Поэтика не-бытия в русской литературе 1900-1920-х гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Севастьянова, Валерия Станиславовна

• Севастьянова, Валерия Станиславовна
• доктор филологических наук
• 2012

Оглавление диссертации доктор филологических наук Севастьянова, Валерия Станиславовна

Глава 1. Не-бытие и символизм Андрея Белого

1.1. «Уставший мир в покое засыпает.»: 28 освобождение от жажды бытия

1.2. «К былому возврат.»: от философии 54 пессимизма к теургии

1.3. «Впереди была пустота, и позади тоже.»: 69 от теургии к антисистеме

Глава 2. Не-бытие и «новые правила строенья вселенной»

2.1. «И пепел серый сеет мгла.»: 88 эманатический универсум Андрея Белого

2.2. «В темь изначальную.»: 106 возвращение в первопричину

Глава 3. Не-бытие и художественный гнозис Андрея Белого

3.1. Может быть вечным паденье, или «конца 128 у этого пути нет»

3.2. «Странные игры» в новой вселенной, 149 или диалектика начал

3.3. «В пустое ничто.», или новая «правда вещей»

Глава 4. Не-бытие в творчестве О. Мандельштама.

В заговоре против пустоты.

4.1. «Твой мир болезненный и странный.»: 185 пустота и мир в лирике 1910-х гг.

4.2. «В черном бархате всемирной пустоты.»: 208 у истоков бытия

4.3. «Здесь провал превыше наших сил.»: 226 не-бытие в исканиях 1920-х гг.

Глава 5. «Сияние небытия» в художественных вселенных русской литературы 1900 - 1920-х гг.

5.1. «Гляди в холодное ничто.»: крушение 243 идеи познания

5.2. «Весь ужас переставшей пустоты.»: 266 крушение идеи творения

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Поэтика не-бытия в русской литературе 1900-1920-х гг.»

Актуальность темы исследования. В истории русской литературы рубеж XIX - XX вв. известен как время напряженного духовного поиска и небывалых художественных открытий. Но прежде всего это была пора, когда мечты о преображении жизни не только не исключали мыслей о гибели, разрушении и уничтожении, но, напротив, вступали с последними в самое тесное взаимодействие. Оборотными сторонами творческого подъема становились упадок веры в ценность жизни как таковой и самый мрачный пессимизм. Идеи истины и идеального мироустройства оказывались в нерасторжимой связи с явлением, занимавшим центральное место в построениях писателей рубежа двух столетий. Например, в рассуждениях по поводу того, что бытие длится лишь мгновение, тогда как не-бытие продолжается вечно. В символистских теориях самодвижения не-бытия, воплощающегося в бытие, а затем переходящего в иное не-бытие. В антисимволистских призывах к борьбе против засилья пустоты и не-бытия.

Еще более явно присутствие не-бытия ощущается в модернистских художественных мирах, наполненных «волнами небытия» (В. Брюсов), освещающихся «сиянием небытия» (А. Блок), погружающихся во «мрак небытия» (А. Белый), стремящихся к «покою небытия» (Ю. Балтрушайтис), исчезающих в «пустоте небытия» (О. Мандельштам).

Здесь жизни по праву должно было говориться «непримиримое Нет», ибо «зерно, <.> не прозябнет, если не умрет».1 Мудрецам и поэтам надлежало уйти в пустыни и пещеры, поскольку «нужно вступить во мрак, чтобы выйти из него». При этом сами уходящие и умирающие понимали, что мечта о выходе из мрака в лучшее бытие - это только мечта и что смерть и несуществование из средства достижения желаемого могут постепенно превратиться в цель:

1 Иванов В.И. Родное и вселенское. - М., 1994. - С. 53. Далее - «Иванов» с указанием страниц.

2 Белый А. Символизм как миропонимание. - М., 1994. - С. 202. Далее - «Символизм как миропонимание» с указанием страниц.

Мы лежим на холодном и грязном полу, Присужденные к вечной тюрьме. И упорно и долго глядим в полумглу, Ничего, ничего в этой тьме!

И даже точно знали, что не может быть ничего, кроме ничто:

Нет, не бывает, не бывает, Не будет, не было и нет. Зачем нас этот сон смущает, На безответное ответ?

Он до сих пор кому-то снится, И до сих пор нельзя забыть. Он никогда не воплотится: Здесь - ничего не может быть.4

Речь идет не только о творениях всех, «видящих в любом образе лишь намек на «великое безликое», на хаос, Нирвану, пустоту» - то есть о мэонизме Н. Минского, небытии Ф. Сологуба и 3. Гиппиус, «Великом Ничто» К.

Бальмонта.5 В творчестве Вяч. Иванова, верящего в «слепительное Да», в качестве итога диалектического преобразования также .с помаваньем отрицанья, Качая мглой, встает Ничто.6

Соловьевец-аргонавт Белый, с одной стороны, кажется убежденным в том, что черная стена пыли только «в первый момент кажется пропастью, подобно тому, как неосвещенный чулан может казаться бездонно-черной вселенной, когда мрак, не позволяющий разглядеть его пределы, слепит глаза» (Символизм как миропонимание, 202). С другой же, совсем не выглядит уверенным в окончательном пункте назначения полетов к Солнцу. Последнее, что он сообщает читателю о своем «Арго», - это то, что звездолет мчится в мертвой ледяной пустоте с мертвыми странниками на борту.

3 Бальмонт К.Д. Избранное. - М., 1989. - С. 304.

4 Гиппиус З.Н. Опыт свободы. - М.: Панорама, 1996. - С. 243. Далее - «Гиппиус» с указанием страниц.

5 Гумилев Н. С. Сочинения. В 3 т. Т. 3. Письма о русской поэзии. - М.: Худож. лит., 1991.-С. 113.

6 Иванов В.И. Стихотворения и поэмы. - Л., 1976. - С. 228.

Предпринятый русским модернизмом «ход к небытию» не остается незамеченным. Еще Вл. Соловьев предупреждает о появившемся «буддистском настроении» в поэзии. Позже Н. Трубецкой обличает поворот своих современников в сторону «самого мрачного пессимизма», свершающийся на фоне разочарований в казавшихся бесспорными ценностях европейской культуры. При этом главные опасения мыслителя вызывает уже не столько то, что «высшей целью человека признается нирвана, полное самоубийство духа», его «обращение в ничто и пустоту», сколько появляющаяся в духовных системах «страшная и бессмысленная бездна» - особый мир со своими «кошмарно-бессмысленными закономерностями» и «бесами». Примерно в то же время неожиданное завершение модернистских теургических опытов - сотворение «призрачного небытия, лжебытия» - разоблачает в «Мистике и церкви» Н. Бердяев.

Однако в современных трудах, посвященных ключевым моментам отечественного литературного процесса, не-бытие в художественных произведениях не изучается в качестве самостоятельного феномена, оставаясь в тени прочих кризисных явлений - богоборчества, имморализма, жизне- и мироот-рицания. Если модернисты откровенно говорят о близости собственных опытов и опыта мыслителей различных эпох, то ученые практически не заглядывают в области поэтических вселенных, генетически связанные с идеями несуществования мира, абсолюта, человека.

А между тем, не установив, что именно русские авторы начала XX в. понимают под не-бытием, в каких внутренних связях и соотношениях на различных уровнях их творений не-бытие оказывается задействованным, невозможно в полном объеме выявить доминанты художественных концепций русской литературы. Так, до настоящего времени не получает объяснения диссонанс, существующий между декларативными призывами выйти из мрака, вступить в заговор против пустоты, звучащими в теоретических работах,

7 Трубецкой Н. С. Религии Индии и христианство // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - 1991. -№ 2. - С. 2 - 45. и тем падением в небытийственную тьму, которое становится лейтмотивом лирических произведений.

Остается непроясненным вопрос об эволюции творимых модернистами образов мира, преображающегося, но достаточно странным образом: не просветляющегося, а затемняющего, не возрождающегося, а исчезающего в темной ледяной бездне. Литературоведы вынуждены ограничиваться туманными выводами о преследующем русских художников ощущении дисгармоничности бытия, о выписываемых ими галереях «жутких» образов, о пронизывающей их тексты «пустотности»; о «семантике небытия», нарушающей стройную картину поисков новой земли и нового неба и ставящей под сомнение принципы верности вещам, заполненности пространства и т.д.

Таким образом, возникает необходимость исследования поэтики русской литературы 1900 - 1920-х гг. в свете представлений о не-бытии, сформировавшихся в русской культуре начала XX в. и обусловивших специфику художественного миросозидания и миропонимания.8

Степень разработанности проблемы. При обращении к основной массе работ, посвященных теоретическому и художественному поиску русской литературы начала двадцатого столетия, особенностям поэтики различных авторов, возникает впечатление, что проблема не-существования не поднималась поэтами и писателями, творившими в период перерождения привычных ценностей. Художники говорят о родном ничто и о тоске небытия, к этому ничто увлекающей. Однако большинство исследователей, освещающих кризис художественного сознания начала XX века, в своих самых смелых выводах не идут дальше следующих положений Н. Бердяева, изложенных еще в разгар этого кризиса9: «Мы присутствуем при кризисе искусства о

Используемый в работе термин «не-бытие» максимально корректно передает содержание творимых русскими авторами образов ничто, небытия, пустоты, мрака строго разграничивая сферы существования и не-существования.

9 См., например: Белая Г. Проблема «искусство и жизнь» как экзистенциальное переживание деятелей русской культуры XX века // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология. - М.: РГТУ, 2003; Трубецкова Е. Распад форм и/или рождение новой эстетической парадигмы // Эстетическое самосознание русской вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его основах. Окончательно померк старый идеал классически-прекрасного искусства и чувствуется, что нет возврата к его образам. Искусство судорожно стремится выйти за свои пределы. Нарушаются грани, отделяющие одно искусство от другого и искусство вообще от того, что не есть уже искусство, что выше или ниже его. Никогда еще так остро не стояла проблема отношения искусства и жизни, творчества и бытия. Мы переживаем конец Ренессанса, изживаем последние остатки той эпохи, когда отпущены были на свободу человеческие силы и шипучая игра их порождала красоту. Ныне та свободная игра человеческих сил от возрождения перешла к вырождению, она уже не творит красоты. Кажется, что в самой природе, в ее ритме и круговороте что-то бесповоротно надломилось и изменилось. Мир теряет свои покровы. Материальные покровы мира были лишь временной оболочкой. Ветхие одежды бытия гниют и спадают».10

Безусловно, мыслитель, одним из первых прямо заговоривший о том, что «новое ощущение мировой жизни» у современных ему художников выражалось преимущественно в «исчезновении всех определенно очерченных образов предметного мира», был прав (Кризис искусства, 3). Как правы и его сегодняшние последователи, говорящие о том, что в модернистских творениях все декристаллизуется, распластывается, распыляется. Однако Бердяев в своих размышлениях о судьбе бытия, творимого в произведениях искусства, а также действительности, в которой творят и на которую воздействуют художники своим творчеством, по сути, ограничивается тем наблюдением, что «распалась вся плоть», «совершается как бы таинственное распластование космоса» (Кризис искусства, 11).

В точности так же и литературоведы хорошо понимают, что названные процессы разрастались неумолимо и, разрастаясь, роковым образом воздейкультуры. 20-е годы XX века: Антология. - М.: РГГУ, 2003; Сухих И.Н. Двадцать книг XX века. Эссе. - СПб, 2004.

10 Бердяев Н. Кризис искусства. - М.: Интерпринт, 1990. - С. 12. Далее - «Кризис искусства» с указанием страниц. ствовали на «оптику» художников, для которых многостороннее воспроизведение мира постепенно становилось неактуальным и которые по большей части фиксировали раскол цельности человеческого бытия.11 Но в то же самое время ученые на фиксировании очевидных фактов, как правило, и останавливаются. В исследовательских трудах накапливаются ставшие уже традиционными вопросы: почему сильная, зрелая русская культура оказалась перенасыщена апокалиптическими мотивами; почему так настойчиво она пророчила свою гибель; почему с такой готовностью она шла на сознательное опрощение? Что могло породить то парадоксальное стремление избавиться от культуры, которое мы встречаем в статьях Вяч. Иванова, А. Блока, А. Белого, Дм. Мережковского? Следствием чего именно явилось добровольное признание художников в собственной несостоятельности, окрасившее все предреволюционные годы и во многом предопределившее судьбу культуры, а может быть - и России?

Непрекращающийся поиск ответов на вопрос, почему произошел «срыв культуры» при практически полном отсутствии интереса к тому, каким образом «срыв» осуществлялся, в каком направлении дули космические вихри, расщепляющие бытие, что именно обнажалось под обветшавшими «одеждами», приводит вопрошающих к выводам, которые не только не проясняют суть проблемы, но уводят все дальше от ее разрешения (Кризис искусства, 8). Так, выясняется, что нелюбовь русских художников к бытию, владевшая ими жажда гибели, а также некое «опрощение», все с большей силой ощущавшееся в их произведениях, представляется рефлексией, вызванной такими «генетическими идеями» русской культуры, как боязнь одиночества, страх изоля-12 ции. При этом упускается из виду тот факт, что для русского модернизма в гораздо большей степени родственной является идея того смесительного уп

11 Белая Г. Проблема «искусство и жизнь» как экзистенциальное переживание деятелей русской культуры XX века; Тагер Е.Б. Новый этап в развитии реализма // Русская литература конца XIX - начала XX века: Девяностые годы. - М., 1968. - С. 99; Трубецкова Е. Распад форм и/или рождение новой эстетической парадигмы. - С. 35.

12 См., например: Белая Г. Проблема «искусство и жизнь» как экзистенциальное переживание деятелей русской культуры XX века. рощения культуры, пережившей пик своего развития и теперь гибнущей, о котором предупреждал еще К. Леонтьев. Ведь мир, творимый русскими поэтами, уже давно «набух, чтобы упасть».

Обращаясь к проблемам художественной философии русской литературы начала двадцатого века, современные литературоведы, как правило, фокусируют свое внимание на вопросах синтеза искусств, жизнетворчества и связей божественного и человеческого начал (как это происходит, например, в работах Н.В. Мокиной «Русская поэзия Серебряного века: концепция личности и смысла жизни в динамике художественных мотивов и образов»; Н.В. Ильиной «Генезис и духовно-содержательный аспект художественно

13 философской концепции символизма»). Проблема модернистского миросо-зидания рассматривается при этом в контексте идей «преображения бытия», обновления мира, создания иного, лучшего мироздания: идеального «мира мечты».14

Впрочем, не-бытийная сторона исканий русских художников игнорируется не всегда. В монографии С.Л. Слободнюка «Философия литературы: от утопии к Искаженному Миру» доказывается существование самодостаточной философии литературы, сформировавшейся в произведениях русских художников рубежа Х1Х-ХХ вв. Формулируя основные положения этой философии, ученый выдвигает тезис о первостепенном онтологическом статусе не-бытия по отношению к бытию.15 Обоснованность озвученных в работе выводов подтверждается обширным литературным материалом. Это заставляет говорить о необходимости детального изучения той важнейшей части

1 ^

См.: Мокина Н.В. Русская поэзия Серебряного века: концепция личности и смысла жизни в динамике художественных мотивов и образов: Дисс. докт. филол. наук. -Саратов, 2003; Ильина Н.В. Генезис и духовно-содержательный аспект художественно-философской концепции символизма»: Дисс. канд. филол. наук. - Ростов-на-Дону, 2007.

1 См.: Быстрое В.Н. Идея преображения мира у русских символистов: Д. Мережковский, А. Белый, А. Блок: Дисс. докт. филол. наук. - М., 2004; Дубова М.А. Стилевой феномен символистского романа в контексте культуры Серебряного века: Дисс. докт. филол. наук. - М., 2005.

15 Слободнюк С.Л. Философия литературы: от утопии к Искаженному миру. -СПб.: Наука, 2009. - С. 304. поэтических исканий русских модернистов, в центре которой находится небытие и которая давно должна была стать объектом самого пристального внимания ученых.

В труде А. Ханзен-Леве «Русский символизм» совершенно справедливо утверждается, что отрицание всех позитивных качеств, относящееся как к ценности имманентного мира, так и к данности, очевидности мира неземного, пронизывает всю раннесимволистскую семантику, в центре которой находятся понятия, «противостоящие Бытию, Разуму, Логосу» и обозначаемые «в обширной риторике негативности как ничто, душевная пустота, бессмысленность».16 Однако в названной работе мотивы, воплощающие вышеприведенные понятия (в частности, мотивы бессмысленности существования, распада личности, воплощенности сотворенного «ничто»), в основном лишь фиксируются. Их генезис сводится к наиболее очевидным связям с философией А. Шопенгауэра. В то время как мотивировка, задействованная в произведениях Н. Минского, В. Брюсова, Ф. Сологуба, не исчерпывается шопен-гауэрианским стремлением к избавлению от тягот существования. Кроме того, «дискурс не-бытия» освещается исследователем лишь в контексте творчества символистов первого поколения. Тогда как описываемые явления в не меньшей степени присущи творчеству младосимволистов. Например, произведениям А. Белого, который пишет и о манящем «родном небытии», и о происходящем в современном мире «вторжении небытия в бытие», но при этом в монографии причисляется к антагонистам «диаволической» беспредметности.

Разумеется, в поле зрения ученых попадают отдельные «негативные» элементы поэтических концепций, не являющихся декадентскими. Так, в монографии А. Чагина «Пути и лица. О русской литературе XX века» речь заходит о возникающем в текстах О. Мандельштама вале «страшных» образов, чей смысл «часто бывает затемнен» и чье появление объясняется «острым

16 Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. - СПб.: Академический проспект, 1999. - С. 152. чувством дисгармонии, поселившейся в этом мире».17 Но, к сожалению, в данном случае автор умалчивает о том, куда именно заводят манделынтамов-ских героев испытываемые ими чувства: в «чад небытия», на край «провала» в никуда.

В тех же случаях, когда о распадении связей и о не-бытии уже нельзя не говорить, настолько очевидными они становятся (как, например, в «Распаде атома» Г. Иванова), эти «темные» явления объявляются жестом разрыва художников с исканиями предшественников.18 Таким образом, оказывается, что изображая пустоту, которая сквозит сквозь завесы вещного мира, Г. Иванов наносит «удар» по Серебряному веку. Писатель превращает «созданные литературой этой великой эпохи мифы в гротескную пародию, исполняемую кривляющимся от боли и сладострастным паяцем». Синее платье, которое носит исчезнувшая возлюбленная «атома», сделано из обносков того синего плаща, в который заворачивалась героиня стихов «О доблестях, о подвигах, о славе.». И если одежды блоковской Дамы - это одеяние космоса, «шлейф, забрызганный звездами», а синий цвет в палитре поэта - знак небесной гармонии, то у Иванова синий цвет - «знак распада и небытия».19 Ивановское же смешение планов - «атома» и «пустоты» - это совсем не то смешение, которое происходило в словесно-музыкальных симфониях Белого на фоне мистических озарений и символистского мифотворчества. В отличие от предшественника-символиста, у Иванова «рушатся все опоры: умирает вера в Бога, умирает Россия, умирает искусство».

Однако внимательно читая тексты трех поэтов, мы понимаем, что ивановский распад и ивановское небытие - это вовсе не «самоубийство Серебряного века», а вполне закономерное завершение того пути развития, на который русский литературный модернизм ступил еще в момент своего зарож

17 Чагин А.Н. Пути и лица. О русской литературе XX века. - М., 2008. - С. 96. Далее - «Чагин» с указанием страниц.

18 Ранчин A.M. Экзистенциализм по-русски, или самоубийство Серебряного века: «Распад атома» Георгия Иванова // Нева. - 2009. - № 9.

19 Там же.

20 Там же. дения. Ведь мир блоковской Дамы - страшный мир. Обращаясь к ней, герой Блока призывает мировой огонь обрушиться на бытие, поет гимн грядущей гибели всего:

Я здесь, в углу. Я там, распят. Я пригвожден к стене - смотри! Горят глаза твои, горят

Как черных две зари!

Я буду здесь. Мы все сгорим: Весь город мой, река и я.

Крести крещеньем огневым

21

О, милая моя!

С ней можно соединиться только «в горниле поздних бед»; она ускользает «в ненастье и мрак». Ее черты сияют странным светом, и это совсем не свет звездной гармонии:

Ужасней дня, страшнее ночи Сияние небытия.

И уже в «симфониях» Белого, написанных на заре нового века, постепенно исчезают все те опоры мироздания, что позже будут не-существовать в мире распадающегося атома: «Бог задернулся тучей. Ни ангела на небе. Ни звездочки. Иногда вспыхнет огонек и погаснет. Это Святой мелькнет и погибнет». Здесь «действительность рассеялась черным пеплом». После того, как все съехало с места, сорвалось», здесь открывается «ужас отсутствия и

22 небытия».

Убывающее бытие и исчезающий герой оказываются также и в центре художественного универсума О. Мандельштама, где на долю зияния и пустоты приходится едва ли не больший удельный вес, нежели на долю всех атомов и явлений.

Но если не-существование в построениях Блока - деградация души блоковского героя, исчезновение творимых поэтом миров во мраке небытия

21 Блок А. Избранное. - М., 1995. - С. 307.

22 Белый А. Симфонии (Забытая книга). - Л., 1990. - С. 426; 163; 94. Далее - «Симфонии» с указанием страниц. получают полноценное освещение23, то ни произведения Белого, вступившего в литературу с откровенным призывом не быть, ни художественные тексты и критические работы Мандельштама, превратившего не-бытие в одну из доминант своих поэтических и теоретических концепций, в контексте темы отсутствия, исчезновения не исследуются вовсе. И как беловедение, так и манделыитамоведение могут предоставить наиболее наглядные примеры нежелания замечать очевидное. Для подтверждения последнего тезиса достаточно просмотреть лишь небольшую часть тех работ, в которых изучается наследие двух художников.

В трудах, посвященных творчеству Андрея Белого, уже давно сложился облик художника, находящегося в постоянном поиске теургического синтеза. Сколь бы противоречивыми и «разбросанными» ни представлялись искания Белого, исследователи единодушны в том, что главным мировоззренческим ориентиром для поэта и романиста всегда служила мечта о сотворении новой земли и нового человека, о возвращении к Вечности - высшему Бытию, о «романтическом, подчас религиозном подъеме над действительностью», о широком «использовании бытийственных созвучий».24 В работах Л. Долгополова поэт предстает художником, творившим «совокупный образ эпохи», неизменно стремившимся к «созиданию новой культуры, новых лг форм быта, ориентированных на высшие формы - формы бытия». Т. Хмельницкая фиксирует в произведениях Белого «теургические лейтмотивы»: темы «зари», «Соловьева», «Вечности». А. Лавров, глубоко проникший в хитросплетения ранней прозы Белого, убеждает: «беспорядочность»,

См.: Слободнюк С.Л. Соловьиный ад. Трилогия вочеловечения Александра Блока: онтология небытия. - СПб.: Алетейя, 2002.

24 Аскольдов С.А. Творчество Андрея Белого // Литературная мысль. Вып. 1. Пг.: Мысль, 1922. - С. 73. Далее - «Аскольдов» с указанием страниц.

Долгополов Л.К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. - М: Советский писатель, 1988. - С. 96.

26 Хмельницкая Т. Литературное рождение Андрея Белого. Вторая Драматическая Симфония // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. - М.: Советский писатель, 1988. - С. 122. хаотичность», «бессвязность» творимой поэтом художественной действительности преодолеваются по мере приближения к «Вечности великой, Вечности царящей», в которой разрешаются все противоречия, весь трагизм человеческого существования, отданного во власть времени.27

В исследованиях последних лет внимание ученых также фокусируется преимущественно на творимых поэтом образах становящегося бытия, иного

ЛО бытия, души мира, на исповедуемом им «духовно-телесном дуализме». Проблема не-бытия не попадает в поле зрения авторов даже тех работ, в которых речь идет об онтологических основаниях созданного Белым мироздания, о специфике творимых им образов, о доминантных темах его теоретических и публицистических работ.29

Но стоит взглянуть на тексты Белого более пристально - и мы начинаем видеть, что звучащие в них зовы к будущему оказываются предательски сбивчивыми, что сквозь лазурь и золото отчетливо проступает тьма, а за рассеивающимся мистическим туманом зачастую открывается не ослепительно-белый свет, который должен символизировать высшую наполненность бытия, но мрак и пустота. Если публицистические высказывания художника все же укладываются в рамки признанной «теургической» концепции его творче

27 Лавров А.Н. У истоков творчества Андрея Белого («Симфонии») // Белый А. Симфонии. - Л.: Худож. лит., 1990. - С. 22. Далее - «Лавров» с указанием страниц.

28 См.: Лазаренко Л.В. Образ человека в творческом сознании Андрея Белого. К проблеме поэтики романа «Петербург»: Дисс. канд. филол. наук. - М., 2005; Глухова Е.В. «Посвятительный миф» в творчестве А. Белого: Дисс. канд. филол. наук; Гармаш Л.В. Художественное своеобразие симфоний А. Белого: Дисс. .канд. филол. наук. -Харьков, 2000; Новик А. Романы Андрея Белого «Серебряный голубь» и «Петербург»: Нереальное пространство и пространственные символы: Дисс. канд. филол. наук. - Смоленск, 2006; Миронова Е.А. Модель мира в автобиографической прозе А. Белого: культурологическая интерпретация: Дисс. канд. филол. наук. - М., 2010.

29

См.: Карпухина О.С. «Немецкий текст» в творчестве Андрея Белого: Художественное освоение философем Рудольфа Штейнера в лирике и прозаических произведениях А. Белого: Дисс. канд. филол. наук. - Самара, 2004; Красильникова М.В. Идеи синтеза знания, искусства и бытия в творчестве А. Белого: Дисс. канд. филос. наук. - М., 2006; Спивак М.Л. Публицистика Андрея Белого в биографическом и историко-культурном контексте: 1916 - 1934: Дисс. докт. филол. наук. - М., 2011. ства30, то в его поэтической практике «достойное бытие» постепенно оказывается перед лицом наступающего не-бытия в том же положении, что и сама призрачная земная действительность.

Так, в «Возврате» творимая автором картина мира, по твердому убеждению беловедов, обнаруживают «отчетливую связь с традициями платонов-ско-романтического двоемирия», и «двуплановость доведена до предела, имеет абсолютный характер» (Лавров, 23). Однако в творимом поэтом пространстве совершенно явно возникают некие «провалы», раскрывающиеся между несовершенной земной реальностью и реальностью подлинной и совершенно явно выходящие за рамки противостояния двух миров. При этом провалы, разверзшиеся между «бытом» и «бытием», между человеком и миром, стремительно расширяются и обретают вид «пустоты» и «тьмы», распространяющихся неограниченно во всех направлениях и определяемых как хаос небытия.31 В свете же «самого реального» в ту пору для Белого вопроса современности - быть или не быть человечеству - такое расширение при полном отсутствии какого-либо противовеса расширяющемуся и поглощающему мироздание началу представляется особенно многозначительным.

ТА

Как, например, следующее: «Мир сей возникает в формах времени и пространства. Перемена этих форм для нашего непрекратившегося сознания изгладит образ «мира сего». Тогда будет новая земля и новое небо. Кто из нас выйдет за время, тот скажет со Христом: «Я уже не в мире, но они в мире, а я к Тебе иду, Отче святой» (Символизм как миропонимание, 208).

31 Это отождествление тьмы, воцаряющейся в художественном пространстве ранних произведений поэта, с не-бьггием делает невозможным производимое в исследовательских работах уподобление «тьмы» Белого «тютчевской первооснове» - «бездне бытия». Хотя Белый и ссылается на Тютчева и на его «ночь» как на первый в русской поэзии пример «раскрытия бездны», затаившейся под «прозрачной природой» (см., например, «Апокалипсис в русской поэзии»), но при детальном сопоставлении текстов двух художников приходится констатировать не параллельность, а, скорее, оппозиционность их построений. Если у Тютчева ясно говорится о том, что «Небесный свод, горящий славой звездной, / Таинственно глядит из глубины.», то у Белого на переднем плане оказываются совсем иные свойства ночной бездны, представляющейся лирическому герою отнюдь не звездным, блистающим покровом. И при всем желании трудно воспринимать «разъятую пасть» в качестве аллюзии на «горящий» небесный свод тютчевских стихов, «без-грезность» - на мир «роящихся дум», а отсутствие звуков - на тютчевский «чудный гул» (см., например: Белый А. Собрание сочинений. Стихотворения и поэмы. - М., 1994. - С. 238; 241).

Но в беловедческих трудах ничего не добавляется к портрету художника и мыслителя, который сознательно культивирует противоположности. Белый, по мнению ученых, всю жизнь хранит верность однажды избранной генеральной цели - жизнетворческой идее, которая сглаживает всю разнородность его философских убеждений и увлечений, компенсирует предельную рассыпанность фабулы и обусловливает глубинную смысловую связанность его произведений.32

Литературоведческая судьба О. Мандельштама является еще более показательной. Мандельштам, обрушивающий бытие в «провалы» и «пропасти», превращающий свою художественную вселенную в «пустоту без фабулы и без героя», не попадает в поле зрения исследователей. При анализе произведений художника ученые опираются почти исключительно на тезисы, изложенные в «Утре акмеизма». Автоматически накладывая теоретические установки на поэтические построения, они видят главную задачу своих интерпретаций в описании манделынтамовского «возврата на землю: от вечности к истории, от Вечной Женственности к мужскому началу в человеке, от бесплотных духов к силе, от запредельно-абстрактных сфер к обыденному».

В подобном ракурсе «онтология» Мандельштама ограничивается «мучительными размышлениями над тайной бытия».34 Декларации «смертельной усталости» от жизни, приятия «болезненного и странного» мира пустоты, а также стремление к периферии сознания («полуяви и полусну») рассматриваются в качестве типично символистских, но успешно преодолеваемых мотивов «верленовско-сологубовского толка» (Кихней, 6). Если для предшест

32

См., например: Грякалова Н.Ю. Человек модерна: Биография - рефлексия -письмо. - СПб., 2008. - С. 226 - 227; Левин В. «Неклассические» типы повествования начала XX века в истории русского литературного языка // Studia Hierusalymitana. 1981. Vol. 5 - 6. - С. 256; Нильссон Н. Русский импрессионизм: стиль «короткой строки» // Русская новелла: Проблемы теории и истории: Сб. статей / Под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. -СПб., 1993.-С. 231.

Струве H.A. Осип Мандельштам. - Томск, 1992. - С. 13. Далее - «Струве» с указанием страниц.

34 Кихней Л.Г. Осип Мандельштам: Бытие слова. - М., 2000. - С. 4 - 5. Далее -«Кихней» с указанием страниц. венников «трансцендентный мир - безусловная ценность», то уже в стихах «Камня» «онтологические представления символистов подвергаются верификации» (Кихней, 7). Отношение к запредельному бытию становится откровенно враждебным: «трансцендентный мир сущностей оказывается в художественном мире Мандельштама бесплотным, умозрительным, абстрактным, в силу чего и ассоциируется с пустотой, <.> вбирающей в себя семантику небытия» (Кихней, 7).

Однако если мы согласимся с тем, что отношение поэта к не-бытию, и в самом деле, является столь враждебным, как это представляется исследовательнице, и что принимаемый его героями мир пустоты абсолютно «абстрактен», то никак не сможем обосновать тот факт, что мандельштамовский герой осязает вполне «конкретный» чад небытия. Кроме того, невозможно будет понять, почему бездна оказывается отнюдь не на периферии мандель-штамовского мироздания, но упорно стремится к его центру, разрастаясь, словно «снежный ком», и сметая все преграды на своем пути (причем не только в текстах периода так называемого переходного или упадочного символизма).

Никак не комментируется в научных трудах и то обстоятельство, что, несмотря на декларативный отказ Мандельштама от мистических попыток проникнуть в запредельное, его герой неизменно в неведомое и устремляется (уплывая за «мыс туманный», «карабкаясь» в звездный хаос, уносясь в мир теней после «последнего» концерта) и однажды, действительно, просыпается под «черным солнцем».

Перечисление подобных «расхождений» манделыптамоведческих выкладок с построениями самого поэта может быть продолжено. Так, в работе Г.Г. Амелина «Миры и столкновенья Осипа Мандельштама» путем сложных лингвистических и историко-культурных изысканий устанавливается, что прообразом манделыптамовского брата-«Петрополя» (равно как и той «крепи» из «Грифельной оды», в которую обратно «родник журчит / Цепочкой, пеночкой и речью») является упомянутый в Библии аравийский город Петра.

Последний оказывается для поэта «священной, обетованной землей, подлинным «местом человека во вселенной» - местом совместимости иудейской, эллинской и христианской культур, их исторического синтеза как необходит с мого условия осуществления человека в бытии». Но вместе с тем здесь упускается из виду, что в мире Петрополя, «где властвует над нами Прозерпина», манделыптамовский герой утрачивает свои «бытийственные» качества: теряет слово и память, лишается своего тела и, наконец, умирает.

Исследователь также, с одной стороны, совершенно обоснованно указывает на мировоззренческую родственность манделыптамовских концепций и философских положений М. Хайдеггера. Он соотносит манделыытамовское «место человека во вселенной» с тем местом человека в мироздании, о котором пишет немецкий мыслитель: «Место собирает вокруг себя все внешнее и наиболее внешнее. Будучи собирающим, оно пронизывает собой все и всему придает значимость. Место как собирающее втягивает в себя, сохраняя втянутое, но не как в замкнутой капсуле, но так, что все собранное им проясняется и просвещается и посредством этого впервые высвобождается для его сущности» (Амелин, 51). Но, с другой стороны, приводя хайдеггеровское определение, ученый не договаривает, что философ под таким собирающим и освобождающим местом понимает ничто, в соприкосновении с которым только и становятся возможными человеческая свобода и человеческое бытие.

Именно так одновременно с Хайдеггером истолкует суть бытия и свободы Н. Бердяев. Для русского мыслителя свобода неподвластна не только природной или социальной необходимости, не только миру объективации вообще, но и самому Богу, ибо она коренится в «ничто», в «бездне», предшествующей бытию (ведь если «Бог всемогущ в отношении к бытию, то это неприменимо в отношении к небытию»).36 Ничто, таким образом, оказывается

Амелин Г.Г. Миры и столкновенья Осипа Мандельштама. - М., 2000. - С. 48 -50. Далее - «Амелин» с указанием страниц.

36 Бердяев H.A. Философия свободного духа. - Париж, 1927. - С. 115. не просто «раньше» всего действительного, актуального, оформленного, раньше «космоса», раньше «логоса», не только первичнее бытия. Оно опре

37 деляет собой и путь бытия. Еще раньше, «первичнее» ничто оказывается у О. Мандельштама, в чьих мирах снова и снова главным в «кружеве» бытия

38 оказывается то, на чем держится узор, - прогулы, проколы, пустота. Иными словами - то не-бытие, с которым автор «Утра акмеизма» призывал бороться всеми имеющимися силами.

Впрочем, при анализе манделыитамовской прозы Г. Амелин эту специфику мировидения художника учитывает, признавая, что «пустота (нем. Taub) - фундаментальная онтологическая категория в мире Мандельштама» (Амелин, 108). Подобно тому, как у древних реальность есть только атомы и пустота, и «пустота была одним из первых символов всего того, что еще не решилось, еще не сцепилось и что при этом еще и не занято ничем другим», так и у Мандельштама «пустотность пронизывает текст» (Амелин, 109). Вместе с тем, уже своим следующим выводом он лишает манделыптамовское ничто его первостепенного онтологического статуса: «Прогул - условие возможности раскрытия речи. Только благодаря ему можно вникнуть в сущность того, что говорится. Прогул как ничто сущностно принадлежит бы

39 тию» (Амелин, 51).

Но ведь и в «Четвертой прозе», и в «Египетской марке» вовсе не ничто принадлежит бытию, а напротив - последнее оказывается вторичным по отношению к разверзающейся, проявляющейся всюду из-под петербургского воздуха пустоте. И еще раньше, в «Шуме времени», бытие объявляется под

37 Бердяев H.A. Метафизическая проблема свободы // Путь. - 1928. - № 9. - С. 57. то

Мандельштам О. Стихотворения. Проза. - М., 2000. - С. 368. Далее - «Мандельштам» с указанием страниц.

Кроме того, определяя манделыптамовскую «пустоту» немецким словом taub и желая тем самым выявить до настоящего времени скрытые от читателей и литературоведов связи, существующие между различными образами «Египетской марки», «Шума времени» (глухонемыми - нем. taub, голубями - нем. Taube, генеральным штабом - нем. Stab и пылью - нем. Staub), исследователь изначально обрекает то не-бытие, о котором пишет художник, на неполноценность, поскольку в немецком языке прилагательное taub означает «пустой» в смысле бесплодный, неполноценный, ожидающий заполнения. лежащим «выбрасыванию» за ненадобностью. После того, как бытие ликвидируется (и все свечи гаснут), остается лишь «черный бархат всемирной пустоты» (Мандельштам, 63).

Та же субстанция остается и в мирах Андрея Белого, когда там нет уже совсем никакого места, совсем ничего, и только «черный холодный бархат свищет. в уши».40

И именно эта, отовсюду зияющая пустота превращает произведения Белого и Мандельштама в наиболее наглядный материал как для изучения особенностей кризисного сознания, так и для анализа художественных вселенных, этим сознанием порожденных.

Тексты первого из двух поэтов являются ярким образцом способности художественных творений Серебряного века поглощать и трансформировать философские и религиозные искания эпохи, превращаясь в те «сложные самодостаточные образования», в которых полноценно функционируют «генетически родственные оригинальные религиозно-философские системы».41 В творчестве второго неизменно срабатывают гениальные интуиции, с одной стороны, очень древние, а с другой - роднящие его с новейшей европейской философией XX века.

Андрей Белый не только творит миры не-бытия. Он занимается фундаментальным исследованием идеи не-бытия, тщательно анализируя все близкие ему по духу философские учения и встраивая собственные концепции в круг европейских кризисных явлений конца XIX - начала XX вв.

О. Мандельштам формально противопоставляет свое творчество предшественникам, решительно протестуя против символистского уничтожения бытия. Если в основании системы, созданной поэтом-символистом, оказывается идея падения в ничто, то искания Мандельштама первоначально зиж

40 См.: Белый А. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. - М., 1995. -С. 190. Далее - «Серебряный голубь» с указанием страниц.

41 Слободнюк С.Л. Муза мстительных надежд: принцип талиона и теократическая утопия в правосознании Серебряного века : монография. - СПб.: Наука, 2010. - С. 17-18. дутся на мысли о необходимости остановить распространение «бездны небытия».

Не менее важным в контексте предпринимаемого научного поиска оказывается также и то обстоятельство, что Мандельштам представляет собой классический пример художника «промежутка». Изучение его построений, в которых затухают старые поэтические импульсы и зреет почва для зарождения новых, приобретает особое значение для понимания специфики отечественной литературной жизни.42

В подобном ракурсе вполне можно говорить о том, что современники в своих исканиях отчасти предшествуют построениям двух поэтов, начиная то, что позже будет доведено до логического завершения. Что в отдельных случаях они ведут свой поиск параллельно, выражая схожие взгляды, творя во многом родственные образы. Что зачастую они идут предсказанными путями и, в свою очередь, завершают начатое. Так, важным шагом на пути создания теории символизма Белого становится тот шопенгауэрианский отказ от бытия, о котором первым среди русских поэтов всерьез заговаривает Ф. Сологуб. Практически одновременно с мистико-эриугеническими опытами автора «симфоний» создаются рационалистические концепции В. Брюсова. И именно тогда, когда воплощенная пустота начинает бродить по страницам «Пепла» и «Петербурга», творит свои мэонические миры 3. Гиппиус. В «Петербурге» же (а еще и на пространствах «Зимы», «Тристий», «Серебряного голубя») слепит глаза тот же мрак небытия, что сияет и в страшных мирах Блока.

Концепция «промежутка» вполне может объяснить причины перерождения и ход трансформации образов мрака, ничто и пустоты, произошедших в модернистской художественной практике 1920-х гг. и особенно ярко проявившихся в творчестве М. Волошина, Г. Иванова, в поздней лирике Белого (а также и то застывание, замирание, «онедвиживание» бытия, которое

42 См.: Тынянов Ю.Н. Промежуток» // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977. мы наблюдаем, например, у Гиппиус). Более понятными становятся также и явления, наблюдаемые в творчестве художников, не принадлежащих модернизму, но переживающих тот же глубокий надлом в русском художественном мышлении. И, в частности, та деградация пустоты, которая происходит в «Жизни Клима Самгина» М. Горького, где началом, противостоящим бытию, оказывается пустое ничто, бессмысленный хаос.

Таким образом, помещая произведения А. Белого и О. Мандельштама в центр исследования, мы получаем возможность всестороннего рассмотрения вопроса о не-бытии в поэтике русского модернизма: как с точки зрения «сторонников», так и с позиций «противников»; как в художественной практике, так и в теоретических работах. Распространение производимого анализа на тексты современников двух поэтов выводит нас на уровень полноценного освещения той области исканий русской литературы, центральным моментом которой является не-бытие, функционирующее в разнообразных качествах и взаимосвязях.

Осуществляемое в работе исследование феномена не-бытия в художественных произведениях русских авторов способствует полноценному изучению одной из доминант поэтики русской литературы.

В связи с вышеизложенным, объектом нашего исследования выступает поэтика русской литературы 1900 - 1920-х гг. в системе взаимосвязей с мировоззренческими исканиями эпохи; предметом исследования - особенности поэтики, играющие концептуально значимую роль в процессе осмысления и разрешения русскими авторами проблемы не-бытия.

Цель настоящей работы состоит в комплексном исследовании поэтики не-бытия в русской литературе 1900 - 1920-х гг. Целью работы определяется соответствующий круг задач:

1) установить происхождение мотивов ухода из бытия, возвращения в ничто, погружения мира во тьму, не-существования абсолюта, мира и человека, расширения пустоты, поглощения бытия не-бытием в исканиях русской литературы начала XX в.;

2) определить характер символистского осмысления проблемы не-бытия и проанализировать системы образов, передающих представления о не-бытии в творчестве А. Белого;

3) установить специфику постсимволистской интерпретации взаимоотношений «бытия» и «не-бытия» и проследить эволюцию образов мира и пустоты в творчестве О. Мандельштама;

4) выявить и систематизировать элементы художественных построений, участвующие в воплощении идей не-бытия в произведениях Н. Минского, Ф. Сологуба, В. Брюсова, Ю. Балтрушайтиса, 3. Гиппиус, Вяч. Иванова, А. Блока, М. Волошина, Г. Иванова, В. Хлебникова, Е. Замятина, А. Толстого, а также установить закономерности формирования художественных вселенных с онтологическим центром «не-бытие»;

5) определить основополагающие принципы поэтики не-бытия в литературе русского модернизма.

Методологическая основа исследования.

В основе исследования лежат историко-литературный, типологический, сравнительно-исторический и сопоставительный методы.

Широкое применение историко-философского метода обусловлено осуществляемым в диссертации выявлением системы взаимосвязей художественных концепций русского литературного модернизма с положениями соответствующих мировоззренческих доктрин.

Материалом исследования служит корпус текстов русской литературы 1900 - 1920-х гг., в которых обсуждается круг вопросов, непосредственно связанных с не-бытием: художественные произведения и теоретические работы К. Бальмонта, Ю. Балтрушайтиса, А. Белого, А. Блока, В. Брюсова, М. Волошина, 3. Гиппиус, Е. Замятина, М. Горького, Н. Гумилева, Вяч. Иванова, Г. Иванова, О. Мандельштама, Н. Минского, Ф. Сологуба, А. Толстого, В. Хлебникова.

Теоретической основой работы являются наиболее значимые в контексте данной диссертации литературоведческие труды: исследования С.С.

Аверинцева, С.А. Аскольдова, M.JL Гаспарова, JI.K. Долгополова, В.М. Жирмунского, A.JI. Казина, JI.A. Колобаевой, A.B. Лаврова, O.A. Лекманова, Д.Е. Максимова, З.Г. Минц, H.H. Скатова, С.Л. Слободнюка, Ю.Н. Тынянова.

Для выявления мировоззренческих источников идей не-бытия в русской литературе и корректного исследования онто-гносеологического поиска русских поэтов и писателей к анализу привлекаются труды Плотина, И.-С. Эригены, М. Экхарта, Я. Беме, А. Шопенгауэра, Г.Ф.В. Гегеля, Ф. Ницше, А. Бергсона, М. Хайдеггера, B.C. Соловьева, К.Н. Леонтьева, H.A. Бердяева, С.Н. Булгакова, С.Л. Франка, E.H. Трубецкого, Л.Н. Гумилева.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые представляется развернутое исследование поэтики не-бытия в русской литературе 1900 - 1920-х гг.

Кроме того, в диссертации выявляются схождения/расхождения в художественном и теоретическом решении проблемы не-бытия в рамках различных поэтических школ, дается многоуровневое исследование эволюции представлений русских художников о не-бытии, а также устанавливаются основные художественные модели не-бытия, сложившиеся в произведениях А. Белого, В. Брюсова, М. Волошина, 3. Гиппиус, Е. Замятина, М. Горького, Г. Иванова, О. Мандельштама, Ф. Сологуба, А. Толстого, В. Хлебникова.

Теоретическая значимость диссертации определяется возможностью применения полученных результатов в исследованиях, посвященных теоретическим проблемам развития русской литературы начала XX века, а также в трудах по проблемам художественного сознания в России этого периода.

Практическая значимость. Результаты настоящей диссертации могут быть использованы при чтении лекционных и специальных курсов по истории русской литературы начала XX века.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Севастьянова, Валерия Станиславовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Начало двадцатого века было для русской литературы особенным временем. Художники-творцы, не желая мириться с тусклой обыденностью, мечтали об иных прекрасных странах. Грезили о новых мирах и творили художественные воплощения своих грез.

Обладая уникальной способностью к творческому осмыслению близких им по духу религиозно-философских учений, русские поэты без колебаний соотносили категории последних с образами своих текстов. И под их пером возникало то, что ни здесь, ни там, нигде, никогда: иными словами, возникало не-бытие, принимавшее самые разнообразные формы и вступавшее в самые неожиданные взаимосвязи. При этом сущность, родившаяся из слияния теоретических схем и художественного слова, постепенно превращалась в нечто, стремившееся не только полностью поглотить сотворенное мироздание, но и воздействовать на объективное бытие, выходя за рамки художественного текста.

Но прежде, чем обобщить плоды никогда прежде не случавшегося синтеза, необходимо в сжатой форме резюмировать полученные в основной части работы данные.

Итак, представления о не-бытии, сформировавшиеся в художественном пространстве русской литературы начала XX в., воплощаются в специфических образных и мотивных системах, находящихся в органичной связи с основополагающими положениями мировоззренческих доктрин, востребованных кризисным сознанием. Речь идет прежде всего об учениях А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, В. Соловьева, А. Бергсона, об идеях европейского средневекового мистицизма.

Наиболее яркие образцы символистской поэтики не-бытия обнаруживаются в творчестве А. Белого, принимавшего активное и напряженное участие в духовных исканиях своей эпохи и одним из первых поставившего проблему не-бытия в центр собственного художественно-философского поиска. Так, в произведениях Белого, создававшихся в 1899 - 1904 гг., существенное место занимают мотивы, передающие мысль о необходимости и возможности перехода из бытийного состояния в не-бытийное и перекликающиеся с некоторыми идеями, излагаемыми в трудах А. Шопенгауэра. В ранних «симфониях» в центре рассуждений поэта оказывается близкая к «Миру как воле и представлению» мысль о том, что наше положение в мире - это нечто такое, чему лучше не быть. Здесь же возникает образ не-бытия как альтернативы ущербному существованию. В «Золоте в лазури» наряду с арго-навтическими, соловьевскими мотивами присутствуют мотивы призрачности бытия, перехода к созерцательному бездействию, замирания, застывания, угасания. Кроме того, в текстах 1901 - 1904 гг. Белым создаются образ мрака, противопоставляемого свету и влекущего к себе лирического героя, и образ пустоты, стремительно распространяющейся по вселенной. В программных для данного периода исканий художника статьях («Символизм как миропонимание», «Священные цвета») складывается оппозиция ущербного бытия (бытийных «плоскостей») и доминирующего над ним не-бытия («бездонных стран небытия»). В данной связи особенно показательными являются включенные автором в состав «Золота в лазури» лирические фрагменты в прозе (в первую очередь, «Аргонавты» и «Световая сказка»), в которых светлое начало вытесняется более активным и истинным темным, солнце объявляется ложной целью странствий, а результатом поисков идеала оказывается погружение в ледяную пустоту, разверзающуюся впереди и позади искателей.

Прототипы образа не-бытия, функционирующего в художественных мирах Белого 1905 - 1910-х гг. и наделенного атрибутами первоначала творящегося универсума, сближаются с учением Эриугены, в соответствии с которым мир есть только ступень в самораскрытии и последующем восстановлении первоначального Ничто. В текстах «Пепла» и «Урны» не-бытие обретает все более явные черты Божественного Мрака - последней «природы», становящейся конечной целью мирового процесса и возникающей после возвращения всех вещей в причину, из которой они произошли. В поэтических книгах второй половины 1900-х гг. создаются картины последнего нисхождения «мглы» в «мир», возвращения земной действительности в изначальное не-бытийное состояние.

Становление не-бытия продолжается и в романах 1910-1920-х гг., где образы не-бытийственного холода, холодного черного бархата, небытийст-венной бездны, пустыни небытия также взаимодействуют с положениями мистических учений. Но, в отличие от более ранних текстов, теперь Белого занимают не столько проблемы «самодвижения» ничто (истечение «тьмы» в «мир», возвращение «мира» во «тьму»), сколько вопрос о способах приобщения к «тайне». В «Серебряном голубе» предметом осмысления художника становится путь познания, которое представляется восхождением в некий священный «мрак», в место, где отсутствуют формы, звуки, свет и тьма. В романе звучат перекликающиеся с традициями отрицательного богословия мотивы утверждения существования души в полной пустоте, вечного погружения из бытия в ничто.

Осознание бесконечности такого погружения, мысль о том, что, таким образом, приближение к истине вряд ли возможно, побуждает художника обратиться к теме особого взаимодействия, в которое вступают «бездна» и «мир» (бытие и ничто). В «Петербурге» мотивы затемнения мира, погружения последнего в первозданную тьму, разложения всех бытийных связей дополняются мотивами встречного движения. Тьма актуализируется в образах «страшной» старины, взрывающей «ветрами небытия», а также брешей и пробоин, через которые в иное, не-бытийное пространство проваливаются герои. Через эти же «бреши» в мир просачивается космическая пустота - громадное ничто.

Мечтая о ликвидации расстояния между познающим и познаваемым, писатель смягчает надмирный статус первоначала своего художественного мироздания и переносит процессы познания и творения в сознание своих персонажей. Выстраивая параллели с основными моментами гегелевской феноменологии, он совмещает сознание Котика Летаева с «духом» и заставляет последний совершать своеобразное диалектическое движение. Так, сначала сознание героя переходит к своему инобытию (уходит «в нуллионы Эонов»). Затем оно переживает стадию самосознания, на которой осуществляется действительное обретение познаваемого, когда Котик сам превращается в истину (1великий смысл, сознающий смысл, самосознающее Я).

В качестве существа, способного до неразличимости сплавляться с космической гармонией, сознает себя и лирический герой Белого. В «Звезде» ему отводится роль активного проводника вселенского духовного начала, которая позволяет идентифицировать себя в качестве истины и предтечи нового воскрешения Христа. Дополнением для нового божественного Я становится прекрасный мир, лишенный каких-либо противоречий и диссонансов и становящийся воплощением идеальных миров периода «Золота в лазури».

В поздних произведениях Белого оказывается возможным и еще один вариант осмысления и художественного воплощения «диалектического» процесса. В «Записках чудака», в «Крещеном китайце», а также в лирике 1920-х гг. в центре построений оказывается образ изначального не-бытия, которое, проходя через собственное осознание и отрицание, окончательно возвращается к состоянию Абсолютного Ничто.

Постепенно в текстах 1910-1920-х гг. не-бытие Белого лишается своей миросозидающей функции, трансформируясь в образы пустого ничто, черного потока. Однако и в этом качестве оно сохраняет свое доминирующее по отношению к бытию положение, находящее отражение в мотивах падения «всего» в пустоту, исчезновения миров в «мареве» мрака, распыления в космической тьме.

Но если в произведениях А. Белого идеи не-бытия, как правило, реализуются в образах благого, избавляющего от страданий, а потому и активно культивируемого начала, то для оппонентов символистского миропонимания, остро ощущавших опасность, таящуюся в размывании границы между миром и не-бытийной пустотой, не-бытие становится силой, с которой надлежит бороться всеми имеющимися средствами. Интерпретация оппозиции «бытия» и «не-бытия», на первый взгляд полностью противоположная символистской, предлагается в творчестве О. Мандельштама.

В своем акмеистическом манифесте поэт призывает к «сообществу сущих в заговоре против пустоты и небытия»; в «Камне» стремится сделать невозможным падение мира в пустоту, воспрепятствовать свободным переходам противоположных начал друг в друга. Кроме того, он создает образы граней и перегородок - «узора», созданного рукой художника и призванного перекрыть бреши и пробоины, через которые не-бытие проникает в земную действительность.

Цели спасения мира от не-бытия служит также поиск первоосновы жизни, нашедший выражение в мотивах движения прочь от растущей бездны, возвращения в родовое лоно («родной звукоряд»), погружения вглубь прошедших столетий, приближения к той отправной точке, в которой еще только должно начаться существование вещества. В рамках поиска истоков создается особое художественное бытие, в котором упраздняется все «лишнее». Здесь человек остается «наедине» со вселенной и получает возможность вновь запустить мировой процесс, освобожденный от всех недостатков.

Еще одним способом сдерживания пустоты для Мандельштама становится некая пауза в развитии бытия - «промежуток» между окончанием определенной исторической эпохи и началом новой эры. Переживая своеобразный «зимний период» своей истории, мир, который уже достиг расцвета и которому угрожают увядание и гибель, получает возможность обрести новое место в пространстве мировой культуры, накопить силы для новой борьбы за существование. В период «промежутка» должен появиться также и особого рода творец, способный создать совершенный постпромежуточный мир. Однако с самого начала противостояния пустоты и манделыптамовских героев перевес оказывается не на стороне последних. Созданные поэтом грани оказываются подверженными тлену и истончению, а мир, в котором они установлены, - затемнению и опустошению. Воздействию не-бытийного холода, идущего из бездны, подвергается и сам творец «перегородок», уже не выполняющих задачу разделения мира и ничто. В манделынтамовской лирике 1910-х гг. мысль о постепенном приобщении мира к не-бытию передается мотивами нисхождения/восхождения из света во тьму; двойственности героя, в котором тьма «спорит» со светом; способности вслушиваться в бездну; шаткости бытийственных оснований; бессмысленности борьбы с пустотой, а также всесилия последней; наконец, принятия пустоты.

Кроме того, в своем движении к «основам» (или «прочь от символизма») поэт и его герои оказываются не в состоянии остановиться перед самой последней гранью. Искатели первооснов обнаруживают себя под «черным солнцем», окруженными «черным бархатом всемирной пустоты», иными словами - у ничто изначального.

В текстах Мандельштама начала 1920-х гг. из-под всей массы заградительных явлений выступает бездна («набухающая темь»), развивающаяся по законам, напоминающим те, что утверждались «мраком» Белого, творившим мир, а затем поглощавшим свое творение. Теперь манделыптамовские герои «вдыхают» тьму, желают забыть о самостоятельном творчестве, уносятся на «последний пир», сливаются с «мраком», предчувствуют близкую «кончину мира».

Не становится успешной также и попытка удержать мир на необходимом расстоянии от не-бытия при помощи полной остановки движения и погружения бытия в зимний сон. Ни пребывание в «сугробе снежном», ни мечта о яркой и обновленной природе не останавливают процесс развития того ничто, которое поэт попытался было оставить за рамками своих построений. Если в «Шуме времени» говорится о том, что мир созрел и готов упасть, то в «Египетской марке» все уже уменьшается и «тает», и всюду раскрывается безосновная пустота («пустота без фабулы и без героя»). Таким образом, за время «промежутка» манделыптамовское «не-бытие» обретает новый облик, трансформируясь в образ «провала», окончательно поглощающего мироздание.

Характерные черты поэтики не-бытия, выявленные в ходе исследования творчества А. Белого и О. Мандельштама, прослеживаются в целом корпусе текстов русской литературы, наполненных образами холодного ничто (Н. Минский), нетворящей («переставшей») пустоты (В. Брюсов), мрака небытия (А. Блок), властного ничто (В. Хлебников), абсолютного ничто (Г. Иванов), отрицательного «нуля» и голого ничто (Е. Замятин), ледяного небытия (А. Толстой); мотивами застывания бытия (А. Блок), случайности и мгновенности бытия (М. Волошин), неподвижности бытия (3. Гиппиус), убывания бытия и растворения в космической пустоте (М. Горький).

В русской литературе 1900-х - 1920-х гг. становление образных систем не-бытия начинается с восприятия последнего в качестве спасительного сна, безболезненности, блага, избавления от страданий, ухода во «тьму безответную», угасания вселенной, дарующего человечеству глубокий покой и мир. Но, подобно тому, как в текстах Белого происходит переход от «нирваниче-ского» восприятия не-бытия к своего рода «Божественному ничто», так и в произведениях его современников постепенно формируется образ не-бытия как первоначала - тьмы, бездны, которая есть «все во всем» и остается недоступной нашему разуму и пониманию. В таком контексте уход в не-бытие интерпретируется уже не как засыпание, угасание, застывание, самоуничтожение, а как дорога вверх, в горние высоты, воссоединение с истиной, с ми-ропорождающей силой, связанной с земным бытием отношениями эманатив-ной природы. Однако чем менее значительной представлялась земная действительность всем восходящим в «мировые пустыни» (к «вечной тайне мирозданья»), тем быстрее образы пустоты животворящей преобразовывались в образы пустоты нетворящей, «переставшей» (В. Брюсов), мертвой (3. Гиппиус), стертой (М. Волошин), воссоединение с которой знаменует собой конец мироздания как такового.

В финальных строках произведений русских авторов все чаще звучит мысль о том, что на месте остановившегося, жаждущего обрушения мира нет вообще ничего. Если черное солнце О. Мандельштама перерождается в «провал», то схожий поворот художественной мысли прослеживается и в построениях 3. Гиппиус, М. Волошина, Г. Иванова (констатирующих появление абсолютного ничто). О приближении человечества к ничто, пустоте, ледяной пустыне не-бытия пишут Е. Замятин, А. Толстой, М. Горький. И даже А. Белый, для которого, как, пожалуй, ни для кого другого, важно было связать «пустоту» с идеями истока и блага, материнской бездны, в своей поздней лирике меняет акценты. Теперь поэт говорит не о возвращении в родное ничто и не о воссоединении с первоначалом, но об исчезновении Божества, способного запустить новый круг творения. Обращаясь к идее своего рода аннигиляции - переноса вещества в бездну и полного его уничтожения, поэт создает образ пустого ничто, в котором все бесследно распыляется. В образных рядах, воплощающих базовые для русской литературы 1900 - 1920-х гг. оппозиции «бытия» и «не-бытия», «мира» и «пустоты», «ничто изначального» и «ничто пустого», представления о нисхождении, «эманации», возвращении к первоистоку, слиянии с истиной утрачивают свое значение. Осмысление кризисных явлений кризисным сознанием приводит к рождению особых художественных миров, итогом существования которых становится аннигиляция - бесследное исчезновение в абсолютной пустоте.

Итак, подводя итоги проведенного исследования можно говорить о следующих основных закономерностях формирования и развития поэтики не-бытия в русской литературе начала двадцатого века.

Во-первых, едва только допустив возможность не-бытия, русские авторы очень быстро обретают верных союзников в лице тех мыслителей, для кого пребывание в мире представляет собой нечто такое, чему лучше и не быть. И для кого не-бытие - это начало и конец, первая и последняя Причина всего.

Во-вторых, принимаясь за воплощение не-бытия в своих произведениях, русские художники творят образы, насколько многообразные, настолько же и схожие. Будь то темь изначальная или темь набухающая, родное небытие или чад небытия, абсолютный нуль или минус нуль, небытийственная бездна или сумрачная бездна, пустота мировая, пустота ледяная или же просто пустота, - не-бытие всегда выполняет по отношению к своей противоположности одну и ту же роль: порождает, окружает со всех сторон, подчиняет, влечет к себе.

В-третьих, помещая такое не-бытие в центр художественного мироздания, русские поэты и писатели программируют свои дальнейшие свершения. Ибо рядом с тьмой изначальной неизбежно возникает последняя пустая мгла, рядом со звездной материнской пустотой - пустота переставшая. Рядом с нулем как точкой отсчета появляется минус нуль. А вслед за родным ничто всегда идет пустое ничто, которое втягивает в себя, проглатывает, уничтожает все творимые миры.

А творцам этих миров, оказавшимся в узком пространстве между небытием первым и не-бытием последним, остается лишь грозить и пророчествовать. Так, как это делал, завершая свой поэтический путь, Андрей Белый:

Нет-Ничего!

И - ничего не будет

- И ты умрешь.

И рухнет мир.

И Бог его забудет.

- Чего же ты ждешь?

Ось мировую

Время расшатает

- Потухнет свет.

Во мгле пустой,

Как дым седой, растает,

- Полет планет.

Пространства гаснут,

Прахом распадаясь;

-И-я; и-ты.

Там - жизни нет:

Грозят, туда бросаясь,

- Мои персты.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Севастьянова, Валерия Станиславовна, 2012 год

1. Исследуемые тексты

2. Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940. - 312 с.

3. Анненский И. Избранные произведения. Л., 1988. - 736 с.

4. Бальмонт К.Д. Избранное. М., 1989. - 592 с.

5. Белый А. Круговое движение // Труды и дни. -1912. -№4-5.-С. 5173.

6. Белый А. Между двух революций. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 3. М., 1990.-670 с.

7. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 1. -М., 1989.-543 с.

8. Белый А. Начало века. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 2. М., 1990. -687с.

9. Белый А. Обломки миров // Александр Блок. Лирические драмы. (Балаганчик. Король на площади. Незнакомка). Изд. «Шиповник». СПб., 1908. -С. 3-8.

10. Белый А. Основы моего мировоззрения // Литературное обозрение. -1995.-№4-5.-С. 11-29.

11. Белый А. Ритм как диалектика и «Медный Всадник». М., 1929.95с.

12. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. -528 с.

13. Белый А. Симфонии. Л.: Худож. лит., 1990. - 528 с.

14. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. М., 1911. -114 с.

15. Белый Андрей. Дневниковые записи. Предисловие и публикация С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. М., 1982. - 821с.

16. Белый Андрей. Собрание сочинений. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. -М.: Республика, 1997. 543 с.

17. Белый Андрей. Собрание сочинений. Петербург: Роман в 8 гл. с прологом и эпилогом. М.: Республика, 1994. - 464 с.

18. Белый Андрей. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. М.: Республика, 1995. - 335 с.

19. Белый Андрей. Собрание сочинений. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994. 559 с.

20. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. М., 1911.-47 с.

21. Блок А. А. Избранное. М.: Панорама, 1995. - 560 с.

22. Блок А. А. Собрание сочинений. В 8 т. -М.; Л., 1963. Т. 6. - 516 с.

23. Брюсов В. Новые течения в русской поэзии. Акмеизм // Русская мысль. 1913. - Т. 4. Отд. II. - С. 134 - 142.

24. Брюсов В.Я. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения и поэмы. -М.: Худож. лит., 1987. - 578 с.

25. Брюсов В. Я. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Статьи и рецензии 1893 -1924. - М.: Худож. лит., 1987. - 575 с.

26. Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. - 542 с.

27. Волошин М. Путник по вселенным. М., 1990. - 304 с.

28. Волошин М. Стихотворения и поэмы. СПб., 1995. - 417 с. (Серия «Библиотека поэта»).

29. Гиппиус 3. Литература и искусство // Русская мысль. 1912. - № 5. -С. 26-31.

30. Гиппиус 3. Н. Мой лунный друг // Воспоминания о серебряном веке.-М., 1993.-С. 139-151.

31. Гиппиус 3. Н. Опыт свободы. М.: Панорама, 1996. - 526 с.

32. Горький M. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть. Ч. 2. М., 1987.-639 с.

33. Горький М. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть. Ч. 3 и 4. -М., 1987.-927 с.

34. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы (1902 - 1910). - М., 1998. - 502 с.

35. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т. 4. Стихотворения. Поэмы (1918 - 1921). - М., 2001. - 394 с.

36. Гумилев Н. С. Сочинения. В 3 т. Т. 3. Письма о русской поэзии. -М.: Худож. лит., 1991. 430 с.

37. Замятин Е. И. Избранное. М. Правда, 1989. - 462 с.

38. Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. - 428 с.

39. Иванов Вяч. Б. Н. Бугаев и Realiora // Весы. 1908. - № 7. - С. 7377.

40. Иванов Г. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 1. - М., 1993. - 613 с.

41. Мандельштам О. Камень (АН СССР. Серия «Литературные памятники»)-Л., 1990.-284 с.

42. Мандельштам О. Рецензия на кн.: Белый А. Записки чудака. Берлин, 1922. Т. 2. // Вопросы литературы. 1986. - № 3. - С. 204 - 206.

43. Мандельштам О. Э. Сочинения в 2-х т. Т. 1. - М., 1990. - 432 с.

44. Мандельштам О. Э. Сочинения в 2-х т. Т. 2. - М., 1990. - 325 с.

45. Мандельштам О. Стихотворения. Проза. -М., 2001. 736 с.

46. Манн Т. Иосиф и его братья. Том первый. М.: Правда, 1987.720с.

47. Манн Т. Художник и общество: Статьи и письма. М.: Радуга, 1986.-440 с.

48. Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы / Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. - С. 522 - 561.

49. Мережковский Д.С. Собрание сочинений в четырех томах. М., 1990.-Т. 1.-638 с.

50. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. М., 2005. - 517 с.

51. Русская поэзия. Электронный ресурс. М.: Директмедиа Пабли-шинг, 2004. - 1 электрон, опт. диск (CD-ROM).

52. Сологуб Ф. Избранное. СПб., 1997. - 448 с.

53. Сологуб Ф. Творимая легенда. М.: Худ. лит., 1991. - Кн. 2. - 437 с.

54. Толстой А.Н. Аэлита. Гиперболоид инженера Гарина. М.: Правда, 1986.-448 с.

55. Толстой А.Н. Четыре века. М.: Сов. Россия, 1980. - 512 с.

56. Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991. - 551 с.

57. Чулков Г.И. Валтасарово царство. М.: Республика, 1998. 607 с.1.. Научные и критические источники

58. Августин Аврелий. Исповедь. М.: Республика, 1992. - 509 с.

59. Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Поэты. -М., 1996.-С. 178-227.

60. Авраменко А. П. От XIX века к XX. Новое искусство (Русский символизм как объект научного изучения) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2002. - № 2. - С. 20-45.

61. Адамович Г. Одиночество и свобода. М.: Республика, 1996.447с.

62. Адрианов С. Критические наброски // Вестник Европы. 1912. - № 4.-С. 354-364.

63. Азадовский К., Лавров А. 3. Н. Гиппиус // Гиппиус 3. Стихотворения. Проза. Л., 1991.-С. 3-21.

64. Амелин Г. Г. Миры и столкновенья Осипа Мандельштама. М., 2000. - 320 с.

65. Амфитеатров А. Литературные впечатления (А. Белый. Серебряный голубь) // Современник. -1911. № 1. - С. 318- 349.

66. Ангарский Н. Литература упадка // Творчество. 1920. - №5-6.-С. 1-32.

67. Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - 832 с.

68. Аскольдов С. А. Творчество Андрея Белого // Литературная мысль. Вып. 1. Пг.: Мысль, 1922. - С. 73 - 90.

69. Баевский В. С. Не луна, а циферблат: Из наблюдений над поэтикой Мандельштама // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воронеж, 1990. - С. 314 - 323.

70. Баран X. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М., 2002. -С. 199-232.

71. Белая Г. Проблема «искусство и жизнь» как экзистенциальное переживание деятелей русской культуры XX века // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология. М.: РГГУ, 2003. - С. 7 -30.

72. Бердяев Н. Декадентство и мистический реализм // Русская мысль. -1907,-№6.-С. 105-118.

73. Бердяев Н. А. Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. - 314 с.

74. Бердяев Н. А. Кризис искусства. М.: Интерпринт, 1990. - 48 с.

75. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.221 с.

76. Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998. - 305 с.

77. Блауберг И. И. Анри Бергсон и философия длительности // Бергсон А. Собр. соч.: В 4 т.-М., 1992.-Т. 1.-С. 3-21.

78. Боткин В. П. Русская литература // Боткин В. П. Сочинения. Т. 1. -С.-Петербург: Тип. H.A. Лебедева, 1890. - С. 352 - 394.

79. Бриллиантов А. И. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены. СПб., 1898. - 513 с.

80. Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. М., 1994.-562 с.

81. Быстров В. Н. Идея преображения мира у русских символистов: Д. Мережковский, А. Белый, А. Блок: Дисс. .докт. филол. наук. М., 2001. -370 с.

82. Бычков В. В. Эстетические пророчества русского символизма // По-лигнозис. № 1. - М., 1990. - С. 83 - 104.

83. Ванслов В. В. Эстетика романтизма. М.: Искусство, 1966. - 404 с.

84. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989.-406 с.

85. Волков А. А. Путь художника (М. Горький до Октября). М.: Ху-дож. лит., 1969. - 407 с.

86. Воронин В. С. Взаимодействие фантазии и абсурда в русской литературе первой трети XX века: символисты, Д. Хармс, М. Горький. М., 2003. -442 с.

87. Воскресенская М. Символизм как мировидение Серебряного века: Социокультурные факторы формирования общественного сознания российской культурной элиты рубежа XIX XX веков. - Томск, 2003. - 226 с.

88. Воспоминания о серебряном веке. Сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Республика, 1993. 599 с.

89. Габричевский А. Онтологичность искусства и онтология искусства // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология. М.: РГГУ, 2003. - С. 240 - 256.

90. Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М.: Прогресс, 2001. - 472 с.

91. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. М.: Республика, 1994. - 495 с.

92. Гаспаров Б. М. Ламарк, Шеллинг, Марр: (Стихотворение «Ламарк» в контексте «переломной» эпохи) // Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы.-М., 1994.-С. 187-212.

93. Гаспаров М. JI. Осип Мандельштам. Три его поэтики // О русской поэзии. СПб., 2001. - С. 156 - 234.

94. Гаспаров М. JI. Поэт и общество: две готики и два Египта в поэзии О. Мандельштама // Сохрани мою речь. М., 2000. - Вып. 3, ч. 1. - С. 25 -41.

95. Гармаш Л.В. Художественное своеобразие симфоний Андрея Белого: Дисс. канд. филол. наук. Харьков, 2000. - 198 с.

96. Гегель Г.Ф.В. Наука логики. М.: Мысль, 1970. - 1679 с.

97. Гегель Г.Ф.В. Феноменология духа. СПб.: Наука, 1992. - 934 с.

98. Герасимов Ю. К. Русский символизм и фольклор // Русская литература. 1985. - № 4. - С. 95 - 109.

99. Герштейн Э. Г. Новое о Мандельштаме. Париж, 1986. - 341 с.

100. Гинзбург Л. Я. Камень // Осип Мандельштам. Камень. Л., 1990. -С. 268-284.

101. Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987.400с.

102. Гинзбург Л. Я. О лирике. Л.: Сов. писатель, 1974. - 408 с.

103. Гладков А. О Белом // Гладков А. Поздние вечера. М., 1986. - С. 278-283.

104. Глазова М. Мандельштам и Данте: «Божественная комедия» в поэзии Мандельштама тридцатых годов // Сохрани мою речь. М., 2000. - Т. 1. -С. 79-100.

105. Горбачев Г. Современная русская литература. Л.: «Прибой», го-суд. тип. им. Евг. Соколовой, 1928. - 373 с.

106. Гречишкин С., Лавров А. Максимилиан Волошин и Андрей Белый // Studia slavica, Budapest, 1978. Т. 25. Вып. 3/4. - С. 391 - 400.

107. Гречишкин С., Лавров А. Неизданный очерк Андрея Белого о Максимилиане Волошине // Звезда. 1977. - № 5. - С. 191-193.

108. Гречишкин С., Лавров А. Неизданная статья Андрея Белого «Бакст» // Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник 1978. Л., 1979.-С. 94-98.

109. Громов П. А. Блок, его предшественники и современники. М.; Л., 1966.-487 с.

110. Григорьян К. Из неизданной переписки Андрея Белого // Русская литература. 1979. - № 4. - С. 205 - 210.

111. Грякалова Н. Ю. Борис Пильняк: Антиномии мира и творчества // Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994. - С. 264 - 282.

112. Грякалова Н.Ю. Фольклорные традиции в русской поэзии начала XX века // Русская литература. 1984. - № 2. - С. 94 - 115.

113. Грякалова Н. Ю. Человек модерна: Биография рефлексия -письмо. - СПб., 2008. - 384 с.

114. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1994. - 608 с.

115. Данилевский Н. Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб., 1995. - 679 с.

116. Данилевский Р. Русский образ Фридриха Ницше (Предыстория и начало формирования) // На рубеже XIX и XX вв. Из истории международных связей русской литературы: сб. науч. трудов. Л., 1991. - С. 56 - 71.

117. Делез Ж. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. -М., 2000. С. 168 - 192.

118. Днепров В. Идеи времени и формы времени. Л., 1980. - 600 с.

119. Долгополов Л. К. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л., 1988.-378 с.

120. Долгополов Л. К. Неизведанный материк. (Заметки об Андрее Белом) // Вопросы литературы. 1982. - № 3. - С. 14-31.

121. Долгополов Л. К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века. - Л., 1971. - 368 с.

122. Долгополов JI. К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - С. 25 -103.

123. Долгополов Л. К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. - С. 348 - 354.

124. Дубова М.А. Стилевой феномен символистского романа в контексте культуры Серебряного века: проза В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Белого: Дисс. докт. филол. наук. М., 2007. - 397 с.

125. Дюпегр А. Ф. Тоска по единству: О влиянии Бергсона на раннего Мандельштама // RL. 1997. Vol. 42, № 2. Р. 127 144.

126. Евлахов А. М. Лекции по истории всеобщей литературы XIX века. -Варшава, 1914.-217 с.

127. Едошина И. А. Художественное сознание модернизма: истоки и мифологемы. М.; Кострома, 2002. - С. 100 - 158.

128. Ермакова A.B. Способы и средства реализации концептов «жизнь» и «смерть» в художественном тексте: Дисс. канд. филол. наук. М., 2006. -181 с.

129. Ермилова Е. В. Поэзия «теургов» и принцип «верности вещам» // Литературно-критические концепции русской литературы XIX начала XX в.-М., 1975.-С. 182-254.

130. Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма. М.: Наука, 1989.- 176 с.

131. Желнов М. В. «Ничто достоверности сущего» и «Ничто истины бытия» (идеи Г.В. Лейбница и М. Хайдеггера в последнем десятилетии XX в.) // Метафизика Г.В. Лейбница: Современные интерпретации (К 350-летию со дня рождения). М., 1998. - С. 15-46.

132. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001. - 496 с.

133. Ильина Н.В. Генезис и духовно-содержательный аспект художественно-философской концепции символизма: Дисс. .канд. филол. наук. -Ростов-на-Дону, 2007. 146 с.

134. Каган М.С. Метаморфозы бытия и небытия. К постановке вопроса // Вопросы философии. 2001. - № 6. - С. 52 - 67.

135. Казин A.JI. Андрей Белый: начало русского модернизма // Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х томах. Т. 1. - М.: Искусство, 1994. -С. 3-27.

136. Казин A.JI. Неоромантическая философия художественной культуры: (К характеристике мировоззрения рус. символизма) // Вопр. философии. 1980. - № 7. - С. 142 - 156.

137. Карпухина О.С. «Немецкий текст» в творчестве Андрея Белого: Художественное освоение философем Рудольфа Штейнера в лирике и прозаических произведениях А. Белого: Дисс. канд. филол. наук -Самара, 2004176 с.

138. Катаев В. Б. Реализм и натурализм // Русская литература рубежа веков (1890-е-начало 1920-хгодов).-М., 2000.-Т. 1.-С. 191 -258.

139. Красильникова М.В. Идеи синтеза знания, искусства и бытия в творчестве А. Белого: Дисс. канд. филос. Наук. М., 2006. - 148 с.

140. Келдыш В. На рубеже художественных эпох (О русской литературе конца XIX начала XX века) // Вопросы литературы. - Выпуск II. - С. 92 - 106.

141. Келдыш В. Приобретения и задачи: О некоторых проблемах русского литературного процесса конца XIX начала XX столетия и их изучении // Вопросы литературы. - 1983. - № 2. - С. 144 - 153.

142. Кихней JI. Г. Осип Мандельштам: Бытие слова. -М., 2000.-146 с.

143. Кихней Л. Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама. М., 1997. — 134 с.

144. Кихней Jl. Г. Эсхатологический миф в позднем творчестве О. Мандельштама // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2005. - № 6. - С. 108- 122.

145. Клинг О. Стилевое становление акмеизма: Н. Гумилев и символизм // Вопросы литературы. 1995. -№ 5. - С. 56 - 81.

146. Клюс Э. Ницше в России. Революция морального сознания. -СПб.: Академический проспект, 1999. 240 с.

147. Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века.-М., 1986.

148. Колобаева Л. А. Горький и Ницше // Вопросы литературы. 1990. -Октябрь.-С. 162- 174.

149. Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. - М.: МГУ, 1990. - 336 с.

150. Колобаева Л. А. «Место человека во вселенной.» (философия личности и видение мира в поэзии О. Мандельштама) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1991. - № 2. - С. 3 - 14.

151. Колобаева Л. А. Человек и его мир в художественной системе Андрея Белого // Науч. докл. высш. школы. Филол. науки. 1980. № 5. - С. 12 -20.

152. Кравченко В. В. Владимир Соловьев и София : монография. М.: Аграф, 2006.-384 с.

153. Кранихфельд В. П. Жизнь и кажимость («Петербург») // Совр. мир, 1914. -№ 1.-С. 259-273.

154. Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в прозе Л.Н. Андреева: Дисс. . канд. филол. наук. Вологда, 2003. - 225 с.

155. Купченко В. П. М. Горький и М. Волошин // Русская литература. -1976.-№2.-С. 144-151.

156. Лавров А. В. Достоевский в творческом сознании Андрея Белого (1900-е годы) // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. -М.: Советский писатель, 1988. С. 131 - 151.

157. Лавров А. В. Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у Андрея Белого // Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. В 3-х кн. Кн. 1.-М., 1989.-С. 5-35.

158. Лавров А. В. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф Фольклор -Литература / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом) - Л., 1978. - С. 137- 170.

159. Лавров А. В. У истоков творчества Андрея Белого («Симфонии») // Белый А. Симфонии. Л.: Худож. лит., 1990. - С. 5 - 34.

160. Лавров А. В. Юношеские дневниковые заметки Андрея Белого // Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник 1979. Л., 1980. - С. 116- 139.

161. Лазаренко Л.В. Образ человека в творческом сознании Андрея Белого: К проблеме поэтики романа «Петербург»: Дисс. . канд. филол. наук. -М., 2005.-193 с.

162. Лекманов О. А. В. Я. Брюсов и русский модернизм. М.: Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им А. М. Горького, 2004. - 359 с.

163. Лекманов О. А. Книга об акмеизме и другие работы. М., 2000.704 с.

164. Лекманов О. А. О первом «Камне» Мандельштама. М., 1994.43с.

165. Леонтьев К. Н. Избранное. М., 1993. - 728 с.

166. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. -1596 стб.

167. Лотман М. Осип Мандельштам: поэтика воплощенного слова // Классицизм и модернизм: Сб. ст. Тарту, 1994. С. 195 - 217.

168. Лотман Ю. Образы природных стихий в русской литературе (Пушкин Достоевский - Блок) // Лотман Ю. Пушкин. - СПб., 1997. - С. 814 -820.

169. Лысякова Ю.А. Культурософская публицистика Андрея Белого первого десятилетия XX века: концепция, проблематика, образы: Дисс. канд. филол. наук. Воронеж, 2007. - 186 с.

170. Маврикиев В. М. Горький. Опыт характеристики взглядов и творчества. М., 1917. - 32 с.

171. Маковский С. На Парнасе Серебряного века. М., 2000. - 560 с.

172. Максимов Д. Е. О романе-поэме Андрея Белого «Петербург»: (К вопросу о катарсисе) // Dissertationes slavicae. Szeged, 1985. Т. 17. - С. 31 -166.

173. Максимов Д. Е. Поэтическое творчество Валерия Брюсова // Брюсов В. Стихотворения и поэмы. Л., 1961. - С. 3 - 24.

174. Максимов Д. Е. Русские поэты начала века: Очерки. Л.: Сов. писатель, 1986.-408 с.

175. Матевосян Е.Р. М. Горький и Иероним Босх (По материалам романа «Жизнь Клима Самгина») // Новый взгляд на М. Горького: М. Горький и его эпоха. Материалы и исследования. Выпуск 4. М., 1995. - С. 215 - 227.

176. Микушевич В. Двойная душа поэта в «Грифельной оде» Мандельштама // Сохрани мою речь. М., 2000. - Вып. 3, ч. 1. - С. 55 - 62.

177. Миллер Л. В. Художественная картина мира и мир художественных текстов. СПб., 2003. - 219 с.

178. Минц 3. Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. - 480 с.

179. Минц 3. Г. Цикл Ал. Блока «Распутья» // Блоковский сб. Мир А. Блока. Тарту, 1985. - С. 3 - 21.

180. Миронова Е.А. Модель мира в автобиографической прозе А. Белого: культурологическая интерпретация: Дисс. канд. культурол. наук. М., 2010.- 167 с.

181. Мочульский К. В. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов. М.: Республика, 1997.-479 с.

182. Мокина H.B. Русская поэзия Серебряного века: концепция личности и смысла жизни в динамике художественных мотивов и образов: Дисс. . докт. фил. наук. Саратов, 2003. - 497 с.

183. Новик A.A. Романы Андрея Белого «Серебряный голубь» и «Петербург»: Нереальное пространство и пространственные символы: Дисс. канд. филол. наук. Смоленск, 2006. - 224 с.

184. Нагорная H.A. Онейросфера в русской прозе XX века: модернизм, постмодернизм: Дисс. .доктора фил. наук. М., 2004. - 414 с.

185. Назаревский Б. В. Сумерки русской литературы. Максим Горький. Леонид Андреев. Чириков. Юшкевич. Очерки. -М., 1912. 132с.

186. Неклюдова М. Г. Традиции и новаторство в русском искусстве конца XIX начала XX века. - М.: Искусство, 1991.-391 с.

187. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 1. - М.: Мысль, 1990. - 829 с.

188. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. - М.: Мысль, 1990. - 829 с.

189. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М.: Пресса, 19911032 с.

190. Новый взгляд на М. Горького: М. Горький и его эпоха. Материалы и исследования. Выпуск 4. М., 1995. - 262 с.

191. Нордау М. Вырождение. М.: Республика, 1994. - 400 с.

192. Н. С. Гумилев: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1995. 672 с.

193. Орлов В. Н. Избранные работы. В мире русской поэзии (очерки и портреты). Л.: Худ. лит., 1982. - 341 с.

194. Орлов В. Н. Перепутья. Из истории русской поэзии начала XX века. М.: Худож. лит., 1976. - 126 с.

195. Осповат А., Ронен О. Камень веры: (Тютчев, Гоголь и Мандельштам) // Тютчевский сборник 2. Тарту, 1999. - С. 48 - 54.

196. Паперно И. О природе поэтического слова: богословские источники спора Мандельштама с символизмом // Литературное обозрение. 1991. — С. 29-36.

197. Паперный М. Андрей Белый и Гоголь // Единство и изменчивость историко-литературного процесса (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 604). Тарту, 1982. - С. 84 - 121.

198. Паперный М. Блок и Ницше // Типология русской литературы и проблемы русско-эстонских литературных связей. Тарту, 1979. - С. 81 - 97.

199. Перцов П. П. Ранний Блок // Перцов П. П. Литературные воспоминания: 1890 1902 гг. - М, 2002. - 347 с.

200. Писатели символистского круга. Новые материалы. СПб., 2003.782 с.

201. Пискунов В.М. «Второе пространство» романа А. Белого «Петербург» // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - С. 193-215.

202. Пискунов В.М. Громы упадающей эпохи // Белый Андрей. Собрание сочинений. Петербург: Роман в 8 гл. с прологом и эпилогом. М.: Республика, 1994. - С. 427 - 435.

203. Пискунов В.М. Лики поэзии Андрея Белого // Белый Андрей. Собрание сочинений. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994.

204. Пискунов В.М. Наваждение над Россией // Белый Андрей. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. М.: Республика, 1994. - С. 5 - 13.

205. Пискунов В.М., Александрова Н. Д., Пархоменко Г. Ф. Становление самосознающей души // Белый Андрей. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. М.: Республика, 1997. - С. 5 - 21.

206. Плотин. Избранные трактаты в 2 т. Т. 2. - М., 1990. - 546 с.

207. Плотин. Космогония. М., 1995. - 304 с.

208. Поляков М.Я. Критическая проза О. Мандельштама // Мандельштам О. Э. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. - С. 3 - 29.

209. Поярков H.A. Белый (Золото в лазури. М., 1904) // Поэты наших дней. М., 1907. - С. 90 - 100.

210. Приходько И.С. Мифопоэтика А. Блока (историко-культурный и мифологический комментарий к драмам и поэмам). Владимир, 1994. - 214с.

211. Пустыгина Н. Цитатность в романе Андрея Белого «Петербург» // Труды по рус. и славян. Филологии. Тарту, 1981. - Т. 32. - С. 86 - 114.

212. Пути и миражи русской культуры. СПб., 1994. - 441 с.

213. Пьяных М. Певец огневой стихии. Поэзия А. Белого революционной эпохи 1917 1921 годов // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. - М.: Советский писатель, 1988. - С. 241 -269.

214. Ранчин A.M. Экзистенциализм по-русски, или Самоубийство Серебряного века: «Распад атома» Георгия Иванова // Нева. 2009. - № 9. - С. 21-38.

215. Н.Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития: Литературно-эстетические работы разных лет. М., 1990. - 732 с.

216. Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002. - 240 с.

217. Русская литература XX века (1890 1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. В 2-х кн. Кн. 1. - М., 2000. - 472 с.

218. Рябкова О.В. Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского: Дисс. .докт. фил. наук. Екатеринбург, 2006. - 398 с.

219. Самохвалова В.И. Человек и мир: проблема антропоцентризма // Философские науки. 1992. -№ 3. - С. 161-167.

220. Сарычев В. Эстетика русского модернизма: Проблема «жизне-творчества». Воронеж, 1991. - 320 с.

221. Свасьян К.А. Reductio at hominem // Штейнер Р. Эгоизм в философии. М., 2004. - С. 493 - 518.

222. Седых О. М. Философия времени в творчестве О. Э. Мандельштама//Вопросы философии. 2001.-№ 5. - С. 103-131.

223. Семенова С.Г. Два полюса русского экзистенциального сознания. Проза Георгия Иванова и Владимира Набокова-Сирина // Новый мир. 1999. - № 9. - С. 47-63.

224. Семенова С.Г. Метафизика русской литературы. Т. 2. - М.,2004512 с.

225. Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920 1930-х годов: Поэтика - видение мира - философия. - М., 2001. - 590 с.

226. Сергеева Н.М. Творчество Д.С. Мережковского 1890-1900-х годов: специфика художественного сознания: Дисс. . канд. филол. наук. Кострома, 2009.-189 с.

227. Силард JI. К вопросу об иерархии семантических структур в романе XX века. Hungaro-Slavica, 1983. 249 с.

228. Силард Л. О влиянии ритмики прозы Ф. Ницше на ритмику прозы А. Белого. «Так говорил Заратустра» и Симфонии // Studia slavica (Budapest), 1973.-Т. 19.-С. 289-313.

229. Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX начала XX в.: (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) //Проблемы поэтики русского реализма XIX века / Ленингр. ун-т. - Л., 1984. - С. 265 - 284.

230. Скатов H.H. Литературные очерки. М., 1985. - 380 с.

231. Скатов H.H. «Некрасовская» книга Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. -М.: Советский писатель, 1988.-С. 151-193.

232. Скляров О.Н. К вопросу о специфике и предпосылках онтологизма в ранней поэзии О. Мандельштама // Вестник ПСТГУ. Филология. 2005/4. -С. 37-54.

233. Слободнюк С.Л. «Идущие путями зла.» (древний гностицизм и русская литература 1880 1930 гг.). - СПб.: Алетейя, 1998. - 425 с.

234. Слободнюк С.Л. Муза мстительных надежд: принцип талиона и теократическая утопия в правосознании Серебряного века : монография. -СПб.: Наука, 2010.-128 с.

235. Слободнюк С.Л. Н. С. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе, 1992. - 181 с.

236. Слободнюк C.JI. Рай обреченный: Утопическая архетипика в правовых исканиях русской мысли: монография. СПб.: Наука, 2010. - 228 с.

237. Слободнюк C.JI. Рыцарь Утренней Звезды: Миры Николая Гумилева: монография. СПб.: Издательство СПбГПУ, 2010. - 360 с.

238. Слободнюк С.Л. Соловьиный ад. Трилогия вочеловечения Александра Блока: онтология небытия. СПб.: Алетейя, 2002. - 384 с.

239. Слободнюк С.Л. Философия литературы: от утопии к Искаженному миру : монография. СПб.: Наука, 2009. - 319 с.

240. Слово и судьба. Осип Мандельштам. Исслед. и материалы. АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М., 1991. - 278 с.

241. Современный философский словарь. М.: Академический проспект, 2004. - 864 с.

242. Соловьев B.C. Соч. в 2-х тт. Т. 1. - М.: Мысль, 1990. - 892 с.

243. Соловьев B.C. Соч. в 2-х тт. Т. 2. - М.: Мысль, 1990. - 822 с.

244. Соловьев B.C. Стихотворения и шуточные пьесы. Л.: Советский писатель, 1974. - 350 с.

245. Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991.-701 с.

246. Соловьев С.М. Андрей Белый. «Пепел» // Весы. 1909. - № 1. - С. 17-25.

247. Соловьев С.М. Владимир Соловьев. Жизнь и творческая эволюция. -М., 1997.-314 с.

248. Степун Ф.А. Памяти Андрея Белого // Степун Ф. Встречи. Мюнхен: Товарищество зарубежных писателей, 1962. - С. 162 - 175.

249. Степун Ф.А. Советская и эмигрантская литература 20-х годов // Степун Ф. Встречи. Нью-Йорк, 1968. - С. 178 - 195.

250. Стратановский С. Творчество и болезнь: О раннем Мандельштаме // Звезда. 2004. - № 2. - С. 210 - 221.

251. Струве H.A. Осип Мандельштам. Томск, 1992. - 272 с.

252. Сурова О. Человек в модернистской культуре // Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000 2000. - М., 2001. - С. 221 - 292.

253. Суханцева В.К. Культура как диалог метафизик (Хайдеггер и Мандельштам) // Философские исследования. Выпуск 3. - Луганск, 2002. -С. 7-18.

254. Сухих И.Н. Двадцать книг XX века. Эссе. СПб, 2004. - 544 с.

255. Тарланов Е.З. Модернистский мотив закрытого горизонта в поэзии русского предмодернизма // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999.-С. 371 -389.

256. Тарнас Р. История западного мышления. М., 1995. - 448 с.

257. Теоретико-литературные итоги XX века. Т. 1. - М.: Наука, 2003.373 с.

258. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. М.: Рус. яз. - Медиа, 2003.

259. Топоров В.Н. О «психофизиологическом» компоненте поэзии Мандельштама // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифологического. М., 1995. - С. 405 - 439.

260. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст» русской литературы // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995. С. 259 - 367.

261. Трубецкова Е. Распад форм и/или рождение новой эстетической парадигмы // Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология. М.: РГТУ, 2003. - С. 33 - 45.

262. Трубецкой E.H. Смысл жизни. М., 2000. - 656 с.

263. Трубецкой Н.С. Религии Индии и христианство // Вестн. Моск. унта. Сер. 9. Филология. 1991. -№ 2. - С. 2 - 45.

264. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.562 с.

265. Успенский Б. Анатомия метафоры у Мандельштама // Успенский Б. Поэтика композиции. СПб., 2000. - С. 291 - 330.

266. Философия от античности до современности. Электронный ресурс. М.: Директмедиа Паблишинг, 2003. - 1 электрон, опт. Диск (CD-ROM).

267. Федоров Н.Ф. Сочинения. М.: Раритет, 1994. - 562 с.

268. Философов Д. Весенний ветер // Русская мысль. 1907. - № 12. -С. 115-118.

269. Философский словарь В. С. Соловьева. (Полное собрание статей Соловьева из Словаря Брокгауза и Ефрона). Ростов-на-Дону, 1997. 447 с.

270. Флоренский П. Спиритизм как антихристианство // Новый путь. -1904.-№3.-С. 158- 167.

271. Флоровский Г.В. Corpus Areopageticum // Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. Тексты, перевод с древнегреческого. СПб., 1997. - С. 9 -33.

272. Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992. - 458 с.

273. Франк С.Л. Непостижимое. М., 1992. - 612 с.

274. Хайдеггер М. Ницше и пустота. -М.: Алгоритм, 2006. 304 с.

275. Хайдеггер М. Время и бытие. Харьков, 2003. - 503 с.

276. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Сборник. М., 1991.- 192 с.

277. Ханзен-Леве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. - 510 с.

278. Харт Ниббрис К. Эстетика смерти. СПб., 2005. - 315 с.

279. Хитальский О.В. Категория смерти в поэтическом языке 3. Гиппиус: на материале рассказов 1896 1912 гг.: Дисс. . канд. филол. наук. -СПб., 2007.-170 с.

280. Хмельницкая Т.Ю. Литературное рождение Андрея Белого. Вторая Драматическая Симфония // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель, 1988. - С. 103-131.

281. Холл М. П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцерской символической философии. -Новосибирск, 1993. 478 с.

282. Цивьян Ю. К происхождению некоторых мотивов «Петербурга» Андрея Белого // Труды по знаковым системам. Тарту, 1984. - Т. 18. - С. 106 - 116 (Учен. зап. / Тарт. ун-т; Вып. 664).

283. Чагин А.И. Пути и лица. О русской литературе XX века. М., 2008.-600 с.

284. Черников И. В.Я. Брюсов и творческая история романа А. Белого «Петербург» // Брюсовские чтения. Ереван, 1985. - С. 206 - 213.

285. Черников И. «Симфония» как жанр в творчестве Андрея Белого // Художественное творчество и литературный процесс / Том. ун-т. Томск, 1984.-Вып. 6.-С. 39-47.

286. Чистякова Э. О символизме А. Белого // Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. 1978. - № 3. - С. 39 - 48.

287. Чудаков А.П. Предметный мир литературы (К проблеме категорий исторической поэтики) // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986. - С. 251 - 292.

288. Шиндин С.Г. Фрагмент поэтического диалога Мандельштама и Гумилева: К рецепции образа Айя-Софии в культуре «серебряного века» // В. Я. Брюсов и русский модернизм. М., 2004. - С. 194 - 203.

289. Школа Валентина. Фрагменты и свидетельства. СПб.: Алетейя, 2002. - 304 с.

290. Шопенгауэр А. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992.-479 с.

291. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории -М., 1993.-Т. 1.-325 с.

292. Штейнер Р. Истина и наука. М., 1992. - 376 с.

293. Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987. - 544 с.

294. Экхарт Мейстер. Духовные проповеди и рассуждения. M., 1991228 с.

295. Энциклопедия мистицизма. СПб.: Литера, 1996. - 480 с.

296. Энциклопедия мистических терминов. М., 2001. - 576 с.

297. Эстетическое самосознание русской культуры. 20-е годы XX века: Антология. М.: РГТУ, 2003. - 720 с.

298. Эткинд А. Культура против природы: психология русского модерна // Октябрь. 1993. - № 7. - С. 168 - 192.

299. Эткинд Е. Единство «серебряного века»: о русской литературе конца XIX начала XX века // Звезда. - 1989. - № 12. - С. 185 - 194.

300. Эткинд Е. Кризис символизма и акмеизм // История русской литературы. XX век: Серебряный век. М.: Прогресс, 1995. - С. 460 - 488.

301. Эткинд Е. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб., 1995. —568 с.

302. Юнина Т.В. Поэтика хронотопа автобиографической прозы Андрея Белого: Дисс. .канд. филол. наук. Волгоград, 2009. - 178 с.

303. Ямпольский И. Валерий Брюсов о «Петербурге» Андрея Белого // Ямпольский И. Поэты и прозаики. Л., 1986. - С. 345 - 349.

304. Arendt D. Der poetische Nihilismus in der Romantik. Band 1. Tubingen, 1972.

305. Bauer J. Arthur Schopenhauer und die russische Literatur des späten 19. und frühen 20. Jahrhunderts. München, 1980.

306. Harris J. G. Osip Mandelstam. Boston, 1988.

307. Isenberg C. Mandelstam's Egipetskaia Marka: As a Work in Progress // Столетие Мандельштама: Материалы симпозиума. Tenafly, 1994. - P. 228 -243.

308. Ronen О. An Approach to Mandel"stam. Jerusalem, 1983.

309. Terras V. Осип Мандельштам и его философия слова // Slavic Poetics: Essays in Honor of Kiril Taranovsky. The Hague; Paris, 1973.

310. Terras V. The Time Philosophyof Osip MandeFshtam // The Slavonic and East European Review. 1969. Vol. 47, № 109. P. 322 - 358.

311. Thomson R. D. B. MandeFstamps Kamen": The Evolution of an Image //RL. 1991. Vol. 30. №4.

312. West. D. Mandelstam: The Egyptian Stamp. Birmingham Slavonic Monographs. № 10. Birmingham, 1980.