Художественное своеобразие малой прозы Людмилы Улицкой: на материале сборника "Люди нашего царя" тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Лю На

• Лю На
• кандидат филологических наук
• 2009

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Лю На

1. Введение.

2. Глава I. Мотивная структура книги рассказов Людмилы Улицкой «Люди нашего царя».

§ 1. Символика названия сборника Л.Улицкой «Люди нашего царя».

§ 2. Роль интертекста в решении проблемы приоритетности духовного над биологическим в малой прозе Л.

Улицкой.

§ 3. Поэтика воплощения лейтмотива веры в рассказах Л. Улицкой. Образы-символы «детства - утерянного рая» в малой прозе Л. ^ Улицкой и Т. Толстой.

Глава II. Специфика повествовательной структуры малой прозы Л. Улицкой. pi

§ 1. Повествовательная стратегия Л. Улицкой в книге «Люди нашего царя».

§ 2. Способ выражения авторского сознания в малой прозе Л.

Улицкой. ^

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественное своеобразие малой прозы Людмилы Улицкой: на материале сборника "Люди нашего царя"»

Творчество Людмилы Евгеньевны Улицкой (1943) прочно завоевало признание читателей. Книги писательницы переведены на многие языки мира, неоднократно произведения JL Улицкой удостаивались международных премий, а в 2001 году роман «Казус Кукоцкого» был удостоен престижной Букеровской премии [1].

Первый рассказ JI. Улицкой был написан в 1989 году. Широкую известность писательница приобрела уже в 1992 году после появления в «Новом мире» повести «Сонечка». Первый сборник рассказов «Бедные родственники» вышел в 1994 году [4], а в 1996 году выходят роман «Медея и ее дети» [5], затем «Казус Кукоцкого» (2000) [6], «Искренне ваш, Шурик» (2004) [7], «Даниэль Штайн, переводчик» (2006) и «Люди нашего царя» (2007), [8].

Книги Л. Улицкой являются постоянными объектами отечественной и зарубежной критики и литературоведения. Творчество писательницы, что признается многими исследователями, высоко художественно, усиленно экспрессивно, отличается повышенной публицистичностью. Л. Улицкая создала новый тип героя, воплотила в художественные тексты неповторимое мировидение, войдя в русскую современную прозу как устойчивый значительный феномен [2].

Творчество Л. Улицкой ученые относят к различным направлениям. Ярко выраженное социальное начало ее произведений позволяет отдельным ученым причислять ее творчество к «жесткой прозе» или к прозе «новой волны». Отчасти правы и те исследователи, которые говорят о романах Л. Улицкой как о «наиболее традиционных в современной русской беллетристике», хотя признают, что «автор экспериментирует и с новыми художественными структурами» [3].

Появление в литературе конца 1980-х годов талантливых и оригинальных писательниц (Т. Толстая, JL Петрушевская, В. Нарбикова, В. Токарева, JI. Улицкая) вызвало споры о феномене «женской прозы», о том, стоит ли выделять ее из потока литературного процесса. В работах О. Дарк подчеркивалось, что «женская проза» существует как отдельное феноменальное явление конца XX - начала XXI века, что «женская проза» ближе по духу постмодернизму, ибо женщина живет более вечными и . менее политизированными проблемами, для женщины характерно существование в более интимном, в более обжитом мире, чем мужчине»

9].

К.Д. Гордович считала закономерным выделение из общего массива современной литературы «женской прозы», поскольку в ней есть общее: «Автор — женщина, центральная героиня - женщина, проблематика так или иначе связана с женской судьбой. Существенную роль играет и взгляд на мир с точки зрения женщины, с учетом женской психологии» [29].

Сама JL Улицкая так определила возможность разрешения спора: «Мир мужской и мир женский - различные миры. Местами пересекающиеся, но не полностью. В женском мире боллыпее значение приобретают вопросы, связанные с любовью, семьей, детьми» [10]. Кризис современной семьи, действительно, стоит в центре художественного мира JI. Улицкой.

М. А. Черняк тоже справедливо полагает, что «мысль семейная» -основная тема современной «женской прозы». В традиции русской классической литературы семья — это нравственная основа человеческого быта и бытия. «Мысль семейная», так или иначе, пронизывает практически все произведения XIX века. Век же XX — страшный и трагический - внес свои коррективы в восприятие этой темы [11].

Т. М. Колядич утверждает, что «женская проза» - это направление, сложившееся еще в начале XIX века, и в женской прозе 1840 — 1860-х годов проводилась классификация двух типов: «лишний человек в юбке» и «деревенская барышня». Признаки «женской прозы», по убеждению ученого, - это новая проблематика, «женщина - главное действующее лицо и носительница авторской идеи, поиск новых отношений в искусстве и жизни и новых приемов их фиксации». Но главное в женской прозе - это учет «женской ментальности» [13]. На то, что «женская» проза как направление современной литературы существует, указывают разнообразные альманахи и сборники, в которых печатаются писательницы [14].

Многие исследователи пришли к единому выводу, что творчество А. Бернацкой, Е. Богатыревой, В. Вишневецкой, А. Данилиной, М. Королевой, М. Палей, И. Полянской, Н. Садур, О. Славниковой, JI. Улицкой, Г. Щербаковой необходимо отнести к единому направлению. Правда, объединение производится только по тематическому принципу, поскольку поэтика названных выше авторов неповторима, индивидуальна.

Исследователи отмечают, что в «женской прозе» картина мира фиксирует особое «женское» состояние автора и неповторимую точку зрения на вещи [15].

С. И. Тимина резюмировала, что «женской» прозе свойственна «жанровая пестрота и размытость границ», которые характерны для всей литературы конца XX века: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие «измы» рассыпались на писательские индивидуальности. За политической беспартийностью последовала беспартийность эстетическая. В цену вновь вошли неповторимость, штучный художественный опыт» [16].

Исследовательница включила почти всех представительниц «женской» прозы в «перечень писателей, осуществивших в 90-е годы XX века эстетический прорыв в литературе» [16, 11]. К числу неповторимых личностей, которые «творят неповторимую литературу . что было всегда характерно для живой и свободной русской литературы, С. И. Тимина отнесла в одном ряду с Владимиром Маканиным, Евгением Поповым — Людмилу Улицкую, Марину Палей, Татьяну Толстую, опровергнув необходимость такого понятия, как «женская» проза.

М. В. Межиева и Н. А. Конрадова относят творчество JL Улицкой к русскому неосентиментализму [12], аргументируя это особым, подчеркнуто чувствительным героем, воплощением интимных переживаний, преобладанием дневниковых и эпистолярных форм описаний. К неосентименталистам, по мнению исследователей, относятся также Тимур Кибиров, Евгений Гришковец и другие авторы большинства произведений современной русской прозы.

М. В. Межиева выделяет среди героев JI. Улицкой героев чувствительных и героев сентиментальных. «Кукоцкий и весь его род — герои чувствительные, чувствующие то, что от других скрыто, по-особому зрячие, можно сказать, видящие телом. Шурик же — герой сентиментальный, действующий, безусловно, по зову' сердца. Правда, сердце его очень бедно и слепо» [12, 107]. Исследователь делает вывод, что сентиментальность оказывается, в отличие от чувствительности, очень страшна: «Образ жертвенного Шурика в одной из центральных сцен даже перекликается с одним из страшнейших образов русской литературы - г-м Свидригайловым» [12, 108].

Приемыши духа», «сироты духа» - так называют персонажей романов «Казус Кукоцкого» и «Искренне ваш, Шурик» М.В. Межиева и Н.А. Конрадова, потому что каждый персонаж неспособен к полноценной эмоциональной жизни из-за повышенной жалостливости и чувства вины перед всеми окружающими.

Исследователи вывели парадокс творчества J1.Улицкой, с которым трудно не согласиться: «Обращаясь к простенько-примитивному (традиционному материалу сентименталиста), сворачивая описание практически до пунктирных линий, она соединяет «пунктиры» в одном и создает сложно-оригинальное - выявляет оригинальный, неповторимый и яркий рисунок российской действительности» [2, 116].

Л. Г. Нефагина тоже считает творчество Л. Улицкой неосентиментальным: «Продуктивным моментом в обогащении реалистической парадигмы является диффузия в традиционную прозу некоторых стилеобразующих элементов других направлений <.> Так, характерное для психологического типа неоклассической прозы внимание к мотивации поступков и внешних проявлений чувств внутренним состояниям героя может перерастать в повышенный культ чувства, приобретать такие черты, как нравственный максимализм, вера, духовность. В 1990-х годах появились произведения с выраженным сентиментальным началом - «Дружбы нежное волненье» М. Кураева, «Здравствуй, князь!» А.Варламова, «Усыпальница без праха» Л. Бежина, «Сонечка», «Медея и ее дети» Л. Улицкой» [17, 93 - 94].

По убеждению Г.Л. Нефагиной, Л. Е. Улицкая последовательно и глубоко реализует в своих произведениях содержание и поэтику сентиментального романа.

В повести «Медея и ее дети» культурный архетип, вынесенный в название, наполняется высоким духовным смыслом, совершенно противоположным тому, что заложено в нем мифом. Героиня не мстительница, не убийца мужа и детей. Напротив, она трогательно нежно, по-матерински относится ко всем многочисленным родственникам, хотя собственных детей у нее нет. Она — тот центр, вокруг которого вращаются сестры, братья, их супруги, их дети, внуки. Судьбы всех Медея принимает открыто и щедро, как принимает каждое лето в своем доме родственников из Москвы и Ленинграда, Тбилиси и Вильнюса, Ташкента и еще каких-то известных и не очень мест. Рядом с ней тепло, надежно и - главное — свободно. Сама свободный и независимый человек, Медея прощает чужие слабости и недостатки. Они никогда никого не осуждает, но первой готова помочь. Можно предположить, что Медея — тип праведницы, так называют ее и муж, и ее сестра Сандра. Но от праведниц Солженицына и Распутина она отличается коренным образом. Пожалуй, самое главное в том, что она счастлива, она не измучена непосильными трудами, она вызывает не жалость, а восхищение» [17, 98].

Исследователь справедливо подчеркивает, что от «традиционной» прозы в сентиментально-реалистических произведениях сохраняется строгая временная организация событий, которые следуют одно за другим. Но время объективного повествования совмещается с психологическим временем субъекта в прошлом, устанавливается временная ретроспектива, где главную роль играют не столько события, сколько их переживание героем. В прозе такого типа важна жизнь субъективного чувства, духа, — события являются лишь лакмусом, проявляющим наиболее ярко и откровенно рефлексию героя. Субъективная жизнь отдельного человека в сентиментально-реалистической прозе оказывается важнее исторических событий, жизнь духа доминирует над жизнью социума. Сентиментальность приобретает новое качество- свобода человека проявляется в его способности противостоять нравственному и бытовому давлению общественных институтов, т.е. сентиментальность становится средством выражения оппозиционности не только как неприятие некоторых моментов общественной системы, но и как сохранение нравственной чистоты в условиях отсутствия всяких нравственных запретов. «Сентиментальность выступает в охранительной функции» [17, 99].

По убеждению Н. Лейдермана и М. Липовецкого, сентиментальный реализм «оплакивает человеческие судьбы, погребенные умирающей эпохой, он - эпилог этой эпохи и одновременно очистительный обряд, освобождающий живое от обязанностей перед мертвым» [18, 84]. И «Веселые похороны», «Казус Кукоцкого», «Бедные родственники» Л. Улицкой авторы исследования тоже причисляют наряду с произведениями Д. Рубиной и О. Славниковой к неосентиментализму, близкому традициям классического реализма.

С. И. Тимина дополнила эту мысль: «.Построение гармоничной картины мира в апокалиптической атмосфере конца XX века - достаточно редкое устремление, особенно если речь идет не о спонтанном высказывании в публицистическом азарте, а о воплощении идеи мира средствами искусства. Решение подобной задачи тем более представляется почти донкихотством, если писатель избирает старый, как сам этот мир, и беспощадно критикуемый современным миром жанр традиционного романа. И тем не менее: на «рыночном небосклоне» современной русской литературы подлинная художественная сенсация — роман Людмилы Улицкой «Медея и ее дети» [19].

Писательской личности JI. Улицкой свойственны проявления глубинного интереса к эволюционным процессам, историзм мышления, переосмысление историко-культурных мотивов и стихии современности. При всем отличии поэтических индивидуальностей JI. Улицкой и Анны Ахматовой есть большой соблазн обнаружить их эстетическое сближение на системном уровне» [19], - подчеркивала С. И. Тимина.

Н. Габриэлян в статье «Ева — это значит «жизнь» изучает проблему пространства в современной русской женской прозе с позиций тендерных исследований и приходит к выводу, что взаимодействие с пространством в творчестве JI. Улицкой «реализуется» в некоем конкретном лингвокультурологическом контексте своей эпохи [20]. Исследователь утверждает, что необходимо рассматривать «женскую прозу» с позиций сложившегося в современном типе культуры семантики слова «женский, указывающего не только на биологический пол, но и несущего оценочные моменты, которые включают в себя целую подсистему знаков» [20, 281]. Речь идет о восприятии мира как структуры, элементы которой жестко дифференцированы, полярны по отношению друг к другу: объект — субъект, верх - низ, целомудрие - чувственность, жизнь - смерть и т.д. «Мужское отождествляется с духом, логосом, культурой, активностью, силой, рациональностью, светом. Женское — с материей, хаосом, природой, пассивностью, слабостью, эмоциональностью, тьмою» [20, 281].

Автор считает знаменательным появление «женской прозы», поскольку «.хотя писательницы, представленные там, мало похожи друг на друга и вряд ли можно говорить об их внешнестилистическом единстве, тем не менее многим из них (хотя и не всем) свойственно стремление к деконструкции традиционных мужских и женских образов, попытка вырваться за пределы той ситуации, когда женщина видит себя исключительно глазами мужчины, а не своими собственными, перестать копировать мужское перо, но реализовать в своем творчестве те качества, которые закодированы в патриархальной культуре как женские. Именно это, пожалуй, и отличает в целом новую женскую прозу от прозы шестидесятниц и семидесятниц (хотя и там и там есть свои исключения). Таков, конечно же в огрублено-схематическом виде, тот литературный и лингвокультурный контекст, в котором существует современная русская женская проза и на который она дает многообразные реакции» [20, 290].

Критики и литературоведы обращались в основном к романам Л. Улицкой, а о малой прозе практически ничего не сказано. Например, в статье «Казус от Улицкой» Анна и Константин Смородины отмечают: «Нет главного в людской среде - нет милосердия и любви, нет, повторимся, преображающего евангельского света, а значит, не жизнь, а всего-навсего интенсивные движения плоти и высохшая шелуха эмоций и чувств. Два вроде любивших друг друга человека, супруги Кукоцкие, оказываются столь мелки душевно, что не в состоянии переварить свои внутренние обиды и, по сути, добровольно губят семью» [21].

Авторы отмечают также, что язык, которым написана книга, изобилует медицинскими терминами, «намеренно сниженный, местами грубый и даже мужиковатый», что роман этот чужероден русской литературе «не только внутренним менталитетом, но и материалом, из которого строится. Поэтому текст агрессивен не только по замыслу, но и целым ворохом передернутых, неправдоподобных деталей, в том числе исторических» [21, 223].

В целом, роман Л. Улицкой «Казус Кукоцкого» оценивается исследователями отрицательно, подчеркивается «чернушность» сюжета, то есть акцентирование темных сторон действительности, «безблагодатности» героев.

Особый интерес вызвал роман JL Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» [22].

С. Беляков не считает роман творческой удачей писательницы, потому что «Улицкая намеренно отказалась от формы художественного произведения в пользу псевдодокументального рассказа, склеенного из множества вымышленных писем, телеграмм, интервью, газетных и настенных объявлений, записей бесед и тому подобного» [23]. По убеждению исследователя, «писать книгу о праведнике - дело неблагодарное. Уйти от банальности, от сахарно-сиропных интонаций еще возможно, но создать образ значительный и цельный очень трудно. Здесь требуется писатель, равный Сервантесу или Достоевскому, но таких в современной литературе нет» [23].

М. Горелик в статье «Прощание с ортодоксией» отмечает, что Улицкая написала многоголосный роман со множеством разнообразных историй, судеб, драм, с духовными исканиями и провалами, с персонажами и ситуациями <.> даже диковинными для русской литературы. Она создала в нем поле открытости, терпимости и милосердия и в то же время возможности морального выбора и высокой моральной требовательности, лишенной даже тени морализаторства: «Она создала образ положительно прекрасного человека, столь взыскуемый русской литературой. Задача неимоверной сложности. Причем человека высокой социальной активности, что еще больше усложняет задачу. Не идиота. А впрочем, идиота, конечно, с прямыми отсылками к Достоевскому (присутствующему в романе не только в этой точке)» [24].

Для понимания нашей проблемы, заявленной в диссертационном исследовании, важно высказывание критика о том, что в романе «Даниэль Штайн, переводчик» главный герой - это сама JI. Улицкая, для которой важно решение вопроса веры, то есть значимости христианства в судьбах современного мира. Эта авторская идея присутствует и в малой прозе писательницы.

Последний роман Л. Улицкой не представляет собой нечто замкнутое, независимое и дистанцированное от автора — напротив, он намеренно разомкнут, дистанция демонстративно снята, текст прослоен письмами Улицкой, вполне органичными в ткани псевдодокументального романа. «Автор сам становится, таким образом, персонажем, одним из многих в этой густонаселенной книге. Отказавшись от повествования, передав эту авторскую привилегию разнообразным другим, она возвращает себе это право, став одним из других. Ее слезы, болезни, семейные радости, размышления, далекие от политкорректности реплики становятся законной и естественной частью мира, созданного ее воображением» [24], - утверждает М. Горелик.

Он подчеркивал, что «в книге много чего есть, но все-таки для автора главный интерес - в ее богословском романе. И новизна книги тоже здесь. Улицкая говорит о своем намерении высказать правду, как она ее понимает, то есть прямым и непосредственным образом утверждая, что речь идет не о литературном герое и даже не о его прототипе - о ней самой. В сущности, это и так достаточно ясно, декларация кажется избыточной, но Улицкой важно проговорить ее от своего лица и открытым текстом. Богословское измерение превращается в экзистенциальное» [24, 170].

По справедливому убеждению М. Горелика, Улицкая начала «свою ревизию» в «Людях нашего царя», но там она была только (хотя и остро) заявлена - в «Даниэле Штайне» она звучит в полный голос. Положим, ревизия началась много раньше, но в «Людях нашего царя» Улицкая впервые, по-видимому, об этом написала. Причем потребность высказать — не раскидать по персонажам, а высказать — от первого лица то важное, что она пережила и продумала, была столь велика, что она поставила свои размышления в книгу, не слишком для этого подходящую [24, 171].

Анализу религиозной составляющей романа «Даниэль Штайн, переводчик» посвящена статья Ю. Малецкого «Роман Улицкой как зеркало русской интеллигенции» [25], в которой утверждается, что, несмотря на путаницу в библейских деталях и отрицание самих основ христианства, автор создал значительное в художественном отношении произведение о праведнике, живущем по заповедям Христа. «Удача художника Улицкой в том, что она сумела передать это обаяние испытуемой праведности. Беда «проповедника» Улицкой в том, что ее речи ниже заданного ее же уровня человеческой высоты», - резюмирует Ирина Роднянская [26].

О романе «Даниэль Штайн, переводчик» идет речь и в статье Г. Ребель «Черты романа XXI века в произведениях А. Иванова и Л. Улицкой» [27]. Важно, что исследователь тоже видит связь названного романа и книги рассказов «Люди нашего царя», заключающуюся в стремлении обеспечить множественность точек зрения - голосов через письма, исповеди, документы: «Голоса в книге Улицкой окрашены не столько индивидуально-стилистически, сколько интонационно-содержательно, хотя большинство из них созвучно в своей убежденности в собственной правоте. Но из недр этой многоголосицы, сквозь нее, а во многом и благодаря ей пробивается и набирает мощное звучание голос Даниэля Штайна, переводчика, а из разных, разрозненных свидетельств и его собственных рассказов-притч вырастает образ праведника, спасителя -Человека. Сказать, что это авторская удача Людмилы Улицкой — почти ничего не сказать. Появление такого героя — художественное событие, выходящее за пределы творчества писателя, тем более что и сам герой взят из жизни, но заслуга писателя — несомненна и бесспорна. «Положительно прекрасное» изобразить гораздо сложнее, чем противоречивое или злое — всегда есть опасность сфальшивить, пересластить, солгать. Даниэль, каким его написала Улицкая, неотразимо трогателен, притягателен и при этом естественен, убедителен [27, 197]. Сходной точки зрения придерживается и С. И. Тимина [28].

Таким образом, обзор критической литературы показывает, что творчество Л. Улицкой находится на самой начальной стадии изучения, что критическим разборам и литературоведческому анализу подвергались исключительно крупные произведения писательницы, такие, как «Сонечка», «Казус Кукоцкого», «Медея и ее дети», «Искренне ваш, Шурик», «Даниэль Штайн, переводчик», а малая проза, особенно последний основополагающий философско-поэтический цикл рассказов «Люди нашего царя» не получили научного освещения. Не изученным остается этот значительный пласт прозы Л.Улицкой - талантливой писательницы, чье творчество по праву является важной составляющей современного литературного процесса.

Актуальность и значимость диссертационного исследования определяются связью с приоритетным направлением современного литературоведения - изучением прозы конца XX - начала XXI века, научным анализом художественного мира ярких творческих художнических индивидуальностей.

В диссертационной работе анализируются рассказы и миниатюры JL Улицкой, входящие в сборник «Люди нашего царя», определяется поэтико-аксиологическая парадигма малой прозы писательницы, выявляется специфика ее творчества.

Материалом диссертации послужили рассказы, а также повести и романы Л. Улицкой, посвященные поиску нравственного идеала и истинного смысла человеческого бытия, в первую очередь рассказы, помещенные в сборник «Люди нашего царя».

Этот обширный материал прозы Людмилы Улицкой стал объектом диссертационного изучения, а выявление специфических черт поэтико-философской парадигмы малой прозы писательницы является предметом исследования в данной работе.

Целью исследования является определение художественного своеобразия рассказов Людмилы Улицкой, нахождение и анализ циклообразующих элементов книги «Люди нашего царя», выявление философско-поэтического мотивного содержания произведений писательницы, в том числе основных способов выражения авторского сознания.

Задачи диссертационной работы проистекают из заявленной цели:

1. Изучить систему мотивов, составляющих тематику книги Л. Улицкой «Люди нашего царя»;

2. Проанализировать циклосоставляющие факторы, определяющие художественное единство произведений, входящих в сборник;

3. Определить роль интертекста в решении проблемы «биологического и духовного» в человеке;

4. Выявить способы поэтического воплощения лейтмотива Веры в сборнике рассказов «Люди нашего царя»;

5. Проанализировать специфику повествовательной структуры в рассказах Л. Улицкой;

6. Исследовать способы выражения авторского сознания, обозначить место цикла рассказов «Люди нашего царя» в художественном мире Людмилы Улицкой.

Методология исследования сочетает структурно-поэтический, интерпретационный (герменевтический), нарратологический и интертекстовый анализ.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Символика названия сборника рассказов «Люди нашего царя» Людмилы Улицкой содержит расшифровку авторской интенции, заключающейся в намерении определить значимость христианской аксиологии в жизни человечества; уяснить связь русского характера с евангельской нравственностью, выявить соотношение российской ментальности с общемировыми религиозно-нравственными и социальными процессами.

2. Система мотивов цикла «Люди нашего царя» включает лейтмотивы соотношения «биологического» и духовного в человеке, разные варианты которого рассматриваются в произведениях пяти рубрик книги «Люди нашего царя».

3. Применяя интертексты Библии и мировой классической литературы, Л. Улицкая утверждает необходимость поиска Царя (Бога), дающего высший смысл человеческой жизни, демонстрирует двойственность души человека, страдающего от сомнения в вере и «безблагодатно сти». Реализуя авторскую идею, Л. Улицкая использует символ «детство - утерянный рай», так же, как и Татьяна Толстая, ведя своеобразный эстетический спор в своих художественных произведениях.

4. Повествовательная стратегия JI. Улицкой в цикле рассказов «Люди нашего царя» обусловлена сложной задачей: показать мучительный процесс поиска человеком смысла бытия, от которого зависит итог земной жизни и вечная память как символ жизни вечной.

Двуголосое повествование, эффект двойного авторства (биографический автор и фиктивный повествователь) преобразуется в конце концов из спора в своеобразное слияние жизненных и этико-философских позиций выдуманного повествователя и биографического автора.

Стратегия повествователя в цикле рассказов гармонично сочетает прямую речь персонажа, описания всеведующего нарратора и авторскую иронию, корректирующую интерпретацию событий. Уточнить свои взгляды персонажам и читателям позволяет иронический «авторский взгляд со стороны», исполняющий миромоделирующую функцию.

5. Важнейшим способом выражения авторского сознания в цикле рассказов «Люди нашего царя» являются хронотопические связи. Циклический и метафизический хронотопы выражают идею автора о возвращении человечества к райской гармонии через искупление и преодоление греха.

С помощью внутренних и внешних хронотопов показывается духовная эволюция или духовная деградация героев («Путь осла»), «Великий учитель», «Приставная лестница», «Коридорная система»).

Наличие двух внешних хронотопов в композиции рассказов (основного и дополнительного) знаменует резкое изменение душевного состояния и поведения персонажей («Певчая Маша», «Тело красавицы»,

Короткое замыкание» и др.), а в инфернальных хронотопах герои проходят испытания духа («Кошка большой красоты», «Дезертир», «Последняя неделя»), которые чаще всего заканчиваются поражением.

6. Портретные и пейзажные описания JI. Улицкой полифункциональны, выполняют в основном психологическую, обстановочную, сопоставительную и параллелистическую функции, отражая взгляды автора на персонажей, события, действия. Через пейзажи утверждается главная идея цикла «Люди нашего царя» о важности христианской ментальности в российском народе».

7. Рассказы книги «Люди нашего царя» Л. Улицкой представляют собой циклическое метатекстовое единство, в котором проблемно-тематический мотивный комплекс находится в развитии, усиливаясь от произведений первой рубрики к последней; обрамляющие рассказы «Путь осла» и «Общий вагон» подытоживают и обобщают авторскую философско-эстетическую интенцию; сквозной персонаж объединяет концептуальную канву произведения.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что в рамках специального рассмотрения впервые представлен филологический анализ цикла рассказов Л. Улицкой «Люди нашего царя»: выявлен смысл названия книги, раскрывающей авторскую интенцию; изучен лейтмотивный комплекс; определена повествовательная структура; проанализированы интертекстуальные включения и архитектоника цикла, объяснена символика рубрикации и определены циклообразующие характеристики, установлено место книги «Люди нашего царя» в системе всего творчества писательницы.

Рабочая гипотеза, выдвигаемая автором диссертационной работы, связана с научной новизной исследования и заключается в предположении, что сборник рассказов «Люди нашего царя» Людмилы Улицкой представляет собой циклическое образование, что определяется единством тематического содержания (проблема поиска нравственного идеала), общим героем-повествователем (Женя), единством поэтической, повествовательной и интертекстуальной стратегий. Книга рассказов «Люди нашего царя» является метарассказом, идейно-эстетическим единством, все структурные части которого (рубрикация) направлены на утверждение главной авторской идеи: приоритетности высокодуховного, основанного на христианской нравственности зерна в человеческой натуре.

Теоретико-методологическая база диссертации включает теоретические работы В.В. Виноградова, Б.В. Томашевского, Д.С. Лихачева, М.М. Бахтина, Б.О. Кормана, Ю.М. Лотмана, В.Е. Хализева, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпы, Ю.Б. Борева, а также исследователей новейшей литературы: Г.Л. Нефагиной, М.А. Черняк, Т.М. Колядич, М.В. Межиевой, С.И. Тиминой, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого, Н.А. Габриэлян, М.А. Горелик, И.М. Поповой и др.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что диссертация способствует более глубокому пониманию теоретических аспектов поэтики современной прозы в такой её модификации, как цикл рассказов. Анализ проблемно-поэтической структуры и теоретических аспектов повествовательной стратегии и способов воплощения авторского сознания, воплощенных в конкретные художественные тексты, позволяют уточнить определённые черты эстетики феномена «женской прозы».

Практическое значение работы связано с возможностью использования её результатов в курсах лекций по проблемам современной русской литературы (конец XX - начало XXI веков), при чтении спецкурсов и проведении семинарских занятий.

Апробация исследования: научные результаты диссертации были представлены на Международной научно-практической конференции «Человек и природа в русской литературе» (К 95-летию С. П. Залыгина) в Мичуринском госпединституте в мае 2008 года; на Международном конгрессе литературоведов к 125-летию Е.И. Замятина в Тамбовском госуниверситете имени Г.Р. Державина в октябре 2009 года и на Международной научно-практической конференции «Квалификационная филологическая подготовка» в Борисоглебском госпединституте (апрель 2009 года).

Структура и объем диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Список использованной литературы включает 108 наименований.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Лю На

Заключение

В результате предпринятого исследования можно сделать следующие выводы.

Сборник рассказов JI. Улицкой «Люди нашего царя» развивает проблемный комплекс, поставленный в циклах рассказов «Бедные родственники», в романах «Казус Кукоцкого», «Медея и её дети», «Искренне ваш, Шурик», «Даниэль Штайн, переводчик». Это соотношение духовного и биологического в человеке, преодоление кризисности современной семьи, поиск нравственного идеала, определение роли христианства в мире.

Произведения, входящие в книгу «Люди нашего царя», отличаются следующей типологией героев: «эгоисты», то есть персонажи, живущие биологическими инстинктами; и «ищущие», то есть персонажи, идущие к вере, ведущие поиск смысла бытия. Единство проблематики, сходство философско-поэтического содержания, наличие сквозного персонажа-рассказчика, существование авторского предисловия и «окаймляющих» концептуальных произведений, открывающих и завершающих сборник рассказов «Люди нашего царя», позволяют говорить о нём как о циклическом метатекстовом идейно-эстетическом единстве.

Лейтмотивы приоритетности духовного над биологическим, поиска нравственного идеала, мотивы «детства как утерянного рая», ведущего к вере; дороги жизни как вечной памяти о содеянном составляют главное содержание цикла, определяют его художественное единство.

Название рассказов сборника «Люди нашего царя» символично и содержит расшифровку авторского замысла, заключающуюся в определении места и назначения человека в мироздании, в уяснении смысла земного бытия. При этом заявленная в названии книги замена Творца на Царя, а «сынов человеческих» на «людей нашего царя» в концепции книги проявляется сомнениями в истинности апологетики христианства, что подытоживается и резюмируется в финальной притче («Последнее»).

В первом произведении цикла определяются два возможных пути в земной жизни: природный (следование духовным и биологическим инстинктам в их гармоническом единстве) и «цивилизаторский» (действие исключительно по эгоцентрическим устремлениям телесности).

В рассказах под рубриками «Люди нашего царя», «Тайна крови», «Они жили долго» решаются сложные вопросы любви и ненависти в семейной жизни, утверждается приоритет духовного над «биологическим» в человеке как необходимая составляющая ценности жизни.

С помощью прецедентных феноменов мирового искусства,. Библейской символики и образов русской классической литературы Л. Улицкая ставит проблемы кризисности современной семьи и, видя причины преобладания над началом духовным - физиобиологического, заявляет о необходимости над «тайнами крови» утвердить «тайны духа» («Путь осла», «Приставная лестница», «Коридорная система», «Финист Ясный Сокол» и др.). В этих произведениях особую важность приобретает знаковость Рождественского чуда, то есть Божественной благодати, позволяющей ощутить близость метафизических миров, прозреть вечность как образ Памяти. («Путь осла», «Приставная лестница», «Общий вагон», «Дорожный ангел»).

Христианский контекст присутствует в книге Л, Улицкой на уровне библейской символики (храм, Троица, агнец, Младенец, путеводная звезда, волхвы, пастух) и на уровне образов (пастух Марк, аскет Женевьев, паломник Марсель, колдунья африканка, бабушка-монахиня).

Рассказ «Певчая Маша» - аллюзия на всеохватную скромность и чистоту сердца, преданную веру и любовь к Творцу и человечеству Девы Марии. Истинная вера, по мысли автора, отличается детской радостью и незлобивостью, всепрощением и любовью (Маша), а «напускная», «внешняя» вера ведет к смерти, поскольку отличается лукавством, злобностью и ненавистью (Иван).

Мотив веры реализуется также с помощью символики света и тьмы («Короткое замыкание», «Коридорная система», «Великий учитель» и др.) и является доминантным для всего цикла рассказов.

Мотив поклонения золотому тельцу воплощается через символику «конвертируемых ценностей» («Второе лицо», «Писательская дочь», «Сын благородных родителей», «Пиковая дама»).

Рассказ «.И умерли в один день» является концептуальным центром книги «Люди нашего царя», в котором воплощается авторский идеал чистой и верной любви, красоты и благородства семейных отношений, символом которых становится единовременная смерть супругов и двойная радуга в день их похорон (как награда за исполненное в чистоте божественного помысла человеческого предназначения). Антитезой художественного содержания этого произведения предстаёт семейная история в рассказе «Они жили долго», название которого знаково составляет первую часть расхожего клише семейного счастья: родители не стали родными по духу для своих детей, из эгоистических соображений, превратив их в служанок. В результате разрушенной оказалась цепочка родовой памяти. Потеря прошлого детьми определила бесперспективность будущего.

В поэтическом воплощении лейтмотива веры в произведениях JL Улицкой явно просматривается параллелизм с рассказами Татьяны Толстой и Марины Вишневецкой, в которых чистота и глубина веры связывается с детскостью, с достоянием детства, которое ассоциируется у писательниц с мифологическим образом утерянного и возвращенного рая («Дорожный ангел», «Утка», «За что и для чего» JI. Улицкой, рассказы сборников «Ночь» Т. Толстой и «Архитектор запятая не мой» М. Вишневецкой). Совмещение наивного детского взгляда на судьбоносность мелочей жизни с серьёзной взрослостью мистического проникновения в смысл событий раскрывает сложность жизни («Далматинец», «Фрукт голландский», «Коровья нога», «Москва-Подзрезково1992» и др.).

В произведениях, помещенных под рубрикой «Дорожный ангел», описывается многообразие народных, национальных традиций, людских типов, которые не мешают проявлению единой, но двойственной по сути, природы человеческого естества в его следовании то добру, то злу.

Авторская ирония (острая, лукавая, горькая) помогает утвердить неоднозначность поиска человечеством Истины, нравственного идеала, смысла земной жизни, которые дают душевную гармонию («Так написано», «О, Манон», «Сын благородных родителей», «Общий вагон» и ДР-)

В цикле рассказов «Люди нашего царя» существует сложная нарративная система, включающая двойное авторство: рассказчик отличается от «лирического героя» тем, что, несмотря на объективизированную повествовательную стратегию, заявленную в предисловии, биографический автор не скрывает себя, открыто характеризуя как действующего персонажа повествователя Женю (лирическую героиню). Первые и последние произведения цикла, а также наиболее важные для авторской концепции рассказы («.И умерли в один день») ведутся от первого лица Женей, слияние которой с личностью автора может проявиться в разной степени. Меньше всего оно ощущается, когда повествователь рассказывает от первого лица, являясь одним из персонажей; более полное слияние происходит, когда он, рассказывая от своего лица, сам в событиях участия не принимает, и наиболее полное — когда повествователь полностью идентифицируется с автором и не только не принимает участия в событиях, но и ведет рассказ не от своего имени, а безлично.

Поэтому в произведениях первой рубрики «Люди нашего царя», одноименной с названием всего цикла, повествование ведётся от лица Жени, роль которой быть «рупором» идей автора, описывать и комментировать события, свидетелем которых вымышленный рассказчик является.

В зависимости от авторской интенции, стратегия повествования изменяется уже в произведениях под рубриками «Тайна крови», «Они жили долго». Здесь превалирует автор-повествователь, который вводит «научные вставки», раскрывая причины кризиса семьи в современной мире, причем драматичные истории, в которых «кровные дети» губятся родителями, сменяются конфликтами, в которых ради «неродных» детей отдаётся собственная жизнь, здоровье, душевные силы.

Произведения под названными выше рубриками отличаются неожиданными финалами, что сближает их с новеллистическим повествованием. В них сочетаются два типа повествования: от третьего лица и несобственно-прямая речь, а произведения под рубрикой «Они жили долго» заканчиваются описанием жизни, которая продолжается после похорон главных героев и в которой они остаются в памяти окружающих.

Персонажей, пришедших к Истине или только ищущих её (рассказы под рубриками «Дорожный ангел» и «Последнее»), JI. Улицкая, как правило, описывает от первого лица. Повествователь-персонаж Женя видит картину духовного преображения людей и передает её через простое безыскусное повествование, приближенное к разговорному стилю речи («Утка», «Гудаутские груши», «За что и для чего» и др.).

Система хронотопов, пейзажных и портретных описаний призвана утвердить художественное мировидение JI. Улицкой.

В произведениях цикла «Люди нашего царя» сквозная циклическая хронотопичность выражается через образ детства-рая как мифического времени человечества, которое сменяется в юности чувством «утерянного рая», но освещает жизнь человека и спасает его от окончательного духовного падения («Путь осла», «Дорожный ангел», «Общий вагон» и ДР-)

Действия большинства произведений цикла происходит в замкнутом хронотопе, поскольку решаются проблемы внутрисемейные (внешний хронотоп) и личностные (внутренний хронотоп), которые могут совмещаться с пребыванием персонажей в «инфернальном» или «благостном» пространстве-времени, из которых в зависимости от деградации героя или эволюции его духовности совершаются переходы из одного — в другой («Коридорная система», «Второе лицо», «Пиковая дама», «Приставная лестница», «Писательская дочь» и др.).

Демонический хронотоп сопровождается символикой тьмы, пустоты, безлюдья, окаменения (Коридорная система», «Короткое замыкание», «Великий учитель»).

Резкие изменения хронотопических отношений обозначают в художественном мире JL Улицкой деградацию личности, её закабаление страстями, ведущее к гибели («Установление отцовства», «Последняя неделя», «Певчая Маша», «Писательская дочь» и др.).

Библейский хронотоп, врывающийся в реальность, свидетельствует о подходе героя к вере, а значит — к обретению истинного смысла бытия, к достижению душевной гармонии и счастья («Так написано.», «Москва-Подрезково. 1992», «О, Манон», «Общий вагон», «Путь осла» и др.).

Пространственно-временные отношения завершающего притчеобразного» произведения цикла «Люди нашего царя» «Последнее» накладываются на евангельский хронотоп вечности. В названии произведения прочитывается аллюзия на христианские заповеди «Последняя и достопамятныя», которая укладывается в их четырёхчастную систему: Смерть, Суд Божий, Царство небесное, Геенна. Происходящее в произведении иронически обыгрывается автором, что свидетельствует о признании автором «шаткости», неокончательности выводов в своей философско-художественной концепции и убеждённости писательницы в невозможности полного познания Истины.

Портретные и пейзажные характеристики, отличающиеся своеобразием и высоким художественным мастерством, представляют собой различные варианты: или разбросанных в тексте отдельных, но значимых художественных деталей, или полных развёрнутых пейзажей и портретов действующих лиц в зависимости от той идеи, которую педалирует биографический автор через вымышленного нарратора.

Л. Улицкой удаётся несколькими штрихами в одном кратком предложении выразить суть персонажа, мгновенно очертить доминанту в его характере. Через портреты и пейзажи выражается психологическое состояние героев («Певчая Маша», «Сын благородных родителей», «Они жили долго», «Менаж де труа», «Фрукт голландский», «Так написано.» и многие другие.

В тех рассказах, где основное действие вершится в душе персонажа, отсутствуют даже обстановочные пейзажи, а характеристика образа переносится на портретное описание («Дезертир», «Кошка большой красоты», «Том», «Финист Ясный Сокол» и др.).

Черты русского национального характера выявляются в цикле «Люди нашего царя» через сопоставительные пейзажи русской природы и заграничных природных реалий («Путь осла», «О, Манон», «Общий вагон», «Так написано.», «Кимоно», «Карпаты. Ужгород» и др.).

Всё вышесказанное позволяет утверждать, что цикл рассказов «Люди нашего царя» Л. Улицкой занимает важное место как в структуре художественного творчества самой писательницы, так и в целом в русской литературе начала XXI века.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Лю На, 2009 год

1. Улицкая Л. Бедные родственники. М.: Эксмо, 1994. — 224 с.

2. Улицкая Л.Е. Медея и её дети. — М.: Эксмо, 1996. — 253 с.

3. Улицкая Л.Е. Казус Кукоцкого. М.: Эксмо, 2000.

4. Улицкая Л. Бедные, злые, любимые: Повести. Рассказы. М.: Эксмо, 2004.

5. Улицкая Л.Е. Искренне ваш, Шурик. М.: Эксмо, 2004. - 448 с.

6. Улицкая Л.Е. Даниэль Штайн, переводчик. — М.: Эксмо, 2006.

7. Улицкая Л. Е. Люди нашего царя. М.: Эксмо, 2007. - 365 с.

8. Улицкая Л. Принимаю всё, что даётся: интервью // Вопросы литературы. 2000. - № 1. - С. 115. - 117 с.

9. Улицкая Л. Рассказы М.: Эксмо, 2008. - 424 с.

10. Человек попал в больницу / Сост. Л. Улицкая. — М.: Эксмо, 2009. -256 с.1..

11. Абашева М.П. Литература в поисках лица. Русская проза в конце XX века: становление авторской идентичности / М.П. Абашева. Пермь, 2001.

12. Аверинцев А. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации / А. Аверинцев // Историческая поэтика: итоги и перспективы изучения. М. : Наука, 1986. - С. 104-116.

13. Аверинцев С.С. Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости / С.С. Аверинцев // Риторика и истоки европейской литературной традиции. — М., 1996. -С. 198.

14. Агеносов В.В., Колядич Г.М., Трубина JI.A. Русская проза конца XX века. М.: Академия, 2005. - 89 с.

15. Агронович С.З. Гармония цель — гармония: Художественное сознание в зеркале притчи / С.З. Агранович, И.В. Саморукова. - М.: Наука, 1997. - 123 с.

16. Алексеева JI.B., Бихкулова И.А, Маркова Т.Н. История русской литературы XX века: в 4-х кн. Кн. 4, 1970 — 2000 годы. М.: Высшая школа, 2008. - 488 с.

17. Бахтин М.М. Эпос и роман // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Наука, 1975. - С. 472 - 494.

18. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в Романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Наука, 1975. - С. 234 - 286.

19. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

20. Бауэр В. Энциклопедия символов. М.: Крон-Пресс, 2000. - 504 с.

21. Беляков С. Дон Кихот из Хайфы // Новый мир. 2008. - № 5. - С. 163 - 168.

22. Библейско-библиографический словарь / Сост. Ф.Н. Яцкевич, П.Я. Благовещенский. -М.: Фаир-пресс, 2000. 912 с.

23. Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. — М.: Астрель, 2003. — 575 с.

24. Бочарова О. Формула женского счастья. Заметки о женском любовном романе // Новое литературное обозрение. — 1996. № 22. — С. 12-16.

25. Брызги шампанского: новая женская проза / Сост. С. Василенко. — М., 2002. 348 с.

26. Вишневецкая М. Архитектор запятая не мой: Повесть. Рассказы. — М.: Эксмо, 2004. 240 с.

27. Воробьева, А.Н. Современная русская литература. Проза 19701990-х годов: уч. пособие / А.Н. Воробьева. — Самара: Изд-во Самарской гос. академии культуры и искусств, 2001. 182 с.

28. Всемирная энциклопедия: христианство / Гл. ред. М.В. Адамчик: Гл. науч. ред. В.В. Адамчик: Мн.: Современный литератор, 2004. — 832 с.

29. Выготский JI.C. Собр.сочинений. В 6-ти т. Т. 2, 1982. 284 с.

30. Габриэлян Н. Взгляд на женскую прозу / Н. Габриэлян // Преображение: (Русский феминистический журнал). — 1993. -№ 1.

31. Габриэлян Н. Ева — это значит «жизнь» (Проблема пространства в современной русской женской прозе) // Русская литература XX века в зеркале критики. М.-СПб.: Академия, 2003. - С. 284 - 296.

32. Георгиевский А.С. Творчество прозаиков 60-90-х годов в малых жанрах / А.С. Георгиевский // Русская проза малых форм последней трети XX века: духовный поиск, поэтика, творческой индивидуальности: уч. пособие. М.: Альфа, 1999. - С. 172-180.

33. Генис А. Рисунки на полях: Татьяна Толстая / А. Генис // Иван Петрович умер: ст. и исследования. — М.: Новое литературное обозрение. 1999. - С. 12.

34. Гессен, Е. «Конец прекрасной эпохи» / Е. Гесен // Время и мы. Нью-Йорк, 1990. -№109. С.194-207.

35. Гордович К.Д. История отечественной литературы XX века / К.Д. Гордович. — СПб.: Спецлит, 2000. 320 с.

36. Горелик М. «Прощание с ортодоксией» // Новый мир. — 2008. — С. 169-176.

37. Гордович К.Д. История отечественной литературы XX века. СПб: Спец. Лит, 2000.-319 с.

38. Грачёва А. Русское ницшеанство и женский роман начала XX века // Slavika Tamperensia, 1994. vol. 3. - с. 77 - 87.

39. Дарвин М.Н. Русский лирический цикл. — Красноярск, 1988. 284 с.40. Дарк О. // www.russ.ru

40. Еврипид Медея // Античная драма. — М.: Художественная литература, 1990. С. 274 - 298.

41. Зайцев В.А. История русской литературы второй половины XX века. М.: Высшая школа, 2006. - 455 с.

42. Захаров В.Н. Пасхальный рассказ как жанр русской литературы / Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Сб. научных трудов. — Петрозаводск, изд-во Петрозаводского университета, 1994. С. 249 - 262.

43. Захаров В.Н. Русская литература и христианство. Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Сб.научных трудов. — Петрозаводск, изд-во Петрозаводского университета, 1994. — С. 5 — 31.

44. Звягина М.Ю. Жанровые формы в современной прозе / М.Ю. Звягина // Современная русская. литература(1990-е гг. начало XXI в.). - СПб. : Филол. фак. СПбГУ; М.: Академия, 2001. - С. 14-33.

45. Звягина М.Ю. Авторские жанровые формы в русской прозе конца XX века / М.Ю. Звягина. — Астрахань, 2001.

46. Иванюшина И. Утопия потерянного времени / И. Иванюшина // Очерки по истории культуры. Саратов, 1994. - С. 172.

47. Игошева Т.В. Современная русская литература: уч. пособие / Т.В. Игошева Новгород: Изд-воНовгород. гос. ун-та, 2002. — С. 5465, 93-96.

48. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И.П. Ильин. — М.: Интрада, 1996. — 329 с.

49. Казарина, Т.В. Татьяна Толстая. Мудрость глупцов, или лечение сказкой / Т.В. Казарина // Современная отечественная проза: уч. пособие. — Самара: Изд-во Самарской гуманитарной академии, 2000.-С. 167-176.

50. Колядич Т.М. Людмила Улицкая // Русская проза конца XX века: Учеб. пособие для студ. Высш. Учеб. заведений / Под ред. Т.М. Колядич. М.: Академия, 2005. - С. 369 - 391.

51. Корман Б.О. О целостности литературного произведения // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз.- 1977. № 6. - С. 506 - 524.

52. Кременцов Л.П. Русская литература XX века: В 2-х тт. — Т. 2: 1990-е годы. — М.: Академия, 2005. 464 с.

53. Курицын, В. Постмодернизм : новая первобытная культура / В. Курицын // Новый мир. -1991. №2. - С. 226-232.

54. Курицын В. Русский литературный постмодернизм / В. Курицын. М.: ОГИ, 2000. - 321 с.

55. Кучина Т.Г. Поэтика «я» повествования в русской прозе конца XX века — начала XXI века. Монография. — Ярославль, 2008. — 270 с.

56. Лейдерман Н.Л. Литературное произведение // Практикум по жанровому анализу литературного произведения. Екатеринбург, 2000. 90 с.

57. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. В 3-х кн. Книга 3. В конце века (1986 - 1990-е годы). -М., 2001.-386 с.

58. Лейдерман Н.Л Современная русская литература: в 3 кн. / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий. М. : Эдиториал УРСС, 2001. - Кн. 3. - 685 с.

59. Лейдерман Н.Л. Русский реализм в конце XX века / Н.Л. Лейдерман // Русское слово в мировой культуре. Художественная литература как отражение национального и культурно-языкового развития: в 2 т. СПб. : Политехника, 2003. - Т.1. - С. 260.

60. Лейдерман Н.Л. Жанровый анализ литературного произведения / Н.Л. Лейдерман. Екатеринбург: У-Фактория, 1998. - 350 с.

61. Лихачёв Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. - С. 34 - 62.

62. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Избранные работы. В 3-х т. Т. 1. - Л.: Художественная литература, 1987. - С. 261-629.

63. Любезная Е.В. Авторские жанры в художественной публицистике и прозе Татьяны Толстой. — Дисс. канд. филол. наук. — 10.01.01 — русская литература. Тамбов, 2006. - 298 с.

64. Люй Цзиюн Поэтико-философское своеобразие рассказов Татьяны Толстой (На материале сборника «Ночь». — Афтореф. дисс. канд. филол. наук 10.01.01 — русская литература. — Тамбов, 2005. — 23 с.

65. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX века. — СПб., 1999.-320 с.

66. Малецкий Ю. Роман Улицкой как зеркало русской интеллигенции // Новый мир. 2008. - № 5. - С. 173 - 191.

67. Межиева М.В., Конрадова Н.А. Окно в мир: современная русская литература. М.: Русский язык, 2006. - 191 с.

68. Михайлов Н.Н. Теория художественного текста. — М.: Академия, 2006.-219 с.

69. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. Чтения по истории и теории культуры / Е.М. Мелетинский. М. : Изд-во РГГУ, 1994. -136 с.

70. Мифологический словарь / под ред. Е.М. Мелетинского. — М.: «Сов. энциклопедия», 1991. — 736 с.

71. Мущенко Е.Г. Русская литература XX века: уч. пособие / Е.Г. Мущенко Т.А. Никонова. Воронеж : Изд-во Воронежского гос. унта, 1999.-400 с.73. «Не помнящая зла» / Сост. Л. Ванеева. М., 1990. - 412 с.

72. Нефагина Т.Л. Русская проза конца XX века. — М.: Наука, 2003. -320 с.

73. Николюкин А.Н. Литературная энциклопедия терминов и понятий. Интелвак, 2001. - 1600 с.

74. Попова И.М. Концепт безбоагодатности в рассказах Татьяны Толстой // Фундаментальные и прикладные исследования: сб. трудов

75. XI научной конференции ТГТУ. В 2-х ч. — Ч. 2. — Тамбов: ТГТУ, 2006.-С. 279-286.

76. Попова И.М. Миф об утерянном рае в современной женской прозе (Т. Толстая, JI. Улицкая, М. Вишневецкая) // Художественный текст и культура. Материалы международной научной конференции. — Владимир: ВлГПУ, 2006. С. 226 - 232.

77. Попова И.М. «Чужое слово» в творчестве Е.И. Замятина (Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский). Тамбов: ТГТУ, 1997. - 149 с.

78. Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. Под ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Интрада, 2008. - 354 с.

79. Православный молитвослов. М., 2009. — С. 408 - 409.

80. Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 3 томах. Т.З. - М,: Художественная литература, 1995. — 527 с.

81. Ребель Г. Черты романа XXI века в произведениях А. Иванова и J1. Улицкой // Нева. 2008. - № 4. - С. 194 - 197.

82. Роднянская И. В сухом остатке // Новый мир. — 2008. № 5. — С. 191-195.

83. Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры XX века. М.: Аграф, 2001.-608 с.

84. Свешников В.В. Очерки христианской этики. — М.: Паломник, 2001.-618 с.

85. Себина Е.Н. Пейзаж // Введение в литературоведение / Под ред. Л.В. Чернец. М., 2000. - С. 228 - 240.

86. Славянская мифология. Энциклопедический словарь / Под ред. В. Я. Петрухина. М. Эллис, 1995; - 415 с.

87. Смородин К., Смородина А. Казус от Улицкой // Москва. — 2008. -№8.-С. 213-227.

88. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 3-е. — М.: Академический проект, 2004. 992 с.

89. Тамарченко Н.Д. Повествование // Литературное произведение: основные понятия и термины. М.: Академия, 1992. - С. 288.

90. Тимина С. И. Принципы системного анализа современного литературного процесса // Русская литература XX века. Школы, направления, методы творческой работы. СПб: «Высшая школа», 2002.-С. 238-257.

91. Тимина С. И. Ритмы вечности (Роман Людмилы Улицкой «Медея и её дети» // Русская литература XX века в зеркале критики. М.-СПб.: Академия, 2003. - С. 537 - 548.

92. Тимина С. И. Современный литературный процесс (90-е годы) // Русская литература XX века в зеркале критики. — М.-СПб.: Академия, 2003. С. 238 - 258.

93. Тимина С.И. Современная русская литература (1990-е гг. начало XXI в.) - СПб: Академия, 2005. - 585 с.

94. Толстая Т.Н. День. Личное. М.: Эксмо, 2003. - 420 с.

95. Толстая Т.Н. Ночь. М.: Эксмо, 2002. - 350 с.

96. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект-Пресс, 1999.-334 с.

97. Тух, Б. Первая десятка современной русской литературы: сб. очерков / Б. Тух. М.: ООО «ИД "Оникс 21 век"», 2002. - С. 346357.

98. Тюпа В.И. Анализ художественного текста. — М.: Академия, 2006. — 332 с.

99. ЮО.Тюпа В.И. Аналитика художественного. — М.: Лабиринт, РГПУ, . 2001.-189 с.

100. Фесенко Э. Я. Теория литературы. — М.: Академический проект. — 2008. 780 с.

101. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М.: Лабиринт, 1990. — 180 с.

102. Холл Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве. Пер. с англ. А. Майкапара. М.: Крон-Пресс, 1999. - 656 с. - Серия «Академия».

103. Чалмаев В.А. Русская проза 1980—2000 годов: На перекрестке мнений и споров / В.А. Чалмаев // Литература в школе. — 2002. №4.- С. 18-25.

104. Черняк М.А. Современная русская литература. СПб-М.: Сага-форум, 2004. - 333 с.

105. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX- XX веков / М.Н. Эпштейн. — М.: Советский писатель, 1988. — 416 с.

106. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе / М.Н. Эпштейн.- М.: Высшая школа, 2005. 495 с.

107. Эко У. Имя розы. М., 1989. - 289 с.