из истории науки мы знаем, что научные теории могут обрести «второе дыхание», когда в их поддержку находятся новые когнитивные аргументы и эти теории вновь становятся популярными: так произошло, в частности, с корпускулярной теорией света. Поэтому интересы достижения конечной цели познания оправдывают реальную научную практику, согласно которой фальсифицированные теории не «умирают» для науки, а продолжают не только разрабатываться их адептами, но и снабжать будущие исследования полезным в когнитивном отношении историческим материалом. Однако такой практике противоречит методология И. Лакатоса: ведь теория, вступившая в период защиты от опровержений гипотезами ad hoc и переставшая обеспечивать прирост научного знания, должна быть элиминирована из науки и по этой причине не сможет дождаться времен, когда соответствующая исследовательская программа вновь будет признана «прогрессивной». Помимо того, что когнитивное содержание данной методологии, в целом, неприемлемо для научного познания, оно также не

1 Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 254-255.

охватывает всех возможных научных теорий, учитывая лишь те концепции, которые допускают опытную проверку. На основании всего сказанного здесь мы заключаем, что предложенная И. Лакатосом схема, как и другие методы организации научных исследований, не отличается универсальностью.

1.3. Ретроспективный анализ универсальности известных методов

научного познания

Перейдем теперь к рассмотрению второй группы методов, которые не пытаются предписывать те или иные организационные решения по проведению исследований в профессиональной науке, а сосредоточены исключительно на выяснении научной истины. И среди подобных методов наиболее универсальными являются системный и проектный подходы, а также диалектический метод, широко освещаемые современной литературой по философии науки1. Однако все перечисленные методы допускают применение не только в научном познании, но и за его пределами: например, изложение религиозных и мистических учений обычно носит системный характер, причем описываемые ими объекты нередко рассматриваются в историческом развитии. Поэтому без дальнейшей конкретизации, соответствующей когнитивным нормам науки, ни один из указанных методов не может выступать в качестве универсальной процедуры, демаркирующей научное познание.

Но подобную процедуру можно рассматривать как реализацию системного подхода или конкретную систему, элементами которой являются различные методологические этапы процедуры, связанные между собой очередностью выполнения и декомпозируемые в иерархию соответствующих им когнитивных действий. При этом содержанием процедуры вовсе не предполагается обязательное системное рассмотрение познаваемых

1 См., например: Рузавин Г. И. Методология научного познания. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2012. С. 8.

объектов, т. е. как непосредственный метод познания системный подход должен быть дополнен возможностью изучения изолированных простых объектов, что имеет особенное значение для науки непрофессионального уровня. Наличие же когнитивной цели превращает любое исследование в управляемый проект, который предполагает принятие решений на двух уровнях управления1 - когнитивном и организационном: сказанное, правда, противоречит другому известному подходу, рассматривающему процесс управления более узко2.

Аналогичным образом универсальный научный метод может считаться уточнением диалектического метода, в самом общем виде понимаемого как следование принципу развития, поскольку любое исследование развивается и как когнитивный, и как организационный процесс. Например, в ходе когнитивного развития неопределенное общее знание, соответствующее поставленной проблеме, конкретизируется через выдвижение и проверку некоторых гипотез, принимая на заключительном этапе исследования вид более определенного и относительно достоверного знания, способствующего решению проблемы. Но, как и в случае с системным подходом, применение диалектического метода к изучаемому объекту не является в каждом исследовании обязательным: ведь существуют познавательные ситуации, когда развитием объекта пренебрегают и ищут решение на неизменном множестве характеристик.

Однако соответствие общей идее диалектического развития еще не влечет за собой соответствия какой-либо конкретной реализации этой идеи в одном из известных философских учений. Примером такой реализации, очевидно, может служить диалектическая методология марксистской теории познания, восходящая к гегелевской диалектике и получившая широкое распространение в отечественной философии науки. Отсюда закономерно

1 См., например: Юсупов И. Ю. Автоматизированные системы принятия решений. М.: «Наука», 1983. 88 с.

2 Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М.: Эдиториал УРСС, 1997. С. 161.

возникает вопрос об отношении указанной методологии к научному познанию: может ли она считаться универсальной нормой такого познания, обязательной для применения в каждом исследовании? Отвечая на этот вопрос, мы будем ориентироваться, главным образом, на современные представления об эпистемологии марксизма, уже освободившиеся от необходимости воспроизводить штампы советской идеологии.

Анализ указанных представлений обнаруживает две противоречивые тенденции. С одной стороны, подчеркивается и обосновывается универсальный характер диалектико-материалистической методологии, которая «реально функционирует» в качестве «системы всеобщих принципов и регулятивов человеческой деятельности - в том числе мышления в его целостности»1. Такой взгляд выражает традиционную для марксизма точку зрения, согласно которой основу диалектического метода составляют законы гегелевской диалектики, причем главным из них является закон единства и борьбы противоположностей, устанавливающий источником всякого развития внутренние противоречия объекта или процесса. Отсюда и в самом деле следует, что любой процесс познания, претендующий на достоверность, должен начинаться со вскрытия противоречий, присутствующих в изучаемом объекте: выше мы видели, как этот принцип реализуется некоторыми из известных методов организации научных исследований.

С другой стороны, вводится ряд ограничений на применение материалистической диалектики, что обусловлено, на наш взгляд, стремлением добиться соответствия принципов марксистской теории методологическим требованиям профессиональной науки. Например, считается нецелесообразным применять диалектику на уровне обыденного познания, а ее использование в науке ограничивается изучением «целостных органических саморазвивающихся систем»2. Современные марксисты также понимают, что схема диалектического развития «тезис-антитезис-синтез» не

1 Кохановский В. П. Философия и методология науки: учебник для высших учебных заведений. Ростов н/Д.: «Феникс», 1999. С. 216.

2 Там же. С. 241-243.

охватывает «живой, многогранный процесс познания», признавая при этом определенные научные достижения и за «метафизической» методологией1. Однако наиболее важное для нас признание состоит в том, что диалектический метод не обязателен для использования в каждом научном исследовании: например, без диалектики можно обойтись при выведении следствий из уже существующих физических теорий2.

Заметим, что разработка научных теорий также не обязательно сопровождается выявлением и устранением противоречий. Ведь даже изменение научной теории под влиянием новых фактов, иллюстрирующее в марксизме процесс «развертывания диалектического противоречия», может потребовать уточнения используемых ею понятий3, что вовсе не противоречит имеющемуся научному знанию. Остается неясным и то, какие противоречия, вскрываемые в ходе эмпирических наблюдений, приводят исследователя к установлению новых фактов, являющихся, наряду с теориями, еще одной разновидностью научного знания. Таким образом, сужение сферы применения марксистской диалектики все равно не позволяет создать на ее основе универсальный метод, адекватный научному познанию: этому препятствует первый диалектический закон, который не предполагает в мире иного источника развития, отличного от объективных противоречий. Кроме того, сама идея вводить ограничения на использование когнитивной методологии, не обусловленные интересами установления истины, встречает наше решительное возражение.

Однако продолжим исследовать когнитивное содержание марксистской диалектики, оценивая его с позиций научного познания. Утверждая, что познавательная деятельность ученого не всегда связана с разрешением противоречий, мы вовсе не отрицаем их исключительно важную роль в развитии науки, поскольку каждое вскрытое противоречие, действительно, ставит проблемы или когнитивные цели для будущих исследований. А при

1 Там же. С. 212, 253.

2 Там же. С. 241-242.

3 Семенов Н. Н. Наука и общество. М.: «Наука», 1981. С. 256.

проведении исследования ученый обязан считаться с возможностью противоречий, избегая их в приобретаемом научном знании: это означает, что любые обобщения на этапах проверки гипотез и формирования результатов исследования должны быть подчинены действию логического закона противоречия1. Другой способ избежать заблуждения состоит в том, чтобы при обосновании каждой гипотезы опровергнуть все возможные возражения против нее: поэтому неявные нормы научного познания требуют от исследователя выдвижения и проверки противоречащих друг другу гипотез. Отсюда следует, что гегелевская триада «тезис-антитезис-синтез», если понимать под «антитезисом» логическое отрицание «тезиса», а под «синтезом» - логически непротиворечивое обобщение умозаключений о «тезисе» и «антитезисе», приобретает значимость универсального когнитивного закона, обязательного для применения в каждом исследовании.

К сожалению, указанное достоинство диалектики нивелируется тем специфическим смыслом, которым наделяются в ней элементы триады. Так, каждый последующий элемент «отрицает» содержание предшественника, но не полностью, а с сохранением всего «положительного». Кроме того, «синтез» не устраняет всех противоречий в объекте, а частично сохраняет их как источник дальнейшего развития по той же программе. Противоречивость истины для эпистемологии Г. Гегеля принципиальна: «противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия - критерий заблуждения»2. Таким образом, диалектика искажает смысл понятий формальной логики, которой оперирует наука, а также нарушает основной закон этой логики -закон противоречия: следовательно, диалектическая логика не соответствует научному познанию и не может составлять основу его методологии. На антинаучность диалектики, как известно, указывал К. Р. Поппер, согласно которому диалектика неопровержима из-за того, что мирится с противоречиями, но по той же причине она несовместима «со всякой

1 Ивин А. А. Современная философия науки. М.: Высш. шк., 2005. С. 184.

2 Гегель Г. В. Ф. Тезисы // Работы разных лет: В 2 т. М., 1970. Т. 1. С. 265.

научной активностью», поскольку «из пары противоречащих высказываний можно с полным правом вывести все что угодно»1.

Известны также попытки преодолеть антинаучность диалектики путем различения диалектических и логических противоречий в мышлении, неодинаковых по своему происхождению и значению для познания: первые из них будто бы отражают реальные противоречия или «живые противоречия живой жизни», а вторые есть «противоречия неправильного рассуждения», выражающие путаницу и непоследовательность мысли2. Но диалектические противоречия могут быть доступны человеку не раньше, чем они примут логическую форму: ведь, например, противоречие теории новым фактам -это также и логическое противоречие между содержанием научных знаний, выражающее образовавшуюся «путаницу и непоследовательность мысли». Следовательно, вывести диалектику из сферы действия научной логики можно либо признав ненаучный характер этого учения, либо объявив диалектические противоречия метафизической сущностью, имплицитно присутствующей в научном знании и недоступной логическому анализу.

Разумеется, для подобного понимания диалектических противоречий в науке нет никаких препятствий, но только тогда, когда речь идет о гипотезе, пусть даже и противоречащей установкам обыденного здравого смысла: ведь какого-либо обоснования при этом не предлагается. Однако марксисты никогда не подчеркивают гипотетический характер своих построений, пренебрегая тем самым когнитивной значимостью альтернативных гипотез, рассматриваемых в марксизме только как материал для включения в список недопустимых искажений диалектического метода3. Иначе говоря, эта философия впадает в догматизм, который является препятствием на пути достижения конечной цели познания и противоречит неявно принимаемым учеными когнитивным нормам. Преодолеть же данный недостаток в рамках эпистемологии марксизма не представляется возможным из-за учения об

1 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. С. 523, 539.

2 Кохановский В. П. Философия и методология науки. С. 228-229.

3 Там же. С. 220-228, 233-235.

объективной истине, исключающего гипотетический характер знания: ведь, как известно, относительность данной истины допускается лишь в смысле полноты, но не достоверности. Вспомним также, что для защиты буквы этого учения в времена «кризиса физики» пришлось даже пожертвовать его прикладным значением, отказавшись от притязаний на достоверность конкретных научных истин, «ибо единственное «свойство» материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания»1. При этом новых концептуальных средств, пригодных для научного познания иных, гипотетических «свойств» материи, предложено не было.

Гораздо более адекватна научной традиции диалектика новых рационалистов (Г. Башляр, П. Бернайс, Ф. Гонсет и др.), предполагающая не догматическое познание «объективной реальности, данной нам в ощущениях», а основанное на скептических принципах познание такой реальности, которая конструируется из эмпирического опыта самим познающим субъектом. Принимая общий подход нового рационализма к построению философии, мы, однако, возражаем против того, что субстанциализм будто бы является «опасным препятствием для научной культуры»2: в третьей главе будет показано, каким образом понятие субстанции может использоваться в ходе конструирования научной онтологии. Пример же конкретной реализации диалектики нового рационализма мы рассмотрим чуть позже, когда перейдем к анализу когнитивной методологической процедуры Ф. Гонсета.

Рассматривая диалектическую методологию, мы выяснили, что нормы научного познания опираются не на логику Г. Гегеля или марксистов, а на формальную логику, применяемую также в обыденной жизни и положившую начало классической логике в математике. Поэтому можно с полным правом говорить об универсальном значении основных логических правил и методов

1 Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии. М.: Политиздат, 1969. С. 255.

2 Башляр Г. Новый рационализм. М.: Прогресс, 1987. С. 217.

для научной когнитивной практики. Однако в науке разрабатываются и применяются логические системы, противоречащие различным положениям классической логики. Например, трехзначные логики интуиционистской и конструктивной математики отрицают закон «исключенного третьего», позволяя описывать ситуации с неоднозначным решением. Разрабатывается также паранепротиворечивая логика, которая «иначе трактует противоречие, чем классическая логика. Исключается, в частности, возможность выводить из противоречий любые утверждения. Доказуемость в теории противоречия перестает быть смертельно опасной угрозой, нависшей над ней. Этим не устраняется, конечно, принципиальная необходимость избавляться от противоречий в процессе дальнейшего развития теории»1.

Сказанное можно отнести ко всем неклассическим научным логикам, которые при всем своем разнообразии никогда не нарушают классический закон противоречия применительно к конкретным познаваемым объектам. Так, объект конструктивной математики не может одновременно быть и не быть потенциально осуществимым. Поэтому наука всегда стремится избавиться от когнитивных противоречий как от проблемы, идет ли речь о противоречиях в понятиях или между понятиями, в теориях или между теориями, в фактах или между фактами и теорией. Например, двусмысленность понятий устраняется путем закрепления за исследованием какого-то определенного смысла, а их противоречивость - путем отнесения к различным свойствам или состояниям описываемого объекта: при этом лишь в первом случае объект считается противоречивым, поскольку его состояния в каждый момент времени исключают друг друга. Таким образом, закон противоречия и ряд других положений классической логики универсальны для научного познания, хотя также очевидна их недостаточность для того, чтобы логику можно было отождествлять с методологией науки или даже с логикой научного открытия2.

1 Ивин А. А. Логика. М.: Знание, 1998. С. 61-62.

2 Рузавин Г. И. Методология научного познания, 2012. С. 11.

Как было показано, логика применяется в научном исследовании на этапе проверки гипотез, когда каждую из них пытаются обосновать через логический вывод, исходными предпосылками которого являются сами правила логики и другие положения, принимаемые без доказательства и образующие непротиворечивый когнитивный базис. Поэтому универсальный характер логики, нормирующей проведение научного исследования, означает и универсальность метода дедукции, с помощью которого непосредственно осуществляется обоснование научных знаний. Однако использование логики в науке не ограничивается лишь дедуктивными умозаключениями: другим методом получения обоснованных научных выводов, противоположным дедукции по виду устанавливаемых отношений между общим и частным, является, как известно, индукция. Отсюда неизбежно возникает вопрос о том, какова роль индуктивного метода в научном исследовании, является ли она универсальной и как данный метод соотносится с дедукцией при получении когнитивных обоснований в науке. Еще одной целью дальнейшего изложения является установление связи методов индукции и дедукции с ненаучным познанием, а также решение вопроса об их достоверности.

Применение индукции в научном исследовании выходит за рамки когнитивного обоснования исследуемых гипотез: известно, например, что перечислительный вариант данного метода может оказаться эвристикой, пригодной как для постановки научных проблем, так и для обнаружения их вероятных решений1. То же самое можно сказать о дедукции, которая также способна навести на проблему или подсказать перспективную гипотезу. Однако эвристическое значение рассматриваемых методов на начальных этапах исследования не позволяет говорить здесь о норме, необходимой для применения в каждом исследовании и составляющей часть предполагаемого универсального метода науки. Поэтому индукция и дедукция будут нас

1 См., в частности: Субботин А. Л. Фрэнсис Бэкон и принципы его философии // Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. 2-е испр. и доп. изд. Т. 1. М.: «Мысль», 1977. С. 33.

интересовать лишь как методы обоснования, действительно являющегося атрибутивной потребностью научного познания.

Хорошо известно, что со времен Ф. Бэкона и Р. Декарта оба метода пользуются всеобщим признанием и занимают ведущее место в арсенале средств науки, устанавливающих достоверность приобретаемых знаний. Правда, на этапе классической науки эффективности этих средств придавалось абсолютное значение: например, с их помощью позитивисты стремились привести научное знание к непротиворечивой иерархической системе суждений, достоверность которых гарантировалась бы безошибочным выводом из исходных предпосылок, адекватных наблюдаемому опыту. И в подобном догматизме классической науки, думается, нет ничего необычного: ведь в повседневной жизни мы тоже полностью доверяем уму и чувствам, ибо в своих практических решениях нам больше не на что положиться. Иначе говоря, два основных метода эмпирического и теоретического обоснования научных знаний, как и их догматическое применение, ведут свое происхождение из здравого смысла человеческой природы. С одной стороны, это означает, что открытие иного, столь же фундаментального метода обоснования не представляется человеку возможным, а с другой - что всякая попытка отрицать значимость одного из известных методов обоснования не будет иметь организационный успех.

Однако философия постпозитивизма обнаруживает четко выраженную тенденцию принижать роль индукции в обосновании научного знания. Конечно, с критиками позитивистской когнитивной программы необходимо согласиться в том, что индукция недостаточна для установления абсолютной достоверности знания по ряду причин, к которым относятся и неполнота индуктивного перебора, и погрешности наблюдений, и зависимость эмпирических фактов от теорий, принимаемых исследователями в качестве явного или неявного знания. При этом понятно, что и дедукция, основанная на убеждении в истинности правил логики, также не является безупречным методом установления достоверности знаний, который по эффективности

можно противопоставить индукции. Другими словами, принцип научного скептицизма не позволяет без оговорок согласиться с тем, что «дедукция дает из истинных посылок истинное заключение; индукция ведет от истинных посылок только к вероятному, или проблематичному, заключению, нуждающемуся в дальнейшей проверке»1. В самом деле, абсолютизация обосновывающей роли дедукции влечет за собой «фундаментализм дедуктивистского толка», который по своей антинаучной догматичности ничем не отличается от эмпирического фундаментализма позитивистов2.

К сожалению, критика индукции в постпозитивизме не ограничивается опровержением абсолютной достоверности данного метода: как известно, доктрина фальсификационизма не придает решающего значения процедурам подтверждения, поэтому критические рационалисты элиминируют индукцию и лежащие в ее основе эмпирические факты из сферы теоретического обоснования положений науки. Вследствие этого оказывается, что хотя научные теории и необходимо проверять на соответствие фактам в целях улучшения нашего познания, но выявляемое соответствие еще ничего не говорит о достоверности проверяемой теории. К. Р. Поппер даже отличает истину как соответствие объективным фактам от ее достоверности,

-5

устанавливаемой в ходе доказательства . Однако эмпирический факт, объективное существование которого несомненно только для ненаучного познания, а с точки зрения науки является проблематичным, может быть доступен человеку только как наблюдаемый субъективный факт. И в случае, когда этот факт соответствует предсказаниям некоторой проверяемой теории или гипотезы, он всегда рассматривается как свидетельство в ее поддержку, причем подобным образом человек действует не только в профессиональной науке, но также в обыденной жизни.

1 Ивин А. А. Современная философия науки. М.: Высш. шк., 2005. С. 228.

2 См. также: Швырев В. С. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы. М.: Наука, 1988. С. 17.

3 Поппер К. Р. К эволюционной теории познания // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 197.

Но заключение по индукции обладает еще большей подтверждающей силой, чем единичный факт, поскольку оно всегда обобщает хотя бы несколько таких фактов. И пусть, в отличие от дедукции, является очевидным, что индуктивный метод обладает лишь относительной достоверностью, это не отменяет его научной значимости как метода обоснования. «Хотя повседневная жизнь не дает определенного критерия достоверности индукции», пишет цитируемый К. Р. Поппером Макс Борн, «наука выработала некоторый кодекс, или правила мастерства, применения индукции»1. Важность данного кодекса для науки раскрывается хотя бы на примере механики И. Ньютона, которой придается универсальное значение без того, чтобы ее законы проверялись в каждой точке пространства и времени. Методом индукции обосновываются не только теории, но и эмпирические данные, проверяемые путем повторных наблюдений. А поскольку такие данные «обладают, как правило, гораздо большей устойчивостью, чем опирающиеся на них теории»2, то это говорит и о высокой эффективности индукции как метода обоснования в эмпирических научных исследованиях.

Применяя индукцию как способ доказательства, реальная наука всерьез не обеспокоена ни проблемой «нагруженности» фактов теорией, ни вытекающей отсюда проблемой совместимости научных теорий, якобы подрывающими своей неразрешимостью значение эмпирического обоснования для научной когнитивной практики. Ведь каждому хорошо известно, что лингвистические проблемы выяснения смыслового содержания понятий и перевода с одного языка на другой весьма успешно решаются в практике человеческих коммуникаций, причем всякий раз возможно удовлетворительное, хотя и не абсолютное по своей точности решение. Поэтому зависимость индукции от теоретических построений не может быть принята здравым смыслом как убедительный аргумент против использования

1 Поппер К. Р. Предположения и опровержения. С. 95.

2 Ивин А. А. Современная философия науки. С. 226.

индуктивного метода: аналогичные идеи развивает также Х. Патнэм1. Эффективно противопоставить выводу по индукции, на наш взгляд, можно только опровергающий контрпример, отсутствие которого никогда нельзя гарантировать: ведь даже «устойчивые» эмпирические данные время от времени перепроверяются в связи с уточнением научных теорий или совершенствованием измерительного оборудования.

Разумеется, когнитивные решения об истинности того или иного научного положения не должны основываться только на индуктивных доказательствах, если существуют иные содержательные доводы в его поддержку или опровержение, формируемые дедуктивным путем. Ведь в противном случае, придав эмпирическому обоснованию решающее значение для познания, мы должны будем согласиться с тем, что марксисты правы и критерием истины в конечном счете, действительно, является практика. Но из истории науки хорошо известно, что с появлением альтернативных теорий, также способных объяснять или предсказывать известные факты, сила прежних эмпирических доказательств ослабевает: так произошло, например, с поддержкой теории Птолемея повседневным опытом, когда при помощи дедуктивных рассуждений Галилею удалось найти гипотетическую возможность обратить этот опыт в пользу конкурирующей концепции Коперника. Таким образом, традиционные нормы научного познания требуют, чтобы когнитивные решения по поводу любых исследуемых гипотез принимались по всей совокупности собранных доказательств.

Полемизируя же с критическим рационализмом, необходимо, прежде всего, указать на то, что для человека не существует объективной действительности вне его представлений, поскольку определению немыслимого объекта не соответствует ни один мыслимый человеком объект. Поэтому объективистская теория истины, которой придерживается К. Р. Поппер, на самом деле, не может предложить для нашего познания

1 Патнэм Х. Разум, истина и история. М.: Праксис, 2002. С. 154.

какой-либо конструктивный критерий истины1. А приведенные выше возражения против фальсификационизма показывают, что такая теория не поддерживает даже критерий движения к истине, вводимый К. Р. Поппером. Следовательно, в человеческом познании не может быть критерия истины, который был бы независим от веры, и не может быть знания, которое бы исключало веру в установленную истину. Иначе говоря, все наше знание есть истина, а первую часть фразы К. Р. Поппера «во многих из наших знаний есть много истины, но мало достоверности»2 понимать надо так, что эта истина не интерсубъективна и часть наших взглядов время от времени пересматривается. Вторая же часть данной фразы понимается нами в авторском, субъективистском смысле, и в итоге оказывается, что лишь для ненаучного знания истинность может не совпадать с достоверностью: научное же знание всегда достоверно в той мере, в какой истинность его положений обоснована когнитивными методами науки.

Индукция, безусловно, занимает среди этих методов одно из самых почетных мест. Пожалуй, единственное, в чем обнаруживается вторичность индукции как средства обоснования - это зависимость от дедукции или подчиненность по отношению к ней. Очевидно, что мы можем переходить в своих рассуждениях от общего к частному, приняв без доказательства ряд принципов, имеющих общее значение, к числу которых относится и сам принцип дедукции. Но обратный переход от частного к общему невозможен без того, чтобы принять хотя бы один из таких принципов, утверждающий

-5

когнитивную значимость индукции . Иначе говоря, любое индуктивное заключение обуславливается дедуктивным выводом из общего принципа индукции, тогда как применение дедукции вполне может обходиться без вмешательства противоположного принципа, примером чему служит выведение следствий из научных теорий. Таким образом, хотя индукция и выходит в своем применении за рамки эмпирического познания, захватывая

1 Поппер К. Р. Предположения и опровержения, 2004. С. 377.

2 Поппер К. Р. К эволюционной теории познания, 2000. С. 197.

3 Рузавин Г. И. Методология научного познания, 2012. С. 110.

сферу абстрактных наук, ее все же нельзя признать универсальной нормой научного исследования. Этим она отличается от дедукции, благодаря которой любое такое исследование и приобретает теоретический характер.

Выясним теперь значение для науки трех когнитивных методологий, реализующих идеи фундаментализма и широко известных в философском мире. Первая такая методология близка эпистемологической программе неопозитивизма и предлагается учением Л. Витгенштейна, стремящимся к построению полной научной картины мира в виде совокупности всех истинных предложений, каждое из которых есть результат истинностных логических операций над элементарными предложениями, адекватно описывающими «атомарные» эмпирические факты или события. При этом достоверность элементарных предложений обосновывается не когнитивной, а организационной аргументацией: хотя теоретически ясно, что «на дне обоснованной веры лежит необоснованная вера»1, правила «языковой игры», в качестве которой Л. Витгенштейн рассматривает научное познание, все же заставляют познающего субъекта действовать без «неразумных» сомнений, принимая ряд предложений с «необоримой очевидностью»2. Иными словами, скептицизм устраняется из познания не с помощью интеллектуальной интуиции, к которой в свое время прибегали Р. Декарт и Аристотель, а путем подчинения когнитивных интересов поиска истины интересам организации исследования как конкретного практического дела. Результат, тем не менее, остается прежним: в научное познание проникает догматизм, который только усугубляется верой в безусловное значение дедукции3.

Составной частью рассматриваемой методологии является также элиминация из познания всех прочих предложений, истинность которых не может быть установлена с помощью вывода из элементарных предложений и которые по этой причине полагаются лишенными смысла. А поскольку такие

1 Витгенштейн Л. О достоверности // Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 353.

2 Там же. С. 403.

3 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 4, 69.

предложения являются, в частности, предметом изучения философии, то Л. Витгенштейн исключает данную дисциплину из числа наук, отводя ей роль вспомогательной практической деятельности по выяснению научных смыслов. Тем самым не только сужаются границы научного познания, но и поддерживается сциентизм, поскольку для ненаучных когнитивных практик уже не остается осмысленных предложений, которые могли бы претендовать на истинность, а о внеязыковой реальности, по Л. Витгенштейну, вообще «лучше молчать»1. Однако главное возражение здесь вызывает отождествление познания с «языковой игрой» по логическим правилам, допускающим классификацию всех участвующих в такой игре предложений на «осмысленные» и «бессмысленные».

На наш взгляд, содержание мышления несводимо ни к логической, ни к языковой реальности: оно настолько богато, что всегда способно нарушать установленные людьми «правила игры» и поэтому никогда полностью не охватывается этими правилами. Например, можно мыслить противоречиво, а вербальное воспроизведение мыслимых образов в любом случае будет связано с их упрощением. Следовательно, когда Л. Витгенштейн утверждает, что «мысль - осмысленное предложение»2, он отражает лишь точку зрения получателя информации, носителем которой является данное предложение, но не ее отправителя, лишенного возможности выразить свою мысль с абсолютной точностью. И у последнего нет иного, более эффективного средства передачи информации, чем кодирование или представление этой информации в форме знаковых объектов, примером которых могут служить предложения, составляющие основу эпистемологии Л. Витгенштейна. Когда же человек кодирует некоторую конкретную информацию с целью передачи, он наделяет создаваемые знаковые объекты определенным смыслом, на выяснение которого направлены, в частности, методы герменевтики. Поэтому реальная научная или философская практика не использует

1 Там же. С. 74.

2 Там же. С. 18.

предложений, которые можно было бы исключить из познания по причине бессмысленности, хотя в научных текстах иногда и появляются такие проблемы, как неопределенность, двусмысленность или противоречивость.

Выяснение смысла философских предложений - это когнитивная цель, наличия которой уже достаточно для включения философии в число наук. Однако и сам смысл этих предложений связан с достижением когнитивных целей предметной области, и философы обычно действуют здесь таким же образом, что и специалисты в сфере частных наук - они ставят проблемы, выдвигают гипотезы, исследуют их и приходят к некоторым выводам, допускающим продолжение дискуссии. Абстрактный же характер многих философских проблем и отсутствие однозначных решений не противоречат научной методологии, применение которой, на наш взгляд, позволяет говорить о научности философии. Но при этом важным для нас является лишь когнитивное содержание такой методологии и получаемых с ее помощью результатов, тогда как Л. Витгенштейн требует от научного знания также знаковой формы представления, которая не является для исследования обязательной. Тем самым когнитивный аспект науки в его методологии смешивается с организационным аспектом, и выше мы видели, что такое смешение несовместимо с универсальностью процедуры познания. Кроме того, данная методология не охватывает всего научного исследования и противоречит его когнитивным нормам. Таким образом, хотя методология Л. Витгенштейна и обладает научным содержанием, связанным с применением дедуктивной логики, ее роль в науке все же не универсальна.

Другая фундаменталистская методология, также рассчитанная на построение системы достоверных наук, но отвергающая позитивизм и выводящая философию в качестве полноправной науки, содержится в учении Э. Гуссерля. Как известно, эта методология основывается на применении метода феноменологической редукции, имеющего целью установление первоначальных, априорных истин о трансцендентальных феноменах сознания путем временного отказа от «естественной» установки на реальный

мир и перехода к аподиктически достоверному усмотрению или созерцанию «чистых» сущностей. Метод редукции, как можно видеть, носит пропедевтический характер1 и не вмешивается в содержание дальнейших исследований, а методология в целом лишь намечает пути создания комплексной системы научных знаний и вовсе не стремится нормировать проведение каждого отдельного исследования. Отсюда ясно, что она не относится к тому интересующему нас здесь типу универсальности, который охватывал бы все необходимые исследователю когнитивные действия. В соответствии со сказанным Л. Б. Султанова, например, отмечает, что для поиска научной истины феноменологического созерцания недостаточно и необходимо выдвижение хотя бы одной гипотезы, «на основе которой как раз и будут «усмотрены» новые сущности какого-либо явления»2.

Еще один недостаток методологии Э. Гуссерля состоит в том, что феноменологическая редукция не достигает своей цели, поскольку не обеспечивает абсолютной достоверности научного знания. Ведь усмотрение «чистых» сущностей, о котором говорит Э. Гуссерль, есть не что иное, как конструирование познаваемого объекта на основе абстрактных понятий, принадлежащих явному или неявному апостериорному знанию субъекта, накопленному им за предыдущий период. А такое конструирование не только не является однозначным, но и основывается, главным образом, на той же «естественной» установке3, наивность и догматизм которой были ясны Э. Гуссерлю как в отношении внешнего мира, так и в отношении сознания4. Характерная для данной установки вера в обосновывающую силу интуитивной очевидности отвергается традициями науки независимо от близости знания эмпирическому опыту: так, несмотря на очевидность постулата о параллельных прямых, поиски его дедуктивного доказательства

1 Мотрошилова Н. В. Идеи I Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М.: «Феноменология-герменевтика», 2003. С. 329.

2 Султанова Л. Б. Философия и методология науки, 2014. С. 77.

3 Л. Б. Султанова также говорит о том, что «ученый в своей деятельности не может выйти за пределы естественной установки сознания» (см. предыдущую сноску).

4 Мотрошилова Н. В. Идеи I Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. С. 246.

продолжались, и необходимость такой когнитивной стратегии была лишний раз подтверждена открытием неевклидовой геометрии. Данная стратегия применима также к любым положениям о личностном «Я», какие только могут быть объявлены трансцендентальными априори: от подобного догматизма «чистого разума» Юм и освобождался, пытаясь редуцировать личность к «пучку перцепций»1.

Участие неявного знания в ходе феноменологического созерцания также означает, что такое познание всегда является предпосылочным. Противоположная же точка зрения Э. Гуссерля на этот счет оспаривается современными исследователями2. Следовательно, любая попытка явно определить некие первоначала сразу же поднимает вопрос об экспликации неявных предпосылок, лежащих в основе этих первоначал, который вовлекает исследователя в бесконечный процесс дефиниции понятий с угрозой «зацикливания». Поэтому последовательная редукция в целях получения абсолютно достоверного знания означает не только «потенциальную бесконечность редуцирования»3, но и потенциальную сходимость данного процесса к «абсолютно пустому» знанию, на котором нельзя будет строить какую-либо «пирамиду наук». Это объясняет, почему мы отказываемся от любых редукционистских программ обоснования научных знаний, хотя и признаем важность редукции для решения таких проблем, как выделение существенных свойств объекта, выбор принимаемых когнитивных решений и т. п. В борьбе же с догматизмом, на наш взгляд, поможет не редукция, а скептицизм, снимающий необходимость «заключать мир в скобки» с одновременным сохранением для философии всех возможностей строгой, хотя и гипотетической, науки.

Третья методология, основанная на фундаментализме, авторство которой принадлежит И. Канту, важна для нас уже не только заданием пропедевтики и общей стратегии научного познания, но, главным образом,

1 Юм Д. Трактат о человеческой природе // Соч. в 2 т. М.: «Мысль», 1966. Т. 1. С. 367.

2 Мотрошилова Н.В. Идеи I Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. С. 283.

3 Там же. С. 278.

попыткой хотя бы эскизно очертить его метод, нормирующий проведение отдельных исследований. Данный метод, названный И. Кантом «цензурой разума», состоит в том, чтобы «подвергать факты разума проверке и, по усмотрению, порицать их», когда «сомнению подвергается всякое трансцендентное применение основоположений»1. Отсюда скептицизм рассматривается как второй, промежуточный этап метода, необходимый для перехода от «детского» догматизма в вопросах разума к критике последнего, посредством которой достигается «полная достоверность познания самих предметов или границ, в которых заключено все наше знание о предметах»2.

«Критическая» схема познания, предлагаемая методом И. Канта, с практической точки зрения выглядит весьма разумной, и в обыденной жизни мы, действительно, порой пересматриваем некоторые известные истины, подвергая их сомнению и критикуя, после чего еще крепче убеждаемся в истинности вновь приобретенных знаний. Однако ее научное значение ограничивается лишь указанием на необходимость поиска опровержений для всех гипотез, рассматриваемых в каждом исследовании, и преодоления всех аргументов, какие только удастся при этом найти. В остальном же данная схема не может претендовать на универсальное значение для научного познания, поскольку идея пересмотра научных знаний не реализуется любым исследованием, а догматизм в вопросе о достоверности этих знаний несовместим с когнитивными нормами науки. Так, уже сам априорный подход к получению общенаучного теоретического базиса, выводящий категории рассудка из естественной причины, может быть успешно оспорен с позиций эмпирической индукции, а установленных И. Кантом принципов все равно недостаточно для обоснования аподиктической достоверности частных

3

законов природы, познаваемых эмпирическим путем .

1 Кант И. Критика чистого разума // Соч. в 6 т. М.: Мысль, 1964. Т.3. С. 631.

2 Там же. С. 632.

3 Швырев В. С. Кант и неопозитивистская доктрина научного знания // Философия Канта и современность. Под общ. ред. Т.И. Ойзермана. М.: Мысль, 1974. С. 432.

Убедившись на известных исторических примерах в неприемлемости методологий фундаментализма для научного познания, продолжим наш поиск универсального научного метода среди когнитивных средств общего назначения, используемых современной наукой. Одним из наиболее известных таких средств является аксиоматический метод построения научных теорий, предполагающий выбор некоторых основных положений теории в качестве аксиом, принимаемых без доказательства, и логический (прежде всего, дедуктивный) вывод из них всех остальных утверждений данной теории. В связи с применением аксиоматического метода иногда ссылаются на результаты К. Геделя, согласно которым будто бы невозможна полная аксиоматизация теорий1: данное утверждение мы понимаем так, что всякая непротиворечивая теория обязательно опирается на неявное знание и по этой причине уместно также говорить о существовании неявных аксиом, примером которых могут служить скрытые леммы в математике2.

Использование таких аксиом в процессе обоснования научных знаний, осуществляемом каждым исследованием, помогает понять принципиально важное для нас различие между методами аксиоматизации и формализации в науке: если аксиоматизация непосредственно относится к когнитивному содержанию исследования и обуславливает получение нового знания, то формализация является лишь средством знакового представления этого содержания, не имеющим для познания столь же необходимого значения. Иначе говоря, требование аксиоматизации является универсальной когнитивной нормой науки, тогда как требование формализации носит, прежде всего, организационный характер и как норма применяется лишь в профессиональной науке, требующей изложения полученных результатов, как минимум, на естественном языке: любительские исследования, очевидно, могут обходиться без вербального сопровождения когнитивных идей.

1 Микешина Л. А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования. М.: Прогресс-Традиция: МПСИ: Флинта, 2005. С. 425.

2 Султанова Л. Б. Неявное знание в развитии математики. Уфа: РИЦ БашГУ, 2009. С. 100.

93

Отметим, правда, что в точных науках для формальных методов нет никакой альтернативы и поэтому формализация исследуемых объектов становится непосредственной когнитивной предпосылкой любого исследования: по существу то же самое происходит в реальных системах управления, когда незаменимое технологическое оборудование включается в объект управления и рассматривается как его часть.

Отсюда ясно, что аксиоматизацию нельзя смешивать с формализацией, определяя, например, доказательство в аксиоматическом методе как последовательность формул1, хотя аксиоматизация в ее явном виде, действительно, является необходимой предпосылкой или первым этапом формализации2. Кроме того, следует внимательно и осторожно отнестись к утверждению о том, что «аксиоматизация теории не является универсальным научным идеалом»3. Так, если аксиоматизацию распространять на неявное знание и отличать от формализации, то она, на самом деле, является не идеалом, а реально исполнимой нормой научного познания, без соблюдения которой любое исследование утрачивает свой научный статус. Если же под аксиоматизацией понимать формализацию, то приведенное утверждение можно оспорить, поскольку формализация, в свою очередь, является предпосылкой автоматизации, проведение которой весьма желательно и в сфере гуманитарных наук, хотя при этом затруднено в силу различных препятствий. Существенным для настоящей работы является разделяемый многими авторами вывод о том, что аксиоматизация не охватывает всего научного исследования, поскольку «аксиоматический метод может быть хорошим методом классификации или преподавания, но он не является методом открытия»4. Отсюда следует, что как когнитивная норма он может быть только частью предполагаемого нами универсального научного метода.

1 Кохановский В. П. Философия и методология науки, 1999. С. 263.

2 Султанова Л. Б. Философия и методология науки, 2014. С. 121.

3 Ивин А. А. Современная философия науки, 2005. С. 162.

4 Бройль Луи де. По тропам науки. М.: Изд-во иностранной литературы, 1962. С. 179.

Универсальный характер аксиоматического метода подчеркивает А. М. Воин, в интерпретации которого данный метод является единым методом обоснования научных теорий1. Автор справедливо отмечает, что аксиоматический метод выступает в качестве исторически инвариантного критерия демаркации научного знания и неявно распространен среди специалистов по естественным наукам на уровне мыслительных стереотипов. Однако авторская интерпретация метода встречает ряд наших возражений. Прежде всего, из числа аксиом исключены скрытые допущения, наличие которых не позволяет согласиться с тем, что единый метод А. М. Воина всегда ведет к однозначным выводам2. Отсюда также следует, что все реально существующие научные теории выходят за рамки строгой аксиоматизации и по этой причине должны быть исключены из науки. Устраняя данное затруднение, автор релятивизирует свое решение проблемы демаркации указанием на то, что единый метод задает идеал, по мере приближения к которому можно судить о степени научности теории3. Такое решение, очевидно, подрывает прикладное значение единого метода как критерия демаркации, применение которого отныне будет допускать на территорию профессиональной науки критикуемые автором теории «кофейной гущи».

К тому же автор - принципиальный противник релятивизма в познании, рассматривающий прогресс науки как кумулятивное накопление опытных данных и соответствующих теорий, которые предлагают новые аппроксимации этих данных. Так, по А. М. Воину, всякая новая теория лишь уточняет границы действия прежней теории, включая в себя ее содержание как частный случай : тем самым повторяются идеи эпистемологии марксизма

0 движении к абсолютной истине через поэтапное накопление относительных объективных истин, ведущие к упрощениям и догматизации в

1 Воин А. М. Единый метод обоснования научных теорий. СПб: «Алетейя», 2012. 216 с.

2 Там же. С. 70, 107.

3 Там же. С. 106.

4 Там же, с. 76, 79.

науке. Ведь даже если новые опытные данные не противоречат результатам прежних измерений, то все равно новая теория опровергает свою предшественницу, которая перестает по умолчанию применяться за пределами новых, уточненных границ. Например, теория относительности опровергает физику Ньютона в той области больших скоростей, где расхождение между двумя концепциями становится существенным. Таким образом, любое уточнение теории не только сохраняет, но и опровергает ее старое содержание, а поскольку в будущем может возникнуть необходимость уточнения любых теорий, то концепция А. М. Воина, защищающая каждую из них от пересмотра, оказывается таким же тормозом в развитии науки, каким давно зарекомендовала себя теория накопления объективных истин.

От недостатка аксиоматизации, указанного де Бройлем, свободен гипотетико-дедуктивный метод, предполагающий поиск и выдвижение возможных гипотез с их последующей проверкой, по результатам которой отбираются гипотезы, получившие дедуктивное подтверждение на принятом явным или неявным образом аксиоматическом базисе. При этом практически все известные нам источники относят применение данного метода к естественнонаучным дисциплинам, понимая под проверкой гипотез выведение из них различных следствий и установление соответствия последних известным эмпирическим фактам. Однако указанный метод фактически применяется также в абстрактных науках: например, при решении сложной математической задачи, которую не удается отнести к известным типовым задачам и поэтому требуется проводить исследование, сначала интуитивным путем выдвигаются некоторые предположения, а уже затем с помощью дедукции конструируется необходимое доказательство. Подобным же образом исследователи действуют в любых науках, потому что если путь, ведущий к искомому решению, логически детерминирован, то необходимость в проведении исследования отпадает.

Поэтому все ограничения, связанные с применением гипотетико-дедуктивного метода в сфере естественных наук, необходимо снять, и в

самом общем виде данный метод становится универсальной научной нормой, охватывающей основное содержание искомого нами метода, вне предписаний которой оказываются разве что постановка научной проблемы, скептическая интерпретация полученного результата и различные уточнения, касающиеся, например, необходимости поиска опровержений. Следует согласиться со многими исследователями в том, что возможности гипотетико-дедуктивного метода как «метода открытия» существенно ограничены, поскольку он не показывает, каким образом необходимо генерировать новые гипотезы1. Однако сфера научного творчества вообще плохо поддается рационализации, чтобы выведение универсальных творческих процедур не было связано с существенными трудностями, умалчивая уже о том, что такие процедуры принципиально не в состоянии детерминировать научный поиск для каждого конкретного случая. На наш взгляд, гипотетико-дедуктивный метод хорош, по крайней мере, тем, что допускает применение любых эвристических методов научного открытия, которых к настоящему времени разработано немало: укажем здесь лишь на

2 3

генетический метод В. А. Смирнова и абдукцию Ч. С. Пирса .

Можно заметить, что гипотетико-дедуктивный метод, в том общем виде, в каком мы его понимаем, близок к эволюционной концепции С. Тулмина, согласно которой развитие науки, как и в животном мире, определяется последовательно действующими факторами двух видов -новообразованием и отбором. При этом в ходе новообразования ученые предлагают научному сообществу новые разработки, а в ходе отбора -принимают некоторые из предложенных нововведений, доказавших свою предпочтительность, для «модификации коллективной концептуальной традиции»4. Отсюда ясно, что если материалом естественного отбора

1 См., например: Кохановский В. П. Философия и методология науки, 1999. С. 265; Рузавин Г. И. Методология научного познания, 2012. С. 125.

2 Смирнов В. А. Генетический метод построения научной теории // Логико-философские труды В. А. Смирнова. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 417-437.

3 Пирс Ч. С. Начала прагматизма. СПб.: Алетейя, 2000. Т. 1. С. 303.

4 Тулмин С. Человеческое понимание, 1984. С. 133, 150, 263.

являются признаки особей популяции, то отбор интеллектуальный относится к совокупности предлагаемых идей и методик1. Таким образом, возникает вопрос: не может ли гипотетико-дедуктивный метод считаться частным случаем эволюционного метода, полученным в результате применения последнего не ко всему процессу развития науки, а только к ее развитию в когнитивном аспекте, то есть к научному содержанию каждого отдельного исследования? Такой вопрос вполне правомерен, но ответ на него будет отрицательным, потому что научные задачи не всегда настолько сложны, чтобы при их решении всегда обнаруживались конкурирующие гипотезы, среди которых следовало бы произвести отбор: иными словами, к ответу на вопрос задачи может вести единственный, безальтернативный путь.

Конкретной реализацией гипотетико-дедуктивного метода можно считать методологическую характеристику, которую дает процессу научного исследования Э. Г. Юдин: «движение познания ... можно ограничить точками от выдвижения проблемы до построения теории (в широком смысле слова). В этих границах методология выступает как момент всего процесса, и функцией ее является организация этого процесса, определение его направления и форм. Характерными точками при реализации этой функции можно считать постановку проблемы, построение и обоснование предмета исследования, построение теории в рамках этого предмета и проверку полученного результата с точки зрения его истинности»2. Можно видеть, что хотя автор не акцентирует внимания на выдвижении гипотез, проверка построенной теории подразумевает ее обоснование и возврат, в случае необходимости, на доработку. Важным для нашего разделения познания и организации науки является указание на когнитивный характер методологии, ее центральную роль в процессе организации всего научного исследования. Другое достоинство предложенного метода видится нами в том, что постановка проблемы явным образом отнесена к содержанию исследования,

1 Там же. С. 144, 147.

2 Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М.: Эдиториал УРСС, 1997. С. 83.

а также подчеркнута ее связь с конструированием исследуемого предмета.

Вместе с тем нужно отметить, что данный метод рассчитан на применение лишь в профессиональной науке и отражает ряд ее характерных особенностей. Так, постановка проблемы, на взгляд автора, не тождественна формулированию вопроса о некоторой реальности, а «органически соединяет в себе два момента: обнаружение неполноты сложившегося знания в соответствующей области и, хотя бы в самом общем виде, подход к способу преодоления этой неполноты»1. Организационный характер носят также другие ограничения, подлежащие устранению в когнитивном аспекте науки: это и адекватное предметной области построение предмета исследования, и необходимость обоснования данного предмета, и расширение множества рассматриваемых положений до целостной теории. На наш взгляд, вопрос о построении предмета вообще следует вынести за рамки исследования, потому что постановка проблемы невозможна без предварительного конструирования такого предмета хотя бы в самом общем виде, а до появления проблемы исследование нельзя считать начавшимся. Например, в научном наблюдении или любительском исследовании дальнейшее конструирование исходного предмета может потребоваться не раньше, чем о нем будет получено итоговое знание. Еще одним шагом к универсализации данного метода стало бы отражение в нем научных норм поиска опровержений и скептического осмысления полученных результатов.

Гипотетико-дедуктивную методологию, а также системный, проектный и даже диалектический подход к познанию реализуют методы, которые по своему содержанию в наибольшей степени отражают универсальные нормы научного исследования: таковыми, на наш взгляд, являются метод предположений и опровержений К. Р. Поппера, процедура четырех фаз Ф. Гонсета и метод ведения научной дискуссии. Их рассмотрением мы завершаем свой обзор известных когнитивных методов науки.

1 Там же.

Как известно, структура метода предположений и опровержений описывается схемой Р1 —> ТТ —» ЕЕ —> Р2, которую К. Р. Поппер поясняет следующим образом. «Иначе говоря, мы начинаем с некоторой проблемы Р1, переходим к предположительному, пробному ее решению или предположительной, пробной теории ТТ, которая может быть (частично или в целом) ошибочной. Эта теория обязательно подвергается процессу устранения ошибок ЕЕ, который может состоять из критического обсуждения или экспериментальных проверок. Новые проблемы Р2 всегда возникают из нашей собственной творческой деятельности, но они не создаются нами преднамеренно, они возникают автономно в области новых отношений, появлению которых мы не в состоянии помешать никакими действиями, как бы активно к этому ни стремились»1. Далее подчеркивается, что на втором этапе метода может быть выдвинута не одна, а несколько

Л

пробных теорий . Ранее К. Р. Поппер указывал на недопустимость отождествления данного метода с методом проб и ошибок, получаемым путем распространения той же схемы на процесс эволюции в живой природе, поскольку «между Эйнштейном и амебой» существует принципиальное различие, которое заключается, главным образом, «в критическом и конструктивном отношении к ошибкам»3.

Здесь очевиден «вопиющий антропоморфизм» эволюционной эпистемологии К. Р. Поппера, неоднократно становившийся объектом критики4. Наше отношение к подобной критике неоднозначно, поскольку, с одной стороны, не должно быть препятствий для научного изучения любых гипотез, но, с другой стороны, дискуссионный характер антропоморфизма настолько очевиден, что критические замечания в его адрес всегда имеют

1 Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 120.

2 Там же. С. 274.

3 Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания. М.: ООО «Издательство АСТ»: «Ермак», 2004. С. 93.

4 Садовский В. Н. Эволюционная эпистемология Карла Поппера на рубеже XX и XXI столетий (Вступительная статья) // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 27.

научное содержание, которое необходимо учитывать. Так, эволюционному подходу противостоит подход креационизма, который имеет свою поддержку в том, что человек, как биологическое существо, заметным образом не эволюционирует. Можно указать и на другой недостаток эволюционной эпистемологии, который более важен для нашего исследования: ведь если научное знание утрачивает свой субъективно-психологический характер, становясь закрепляемым эволюцией средством приспособления человеческого вида к внешнему миру, то тем самым оправдывается догматизм в индивидуальном научном познании, которое теперь не сможет обойтись без опоры на априорное общечеловеческое знание. А поскольку такой догматизм несовместим с научным скептицизмом, то мы не будем далее интересоваться эволюционной стороной метода проб и ошибок, а рассмотрим его только как метод предположений и опровержений.

Итак, главное достоинство данного метода видится нами в том, что он верно указывает на основные этапы исследования и правильно задает их очередность. Однако содержание каждого из этапов нуждается, на наш взгляд, в существенных поправках и уточнениях. Во-первых, не должно быть ограничений на предметную область, к которой может относиться исследуемая проблема Р1 : универсальность научного метода требует его применения не только в естествознании, но и в математике, философии, всех других науках, а также на любительском уровне, традиционно «растворяемом» в сферах паранауки, обыденного познания и прочих когнитивных практик. При этом постановка Р1 не предполагает обязательной формализации или хотя бы описания на естественном языке: единственным формальным требованием является наличие у исследователя когнитивной цели и сопутствующих ей аффектов. Таким образом, каждая проблема носит, прежде всего, личностный характер, что не закрывает, однако, возможности формализации, обобщения и придания проблеме интерсубъективного статуса. Отметим также, что на любом этапе исследования могут возникать новые вопросы или проблемы Р1а,...,Р1п, вызывающие необходимость в

дальнейших исследованиях, вследствие чего появляются иерархии взаимосвязанных проблем и проводимых исследований.

Во-вторых, интуитивный процесс выдвижения гипотез ТТ направляется не только стоящей перед исследователем проблемой или накопленным им опытом ошибок, как считал К. Р. Поппер1, но и, вообще, имеющимся у исследователя явным и неявным личностным знанием. Ведь, с одной стороны, человек не может генерировать решений, компоненты которых не были бы ему уже известны, а с другой - решаемая проблема концентрирует внимание исследователя на некотором множестве известных истин, привлекаемых для выработки решения, например, в качестве базисных предпосылок. Поэтому проблему, как и гипотезу, можно сравнить с фильтрующим объективом, оставляющим все несущественные факты вне

Л

фокуса внимания субъекта . Неявный характер многих таких фактов, а также необходимость поиска субъектом интуитивных, творческих решений позволяют рассматривать выдвижение гипотез как иррациональный этап всякого исследования, поддающийся рационализации лишь частично, через использование различных эвристик. При этом используемые эвристики могут быть не только личностными или даже разовыми процедурами ученого, но и претендовать на интерсубъективное значение. Также подчеркнем, что гипотезами здесь могут быть как целые теории, так и отдельные положения, а сам процесс их выдвижения может быть назван анализом проблемы.

В-третьих, проверка гипотезы отнюдь не сводится к ее критике и выявлению ошибок, а, согласно основной идее гипотетико-дедуктивного метода, предполагает поиск подтверждений и опровержений, выводимых логическим путем на всем множестве явных или неявных предпосылок исследования. При этом соответствие гипотезы опыту - это свидетельство в ее поддержку, которое вместе с другими свидетельствами (дедуктивным

1 Поппер К. Р. Кэмпбелл об эволюционной теории познания // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики, 2000. С. 150.

2 См.: Летов О. В. Проблема научной объективности в постпозитивистской философии науки (концепции Майкла Полани и Норвуда Хэнсона): автореф. дис... д-ра филос. наук: 09.00.03. Москва, 2011. С. 24.

выводом из общих принципов, непротиворечивостью и т. п.) должно учитываться при вынесении решения об истинности данной гипотезы. Таким образом, требуется восстановить симметрию подтверждений и опровержений в научном обосновании, которую разрушает фальсификационизм К. Р. Поппера, придав им равную обосновывающую силу. По причине того, что всякое подобное обоснование опирается на ограниченный круг аргументов и со временем может быть пересмотрено, опровергнутые гипотезы не должны элиминироваться из научного знания: в результате следует отказаться от фаллибилизма, прикрывающего догматизм теории познания К. Р. Поппера в отношении опровергаемых положений, осуществив переход к последовательному скептицизму. Отметим еще, что когнитивное решение по каждой из гипотез должно соответствовать трехзначной логике науки и вместе с другими такими решениями использоваться как материал для логически непротиворечивого синтеза ответа на вопрос исследования.

В-четвертых, заключительный этап исследования не следует однозначно интерпретировать как переход к новым проблемам Р2, поскольку здесь мы получаем, прежде всего, решение исходной проблемы Р1, а не ее размножение. Если такое решение неоднозначно, то, действительно, можно говорить о явном «сдвиге» или уточнении Р1 путем перехода к проблемам Р2. Однако мы можем получить и однозначное решение Р1, не создающее сразу же проблем Р2 , которые возникают только при пересмотре Р1 дальнейшими исследованиями. Пока же к ним никто не приступил, должно действовать лишь право на пересмотр, закрепляемое применением к Р1 принципа скептицизма. Таким образом, на последнем этапе исследования должна идти речь не о проблемах, а о знании 21, которое является проблемным, строго говоря, лишь потенциально, и в данный момент его можно называть, самое большее, проблематичным знанием, а осуществляемый при этом сдвиг проблемы Р1 - ее неявным сдвигом. Достоверность такого знания основана на субъективной вере ученого в истинность научной методологии и других принимаемых предпосылок, что не позволяет безоговорочно считать истины

науки объективными: ссылка же на видовую выживаемость человека как доказательство объективной истинности большинства наших знаний1 не имеет в данном случае силы, поскольку неясно, какое отношение каждое конкретное исследование имеет к этой статистике.

Однако даже без учета сделанных замечаний метод проб и ошибок является для научного исследования методом высокой степени общности, приближающимся по своему значению к искомому нами универсальному методу. Поэтому мы не согласны видеть в данном методе лишь начальный этап решения научных проблем, когда создаются или определяются адекватные этим проблемам методы познания. Ведь и привлечение частных научных методов к решению проблемы не избавляет от необходимости обосновывать гипотезы, выдвижение которых связано с отсутствием в начале исследования однозначного ответа на поставленный вопрос. Еще одним подтверждением того, что метод проб и ошибок может считаться одним из первых претендентов на научную универсальность, служит аналогичная данному методу процедура «четырех фаз», эксплицированная Ф. Гонсетом как схема прогресса науки и опубликованная им практически одновременно с появлением «эволюционных» работ К. Р. Поппера. Указанная процедура воспроизводит все этапы метода проб и ошибок, освобождаясь при этом от недостатков фальсификационизма и антропоморфизма. Так, сравнивая идеи двух авторов, П. Бернайс подчеркивает, что «Гонсет говорит не об устранении ошибок, а о проверке гипотез, и в его формулировках нет никакого элемента дарвинизма. Общей чертой этих двух схем является то, что при переходе от третьего этапа процесса к четвертому обычно происходит изменение проблемной ситуации»2.

В справедливости сказанного можно убедиться, обратившись к содержанию тех фаз, из которых состоит процедура Ф. Гонсета. «Это фазы:

1 Поппер К. Р. К эволюционной теории познания // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. С. 196-197.

2 Бернайс П. О рациональности // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и его критики. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 156-157.

1) постановки научной проблемы (принцип пересматриваемости);

2) выдвижения гипотез (принцип двойственности); 3) проверки гипотез (принцип техничности); 4) преобразования первоначальной познавательной ситуации (принцип интегральности)»1. При этом открывается еще одно преимущество данной процедуры перед методом проб и ошибок, которое заключается в замене фаллибилизма принципом пересматриваемости, более адекватным научному скептицизму: Ф. Гонсет, таким образом, еще точнее, чем К. Р. Поппер, определил структуру и содержание универсального метода науки. Однако завершить решение этой задачи, на наш взгляд, удастся лишь тогда, когда будут устранены два существенных недостатка предложенной Ф. Гонсетом схемы.

Во-первых, это ограниченность ее применения профессиональной наукой, вследствие чего в описание научного метода закрадывается ряд неточностей. Так, постановка проблемы не всегда связана с ревизией знания, а получаемые результаты могут объясняться теоретическими средствами, уже имеющимися в исходной ситуации. Кроме того, как отмечалось выше, исследование не обязательно ведет к «сдвигу» проблемы и его когнитивным материалом могут быть также философские, в частности, онтологические гипотезы. Во-вторых, принцип пересматриваемости Ф. Гонсета действует не на завершающем, а на начальном этапе исследования, хотя в сферу приложения данного принципа входит и то знание, которое никогда не пересматривается. Для иллюстрации сказанного можно привлечь аналогию с разбирательством по судебному делу, где этот принцип непосредственно относится к каждому выносимому судом решению, допуская пересмотр последнего в судах высшей инстанции, а также ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств.

Третий наиболее важный для нас метод, охватывающий основные этапы любого исследования, задает порядок проведения научной дискуссии.

1 Абушенко В. Л. Гонсет Фердинанд // Философский словарь [Электронный ресурс]. URL: http://www.socionic.ru/index.php/g/6460-gonset (дата обращения 31.01.2015).

Согласно Я. С. Яскевич, логика такой дискуссии имеет следующую структуру: мотивы дискуссии - возникший вопрос - система гипотез или тезисов дискуссии, аргументы и критерии их отбора - восприятие обосновываемой концепции - понимание - принятие или непринятие - новое научное убеждение как реализованная цель дискуссии1. Хотя под дискуссией здесь имеется в виду лишь публичное обсуждение ранее полученных результатов, ее этапы имеют для нас существенное значение, поскольку любое научное исследование можно рассматривать именно как дискуссию познающего субъекта с реальными или воображаемыми оппонентами, проводимую по определенным правилам и ведущую к получению обоснованного знания. При этом аргументация, обсуждаемая в ходе дискуссии, должна служить установлению истины, а не поражению

2 3

оппонента2 или достижению согласия между участниками3, иначе такая дискуссия утрачивает свой научный характер.

Отсюда, кстати, и вытекают этические требования научной честности, объективности и беспристрастности в исследовании аргументов, означающие готовность исследователя изменить любую точку зрения при наличии против нее неопровержимых возражений. Та же лживость, которую допускает П. Фейерабенд4, способна привести лишь ко временному организационному успеху и без поддержки безусловной когнитивной честностью в перспективе обречена на поражение. Возвращаясь после такого отступления к методу научной дискуссии, мы видим, что если исключить из приведенной выше структуры организационный этап мотивации и считать обосновываемую концепцию одной из гипотез, понимание которых предполагается по умолчанию, то получится еще одна «четырехфазная» схема, аналогичная двум предыдущим. Правда, отличающим ее недостатком будет умолчание о скептицизме по отношению к результатам дискуссии.

1 Яскевич Я. С. Методология и этика в современной науке: поиск открытой рациональности. Минск: БГЭУ, 2007. С. 64.

2 Фейерабенд П. Наука в свободном обществе. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. С. 264.

3 Ивин А. А. Современная философия науки, 2005. С. 323.

4 Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания, 2007. С. 266.

Убедившись в том, что известные нам процедуры не предлагают для науки готового метода познания, который может считаться универсальным, рассмотрим теперь вопрос о принципиальном существовании такого метода.

1.4. Обоснование возможности существования универсального метода

научного познания

Многие из рассмотренных выше методов широко обсуждались в философии науки, вследствие чего научному сообществу стало известно об их расхождении со сложившейся практикой проведения исследований. В сочетании с распространением аргументов, доказывающих невозможность адекватного описания научных норм при помощи какого-либо конкретного методологического стандарта, это привело к отрицательному решению большинством исследователей вопроса о существовании такого метода познания, который имел бы для науки универсальное значение, являясь одновременно исторически и культурно инвариантным. Данная позиция отражена в различной литературе по философии науки, где встречается либо скептическое, либо критическое отношение к возможности экспликации подобного метода. В соответствии с этим отмечается, что «для отечественной философии науки характерно рассмотрение научного познания как исторически изменяющейся когнитивной деятельности, которая детерминирована, с одной стороны, характером объекта исследования, с другой стороны, социокультурным контекстом и внутренними процессами исторического этапа развития науки»1.

Такой подход, однако, не позволяет удовлетворительно решить проблему демаркации научного познания. Если когнитивные нормы науки детерминируются исследуемыми объектами в их бесконечном разнообразии и текущей исторической ситуацией в развивающемся социуме, то они не могут содержать никакого «твердого ядра», инвариантного к любым

1 Казарян В. П. Философия науки. Ч. 2. М.: Изд. отдел ф-та ВМиК МГУ, 2005. С. 106.

происходящим изменениям, вследствие чего каждая из ненаучных когнитивных практик при наступлении благоприятной исторической ситуации может рассчитывать на включение в состав науки. Иными словами, подход отечественной философии радикально релятивизирует научную методологию, что ведет к размыванию границ между наукой и другими когнитивными практиками. Не иначе дело обстоит и за рубежом, где существование универсального научного метода оспаривали такие видные специалисты, как М. Полани, Н. Р. Хэнсон, С. Тулмин, Р. Хюбнер, Х. Патнэм и другие. Среди них особо выделяется яростный и непримиримый критик научной рациональности П. Фейерабенд, идеи которого пока еще недостаточно исследованы1. Поэтому перед нами возникает новая важная задача - анализ аргументации, которая обычно приводится в опровержение существования универсального метода и возможности его экспликации. Решая данную задачу, мы классифицировали все известные нам возражения на аргументы семи видов, рассматриваемые далее в порядке очередности.

Аргумент незнания вытекает из убеждения в том, что для успешной реализации какого-либо метода в практике научных исследований его необходимо, по крайней мере, знать. Универсальный же метод науки никто не знает, поскольку «ученые не могут дать однозначный ответ, в чем этот метод заключается»2. Следовательно, нельзя всерьез говорить ни о существовании, ни об использовании данного метода в научном познании. Аналогичным образом рассуждает С. Тулмин, согласно которому наука

-5

дифференцируется на отдельные «рациональные предприятия» , автономно осуществляющие генерацию и отбор научного знания4, вследствие чего нет никакой общенаучной причины, заставляющей все такие «предприятия» отбирать в качестве универсального один и тот же метод.

1 Никифоров А. Л. Предисловие переводчика // Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 13.

2 Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 25.

3 Тулмин С. Человеческое понимание, 1984. С. 107.

4 Там же. С. 233.

Не забудем, однако, что в качестве универсального научного метода может выступать лишь метод высокой степени общности, не зависящий ни от предметной области, ни от исследуемого предмета. А такой метод по определению должен выглядеть бесполезным для решения конкретных задач в частных науках, и трудно себе представить, что большинство ученых будет тратить время на его изучение. Следовательно, если универсальный метод науки существует, то он может применяться в научной среде лишь неосознанно, интуитивно, передаваясь от одного поколения исследователей другому через обучение «личным примером», которое предполагает не только демонстрацию учителем своего искусства ученику1, но также вербальный информационный обмен между ними, в частности, через научные тексты. Это указывает на этический характер данного метода, относимого нами к основам научной этики - этике общенаучных норм поиска истины, про которые известно, что они редко распространяются в форме предписаний2. Вот почему незнание учеными универсального научного метода еще не свидетельствует об его отсутствии: такой метод вполне может существовать как неявное интерсубъективное знание ученых и в этом случае его экспликация становится задачей философии науки.

Но может ли какой-то определенный метод получить неявным путем столь широкое распространение, чтобы стать интерсубъективным знанием ученых - ведь научные контакты часто ограничены даже не предметной областью, а той школой, к которой принадлежит и где обучается каждый ученый? Для методов частных наук, авторство которых принадлежит конкретным специалистам, ответ будет отрицательным. Однако это можно себе представить для такого общенаучного метода, который прост, понятен, а, главное, настолько соответствует нашей природе, что каждый взрослый дееспособный человек действовал бы в любой сфере научного познания именно так, как указывает данный метод, считая всякий иной способ

1 Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. С. 86.

2 Юдин Б. Г. См.: Введение в философию: Учеб. пособие для вузов / Фролов И.Т. и др. - 3-е изд., перераб. и доп. - М.: Республика, 2003. С. 565.

действий неразумным. Здесь будет уместна аналогия с неявным методом стихосложения, основанным на подборе ритмичного звучания, который быстро распространяется, стирая культурные и исторические границы, благодаря тому, что каждый легко обучается данному методу на многочисленных примерах и не видит ему в поэзии никакой достойной альтернативы. А поскольку метрология добивается успеха в экспликации своего метода, игнорируя художественную ценность произведений и изучая только ритмическую технику стихосложения, одинаково применимую как в любительской, так и в «большой» поэзии, то это вселяет надежду установить искомый нами метод, действуя подобным же образом в сфере науки.

Аргумент недостоверности указывает на то, что ни один рациональный метод не имеет в свою поддержку достаточных оснований, чтобы гарантировать достижение научной истины. Могут быть оспорены даже самые общие принципы, лежащие в основе научной рациональности. Так, П. Фейерабенд, критикуя принцип «исследование начинается с проблемы», указывает на то, что когнитивные действия могут не направляться идеями, а предшествовать им: например, игровая активность детей является существенной предпосылкой понимания ими значений новых слов, а «идея свободы становится ясной только благодаря тем действиям, которые направлены на ее достижение»1. Аналогичные доводы приводит Г. И. Рузавин: «Иногда необходимы новые наблюдения и поиск дополнительных фактов, чтобы сформулировать проблему и проверить пробное ее решение»2.

Выше мы уже отмечали, что не следует смешивать постановку научной проблемы с ее формулировкой и что под проблемой здесь следует понимать лишь когнитивную цель, имеющуюся у исследователя в виде смутной идеи вместе с сопровождающими данную идею аффектами. Эти психологические предпосылки определяют дальнейшую исследовательскую активность

1 Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 45.

2 Рузавин Г. И. Методология научного познания. С. 38.

субъекта, направленную на прояснение или уточнение исходной идеи, преобразование ее в результат научного познания как более четкую идею. Иными словами, если когнитивная цель в процессе познания не изменяется, то она конкретизируется получаемым новым знанием. Таким образом, в познании необходимо различать идею-цель и идею-результат: если появление второй из этих идей обуславливается предварительным исполнением некоторых когнитивных действий, то первая идея направляет указанные действия и без ее появления вообще ничто не исследуется. Например, значения новых слов и формулировки новых проблем сначала должны быть известны нам как «неизвестные», чтобы можно было нас ими заинтересовать и побудить к какой-либо активности. Поэтому аргументы, приводимые названными авторами, не опровергают универсальный характер обсуждаемой научной нормы, а лишь подтверждают тот очевидный факт, что для получения желаемого результата необходимы какие-то действия.

Нельзя опровергнуть научный метод и указанием на то, что многие проблемы устраняются из науки прежде, чем они доведены до решения: в качестве примеров таких проблем П. Фейерабенд приводит определение абсолютной скорости земли, траектории электрона в зонах интерференции и др.1. Ведь такое устранение всегда носит организационный характер и означает вовсе не то, что проблемы выводятся из сферы допустимых исследований, а лишь то, что научное сообщество теряет к ним интерес по различным причинам. Исследование подобных проблем вполне может быть продолжено, что является даже целесообразным для поиска абсолютной истины, поскольку и в самом «безнадежном» случае сохраняется вероятность неожиданных новых открытий. Такое продолжение, однако, редко обещает ученому весомые когнитивные или прагматические дивиденды, побуждая его забросить бесперспективную проблему вместе с соответствующими методами решения. Прекращение же исследования по организационной причине расценивается в когнитивном аспекте как внешнее вмешательство,

1 Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 280-281.

которое не имеет отношения к познавательной методологии и не должно учитываться ее содержанием. Вместе с возможностью продолжения исследования это доказывает принципиальную необходимость когнитивных методов даже в случае устранения исследуемой проблемы.

Также не удается эффективно оспорить непротиворечивость научного знания: выше мы видели, что ни одна логика науки не нарушает этот принцип, а логические системы, в которых противоречия допустимы, не считаются научными. П. Фейерабенд, конечно, прав в том, что «существуют вполне правомерные научные высказывания, которые нарушают даже простые логические правила» и «эмпирически адекватны только в том случае, если они самопротиворечивы»1. Но все подобные высказывания носят для науки исключительно проблемный характер, что подлежит устранению. Так, сталкиваясь с описанием «движущейся и не изменяющей положения структуры»2, исследователи быстро понимают, что противоречивым является не движение этой структуры, а поведение наблюдателя, смешивающего в ходе наблюдения различные психологические установки: в одном случае внимание фиксируется на текущем, а в другом -на предыдущем состоянии останавливающегося объекта. Легко устраняется и противоречие в описании равнобедренного треугольника, основание которого будто бы не делится ровно пополам проведенным из вершины перпендикуляром: здесь смешиваются свойства двух различных фигур -треугольника как математической абстракции и конкретного треугольника, изображенного в книге П. Фейерабенда.

Разумеется, в соответствии с нормой научного скептицизма ни один из принципов науки не может быть установлен с абсолютной достоверностью: отсюда нет гарантий, что та или иная экспликация универсального метода в дальнейшем не потребует своего пересмотра. Однако, обосновывая адекватность указанных принципов научной традиции, мы имеем шанс

1 Там же. С. 264-265.

2 Там же.

достичь такого знания об искомом методе, которое окажется не менее устойчивым перед критикой, чем презумпция невиновности или другие базовые правовые нормы. Иначе говоря, принципиальная недостоверность научного знания не препятствует получению относительно устойчивого и практически значимого решения проблемы универсального метода.

Аргумент недостаточности состоит в том, что бесконечной сложности и разнообразию объектов реального мира, а также решаемых наукой концептуальных проблем1 противопоставляют ограниченные когнитивные возможности всякого метода познания, заключая от недостаточности рациональной методологии для достижения конечной познавательной цели к отсутствию рациональных норм, которые бы могли иметь в познании универсальное значение. «Существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития,

Л

- допустимо все», - пишет в этой связи П. Фейерабенд . И с его тезисом можно согласиться, если иметь в виду все наше познание: ведь пользуясь свободой мышления, закрепленной в статье 29 Конституции РФ, человек вправе по своему произволу исполнять или нарушать любые когнитивные предписания. При этом с точки зрения цели познания подобный способ действий вполне оправдан, поскольку подчинение человеческого познания каким-либо универсальным нормам не только грешило бы против истины в силу относительной достоверности всякого рода норм, но и существенно сократило бы наши когнитивные возможности. Однако столь радикальный методологический релятивизм или «эпистемологический анархизм», как выражается сам П. Фейерабенд, становится неприемлемым, если принцип «допустимо все» относить не ко всему, а только к научному познанию.

Ведь отрицаемый этим принципом универсальный метод науки вовсе не сокращает познавательные возможности людей, поскольку применяется в условиях скептицизма, который не позволяет устранить из познания

1 См., например: Тулмин С. Человеческое понимание, 1984. С. 230.

2 Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 47.

ненаучные когнитивные практики, связав их с заблуждением, а оставляет за последними полное право претендовать на установление истины. Иначе говоря, данный метод лишь упорядочивает наше познание, обеспечивая демаркацию знаний науки от знаний, полученных с нарушением ее рациональной методологии. Кроме того, общенаучный характер метода уже заранее предполагает необходимость его дополнения методами частных наук, что обеспечивает когнитивный успех в каждом конкретном случае, опровергая тем самым аргумент недостаточности против существования универсальных научных правил. Важность же демаркации научного познания от прочих когнитивных практик подтверждается, на наш взгляд, тремя следующими обстоятельствами.

Во-первых, научная рациональность незаменима в жизни каждого человека. И хотя мы не живем только по рациональным правилам, следовать им часто необходимо, чтобы избежать заблуждений. А поскольку логике мы обучаемся с раннего детства, то размышлять и действовать в соответствии с ней для нас еще более естественно, чем даже мыть руки перед едой. На этих естественных представлениях и основывается рациональная методология науки, важность которой мы осознаем благодаря своей зависимости от достижений технического прогресса. Во-вторых, среди всех когнитивных практик научное познание обладает наивысшей общечеловеческой ценностью, так как даже религиозное познание не объединяет всех верующих в мире и не затрагивает сторонников атеизма. Универсальный характер науки, на наш взгляд, определяет ее исключительные права в сферах государственного образования и финансирования. Наконец, в-третьих, ни одна когнитивная практика не несет от нарушения методологии такой ущерб, как наука: благодаря развитой структуре логических связей внутри научного знания скрытое проникновение в эту область лженаучных сведений сразу же влечет за собой причинно-следственное «заражение» остальных знаний. Таким образом, демаркация научного познания даже в условиях скептицизма имеет принципиальное значение.

Когда же «эпистемологический анархизм» допускает нарушение рациональных когнитивных норм внутри науки, он действует деструктивно, потому что тем самым разрушается общественно значимая когнитивная практика, что никак не компенсируется: ведь за пределами науки и сейчас может быть организована любая альтернативная практика. Более того, существующие ненаучные практики уже давно реализуют предлагаемое П. Фейерабендом смешение научных и ненаучных методов познания, а новой когнитивной методологии принцип «допустимо все» не предусматривает. И, главное, предлагаемая новация не способна разрушить саму потребность в рациональном познании, для удовлетворения которой понадобится вводить новую практику, где те же когнитивные нормы будут неукоснительно соблюдаться, а потом еще нести издержки по ее организационному продвижению. Поэтому самый экономный способ поддержания рациональной традиции состоит все же в сохранении существующей науки.

Есть и другая причина, по которой «эпистемологический анархизм» неприемлем для основ научного познания: он оправдывает лженауку. Без строгого соблюдения познавательных норм наука станет прибежищем разного рода проходимцев, которые не только «мифологизируют» научное знание, но и ориентируют образовательные программы на пропаганду ненаучных когнитивных практик. В борьбе за влияние победит та практика, которая окажется ближе к власти и сумеет навязать свои принципы в качестве познавательного стандарта, после чего о здравомыслии в официальной науке можно будет только мечтать. И чтобы полностью исключить подобный сценарий, необходимо выявить и противопоставить «эпистемологическому анархизму» общепризнанные когнитивные нормы науки, которые вместе образуют ее универсальный метод.

К числу критиков универсального метода, ссылавшихся на его недостаточность для описания реальной когнитивной практики ученых, относится и М. Полани, который считал поиски такого метода

бесперспективными1. Признавая методический характер процедуры научного исследования, он в то же время рассматривал методы науки как максимы некоторого искусства, применяемого ученым в соответствии с собственным оригинальным подходом к проблемам2. Любые же максимы или правила, согласно М. Полани, отличаются неопределенностью и не в состоянии адекватно передать описываемое ими личностное искусство, функционируя

-5

только в границах сферы личных суждений . Поэтому, сколько бы мы ни занимались построением максим, их будет недостаточно для передачи опыта в той или иной предметной области, а вытекающая отсюда информационная неполнота любого набора предписаний не позволяет считать его профессиональным научным методом - такова логика рассуждений автора.

Однако, подобная установка сужает принятый подход, согласно которому под методами понимаются не только частные или специальные методы, ведущие к полному решению каких-либо задач, но и общие (в том числе - философские) методы, которые лишь намечают ход решения. Критерий классификации метода при этом ужесточается, поскольку требуется уже не только необходимость, но и достаточность для решения задачи. Новации М. Полани также не отвечают принятым представлениям о методе как о наборе предписаний или своеобразной «сложной максиме». Конечно, ему было важно показать неадекватность любых предписаний личностному знанию человека, однако нельзя требовать от метода полного соответствия такому знанию, поскольку это противоречит практическим запросам людей и снижает прикладное значение заявленной концепции. Ведь сознание человека, изучающего предписания метода, не является «чистой доской», а уже содержит определенный набор личностных знаний, которых может оказаться достаточно для того, чтобы применить данный метод.

Например, если человек умеет читать схемы и соединять детали, то инструкция по сборке позволит ему успешно справиться со своей задачей.

1 Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985. С. 318.

2 Там же.

3 Там же. С. 58.

Поэтому на практике от метода требуется не абсолютная, а лишь относительная информационная полнота, достижимая в рамках известных представлений о нем как о наборе предписаний. А поскольку ни общие, ни частные методы не обладают абсолютной информативностью, то не следует и противопоставлять их друг другу, обозначая первые как «максимы». У М. Полани же метод превращается в недостижимый познанием идеал или предельное понятие, интерсубъективное применение которого становится невозможным. Отсюда ясно, что и когнитивная практика науки нуждается, прежде всего, в традиционном, интерсубъективном понимании методологии, при котором от универсального научного метода также не требуется абсолютной полноты информации: тем самым преодолевается аргумент недостаточности против него, выводимый из концепции личностного знания.

Аргумент иррациональности усматривает в применении рациональных норм противоречие научному творчеству, без которого не обходится наука в «контексте открытия». Например, тот же М. Полани считает, что любая формальная процедура обратима, поскольку после выполнения ее можно восстановить до начала и многократно повторить, а это противоречит творческому характеру научного открытия, которое всегда необратимо, так как от ученого здесь требуется иррациональное «озарение»1. При этом творческую свободу ученого он сравнивает со свободой судьи, принимающего решение по беспрецедентному делу, указывая на то, что в обоих случаях нет фиксированных правил, на которые можно было бы надежно положиться2. Использованию формального метода противоречит и страстность, без которой ученый не в состоянии творить, поэтому раздается также призыв к отказу от идеала научной беспристрастности3.

Приведенные замечания, на наш взгляд, справедливы, но только в том случае, если понимать метод исключительно как личностное знание ученого. Действительно, совершение открытия не детерминируется знанием, которым

1 Полани М. Личностное знание, 1985. С. 180.

2 Там же. С. 315.

3 Там же. С. 18, 105.

обладает ученый, поэтому последний и нуждается в «озарении», предполагающем свободу выбора, интуицию, страстность... Однако метод в традиционном, интерсубъективном понимании не обладает всей полнотой информации и не предопределяет достижения цели: для этого он должен быть дополнен личностным знанием субъекта, действующего согласно данному методу. Иными словами, метод как набор интерсубъективных предписаний по определению содержит «логические пробелы», заполнять которые придется конкретным людям, реализующим данные предписания на практике. И если для специальных методов, ведущих к непосредственному решению задачи, это обычно не является проблемой, то для методов общих, таких как универсальный научный метод, здесь необходимо совершить творческий «скачок». Таким образом, искомый нами метод не может быть обратимым по М. Полани и не угрожает творческой свободе ученого.

Конечно, даже общий метод в какой-то степени ограничивает свободу действий, однако ни одна нормируемая деятельность не предполагает для участников абсолютной свободы. Даже поэты связаны требованием соблюдать ритмический размер стиха, иначе результат их творчества нельзя будет назвать поэзией. Тем более нет полной свободы действий у судьи, связанного предписаниями закона, которые необходимо применить к конкретной ситуации, причем в «необычном» деле судья обязан вынести столь же обоснованный, законный и справедливый приговор, как и в любом другом случае. Сталкиваясь с «пробелом в законе», пишет С. Тулмин, «следует реконструировать основные конституционные принципы, которые соответствовали бы требованиям новой ситуации и учитывали бы более глубокие социальные функции этих законов и прецедентов»1. «Этот вопрос может оказаться очень сложным, так как действительные последствия того или иного одностороннего решения очень трудно предугадать, поэтому разные судьи будут решать его по-разному. Но это ни в коем случае не

1 Тулмин С. Человеческое понимание, 1984. С. 245.

«личный» и не «субъективный» вопрос, а тем более не такой вопрос, который судьи вольны решать, как им заблагорассудится, независимо от фактов»1.

Поэтому неудивительно, что и открытие, совершаемое, казалось бы, иррациональным путем, приобретает научный статус только тогда, когда получает рациональное подтверждение, которое можно считать исполнением имеющихся в науке предписаний общего характера. Задача состоит лишь в том, чтобы эксплицировать эти предписания в форме универсального метода, которому должны следовать любые научные изыскания. Ответственность же ученого за нарушение методологических предписаний можно сравнить с ответственностью судьи за вынесение незаконного приговора. Но каким образом страстность, необходимая ученому для совершения открытий, согласуется с предписаниями универсального метода, требующими выносить научные решения по-судейски беспристрастно?

Для ответа на этот вопрос расширим данную аналогию, понимая под научным исследованием «суд разума»2, организация которого не требует привлечения множества участников: с их функциями вполне может справляться один человек, выступающий попеременно и как претендующий на открытие «истец», и как противоборствующий «ответчик», и как принимающий итоговое когнитивное решение «судья». Теперь становится ясным, что основная творческая функция возлагается в исследовании на ученого-«истца», без существенной мотивации которого «научное дело» вообще не может состояться. Однако, действуя за остальных «участников процесса», исследователь вынужден отходить от страстей первоначального творчества и демонстрировать иные качества: критичность «ответчика», расчетливость «адвокатов», точность «экспертов», беспристрастность «судьи». Примеры же выдающихся ученых доказывают, что столь противоречивые свойства могут более или менее гармонично уживаться в одном человеке, тогда как неизбежные несовершенства, проявляющиеся

1 Там же.

2 Там же. С. 59.

через нарушение научной методологии, вызывают критику коллег и стимулируют дальнейшие исследования.

Итак, рациональная методология научного познания не исключает творческой свободы ученого в «контексте открытия», а учитывает ее на этапе выдвижения гипотез, допускающем лишь эвристические методы генерации новых идей. Поэтому научное знание, получаемое в результате исследования, не детерминируется применением универсального когнитивного метода науки, зависящим от индивидуальной творческой активности субъекта, что опровергает аргумент иррациональности, который выдвигается против существования такого метода. Однако задаваемый последним четкий алгоритм, в существовании которого мы могли убедиться на основе анализа процедур К. Р. Поппера и Ф. Гонсета, детерминирует последовательность выполняемых субъектом целенаправленных когнитивных действий, что позволяет говорить о рациональном характере данного метода.

Аргумент догматичности утверждает, что когда мы придаем научному методу универсальное значение, последний абсолютизируется, становясь защищенным от критики стандартом «закрытой рациональности»1, подавляющим возможность применения альтернативных стандартов. Между тем интересы поиска истины могут потребовать пересмотра любого когнитивного стандарта: всякое же ограничение данного принципа есть догматизм, несовместимый с научным познанием. Согласно П. Фейерабенду, догматическое использование стандартов науки обусловлено присущим научному сообществу консерватизмом: «Консервативная позиция научных учреждений не иррациональна, так как она не вступает в конфликт со стандартами. Она - результат коллективной политики, инспирированной этими стандартами»2. Такая политика ведет к свертыванию исследований, не соответствующих стандартам, причем «исследовательские программы

1 Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры. Традиция и современность. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 50.

2 Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания, 2007. С. 197.

погибают не вследствие натиска аргументов, а потому, что их защитники гибнут в борьбе за выживание»1.

Однако консерватизм сообщества рационален лишь тогда, когда он соответствует применяемому учеными когнитивному стандарту, и упрек П. Фейерабенда имеет силу только в том случае, если данный стандарт нарушает фундаментальный для научного познания принцип скептицизма. В самом деле, к необходимости элиминировать исследовательскую программу из науки можно прийти лишь на основе стандартов, придающих решающее значение опровержениям, и примером такого стандарта, как известно, является фальсификационистская методология И. Лакатоса. Но стандарты данного вида не адекватны когнитивной научной традиции, допускающей пересмотр опровержений: стандарт же, в котором соблюдается принцип скептицизма, полагает рациональным не отказываться от опровергнутых исследовательских программ, а развивать их дальше, поскольку только в этом случае соблюдается интерес достижения конечной цели познания. Отсюда и возникает характерная для науки организационная свобода выбора предпосылочного знания, которая только на профессиональном уровне может ограничиваться применением ценностных критериев отбора. Иное дело, что между исследовательскими программами может возникать конкурентная борьба за снабжение различными ресурсами, необходимыми для проведения исследований: рациональное решение этой задачи опять же должно соответствовать содержащимся в стандарте когнитивным критериям.

Отдельным случаем ухода от скептицизма является догматическая позиция по отношению к самому стандарту, состоящая вовсе не в том, что последний используется как «закрытая рациональность», а в том, что принимаемые им базисные положения защищаются от критики и возможного пересмотра2. Здесь мы полагаем ошибочным считать, что всякая теория рациональности может подвергаться критике только со стороны какой-то

1 Там же. С. 198.

2 Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры, 2003. С. 53-54.

другой теории рациональности, вследствие чего реализация скептических требований применительно к нормам познания будто бы обрекает на бесконечные блуждания от одного рационального стандарта к другому1. Ведь такой стандарт может предусматривать использование процедур рациональной критики знания, к области применения которых относится и сам стандарт: в последнем случае его «закрытая рациональность» становится «открытой рефлексивной рациональностью»2. Заметим, что в подобной критической рефлексии стандарта нет противоречия, поскольку ее результат не детерминирован, а опосредуется когнитивными действиями субъектов познания: аналогичным образом не является противоречивым и правовое законодательство, где также регламентируется порядок внесения изменений.

Конечно, критика научной рациональности может и не быть рациональной в смысле соответствия научным стандартам. Более того, иррациональная критика этих стандартов иногда даже необходима для человека, познание которого может регулироваться стандартами ненаучных когнитивных практик и более приоритетными стандартами повседневной практической деятельности. Однако такая критика бессильна изменить содержание внутринаучных когнитивных стандартов, явным или неявным образом регулирующих научное познание, поскольку ее доводы не будут отвечать научной традиции и не окажут влияние на специалистов. Возможности рациональной критики стандартов также не безграничны, потому что она принципиально не способна противоречить тем когнитивным нормам науки, на которые вынуждена опираться по умолчанию. Например, исследование универсального научного метода оказывается значимым для науки лишь тогда, когда оно опирается на неявное применение того же метода. А поскольку предмет такого исследования еще и устойчив к действию любых социокультурных факторов, то он остается недосягаемым

1 Порус В. Н. Рациональность, наука, культура. М.: Университет Российской академии образования. Кафедра философии, 2002. С. 56.

2 Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры, 2003. С. 57.

для научной критики, которая может эффективно оспаривать только конкретную экспликацию данного метода.

Появляющийся здесь «логический круг» означает, что даже отсутствие возражений против некоторой экспликации универсального метода не гарантирует ее соответствия самому методу. Однако, как мы выяснили выше, недостоверность не является аргументом, опровергающим существование подобного метода и побуждающим отказаться от его поисков, поскольку теоретически возможно получение такой экспликации, соответствие которой когнитивным традициям науки оспорить будет чрезвычайно трудно. Кроме того, попадание любой экспликации метода в сферу действия скептицизма, устанавливаемого самим методом, не только служит аргументом в пользу соответствия данного когнитивного стандарта научной традиции, но и доказывает открытый характер его рациональности, что позволяет полностью преодолеть рассматриваемый нами аргумент догматичности. Остается лишь отметить, что теоретические сомнения в достоверности той или иной экспликации универсального научного метода не имеют отношения к его практическому применению, когда мы опираемся на данный метод в своих исследованиях: ведь без такой догматизации ни одно научное исследование не может состояться как конкретное практическое дело.

Аргумент неадекватности пытается опровергать универсальный метод, выявляя его несоответствие реальному развитию науки: границы между наукой и прочими когнитивными практиками, проводимые при помощи любого такого метода, будто бы являются «прокрустовым ложем» для реальной научной деятельности, вследствие чего история науки становится либо полностью иррациональной, либо искажается до неузнаваемости1. Безусловно, это сильный аргумент, но он служит опровержением только тех экспликаций универсального метода, которые пытаются нормировать научную деятельность во всей ее целостности, без учета разделения на когнитивный и организационный аспекты. Ведь сфера

1 Порус В. Н. Рациональность, наука, культура, 2002. С. 7.

организации исследования, как мы знаем, не имеет прямого отношения к установлению научной истины, поэтому ученый и не связан, вообще говоря, соблюдением здесь каких-либо норм: например, он может свободно выбирать между «прогрессивной» и «регрессивной» исследовательской программой без ущерба для когнитивного содержания будущей деятельности. Отсюда и в самом деле следует, что невозможно выявить метод, который бы адекватно прогнозировал развитие науки или давал ему оправдание задним числом: аналогично и поэтическому творчеству нельзя обучиться так, чтобы гарантировать себе место среди успешных поэтов.

Однако от метода, который мы пытаемся установить, этого не требуется, поскольку он охватывает лишь когнитивный аспект науки и по определению не позволяет осуществлять рациональную реконструкцию ее развития, являясь только необходимым, а вовсе не достаточным условием научного профессионализма. Универсальным для научного познания может быть лишь метод, который оставляет без внимания любой вид успеха в науке, за исключением достижения истины, а такой метод, как мы видели, стирает различия между любительской и профессиональной наукой, позволяя выбирать для исследования любые задачи в любой предметной области. Будучи же основанным на скептицизме, данный метод и не может каким-либо образом ограничивать свободу выбора предпосылочного знания в науке. Но разве тогда подобный метод в состоянии угрожать ее развитию как «прокрустово ложе»? А, с другой стороны, разве метод, исключающий необоснованность, противоречивость и догматичность научного знания, не соответствует тем самым общепринятым когнитивным нормам науки? Однозначный отрицательный ответ на эти вопросы и служит для нас опровержением аргумента неадекватности научного метода.

Аргумент субъективности обусловлен личностным характером всякого знания, вследствие чего ни один метод не обладает ценностью интерсубъективного применения и не может по этой причине считаться

универсальным. Так, М. Полани выступает даже против самого стремления представлять знание обезличенным1.

Как было показано выше, М. Полани отказывает максимам в праве считаться методами из-за неполноты передачи личностного знания, что противоречит общепринятым представлениям о методе. Здесь, на наш взгляд, он совершает похожую ошибку, требуя от максим объективности, исключающей всякий вклад субъекта в их вывод и использование для познания. Такое требование и в самом деле невыполнимо, но на практике его, опять же, никто не придерживается. Ведь для передачи знания между людьми достаточно абстрагировать от различий в их представлениях, рассматривая некоторые положения как интерсубъективное знание, а это и есть стремление к объективности, которым обычно руководствуются в делах и от которого М. Полани считает нужным отказаться. Конечно, достигаемая здесь объективность относительна, потому что в ее основе лежит личностный акт объективации, и полученное знание всегда будет обнаруживать следы своего субъективного происхождения. Такое знание может выражать общую точку зрения лиц, существование которых при этом неявно предполагается, но не гарантирует ее истинности, что следовало бы ожидать от абсолютно объективного знания. Поэтому верно, что стремление к объективности может приводить к познавательной неадекватности2. Однако нельзя видеть в таком стремлении лишь недостатки, ибо оно является необходимым условием передачи знания от одного субъекта другому.

Например, если в результате информационного обмена между людьми личностное знание одного человека становится личностным знанием другого, то объяснить данный факт можно только успешной объективацией исходного знания, отдельные компоненты которого приобретают при этом явный и межличностный характер: уже само наличие языков реализует естественное стремление людей к интерсубъективности знания. Поэтому

1 Полани М. Личностное знание, 1985. С. 242, 263, 274.

2 Там же. С. 242.

попытка М. Полани ограничить значение метода сферой субъективного, личностного знания на практике также неприемлема, как и его требования абсолютной информационной полноты методических указаний. Таким образом, аргумент субъективности бессилен и против универсального научного метода, который может иметь интерсубъективное значение, несмотря на личностный характер его применения познающим субъектом.

Любопытно, что работы критиков универсального научного метода содержат также многочисленные указания на его существование, которым авторы, правда, не придавали должного значения. Например, М. Полани пишет о необходимости строить гипотезы «в пределах рациональной научной системы»1, о той значимости, которую имеет для науки «способность придать смутным предположениям конкретную и доказательную форму»2, об отыскании в науке «более фундаментальных интеллектуальных норм» . В свою очередь, С. Тулмин указывает на важность для науки идеалов объяснения, существование в ней процедур самокритики и «нормальных» процедур дисциплинарного развития4. Даже П. Фейерабенд, называя научную аргументацию «заклинаниями», «стандартными фразами рационалистского требника»5, тем самым фактически признает существование в науке когнитивных норм и подчинение им абсолютного большинства ученых. Очевидно, что такие нормы могут составлять универсальный метод, применяемый в научной среде неявным образом.

И вообще, многие специалисты, абсолютизирующие историческую изменчивость когнитивных норм науки, склонны оставлять без внимания то противоречие, которое возникает вследствие их же попыток определять науку через совокупность перечисляемых атрибутивных признаков. «Идеалы и нормы [науки] исторически изменчивы», пишет, например, Я. С. Яскевич, не оговаривая существования внеисторических идеалов и норм, хотя тут же

1 Там же. С. 223.

2 Там же. С. 292.

3 Там же. С. 303.

4 Тулмин С. Человеческое понимание, 1984. С. 158, 171, 258.

5 Фейерабенд П. Наука в свободном обществе. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. С. 271.

продолжает: «Они выражают нормативные структуры, общие для всякого научного знания, их конкретизацию и модификацию в различных исторических типах науки соответствующей эпохи...»1. Ведь сразу же возникает остающийся без ответа вопрос, каким образом применение изменчивых когнитивных норм всегда приводит к получению научного знания, которое имеет «истинный, непротиворечивый, обоснованный, достоверный характер»2. Таким образом, неудовлетворительное решение проблемы демаркации науки, вытекающее из крайнего историзма по вопросу о нормах научного познания, побуждает философов науки либо отказываться от обсуждения сферы действия устанавливаемых ими критериев научности, либо открыто признавать независимость части таких критериев от влияния различных эпох и культур.

Например, В. С. Степин указывает на то, что научное знание всегда должно быть обосновано и доказано, что наука не может только описывать явления, а должна раскрывать их сущность . Л. Б. Султанова также отмечает, что «наряду с исторически детерминированным представлением о специфике собственно научного знания, существуют и независимые от конкретной социокультурной эпохи признаки научности. К таковым относятся системность, доказательность и непротиворечивость»4. Похожие признаки перечисляются другими авторами как демаркирующие науку универсальные предписания: формальная непротиворечивость, причинно-следственная связность, потенциальная опытная проверяемость, воспроизводимость, интерсубъективность5. Хотя мы считаем, что нормы опытной проверяемости и воспроизводимости не могут применяться ко всему научному знанию, а интерсубъективность знания есть идеал науки, но не ее норма, следует

1 Яскевич Я. С. Методология и этика в современной науке: поиск открытой рациональности. Минск: БГЭУ, 2007. С. 34.

2 Там же. С. 6.

3 Степин В. С. История и философия науки. М.: Трикста, 2011. С. 233.

4 Султанова Л. Б. Философия и методология науки, 2014. С. 5-6.

5 Философия науки и техники / под ред. В. В. Ильина. М.: изд-во МГТУ им. Н. Э. Баумана, Баумана, 2003. С. 49-50.

согласиться с авторами в том, что данные требования охватывают весь исторический процесс научного развития и их устранение грозит распадом науки как способа познания действительности1. Вместе с опровержением аргументов против универсального научного метода существование внеисторических норм науки вселяет обоснованные надежды на то, что подобный метод все же может быть установлен.

Разумеется, трудность решения данной задачи очевидна и отмечалась многими исследователями. «В высшей степени сложно, если не невозможно, кодифицировать научный метод» - пишут А. Сокал и Ж. Брикмон, вместе с тем подчеркивая, что «обоснование теорий должно быть рациональным, даже если эта рациональность не поддается конечной кодификации»2. Однако при рассмотрении известных научных методов мы настолько приблизились к искомому решению, что в качестве обобщения можно уже кратко перечислить те основные требования, которым должен удовлетворять универсальный метод. Итак, он должен:

описывать науку в ее когнитивном аспекте; допускать скептическое и рефлективное применение; реализовать системный, проектный, а также диалектический подход к познанию;

основываться на применении гипотетико-дедуктивного метода; обнаруживать аналогию с методами К. Р. Поппера, Ф. Гонсета, научных дискуссий.

Непосредственную экспликацию данного метода мы осуществляем в следующей главе диссертации.

1 Там же.

2 Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки. Критика современной философии постмодерна. М.: «Дом интеллектуальной книги», 2002. С. 75, 77.

Основные результаты и выводы по главе I

1. Ставится проблема универсального научного метода, применение которого не только бы способствовало достижению абсолютно достоверной, полной, интерсубъективной истины как главной цели познания, но и обеспечило осуществление демаркации научного знания.

2. Для решения поставленной проблемы предложен подход, первый принцип которого предусматривает разделение научной деятельности на познание и его организацию, устанавливая, что искомый метод может нормировать лишь познавательный аспект науки, непосредственно относящийся к содержанию приобретаемого знания.

3. Второй принцип указанного подхода элиминирует из рассмотрения актуальность, новизну и другие организационные нормы профессиональной науки, признавая возможность использования ее когнитивной методологии в любительском научном познании, которое предлагается выделять из сфер обыденного познания и паранауки.

4. Согласно третьему принципу подхода основу научной методологии должны составлять скептицизм и релятивизм как установки, полагающие всякое научное знание в конечном итоге недостоверным и обусловленным принимаемыми предпосылками: принцип аналогичен «пересматриваемости» у Ф. Гонсета и «организованному скептицизму» у Р. Мертона.

5. Установлено, что научное познание, в котором сомнение всегда играет более важную роль, чем вера в истинность знания, принципиально отличается и от догматического познания, полностью основанного на вере, и от критического познания, устраняющего верой всякое сомнение.

6. Обосновано, что общая свобода, которой пользуется ученый при выборе проблем и предпосылок исследования, ведет к тому, что любая организационная закономерность есть не более чем тенденция в научном сообществе, которую можно преодолеть собственным волевым решением.

7. Отсюда становится понятно, что любые социально-философские теории развития науки - например, концепции Т. Куна, С. Тулмина, И. Лакатоса - выходят за рамки когнитивного аспекта в сферу организации исследования и обречены на неполноту, исключающую возможность использования каждой из них в качестве рационального научного стандарта.

8. Рассмотрены наиболее известные когнитивные методы, среди которых разработки К. Р. Поппера и Ф. Гонсета в наибольшей степени отражают универсальные нормы исследования: их недостатки обусловлены ограничениями профессиональной научной деятельности, устранением философии из числа наук и особенностями познавательного скептицизма.

9. Обосновано, что вопреки выводам П. Фейерабенда и других критиков универсального метода возможно неявное существование последнего как внеисторической интерсубъективной нормы научности.

10. Доказано, что экспликация универсального научного метода должна учитывать его рефлексивное применение, реализацию системного и проектного подхода к познанию, а также использование гипотетико-дедуктивной методологии.

ГЛАВА II. УНИВЕРСАЛЬНЫЙ НАУЧНЫЙ МЕТОД И ЕГО ОБОСНОВАНИЕ

В настоящей главе эксплицируется содержание универсального научного метода, основные этапы которого реализуют принцип рационального скептицизма науки. На примере научной деятельности Г. Галилея обосновывается необходимость данного метода как внеисторической интерсубъективной нормы научности. Широкое неявное распространение метода объясняется его соответствием здравому смыслу человеческой природы: для достижения этой цели уточняются принципы теоретического и практического разума, показывается отличие предлагаемой концепции от системы И. Канта. Исследуется применение установленного метода в когнитивной практике различных организаций.

2.1. Содержание универсального научного метода и его когнитивное

значение

После нашего обсуждения в предыдущей главе когнитивных процедур К. Р. Поппера и Ф. Гонсета становится ясным, что экспликация универсального научного метода может рассматриваться как коррекция данных процедур, уточняющая основные этапы исследования в отношении их когнитивного содержания путем элиминации организационных факторов и норм профессиональной науки. С учетом всех высказанных в разделе 1.2 замечаний наше решение данной задачи представляет собой метод, являющийся универсальным «правилом мастерства» любого субъекта науки. Основными этапами метода являются:

1) постановка вопроса;

2) выдвижение гипотез;

3) проверка гипотез и синтез ответа;

4) скептическая рефлексия над ответом.

Обсудим теперь содержание данных этапов.

Постановка вопроса. Под вопросом здесь понимается абстрактная идея или когнитивная цель, которая появляется в сознании исследователя как ненаучное знание о неизвестном вместе с чувственными аффектами, выражающими интерес и желание к отысканию ответа как конкретной истины, устраняющей исходный вопрос при помощи аффекта веры. В исследовании профессионального уровня на когнитивную цель накладываются ограничения сложности и неопределенности пути ее достижения, благодаря чему вопрос понимается как проблема в узком смысле этого понятия. Постановке вопроса может предшествовать его организационный выбор из некоторой совокупности потенциальных вопросов, еще не ставших когнитивными целями ввиду отсутствия аффекта желания их достижения. Постановка вопроса всегда связана с некоторым объектом или предметом, конструируемым еще до начала исследования1, однако последнее нельзя считать начавшимся раньше, чем появляется его когнитивная цель, действия по достижению которой и образуют содержание исследования. Без появления же данной цели исследование не может состояться, поскольку исследовать будет нечего, а принимать за истину неисследованный ответ в научном познании недопустимо по причине недостоверности такого ответа.

Постановку вопроса следует отличать от его формулировки на каком-либо естественном или искусственном языке, которая за пределами профессиональной науки не является необходимой для исследования и принадлежит к его организационному аспекту. Таким образом, любой вопрос по своему происхождению имеет, прежде всего, личностное значение для познающего субъекта и служит предпосылкой для получения им нового личностного знания о познаваемом объекте. Однако это не препятствует возможности постановки в науке общих и даже интерсубъективных проблем, например, при организации коллективных исследований, если свою

1 Вопросы конструирования объектов рассматриваются нами в третьей главе диссертации.

132

индивидуальную научную проблему субъект отождествляет с проблемами, которые решаются другими исследователями. Постановка вопроса является также интерсубъективной научной нормой, нарушение которой ведет к ненаучному догматизму первого рода или догматизму в приобретении знаний, который применяется, главным образом, в обыденном познании, поскольку регистрация окружающей обстановки часто обходится без вопросов и сопутствующих им сомнений.

Выдвижение гипотез. Наличие у исследователя когнитивной цели свидетельствует о том, что изначально у него нет готового ответа на вопрос исследования, иначе в сознании не возникают аффекты, способные направить познавательный процесс. Но тогда ему также неизвестен путь, который детерминирует достижение цели, поскольку и в самом простом случае еще требуется отнесение возникшей когнитивной задачи к одной из известных задач, имеющих типовые решения. Эта деятельность, называемая в теории управления распознаванием ситуации и относимая И. Кантом к способности суждения, всегда нетривиальна, требуя анализа признаков сложившейся ситуации и их проверки на совпадение с признаками известных ситуаций путем перебора последних как возможных гипотез. Отсюда ясно, что даже самые простые научные «головоломки», примерами которых могут служить шаблонные задачи из школьного учебника, все равно в какой-то степени носят творческий характер, оставляющий за исследователем свободу поиска необходимых решений.

Однако указанная творческая свобода не может быть реализована иначе как через генерацию различных идей в качестве проб, которые могут привести к искомому ответу, но подвержены также ошибкам. Следовательно, речь идет о необходимости выдвижения гипотез, пытающихся так или иначе предугадать возможный ответ на вопрос, для их последующей проверки на научную обоснованность в рамках принимаемого предпосылочного базиса. При этом выдвижение каждой гипотезы связано с появлением вопроса о ее истинности, который решается в рамках проверки как вспомогательного

исследования, выполняемого по общей методологической схеме и, согласно трехзначной логике науки, связанного с обоснованием выбора одной из трех имеющихся возможностей: «да», «нет» или «может быть». Обязательными представляются следующие требования, предъявляемые к гипотезам:

содержательная связь с искомым ответом на вопрос, без которой гипотеза не имеет когнитивной ценности и должна быть выведена из рассмотрения;

сомнение в достоверности, без которого возникает второй род познавательного догматизма или догматизма в обосновании знания, когда непроверенная гипотеза принимается за достоверный ответ на вопрос;

предполагаемая полнота описываемых решений, без которой исследование не может претендовать на законченность и для устранения этого недостатка требуется расширение предпосылочного базиса;

наличие хотя бы одной гипотезы по поводу возможного ответа, без чего исследование не имеет когнитивной ценности и должно быть прекращено.

Как можно видеть, среди перечисленных требований отсутствует запрет на использование гипотез ad hoc («применительно к данному случаю»), которое профессиональная наука считает «регрессивным»: также и по мнению К. Р. Поппера не следует опираться на такие гипотезы при построении научной теории1. Однако исключение гипотез ad hoc из научной методологии никак не оправдано в когнитивном аспекте науки, поскольку отсутствие теоретического опровержения каждой такой гипотезы сохраняет за ней все шансы оказаться истинной: в противном случае гипотезы ad hoc просто бы не выдвигались их авторами. И если профессиональное научное познание все же отвергает подобные гипотезы, то только под влиянием эстетических или иных организационных факторов, получивших в среде ученых интерсубъективное распространение. Любительской же науке нет

1 Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания. М.: ООО «Издательство АСТ»: «Ермак», 2004. С. 402.

необходимости подчиняться этим факторам, благодаря чему можно сохранить интерес истины и возможность оспаривать дедуктивные выводы указанием на исключительный случай. Например, кто-то может заявить о достижении личного бессмертия ввиду своей исключительности и опровергнуть эту гипотезу научными средствами при жизни данного человека будет непросто: однако столь же проблематичным окажется и ее подтверждение, благодаря чему гипотеза не сможет попасть в разряд истин, претендующих на практическое применение.

Перечисленные выше требования никак не определяют и порядок выдвижения гипотез, который является, вообще говоря, произвольным, хотя допускает частичную рационализацию при помощи эвристических методов, рассмотренных в предыдущей главе. Выдвижение гипотез также может быть связано с анализом исходной проблемы, когда исследуемый вопрос декомпозируется на отдельные частные вопросы, которые служат началом для вспомогательных исследований, обуславливающих решение указанной проблемы и проводимых по той же схеме, что и основное исследование. Несмотря на то, что рассматриваемый этап носит, в целом, творческий характер и его нельзя адекватно нормировать при помощи универсальных правил, вытекающая отсюда общая иррациональность этапа не вредит рациональности всего метода, а лишь подчеркивает недостаточность последнего для однозначного логического вывода результатов исследования. Отметим еще, что выдвижение гипотез может осуществляться как силами отдельных исследователей, так и целых исследовательских коллективов, занимающихся, как правило, решением профессиональных научных проблем.

Проверка гипотез и синтез ответа. Гипотезы, генерируемые на предыдущем этапе, должны быть проверены на научную обоснованность, что и составляет задачу настоящего этапа. Поскольку гипотезы могут проверяться автономно друг от друга, то после проверки очередной из них допускается возвращаться к этапу выдвижения. Таким образом, оба этапа могут пересекаться во времени, хотя очевидно, что проверка гипотез

причинно обуславливается их появлением и поэтому третий этап метода не может начаться раньше второго, всегда завершаясь после него. Проверка каждой гипотезы на обоснованность осуществляется при помощи процедуры подтверждения и процедуры опровержения.

Процедура подтверждения гипотезы заключается в отыскании ее логического вывода из базисных положений или предпосылочного знания, принимаемого за истину без обоснования: требуется только обеспечить непротиворечивость всех базисных положений, входящих в личностное знание познающего субъекта и, возможно, претендующих на интерсубъективное значение. Поскольку базисные положения часто принимаются и проверяются лишь неявным образом, то для повышения достоверности и объективности предпосылочного знания целесообразно производить его экспликацию. Например, обнаружению предпосылок, принимаемых автором некоторого текста, помогают употребляемые им слова «ясно», «очевидно», «несомненно» и т. п. При этом даже профессиональная наука не всегда требует от принимаемых предпосылок интерсубъективного значения и научной достоверности: так, в технических прикладных дисциплинах иногда применяются методы экспертных оценок, помогающие сформировать представления об истине на основании суждений некоторых авторитетных экспертов1. Если же в процессе проверки гипотезы обнаруживается ее сводимость к некоторому непротиворечивому базису, то считается, что подтверждение данной гипотезы найдено.

Процедура опровержения гипотезы выполняет две функции:

а) ее проверка на внутреннюю противоречивость с целью поиска положений, являющихся частями данной гипотезы и рассматриваемых как самостоятельные противоречащие друг другу истины;

1 См., например: Анохин А. Н. Методы экспертных оценок. Учебное пособие. Обнинск: ИАТЭ, 1996. 148 с.

б) попытка подтверждения противоположной гипотезы (с использованием вышеуказанной процедуры), а также альтернативных гипотез в частях, противоречащих опровергаемой гипотезе.

Если хотя бы одна из данных функций выполняется результативно, то можно считать, что искомое опровержение найдено. При этом обязательное для каждой гипотезы рассмотрение противоположного утверждения, получаемого из нее путем логического отрицания, ведет не только к своеобразной симметрии научного исследования относительно всех проверяемых гипотез, но и к необходимости синтеза искомого ответа на исследуемый вопрос по результатам всех проверок. Результатом же любой проверки является когнитивное решение по проверяемой гипотезе, которое соответствует трехзначной логике научного познания и принимается с учетом равной силы всех собранных доказательств следующим образом:

а) если найдено подтверждение и не обнаружено опровержение гипотезы (выполняется критерий истинности научного знания), то она признается истинным положением или научной истиной;

б) если подтверждения не найдено, но обнаружено опровержение гипотезы (выполняется критерий ложности), то она признается ложным положением в научном знании;

в) во всех же остальных случаях, когда одновременно либо имеются, либо отсутствуют подтверждающие и опровергающие аргументы, гипотеза признается вероятным научным положением или явной гипотезой.

Ясно, что варианты а) и б), соответствующие положительному и отрицательному когнитивным решениям, своей определенностью устраняют сомнение в достоверности гипотезы, тогда как вариант в) маркирует неопределенное, неоднозначное решение, сохраняющее указанное сомнение, что превращает данную гипотезу в нерешенную проблему. А поскольку принцип научного скептицизма не позволяет считать каждое из таких решений абсолютным, то следует отличать гипотетический характер неопределенных когнитивных решений от гипотетической определенности

установленных научных истин, что и достигается нами введением понятия явной гипотезы. В дальнейшем, правда, мы будем избегать пользоваться этим словосочетанием, употребляя термин «научная гипотеза» только для обозначения прошедших проверку явных гипотез, а все неявные гипотезы называя истинными или ложными научными положениями. Гипотезы же, еще не прошедшие научной проверки на обоснованность, будут называться нами «рабочими гипотезами» или просто «гипотезами».

Результатом проверки всех гипотез является, таким образом, совокупность определенных и неопределенных научных положений, когнитивная ценность которых, однако, различна: если определенные положения полностью снимают для исследования вопрос об истинности соответствующих гипотез, то неопределенные положения оставляют этот вопрос открытым, передавая его разрешение будущим исследованиям. Все указанные положения, однако, связывает между собой необходимость их использования для ответа на вопрос текущего исследования, что достигается процедурой обобщения или синтеза. Таким образом, в результате объективного и беспристрастного рассмотрения всех участвующих в исследовании гипотез, их подтверждений и опровержений, сопоставления и объединения всех полученных отдельных положений формируется синтетическое научное знание, представляющее собой обоснованный ответ на исследуемый вопрос. При этом, как и в случае с каждой отдельной гипотезой, возможны три варианта сформированного ответа:

а) истинное научное знание, если все объединяемые научные положения являются истинными;

б) ложное для науки заключение, если все объединяемые научные положения являются ложными;

в) неопределенное или проблемное заключение, если объединяемые научные положения не являются определенными и однородными по своему отношению к истине.

Очевидно, что варианты а) и б) легко инвертируются друг в друга путем замены каждого из объединяемых положений на противоположное утверждение: поэтому профессиональная наука и представляет свои определенные когнитивные решения только в форме истинного научного знания. И в случае а), и в случае б) полученный ответ снимает для исследователя решаемую проблему, поскольку вся известная последнему аргументация приводит к однозначным выводам об истинности ответа, устраняя сомнения по поводу гипотез с помощью возникающего при этом аффекта веры. Менее ценным в когнитивном отношении является вариант в), когда происходит «сдвиг» исходной научной проблемы, имеющий значение для познания лишь в том случае, если данная проблема уточняется или находятся решения связанных с ней частных проблем: но и тогда сомнение в истинности ответа не преодолевается верой, что оставляет вопрос для будущих исследований.

Однако каким бы ни был ответ на исследуемый вопрос, даже при проведении коллективного исследования он представляет собой личностное знание исследователя, синтезирующего результаты проверки гипотез: интерсубъективности же в научном познании можно добиться только путем обобщения свободной и непредвзятой позиции других изучавших проблему специалистов, но не путем принуждения, голосований и других организационных мероприятий. Отметим также, что нарушения на данном этапе метода ведут к научной необоснованности знания или уже известному нам догматизму второго вида.

Скептическая рефлексия над ответом. Несмотря на то, что законченное научное исследование может достигать своей цели получением ответа, снимающего все появлявшиеся ранее когнитивные вопрошания, желания и сомнения аффектом веры в истинность приобретенного знания, принцип научного скептицизма, основанный на ограниченности наших познавательных возможностей, не позволяет считать данный ответ окончательным. Это означает, что всегда сохраняется возможность

продолжения исследования и пересмотра полученного ранее результата, необходимость в чем возникает при появлении новой подтверждающей или опровергающей аргументации, например, в связи с изменением базисных положений вследствие новых научных открытий. Но всегда ли следует ожидать появления подобной аргументации? Разве в научном познании не могут существовать так называемые «неопровержимые» истины, которые никогда не будут пересмотрены? И разве не свидетельствует о существовании данных истин тот исторический факт, что в любой из наук многие положения никогда не пересматривались?

Безусловно, существование истин, в опровержение которых так и не будут предъявлены какие-либо аргументы, вполне можно себе представить. Однако имеет ли отношение к подобным истинам та конкретная истина, которая была установлена в завершенном исследовании? Исследователь не может обосновать определенный ответ на данный вопрос, потому что новая содержательная аргументация ему недоступна, а история науки хранит и многочисленные примеры того, как появлялись самые «неожиданные» аргументы, опровергавшие даже совершенно «очевидные» в свое время истины. Отсюда понятно, что интуиция в науке, являющаяся важным средством поиска гипотез, не может рассматриваться как критерий истинности знаний или способ их обоснования. Поэтому каждый исследователь должен принимать во внимание, что исключить возможность пересмотра полученных им результатов научным путем нельзя и что эти результаты, следовательно, попадают под действие радикального скептицизма науки, хотя локальный скептицизм, действующий в рамках собранной аргументации, и был ранее преодолен исследованием.

Таким образом, чтобы приобретенное в ходе исследования знание имело научный характер, от познающего субъекта требуется еще заключительная скептическая рефлексия над полученным ответом или осознание его как временного, промежуточного на пути к абсолютно достоверному знанию. Тем самым ответ приобретает статус относительной

научной истины, текущая вера в которую подчинена потенциальному сомнению в ней. Такая рефлексия, открывающая путь дальнейшим исследованиям, связанным с перепроверками полученного научного знания, и осуществляется на последнем этапе выводимого метода. Нарушение же данной нормы, которое выражается в отсутствии сомнений по поводу истинности полученного знания, абсолютизирующем когнитивное значение завершившегося исследования, означает догматизм третьего рода или догматизм передачи знаний. Вероятно, это наиболее распространенный вид догматизма среди исследователей, реакция на который со стороны научного сообщества столь же предсказуемо негативна, как и на все остальные догматические нарушения: вспомним, например, об эпиграмме в ответ на «Ясное, как солнце, сообщение» И. Г. Фихте с целью «принудить читателей к пониманию»1. Упоминанием о данном историческом факте мы завершаем свою экспликацию универсального научного метода и переходим к обсуждению значения эксплицированного метода для познания.

Прежде всего отметим, что метод эксплицирован нами в виде схемы самого верхнего уровня, которая хотя и охватывает весь процесс научного исследования в наиболее общем виде, но не конкретизирует его отдельные этапы до действий, непосредственно выполняемых исследователем для достижения своей познавательной цели. Конечно, мы допускаем, что в ходе дальнейшего изучения вопроса полученная экспликация метода может быть уточнена, и это позволит получить более подробное описание каждого из этапов или даже внести коррективы в первоначальную схему. Однако универсальность метода исключает его уточнение таким образом, чтобы это повредило возможности интеграции в данный метод любого из методов частных наук, применение которого может потребоваться проводимым исследованием. Аналогично и общую процедуру судебного разбирательства можно уточнять в ходе совершенствования законодательства, получая более

1 Фишер К. История новой философии. М.: Директмедиа Паблишинг, 2008. 1 электрон. опт. диск (DVD-ROM). С. 8.549.

детальные формулировки процессуальных норм, но подобные нормы должны всегда учитывать, что различные виды судебных дел требуют применения различных методов поиска и исследования доказательств. Так, например, этап выдвижения гипотез в универсальном научном методе нельзя уточнять через введение эвристических процедур, каждая из которых имеет ограниченное применение.

В соответствии со сказанным ранее (см. первый раздел предыдущей главы) использование эксплицированного метода обеспечивает не только установление относительной истины, но также решение родственных проблем демаркации и обоснования научного знания. Можно видеть, что данный метод адекватно отражает традиции поиска истины в науке, охватывая все известные здесь разновидности когнитивных действий: ведь ученые любых времен и культур познают не иначе, как ставят проблемы, выдвигают, критикуют и обосновывают гипотезы, получают результаты и допускают их пересмотр при появлении новых значимых аргументов. Одновременно метод служит исследовательской нормой, демаркирующей научное познание и элиминирующей из науки любое необоснованное, противоречивое, догматическое знание, не обладающее ценностью ответа на конкретный ставившийся вопрос. При этом сохраняется возможность дополнительного ценностного отбора научных знаний по нетеоретическим или организационным критериям, позволяющая демаркировать профессиональный уровень научного познания, хотя четкое различение любительской и профессиональной науки рациональным путем представляется неосуществимым. Как и большинство этических норм науки, метод распространяется в научном сообществе неявным образом, через обучение на примерах конкретных научных исследований по аналогии с тем, как на конкретных примерах обучаются счету или стихосложению: вопрос же о том, почему подобное обучение методу достаточно эффективно, рассматривается нами в следующем разделе настоящей главы.

Несмотря на то, что эксплицированный метод является интерсубъективной научной нормой, приобретая тем самым универсальное значение, результаты его применения в каждом конкретном случае субъективны, потому что предписания метода носят самый общий характер и для реализации исследования их приходится дополнять личностным знанием исследователей. Так, личностный характер имеет не только стоящая перед каждым субъектом познания когнитивная цель, само появление которой обуславливает личностную новизну будущего знания, но и все принимаемые им когнитивные предпосылки, включая также неявные представления об универсальном методе. Универсальность последнего предполагает и тот частный случай, когда вся исследовательская программа исчерпывается мыслительной деятельностью одного субъекта. Еще раз отметим, что первоначальная субъективность научного знания не препятствует установлению в нем интерсубъективных истин, обосновываемых также другими исследователями.

При этом выяснение исследователем интерсубъективности некоторого знания, осуществляемое на основе информационного обмена с коллегами в результате анализа поступившей информации, не приводит к утрате его субъективности. Иначе говоря, здесь происходит не переход от личностного знания к интерсубъективному, а осознание интерсубъективного характера ряда личностных знаний. Например, положение «Земля обращается вокруг Солнца» выступает не только как личностное знание каждого отдельного астронома, но и как общее положение, которое этот специалист считает адекватным личностному знанию других специалистов и всех прочих людей, прошедших обучение в средней школе. Конечно, любой вывод об интерсубъективности знания основывается на неполной индукции, имеющей научную силу лишь до появления лиц, высказывающих обоснованные возражения по поводу истинности этого знания. Кроме того, здесь игнорируется как несущественный тот факт, что всегда могут встретиться люди, не имеющие представлений по рассматриваемому вопросу или