Художественная система романов И. А. Гончарова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Гузь, Наталия Александровна

• Гузь, Наталия Александровна
• доктор филологических наук
• 2001

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественная система романов И. А. Гончарова»

Исследование творчества И.А.Гончарова уже давно стало неотъемлемой частью науки о литературе. Спецификой гончарововедения является изначальная обусловленность его развития критическими разборами В.Г.Белинского, Н.А.Добролюбова, А.В.Дружинина и согласием с их оценками самого писателя (1).

Конечно, вехи определялись историко-литературными и даже общественно-политическими ситуациями, но при любом обращении к творчеству Гончарова (народников ли, символистов или представителей академической школы и т. д.) точкой отсчета, далеко не всегда оговоренной, оставался один из подходов: революционно-демократической или эстетической критики (2).

Парадоксальным образом творчество Гончарова всегда давало основания к различным, часто противоположным его толкованиям: как писателя "объективного" и "тенденциозного", "сознательного" и "бессознательного", связанного с "натуральной школой" и не имеющего с ней ничего общего, чуть ли не двойника Обломова и его антипода (3).

Интенсивное изучение творческого наследия писателя началось в 80-е и усилилось в 90-е годы XX века. Для гончарововедения этих лет характерно многообразие точек зрения, подходов, ракурсов в освещении творчества Гончарова. Естественно, широк диапазон проблематики исследований: От глобальной методологической до периферийных поэтических категорий. В одном из обзоров констатируется: "В современных книгах и статьях о Гончарове идет постепенное накопление наблюдений, в лучшем случае можно обнаружить первоначальные попытки разработать современные приемы анализа текстового и историко-культурного материала" (4). Это мнение представляется нам слишком строгим, особенно с учетом исследований, о которых речь пойдет ниже. Школы и направления в гончарововедении четко не определены, хотя можно говорить об определенных ориентациях в исследовании произведений Гончарова, связанных с именами крупных ученых: В.А.Недзвецкий (Москва), М.В.Отрадин (Санкт-Петербург), В.И.Мельник (Ульяновск).

Монографии и многие статьи В.А.Недзвецкого посвящены преимущественно "содержательно-жанровому своеобразию трилогии Гончарова и выявлению его кодекса художественности в свете представлений писателя о строе и характере современной ему действительности" (5). Исследователь убедительно доказывает, что генетически гончаровский роман восходит к любовно-психологической, философски обогащенной повести и нравоописательному очерку натуральной школы и представляет собой "спайку, но не сплав" этих жанровых начал. Структура романа, по мнению ученого, определяется центростремительным пафосом и духовно-психологической сферой романа, при этом в центре - "поэма" или "драма" любви, на периферии -бытописательство.

Одно из главных положений концепции В.А.Недзвецкого -мысль о том, что любовь является структурным фактором и средством типизации в романах Гончарова. Различные проявления этого чувства (от "животной" страсти крепостной Марины до бесплотной любви Наташи в "Обрыве") обусловлены культурно-историческими корнями и аналогиями, вскрытыми исследователем в своего рода "типологии" любви: Афродита земная, Афродита небесная, платоническая, средневековая, рыцарская, сентиментальная, романтическая любовь. Методологически существенным моментом в исследованиях В.А.Недзвецкого является утверждение приоритета вечного над временным в творческом методе писателя. Понимание Гончаровым современной ему "прозаичности и прозаизации" действительности Недзвецкий связывает с демифологической направленностью "Обыкновенной истории", в которой А.Адуев выступает "наследником не только романтической, но вообще старой жизни - сплава целостных исторических укладов" (6), - эпоха "травестировала героику и миф". Вместе с тем ученый констатирует мифотворческие тенденции на протяжении всего романного творчества писателя.

Рассматривая историческую концепцию Гончарова в контексте духовно-нравственной эволюции человека, отмечая влияние Шиллера на понимание писателем проблемы целостного человека, В. А. Недзвецкий называет А.Адуева и Обломова героями переходной эпохи. Определяя гончаровский "кодекс художественности", исследователь называет прежде всего широту охвата действительности и авторскую объективность (не тождественную беспристрастности!), доминирующее положение мотивов "коренных", восходящих к неизменным основам бытия, над временными, любовь (как полифункциональную категорию -сюжетно-структурную психологизирующую, типологизирующую etc). Отталкиваясь от утверждения современника о том, что поэзия -ключевое слово эстетики Гончарова, Недзвецкий выделяет такие средства эстетизации действительности в трилогии писателя, как введение в текст "поэтических мгновений самой жизни", интертекстуальность, связь с живописью и особенно - по мере развития романа и трилогии - музыкой, фантазию и "милосердный юмор"(7).

Рассматривая трилогию Гончарова как вторую фазу русского социально-философского романа, Недзвецкий отмечает, что для нее характерно "эпическое самоограничение", "не национальное или эпохальное единство, но прежде всего индивидуально развитая и сословно не ограниченная личность в ее напряженно-драматических отношениях с обществом" (8), поэтому роман Гончарова (и Тургенева) В.А.Недзвецкий называет "персональным романом испытания" (последнее понимается, как двуединый процесс: испытание героя действительностью и наоборот).

Вышеизложенная концепция представляется наиболее основательной в современном гончарововедении, так как охватывает основной массив художественного и публицистического наследия писателя и рассматривает творчество Гончарова в широком диапазоне: от генерализующих жанрово-содержательных компонентов романа до конкретной актуализации отдельных категорий поэтики, при этом строго выдержан принцип историзма и соблюдена мера, аналогичная пропорциям в "жизнедеятельности" тех или иных элементов поэтики творчества писателя.

Годы учебы в Московском коммерческом училище и затем в Московском университете, несомненно, сыграли огромную роль в формировании мировоззрения и мировосприятия писателя. Последующей своей жизнью - службой, творчеством, наконец, посмертной судьбой архива Гончаров связан с Петербургом. Извечное противопоставление двух столиц, их духа, атмосферы, стиля жизни должно было как-то отразиться на личности писателя. Москва была всегда ближе к русской провинции, и то, что будущий писатель сначала освоился в исторической столице и лишь потом попал в Петербург, может быть, уберегло его от драмы Александра Адуева. И кто знает, не лежит ли в основе (или частично) гайдаровского противопоставления "сердца" и "ума" осмысление опыта московской и петербургской жизни? Не является ли "московская" часть личности писателя источником его неслиянности с жесткими нормами петербургского бытия? Тем не менее, традиционно Гончаров считается петербургским писателем и, как повелось в академической науке, это сказывается на "географии" исследований: с Петербургом связаны имена таких ярких ученых, как Л.С.Гейро, М.В.Отрадин, Е.И. Ляпушкина, Т.И.Орнатская, а также осуществляющееся в настоящее время издание полного собрания сочинений Гончарова под редакцией Туниманова.

Л.С.Гейро (9) была проведена огромная работа по изучению рукописных редакций романа и установлению канонического текста "Обломова", что имеет неоценимое значение для уяснения творческих планов писателя и постижения его процесса работы над словом.

В монографии Е.И. Ляпушкиной (10) исчерпывающе рассмотрены связи романа "Обломов" с жанром идиллии в русской литературе.

Книга М.В.Отрадина "Проза Гончарова в литературном контексте" (11) является итогом многолетней работы ученого и значительным этапом в гончарововедении; она знаменует собой новый подход к изучению Гончарова: путем "медленного чтения" проникнуть "вглубь" текста и одновременно восстановить контекстные связи. В центре внимания исследователя -преимущественно дороманное творчество писателя "Обыкновенная история" и частично "Обломов". Основополагающим для целого ряда оппозиций ("романтическое" - "природное" влияние, "человек -среда" и т.д.) становится философское противопоставление "пребывания" и "становления". "Эволюцией идеалиста" (так определяет М.В.Отрадин "Обыкновенную историю") объясняется изображение внутреннего, а не исторического времени в первом романе. Одной из важнейших целей исследования стало осмысление произведения через литературный контекст, отсюда -пристальное внимание к цитатности и ролевому поведению, что позволило установить многочисленные точки соприкосновения раннего творчества Гончарова с отечественной и зарубежной литературой. В главе "Сон Обломова" как художественное целое" отмечены следующие компоненты гончаровского художественного видения мира: сочетание поэзии и анализа как способ изображения и воссоздания двух типов сознания; использование смены ракурсов изображения и вариативность их сочетания, антропоморфизм в описании природы и ее влиянии на обломовцев, отсутствие оппозиции бытового и сентиментального, семейное начало как грань мировоззрения, мифологичность сознания и растворенность личности в общем, "втягивание" "круговой" жизни в направленное движение "случайностями". В соответствии с известным постулатом М.М.Бахтина обломовцы не являются романными героями, так как равны своей судьбе. По мнению ученого, Гончаров создал сочетание типа и идеала. Одним из стержневых мотивов "Обломова" Отрадин называет "тайну чужого существования", а сквозная проблема романа в его интерпретации звучит так: имеет ли смысл пространственное освоение мира? "Оригинальность и неповторимость" гончаровского стиля, по мысли ученого, объясняется "стилевой диффузией", когда герои совмещают в своей речи различные стилевые пласты (с образом Обломова, например, связано образное мышление и ирония авторской речи, ориентированной на героя, со Штольцем - рассудочная аллегория и риторическая образность), при этом ни одна из точек зрения не подается как абсолютно объективная (12).

В.И.Мельник остается верным гончаровской тематике на протяжении всей своей научной деятельности. Его монография "Реализм Гончарова"(13) посвящена таким проблемам, как быт и бытие ("социальное" и "нравственное") в реализме Гончарова "вечные образы" в художественном сознании писателя, соотношение современности и истории, роль античных мотивов и выполнена преимущественно на материале романа "Обломов". В.И.Мельник устанавливает ориентацию Гончарова на Гоголя (проблема соотношения "природы", "цивилизации" и руссоизма писателя в создании образа Обломова как "целостного человека"). Гончаровский принцип типизации В.И.Мельник определяет как сочетание синтеза и анализа и совмещения в художественном образе современности и истории. Исследователь сопоставляет образы Обломова и Райского с Гамлетом, героя-мечтателя - с ДонКихотом, справедливо отмечая благотворность таких ассоциаций, указанных самим писателем: "Историческая память.заложенная в гончаровские образы,. направляется у Гончарова не только вглубь исторической ретроспективы - на укрупнение и усиление основной доминанты изображаемого современного типа - но и "внутрь" - на создание сложного текучего характера (14). Мельник отмечает также, что "мотив, развиваемый Гончаровым, настолько объемен, что синтезирует разные стороны времени и характера" (15). Многочисленные античные мотивы (в плане влияния здесь отводится главная роль Винкельману), по мнению Мельника, выступают в функции возвышенного, облагораживающего действительность начала.

В монографии "Этический идеал Гончарова" (16) В.И.Мельник рассматривает специфику художественного мышления писателя, его творческие поиски идеального героя и борьбу с этикой позитивизма. Исследователь видит в Гончарове диалектика, предметом художественного внимания которого стало движение времени, связанное с идеей бесконечного прогресса, и движение к идеалу при осознании его недостижимости. Исследователь сопоставляет Гончарова с Пушкиным в контексте решения художественной задачи переплавки стилей (классицистского, сентиментального, романтического). Ученый классифицирует типы сознания, изображенные писателем, как мифологические, чувственные, "сердечные", религиозные, которые вытесняются прагматическими, рациональными, атеистическими. Главным смыслообразующим конфликтом в творчестве Гончарова Мельник считает конфликт "ума" и "сердца", в процессе исторического подхода к которому "романист вырабатывает целую систему смысловых оппозиций, отражающих реальное историческое воплощение этого конфликта" (17). С героем-романтиком, по мнению ученого, связана проблема утраты идеала, с героем-буржуа - двойственная авторская оценка. Вычленив для себя в позитивизме две тенденции: научного объяснения мира и замены религии, философии, чувства - знанием, наукой, разумом, - Гончаров, по мнению ученого, согласился с первой и не принял вторую, о чем свидетельствует прежде всего роман "Обрыв". Гончаров хорошо ориентировался в учении позитивизма, так как был цензором "Русского слова", которое популяризировало это учение в России. Позитивизм он принял в изложении Милля, тогда как Бокля не признал. В учении позитивистов о природе человека Гончаров не принял три взаимосвязанных принципа: вульгарное химикобиологическое понимание человеческой природы, отсутствие в позитивистсткой модели человека "свободы воли" и утилитаристское (по И.Бентаму) понимание добра и зла. В заключение Мельник формулирует основные положения оригинальной этической системы Гончарова:

- требование активного участия личности (нации) в общечеловеческом прогрессе (последний рассматривается как путь к идеалу);

- равновесие ума и сердца;

- реализация нравственных добродетелей как главная задача человека;

- категории общественной практики как главная основа гончаровской этики;

- обязанность человека отдать свой долг нации, нации -человечеству.

Истоки гончаровской этики Мельник находит в античности (мера, равновесие, симметрия, пропорции, эстетичность) и христианстве (любовь и долг).

Эстетика Гончарова практически не исследовалась в монографическом жанре: а лишь затрагивалась в работах и статьях А.П. Рыбасова, А. Лаврецкого, Н.И. Пруцкова (18), поэтому монография новосибирского ученого О. Г. Постнова "Эстетика Гончарова" (19) уже тематически является актуальным вкладом в гончарововедение. В ней последовательно и глубоко рассматривается система эстетических и философских взглядов писателя в соотнесенности с другими уровнями его творческого сознания, миросозерцания, а также — с результатами художественной практики. Для О.Г.Постнова Гончаров — особняком стоящий в русской литературе писатель, занимающий "срединное положение в литературном процессе", никогда не входивший в натуральную школу. Что же касается истоков — то здесь исследователь говорит об опосредованном (через Надеждина) влиянии Шеллинга (идея единства природы и духа), хотя есть и другие точки соприкосновения, например, со Стерном. В синтезе, 'соединении несходимого', во взаимопроникновении различных литературных стилей видит ученый основную творческую установку писателя. В основе эстетики Гончарова, с точки зрения О.Г.Постнова, лежат три компонента: художественный образ в его структурности, "определенный порядок расстановки действующих сил, то есть образов', и сюжет. Взаимодействие между главными (первичными, более крупными) образами и периферийными (вторичными) порождает их объемность, а также систему оппозиций, "составляющую как бы каркас всего романа" (20). Сюжет и образ соотносятся между собой как динамика и статика, а Гончаров тяготеет к последнему. Главной особенностью романиста как повествователя Постнов считает то, что "Гончаров создает ряд приемов, призванных передать движение при помощи статических форм' (21).Тип для Гончарова — это и общее, и частное, но главное — 'вечный образец" (связь с классицизмом) . "Тип" стал "героем" первых двух романов, "Обрыв' — роман "идеалов". Невоплотимость идеала, по мнению ученого, была тем тупиком, в который зашли Гоголь, Гончаров, Л. Толстой. "Этот тип кризиса, общий для трех писателей, связан в первую очередь с параллельным существованием в рамках одной культуры светского и религиозного ее вариантов. Общим в судьбе Н.В.Гоголя, И.А.Гончарова и Л.Н.Толстого является факт их религиозного обращения и дальнейшее стремление преодолеть рамки традиционной светской литературы путем подключения к иным, сакральным, культурным рядам. Во всех трех случаях этот переход " - сопровождался тяжелейшим психологическим кризисом, причем жертвами его становятся излюбленнейшие идеи и мировоззренческие позиции писателей. Так, Гончаров прежде всего меняет взгляды на цель и суть творчества" (22). Вышесказанное, нам кажется, можно отнести к Г оголю и Толстому, но не к Гончарову: нет фактов, свидетельствующих о его ' религиозном обращении", нет фактов его глубокой религиозности, наконец, "религиозный вариант культуры" -это и изучение святоотеческой литературы, и молитвенное времяпровождение, и религиозная окрашенность писем или публицистики, - ничего этого не было у Гончарова. Что 'Обрыв" -рефлексия творчества - спору нет. Но с мыслью о тождестве искусства, творчества и страсти в третьем романе согласиться трудно.

Анализируя реализм Гончарова 60-х годов, О.Г.Постнов указывает на такие его черты, как отказ от анализа, "то есть от последовательного объективного исследования образа" (23), затем предпочтение "идеала" "типу", наконец - признание недостаточности метода реализма, который, по его словам, выразился после Гоголя в "отрицательном направлении литературы" Пересмотр философско-эстетических взглядов привел писателя "к поиску априорических начал действительности и переходу на позиции религиозного мировоззрения" (24). На наш взгляд, поиск априорических начал действительности - результат разочарования в философии и идеологии и современной, и минувшей эпох. Усиление религиозного начала в творчестве - и типичная реакция национального менталитета в кризисные годы (а шестидесятые были таковыми), и следствие одиночества и немощности. В целом же книга Постнова отличается глубоким и тонким анализом художественной ткани гончаровских романов, цельностью и убедительностью позиции.

В объемном труде Е.А.Краснощековой "Иван Александрович Гончаров. Мир творчества" (25) прослеживается весь творческий путь писателя. "Обыкновенная история" рассматривается в широком контексте освоения Гончаровым предшествующего и современного ему литературно-эстетического опыта (Белинский, Бестужев-Марлинский, Грибоедов, мировое и русское Просвещение, Карамзин, Гоголь, Пушкин, натуральная школа, Гете), привлекается литературно-мировоззренческий опыт Герцена и Л.Толстого. Определяя "Обыкновенную историю" в ее связях с эстетикой и философией Просвещения как роман воспитания, Е.А.Краснощекова ставит акцент на особой роли времени: "Время как феномен (а не историческое и социальное) выходит на первый план и становится организующим компонентом развития главного характера и соответственно сюжета романа" (26). Представляется очень важной для понимания творчества Гончарова мысль о том, что "идеализм гончаровских героев окрашен в национальные тона", при этом трудно согласиться с утверждением, что "идеализм" Александра заменен на инфантилизм барчонка: они сочетаются в нем, а "ярлык" "барчонок" огрубляет и упрощает образ. Связав творчество Гончарова с мыслью Просвещения об определяющей роли опыта и времени в судьбе человека, Е.А.Краснощекова выявляет в "Путевых очерках путешествия на фрегате *Паллада" важнейшие положения гончаровской историософии. Это, во-первых, восприятие "Земли-вселенной" в возрастных координатах. Концепция Земли-вселенной выглядит как смена фаз: "Сон и Пробуждение, Прогресс, ("мыслимый Гончаровым в духовно-нравственных категориях") и Цивилизация. Это представление, подчеркивает исследователь, является вторичным от гончаровской концепции человека: во "Фрегате "Паллада" развивается излюбленная гончаровская мысль о драматической антиномии в человеческой жизни двух ее неразделимых половин: "практической ("прозаической") и идеальной ("романтической") и превалировании той или иной из них в качестве нормы в конкретные возрастные периоды (выделено нами - Н.Г.) как человека, так и нации. Все остальные, в том числе и полемические мотивы, являются производными от этой идеи" (27). Думается, все несколько сложнее. С одной стороны, сопоставление исторических этапов развития наций с возрастными особенностями предпринималось в историософских трудах (28). С другой - если бы практическое и идеальное начало были только возрастными категориями, то в силу объективности этих категорий определяющее значение имело бы время, и выведенная исследовательницей формула эволюции представляла бы постепенное вытеснение идеального начала практическим, поэзии - прозой как на уровне отдельного человека, так и целых народов. Конечно, никто не отрицает психологических возрастных особенностей: наивность и непосредственность связаны с детством, идеализм и мечтательность — с юностью, прагматизм и знание жизни - со зрелостью, мудрость и уравновешенность - с пожилым возрастом, но тем не менее ни у Гончарова, ни в действительности возраст не представляется определяющим характер. Герои Гончарова не укладываются в эту стадиальность (то есть Петр Иваныч Адуев не ассоциируется с Прогрессом, "мыслимым Гончаровым в духовно-нравственных категориях", Штольц с детства рационален и прагматичен, Обломов до самой смерти предпочитает видеть в жизни ее поэтические стороны, наконец, Вера и Марфинька, Райский, Тушин и Волохов, бабушка и

Тит Никоныч — ровесники.). То есть, практическое и идеальное начала не являются у Гончарова возрастными, что подтверждается как его романным творчеством, так и публицистикой и письмами. С глобальной точки зрения (нации, страны, Земли-Вселенной), несмотря на употребление писателем метафоры "возраст", остаются те же деятельностный и созерцательный образы жизни. Другими словами, Ликейские острова (Сон) и Англия (Пробуждение? Прогресс?) в целом не соотносятся как звенья единой эволюционной цепи (отсутствует тот самый духовно-нравственный компонент), ведь, как подчеркивает сама Е.А.Краснощекова, Гончаров "называет жизнь дикарей грязной, дикой, но и Англию он тоже отрицает как идеальный вариант: " английской организованности предпочитает азиатскую грязь" (29). Под углом зрения возрастных категорий анализирует Е.А.Краснощекова и национальную ментальность (как тип сознания и поведения в трех возрастных проекциях), находя при этом общее в позиции Гончарова и Чаадаева. Связывая с образом России Фадеева и "Фадеевых" (номинирование исследовательницы),

Е.А.Краснощекова выделяет как главное: равнодушие к миру, стремление к долгу, растворение в коллективе. Е.А.Краснощекова отмечает теснейшую связь "Фрегата '"Паллада" со вторым романом Гончарова: " Всевозрастающий по мере литературного путешествия интерес к общечеловеческим аспектам национальной ментальности стал превалирующим в "Обломове". И там же читаем: "Диагноз" возрастного состояния русской нации ("Мы растем, но не созреваем"), что был поставлен во "Фрегате "Паллада", помог Гончарову прийти к понятию "обломовщина", в котором заключено глубокое историко- философское и психологическое обобщение" (30). Первую часть "Обломова'" Краснощекова тесно связывает с гоголевскими традициями, а в целом произведение рассматривается под углом проблемы воспитания (которая "становится жанрообразующим фактором, хотя и не единственным") и испытания (в связи с бахтинской теорией жанра). Подчеркивая, что "Детство Илюши" является центральным звеном романной судьбы героя, Краснощекова приходит к выводу, что этот этюд ".расширяется до социопсихологического исследования истоков особого пути русского менталитета"', в соответствии с чем "подмена действительности вымыслом (шире— утопичность сознания) видится коренной чертой русской ментальности" (31). Подобное представление о национальном русском сознании представляется гипертрофией одной из составляющих характера, причем далеко не основной и будет оспорено в диссертации. "Обломовские"' мотивы находит исследовательница у героев Тургенева (Лаврецкий) и Достоевского (князь Мышкин). В Штольце, по мнению Е.А.Краснощековой, Гончаров стремился воплотить, прежде всего, "полноту духовного мира человека, целостного при всем многообразии его духовных проявлений " Думается, в основе замысла образа Штольца мешала прежде всего идея труда, преобразующей деятельности, жизненной активности, много -равновесия "ума" и "сердца". В оценке "Обрыва" Е.А.Краснощекова солидарна с зарубежными славистами (в частности, с немецкими и американскими), которые обычно противопоставляют третий роман двум другим: "Надо признать, что последний роман Гончарова рядом с "Обломовым" проигрывает и в завершенности постройки, и в цельности главного характера, и в стилистической выверенности. В "Обрыве"' все чрезмерно, ассиметрично, все контрастно просветительскому идеалу соразмерности-порядка". И далее там же: "Если "Обломов" являет собой итог развития русского романа (от 40-х годов к 60-м), то в "Обрыве'" очевидно стремление зрелого писателя выйти на неизведанные художественные рубежи. По мнению американских авторов, поэтика последнего романа Гончарова может быть больше соотнесена с приметами романистики 20-го века, чем 19-го. Действительно, прием "романа в романе", а также акцент на "неуловимости" и изменчивости главного характера, сложный контрапункт в развитии этих и других персонажей, повышенное внимание к символическим мотивам, использование "потока сознания" (внутренние монологи Райского) поддерживают вышесказанную мысль." (32) Скорее всего, специфика "Обрыва" объясняется не "стремлением писателя выйти на неизведанные художественные рубежи", а особой сложностью историко-литературного процесса в бурных 60-х и отражением этого, в силу обычной для Гончарова ориентации на действительность, в "Обрыве". Последний роман Гончарова рассматривается исследовательницей в многочисленных связях с образами и мотивами мировой культуры,

Мираж — в этом слове Е.А.Краснощекова видит ключевую метафору романного мира Гончарова. В "Обыкновенной истории" — это книжные образцы, в "Обломове" - идиллия-утопия, в "Обрыве" — это видимость (идеи, занятия, отношения):" Вослед гоголевскому ходу мысли (от судьбы Тентетникова к судьбе всех русских) у Гончарова метафора "мираж" прилагается к феномену существования не только одного индивидуума, но и целого народа." И далее: " Тень обломовщины как синонима затянувшгося несовершеннолетия нации, не познавшей просвещенной свободы, проступает в рассуждениях очередного гончаровского героя" (33). Такая точка зрения представляется односторонней. Во-первых, мираж не является ключевым мотивом трилогии (а таковые, проходящие через все романы, есть). Во- вторых, "тень обломовщины" не определяет сущности национального мира в третьем романе. Бесспорно, все романы Гончарова, и "Обломов" в особенности, связаны с проблемой русского сознания. Но это объемное и сложное понятие настолько не поддается всестороннему учитыванию и выявлению проявлений, что каждый из героев Гончарова выражает лишь часть этого менталитета на определенной ступени исторического развития России. Тайну русского характера пытались разгадать Гоголь и Достоевский, П.Толстой и Лесков, Лосский и Бердяев, Флоренский и Флоровский — и каждому из них удалось высветить одну или несколько граней,-как и Гончарову. В монографии Е.А.Краснощековой учтены практически все концепции русского классического и современного гончарововедения, а также исследования немецких, английских, американских славистов.

В последние годы появился ряд значимых для дальнейшего развития гончарововедения статей о творчестве писателя. Работа Т.И. Орнатской ""Обломок" ли Илья Ильич Обломов?" (34) носит полемический характер по отношению к публикации Тиргена (35). Немецкий славист, отталкиваясь от мифологемы "обломок", связал смысл образа Обломова с разложением и распадом и объяснил гончаровский замысел следованием шиллеровскому описанию человеческих типов. Т.И. Орнатская убедительно доказала, что герой Гончарова - "коренной русский тип, объясняющий многие стороны прежде всего русского общественного развития", "и если в своих типологических очертаниях местами он совпадает с типом, обрисованным Шиллером, то это говорит лишь о глубокой художественной зоркости Гончарова, сумевшего отлить образ своего героя в столь совершенные формы, которые позволяют узнать в нем один из "вечных" типов мировой литературы" (36). В трактовке Ю.В. Лебедева последний роман Гончарова — "христианская мистерия оправдания добра", из чего, по мнению исследователя, вытекает символический характер реализма писателя и "диаметральная противоположность движению передовой русской общественной мысли (утратившей религиозный фундамент) и художественной мысли Гончарова" (37). Но ведь Гончаров был не одинок в оппозиции к "передовой русской общественной мысли", — то же можно сказать и о Фете, Л.Толстом, Достоевском, Островском, Лескове. В статье Ю.В.Лебедева много ценных наблюдений над системой образов романа, хотя не обошлось и без явных натяжек: " прыжки Райского по горбам и впадинам оврага - это и самонадеянные попытки современного человека жить по своим законам, пренебрегая моральными запретами, отдаваясь греховным помыслам и страстям" (38). В.Н.Криволапое в статье "Вспомним о Шольце",- (39) обосновывает взгляд на Штольца как на проводника протестантской этики и практики.

В зарубежном литературоведении XX века наиболее плодотворными в обращении к творчеству И.А. Гончарова следует назвать 70-е годы, отмеченные появлением целого ряда исследований. Американский славист Мильтон Эре в монографии "Обломов и его создатель. Жизнь и творчество Ивана Гончарова" (40) поставил перед собой задачу "нешаблонной" интерпретации романов писателя. Отказав "Обыкновенной истории" и "Обрыву" в художественных достоинствах и посвятив им соответственно 27 и 30 страниц из 295, М. Эре сосредоточил внимание на "великом" романе "Обломов" и личности его автора. В работе есть как бесспорные наблюдения (например, мотивы угасания, остановившегося времени, сна-смерти и т.д.), так и необоснованные выводы в фрейдистском духе (так, жалобы Гончарова на петербургскую погоду и тоску по солнцу и теплу М. Эре связывает с ранней смертью отца, который, по Фрейду, символизирует солнце). Эре пишет об эскапизме писателя и его героев. У.М. Лофф (Мюнхен), исследуя образность в романах Гончарова на базе структурного метода, пришел к выводу о символистской основе творчества писателя (41).

М. Руссель (Мюнхен) исследует процесс типизации у Гончарова с учетом общественно-исторического контекста и высказываний самого писателя, в частности (42).

В монографии западногерманского слависта Й.Т. Бэра "Шопенгауэр и русская литература конца 19 - начала 20 вв. (43) в разделе, посвященном Гончарову, делается попытка доказать, что в романах "Обломов" и "Обрыв" утверждается мысль о бессмысленности бытия (как позиция и писателя, и его героев). Искусственность и необоснованность такого взгляда доказана в статье Г.И. Родиной "Романы И.А. Гончарова в восприятии слависта Й.Т.Бэра" (44).

За рубежом из романов Гончарова наиболее известен "Обломов", ему же уделяется наибольшее внимание исследователей.Современные (80-е - 90-е годы) подходы к роману американских ученых представлены в сборнике статей, вышедшем в 1998 году в Evaston Illinois (45)

Составитель издания Г. Димент (46) видит в "Обломове" антитезу роману воспитания, а в Гончарове - предвозвестника концепции Нормана Фрая, согласно которой в основе произведения лежит литературный миф и архетипы. (Собственно говоря, на связь между Гончаровым и Фраем впервые указал М. Ehre). В такой интерпретации времена года в романе приобретают литературно-жанровые признаки: весна - комедия, лето - романтическое приключение, осень - трагедия. Образ повествователя характеризуется, по мнению Г. Димент, нейтральностью позиции и лаконизмом, кажущимся иллюзорным всеведением, морализаторскими тенденциями и двойственностью суждений. Штольц рассматривается автором статьи как персонификация евразийского идеала Чаадаева. Исследовательница убеждена, что эпос повседневной жизни в романе Гончарова фактически намного ближе по своей тональности к Д. Джойсу, чем к кому-либо из современников писателя (46).

Симптоматичной является статья молодого исследователя Д. Гивенса "Чрево могилы и материнская любовь", отражающая фрейдистские и экзистенционалистские тенденции (47). Ее основные положения сводятся к следующим. Для героя главное в жизни мать, ее ипостаси ищет он и в Ольге, и в Агафье Матвеевне. Акцентируемая деталь - ветка сирени - проявляет Эдипов комплекс Обломова. Пейзаж в Обломовке замкнут, как материнское чрево, а овраг становится символом смерти (последнее ранее было отмечено М. Эре). Движение в романе трактуется в целом как путь к могиле.

К. Креймер в статье "Ложные тождества и подходящие пары в "Обломове"" (48) высказывает мысль о том, что роман построен на предпосылках Гончарова о неравенстве полов и подчинительной роли женщины. Он утверждает, что на сюжетном уровне доказывается объективная ненужность Ольги Обломову.

Отталкиваясь от бахтинских традиций, Р. Лебланк в образах, связанных с едой, ищет знаки социальной реальности. Статья называется: "Потребительская страсть Обломова: еда, питье и стремление к единству" (49). Гастрономическая терминология послужила для автора основанием к делению героев на славянофилов и западников, а образ Агафьи Матвеевны соотнесен с Девой Марией.

В статье Д.Холгрейна "Проблема героя" (50) высказывается предположение, что второй роман Гончарова - вклад писателя в поиск русской литературой героя времени, в качестве которого выступает женщина.

Как видим, в современном американском литературоведении в подходах к творчеству И.А. Гончарова преобладают фрейдистские, экзистенциалистские, феминистские и структуральные тенденции.

Итак, современное отечественное и в определенной степени зарубежное гончарововедение отличается интенсивностью исследования творчества писателя, разнообразием подходов и концепций при отсутствии споров и дискуссий (исключение — замечательная статья Т. И. Орнатской в защиту Обломова).

С учетом вышеприведенного краткого обзора очевидно, что актуальным и перспективным будет подход к творчеству писателя как к целостному явлению, как к динамическому художественному единству. Это позволит, с одной стороны, обобщить, углубить и развить достижения гончарововедения, с другой - исследовать те аспекты, которые пока остаются вне поля зрения ученых. Этими доводами обусловлен выбор темы: "Художественная система романов И.А.Гончарова".

Художественная система понимается как органическое единство содержательно-формальных (идейно-эстетических) свойств, обеспечивающих ее целостность, структурность, взаимосвязанность со средой, иерархичность и предполагающей множественность описаний ее признаков. В качестве базовых приняты эти и другие положения, изложенные в коллективном труде "Система "литература" и методы ее изучения" (51). Исходя из признания системности художественного произведения (52), можно распространить понятие системы на произведения, составляющие некое единство. Что дает возможность считать таковым основной массив художественного наследия Гончарова?

Прежде всего точка зрения самого автора. Изначально, на дотекстовом уровне, "Обыкновенная история", "Обломов" и "Обрыв" не объединены единым авторским замыслом, что, учитывая жанр, и естественно. Тем не менее работа над первым романом и создание планов и "программ" второго и третьего осуществлялись почти параллельно (1846 - 1849 г.г.) В статье "Лучше поздно, чем никогда" Гончаров писал: ".вижу не три романа, а один. Все они связаны между собою одною общею нитью, одною последовательною идеею - перехода о одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой - и отражением их явлений в моих изображениях, портретах, сценах, мелких явлениях". И там же: "Я сам не могу смотреть на свои романы иначе, как в их последовательной связи" (8, 107, 123).* Писатель называл "Обыкновенную историю" "первою галереею, служащею преддверием к следующим двум галереям или периодам русской жизни, уже тесно связанным между собою, то есть к "Обломову" и "Обрыву", или к "Сну" и "Пробуждению" (8, 111). Этот же взгляд на романы как на единое целое неоднократно высказывал Гончаров и в своих письмах. Термин "трилогия" спонтанно употребляется такими крупными исследователями, как Г.А.Цейтлин, Н.И.Пруцков, В.А.Недзвецкий, В.И.Мельник.

Каким признакам системности отвечает гончаровская трилогия? Практически всем. Принцип целостности обусловлен: Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Гончаров И.А. Собрание сочинений в 8 т. М., 1977-1980. Т.8. С. 107, 123. взглядом Гончарова на свои романы как на единое целое и термином "трилогия" в работах крупнейших ученых; - методом типизации; - сквозными типами, проходящими через все произведения (условно - "идеалист" и "практический деятель"); -несовпадением смыслов части и целого (например, нетождественность авторской позиции в трилогии, в отдельном романе или в одном из фрагментов); - зависимостью элемента от места в системе (например, халат Обломова приобретает статус символа, а тулуп дворника остается единичной деталью; в таком же соотношении находятся и портретные или костюмные детали и т.д.). Принцип структурности задан, во-первых, авторской мыслью о связи трех исторических эпох, изображенных в романах, во-вторых, преемственностью и развитием сквозных образов и элементов поэтики. Обоснованием иерархичности может является двойное прочтение каждого произведения: и как отдельного, и в контексте всей трилогии, - тогда взаимные проекции становятся вариантами романных судеб, а каждый из образов в "подсветке" "аналогичного" приобретает большую индивидуальность и полноту. Признаком иерархичности является также свойство любого элемента быть и частью целого, и целым по отношению к меньшему (например, мотив является частью художественного образа и одновременно может . рассматриваться как производное взаимодействия нескольких составляющих - деталей, сюжетных ходов, речевой характеристики и т.д.).

Специфика данной работы заключается в первоочередном внимании к системообразующим факторам романного мира Гончарова. В содержательном плане (а его, вслед за Г.Н. Поспеловым (53) считаем основным в специфике произведения искусства) мы относим к ним идейно-смысловые центры.

Разумеется, они будут главными в любой художественной системе в литературе реализма, но их сущность (а следовательно и сущность художественной системы, в которую они входят) будет определяться их концепцией и соотношением друг с другом.

В романах И.А.Гончарова идейно-смысловые центры складываются в панораму русской жизни 1830-1840 гг. 19 века (54).

В плане поэтики системообразующий фактор мы видим прежде всего в композиционно-стилевых особенностях и пространственно-временной организации.

В соответствии с этим формулируются цели диссертационной работы: исследование идейно-смысловых центров и композиционно-стилевых особенностей трилогии И.А.Гончарова в системном аспекте.

Конкретизация этих целей предполагает решение следующих задач:

- уточнение философско-религиозных аспектов мировоззрения Гончарова;

- сравнительно-типологический анализ образов-характеров в их национальном, общечеловеческом и конкретно-историческом содержании;

- исследование идейно-эстетической сущности образов окружающей среды (быт, дом, усадьба, природа);

- анализ специфики пространственно-временной и ритмической организации повествования;

- исследование основного стилеобразующего фактора -композиционного приема "точка зрения";

- выявление способов и средств выражения авторского начала;

- характеристика организации речевой сферы персонажей.

Все перечисленные объекты исследования будут рассмотрены в контексте эволюции художественной системы Гончарова. Подходы к романам Гончарова как к системе предпринимались в работах Г.А.Цейтлина, Н.И.Пруцкова, В.А.Недзвецкого, но не в качестве основополагающих. В монографии Г.А.Цейтлина (55) прослеживается весь творческий путь писателя в историко-литературном плане. В системном аспекте романы писателя рассматриваются в главах "Художественный метод" и "Образ и приемы его типизации". Наиболее характерными чертами творческого метода Гончарова исследователь называет: ориентацию на устоявшееся, отсутствие тенденциозности (не тождественное индифферентизму), "эпически спокойное изображение жизни", безоценочность изображенного, автобиографический элемент. В качестве составных частей художественного образа ученый особо выделяет портрет, психологизм, возведение частного к общему, повторяемость. Монография Г.А.Цейтлина - одно из самых глубоких и объективных исследований творчества Гончарова, хотя в ней много суждений, являющихся данью времени, опровержение которых сегодня представляется некорректным (например: "Гончарова следует признать .безусловно критическим изобразителем нравов русской буржуазии" или издержки идеологического характера). В замечательной монографии Н.И.Пруцкова "Художественное мастерство Гончарова-романиста" (56) на основании исследования каждого из романов сделана предпринята попытка систематизировать особенности художественного мышления писателя, типичные для всей трилогии. В качестве таковых выделены: "ровная доля внимания ко всем мелочам и подробностям", единство "мелочей" и "субстанционального", единство и равновесие анализа и синтеза (57). Именно Н.И.Пруцков поставил проблему исследования романов Гончарова как целостности: "Идеологическое единство всей гончаровской "трилогии" бесспорно. Оно определяется осознаваемой автором законченностью воспроизведения в ней типа русской жизни. Поэтому и анализ отдельных романов Гончарова необходимо вести в рамках целого, с учетом всей концепции его "трилогии" (58). В качестве системообразующих элементов поэтики (не пользуясь этим термином) Н.И.Пруцков называет "опорные точки повествования" и приемы "обыгрывания" деталей, а также прием сведения частного к общему. Традиции Г.А.Цейтлина и Н.И.Пруцкова были продолжены В.А.Недзвецким, который рассмотрел в аспекте системности жанровые особенности романов Гончарова и основные способы и средства типизации (59). Частично исследованы системные признаки трилогии В.И.Мельником (60) (в плане выявления этического идеала писателя) и О.Г.Постновым (61) (эстетика Гончарова). Наконец, в монографии Е.А.Краснощековой (62) осуществлен подход к трилогии как к системе, стержнем которой является проблема воспитания.

С учетом этих работ и состояния современного гочарововедения в целом научная новизна диссертации определяется следующим: впервые исследованы такие системообразующие композиционно-стилевые категории, как план изображения ("точка зрения"), речевая сфера персонажей, ритмическая организация трилогии, отдельные формы проявления авторского начала (субъектно-объектная и авторизация), а также -как следствие эволюции художественной системы Гончарова -элементы барокко в "Обрыве". Далее. С учетом главы о художественном пространстве романа "Обломов" в диссертации

Е.М.Таборисской (63), статьи Микаэлы Бениг о пространстве "Сна Обломова" (64), характеристики категории времени во втором романе Гончарова Д.С.Лихачевым в его "Поэтике древнерусской литературы" (65) в диссертации проанализирована пространственно-временная организация системного единства романов Гончарова. В работе получило значительно развитие и углубление развитие обращение к теме Дома, впервые предпринятое в диссертации С.Г.Шепель "Гончаров и Пушкин. К проблеме литературной преемственности" (66). Расширено и углублено исследование сферы быта, начатое С.В.Шешуновой (67) и Т.Б.Зайцевой (68). Специфика анализа характерологии Гончарова состоит в ее типологизации и первоочередном внимании к национальному своеобразию.

Выбор методологии основан на стремлении к соответствию "инструментария" объекту исследования, другими словами, к пушкинскому требованию судить писателя по законам, им самим над собой признаваемым. Это сразу порождает ряд проблем. Главная из них — проблема субъектно- объектных отношений. Однозначно она не решается. Результаты описания той или иной системы зависят от позиции исследователя по отношению к этой системе, а также от его собственной системы координат. Существующие подходы к художественному тексту, с одной стороны, являются историческими этапами науки о литературе, с другой — в своей совокупности позволяют прочесть текст как бы в нескольких измерениях. Ограничиваясь одним из них и соблюдая чистоту и строгость научного метода, мы тем самым ограничиваем диапазон исследования каким-либо одним углом зрения, проблемой. Используя несколько — рискуем утратить целостность анализа. Далее. В методологии современной науки существуют две установки: на точность анализа (наиболее характерно для различных течений структурализма) и на максимальное проникновение исследователя в замысел автора (корни— в классической немецкой эстетике). Эти установки не противоречат одна другой, но и не совпадают, и не пересекаются, они как бы параллельны.

В перечисленных оппозициях содержится не только негативное, но и позитивное начало, связанное с категорией единства противоположностей во многих философских системах.

В современном литературоведении интенсивно осуществляется перенос категориальных понятий из других сфер мышления. Это — результат ориентации гуманитарных изысканий на точные (60-80-е годы) и естественные (80-90-е годы) науки. Кроме того, наблюдается интенсивный процесс сближения литературоведческих дисциплин с лингвистикой, эстетикой, философией, психологией, культурологией.

Следует заметить, что, говоря о современной методологии науки о литературе, мы не касаемся самого последнего (по времени) ее этапа —постструктуралистского и деконтруктивистского. Во-первых, эти направления почти не представлены в отечественной практике, во-вторых, и это главное, они ориентированы на литературу постмодернизма, коренным образом отличающуюся от классической (децентрация, интертекст, власть языковой стихии и проч., проч., проч.).

С учетом всего вышесказанного, а также темы, целей и задач диссертации, методологической основой исследования станет сравнительно-типологический метод, элементы системного, герменевтического и отечественного структурного анализа. В качестве базовых работ и концепций следует назвать труды

A.Ф.Лосева, Д.С.Лихачева, Г.Н.Поспелова, И.Г.Неупокоевой, Ю.М.Лотмана, в гончарововедении - Г.А.Цейтлина, Н.И.Пруцкова,

B.А.Недзвецкого, Л.С.Гейро, М.В.Отрадина, В.И.Мельника, О.Г Постнова, Т.И.Орнатской.

Работа состоит из введения, двух частей и заключения. В пяти главах первой части рассматривается содержательный план художественной сисемы романов Гончарова в ее основных доминантах (идейно-смысловые центры). Во второй части исследуется план формы: системообразующие композиционно-стилевые категории.

Примечания

1. Краеугольный камень в исследование творчества Гончарова заложил В.Г. Белинский. В статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года" он определил общественный смысл "Обыкновенной истории" как "страшный удар" по "консервативному романтизму" и дал блестящий анализ образа Александра Адуева, его общественной несостоятельности. Петра Ивановича Адуева критик воспринял как живое лицо, а не отвлеченную идею, приветствовал его деловое качество, избежал односторонности оценки, резюмировав: "Видно, человеку нужно еще что-нибудь, кроме здравого смысла. Видно, на границах-то крайностей больше всего и стережет нас судьба" (Белинский В.Г. Собр.соч. в 9 т. Т.8. М., 1982.

C.396.). Белинский подчеркивал, что Гончаров - прежде всего художник, что в его таланте "поэзия - агент первый и единственный.", чем критик был несколько разочарован: "художник - и больше ничего" - этого было мало для Белинского той поры. "У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю; он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона", - эти слова звучали как упрек (там же). Роман "Обломов" сразу же стал предметом споров, в которых выделялись два подхода. H.A. Добролюбов в статье "Что такое обломовщина?" рассмотрел роман с позиций "реальной критики". Как явствует из заглавия, акцент был поставлен на явлении, а не на характере. Вскрыв социально-исторические корни обломовщины и ее сущность, Добролюбов спроецировал результаты анализа на главного героя. При таком подходе в фокусе оказались прежде всего такие черты, как праздность, косность, духовный застой, барство. Добролюбов дал очень высокую оценку роману и удивительно точно охарактеризовал особенности творческой манеры писателя: "умение схватить точный образ предмета", "большую отчетливость в очертании даже мелочных подробностей", "равную долю внимания ко всем частностям рассказа" и т.д. (Добролюбов H.A. Что такое обломовщина? И.А.Гончаров в русской критике. М., 1958. С. 56). Совершенно другой подход содержала рецензия A.B. Дружинина (Дружинин A.B. "Обломов", роман Гончарова. // Библиотека для чтения. СПб., 1859, № 12). В ней говорилось о двух Обломовых: неряшливом, неповоротливом, ленивом - и "добром, милом, светлом". Второй заслонял первого, и вывод звучал как утверждение "самостоятельной и чистой натуры героя", его мягкости, доброты, его связи с национальными устоями. Фламандство писателя критик увидел во внимательном и любовном отношении к мелочам жизни, в поэтизации быта. Некоторые положения Дружинина (о поэтичности характера Обломова и его связи с национальными основами) развил Ап. Григорьев, чрезвычайно высоко оценивший роман.

Сочувственным отношением к Обломову проникнута рецензия Д.И. Писарева (1859 г.). Критик отмечал ум, честность, душевную привлекательность Обломова, подчеркивая, что апатия парализует действия, но не чувства этого характера. Штольца Писарев похвалил как результат гармонического развития, даже увидел в нем тип будущего. Через два года, уже будучи сотрудником "Русского слова", Писарев ревизовал свою оценку и творчества Гончарова в целом, и образа Обломова в частности. Последний стал для него повторением лишних людей и мертвой аллегорией. В Штольце Писарев увидел "неестественность" и "искусно выточенную марионетку".

2. Народническая критика 60-х годов не уделила "Обломову" особого внимания: ее "отвлек" "Обрыв", который был воспринят в контексте антинигилистического романа. И.Н. Шелгунов в статье "Талантливая бесталанность" и A.M. Скабичевский в "Старой правде" односторонне трактовали образы "Обрыва": на Райского сыпались упреки за праздность, общественную пассивность, в Вере увидели непоследовательность и жизненную неубедительность, в Марке - тенденцию, Марфенька была отвергнута как консервативный характер. Впоследствии социологический подход к творчеству Гончарова был продолжен в работах Переверзева В.Ф. и Пиксанова Н.К. (Переверзев В.Ф. К вопросу о социальном генезисе творчества Гончарова // Печать и революция. — Пг., 1923, №1-2. Пиксанов Н.К. Роман Гончарова "Обрыв" в свете социальной истории. Я, 1968).

Далее Гончаров попадает в поле зрения критики на рубеже веков (Ю. Айхенвальд, И. Анненский, Е. Ляцкий, Д. Мережковский). Был снят вопрос об односторонней оценке Обломова. В целом представители субъективно-психологической и символистской критики выразили сочувственное отношение к нему и негативное - к Штольцу. В художественном мастерстве писателя подчеркивались прежде всего объективность повествования, гармония чувства и мысли, глубокий и тонкий психологизм.

3. Как объективного художника, творящего бесстрастно и бессознательно, понимали его, вслед за Белинским, Добролюбов и Дружинин, ранний (с позиций идеалистической эстетики) Писарев, Н.В. Шелгунов, М. Протопопов, И. Анненский, Д.С. Мережковский, С.А. Венгеров и даже Е.А. Ляцкий. Упрекам Гончарова в тенденциозности положил начало A.A. Григорьев ("сухой догматизм", "развитие наперед заданной темы" "Обыкновенной истории" и "Обломова"), далее эта линия была продолжена народнической критикой (в отношении к образу Волохова преимущественно), Ю. Айхенвальдом, Ивановым-Разумником. "Субъективным писателем" называл Гончарова Д.Н.Овсянико-Куликовский, посвятивший "Обломову" две главы в "Истории русской интеллигенции" (правда, субъективность он понимал как воспроизведение типов и характеров, близких автору, то есть родственных натур).

4. .Бак Д.П. Иван Гончаров в современных исследованиях. // Новое литературное обозрение. М., 1996, №17.

5. Недзвецкий В.А.Гончаров - романист и художник-М., 1992. Недзвецкий В.А. Романы И.А.Гончарова М., 1996. Недзвецкий В.А. Русский социально-универсальный роман 19 века. М., 1997.

6. Недзвецкий В.А.Гончаров - романист и художник. М., 1992. С. 48

7. Недзвецкий В.А. Там же. С. 150.

8. Недзвецкий В.А. Русский социально- универсальный роман 19 века. М., 1997. С. 176

9. . Гейро Л.С. Роман И.А.Гончарова "Обломов" // Гончаров И.А. Обломов. Л., 1987.

10. \1 . Ляпушкина Е.И. Жанр идиллии в литературе 19 века и роман И.А.Гончарова "Обломов" Л., 1997.

11. Отрадин М.В. Проза И. А.Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994.

12. Отрадин М.В. Указ. работа. С.144.

13. Мельник В.И. Реализм Гончарова. Владивосток, 1985. л

Мельник В.И. Этический идеал Гончарова Киев, 1991.

14. Мельник В.И. Указ. работа. С. 69.

15. Мельник В.И. Указ. работа. С. 70.

16. Мельник В.И. Этический идеал Гончарова. Киев, 1991

17. Мельник В.И. Указ. работа. С. 121.

18. Рыбасов А.П. И.А.Гончаров. М., 1957. Лаврецкий А. Литературно-эстетические идеи Гончарова // Литературный критик. М., 1940, № 5,6. Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. М., Л., 1962.

19. Постнов О.Г. Эстетика Гончарова. Новосибирск, 1997.

20. Постнов О.Г. Указ. работа. С. 113.

21. Постнов О.Г. Указ, раб^.116.

22. Постнов О.Г. Указ. работа. С.182.

23. Постнов О.Г. Там же.

24. Постнов О.Г. Указ. работа. С.218.

25. Краснощекова Е.А. Иван Александрович Гончаров. Мир творчества. Л., 1997.

26. Краснощекова Е.А. Указ. работа. С.58.

27. Краснощекова Е.А. Там же. С. 70.

28. Краснощекова Е.А. Там же. С. 137

29. Краснощекова Е.А. Там же. С.224.

30. Краснощекова Е.А. Там же. С. 267.

31. Краснощекова Е.А. там же. С. 358.

32. Краснощекова Е.А. Там же. С. 358.

33. Краснощекова Е.А. Там же. С. 440.

34. Орнатская Т.И. "Обломок" ли Илья Ильич Обломов? // Русская литература. 1991, №4.

35. Тирген П. Обломов как человек-обломок (к постановке проблемы "Гончаров и Шиллер") Русская литература, 1990, №3.

36. Орнатская Т.И. Указ. работа. С. 230.

37. Лебедев Ю.В. Художественный мир Гончарова.// Гончаров И.А. Обрыв. М., 1996,

38. Лебедев Ю.В. Указ. работа. С. 19.

39. Криволапое В.Н. Вспомним о Штольце^титература, 1997, №3.

40. Ehre M. Oblomov and his Creator (the Life and Art of Ivan Goncharov). Princeton, 1973.

41. Lohff U.M. Die Bildichkeit in den Romanen I.A.Gontarovs. Munchen, 1972.

42. Russej M. Untersuchumgen zur Theorie und Practic der I.A.Gontarov/Munchen, 1978

43. Baer J.T. Schopinhauer und russinhe literatur spaten 19 - fruker 20/ Munchen, 1980.

44. Родина Г.И. Романы И.А.Гончарова в восприятии слависта Й.Т. Бэра.// Классика и современный литературный процесс. Орск, 1994.

45. Goncharov's Oblomov: a critical companion. Evanston, Illinois, 1998.

46. G. Diment. The Precocious Talent jf Ivan Goncharov Goncharov's Oblomov: a critical companion. Evanston, Illinois, 1998.

47. Givens John. Wombs, Tombs and Mother Love. A Freidian Couples in "Oblomov" // Goncharov's Oblomov: a critical companion. - Evanston, Illinois, 1998.

48. Kramer K.D. Mistaken Idintities and Compatible Couples in "Oblomov" II Goncharov's Oblomov: a critical companion. Evanston, Illinois, 1998.

49. Leblank R. Oblomov's Consuming Passion: Food, Eating and the Search for comminion // Goncharov's Oblomov: a critical companion.

Evanston, Illinois, 1998.

50. Holugrain B. Questions of Heroism in Goncharov's "Oblomov" // Goncharov's Oblomov: a critical companion. Evanston, Illinois, 1998.

51. Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Система "литература" и методы ее изучения. - Нижний Новгород, 1998.

52. "Произведения, обладающие высоким уровнем творческого совершенства, конечно, всегда являются системами. При научном изучении всегда надо подходить к пониманию всей целостности таких систем" (Поспелов Г.Н. Теория литературы. М., 1978. С. 138).

Эту же мысль развивает и Л.В.Чернец: "Мир произведения представляет собой систему, так или иначе соотносимую с миром реальнымб в него входят люди, в их внешних и внутренних (психологических) особенностях, события, природа (живая и неживая), вещи, созданные человеком, в нем есть время и пространство" (Чернец Л.В. Мир литературного произведения, литература в социокультурном аспекте. М., 1997. С. 32-33).

53. Н.Г.Поспелов отмечал, что " художественное осмысление имеет своим предметом человеческие характеры как воплощение в определенных индивидуальностях общественной сущности жизни". (Поспелов Н.Г. Указ. работа. С. 141).

54. "Содержательная" сфера произведения или художественной системы писателя по-разному именуется в современных исследованиях. В философии, психологии, культурологии, лингвистике она чаще всего обозначена как "картина мира" (труды В.С.Степина, М.Хайдеггера, А.Н.Леонтьева, С.Д.Смирнова, Вяч.Вс.Иванова, В.Н.Топорова, Г.В.Цивьяна). В литературоведении это выражение не приобрело терминологический статус и интерпретируется неоднозначно. М.М.Бахтин определяет картину мира как "эстетическое видение", в котором наибольшей значимостью обладают "предметные моменты", пространственные, временные и смысловые отношения. (Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности). Ю.М.Лотман видит в картине мира семантическую систему, обусловленную некоей схемой мира в сознании автора. (Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст -семиосфера - история. - М., 1996). Б.М.Гаспаров отождествляет картину мира со "смысловой картиной" (Г аспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М., 1996). Близким к этим трактовкам является определение Д.С.Лихачевым внутреннего мира произведения (Лихачев Д.С. Внутренний мир литературного произведения.//Вопросы литературы. М., 1968, №8. С.74-87). Используются и другие именованияб "модель мира" (Т.В.Цивьян. Лингвистические основы балканской модели мира. М., 1990), "образ мира" (Поцепня Д.М. Образ мира в слове писателя. М., 1997), "космо-психо-логос" (Гачев Г.Д. Национальный космо-психо-логос. М., 1996). Для обозначения соответствующего явления в художественной системе И.А.Гончарова избрано понятие "панорама". Во-первых, оно неоднократно испотльзовалось самим автором. Во-вторых, по своему смыслу оно тесно связано и с творческими замыслами писателя, и с их воплощениями. Наконец, панорама наиболее отвечает таким органичным свойствам гончаровских образов, как визуальность, живописность, полнота и объемность.

55. Цейтлин Г.А. И.А.Гончаров. IVU Л., 1950.

56. Пруцков Н.И. Художественное мастерство Гончарова-романиста. Л., 1962.

57. Там же. С.218.

58. Там же. С.219.

59. Недзвецкий В.А. Русский социально-универсальный роман 19 века. М., 1997.

60. Мельник В.И. Этический идеал Гончарова. Киев, 1991

61. Постнов О.Г. Эстетика И.А.Гончарова. Новосибирск, 1997

62. Краснощекова Е.А. Указ. работа.

63. Таборисская Е.М. Автор, герой, пространство в романе И.А.Гончарова "Обломов". Дисс.Канд. филол. наук. Л., 1977.

64. Микаэла Бениг. "Сон Обломова": апология горизонтальности" // Гончаровские чтения. Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И.А.Гончарова. Ульяновск, 1994.

65. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы.

66. Шепель С.Г. Гончаров и Пушкин. К проблеме литературной преемственности. Дисс. . канд. филол. наук. М.,1995.

67. Шешунова C.B. Микросреда и культурный фон в художествИной литературе. //Филол. науки, 1989, №5.

68. Зайцева Т.Б Чехов и Гончаров: проблемы поэтики. Дисс. . канд. филол. наук. Л., 1995.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Гузь, Наталия Александровна

Заключение.372