Поэтика конкретности историзма в русском историко-песенном фольклоре тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.09, доктор филологических наук Игумнов, Андрей Георгиевич

• Игумнов, Андрей Георгиевич
• доктор филологических наук
• 2012

Оглавление диссертации доктор филологических наук Игумнов, Андрей Георгиевич

ВВЕДЕНИЕ

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА I. ПРОБЛЕМЫ ПРЕДМЕТА И МЕТОДА.

ГЛАВА П. СИСТЕМА МОТИВАЦИЙ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ ПЕРСОНАЖЕЙ. МОТИВАЦИОННЫЕ СТРУКТУРЫ.

A. СИСТЕМА МОТИВАЦИЙ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ ПЕРСОНАЖЕЙ.

I. Начала анализа.

II. Система мотиваций взаимодействий персонажей.

III. Необходимости. Классификация персонажей.

§ 1. Общие замечания.

§ 2. Классы и разряды необходимостей.

§ 3. Естественные необходимости.

§ 4. Социальные необходимости Нс.

§ 5. Социальные необходимости, снятие которых значимо для этноса/социума.

§ 6. Социальные необходимости, снятие которых значимо в первую очередь для группы персонажей.

§ 7. Социальные необходимости, снятие которых значимо в первую очередь для отдельного персонажа.

§ 8. Комплексные необходимости.

§ 9. Суммарная и N-необходимости.

§ 10. Классификация персонажей.

IV. Морфемы и связи между ними.

§ 1. Мф С - снятие необходимости.

§ 2. Связи между мф второго уровня приближения к СВП.

B. ИСХОДНОЕ СООТНОШЕНИЕ НЕОБХОДИМОСТЕЙ- ИС.

I. Исходное соотношение - ИС. Составляющие ИС. Типы ИС. Коллизия.

§ 1. Исходное соотношение необходимостей - ИС.

§ 2. Составляющие ИС по соотношению к-типов персонажей.

§ 3. Свободные и связанные составляющие ИС.!.

§ 4. Коллизия. Типы ИС.

§ 5. Условные наименования персонажей.

II. Исходное соотношение ИС(О) - "отнятие".

§ 1. Свободное составляющее Рм ИС(О).

§ 2. Связанное составялющее Да ИС(О).

§ 3. Связанное составялющее Дсш ИС(О).

III. Исходное соотношение ИС(П) - "пленение".

§ 1. Свободное составляющее ос» ИС(П).

§ 2. Связанное составляющее Да ИС(П).

§ 3. Связанное составляющее Дд ИС(П).

§ 4. Связанное составляющее Др ИС(П).

§ 5. Связанное составляющее Дб ИС(П).

§ 6. Связанное составляющее Дбо ИС(П).

§ 7. Связанное составляющее Дсм ИС(П).

§ 8. Связанное составляющее 8Р ИС(П).

§ 9. Связанное составляющее 5бс ИС(П).

§ 10. Связанное составляющее

§рбо ИС(П).

IV. Исходное соотношение ИС(РК) - "религиозный конфликт".

V. Исходное соотношение ИС(В) - "вторжение".

§ 1. Свободное составляющее Ра ИС(В).

§ 2. Связанное составляющее Да ИС(В).

VI. Исходное соотношение ИС(ГИ) - "государственная измена".

VII. Исходное соотношение ИС(С) - "состязание".

§ 1. Свободное составляющее Рслп ИС(С).

§ 2. Связанное составляющее Дсчс ИС(С).

VIII. Исходное соотношение ИС(КТ) - "классический треугольник".

§ 1. Свободное составляющее ссб/л ИС(КТ).

§ 2. Связанное составляющее Рб/д ИС(КТ).

IX. Исходное соотношение ИС(Н) - "нарушение нормы".

§ 1. Составляющее ссви ИС(Н).

§ 2. Составляющее рСь/л ИС(Н).

§ 3. Составляющее

§сб/л ИС(Н).

§ 4. Более точные возможности описания ИС(Н) - "нарушение нормы".

X. Исходное соотношение ИС(ПИ) - "предпочтение идеала".

XI. Исходное соотношение ИС(Р) - "разлучение".

§ 1. Составляющее рлИС(Р).

§ 2. Составляющее Рс/бИС(Р).

§ 3. Составляющее рво ИС(Р).

XII. Разрешение коллизии: ветви составляющих ИС; единая мотивационная структура.

§ 1. Ветви составляющих ИС.

§ 2. Единая мотивационная структура в рамках ИС.

XIII. Ветви свободного составляющего Рм ИС(О) - "отнятие".

§ 1. Ветвь 'Р'м свободного составляющего Рм ИС(О).

§ 2. Ветвь р% свободного составляющего Рм ИС(О).

§ 3. Ветвь р"м свободного составляющего Рм ИС(О).

XIV. Ветви свободного составляющего а\ ИС(П) - "пленение".

§ 1. Ветвь 'а'; свободного составляющего а! ИС(П).

§ 2. Ветвь 'а, свободного составляющего а; ИС(П).

§ 3. Ветвь а"; свободного составляющего <Х| ИС(П).

§ 4. Ветвь а°< свободного составляющего со ИС(П).

С. ПРОИЗВОДНЫЕ СООТНОШЕНИЯ НЕОБХОДИМОСТЕЙ

I. Производное соотношение - ПС. Производная необходимость.

§ 1. Производное и производящее соотношения. Производная необходимость.

§ 2. Способ производности. Производящая мФ.

§ 3. ПС, способы и шаги производности.

§ 4. Виды ПС по к-типам персонажей.

§ 5. Поля записи ПС.

И. ПС1.3:Рз - "подвиг защитника" и ПС высших шагов производности от него.

§ 1. ПС1.3:Рз - "подвиг защитника".

§ 2. Объединение ветвей 'а' ИС(П), *р' и 'Р" ИС(О), 'Р' и *р" ИС(В).

§ 3. Особенности табл. 23 и порядок ее описания.

§ 4. ПС высших шагов производности от ПС1.3:рз - "подвиг защитника".

0. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СООТНОШЕНИЯ

И ПОЛУОТКРЫТЫЕ М-СТРУКТУРЫ.

1. Дополнительные соотношения.

И. Полуоткрытые м-структуры.;.

Е. М-СТРУКТУРЫ ТЕКСТОВ, ПРИВЛЕКАВШИХСЯ К АНАЛИЗУ.

ГЛАВА III. ФАБУЛА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕСНИ.

I. Коллизии историческая и художественная.

II. Песни этикетно-церемониальной тематики

III. Песни витальной и витально-государственной тематики.

IV. Конфликтоцентричные песни.

V. Фабулоцентричные песни. Межжанровые границы в традиционном историко-песенном фольклоре.

VI. Рифмованные песни.

VII. Стилевые процессы в русском историко-песенном фольклоре.

ГЛАВА IV. ПОЭТИКА СТЕРЕОТИПА.

I. Фабульная, сюжетно-комнозиционная и лексико-фразеологическая стереотипия.

И. Поэтика перемещений.

III. Сюжетно-фабульный стереотип "выяснение".

ГЛАВА IV. СПОСОБЫ КОНКРЕТНОГО ИСТОРИЗМА.

I. Историзм беломорской редакции песен о М.В. Скопине-Шуйском.

II. Способы конкретного историзма.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Поэтика конкретности историзма в русском историко-песенном фольклоре»

Существует область фольклорных явлений, определяющей для которой является категория художественного историзма. Это прежде всего былины, исторические песни и исторические баллады.

Степень изученности всех указанных жанров, в том числе в аспекте их историзма, высока:

Даны определения жанров, образующих область русского историко-песенного фольклора, и произведена классификация материала.

Прослежен процесс изменения идейно-образного содержания в области русского историко-песенного фольклора в аспекте его референтности к изменяющейся действительности.

Сформулированы теории и методы исследования, позволяющие представлять процесс жанровой эволюции историко-песенного фольклора как следствие эволюции форм и способов фольклорного историзма.

Установлены линии сюжетно-тематического развития, эволюции, преемственности в рамках жанров или жанрово-тематических разновидностей.

В то же время, все более явственно обнаруживается недостаточность результатов, достигнутых в изучении русского историко-песенного фольклора.

Не снято существенное противоречие в области изучения исторической песни (и вообще историко-песенного фольклора). Если историческая песня -явление фольклорное, то она, по определению, есть явление традиционное, то есть стереотипизированное, клишированное, формульное. Однако, в таком случае, она и не может обладать признаком конкретности художественного историзма, поскольку, с точки зрения теоретической поэтики, вкладывать конкретно-исторический смысл в традиционную формулу - антиисторично.

Повторяемость сюжетных / фабульных схем, мотивов, фабульных ситуаций и их лексического оформления, аксиологии и угла зрения на действительность в области исторической песни и историко-песенного фольклора - факт уже практически самоочевидный. Однако эта повторяемость устанавливается всякий раз в пределах достаточно ограниченной группы текстов, обладающих видимой содержательной и собственно художественной специфичностью. Как следствие, само понятие "историческая песня" не является необходимой научной абстракцией, но лишь очерчивает круг текстов, могущих быть квалифицированных как исторические песни.

Осознана и проблема жанрового единства исторической песни, обусловленная как неясностью критериев жанровой дифференциации материала, так и, что особенно важно, качественным разнообразием песенных текстов, могущих быть квалифицированными как исторические.

Нерешенность этих проблем и противоречий и обуславливает актуальность темы предлагаемого исследования.

Главной его целью является определение содержания понятия конкретности художественного историзма в его применении к русскому историко-песенному фольклору. Это предполагает рассмотрение тройственного соотношения, с одной стороны, формульности, клишированности, стереотипичности в архитектонике текстов, с другой - их референтности к действительной истории и, с третьей - их художественности.

Соответственно, задачами исследования были определены:

1. Определение глубинного и поверхностного уровней стереотипии в текстах русского историко-песенного фольклора.

2. Типологизация фабульной организации текстов русской исторической песни в аспекте ее зависимости от глубины и содержания конкретно-исторических впечатлений, повлиявших на создание текста.

3. Рассмотрение разных форм стереотипии в их соотношении с теми качествами текстов, которые позволяют квалифицировать их как художественные и конкретно-исторические.

4. Установление форм текстуальной реализации признаков конкретности художественного историзма.

5. Проведение дифференциации жанрового порядка в области исторической песни.

Материалом исследования послужили известные тексты, опубликованные в доступных источниках, чтобы наблюдения автора легко можно было бы проверить. Имея в виду задачу поиска некоего глубинного уровня стереотипии, было бы явно нежелательным и ограничение материала текстами лишь с ясно видимой историчностью содержания. Во избежание опасности повышения статуса заведомо частных качеств до уровня универсалий к рассмотрению привлекаются также былинные и балладные тексты. И наконец, к рассмотрению должны быть привлечены поздние и позднейшие тексты, созданные под сильным влиянием книжной традиции. Именно они могут послужить своего рода маркером максимально возможной степени конкретности историзма в песенных текстах, даже если по своей природе эти тексты полуфольклорны.

Объектом исследования является русский историко-песенный фольклор.

Предметом исследования избрана архитектоника текстов русского исто-рико-песенного фольклора в аспекте соотношения признака конкретности и именно художественности историзма с феноменом стереотипичности, клишированное™, формульности этих текстов.

Методологии исследования специально посвящена первая глава работы. Здесь целесообразно сформулировать лишь общенаучные принципы, важные для дальнейшего изложения. Цель и задачи настоящего исследования требуют прежде всего соблюдения правила рассуждений, известного как "бритва Окка-ма": "Сущности не следует умножать сверх необходимости". Таковыми в контексте настоящей работы оказываются литературоведческие по генезису и по смыслу понятия "произведения'" и "версии". Их существование как исследовательских конструкций бесспорно, но не более. Если говорить только об исторической песне, ее исполнители, судя по поздним материалам, всегда знали только один вариант, каковой только и мог быть для них единственно "правильным". Излишним представляется и поиск некоего изначального смысла, како

1 И, конечно, некоего "замысла" произведения, искать который принципиально отказывается и современная лингвистика текста. вым текст гипотетически обладал в момент своего создания. Думается, в первую очередь интерпретации должен подлежать тот смысл, каким текст мог бы обладать для исполнителя, от которого текст и был записан. "Как известно, устному тексту, выходящему из неподведомственного прямому наблюдению "черного ящика" традиции и вновь погружающемуся в нее, коммуникативные условия позволяют жить лишь в процессе исполнения; таким образом, он всегда принадлежит настоящему" [Неклюдов 2010, с. 312]. Учитывая же, что этот смысл в подавляющем большинстве случаев никак не зафиксирован собирателями, приходится очень осторожно выходить за пределы буквальных значений слов, из которых песенный текст составлен.

Важным для настоящей работы является и понятие инвариантности. Описываемая во второй главе работы система мотиваций взаимодействий персонажей определяется как под-система более общей системы взаимодействий персонажей, которая, в свою очередь, определяется как инвариантная относительно художественной мета-системы русского историко-песенного фольклора.

Строгости языка работы служит и последовательное применение принципа дифференциальности. Главная задача, решаемая в них, - градация текстов русской исторической песни по степени явленности в них признака конкретности историзма.

Очевидно также, что искать какие-либо "положительные" и при этом исчерпывающие его определения - задача неразрешимая. Формы и способы преломления исторической действительности в фольклорном тексте чересчур для этого разнообразны. Существенно также, что прямое положительное определение типов историзма предполагает опору на классификацию самих по себе исторических явлений, создать которую явно невозможно.

В отечественной фольклористике сосуществуют два генеральных методологических направления в определении целей и способов анализа фольклорного текста. Одно восходит к известной концепции "Фольклор - искусство слова, фольклористика - раздел советского литературоведения", сформулированной

Ю.М. Соколовым еще в 1928 г. В рамках этого направления анализ фольклор9 ного текста строится, главным образом, на таких литературоведческих по генезису понятиях, как "поэтика", "замысел", "композиция", "образность", "художественное время и пространство".

В настоящее же время все более уверенно заявляет о себе методология исследования, противопоставляющая себя филологическому подходу к фольклорному тексту. Она ориентирована более на постижение феномена традиционности фольклорного текста, комплекса его связей со всей сферой традиционной культуры, нежели на поэтики в собственно филологическом смысле. Согласно этой точке зрения, главное при анализе фольклорного текста восстановить процесс множественных перекодировок и трансформаций неких исходных семантических комплексов, итогом которого и стал рассматриваемый текст или произведение.

Конечно, это методологическое размежевание объективно необходимо, не столь антагонистично и осознанно достаточно давно, чтобы получить взвешенную оценку, не предполагающую полного доминирования какого-либо одного из указанных методологических направлений. Тем не менее, вопрос о возможности некоего методологического синтеза между этими двумя подходами остается открытым. До достижения его еще очень далеко, но основания для него видны уже сейчас.

Представители обоих указанных методологических направлений в равной степени оставляют вне поля зрения существеннейших компонента в архитектонике фольклорного текста: эмпирическое начало, то есть референтность текста к неким самоочевидным явлениям и закономерностями действительности, и так называемый антропологический аспект тематики, то есть представленность вечных тем словесного искусств: неразделенной любви, неутоленной жажды власти и под. Эти два компонента и послужат основаниями для систематизирующего рассмотрения фольклорных текстов.

Научная новизна. В диссертационной работе получен принципиально новый результат в изучении русского историко-песенного фольклора. Впервые выделена вертикальная модель порождения текста и определен глубинный уро

10 вень стереотипии, лежащей в основе фабулы текстов русского историко-песенного фольклора. Впервые определены факторы жанрового и тематического порядков, обусловливающие степень явленности признака конкретности историзма в текстах русского историко-песенного фольклора, уточнен вопрос о жанровой природе русской исторической песни. Впервые даны отрицательное и положительное определения признака конкретности историзма, атрибутивного для русской исторической песни, что дает полное представление о его содержании.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что ее результаты могут послужить методологическому синтезу между "филологическим" и "эт-нографо-антропологическим" направлениями в изучении фольклора. Это позволит производить целостный анализ фольклорного текста с учетом всех его существенных компонентов. Проведенное исследование позволит также произвести классификацию фольклорных текстов на основании соотношения в их архитектонике эмпирического уб. внеэмпирического начал. Эта классификация будет сопоставима по масштабу с существующими жанровыми классификациями и откроет новые закономерности в организации фольклорного текста.

Практическая значимость работы. Материалы и выводы диссертационного исследования могут быть использованы при написании обобщающих работ по фольклористике, в преподавании общих и специальных курсов в высших учебных заведениях.

Апробация работы. Основные результаты диссертации опубликованы в двух монографиях и ряде научных статей по проблеме диссертационного исследования, освещены в докладах на научных конференциях, в том числе на Первом и Втором Всероссийских Конгрессах фольклористов. Общий объем публикаций 40, 74 п.л., из них 10 статей общим объемом 7,2 п.л. опубликовано в рецензируемых журналах.

Структура работы. Работа состоит из Введения, пяти глав и Заключения.

Заключение диссертации по теме «Фольклористика», Игумнов, Андрей Георгиевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Представления о создании "готового" былинного текста в фольклористике вполне отчетливы. Былинный текст возникает в результате умения сказителя "выбирать" из имеющегося у него запаса "готовых" формул ту, которая лучше всего подходит для описания того действия персонажа, о котором в данный текущий момент оказывания ему и надлежит повествовать, сохраняя связность повествования. Сказитель "держит в памяти" сам сюжет сказываемой им былины и по ходу его развертывания в прямом повествовании создает посредством формул разного уровня готовый, "законченный", непосредственно звучащий текст [Путилов 1997, с. 212 и далее].

Нечто подобное можно сказать и о традиционной исторической песне. Гипотетический процесс ее возникновения / создания - это, конечно, процесс художественного отражения какого-то действительного исторического события. Но "художественность" такого отражения означает, скорее, некоторое конструирование текста из стереотипов и формул разного уровня, преследующее цель не столько изобразить событие во всех его содержательно неповторимых деталях, имевших место в действительности, сколько получить в итоге относительно связное, внутренне мотивированное повествование, способное увлечь самого певца и слушателя (если речь о исторических песнях былинного типа), причем, независимо от степени исторической достоверности получающейся в итоге этого конструирования песни. Известная двойственность этого утверждения требует, конечно, и более пространного его выражения.

§2

Мы видели, что фабула традиционной русской исторической песни в значительной своей части может рассматриваться как текстуальная реализация обозримого количества фабульных стереотипов. Эти стереотипы, будучи эмпирически достоверной моделью взаимодействий людей в реальной действительности, не являются художественными, не обладают историчностью (в узком смысле) и мало соотносимы с жанровыми характеристиками песенных текстов. Признаки конкретности художественного историзма: поименованность персонажей именами исторических лиц; отражение в текстах исторической топонимики и социальной стратификации; совпадение фабульного события в целом или в деталях с действительным протеканием исторического события; удельный вес в тематике песни тематики собственно исторической (то есть не семей-но-бытовой), обобщенные оценки героя или ситуации - видны на ином уровне анализа, более приближенном непосредственно к художественной поверхности текста. И в этом смысле конкретность историзма русской исторической песни — феномен поверхностный.

Очень трудно также увидеть какую-либо зависимость между содержанием действительного исторического события, моделируемого в исторической песне, и степенью конкретности результатов этого моделирования. И в этом смысле конкретность историзма1 - феномен произвольный. Тексты одной и той же тематики, со сходной системой персонажей и аксиологией, использующие относительно единую поэтическую фразеологию, могут демонстрировать довольно широкий диапазон соотносимости каждого конкретного текста с протеканием действительного исторического события (в широком смысле), с которым они, тем не менее, должны быть соотносимы. Можно, следовательно, сказать, что конкретность историзма и формально-содержательное единство фольклорных текстов, выражаемое посредством понятия "произведение", - это сущности разных аспектов и между ними нет отношений взаимобусловленности. Иными словами, понятия "произведение" и "конкретность историзма" — это понятия разных уровней и аспектов. Та формально-содержательная общность песенных текстов, которой соответствует понятие произведения, и та общность содержания, которой соответствует понятие конкретности историзма, - это общности разных аспектов. Как следствие, утверждение о признаке конкретности исто

1 Русской исторической песни; далее это уточнение опускаем. ризма, присущем какой-либо исторической песне как произведению, всякий раз должно быть подтверждено анализом всех без исключения ее вариантов2. То же нужно сказать и о соотношении конкретности историзма и системы признаков жанрового характера, полностью разделив кардинальное мнение Л.И. Емельянова о необходимости "разрушения жанра" при исследовании историзма фольклора.

Видели мы также, что неспособность текстов (то есть их создателей, то есть самой историко-песенной традиции) сколько-нибудь полным образом раскрыть содержание действительной исторической коллизии, на изображение которой песня претендует, кладет главный предел степени конкретности историзма. В этом смысле конкретность историзма русской исторической песни носит заведомо ограниченный характер.

В то же время, само построение песенной3 фабулы, моделирующей квазивозможные4 пути разрешения действительных исторических коллизий, есть один из факторов художественного впечатления, поддерживающих бытование текста в живой традиции. Как следствие, задача изображения истории в ее неповторимой конкретности оказывается подчиненной решению задач художественных. И в этом смысле задача конкретно-исторического изображения события - задача подчиненная.

Песенная фабула, будучи фабулой фольклорного текста, по необходимости оказывается в большей или меньшей степени, но стереотипичной и клиширо

2 Эта фраза внутренне противоречива: поскольку вариативные границы произведения -заведомо конвенциональны и в значительной степени субъективны, всегда можно подобрать такой корпус вариантов, которые этим признаком будут бесспорно обладать. Но эта противоречивость показательна: еще раз демонстрирует недостаточную операционабельность самого понятия "произведение" в нуждах анализа некоторой совокупности конкретных фольклорных текстов.

3 Здесь и далее имеется под словом "песня" имеется виду только традиционная историческая песня (если, разумеется, оно не сопровождается уточнениями).

4 Но и заведомо неосуществимые в действительности. ванной, то есть в широком смысле формульной. В узком же смысле она прежде всего стереотипична. Это уточнение нужно для последовательного различения уровней формульности: ближайшего к поверхности текста — лексико-фразеологического, и наиболее "заглубленного" относительно поверхности текста, то есть фабульного (в том виде, как он описан в настоящей работе). Лексико-фразеологические формулы в известной степени обладают способностью порождать текст, особенно его фрагмент, но основным механизмом порождения песенного текста в общем случае выглядит иной: наполнение логической модели события тем художественным содержанием, которому соответствуют понятия фабулы, сюжета, мотива, детали. Эти модели в сознании певцов реально существуют, скорее всего, лишь в виде текстов (в широком семиотическом смысле), поэтому вряд ли найдется хоть один песенный текст, относительно которого можно было бы предполагать, что он возник сразу, в результате однократного творческого акта как текстуальная реализация какой-либо логической модели. Однако, иного краткого ответа на вопрос о главном, самом общем способе возникновения песенного текста, кажется, нет.

Говоря специально о роли фабульной стереотипии в возникновении песенного текста, нужно различать хотя бы два диаметрально противоположных творческих процесса. Первый и самый очевидный - приспособление старой песни (или ее фрагмента) к новым историческим обстоятельствам, ее перелицовка. Поэтому вычленять здесь фабульный стереотип из песни целесообразно лишь постольку, поскольку существуют собственно текстуальные различия между песнями; но поскольку в пределе таковые стремятся к нулю, к нулю же стремится и эта целесообразность.

Очень далеко отстоит другой гипотетически усматриваемый процесс, в результате которого фабульный стереотип не транслируется от одной группы текстов к другой в ходе межтекстуальных взаимодействий, последовательных видоизменений и контаминаций совокупности исходных текстов или их фрагментов, но, будучи удачным5 средством решения соответствующих художественных задач, всякий раз воспроизводится заново. Доказать принципиальное отсутствие межтекстуальных связей в такого рода случаях принципиально же невозможно, поскольку всегда можно сослаться на большую вероятность того, что эти переходные тексты попросту не были вовремя записаны6. Тем не менее, дать определение этому способу возникновения текста все же стоит: отрицая возможность межтекстуальных связей, тем самым мы выводим на первый план феномен стереотипичности восприятия и моделирования действительности, в данном случае - исторической. Так, очевидно не имеет смысла искать или даже предполагать ряд текстов, связующих былины о Илье Муромце, не узнанным являющимся к Идолищу, захватившему Царьград, и песни о генерале Краснощекове и атамане Платове, не узнанными же являющимися к прусскому королю и Наполеону. Между этими двумя крайними способами создания песенного текста, по всей видимости, и лежат все остальные, не столь отчетливые и чистые по соотношению стереотипа и текста, но в любом случае можно констатировать главное:

Конкретность историзма, присущая русской историческойц песне, — есть необязательное следствие миметических потенций стереотипа, который сам по себе внеисторичен и внехудожественен.

Иными словами, феномен стереотипичности (прежде всего фабульной) в области исторической песни определяет возможность двух крайних типов соотношения песни с исторической действительностью: максимально полное совпадение между фабулой песни и протеканием исторического события в его обстоятельственной неповторимости и максимально возможное7 несовпадение между ними. Причем, достаточно часто относительно одного и того же текста

5 Или, в определенном смысле, единственно возможным.

6 Что тоже может быть объяснено как раз их переходностью, "пробным характером" и, как следствие, нежизнеспособностью.

7 То есть такое не абсолютное несовпадение, которое позволяет классифицировать текст как историческую песню. можно утверждать как первое, так и второе. Причина этому - совпадение фабульного стереотипа, лежащего в основе песенной фабулы, и самого моделируемого песней события. Подобное совпадение мы видим, в частности, в песнях об отравлении Скопина и очень многих песнях военно-исторической тематики. Собственно, в этих и подобных случаях конкретность историзма может одновременно и констатироваться, и столь же безоговорочно отрицаться. И в этом смысле конкретность историзма русской исторической песни - это зачастую произвольно устанавливаемый признак.

И последнее из гиперкритических утверждений, нужных для определения того, чем не является феномен конкретности историзма русской исторической песни. (Собственно, пока его определение велось в исходном этимологическом значении этого слова - как определение.)

Применительно к фольклорным произведениям, особенно фабульным и особенно обладающим признаками конкретности историзма, достаточно часто говорят о их "творческом замысле", о выраженных в них "публицистической оценке" или "размышлениях народа", о том, что в песнях "подразумеваются известные современникам обстоятельства" какого-либо события и проч. Фактически в подобных утверждениях к фольклору применяется телеологический принцип литературоведения, сформулированный А.П. Скафтымовым. Думается, из всего, сказанного выше, следует, что подобного рода выражения присутствие признака конкретности историзма в песенном тексте не объясняют. Подобные выражения предполагают создание песни в результате однократного творческого акта "на пустом месте", "с нуля", заново под воздействием интереса к действительному событию или личности исторического деятеля. Скорее всего, это не соответствует действительном механизмам не создания, но "складывания" песенного текста из набора мотивов, лексико-фразеологических формул, тематических и фабульных клише и под., имеющегося в поэтическом арсенале певцов. Видимо, момент возникновения принципиально нового и при этом полностью традиционного песенного текста, принципиально неуловим, но следует предполагать своего рода текстуальную непрерывность, существование для каждого песенного текста разветвленной череды прямо ей предшествовавших и одновременно звучавших текстов (песенных, прозаических, художественных, прагматических, звучавших въяви или "про себя" и под., но текстов), уходящих вглубь бесконечного прошлого или в столь же бесконечную "ширь" настоящего. Поэтому кристаллизация из этого потока текстов "нового" и, при этом, песенного текста, соотносимого с каким-то новым историческим событием, выглядит не как специальное удовлетворение интереса к этому событию, не как его специальная публицистическая или любая иная оценка, не как специальное выражение отношения к нему, но как одна из множества иных возможных текстуальных манифестаций этого интереса самого по себе; при этом эта манифестация изначально отягощена оценкой, заданной традицией (то есть предшествующими текстами). Здесь уместна очень далекая, но, на мой взгляд, весьма точная аналогия. Б.Ф. Поршнев в известной работе, посвященной самому началу человеческой истории - генезису второй сигнальной системы, рассматривая, в частности, различные значения слова "понимание", приводит пример того, что не является пониманием в человеческом смысле. Он пишет: ". собака "поняла" команду, если в точности ее выполнила; здесь нет предварительного психического понимания — выполнение команды и есть понимание, то есть стимул и реакция составляют единство<курсив везде мой. - А.И.>" [Поршнев, с. 436]. В нашем же случае - "возникновение" "новой" песни о каком-либо "новом" историческом событии - это прежде всего один из способов восприятия и "узнавания" этого события, то есть его выделения из череды других каких-то известных певцам событий, и лишь потом все остальное. И в этом смысле, конкретность историзма русского историко-песенного фольклора - не есть результат "замысла", "интереса" и под., а есть явление ателеологичное, непреднамеренное, в какие-либо творческие планы специально не входившее. Стоит указать на два общих исключения из этого "правила", как раз очень точно его иллюстрирующих и подтверждающих. Разделять во времени интерес к какому-либо событию и оказывание текста былинного типа или "первое" пропевание "новой", как бы только что возникшей исторической песни очевидно стоит в двух случаях:

1. Когда в тексте отчетливы книжные по источнику идеи, образы, иная информация. Включению их в фольклорный текст по необходимости предшествует чтение, требующее мотивации, а именно - специального интереса к историческому событию или исторической личности. В этом случае перед нами два отдельных процесса: удовлетворение исторического интереса путем чтения и собственно поэтическое творчество - включение книжной по истокам информации в песенный или эпический текст. Сказанное не предполагает непременного существования некоей готовой исходной песни, которую певцу остается только приукрасить, обогатить информацией, почерпнутой из книги; не предполагает сказаное и того, что эту книгу непременно читал сам певец, но так или иначе, пропеванию песни, сказыванию текста былинного предшествует чтение, без которого не было бы или текста в целом, или какого-то его фрагмента. Так похвальба Ивана Грозного тем, что он, помимо прочего, "повынес перфилушку из Царя-града", не могла бы быть включена в традиционный мотив похвальбы на пиру вообще и похвальбы на пиру Ивана Грозного в частности, если бы кто-то из певцов или их "информаторов" не был бы знаком с политической идеей о наследовании Москвой символов царской власти от Византии, сформулированной в известных памятниках второй половины пятнадцатого века - оригинальном "Послании о Мономаховом венце" и переводных "Повестях о Вавилонском царстве". Учитывая, что в этих памятниках повествуется и сообщается о том, что Мономахов венец получил уже Владимир Всеволодович Мономах, сам этот венец был доставлен византийскому императору Левкию Василию тремя отроками из запустевшего Вавилона, можно предположить, что в песне отражена прозаическая версия этой политической идеи, очень далекая от первоисточника. Но момент чтения, предшествовавший моменту оказывания фольклорного текста, здесь все равно налицо.

2. Такое же отчетливое предшествование интереса к событию к моменту его воспевания находим и в поздних песнях хроникального типа, явно создававшихся post factum и явно в результате воспоминания о нем.

В общем же случае, степень конкретности историзма, как и само наличие данного качества, обусловлены всякий раз неповторимым сочетанием местной фольклорной традиции, определяющей состав поэтического арсенала певцов, создателей песни; степенью их вовлеченности в "воспеваемое событие" и способностью воспринять и осознать его во всем его значении и своеобразии; и, едва ли не главное, мерой созвучности художественных вкусов и исторических интересов создателей песни и ее, песни, последующих исполнителей. В свою очередь все эти факторы - столь же внутренне многообразны и непредсказуемы, и в этом смысле неизбежен вывод о незакономерности конкретности историзма в русском историко-песенном фольклоре вообще и в области русской исторической песни в частности.

§3

Критическое рассмотрение признака конкретности историзма велось выше "в масштабе" русской исторической песни вообще, без различения отдельных текстов и, соответственно, различных степеней явленности в них этого признака или качества. Чтобы дать его положительное определение, нужно встать на почву единственной реальности, доступной филолого-фолыслористическому анализу, то есть конкретных текстов.

Возможность градации песенных текстов по степени выявленное™ в них событийной полноты изображаемого события (см. гл. V) показывает, что:

Едва ли не любые исторические коллизии и события могут быть изображены в песнях сколь угодно конкретно и детализировано (конечно, в некоторых общих для исторической песни границах). Архитектоника отдельного текста, практически независимо от его тематики и жанровых признаков, может быть полностью подчинена задаче сообщения о событии или о его фрагменте во всех его, события, неповторимых или квази-неповторимых деталях и обстоятелъствах. И в этом смысле качество конкретности историзма является структурообразующим и самодостаточным.

Сама возможность последовательного выстраивания текстов или, особенно, каких-либо их групп по возрастанию степени явленности в них конкретности историзма, позволяет заключить, что конкретность историзма - это качество закономерное, в известном смысле подытоживающее стилевое движение от внеисторичности текста к его конкретной историчности. Причем, речь должна идти не только в масштабе последовательной смены типов песенного творчества или жанровых систем (условно-обобщенного былинного историзма конкретным историзмом исторической песни и, затем, предельно конкретным "хроникальным" историзмом, присущим поздним и позднейшим песням). Можно говорить о движении к конкретности историзма и в относительной синхронии, когда песни, созданные примерно в одно время и соотносимые примерно с одной сферой истории, являют весь диапазон вариабельности признака конкретности историзма.

Приближение текста к историческому событию в его неповторимости осуществляется, помимо прочего, и за счет того, что адекватное восприятие песенного текста явно предполагает необходимость ассоциирования содержания текста с внетекстовой реальностью. Собственно, в этом и состоит скрытая публицистичность текстов, обладающих признаком конкретности историзма. В пределе же эта публицистичность может быть открытой, особенно в песнях поздних и позднейших, когда фольклорно-песенная традиция усваивает современную ей общественно-политическую лексику.

На фоне сказанного выше обогащение внеисторичных и отчасти внехудо-жественных фабульных стереотипов именами исторических деятелей, исторической топонимикой и иными признаками конкретности историзма выглядит одним из важнейших факторов художественного впечатления, существенно повышающим эмоциональную суггестивность песен, придающим ореол особой важности изображаемым событиям. И в этом смысле, конкретность историзма песенных текстов — качество, неотделимое от их художественности.

Историческая песня знает два крайних способа отношения к действительной исторической коллизии. Песня либо полностью ее игнорирует, либо стремится смоделировать. В первом случае перед нами не столько фабула, то есть не столько "событие, развивающееся в жизни персонажей", сколько фрагмент этого "события", которое в целом остается вне поля зрения песни. Во втором -перед нами либо начало фабулы, либо собственно фабула как последовательность взаимодействий персонажей, причинно обусловленных изначально заданными конфликтными отношениями между персонажами. Последнее раскрывает перед создателями песен богатые возможности моделирования не только исторической коллизии, но и ее возможного разрешения во всех мыслимых ракурсах и сферах жизни. И в этом смысле конкретность историзма русского историко-песенного фольклора не знает ограничений, кроме тех, разумеется, какие кладутся ограниченностью восприятия действительности, присущей фольклору как таковому. (Правда, для исследователя эта "безграничность" конкретности историзма имеет и оборотную сторону - неопределимость самого понятия "историческое в фольклорном преломлениичто ведет к недоказуемости и приблизительности всякой типологизации.)

И последнее. Сопоставление текстов, напрочь лишенных признаков конкретной историчности, и текстов, этим признаком сполна обладающих, показывает, что признак конкретности историзма само по себе, признак как таковой, -совершенно объективен (хотя толкования его и могут быть весьма различны).

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Игумнов, Андрей Георгиевич, 2012 год

1. Астахова, A.M. Некоторые наблюдения в области исполнения былин / A.M. Астахова // Былины Севера. Том второй: Прионежье, Пинега и Поморье / Подг. текста и комм. A.M. Астаховой. М.-Л.: Изд. АН СССР, 1951. С. 679 - 695.

2. Байбурин, А.К. Некоторые представления о памяти в традиционной культуре / А.К. Байбурин // Б.Н. Путилов. Фольклор и народная культура. In memoriam Спб.: Петербургское востоковедение, 2003. - С. 252 - 258.

3. Бройтман, Н.С. Историческая поэтика: Учебное пособие / Н.С. Бройтман М.: Изд. РГГУ, 2001.

4. Буслаев, Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. I. / Ф.И. Буслаев Спб., 1861.

5. Былины (Библиотека русского фольклора) / Сост., вступ. ст., подг. текстов и комментарии Ф.М. Селиванова. Сост. иллюстративной части и пояснения к иллюстрац. М.А. Мухлынина. Оформление Б.А. Диодорова- М.: Советская Росссия, 1988. 576 с.

6. Флавий Вегеций Ренат. Краткое изложение военного дела // Вестник древней истории. 1 (10). М., 1940. С. 231-293

7. Гегель, Ф. Эстетика: В 4 томах. Т. 1. / Ф. Гегегль М., 1968.

8. Героическая поэзия гражданской войны в Сибири. Сост., вступ. ст. и прим. д-ра филол. н. Л.Е. Элиасова. Новосибирск: Наука, 1982. - 336 с.

9. Гусев, В.Е. Эстетика фольклора / В.Е. Гусев Л.: Наука, 1967. - 320 с. Дмитриева, С.И. Географическое распространение русских былин / С.И. Дмитриева -М.: Наука, 1975.-113 с.

10. Зельдамайр, X. Проблемы интерпретации / X. Зелдамайр // Искусствознание. 1998. -№ 1.-С.490-524.

11. Зуева, Т.В., Кирдан, Б.П. Русский фольклор: Учебник для высших учебных заведений. 5-е изд. / Т.В. Зуева, Б.П. Кирдан - М.: Флинта-Наука, 2003. - 400 с.

12. Емельянов, Л.И. Историческая песня и действительность / Л.И. Емельянов // Русский фольклор: т. X. М.-Л.: Наука, 1966. С. 196 - 227.

13. Емельянов, Л.И. Исторические песни XVIII в. / Л.И. Емельянов // Исторические песни XVIII века (Памятники русского фольклора) / Изд. подг. О.Б. Алексеева и Л.И. Емельянов. Л.: Наука, 1971.-С. 7-19.

14. Игумнов, А.Г. Система балладного повествования / А.Г. Игумнов // Русский фольклор Сибири: Элементы архитектоники. Новосибирск: Наука, 1990. - С. 31 - 73.

15. Игумнов, А.Г. Иарратив: система мотиваций, исходное соотношение. / А.Г. Игумнов. -Деп. в ИНИОН РАН, № 48196 от 22.06.93.

16. Игумнов, А.Г. Выявленность коллизии в славянской песенной эпике и лиро-эпике / А.Г. Игумнов // Русский фольклор Сибири: Структура образа. Улан-Удэ, 1997. - С. 4 - 10.

17. Игумнов, А.Г. Система взаимодействий персонажей русского песенного эпоса / А.Г. Игумнов Улан-Удэ: Изд. БНЦ СО РАН, 1999. - 219 с.

18. Игумнов, А.Г. Мотивационная структура одной сказки / А.Г. Игумнов // Вестник БГУ, серия 6 филология, вып. 6. - Улан-Удэ, 2003. - С. 133 - 152.

19. Ингарден, Р. Исследования по эстетике / Р. Ингарден М., 1962. Калугин, В. Герои русского эпоса / В. Калугин - М., 1983.

20. Колпакова, Н.П. Русская народная бытовая песня / Н.П. Колпакова М.; Л.: Изд. АН СССР, 1962-284 с.

21. Коргузалов, В.В. Напевы исторических песен XIX в. / В.В. Коргузалов // Исторические песни XIX века (Памятники русского фольклора) // Изд. подг. Л.В. Домановский, О.Б. Алексеева, Э.С. Литвин Л.: Наука, 1973. - С. 212 - 216.

22. Кормилов, С.И. Теоретические аспекты художественного историзма / С.И. Кормилов // Проблема историзма в русской советской литературе: 60 80- годы. - М.: Наука, 1986. - С. 67-97.

23. Криничная, H.A. Народные исторические песни начала XVII века / H.A. Криничная -Л.: Наука, 1974. -184 с.

24. Круглов, Ю.Г. Русские обрядовые песни: Уч. пос. / Ю.Г. Круглов М.: Высшая школа, 1982.- 272 с.

25. Кулагина, А. В. Русская народная баллада: Уч.-мет. пос. / А.В. Кулагина М.: Изд-во МГУ, 1977.-104 с.

26. Лазутин, С.Г. Русские народные песни: Пособие для вузов / С.Г. Лазутин М.: Просвещение, 1965. - 292 с.

27. Лазутин, С.Г. Поэтика русского фольклора: Уч. пос. / С.Г. Лазутин М.: Высшая школа, 1989.-208 с.

28. Левашов, B.C. Региональные особенности русского фольклора. Книга 4: Исторические песни: Пособие для учителей / B.C. Левашов Чита: Изд. ЗГПУ им. Н.Г. Чернышевского, 1999.-121 с.

29. Литвин, Э.С. Русская историческая песня XIX в. / Э.С. Ливтин // Русский фольклор. Материалы и исследования, VI. М.;Л.: Наука, 1961. С. 238 - 251.

30. Лихачев, Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев М.: Наука, 1979. -360 с.

31. Лотман, Ю.М. Символ в системе культуры / Ю.М. Лотман // Ю.М. Лотман. Семиосфера. С.-Пб., 2001. - С. 240 - 249.

32. Мальцев, Г.И. Традиционные формулы русской народной необрядовой лирики / Г.И. Мальцев Л.: Наука, 1989. - 168 с.

33. Мелетинский, Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа / Е.М. Мелетинский М.: Наука, 1986. - 320 с.

34. Миллер, В. Очерки русской народной словесности. Былины. Т. И. / В. Миллер М.,1910.

35. Морозов, Ю.Н. Замкнуто ли эпическое время былин? / Ю.Н. Морозов // Русский фольклор, XXVIII: Эпические традиции. Материалы и исследования Л.: Наука, 1995. - С. 178- 184.

36. Народная проза (Библиотека русского фольклора) / Сост., вступ. ст., подг. текст, икомм. С.Н. Азбелева; сост. иллюстр. части и поясн. к илл. Т.А. Исаченко; оформл. тома Е.В.

37. Бекетова М.: Советская Россия, 1992. - 608 с.

38. Неклюдов, С.Ю. Стереотипы действительности и повествовательные клише / С.Ю.

39. Неклюдов // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: Тезисыконференции М., 1995. -С. 11- 80.

40. Неклюдов, С.Ю. Заметки об "исторической памяти" в фольклоре / С.Ю. Неклюдов //

41. АБ-60. Сборник к 60-летию А.К. Байбурина (Studia Ethnologica. Труды факультетаэтнологии, вып. 4) -С-Пб: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2007. С. 77 - 86.539

42. Неклюдов, С.Ю. Литература как традиция / С.Ю. Неклюдов // Россика / Руссистика / Россиеведение. Кн. 1. Язык. История. Культура М., 2010. - С. 312-359.

43. Новиков, Ю.А. Сказитель и былинная традиция / Ю.А. Новиков С.-Пб: "Дмитрий Буланин", 2010.-375 с.

44. Первый Всероссийский конгресс фольклористов: Сборник докладов, Т. I. М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2005.

45. Платонов, С.Ф. Лекции по русской истории (Переиздание десятого издания 1917 г.) / С.Ф. Платонов С-Пб, 1997.

46. Песни, собранные писателями: Новые материалы из архива П.В. Киреевского М.: Наука, 1968. - 680 с.

47. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий М.: Издательство Кулагиной; Мгас1а, 2008. - 358 с.

48. Поспелов, Г.Н. Теория литературы: Учебник для институтов / Г.Н. Поспелов М.: Высшая школа, 1978. — 343 с.

49. Пропп, В.Я. Русский героический эпос / В.Я. Пропп Л.: Изд. ЛГУ, 1955. - 552 с.

50. Пропп, В.Я. Фольклор и действительность: Избранные статьи / В.Я. Пропп М.: Наука, 1976.-326 с.

51. Путилов, Б.Н. Русский историко-песенный фольклор XIII XVI вв. / Б.Н. Путилов М.;Л.: Наука, 1960. (Сокращенно - Путилов 1960а.)

52. Путилов, Б.Н. Русские исторические песни XIII XVI веков / Б.Н. Путилов // Исторические песни XIII - XVI веков (Памятники русского фольклора). Изд подг. Б.Н. Путилов, Б.М. Добровольский - М.;Л.: Наука, 1960. - С. 8 - 40. (Сокращенно - Путилов 19606).

53. Путилов, Б.Н. Типология фольклорного историзма / Б.Н. Путилов // Типология народного эпоса М.: Наука, 1975. - С. 164 - 181.

54. Путилов, Б.Н. Героический эпос и действительность / Б.Н. Путилов Л.: Наука, 1988. -225 с.

55. Путилов, Б.Н. Эпическое сказительство / Б.Н. Путилов М.: Изд. фирма "Восточная литература" РАН,, 1997. - 295 с.

56. Путилов, Б.Н. Фольклор и народная культура. 1п шешопаш / Б.Н. Путилов С-Пб.:Петербургское востоковедение, 2003.-464 с.

57. Ромодановская, E.K. Русская литература на пороге нового времени: Пути формирования русской беллетристики переходного периода / Е.К. Ромодановская -Новосибирск: Наука, 1994. 232 с.

58. Русские народные песни / Сост.-ред Аз. Иванов М.; Л., 1966.

59. Русское народное поэтическое творчество. Под ред. проф. A.M. Новиковой и проф. A.B. Кокорева. М.: Высшая школа, 1969. - 520 с.

60. Русское народное поэтическое творчество: Хрестоматия: Учеб. пособие для пед. ин-тов / Сост. М.А. Вавилова, В.А. Василенко, В.И. Игнатов и др.; Под ред. A.M. Новиковой. 3-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1987. - 511 с.

61. Селиванов, Ф.М. О специфике исторической песни / Ф.М. Селиванов // Специфика фольклорных жанров М.: Наука, 1973. - С. 52 - 67.

62. Селиванов, Ф.М. Русский эпос: Учеб. пособие для пед. инг-тов / Ф.М. Селиванов М.: Высшая школа, 1988.

63. Скафтымов, А.П. Поэтика и генезис былин / А.П. Скафтымов М.;Саратов: Книгоиздательство В.З. Яксанова, 1924. - 226 с.

64. Скафтымов, А.П. Тематическая композиция романа "Идиот" // А.П. Скафтымов. Нравственные искания русских писателей М., 1972.

65. Смирнов, Ю.И. О системе эпического повествования / Ю.И. Смирнов // Советское славяноведение. -1968, № 4. С. 40 - 47.

66. Смирнов, Ю.И. Восточно-славянские баллады и близкие им формы: Опыт указателя сюжетов и версий Ю.И. Смирнов М.: Наука, 1988. - 117 с.

67. Собрание народных песен П.В. Киреевского. Записи П.И. Якушкина: Том 2. / Подг. текстов, пред., комм. З.И. Власовой, ст.и муз прил. М.А. Лобанова Л.: Наука, 1986. - 328 с.

68. Соколова, В.К. Русские исторические песни XVI XVIII вв. / В.К. Соколова - М.: Изд-во АН СССР,1960. - 331 с.

69. Сперанский, М.И. Русская устная словесность. Т. II: Былины. Исторические песни. / Под ред., с вводными статьями и примеч. М. Сперанского / М.И. Сперанский М., 1919.

70. Студитский, Ф. Народные песни Вологодской и Олонецкой губерний / Ф. Студинтский -СПб., 1841.

71. Теоретическая поэтика: понятия и определения. Хрестоматия. Автор-составитель Н.Д. Тамарченко. М., 2001.

72. Тураева, З.Я. Лингвистика текста / З.Я. Тураева-М.: Наука, 1986.

73. Тюпа, В. Аналитика художественного: Введение в литературоведческий анализ / В. Тюпа-М., 2001.

74. Act. I Былины Севера, т. I / Записи, вступит, статья и комм. A.M. Астаховой. М.; Л., 1938; т. II / Подгот. текста и коммент. A.M. Астаховой. - М.; Л.: Изд АН СССР, 1951. - 656 с.

75. Б1 Былины: В двух томах / Подгот. текста, вступит, ст. и коммент. В.Я. Проппа и Б.Н. Путилова-М., 1958.-Том 1.

76. ДиА Добрыня Никитич и Алеша Попович (Литературные памятники) / Изд. подг. Ю.И. Смирнов и В.Г. Смолицкий - М.: Наука, 1974. - 448 с.

77. НБ Народные баллады / Вступ. ст., подг. т. и прим. Д.М. Балашова - М.-Л.: Советский писатель,, 1963. - 448 с.

78. Соб. Великорусские народные песни, изданные А.И. Соболевским - СПб., 1895 -1902.-Т. 1-7.

79. XVI Исторические песни XIII - XVI веков (Памятники русского фольклора) / Изд. подг. Б.Н. Путилов, Б.М. Добровольский - М.;Л.: Изд. АН СССР, 1960. - 696 с.

80. XVII Исторические песни XVII века (Памятники русского фольклора) / Изд. подг. О.Б. Алексеева, Б.М. Добровольский, Л.И. Емельянов, В.В. Коргузалов, А.Н. Лозанова, Б.Н. Путилов, Л.С. Шептаев - М.;Л.: Наука, 1966. - 386 с.

81. XVIII — Исторические песни XVIII века (Памятники русского фольклора) / Изд. подг. О.Б. Алексеева и Л.И. Емельянов Л.: Наука, 1971. - 356 с.

82. XIX Исторические песни XIX века (Памятники русского фольклора) / Изд. подг. Л.В. Домановский, О.Б. Алексеева, Э.С. Литвин - Л.: Наука, 1971. - 284 с.