Лингвистические методы в политической науке: проблемы междисциплинарного синтеза тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.01, кандидат политических наук Корнейко, Татьяна Геннадиевна

• Корнейко, Татьяна Геннадиевна
• кандидат политических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат политических наук Корнейко, Татьяна Геннадиевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО СИНТЕЗА ПОЛИТОЛОГИИ И ЛИНГВИСТИКИ.

§ 1. Междисциплинарность как характеристика современной политической науки.

§2. «Лингвистический поворот» и социальные науки.

§3. Власть и язык: механизмы взаимодействия и взаимозависимости.

ГЛАВА И. ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО СИНТЕЗА ПОЛИТОЛОГИИ И ЛИНГВИСТИКИ: ПРОБЛЕМЫ ЭВРИСТИЧНОСТИ

§ 1. Логика предмета: язык versus политика.

1.1. Политический дискурс-анализ.

1.2. Политическая лингвистика: попытки академической институционализации исследовательского поля «власть-язык».

§2. Логика метода: политика как текст.

§3. Проблемы эвристичности основных моделей междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лингвистические методы в политической науке: проблемы междисциплинарного синтеза»

Актуальность исследования. В своем развитии в качестве академически институционализированной самостоятельной научной дисциплины политическая наука, как и социальные науки1 в целом, пережила последовательную смену нескольких теоретико-методологических ориентиров и значительную внутреннюю дифференциацию - так, что в политологическом сообществе стало принято говорить о «политических науках», подразумевая под последними целый комплекс субдисциплин2. Некоторые из этих субдисциплин - например, политическая психология, политическая социология — носят отчетливо междисциплинарный характер, то есть образованы проникновением на территорию политической рефлексии -рефлексии о властных практиках - дисциплин вполне

1 В тексте данного диссертационного исследования понятие «социальные науки» употребляется как указание на группу дисциплин, которые можно аналитически объединить вследствие общности объекта исследования -социетальных практик человека. В силу тех или иных причин, которые не всегда совпадали с внутренней логикой научного развития, эти дисциплины оказались предметно разделены. Однако принципы «лингвистического поворота» зачастую касаются всей группы в целом. При этом некоторые дисциплины, например, историческая наука, отвечают на «вызов» лингвистического поворота раньше остальных, представляя тем самым возможную модель междисциплинарного синтеза. В случае, когда результаты методологической рефлексии могут быть отнесены к группе в целом, включая, конечно же, и политическую науку, мы сочли необходимым придерживаться понятия «социальные науки».

2 Традиционно к подобным субдисциплинам относят такие признанные направления исследований, как политическая психология, политическая социология, политическая антропология, сравнительная политология, политическая регионалистика, геополитика, экополитология, этнополитология и т.д. Наряду с этим политическую философию, теорию политики и прикладную политологию, то есть попросту разные уровни анализа, часто принято относить именно к субдисциплинам политической науки. самостоятельных, со сложившимися определениями «предмета и метода». Противоположное дифференциации, вызываемой предметной разобщенностью, стремление к междисциплинарной интеграции продиктовано единством объекта социальных наук -социетальных практик человека. Именно в различных вариантах междисциплинарного синтеза исследователи, стремящиеся избежать «ловушек» узкой специализации и «метаязыковых заборов»3, видят перспективы развития политической науки.

Одной из дисциплин, активно претендующих на внесение своей лепты в рефлексию о политическом, является лингвистика. Еще в Античности, не знавшей строгой дисциплинарной специализации, можно найти пример подобного междисциплинарного синтеза»: Аристотель включает в свое определение государства понятие «общения»4.

Многоликий и сложный «лингвистический вопрос» в современных социальных науках в целом вырастает из одного общего убеждения, рожденного в недрах философии языка. Р.Рорти сформулировал это убеждение следующим образом: познавательные проблемы «могут быть решены. через большее понимание языка, который мы повседневно используем»5. Особенность привнесения лингвистической проблематики в

3 Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. Вып.2. - Минск, 2000. с.7.

4 Аристотель. Политика. - М., 2002. Именно в одновременном определении Аристотелем человека как существа политического (zoon politicon) и существа, обладающего даром речи (zoon logon ekhon), многие исследователи, работающие над проблемами языка-власти/языка-политики, находят источник подобного рода рефлексии.

5 Rorty Richard. The linguistic turn: recent essays in philosophical method. Chicago, University of Chicago Press, 1967. политическую науку состоит в том, что лингвистика, по сути, претендует на большее, нежели на очередную субдисциплину, пусть и междисциплинарного характера. Языковая проблематика претендует на новую парадигму в обществознании, на то, что в отношении знания философского было названо «лингвистическим поворотом».

Учитывая традиционный пока еще не разрешенный спор «объяснения» и «понимания» (позитивистской и интерпретативной парадигм) в социальных науках и то, что до сих пор в политологии побеждает позитивистская установка с ее номотетическим образом научности, перспектива перехода от метафоры «измерения» к метафоре «чтения», с нашей точки зрения, представляет собой весьма актуальную методологическую задачу для современной политологии. Таким образом, именно на «лингвистически ангажированную» рефлексию возлагаются основные надежды по методологическому прорыву в политической науке, которая, по сути, по сей день остается в рамках структурного функционализма и системного анализа.

Однако лингвистическая проблематика в социальных науках - и особенно в политологии - обладает рядом специфических черт, которые существенным образом затрудняют ее «внедрение», ставят под сомнение эвристическую ценность такого рода интеграции, несмотря на ссылку на античные авторитеты и огромное число работ современных авторов, размышляющих над проблемами взаимодействия и взаимозависимости политических и речевых практик. Эта специфика связана как с концептуальной разнородностью лингвистики и политологии, так и с определенными противоречиями в самой постановке проблемы и предлагаемых способах ее решения.

Именно поэтому представляется весьма актуальным рассмотреть причины возникающих сложностей междисциплинарного синтеза лингвистики и политологии, ответить на вопрос: способно ли (и в какой мере) исследование проблемного поля «язык-власть» уточнить наше знание о современной политике.

Состояние научной разработанности проблемы. На данный момент существует довольно обширная научная литература, либо специально посвященная политико-лингвистической проблематике, либо в той или иной степени затрагивающая ее. Проблемы междисциплинарного синтеза, являющиеся предметом настоящего диссертационного исследования, входят составной частью в соответствующие работы, так как рефлексия о политических и речевых практиках невозможна без предварительных размышлений о наиболее эвристичных способах соединения двух различных аналитических планов.

Принцип междисциплинарности, соблюдения которого требуют и объект, и предмет данной диссертации, предполагает обращение к соответствующей специальной литературе, в которой особую роль играют следующие группы исследований: философские и теоретико-методологические работы, посвященные рассмотрению проблем социального познания и анализу основ социальных наук, особенно труды, заложившие основы неклассической и постнеклассической эпистемологии, в рамках которых актуализируется лингвистическая проблематика;

- работы, затрагивающие вопросы символического измерения политики, в которых закладывается основы возможности применения лингвистических (и шире - семиотических) подходов к изучению политических явлений; работы, непосредственно посвященные рассмотрению взаимодействию и взаимозависимости политических и вербальных практик и, таким образом, формирующие исследовательское поле «язык-власть» со всем многообразием концепций, подходов, способов постановки вопросов и базовых допущений.

К первой группе относятся работы представителей аналитической философии, прежде всего, одного из основателей этого направления Л.Витгенштейна6, преимущественно его поздние работы, в которых раскрывается и детально анализируется понятие «языковых игр». Для предмета данного диссертационного исследования также представляют серьезный интерес труды представителя выросшей из идей позднего Л.Витгенштейна оксфордской школы анализа обыденного языка Дж.Остина и его ученика-американца Дж.Серля, особенно их работы, посвященные теории речевых актов7.

К рассматриваемой группе философских и теоретико-методологических работ следует отнести и труды классиков интерпретативной парадигмы, прежде всего, Х.-Г. Гадамера8. Здесь же необходимо упомянуть работы М.Фуко, напрямую

6 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958.; Витгенштейн Л. Философский работы. М., 1994.

7 Austin J. How to Do Things with Words, 1962; Searle J. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language, 1969.

8 Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988. посвященные эпистемологическому анализу феномена социальных и гуманитарных наук9, а также П.Бурдье - крупнейшего представителя структурного конструктивизма в социологии, в работах которого имеется основательная методологическая рефлексия представлений о современных социальных практиках10. Кроме того, интерес с точки зрения рассмотрения предпосылок и последствий «лингвистического поворота» в социальных науках представляют работы Ж.-Ф.Лиотара, Ф.Долмэйра, Колосова Н.Е., а также ряд сборников, посвященных общим принципам, направлениям и методам современных социальных - в том числе политических - исследований11.

Вторую группу составляют работы семиологов, лингвистов, социологов, внимание которых преимущественно сконцентрировано на анализе символического характера социальных - и главным образом властных - практик, что позволяет представить социальные факты как конструкты, в создании которых язык играет первейшую роль. Существенным методологическим толчком для подобного рода рефлексии стал

9 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.; Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.

Бурдье П. За рационалистический историзм. /В Социо-Логос'97. М., 1996.; Бурдье П. Опыт рефлексивной социологии. /В Теоретическая социология: Антология. М., 2002.

11 Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М., СПб., 1998.; Dallmayr F.R. Language and Politics: Why Does Language Matter to Political Philosophy? L., 1984.; Колосов H.E. Как думают историки. M., 2002.; Колосов Н.Е. Что такое критика социальных наук? //Журнал социологии и социальной антропологии, 1999, т.И, вып.З.; Interpreting the Political: New Methodologies /Ed. by Carver T. and Hyvarinen M. L.,N.Y., 1997.; Принципы и направления политических исследований. М., 2002; Принципы и практика политических исследований. М., 2002; Теория и методы в социальных науках. /Под ред. С.Ларсена. М., 2004.

Курс общей лингвистики» Ф. де Соссюра , сформулировавшего принципы структурной лингвистики. Этому труду во многом обязаны своими интеллектуальными истоками французский структурализм и постструктурализм, в которых анализ языка неотделим от анализа властных отношений и наоборот. С этой точки зрения важное значение имеют работы Э.Бенвениста,

1 ^

Р.Барта, М.Фуко . Отдельно необходимо упомянуть примыкающую к ним, но все же самостоятельную школу П.Бурдье14.

Роль языка в процессах институционализации и легитимизации серьезно рассматривалась в рамках феноменологической социологии, в частности феноменологической социологии знания, главным образом в работах П.Бергера и Т.Лукмана15. Этим же проблемам, а также вопросам взаимосвязи языка, мышления и поведения человека уделяли большое внимание исследователи, представляющие различные направления когнитивистики: Д.Болинджер, Р.Блакар,

12 Ф. Де Соссюр. Курс общей лингвистики. В кн. Ф. Де Соссюр. Труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 1977.

13 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974; Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995; Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994; Р.Барт. Нулевая степень письма. /В кн. Семиотика. Под ред. Степанова Ю.С. М., 1983.; Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и социальности. М., 1996.

14 Bourdieu P. Ce que parler veut dire: L' économie des échanges linguistiques. P., 1982; Бурдье П. Социология политики. M., 1993.; Социоанализ П.Бурдье. M., 2001; Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля. /В кн. Поэтика и политика. М., СПб., 1999; Ленаур Р. Социальная власть публичного выступления. /В кн. Поэтика и политика. М., СПб., 1999; Ренуар Р., Мерлье Д., Пэнто JL, Шампань П. Начала практической социологии. М., СПб., 2001.

15 Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995.

Дж.Лакофф, М.Джонсон, Р.Абельсон16. Вопросы символического измерения политики и возможностей лингвистической парадигмы в анализе социальных явлений рассматриваются также у М.Эдельмана, Р.Брауна, С.Или, Г.Кресса и Р.Ходжа17.

Отдельно следует упомянуть о дискурс-анализе как попытке соединения в одном аналитическом плане текстов и институциональных условий их порождения, причем «отпечаток» последних несут в себе именно языковые формы. В целом дискурс-анализ представляет собой весьма разнородные и разноплановые направления исследований, объединенные стремлением понять язык в отношении его основной -коммуникативной - функции и роли социальных институтов в процессе производства текстов, политических текстов в том числе. С точки зрения предмета данного диссертационного исследования наибольший интерес представляют работы Т.А. ван Дейка, Р.Андерсона, а также исследователей, представляющих французскую школу анализа дискурса: П.Серио, М.Пеше, Ж.Гийому, Д.Мальдидье, Р.Робена18.

16 Болинджер Д. Истина - проблема лингвистическая. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. Абельсон Р. Структуры убеждений. /Все - В кн. Язык и моделирование социального взаимодействия. Благовещенск, 1998.

17 Edelman М. The Symbolic Uses of Politics. L., 1972.; Brown R.H. Society as Text. Essays on Rhetoric, Reason and Reality. L., Chicago, 1987.; Ealy S.D. Communication, Speech and Politics.Washington, 1981.; Kress G., Hodge R. Language and Ideology. L., 1979.

18 ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.; Anderson R.D. The Discursive Origins of Russian Democratic Politics, Anderson R.D. Discourse and Self-interest in Medieval Politics, Anderson R.D. Metaphors of Dictatorship and Democracy: Change in the Russian Political Lexicon and the Transformation of Russian Politics, Anderson R.D. Discourse and Democratic Participation: An Investigation in Russia. - /Все - http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/: Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999.

Исследования, отнесенные к третьей группе, в целом формируют предметное и методологическое поле политической лингвистики - развивающейся субдисциплины, которая в дальнейшем тексте будет представлена как один из вариантов междисциплинарного синтеза. Проблематика этих исследований в основном сконцентрирована вокруг следующих вопросов: определение специфики (в том числе лексической и грамматической) политического языка, концептуализация политического дискурса как языкового и политического явления; определение направления детерминации в паре «язык-власть»; разработка методик прикладного анализа политических текстов (дискурс-анализ, контент-анализ, интент-анализ, концепт-анализ); анализ способов воздействия политического (идеологического) высказывания на аудиторию. Кроме того, для этой группы исследований характерна методологическая рефлексия уже непосредственно в приложении к «теории среднего уровня», каковой является политическая лингвистика по отношению к проблеме «язык-власть». В целом такая концентрация на проблемах среднего и прикладного уровней характерна для англоязычных исследователей (в отличие от философичности франкоязычных, о которых говорилось выше), что связано и с традицией анализа властных отношений, и с лингвистической традицией19.

19 Language and Politics. /Ed. by Shapiro M.J. Oxford, 1984. ; Language and Politics. /Ed. by Cranston M., Mair P. Bruxelles, 1982.; Atkinson M. Our Masters' Voices: The Language and Body Language of Politics. L., N. Y., 1984.; Barry B. Political Argument. L., 1965.; Bolinger D. Language: The Loaded Weapon. N. Y., 1980.; Corcoran P. E. Political Language and Rhetoric. Austin, 1979. Geis M. L. The Language of Politics. N. Y., 1987. Language and Politics: Theory and Cases. / Ed. by Landau J.M. Berlin, N.Y., 1999. (International Journal of the Sociology of Language,

Следует отметить, что подобная тематика характерна и для отечественных работ по политико-лингвистической проблематике. Последняя интенсивно разрабатывается на протяжении 1990-х и начала 2000-х гг. и довольно часто именно в аспекте самоопределения новой научной дисциплины - политической лингвистики. Вопросам определения предмета, метода, а также формирования понятийного аппарата этой дисциплины уделено значительное внимание в работах Мухарямовой Л.М., Мухарямова Н.М., Ильина М.В., Герасимова В.И., Баранова А.Н., Демьянкова В.З., Паршина Б.П20. Отдельную подгруппу исследований представляют описание и анализ русского политического языка/политического дискурса, в том числе на речевом материале политиков постсоветской эпохи: работы Баранова А.Н., Караулова Ю.Н., Воробьевой О.И., Шейгал Е.И., Ильина М.В., Гудкова Д.Б., а также междисциплинарные сборники21. 137); Language, Society and Power. An Introduction. /Ed. by Thomas L. and Wareing S. L., N. Y., 1999.

20 Мухарямова Jl.M. Языковые отношения: политологический анализ. Казань, 2003.; Мухарямов Н.М., Мухарямова J1.M. Политическая лингвистика как научная дисциплина.//Политическая наука, 2002, №3.; Ильин М.В. Политический дискурс как предмет анализа.//Политическая наука, 2002, №3.; Герасимов В.И., Ильин М.В. Политический дискурс-анализ.//Политическая наука, 2002, №3.; Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. М., 2003.; Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии.//Политическая наука, 2002, №3. Паршин Б.П. Об оппозиции системоцентричности и антропоцентричности применительно к политической лингвистике. - http://www.dialog-21.ru/Archive/2000/

21 Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М., 1991.; Баранов А.Н. Политическая метафорика публицистического текста: возможности лингвистического мониторинга . /В кн. Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М., 2003.; Воробьева О.И. Политическая лексика: Семантическая структура. Текстовые коннотации.

В целом, несмотря на значительное количество публикаций и серьезные достижения в осмыслении политико-лингвистических феноменов, имеются и существенные пробелы, связанные прежде всего с доминированием в исследовательском поле «язык-власть» проблем языка над проблемами власти. Речь идет о том, что лишь небольшая часть из вышеперечисленных монографий, статей, сборников при анализе, например, политического дискурса выходит на собственно политические отношения, которые (как и предполагается самими основами дискурс-анализа) формируют его специфику. Иными словами, современная политическая наука оставляет за своими предметными и методологическими рамками языковые феномены, тем самым лишая себя возможности открытия новых перспектив в аналитике власти.

Таким образом, остается незатронутым ряд вопросов, которые связаны прежде всего с проблемами соотношения лингвистической проблематики и доминирующей в современной политической науке методологии и системой имплицитных допущений, формирующих современное понятие «политического». И этот ряд вопросов требует своей дальнейшей разработки.

Архангельск, 1999.; Воробьева О.И. Политическая лексика. Ее функции в современной устной и письменной речи. Архангельск, 2000.; Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004.; Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997.; Гудков Д.Б. Прецедентные феномены в текстах политического дискурса. /В кн. Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М., 2003.; Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов /Под ред. Учвановой-Шмыговой И.Ф. Минск, 2000.; Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса /Под ред. Ушаковой Т.Н., Павловой Н.Д. СПб., 2000.

Объектом исследования выступает междисциплинарный синтез политологии и лингвистики. Предметомисследования являются проблемы междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики, то есть возможности и ограничения лингвистических подходов в современной политической науке.

Цель и задачи исследования. Целью данного диссертационного исследования является анализ познавательных проблем - прежде всего проблем эвристичности -междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики. Эта цель конкретизируется в следующих задачах'.

- рассмотреть междисциплинарность как характеристику современных социальных наук, в том числе политологии, а также значение междисциплинарного взаимодействия с точки зрения перспектив политологических исследований;

- выделить и рассмотреть возможные критерии оценки эвристичности различных моделей синтеза политологии и лингвистики;

- проанализировать следствия «лингвистического поворота» для политической науки в аспекте открытия новых способов постановки вопросов в традиционном предметном поле политологии, а также с точки зрения расширения самого этого поля;

- рассмотрев основные на данный момент способы изучения проблемы «язык - власть», выявить возможные точки пересечения лингвистической и политической реальностей в аспекте перспектив соединения двух различных аналитических планов;

- на основании внутренней исследовательской логики и базовых имплицитных допущений выделить основные модели синтеза политологии и лингвистики, которые можно обнаружить в современных политико-лингвистических исследованиях;

- провести сравнительный анализ выделенных моделей на основании вышеобозначенных критериев эвристичности.

Теоретико-методологическаябазаисследования.

Теоретико-методологическое обоснование исследования осуществляется в рамках сочетания различных направлений современных философии, политологии, социологии, что является требованием принципа междисциплинарности.

Общим для всей работы является стремление автора придерживаться принципов критического эпистемологического анализа, направленного на выявление и изучение оснований научных дисциплин, на рассмотрение базовых - зачастую имплицитных - допущений, которые диктуют способы постановки вопросов в том или ином исследовательском поле (в нашем случае - в предметных полях политологии и лингвистики).

Проблематика соотношения властных и речевых практик, их взаимодействия и взаимозависимости, рассматривается в диссертации с привлечением методов структурализма и постструктурализма, структурного конструктивизма, социальной феноменологии, символического интеракционизма. Вопросы специфики политических речевых практик рассмотрены в контексте структурной лингвистики, лингвистики текста, дискурс-анализа.

В работе в целом широко используется коммуникативный подход, а также системный, сравнительный подходы.

Научная новизна исследования. Научная новизна диссертации заключается в том, что она является одним из первых исследований, в котором проблемы междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики рассматриваются в отношении предметного поля политической науки: вопрос о междисциплинарном синтезе политологии и лингвистики поставлен как проблемный с точки зрения эвристичности подобного синтеза для решения познавательных проблем современной политической науки;

- рассматриваются критерии оценки эвристичности различных проектов междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики;

- на основании комплексного анализа системы базовых допущений и познавательных интенций выделяются две модели обозначенного междисциплинарного взаимодействия;

- проводится сравнительный анализ выделенных моделей с точки зрения их эвристичности по отношению к предметному полю современной политической науки.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Проблемы междисциплинарного синтеза связаны прежде всего с неочевидностью взаимосвязи предметных полей политологии и лингвистики, что требует усилий не только по концептуализации этих взаимосвязей, но и по их выявлению. Эта неочевидность осложняется традиционной для классической эпистемологии разделенностью двух реальностей: материальной и символической. А в сфере политической рефлексии такая разделенность усугубляется тем, что с точки зрения классической рациональности символическое призвано скрывать Истину материального. Преодоление политической наукой подобного рода разделенности - необходимое условие возможности междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики.

2. При проведении данного междисциплинарного проекта нужно вести речь об оценке его эвристического потенциала. На данный момент при анализе политико-лингвистической проблематики доминирует инструментарий и категориальный аппарат лингвистики. Во многом ей же остаются релевантны результаты исследований.

Необходимо рассмотреть вопросы соответствия политико-лингвистических исследований критериям (условиям) эвристичности по отношению к предметному полю политологии:

- способность выявить и проанализировать явления, властное измерение которых является не атрибуцией, а конституирующим началом, определяющим специфику этих явлений;

- способность результатов исследования служить раскрытию новых механизмов, способов властвования, новых аспектов властных практик.

3. На основании доминирующей познавательной направленности в исследованиях, посвященных политико-лингвистической проблематике, можно выделить две модели (логики) предлагаемого синтеза лингвистики и политической науки: логику предмета и логику метода. Логика предмета предполагает поиск, описание и анализ явлений, носящих одновременно вербальный и властный характер. Логика метода, в свою очередь, предполагает специфический способ конструирования объекта политической науки, актуализируя при этом концептуальную метафору «политика как текст».

4. Логика предмета, воплощением которой является развивающаяся субдисциплина «политическая лингвистика», не является эвристически ценной для политической науки, так как анализ речевой специфики не переходит в анализ властных отношений. Проблема власти в таком аспекте встает как проблема инструментальная, иными словами, как проблема прежде всего манипулятивных возможностей определенных речевых стратегий. Такое игнорирование второй части концептуальной пары «язык-власть» связано с отсутствием проблематизации понятия «политическое», а также с противоречиями, возникающими вследствие совмещения способа постановки познавательной задачи, характерной для классической эпистемы, и попытками задействовать познавательный инструментарий из неклассики и постнеклассики.

5. В отличие от логики предмета логика метода, характерная для постмодернистской парадигмы в социальных науках, позволяет анализировать механизмы дискурсивного производства политической реальности, тем самым не только описывая власть, но и обнаруживая ее. Кроме того, актуализируя в предметном поле современной политологии символическое измерение властных практик, логика метода дает возможность затрагивать более глубокие уровни аналитики власти, в частности проблемы конструирования идентичности и процессы легитимизации политических институтов.

6. В связи с постановкой проблем властных отношений с применением методов критической лингвистики, когда политический дискурс анализируется прежде всего как дискурс производства и навязывания категорий восприятия социального мира, встает вопрос о политологическом дискурсе, о языке самой политологии. Речь идет о том, насколько категориальный аппарат современной политической науки воспроизводит навязываемые государством (то есть, по сути, «объектом» исследования) категории мышления. Именно тогда, когда в процессе подобной авторефлексии будут выявлены неосознаваемые схемы мышления, которые оказываются задействованы через применение, например, определенных пространственных метафор или официальных номинаций, можно будет говорить о «лингвистическом повороте» в политической науке.

Теоретическая и практическая значимость работы. Материал диссертационной работы предоставляет теоретический и методологический инструментарий, который может быть использован для проведения дальнейших исследований в сфере политической теории, политической философии, политической антропологии, политической лингвистики, политического дискурс-анализа, а также при подготовке учебных курсов по всем вышеназванным дисциплинам.

Апробация работы. Диссертация обсуждена на заседании кафедры теоретической политологии философского факультета МГУ им.М.В.Ломоносова и рекомендована к защите.

Практическое применение материалов исследования осуществляется в ходе преподавания учебного курса «Политология» и спецкурса «Методы прикладного анализа политических текстов» на отделении политологии и отделении «Связи с общественностью» философского факультета МГУ им. М.В .Ломоносова.

По теме диссертации автором сделаны доклады на Международной конференции «Человек - Культура - Общество» (февраль 2002 г.), а также на Третьем всероссийском конгрессе политологов (апрель 2003 г.).

Основные положения и выводы диссертационного исследования нашли в научных публикациях автора.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Теория политики, история и методология политической науки», Корнейко, Татьяна Геннадиевна

Выводы основателя структурной лингвистики для философии и эпистемологии постмодернизма особенно актуальны при интерпретации любых социальных систем с точки зрения языка их функционирования. Из положения Ф. де Соссюра о том, что овладение языком есть процесс неподконтрольный индивиду: его участь сводится к усвоению и воспроизведению уже готовых языковых форм, следует, что язык представляет собой пример общественного договора, согласия на который у общества не спросили. Кроме того, изложенное в работах Л. Витгенштейна понимание роли языка в жизнедеятельности человека и вывод о том, что «границы языка» есть не что иное, как «границы мира»

69 Ушакин С.А. После модернизма: язык власти или власть языка. //Общественные науки и современность, 1996, №5. с. 134. индивида, взятый в совокупности с идеей о необходимости быть обученным тому, как именно говорить, для того чтобы говорить вообще, стал одним из методологических орудий постструктуралистких исследований властных практик.

Помимо прочего постмодернизм как современная парадигма в социальном знании подвергает тотальной ревизии весь концептуальный аппарат модернистской науки70. По мнению постмодернистов, сегодня происходит парадигмальный сдвиг в ментальности общества, в рамках культуры в целом, аналогичный тому, который переживало общество при переходе от своего традиционного состояния к обществу модерна.

М. Фуко связывает постмодерн прежде всего со специфическими изменениями в эпистемологической ситуации. Так, по мнению Фуко, каждой конкретной исторической эпохе присущ специфический уровень научных представлений, которые он обозначает термином «эпистема». Это единая система знаний, образующаяся из «дискурсов» различных научных дисциплин, которая реализуется в речевой практике современников как строго определенный языковой код.

Фундаментальной предпосылкой постмодернистской интерпретации выступает отказ от традиционного понятия «общество», которое в рамках установок на текстуализацию, свойственных постмодернистской эстетике в целом, и постмодернизму в литературе и живописи, в особенности, было определено как пространство социального текста. Общество

70 См. Бурганова JI.A. Модели политики в постмодернистском дискурсе. /Материалы заседания секции по Дискурс-анализу III Всероссийского политологического конгресса. - М., 2003. интерпретируется как специфический способ или специфические правила организации семиотического процесса, реализующегося в различных видах дискурсивных практик.

Постмодернистская теория дискурса бросает вызов различным видам детерминизмов. По мнению Фуко, дискурсивные практики креативны, они открывают возможности для непредсказуемых модификаций плана содержания. Отсюда стремление постмодернизма к отказу от постулирования унифицированных, всеобщих схем и теорий, охватывающих динамику общества как целого. Он акцентирует свой принципиальный плюрализм, восприятие реальности как хаотически фрагментированной и сложной.

Это находит выражение в специфических идеалах и нормах описаниях и объяснения мира, рефлексивно осмысленных в постмодернистской нарратологии. По Ж.-Ф. Лиотару, сущность постмодернизма может быть определена как «недоверие к метанарративам», характерным для идеологий модернистского типа71. По его мнению, метанарративы создают тотальную «социальную мифологию», которая поддерживает функционирование всех механизмов управления. Между тем после катастрофических событий XX века метанарративы утратили свою легитимирующую силу (например, трагедия тоталитаризма в Европе Лиотаром напрямую связывается с самой сутью европейского мышления, ориентированного на поиск безальтернативной истины). Постоянная смена идеологий служит подтверждением кризиса веры в господство разума, правовую свободу и социальный прогресс. Место мобилизующих

71 ЛиотарЖ.-Ф. Состояние постмодерна. -М., СПб., 1998. с. 10. повествований с их легитимирующей функцией занимают малые нарративы, законные в рамках локальных коммуникативных сообществ и не претендующие на тотальность.

Парадигмальные различия модерна и постмодерна отчетливо видны при анализе изменений, происходящих в осмыслении сущности и природы политики. Новая парадигма диктует новые типы исследований данного феномена, предлагая новую «исследовательскую программу», которая пересматривает ключевые аспекты теоретической мысли модерна в данном направлении.

Существуют два основных момента, которые выделяют постмодернизм из общего ряда феноменологических и герменевтических дисциплин, стремящихся установить смыслы социальных текстов. Это, во-первых, трактовка проблемы отношений между субъектом и доступными ему средствами самовыражения (дискурсами) и, во-вторых, понимание взаимосвязи между дискурсами и властью, где власть трактуется как способность устанавливать и поддерживать существование различного рода дискурсивных - гносеологических, социальных, эстетических, политических и т. д. - иерархий.

Пример применения лингвистического видения демонстрирует неомарксизм в анализе идеологии. Отношение «субъект - выразительные средства» в теории дискурса имеет немало общего с хорошо знакомым по марксистской философии понятием «идеология». Согласно классику неомарксизма Л.Альтюссеру, идеология представляет собой воображаемое отношение индивидов к реально существующим условиям их бытия. Неотъемлемой частью процесса воспроизводства рабочей силы в этом контексте является постоянное воспроизводство соответствующих воображаемых отношений, достигаемое посредством привлечения индивида к участию в «идеологических практиках» ряда социальных институтов. К числу таких институтов относятся прежде всего система образования, семья, законодательные структуры, система партий и профсоюзов, средства массовой информации, культура и спорт.

Подчиняя свое поведение требованиям конкретной идеологической практики, индивид, таким образом, реализует себя как «сознательный субъект», осуществивший свой выбор. Примечательным в этой ситуации является то, что исходные идеологические предпосылки (как то: идеи Бога, Справедливости, Прогресса, Долга и т. д.) вытесняются материальными действиями или соответствующим образом структурированным поведением, например участием в церковных ритуалах или партийных собраниях.

Используя вывод де Соссюра о том, что развитие знаковых систем («означающих») не зависит и не совпадает с развитием их концептуальных компонентов («означаемых»), теория дискурса в такой трактовке приходит к выводу об автономном функционировании идеологических и/или дискурсивных практик. А вывод об историчности связи между означаемым и означающим и об относительности смысла любого знака (определяемого отношениями между элементами знаковой цепи), приводит к мысли о том, что неложных идеологий и дискурсов не бывает. Любая позиция путем деконструкции (т.е. последовательного и целенаправленного выявления скрытых умолчаний, противоречий, властных интересов и т. д.) может быть сведена к конкретному месту в конкретном контексте, которое и формирует как «общие» параметры картины социальной иерархии, так и ее смысл.

В итоге формирование личности, класса, нации и т. д. определяется не местом этих «субъектов» в существующей системе «производственных» (и любых иных «материальных») отношений, а сложившимся обществе ассортиментом дискурсов. Субъективность индивида, таким образом, есть результат определенного набора идеологически организованных практик, посредством которых индивид занимает свое место в мире и благодаря которым и мир, и личность индивида становятся доступными для понимания.

Таким образом, в отличие от либеральной классики, в постмодернизме индивид является не «свободным, автономным, обладающим универсальными характеристиками» рациональным субъектом, а, скорее, «полем», на котором различные дискурсивные практики вершат свою работу по созданию смыслов.

Одним из интереснейших следствий вышеобозначенной проблематики является внимание к системе отношений, которые складываются между «истиной» и властью . Отношения между дискурсами, проповедующими различные формы идентичности, далеки от того, чтобы быть мирными; эти отношения (будь то угроза «джихада», политика борьбы с «империей зла» или торговая конкуренция) есть отношения борьбы за полное господство, гегемонию. Борьба за гегемонию среди дискурсов связана не только с конкуренцией различных форм идентичности.

72 Ушакин С.А. После модернизма: язык власти и власть языка.//Общественные науки и современность, 1996, №5.

Внутри дискурсов, относящихся к одной и той же форме идентичности, идет борьба за право определять «нормативную», «эталонную» модель.

Например, характеристики «примерный семьянин», «православный», «честный бизнесмен» предполагают соответствие действий субъекта нормативам, по меньшей мере, трех сложившихся идеологических практик: семейной, религиозной, производственной. Вместе с тем формирование, например, норматива «примерный семьянин», на первый взгляд не вызывающего трудности для расшифровки, стало возможным за счет абсолютизации конкретной формы организации семейной жизни за счет всех остальных форм. Классикой подобного рода «деконструкции» политики нормализации являются работы М.Фуко, благодаря которым его цитируют именно как политического философа.

Этот пример наглядно показывает, как понятие «норма», порожденное стремлением достичь конкретной цели, сначала отождествляется с понятием «истина», а затем постепенно вытесняет его. «Норма» и «истина» становятся синонимами. Оптимальным результатом такой дискурсивной политики нормализации становится ситуация, при которой все сколько-нибудь аномальные социальные, политические, религиозные и т. п. явления вытесняются за пределы «общедоступного» пространства и лишаются возможности продемонстрировать свое отличие от общепринятых форм жизнедеятельности.

В качестве яркого примера, демонстрирующего эвристический потенциал лингвистически ангажированного взгляда на политические практики, можно рассматривать критическую лингвистику» П.Бурдье, основные положения которой основываются на его концепции «легитимного символического насилия». Помимо прочего концепция П.Бурдье позволяет анализировать механизмы легитимизации не только в аспекте добровольного признания права на существование конкретного политического режима или его конкретных персональных воплощений, но и с точки зрения добровольного признания необходимость властных практик как таковых.

П.Бурдье внес значительный и во многом до сих пор не оцененный политологами вклад в реабилитацию понятия «символического». «Символическое» измерение политики у него не противопоставлено реальному (материальному) миру, а активно создает этот мир через конструирование социальных представлений, которые управляют поведением индивидов, но при этом не осознаются ими.

Французский социолог определяет политику - политическое поле в его терминологии - именно через понятие символического капитала, являющегося для этого поля специфическим. При этом основным методологическим приемом становится «некоторого рода гиперболическое сомнение в отношении государства и государственного мышления»73.

Согласно П. Бурдье, собственно политическое действие направлено на производство и навязывание представлений/репрезентаций (ментальных, вербальных, графических или театральных) социального мира, которые управляют этим миром через управление представлениями об этом

73Бурдье П. Дух государства: структура и генезис бюрократического поля. / В кн. Поэтика и политика. Под ред. Шматко H.A. - СПб.: Алетейя, 1999. с. 128. мире, которые формируются у агентов. Политическое действие в первую очередь направлено на создание и разрушение групп и, одновременно, коллективных действий, которые политические агенты могут предпринимать, чтобы трансформировать социальный мир сообразно собственным интересам, производя, воспроизводя или разрушая представления, которые делают эти группы видимыми для самих себя и для других74.

Таким образом, одним из важнейших видов власти государства является власть производить и навязывать категории мышления, которые спонтанно применяются ко всему, что есть в мире, а также к самому государству. Особенно сильно влияние государства ощущается в области символического производства: «Государство есть X (подставить нужное), который с успехом претендует на монополию легитимного использования физического и символического насилия на определенной территории и над населяющим эту территорию народом»75. Если государство в состоянии осуществить символическое насилие, то оно воплощается одновременно объективно в виде специфических структур и механизмов и «субъективно», в головах людей, в виде мыслительных структур, категорий восприятия и мышления.

По мнению П.Бурдье, все, что представлено в языке, есть продукт предшествующей символической борьбы и выражает в более или менее видоизмененной форме состояние расстановки символических сил, которое определяется в ходе «символических битв за производство и навязывание легитимного видения

74 Bourdieu P. Ce que parler veut dire: L'économie des échanges linguistiques. -Paris: Fayard, 1982. p. 149.

75 Бурдье П. Указ. соч. с. 133. социального мира»76. Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, - главная задача политической борьбы, борьбы столь же теоретической, сколь и практической, за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира.

Важнейшим концептом «критической лингвистики» П.Бурдье является концепт «официальной номинации», с которым он связывает механизмы установления и поддержания социальной иерархии: «Одна из простейших форм политической власти заключалась во многих архаических обществах во власти квазимагической: во власти называть и вызывать к существованию при помощи номинации»77. Вместе с ростом дифференциации социального мира и со становлением относительно автономных полей «работа по производству и внушению смыслов» становится специфическим профессиональным занятием агентов политического поля, являясь при этом «собственным делом и специфическим интересом профессиональных производителей объективированных представлений о социальном мире или скорее методов этой объективации».

В качестве акта «символического внушения» официальная номинация имеет всю силу коллективного, силу консенсуса, здравого смысла, так как совершается через доверенное лицо государства, обладателя монополии на легитимное символическое насилие. Логика официальной номинации хорошо видна на

76 Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов. /В кн. Бурдье П. Социология политики. - M.: Socio-Logos, 1993. с.65.

77 Бурдье П. Указ. соч. А примере звания - дворянского, ученого, профессионального, - то есть символического капитала, гарантированного юридически: «Профессиональное или ученое звание - это определенного рода юридическое правило социальной перцепции, воспринимаемое бытие, гарантированное как право».

Значительное преимущество в борьбе за власть - усвоенные слова, в которых представлено все, что признано группой. С точки зрения стремления присвоить себе слова, выражающие веру любой группы и поэтому ценностно нагруженные, П.Бурдье ставит современных политиков в один ряд с поэтами и пророками в архаических обществах, называя их «профессионалами производства символической власти», заставляющих работать на себя здравый смысл. Слова из политической лексики являются при ф этом не только преимуществом, но и ставкой в политической борьбе, вернее ставкой является их семантическая наполненность.

Особенностью политико-лингвистической концепции П.Бурдье является тот факт, что он, в противоположность мощной французской интеллектуальной традиции, отрицает имманентную властность языка вообще и слова в частности. Практическая тождественность «говорить» и «делать» в политике возможна постольку, поскольку политическое слово - и это определяет его сущность - полностью ангажирует своего автора, потому что оно представляет собой обязательство, которое надо выполнять и которое становится истинно политическим только в случае, если исходит от агента или группы агентов политически ответственных, способных ангажировать группу, причем могущую ее выполнить.

В политике превращение «безответственного выступления» в обоснованное предвидение зависит от того, сможет ли говорящий заставить слушающих поверить в собственный авторитет и, следовательно, правдивость высказывания. Таким образом, критерием истинности и ложности политических высказываний (и вообще критерием истины и лжи в политике) выступает не их соотвествие «объективным фактом», а наделенность говорящего властью. Политические предложения, программы, обещания, предсказания или прогнозы, например, «Мы победим на выборах», никогда не могут быть проверены или опровергнуты логически. Они достоверны лишь в той мере, в какой высказывающий их (от своего имени или от имени группы) способен сделать их исторически справедливыми, обеспечив их осуществление в истории.

Внимание П.Бурдье сфокусировано на анализе внешних -социальных, а не внутренних - лингвистических - оснований властности слова. В связи с эти он отмечает, что чем больше социальная группа, от лица которой выступает «официальный выразитель», тем большей властностью обладает произнесенное слово. При этом не следует забывать, что группа начинает существовать только будучи обозначенной в политической речи. Такой акт символизации - необходимое начало формирования и последующей мобилизации групповой идентичности. П.Бурдье выделяет «типично политическую логику» построения обещаний, предсказаний, иными словами всех политических высказываний в будущем времени: «слово - это настоящее самоосуществляющееся пророчество, посредством которого официальный выразитель придает группе волю, сообщает планы, внушает надежды, короче, оговаривает ее будущее, делает то, о чем говорит, в той мере, в какой адресаты себя в этом слове узнают, сообщая ему символическую, а также материальную силу (в виде отдельных голосов, субсидий, взносов, рабочей или военной силы и т.д.), которая и позволяет этому слову исполниться».

Вышеобозначенное соединение в акте политической речи момента выступления от лица группы с моментом формирования этой самой группы объясняется «эффектом оракула» - еще одним вайжнейшим концептом «критической лингвистики» П.Бурдье. Благодаря этому эффекту уполномоченный заставляет говорить

78 г\ группу, от чьего имени он выступает . Этот концепт раскрывает чрезвычайно важную особенность формирования социальных групп. Эффект оракула демонстрирует своего рода замкнутый круг принципа делегирования - одного из основных принципов функционирования современного политического поля: «кто-то говорит от имени чего-то такого, что он вызывает у жизни самим фактом своей речи». Такой замкнутый круг делает практически нераспознаваемым момент конструирования политиками социальных групп, которые подаются ими как объективно существующие, а сами политики в своих собственных речах предстают как «всего лишь» выразители воли этих самых групп, или «народа» в целом. П.Бурдье следующим образом подробно расшифровывает политический смысл «эффекта оракула»: «Целая серия подобных символических эффектов, ежедневных в политической жизни, основывается на такого рода «узурпаторском чревовещании», состоящем в том, чтобы заставить говорить тех, от чьего имени говоришь, имеешь право говорить, заставить

78 Бурдье П. Указ.соч. с.249. говорить народ, от чьего имени тебе позволено говорить. Редко бывает так, чтобы, когда политик заявляет: «народ, классы, народные массы», он не прибегал к эффекту оракула, то есть к трюку, смысл которого - в одновременном продуцировании высказывания и его расшифровке, в создании впечатления, что «я

- это другой», что представитель, будучи всего лишь субститутом народа, действительно - народ, а значит все, что им говорится, это

- сама правда и сама народная жизнь».

Переход в политических высказываниях от изъявительного к повелительному наклонению (от «мы делаем» к «мы должны делать») является лингвистическим маркером того, что совершился акт «узурпации», который заключается в факте самоутверждения в своей способности говорить от имени кого-то: «Если я, Пьер Бурдье, единичный социальный атом, находящийся в изолированном состоянии и выступающий только от своего имени, вдруг заявляю, что нужно сделать то-то и то-то, например, свергнуть правительство или отказаться от ракет типа «Першинг», то вряд ли кто за мной пойдет. Но если я окажусь в ситуации, определенной моим официальным положением таким образом, что смогу выступать от имени «народных масс», то все меняется. Переход от изъявительного к повелительному наклонению предполагает переход от индивидуального к коллективному как основе любой признанной или могущей быть признанной формы принуждения»79.

Способом поддержания групповой идентичности выступает символическое насилие - признанная форма принуждения, которую позволено применять уполномоченному представителю

79 Бурдье П. Указ.соч. с.251. по отношению к каждому отдельному члену группы, опираясь при этом на авторитет самой уполномочившей его группы: «Если я -человек, ставший коллективом, человек, ставший группой, и если эта группа есть группа, часть которой вы составляете и которая сообщает вам некоторую определенность и идентичность, благодаря чему вы действительно являетесь, скажем, преподавателем, протестантом, католиком и т.д., остается только повиноваться». Парадокс, лежащий в основе символического принуждения был назван П.Бурдье «парадоксом монополизации коллективной истины»: «Я являюсь группой, то есть коллективным принуждением, принуждением коллектива по отношению к каждому его члену, я - человек, ставший коллективом, и тем самым я тот, кто манипулирует группой от имени самой этой группы; я присваиваю авторитет группы, которая дает мне право осуществлять по отношению к ней принуждение».

У лингвистического анализа есть шанс превратиться в инструмент политической критики только тогда, когда его предметом станут «та двойная игра и те риторические приемы, в которых проявляется структурное лицемерие уполномоченных представителей, и в частности, их постоянные переходы от «я» к «мы». Когда аппаратчик желает совершить акт символического насилия, то он с «я» переходит на «мы». Он скажет не: «Я считаю, что вам, социологам, следует изучать рабочих», а: «Мы считаем, что вам следует.» или: «Существует социальная потребность в том, чтобы.» Следовательно, «я» доверенного лица, его частный интерес должен скрываться за исповедуемым интересом группы, и поэтому оно вынуждено, как говорил Маркс, «универсализировать свой частный интерес» с тем, чтобы выдавать его за интерес групповой».

Представленная в данном параграфе логика метода как модель междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики характеризуется следующими основными чертами:

- доминированием при анализе политических явлений познавательной метафоры «политика как текст»;

- акцентированием того факта, что политическая реальность не является изначально данной, а постоянно конструируется через дискурсивные практики;

- стремлением с помощью различных техник «чтения» раскрыть механизмы производства политической реальности; во многом успешными попытками реабилитации символического измерения политики и приписывания этому измерению специфического значения для политических практик.

Помимо этого, методологии «чтения» напоминает исследователям, что социальные науки опосредованы языком и что язык при этом не является прозрачным «окном» или «фактом». Ни количественные формулировки, ни переопределения в «ценностно-нейтральных» терминах не позволяют политической науке стать «экстра-дискурсивной»80. Герменевтические теории истины и объяснения, дискурсивные теории языка и символических представлений, деконструкция в концептуальном анализе - все эти техники анализа, разработанные в лингвистике и

80 Interpreting the Political: New Methodologies. /Ed. by Carver T. - L., N.Y., 1997. p.6.

- шире - в семиотике, необходимы, потому что позволяют переосмыслить «политическое», подвигнув исследование к междисциплинарным методам, «ополитизировав» новую группу тем.

§3. Проблемы эвристичности основных моделей междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики

Выделенные выше основные модели междисциплинарного синтеза лингвистики и политологии представляют исследователю две различные логики политико-лингвистической рефлексии. Собственно междисциплинарными стремлениями характеризуется первая из них - предметная, при этом результаты подобного рода исследований носят в целом лингвистический характер, так как они так или иначе направлены на изучение языка/дискурса, пусть и в его властных проявлениях. Вторая модель, (не являясь собственно междисциплинарной) на наш взгляд, является более эвристичной, так как объект ее внимания - власть, язык же выступает некой методологической призмой, способом конструирования важного и ускользающего при других способах рассмотрения измерения власти - «легитимного символического насилия». Ни политический дискурс-анализ, ни политическая лингвистика не проблематизируют ни власть как таковую, ни само понятие политического, принимая их институциональные воплощения за онтологическую аксиоматику. Сделать это позволяет вторая модель, через понятие знака, текста и конструирования социальной реальности как преимущественно политической практики открывающая новые перспективы для аналитики власти.

Сфера политического, такая, какой она предстает в современной политологии, является сферой «дела», а не «слова», причем две эти категории оказываются во многом неосознанно и с серьезными эпистемологическими последствиями противопоставленными друг другу. Противопоставленными таким образом, что на основании «дела» выделяется «реальная политика», под которой подразумевается процесс принятия решений политической элитой, а на основании «слова» - политика мнимая, основная цель которой - легитимизация режима. Не спасает и широко распространившийся, чрезвычайно популярный ныне «коммуникативный подход», близкий к политико-лингвистической проблематике. Констатация структурирующей важности коммуникативных процессов для политической сферы, добавление к традиционным политическим ресурсам «информационного», справедливые попытки рассматривать распределение власти в связи с распределением информации лишь в малой степени устраняют доминирующее представление об инструментальности процессов символического взаимодействия. Во многом это относится и к дискурс-анализу как расширенному варианту лингвистической рефлексии, стремящейся объединить речевые практики и порождающую их - порождаемую ими внеязыковую реальность (экстралингвистические факторы). «Политический дискурс» вошел в концептуальный ряд политической науки, однако не принес с собой инструментарий (про)чтения политической реальности, так что дискурс-анализ и политология существуют в «параллельных» познавательных мирах. Результаты дискурс-анализа, во многом парадоксально, вносят незначительный вклад в понимание политической реальности на некоем «среднем уровне» современной политической теории: электоральных процессов, упадка и смены режимов, функционировании институциональной структуры, распределения ресурсов как в региональном, так и в глобальном масштабах и т.д. и т.п. Лингвистические факты воспринимаются как второстепенные, обслуживающие (пусть и эффективно) политический процесс, а существующий к настоящему моменту объем знаний об этой «сопроводительной» реальности остается незадействованным. И собственно точкой пересечения двух полей - лингвистики и политологии - по-прежнему остается традиционный вопрос о манипулятивных возможностях и эффективности речевой деятельности политиков.

Представляется, что подобные трудности во многом связаны со стремлением «лингвистически ангажированных» политологов и «политологически ангажированных» лингвистов обозначить «политическую лингвистику» именно как отдельную дисциплину, как специфическое междисциплинарное направление исследований. При таком подходе остается некое аморфное, зачастую лишь интуитивно ощущаемое образование -«политический язык» и процесс его функционирования. На концептуализацию этого явления направлено много исследовательских усилий, но предмет постоянно ускользает от политических лингвистов. Остается непроясненным вопрос: какая уникальная комбинация интралингвистических переменных и того, что социолингвисты называют ситуативными переменными (время, место, способ, цель общения, социальные роли говорящих), заставляет относить то или иное высказывание к политическому языку. Возможно, что ответ будет найден и «политический диалект» в его национально-языковой специфике будет досконально описан и изучен. Но вопрос в том, будут ли эти результаты релевантны политологии, а не только лингвистике. Задать этот вопрос заставляет опыт родственной дисциплины -социолингвистики. Она, по сути, так и не смогла стать дисциплиной социологической, и, несмотря на попытки перевернуть перспективу и посмотреть не на язык с точки зрения социального, а на социальное с точки зрения языка, исследования языкового варьирования, определяемого социально-демографическими факторами (кстати сказать, понимаемыми довольно упрощенно: пол, возраст, место жительства, социальные роли говорящих), имеют мало выходов на собственно социологическую проблематику.

Такой путь «суб(меж)дисциплинарности», во многом объективный, является одновременно и тупиковым по отношению именно к политической рефлексии. Как только предметное поле определяется, и определяется как содержащее лингвистическую проблематику, оно немедленно «отходит» к лингвистике, и язык, понимаемый как константная среда политического процесса, перестает быть предметом интереса политологов в качестве факторной переменной. Представляется, что лингвистическая рефлексия в социальных науках должна идти по другому пути: здесь метод должен искать свой предмет, а не наоборот.

Этот выход одновременно и прост, и сложен; его возможности не раз уже были намечены в социальной теории. Лингвистические методики попросту не могут быть релевантны по отношению к тому представлению о политическом, которое, изживая себя, все же господствует в современной политической науке. И эта назревшая потребность привнесения лингвистической проблематики в политологию по сути - проявление назревшей потребности пересмотра того, что считается политическим и как это политическое конструируется доминирующей сегодня позитивистской парадигмой.

Объектом современной политической науки является «политическая власть», отличающейся от всех других видов властвования тем, что она организована особым образом, институционально оформлена, воплощена в институтах государства и т.д. Подобное «самоограничение», лежавшее когда-то у истоков самоопределения политической науки, оставляет вне ее внимания понятие власти как универсального социального отношения, все формы власти, выходящие за самой этой властью установленные институциональные рамки. Таким образом, вопрос в том, может ли политология поставить своей задачей не только «описывать-объяснять-предсказывать» явленные факты власти, но и обнаруживать их, перенеся на «средний» и прикладной уровни то, что, например, М.Фуко делал на уровне философской рефлексии и благодаря чему его цитируют именно как политического философа. «Гнезда власти» - неосознаваемые константы социальности, само собой разумеющаяся среда социальных практик. Язык в этом плане - прекрасный исходный пункт для такого анализа. Что представляет собой «языковая картина политического мира», и - главное - что нового она дает, как по-новому позволяет увидеть, скорее - услышать политическое, поскольку оно говорит с нами и в прямом, и в переносном смысле этого слова? Сейчас эту «картину» сложно воссоздать полностью, но, очевидно, неотъемлемыми ее частями должны быть: легитимные и нелегитимные дискурсы, существующее распределение активных и пассивных речевых практик как показатель властной ассиметрии, артикуляция интересов как необходимый этап оформления претензий на власть и лидерство как право говорить от лица группы, акты номинации и перформативные высказывания как формы осуществления власти, нормированный литературный язык и связанные с ним социально престижные речевые практики.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Стремление к междисциплинарному синтезу политологии и лингвистики, как характерная черта современных политологических исследований, обусловлено необходимостью открыть новые перспективы для аналитики власти. Однако при всей заманчивости различного рода междисциплинарных проектов, возникающих в ходе исследования властных практик, эти проекты являются проблемными и с точки зрения объективных трудностей, и с точки зрения оправданности исследовательских усилий.

С этой точки зрения необходимо вести речь об оценке эвристического потенциала любого междисциплинарного проекта, внося определенные критерии для такого рода оценки. В отношении политологии и лингвистики такими критериями выступают, во-первых, способность нового междисциплинарного образования выявить и проанализировать явления, властное измерение которых является не атрибуцией, а конституирующим началом; во-вторых, способность результатов исследования служить раскрытию новых аспектов властных практик.

Современное социальное и гуманитарное знание предоставляет в распоряжение политической науки серьезный материал в плане рефлексии и над властным потенциалом языка, над его политическими функциями, а также над теоретико-методологическими основаниями самой этой рефлексии. Однако факт принадлежности подобного рода исследований в основном философам, социологам, лингвистам, ослабляет «властную» часть рассматриваемой концептуальной пары. По сути, речь идет о расширении предмета лингвистики, захватывающем и властные возможности языка, а не о «лингвистическом повороте» в политической науке.

Выделенные в ходе исследования две модели междисциплинарного синтеза политологии и лингвистики - логика предмета и логика метода - представляют собой две разных перспективы этого синтеза с точки зрения релевантности результатов предмету современной политической науки.

Примером «предметной» логики внесения лингвистической проблематики в политологию выступают политическая лингвистика и либо включенный в нее, либо рассматриваемый в качестве самостоятельного направления исследований политический дискурс-анализ. Занимаясь поисками «языка в политике» и «политики в языке», они основываются на аксиоме об «очевидности онтологической взаимосвязи» взаимосвязи языка и власти/политики, при этом направляя все исследовательские усилия на поиски наилучшего способа концептуализации этой провозглашаемой взаимосвязи. На наш взгляд, основной «изъян» подобного подхода заключается в имманентном противоречии провозглашения той или иной «онтологической очевидности» и использования инструментария, свойственных подходу, склонному отрицать какую-либо очевидность. Речь идет о постмодернистской парадигме, которая была рассмотрена нами в работе в связи с логикой метода. Путь междисциплинарности, предлагаемый логикой предмета, во многом объективный, является одновременно и тупиковым по отношению именно к политической рефлексии. Как только предметное поле определяется, и определяется как содержащее лингвистическую проблематику, оно немедленно «отходит» к лингвистике, и язык, понимаемый как константная среда политического процесса, перестает быть предметом интереса политологов в качестве факторной переменной. Представляется, что лингвистическая рефлексия в социальных науках должна идти по другому пути: здесь метод должен искать свой предмет, а не наоборот.

Именно в таком ключе работают исследователи, отнесенные нами ко второй модели междисциплинарного синтеза политологии и лингвистике - логике метода. Логика метода подразумевает «заимствование» способа представления, конструирования объекта исследования. В случае рассматриваемого междисциплинарного синтеза метода подразумевает конструирование объекта политологии - политического - как текста. Анализ такого способа конструирования объекта исследования неизбежно оказывается связан с рассмотрением так называемой «постмодернистской парадигмы» в социальных науках, для которой в высшей степени характерна познавательная метафора «общество как текст». В целом, такая методология концентрирует внимание исследователя на том, что политическая наука опосредована языком и что язык при этом не является прозрачным «окном» или «фактом». Апология «объективности» исследований, реализующаяся в стремлении к количественным формулировкам и переопределению категориального аппарата политологии в «ценностно-нейтральных» терминах, не позволяет политической науке стать «экстра-дискурсивной»81. Герменевтические теории истины и объяснения, дискурсивные

81 Interpreting the Political: New Methodologies. /Ed. by Carver T. - L., N.Y., 1997. p.6. теории языка и символических представлений, деконструкция в концептуальном анализе - все эти техники анализа, разработанные в лингвистике и - шире - в семиотике, необходимы, потому что позволяют переосмыслить «политическое», подвигнув исследование к междисциплинарным методам, «ополитизировав» новую группу тем.

Вторая модель выводит на ряд проблем, которые могут стать предметом дальнейших исследований. Очевидно, что лингвистические методики попросту не могут быть релевантны по отношению к тому представлению о политическом, которое, изживая себя, все же господствует в современной политической науке. И эта назревшая потребность привнесения лингвистической проблематики в политологию по сути - проявление назревшей потребности пересмотра того, что считается политическим и как это политическое конструируется доминирующей сегодня позитивистской парадигмой.

Кроме того, говоря о предпосылках «лингвистического поворота» невозможно обойти стороной вопрос о языке самой политологии, политологическом дискурсе, требующего отдельного рассмотрения, но при этом неотделимого от рассмотрения дискурса политического. И очевидно основной вопрос здесь: насколько язык современной политической науки идеологичен, насколько сейчас, выражаясь словами П.Бурдье, «наши мысли -это мысли государства».

Список литературы диссертационного исследования кандидат политических наук Корнейко, Татьяна Геннадиевна, 2004 год

1. Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка. -М.: Наука, 1975.

2. Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000.

3. Алпатов В.М. История лингвистических учений. М.: Языки славянской культуры, 2001.

4. Ардентов Б.П. Введение в языковедение. Кишинев, 1967.

5. Балла О. Власть слова и власть символа. К Знание сила, 1998, № 11-12.

6. Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. М.: Едиториал УРСС, 2003.

7. Баранов А.Н. Политическая метафорика публицистического текста: возможности лингвистического мониторинга. // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М.: Издательство МГУ, 2003.

8. Баранов А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом. //Человек, 1997, Моб.

9. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. М.: Знание, 1991.

10. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М.: Институт русского языка АН СССР, 1991.

11. И. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994.

12. Барт Р. Структурализм как деятельность. -http://www.philosophy.ru/library/barthes/struct.html

13. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975.

14. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук. -http://www.philosophy.ru/library/bahtin/kmetodologii.html

15. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. М.: РГГУ, 2001.

16. Белл Р. Социолингвистика. М., 1980.

17. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974.

18. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. -М.: Прогресс, 1995.

19. Бенетон Ф. Введение в политическую науку. М.: Издательство «Весь Мир», 2002.

20. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. -М.: Медиум, 1995.

21. Блумфилд Л. Язык. М., 1974.

22. Бодрийяр Ж. Реквием по масс-медиа. // Поэтика и политика. /Под ред. Шматко Н.А. СПб.: Алетейя, 1999.

23. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. -М.: Языки русской культуры, 1997.

24. Бурдье П. Начала. M.: Socio-Logos, 1994.

25. Бурдье П. Социология политики. M.: Socio-Logos, 1993.

26. Бурдье П. За рационалистический историзм. / Социо-Логос'97. -М., 1996.

27. Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля. // Поэтика и политика. /Под ред. Шматко Н.А. СПб.: Алетейя, 1999.

28. Бурдье П. Поле политики, поле социальных наук, поле журналистики. // Социоанализ Пьера Бурдье. /Под ред. Шматко Н.А. СПб: Алетейя, 2001.

29. Власть: Очерки современной политической философии Запада. М.: Наука, 1989.

30. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград: Перемена, 1997.

31. Волков А.А. Основы риторики. М.: Академический проект, 2003.:

32. Воробьева О.И. Политическая лексика: Семантическая структура. Текстовые коннотации. Архангельск: Изд-во Поморского госуниверситета, 1999.

33. Воробьева О.И. Политическая лексика. Ее функции в современной устной и письменной речи. Архангельск: Поморский госуниверситет, 2000.

34. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988.

35. Геллнер Э. Слова и вещи. М.: Издательство иностранной литературы, 1962.

36. Гудков Д.Б. Прецедентные феномены в текстах политического дискурса. И Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М.: Издательство МГУ, 2003.

37. Декомб В. Современная французская философия. М.: Весь Мир, 2000.

38. Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ. // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. -М.: Издательство МГУ, 2003.

39. Дегтярев A.A. Методы политологических исследований. IIМировая экономика и международные отношения, 1997, №2.

40. Данто А. Аналитическая философия истории. М.: Идея-пресс, 2002.

41. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989.

42. Дейк Т.А.ван. Принципы критического анализа дискурса. / Перевод и лингвистика текста. М., 1994.

43. Диахроническая социолингвистика. М., 1993.

44. Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты. -М.: ИНИОН, 2000.

45. Дудина В.И. Социологический метод: от классической к постнеклассической точке зрения. НЖурнал социологии и социальной антропологии, 1999, rn.II, вып.З.

46. Дука A.B. Политический дискурс оппозиции в современной России НЖурнал социологии и социальной антропологии, 1988, т.1, №1.

47. Ерофеев В.В. «Воспитание» посредством идеологической речи. (Обзор). Образ человека в XX веке. - М., 1988.

48. Завершинский К.Ф. Методологическая комплементарность в исследовании символических матриц динамики политических институтов. I¡Полис, 2003, №1.

49. Залевская A.A. Введение в психолингвистику. М.: РГГУ, 2000.

50. Земцов И. Советский политический язык. London, 1985.

51. Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм.

52. Ильин М.В. Слова и смыслы: опыт описания ключевых политических понятий. М.: РОССПЭН, 1997.

53. Казанцев A.A. Тирания, диктатура: когнитивная схема и историческая судьба политических понятий. //Полис, 2001, №5.

54. Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2002.

55. Кассирер Э. Техника современных политических мифов / Политология. Под ред. Василика М.А. -М., 1999.

56. Категории политической науки. М.: МГИМО(У); РОССПЭН, 2002.

57. Качанов Ю.Л. Политическая топология: Структурирование политической действительности. М.: Ad Marginem, 1995.

58. Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. / Общ. ред. П.Серио. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999.

59. Клаус Г. Сила слова: гносеологический и прагматический анализ языка. М., 1967.

60. Кола Д. Политическая социология. М.: Издательство «Весь Мир», «ИНФРА-М», 2001.

61. Колосов Н.Е. Что такое критика социальных наук? I¡Журнал социологии и социальной антропологии, 1999, т.П, вып.З.

62. Кордонский С. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ, 2000.

63. Кравченко A.B. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. Иркутск, 2001.

64. Красных В.В. Свой среди «чужих»: миф или реальность? М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.

65. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989.

66. Купина H.A. Тоталитарный язык: слова и речевые реакции. -Екатеринбург, 1995.

67. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс: Изд-во Вильнюсского ун-та, 1995.

68. Ленуар Р. Социальная власть публичного выступления. // Поэтика и политика. /Под ред. Шматко H.A. СПб.: Алетейя, 1999.

69. Ленуар Р., Мерлье Д., Пэнто Л., Шампань П. Начала практической социологии. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001.

70. Лингвистические исследования в конце XX века. М.: ИНИОН, 2000.

71. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998.

72. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. -М.: «Искусство», 1976.

73. Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. -СПб.: Академический проект, 2002.

74. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.

75. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.

76. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. М.: Высшая школа, 1975.

77. Массовая культура на рубеже XX XXI веков: Человек и его дискурс. / Под ред. Сорокина Ю.А., Желтухиной М.Р. ИЯ РАН. - М.: Азбуковник, 2003.

78. Методы социолингвистических исследований. М., 1995.

79. Мечковская Н.Б. Общее языкознание: Структурная и социальная типология языков. М.: Флинта: Наука, 2001.

80. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М.: Аспект Пресс, 2000.

81. Мухарямова Л.М. Политическая лингвистика: становление понятийного аппарата. ИВестник Московского университета, серия 12 политические науки, 2004, №3.

82. Никольский Л.Б. Синхронная социолингвистика. М., 1976.

83. Орлова Г.А. Бюрократическое письмо как механизм господства. IIПолис, 1999, № 5.

84. Панарин А.С. Политология. -М.: Проспект, 1997.

85. Паршин П.Б. Об оппозиции системоцентричности и антропоцентричности применительно к политической лингвистике. 11Цр:/Аулу\у.сИа1ое-21 .ги/АгсЫуе/2000/

86. Паршин П.Б. Понятие идиополитического дискурса и методологические основания политической лингвистики. -http://www.elections.ru/biblio/lit/parshin.htm

87. Политическая наука: новые направления. /Под ред. Р.Гудина и X.- Д.Клингеманна. М.: Вече, 1999.

88. Политическая наука. Политический дискурс: История и современные исследования: Сб.науч.тр. / РАН ИНИОН. Отв. ред. и сост. Герасимов В.И., Ильин М.В. М., 2002. (№3)

89. Политический дискурс в России-2: Материалы рабочего совещания (Москва, 29 марта 1998 года) /Под ред. Сорокина Ю.А. и Базылева В.Н. М.: Диалог-МГУ, 1998.

90. Политический дискурс в России-3: Материалы рабочего совещания (Москва, 27-28 марта 1999 года) /Под ред. Сорокина Ю.А. и Базылева В.Н. М.: Диалог-МГУ, 1999.

91. Понятие государства в четырех языках: Сб.статей /Под ред. Хархордина О. СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2002.

92. Поцелуев С.П. Символическая политика: констелляция понятий для подхода к проблеме. НПолис, 1999, N25.

93. Почепцов Г.Г Коммуникативные технологии XX века. М., Релф-бук, 1999.

94. Принципы и направления политических исследований. Сборник материалов конференций и мероприятий, проведенных РАПН в 2001 году. М: РОССПЭН, 2002.

95. Принципы и практика политических исследований. Сборник материалов конференций и мероприятий, проведенных РАПН в 2001 году. М.: РОССПЭН, 2002.

96. Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972.

97. Репина Л.П. Междисциплинарные подходы к изучению прошлого. http://www.auditorium.ru/books/2624/text.pdf

98. Реформатский A.A. Введение в языковедение. М.: Аспект-пресс, 2001.

99. Речевое воздействие. Проблемы прикладной психолингвистики. -М.: Наука, 1972.

100. ЮО.Рикер П. Герменевтика и метод социальных наук. -http://www.philosophy.ru/library/ricoeur/social.html

101. Рождественский Ю.В. Общая филология. М.: Фонд «Новое тысячелетие», 1996.

102. Русские политические цитаты от Ленина до Ельцина. М., 1996.

103. Сергеев В.М., Сергеев К.В. Некоторые подходы к анализу языка политики на примере понятий «хаос», «лидер», «свобода». IIПолис, 2001, №5.

104. Серто М. де Разновидности письма, разновидности истории. ПЛогос, 2001, №4.

105. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. / Под ред. Ушаковой Т.Н., Павловой Н.Д. СПб.: Алетейя, 2000.

106. Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. -Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995.

107. Современный русский язык: Социальная и функциональная дифференциация. М.: Языки славянской культуры, 2003.

108. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. М.: Аспект Пресс, 2000.

109. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977.

110. Социальная лингвистика и общественная практика. Киев, 1988.

111. Ш.Степанов Ю.С. Язык и Метод. К современной философии языка. М.: «Языки русской культуры», 1998.

112. Степанов Ю.С. Принципы и методы современных лингвистических исследований. М.: Едиториал УРСС, 2002.

113. Теоретическая социология: Антология: В 2 ч. / Сост. и общ. ред. Баньковской С.П. М.: Книжный дом «Университет», 2002.

114. Ушакин С.А. Речь как политическое действие. I¡Полис, 1995, №5.

115. Ушакин С.А. После модернизма: язык власти или власть языка. //Общественные науки и современность, 1996, № 5.

116. Ушакова Т.Н., Латынов В.В., Павлова A.A. Ведение политических дискуссий. М., 1995.

117. Функционирование языка как средства идеологического воздействия. Краснодар: Изд-во Кубанского ун-та, 1988.

118. Фуко М. Слова и вещи. СПб.: A-cad, 1994.

119. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996.

120. Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. -М.: Касталь, 1996.

121. Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. М.: Никколо-Медиа, 2002.

122. Хмельцов А.И. Когда «они» говорят о «нас»: политический дискурс-анализ и семиотика внешней политики в междисциплинарной перспективе. / Актуальные проблемы теории коммуникации. Сб.ст. СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2004.

123. Чудинов А.П. Российская политическая лингвистика: этапы становления и ведущие направления. -http://www.rec. vsu.ru/vestnik/pdf/lingvo/2003/01 /chudinov.pdf

124. Шапошников В.Н. Русская речь 1990-х: Современная Россия в языковом отображении. М., МАЛП, 1998.

125. Швейцер А. Д. Современная социолингвистика. Теория. Проблемы. Методы. М.: Наука, 1976.

126. Шевченко А.Ю. Дискурс-анализ политических медиа-текстов. //Полис, 2002, Мб.

127. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. -Волгоград: Перемена, 2000.

128. Шестопал Е.Б., Новикова-Грунд М.В. Восприятие образов двенадцати ведущих российских политиков (психологический и лингвистический анализ). //Полис, 1996, № 5.

129. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб, Петрополис, 1998.

130. Эпштейн М.Н. Способы воздействия идеологического высказывания. (Обзор). // Образ человека в XX веке. М.,1988.

131. Эпштейн М.Н. Идеология и язык (построение модели и осмысление дискурса) //Вопросы языкознания, 1991, Мб.

132. Юдина Т.В. Теория общественно-политической речи. М.: Изд-во Московского ун-та, 2001.

133. Язык система. Язык — текст. Язык - способность. - М., 1995.

134. Язык и моделирование социального взаимодействия. / Общ. ред. Петрова В.В. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.

135. Язык и массовая коммуникация. М.: Наука, 1984.

136. Язык и стиль буржуазной пропаганды. М.: Изд-во Московского ун-та, 1988.

137. Язык и социальное познание. М., 1990.

138. Язык и этнический конфликт. / Под ред. М. Брил Олкотт, Семенова И.; Моск. Центр Карнеги. М.: Гендальф, 2001.

139. Язык как средство идеологического воздействия. М.: ИНИОН АН СССР, 1983.

140. Язык. Политика. Идеология. -М.: ИНИОН АН СССР, 1982.

141. Anderson R.D. The Causal Power of Metaphor in Politics. -http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

142. Anderson R.D. The Discursive Origins of Russian Democratic Politics. http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

143. Anderson R.D. Discourse and Self-interest in Medieval Politics. -http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

144. Anderson R.D. Metaphors of Dictatorship and Democracy: Change in the Russian Political Lexicon and the Transformation of Russian Politics. http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

145. Anderson R.D. Discourse and Democratic Participation: An Investigation in Russia. -http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

146. Anderson R.D. Encouraging Democratic Participation in Russia: Pragmatic Ambiguity and Identification with Political Speakers. -http:// www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

147. Anderson R.D. Speech and Democracy in Russia: Responses to Political Texts in Three Russian Cities. http:// www.polisci .ucla. edu/facultv/anderson/

148. Anderson R.D. "Look at All Those Nouns in a Row": Authoritarianism, Democracy, and the Iconicity of Political Russian. http:// www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

149. Anderson R.D. Words Matter: Linguistic Conditions for Democracy in Russia. -http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

150. Anderson R.D. Rhetoric and Rationality: A Study of Democratization in the Soviet Union. -http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

151. Anderson R.D., Iyengar Sh. Information and Identity in a Senate Campaign. http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

152. Anderson R.D., Iyengar Sh. Discourse and Democracy in the United States. http://www.polisci.ucla.edu/facultv/anderson/

153. Atkinson M. Our Masters' Voices: The Language and Body Language of Politics. London, New York: Methuen, 1984.

154. Austin J.L. How to Do Things with Words. Oxford: Oxford University Press, 1965.

155. Barry B. Political Argument. London: Routledge, 1965.

156. Bolinger D. Language: The Loaded Weapon. New York: Longman, 1980.

157. Bourdieu P. Ce que parler veut dire: L'économie des échanges linguistiques. Paris: Fayard, 1982.

158. Brown R.H. Society as Text. Essays on Rhetoric, Reason and Reality. Chicago and London: University of Chicago Press, 1987.

159. Campbell K., Jamieson K. Deeds Done in Words. Chicago, London: University of Chicago Press, 1990.

160. Cirino R. Don't Blame the People: How the News Media Use Bias Distortion and Censorship to Manipulate Public Opinion. New York: Random House, 1971.

161. Cirino R. Power to Persuade: Mass Media and the News. New York: Bantam Books, 1974.

162. Corcoran P. E. Political Language and Rhetoric. Austin: University of Texas Press, 1979.

163. Dallmayr F.R. Language and Politics: Why Does Language Matter to Political Philosophy? London, Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1984.

164. Deutsch K.D. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. -New York: Free Press, 1963.

165. Discourse and Communication: New Approaches to the Analyses of Mass Media Discourse and Communication. /Ed. by van Dijk T.A. Berlin: Gruyter, 1985.

166. Dovring K. The Road of Propaganda: the Semantics of Biased Communication. New York: Philosophical Library, 1959.

167. Ealy S.D. Communication, Speech and Politics: Habermas and Political Analysis. Washington, University Press of America, 1981.

168. Edelman M. The Symbolic Uses of Politics. Urbana, Chicago and London: University of Illinois Press, 1972.

169. Edelman M. Politics as symbolic action. N.Y., Academic Press, 1971.

170. Edelman M. Political language: words that succeed and policies that fail. N.Y., Academic Press, 1977.

171. Edelman M. Political Language and Political Reality. 1985.

172. Elshtain J.B. The Relationship between Political Language and Political Reality. 1985.

173. Fagen R.R. Politics and Communication. Boston, Little: Brown&Co, 1966.

174. DeFleur, Melvin D. Theories of mass communication. N.Y., McKay Company, 1970.

175. Geis M. L. The Language of Politics. New York: SpringerVerlag, 1987.

176. Graber D.A. Verbal Behavior and Politics. Urbana: University of Illinois Press, 1976.

177. Hudson K. The Language of modern politics. L., 1978.

178. Interpreting the Political: New Methodologies. /Ed. by Carver T. and Hyvarinen M. London: Routledge, 1997.

179. Kress G., Hodge R. Language as Ideology. London, Boston and Henley: Routledge & Kegan Paul, 1979.

180. Langage et politique Language and Politics. /Ed. by Cranston M. and Mair P. - Bruxelles: Bruylant, 1982.

181. Language and Politics. /Ed. by Shapiro M.J. Oxford, Basil Blackwell, 1984.

182. Language and Politics: Theory and Cases. / Ed. by Landau J.M. -Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 1999. (International Journal of the Sociology of Language, № 137)

183. Language, image, media. /Ed. by H.Davis and P.Walton. Oxford, Basil Blackwell, 1983.

184. Language, Power and Ideology: Studies in Political Discourse. Amsterdam, Philadelphia, 1989.

185. Language, Society and Power. An Introduction. /Ed. by Thomas L. and Wareing S. London, New York: Routledge, 1999.

186. The Language and Politics of Exclusion: Others in Discourse. -Thousand Oaks, 1997.

187. The language experience. /Ed. by Somer J. and Hoy J.F. N.Y., Dell Publishing, 1974.

188. Lasswell H.D., Leites N. Language of Politics: Studies in Quantitative Semantics. New York: Stewart, 1949.

189. Mueller, Claus. The politics of communication: a study in the political sociology of language, socialization, and legitimation. Oxford, Oxford University Press, 1973.

190. Nimmo D.D., Sanders K.R. Handbook of political communication. Beverly Hills, Sage Publications, 1981.

191. Nimmo D., Combs J. Mediated Political Realities. New York: Longman, 1983.

192. Norman F. Language and Power. 1989.

193. Orwell G. Politics and the English Language. // Orwell G. Collected Essays. London, 1966.

194. Pei M. Words in sheep's clothing. N.Y., Hawthorne Books, 1969.

195. Pocock A. Politics, Language and Time. New York: Atheneum, 1973.

196. Rank H. Language and public policy. Urbana, Illinois, 1977. 197.Seidel G. Political Discourse Analysis. // Handbook of Discourse

197. Analisys. Vol.4. London, 1985.

198. Simpson P. Language, Ideology and Point of View. London, New York: Routledge, 1993.

199. Smith C., Smith K. The Rhetoric of Political Institutions. // New Directions in Political Communications. Newbury Park, 1990.

200. The Rhetoric of Our Times. /Ed. by Auer J. New York: Appleton-Century, 1969.

201. Ricoueur P. The Fragility of Political Language. 11 Philosophy Today. V.31. N1/4, Celina, Ohio, 1987.

202. Shapiro M.J. Language and Political Understanding. New Haven: Yale University Press, 1981.

203. Wilson J. Politically Speaking: the Pragmatic Analysis of Political Language. Cambridge (Mass.): Basil Blackwell, 1990.