Карнавализация как жанрообразующий принцип в пьесах М. А. Булгакова "Адам и Ева", "Блаженство", "Иван Васильевич" тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Хохлова, Анастасия Викторовна

• Хохлова, Анастасия Викторовна
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Хохлова, Анастасия Викторовна

Введение.

Глава 1. «Адам и Ева» как драматическая мениппея.

1.1. «Адам и Ева» в освещении критики.

1.2. Литературный контекст: «Адам и Ева» как реплика в диалоге с пьесами «RUR» К. Чапека и «Бунт машин» А. Толстого.

1.3. Ситуация выбора, обозначенная эпиграфами.

1.4. Определение позиций Ефросимова и Дарагана как главных носителей конфликта.

1.5. Апокалипсис, созданный М. Булгаковым для испытания идеи.

1.6. Сцена собрания - кульминация пьесы.

1.7. Творцы и организаторы - конфликт двух типов отношения к миру.

1.8. Комические персонажи пьесы.

1.9. Жанр «Адама и Евы».

Глава 2. Спор с современниками о будущем в пьесе «Блаженство».

2.1. «Блаженство» в освещении критики.

2.2. Литературный контекст: интерес к теме будущего.

2.3. Встреча XX и XXIII веков: определение основных позиций героев.

2.4. Рейн и Саввич - главные носители конфликта. Выбор Авроры.

2.5. Бунша и Милославский - комические герои пьесы. Комическая пара.

2.6. Жанр «Блаженства».

Глава 3. Утопическая идея гармонии в «Иване Васильевиче».

Юмор как основной пафос комедии.

3.1. «Иван Васильевич» в освещении критики.

3.2. Сопоставление «Блаженства» и «Ивана Васильевича»: изменение системы образов.

3.3. Образ Грозного.

3.4. Действо увенчания-развенчания в «Иване Васильевиче».

Карнавальная атмосфера комнаты Тимофеева.

3.5. Карнавальное царство в древней Москве.

3.6. Жанр «Ивана Васильевича».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Карнавализация как жанрообразующий принцип в пьесах М. А. Булгакова "Адам и Ева", "Блаженство", "Иван Васильевич"»

М.А. Булгаков - ключевая фигура литературного процесса XX века. Осознание этого произошло не сразу. Начиная со второй половины 20-х годов произведения М. Булгакова перестают публиковаться на родине. Критические статьи, посвященные немногим пьесам, которые ставились при его жизни, в большинстве своем не имели целью проведение художественного анализа. Постепенное возвращение М. Булгакова к читателю начинается только с середины 50-х годов. Публикация в 1966 - 1967 годах романа «Мастер и Маргарита» -главного булгаковского творения - и острый интерес к нему исследователей позволили оценить значение его автора для русской и мировой литературы. Новый импульс для активного изучения творчества М. Булгакова критика получила в конце 80-х, когда в стране изменилась общественная ситуация и среди произведений так называемой «возвращенной литературы» появились такие булгаковские творения, как «Собачье сердце», «Адам и Ева», «Батум» и др.

За два последних десятилетия, помимо художественных произведений М. Булгакова (среди изданий которых следует отметить пятитомное собрание сочинений), были опубликованы документы (например, письма М. Булгакова), исторические свидетельства (воспоминания Л. Белозерской-Булгаковой, дневник Е. Булгаковой), появились серьезные исследования, посвященные жизни и творчеству писателя.

Среди работ, освещающих биографию М. Булгакова («Творческий путь Михаила Булгакова» Л. Яновской, «Михаил Булгаков» В. Боборыкина, «Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть» В. Петелина), важное место занимает монография М. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова». Эта книга, вышедшая в 1988 году, стала первой научной биографией писателя. Автором воссоздается исторический фон жизни М. Булгакова, театральная и литературная среда того времени. М. Чудаковой проделана колоссальная работа. После того, как со дня смерти писателя прошло несколько десятилетий, исследовательница, используя документы, свидетельства современников, тщательно воестанавливает биографию (родословную писателя, факты периода детства и отрочества, столь ценные для понимания формирования творческой личности), прослеживает историю создания многих произведений. Изложение фактического материала сопровождается литературоведческими выводами.

Книга А. Смелянского «Михаил Булгаков в Художественном театре», появившаяся двумя годами ранее монографии М. Чудаковой, посвящена более узкой теме - истории отношений М. Булгакова-драматурга и МХАТа - театра, в котором он познал первый настоящий театральный успех. Автор книги, иногда выходя за пределы темы (освещение театральной жизни дореволюционного Киева, обращение к фельетонам, к пьесе «Багровый остров», поставленной в Камерном театре А. Таировым), подробно рассматривает работу М. Булгакова с МХАТом, начиная с «Дней Турбиных» и заканчивая «Александром Пушкиным». А. Смелянский рассматривает как пьесы, так и их сценическое воплощение. Он анализирует разные редакции пьес. Особенно тщательно выполнен анализ «Дней Турбиных».

Ю. Бабичева также занимается драматургией М. Булгакова, но уже в собственно литературоведческом аспекте. Среди ряда работ исследовательницы (рассматривавшей пьесы М. Булгакова, инсценировки, либретто, киносценарии) особого внимания заслуживает книга «Жанровые разновидности русской драмы. На материале драматургии М. А. Булгакова». Ю. Бабичева, разрабатывая теорию жанра, выдвигает теоретическое положение о трехуровневой «схеме разновидностей произведений драматургического рода», на всех «этажах» которого идет постоянное взаимодействие, взаимопроникновение компонентов (эпоса, лирики и драмы; комедии и трагедии; жанровых разновидностей «собственно драмы») [9, 8]. Это положение исследовательница доказывает на примере драматургии М. Булгакова, что, с одной стороны, позволяет увидеть специфику его творчества (проанализирован ряд произведений М. Булгакова). С другой стороны, избранный подход дает возможность определить место драматурга в литературном процессе, поскольку Ю. Бабичева полагает, что тенденция стремления к жанровым новообразованиям характерна для общего развития драматургии.

К М. Булгакову-драматургу критики проявляют гораздо меньше интереса, чем к М. Булгакову-прозаику, потому книги А. Смелянского и Ю. Бабичевой, сделанные на высоком профессиональном уровне, являются значительным вкладом в изучение булгаковского творчества.

Еще одним значительным этапом освоения драматического наследия писателя стало появление двух томов пьес М. Булгакова («Пьесы 20-х» - 1990, «Пьесы 30-х» - 1994), хотя их комментарии во многом повторяли комментарии к пьесам, опубликованным в третьем томе собрания сочинений, который вышел в 1990 году. Книга - результат серьезной текстологической работы. Главное ее достоинство - публикация черновых вариантов пьес, позволяющая исследователям сопоставить разные редакции, проследить за изменением авторского замысла, точнее понять его.

Б. Соколов, с характерным для него стремлением к системности, точности, проявившимся в книге «Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», постарался в форме энциклопедического словаря представить жизнь и творчество М. Булгакова. В предисловии к «Булгаковской энциклопедии» автор предупреждает о недостаточной академичности работы. Ориентация на широкий круг читателей не позволяет ученому углубляться в литературоведческий анализ, что порой воспринимается как недоработанность. Но в то же время нельзя не отметить, что среди работ о творчестве М. Булгакова «Энциклопедия» Б. Соколова является исследованием уникальным по широте охвата материала. Ряд статей посвящен родственникам и ближайшим друзьям писателя, книга сопровождена краткой летописью его жизни. Помимо статей о произведениях (в том числе о некоторых фельетонах), об отдельных героях «Мастера и Маргариты», автор включает статьи о писателях, философах, оказавших влияние на творчество М. Булгакова, об исторических деятелях, привлекавших, по мнению Б. Соколова, внимание писателя.

Работы о жизни и творчестве М. Булгакова продолжают появляться. Исключительное внимание литературоведов по-прежнему сосредоточено на романе «Мастер и Маргарита», что закономерно. В то же время все более актуальным становится создание целостной картины булгаковского творчества. Она необходима как для органичного включения имени М. Булгакова в историю литературного процесса XX века, так и для изучения собственно «Мастера и Маргариты». Многие исследователи (М. Чудакова, Б Соколов, Е. Кухта, В. Немцев, О. Есипова) в своих работах исходят из представления о том, что созданное М. Булгаковым «может быть прочитано как единый текст», что «отдельные произведения, продолжая и дополняя друг друга, связаны общностью замысла - такая монолитность снижает степень случайности и необязательности вещей «второго ряда» [99, 247]. Современная критика стремится освоить все созданное М. Булгаковым в прозе, включая фельетоны (статья Е. Кухты «Сатирический театр фельетонов М. Булгакова в «Гудке» [99, 246 - 259]), и в драматургии, включая оперные либретто и киносценарии (работы Ю. Бабичевой «Жанровые разновидности русской драмы» [9, 25 - 39], «Киносценарий как литературный жанр («Ревизор» М. Булгакова)» [10, 72 - 82]). И все же во многом остается справедливым замечание А. Смелянского, высказанное в книге 1986 года: «Важнейшая часть наследия - театральный Булгаков. Как ни странно, именно в этой области, в которой Булгаков был прежде всего открыт своими современниками, сделано сравнительно мало» [144, 9].

Внимание исследователей драматургии в основном сосредоточено на «Днях Турбиных», «Беге». Интересная дискуссия с участием М. Чудаковой, А. Смелянского, М. Петровского и других возникла по поводу авторского замысла в «Батуме». Но ряд булгаковских пьес нуждается в целостном анализе. Пьесы, избранные нами для изучения, принадлежат к их числу.

Объектом исследования стали пьесы М. Булгакова «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1934), «Иван Васильевич» (1935). Выбор обусловлен важностью этих произведений для понимания характера булгаковского творчества 30-х годов, в том числе романа «Мастер и Маргарита», над которым М. Булгаков в это время уже работал.

Отдельные стороны избранных нами произведений были рассмотрены в работах, освещавших булгаковскую драматургию в целом: В. Сахновским-Панкеевым в главе «Булгаков» («Очерки истории русской советской драматургии»), в книгах Ю. Бабичевой «Эволюция жанров русской драмы» и «Жанровые разновидности русской драмы. На материале драматургии М. А. Булгакова», в статьях А. Нинова «О драматургии и театре Михаила Булгакова» и А. Кораблева «Время и вечность в пьесах М. Булгакова», в «Булгаковской энциклопедии» Б. Соколова. Собственно «Адаму и Еве», «Блаженству», «Ивану Васильевичу» посвящены работы И. Ерыкаловой, Е. Кухты, Я. Лурье.

Ряд авторов отмечает внутреннее единство «Адама и Евы», «Блаженства», «Ивана Васильевича», что и обусловило обращение в исследовании сразу к трем произведениям. Так, Ю. Бабичева, основываясь на наличии в «Блаженстве» и «Иване Васильевиче» одних и тех же героев и обнаруживая общий сюжетный ход, называет пьесы дилогией [11, 125], хотя как дилогия они не задумывались автором. «Блаженство» исследовательница считает антиутопией. А. Нинов в пьесах о будущем («Адаме и Еве», «Блаженстве») также видит антиутопии [117, 97]. В другом варианте этой работы он пишет: «Три пьесы «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1933 - 1934), «Иван Васильевич» (1935) составили вместе своеобразную «трилогию» в фантастическом и сатирическом духе» [116, 10 - 11]. А. Кораблев видит во всех трех пьесах нравственную проблему: технический прогресс, расширяя возможности человека, не меняет его сути и потому ведет к гибели [92, 54]. Литературовед объединяет произведения в цикл фантастических пьес о путешествии во времени [92, 41]. И время в них не просто сюжетный рычаг: «карнавальное и фантастическое время» - попытка смоделировать потенциальность бытия, свернутую в биографическом времени [92, 56]. Таким образом, критиками отмечено единство трех пьес на уровне тематики, проблематики, жанра.

Исследователями верно определено типологическое сходство образов в данных пьесах и в целом ряде других произведений М. Булгакова. Не раз главным героем становится гений (изобретатель, художник) - Ефросимов, Рейн, Тимофеев, Мастер, о чем писали авторы примечаний к черновым вариантам пьес 30-х годов [43, 597 - 598], Б. Соколов [147, 9] и др. Указывалось на типологическую близость героев-присобленцев: писателей - членов МАССОЛИТа («Мастер и Маргарита»), Пончика («Адам и Ева») - чиновников, управдомов. По мнению некоторых исследователей, последние у М. Булгакова - это почти отдельный тип [12, 102; 43, 600; 147, 434].

Намечена в критике и типология конфликта многих булгаковских произведений. Одна из сторон конфликта, движущего действие, - творческая личность, с ее особым взглядом на мир. Об этом говорит В. Гудкова, называя одной из основных «тему науки в современном мире, судьбы ученого, опередившего время, шире - тему творчества и человеческого гения, побеждающего смерть и конфликтующего с окружающей косностью» [63, 223]. «Тут одно следует из другого, - развивает ту же мысль А. Смелянский, - творец обрекает себя на крестный путь объективно, самой своей природой: был бы Мастер, а Людовик или Николай I всегда найдется» [141, 593].

И. Григорай уточняет суть этого конфликта при анализе пьесы «Кабала святош»: «В основе характера Мольера и близких ему людей (.) естественная свобода поведения, непосредственность в проявлении чувств и высказывании мыслей. У его антагонистов (.) органическая неспособность к естественному поведению» [60, 46]. Литературовед приходит к выводу, что столкновение «естественной» и «организующей» натур, исследование того, «какой комплекс природных психологических черт» лежит в основе той и другой, и определяет интересы М. Булгакова в 30-е годы. Но этот вывод не подтверждается анализом других произведений.

Наличие целого ряда верных замечаний и точных наблюдений, отмеченное нами в критике, не избавляет от необходимости всестороннего анализа произведений: образной системы, сюжетно-композиционного строя и породившего их конфликта. Отсутствие целостного анализа, анализа в контексте булгаковского творчества и в общем литературном контексте приводит критику к противоречивым оценкам. Это касается не только оценок отдельных действующих лиц (явно симпатизируя Милославскому из «Ивана Васильевича», В. Каверин именует его «веселым вором-оптимистом» [85, 14], а Ю. Неводов сравнивает того же героя «Блаженства» с мещанином-приспособленцем При-сыпкиным, которого В. Маяковский разоблачает в «Клопе» [112, 49-50]). Диаметрально противоположны выводы критики об авторском замысле «Адама и Евы», «Блаженства», «Ивана Васильевича».

Противоречия в оценках булгаковских произведений вызваны социологи-зированным, идеологизированным подходом к ним, который имеет давнюю традицию.

Писавшие о М. Булгакове в 20-е годы В. Блюм, А. Орлинский, П. Новицкий видели в нем врага революции и советского строя. Для них он был «хуже, чем попутчик» [45, 165]. И хотя отдельными критиками талант писателя признавался, цельный эстетический анализ произведений М. Булгакова был невозможен, поскольку, как писал Р. Пикель в 1929 году, «талант его, столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества» [147, 62].

С опубликованием в 60-х годах «Мастера и Маргариты» положение изменяется. А. Вулис, В. Лакшин, И. Виноградов, П. Палиевский и др., понимая грандиозность романа, стремятся к осмыслению эстетической ценности булгаковского творчества. Но общественно-политическая ситуация в стране такова, что изучение писателя с этих позиций нуждается в защите его от идеологических противников. И порой оказывалось, как верно отметила В. Гудкова, что «идеологические противники писателя были точнее в выявлении смысла произведений М. Булгакова, и в определении его корней, те же, кто относился к нему с симпатией, либо «не видели» истинного важнейшего плана его творчества, либо осознанно стремились этот план смазать, смягчить - чтобы тем самым вывести из-под удара» [64, 5].

К числу последних можно отнести В. Сахновского-Панкеева. Будучи товарищем М. Булгакова, его сподвижником в работе по постановке «Мертвых душ» во МХАТе, он знал его неопубликованные произведения 30-х годов и понимал их художественную ценность. Именно стремлением «вывести из-под удара» мы объясняем, например, неточность оценки социальной значимости «Зойкиной квартиры», данной В. Сахновским-Панкеевым в главе «Булгаков» капитального исследования истории советской драматургии (1963). Как бы оправдывая драматурга, автор пишет, что тот «остался в сфере понятий морали, не поднявшись до критериев социальных» [138, 132], тогда как наоборот М. Булгаков скорее поднялся над социальными критериями до критериев нравственных.

Со второй половины 80-х годов, с изменением общественно-политической ситуации, исследователи (М. Чудакова, А. Смелянский, Ю. Бабичева, А. Нинов, И. Ерыкалова, Е. Кухта, Я. Лурье и др.), напротив, подчеркивают булгаковскую оппозиционность советскому строю, положительно оценивая ее, этот момент становится основным в анализе.

Образуются противоречия в оценках, данных исследователями 60-х годов и теми, кто писал о М. Булгакове со второй половины 80-х. По мнению В. Сахновского-Панкеева, герой «Адама и Евы» коммунист Дараган выказывает «лучшие человеческие качества», а весь ход пьесы доказывает его правоту [138, 135]. А И. Ерыкалова полагает, что М. Булгаков наделил этого героя сатанинскими чертами, доказывать его правоту, естественно, не планируя [71, 663]. В. Сахновский-Панкеев, обращая внимание в «Блаженстве» на достижения людей будущего, видит в них воплощение идеальной гармонии [138, 135]. Ю. Бабичева [9, 85 - 91], И. Ерыкалова [73, 62 - 89], Е. Кухта [98, 668 - 670] сосредотачивают внимание на том, что в обитателях «Блаженства» стирается личностное начало. Будущее, нарисованное М. Булгаковым, представляется им кошмаром. Как юмористическое произведение рассматривалась комедия «Иван Васильевич» (вплоть до книги 1991 года В. Боборыкина). Ю. Бабичева считает комедию сатирической, напрямую связывая ее замысел с идеей разоблачения бесчеловечности тоталитарной власти в «Блаженстве» [11, 133-139].

Изменение подходов к творчеству М. Булгакова отразилось не только в споре разных критиков, но и в противоречивости взглядов отдельных исследователей. Так, Ю. Бабичева в книге «Эволюция жанров русской драмы» анализирует образ летчика Дарагана и замысел «Адама и Евы» с тех же позиций, что и В. Сахновский-Панкеев: правота на стороне летчика, а не интеллигента Ефро-симова. Но, говоря о «Блаженстве» - пьесе, хронологически следующей за «Адамом и Евой», - исследовательница отмечает отрицательное отношение М. Булгакова к Блаженству - будущему, созданному людьми подобными Дарагану.

Идеологизированный подход сказывается и на определении характера булгаковского смеха. Исследователи, рассматривая комическое у М. Булгакова, пишут, как правило, о смехе серьезном - сатирическом, обличающем. Так, в 70-е годы Я. Явчуновский, определяя характер комедий 20-х годов, ставит комедии М. Булгакова в один ряд с комедиями В. Маяковского, Н. Эрдмана, Л. Леонова [172, 236]. А И. Волков, готовивший в 90-е годы для вузовского учебного пособия главу «Булгаков», рассматривает творчество писателя в трех параграфах: «Трагедии» (посвящен «Белой гвардии», «Дням Турбиных» и др.), «Сатира» («Роковые яйца», «Собачье сердце» и др.), третий - о романе «Мастер и Маргарита». В поле зрения литературоведов, как и прежде, входит только сатирическая сторона комического таланта М. Булгакова. Сатиру видят, исследуют и в булгаковской прозе («Собачье сердце», «Мастер и Маргарита»), и в драматургии («Багровый остров», «Блаженство», «Иван Васильевич»). Но булгаков-ские творения полны юмора. Он важная, если не главная, составляющая таких образов, как пес Шарик («Собачье сердце»), кот Бегемот («Мастер и Маргарита»), Лариосик («Дни Турбиных»), Аметистов («Зойкина квартира»).

Комическое у М. Булгакова требует изучения. Критика гораздо больше интереса проявляет к М. Булгакову «серьезному». На наш взгляд, это результат невнимания к собственно булгаковскому замыслу. Так, А. Нинов, признавая наличие в «Адаме и Еве» элементов пародии, фарса, отмечая, что драматург видел в пьесе «большой комедийный потенциал», в то же время считает, что все вопросы глобального значения рассмотрены М. Булгаковым в сугубо драматическом ключе [116, 30 - 31], на чем и строит свои выводы о пьесе.

В результате М. Булгаков предстает как бы в двух ликах: автор смешной подмены царя Ивана Васильевича двумя шутами, создатель веселой дьявольской компании, наказывающей в «Мастере и Маргарите» всевозможных негодяев, любимый читателями, зрителями за яркое комическое отражение мира, -и тщательно изучаемый автор, решающий серьезные проблемы (отношения художника и власти, сиюминутных и вечных ценностей, опережения техническим прогрессом уровня нравственного развития человечества и т.п.).

Затруднения у литературоведов вызывает «зыбкость» границ между комическим и драматическим, драматическим и трагическим в булгаковских произведениях, не позволяющая четко сформулировать авторский замысел, сказывающаяся и на определении жанра пьес (не только избранных нами для исследования). Сам драматург своим произведениям жанрового определения, как правило, не давал, заменяя его скорее подзаголовком («Багровый остров. Генеральная репетиция пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича с музыкой, извержением вулкана и английскими матросами в четырех действиях с прологом и эпилогом», «Блаженство. (Сон инженера Рейна) в четырех действиях») или ограничиваясь обозначением «пьеса» («Дни Турбиных», «Адам и Ева», «Батум»). Предпринимаемые попытки описать систему жанров драматургии М. Булгакова пока трудно признать удовлетворительными. Так, Б. Бугров выделяет четыре группы булгаковских пьес: психологическая драма («Дни Турбиных», «Бег», «Кабала святош», «Александр Пушкин»), комедия («Багровый остров», «Иван Васильевич»), трагический фарс («Зойкина квартира») и драматическая антиутопия («Адам и Ева», «Блаженство»). Возникают вопросы: почему «Блаженство» не может быть отнесено к комедиям (тем более что историей происхождения оно связано с «Иваном Васильевичем»), а «Бег» к трагическим фарсам? Появление этих вопросов обусловлено, по нашему мнению, отсутствием целостного анализа.

Более верным представляется подход Ю. Бабичевой к разрешению проблемы жанра пьес М. Булгакова. Исследовательница определяет основной пафос произведения и предлагает относить его либо к трагикомедиям («Дни Турбиных», «Кабала святош» и др.), либо к «комитрагедиям» («Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич» и др.). С учетом особенностей содержания Ю. Бабичева дает пьесам второе жанровое определение: «Кабала святош» и «Александр Пушкин» - социально-философские трагедии [12, 118], «Блаженство» - антиутопия [12, 103]. Хотя не со всеми выводами литературоведа можно согласиться, сам подход представляется перспективным: появляется возможность определить жанровую принадлежность пьес М. Булгакова согласно традиционной системе жанров и его новаторство, которое, по справедливому замечанию А. Тамарченко, для М. Булгакова возможно только в связи с традицией [153, 46].

Возможность проведения целостного анализа и определения жанровой природы булгаковских пьес (в том числе «Адама и Евы», «Блаженства», «Ивана Васильевича») нам видится в рассмотрении их с позиций теории карнавализа-ции М. Бахтина.

Мироощущение М. Булгакова карнавально. Причин его возникновения, на наш взгляд, три. Связь всех трех с карнавалом оговорена М. Бахтиным.

Во-первых, писатели Нового времени, по мысли М. Бахтина, впитывают карнавальное мироощущение уже не через непосредственное созерцание карнавальных форм, а через литературу прошлых эпох. Литературные пристрастия М. Булгакова известны. Его любовь к Н. Гоголю постоянно отмечают биографы и критики (например, Б. Бахтин [48, 334 - 342], Г. Фридлендер [158, 9], А. Сме-лянский [144, 47]). М. Чудакова указывает на личностную, биографическую, литературную близость двух писателей [165, 539]. Автор «Мастера и Маргариты» видел нечто родственное своему таланту в таланте Э.Т.А. Гофмана. Об увлеченности М. Булгакова Н. Гоголем и Э.Т.А. Гофманом вспоминал В. Катаев [88, 65 - 66]. С удовольствием работал М. Булгаков над инсценировкой романа

Сервантеса «Дон Кихот». М. Бахтин Н. Гоголя, Гофмана и Сервантеса М. Бахтин относит к карнавализованным авторам [22, 530; 20, 182].

Во-вторых, карнавальна была революционная эпоха: кризисная, разрушающая и рождающая нечто новое. При всей несопоставимости таких явлений, как карнавал и революция, говорить об их сходстве возможно. М. Бахтин в книге о Рабле писал о карнавальности эпох Петра Первого, Ивана Грозного (последнее для нас особенно интересно: герои «Блаженства» и «Ивана Васильевича» свяжутся именно со временем Грозного). В «Дополнениях и изменениях к «Рабле» есть еще одно пояснение: «В эпохи великих переломов и переоценок, смены <правд> вся жизнь в известном смысле принимает карнавальный характер: границы официального мира сужаются и сам он утрачивает свою строгость и уверенность, границы же площади расширяются, атмосфера ее начинает проникать повсюду» [14, 154]. А. Белкин в своей статье о скоморохах - героях русского карнавального действа - проводит мысль о родстве, сходстве между игрищами и восстаниями. Заканчивая статью, он отмечает: «Недаром в царском указе 1648 года народный праздник назван «мятежным действом» [25, 27].

Время повлияло на творчество не только М. Булгакова. Так, В. Скобелев в книге, посвященной прозе 20-х годов, использование принципа карнавализа-ции обнаруживает в произведениях И. Бабеля, А. Веселого, А. Неверова, Вс. Иванова. Ю. Смирнов-Несвицкий в книге о Е. Вахтангове пишет о послереволюционной жизни, в которой активно проявлялось игровое начало: «в победных демонстрациях, в диспутах наркома с митрополитом, в судах над самогонщиками. в субботниках и площадных действах» [146, 189]. Театрализация жизни приветствовалась. В «Краткой истории русской советской драматургии» авторы приводят мнения П. Когана, П. Керженцева. Первый призывал слить театр с жизнью, внести красоту и театральность в трудовой процесс, «подготовить массовое театральное зрелище, где исчезнут границы, отделяющие труд от праздника, жизнь от искусства, зрителя от актера», второй в книге «Творческий театр» (1918) утверждал, что народ обладает неким врожденным театральным инстинктом, что массовый театр включает в себя агитсуды, демонстрации, митинги [31, 12-15].

А. Смелянский называет эпоху «питательным источником» и «Мастера и Маргариты» М. Булгакова и книги М. Бахтина о Рабле [143, 173]. Показательно само соседство имен М. Булгакова и М. Бахтина.

В-третьих, огромное влияние на М. Булгакова оказал театр. О его увлеченности театром, возникшей еще в детстве, писали многие (Е. Земская [79, 202 - 208], Л. Яновская [174, 25], Б. Соколов [147, 114], В. Петелин [125, 16 - 17] и др.). С театром была связана практически вся жизнь М. Булгакова: зрителя, драматурга, помощника режиссера и даже актера. По мысли М. Бахтина, театр стал одной из тех сфер, которые впитали в себя дух карнавальной жизни, начавшей замирать после Возрождения: «Сохраняются некоторые элементы карнавала и в театрально-зрелищной жизни Нового времени, - писал ученый, -Характерно, что даже «актерский мирок» сохранил в себе кое-что от карнавальных вольностей, карнавального мироощущения и карнавального обаяния» [20, 151]. Примеры этого М. Бахтин находит в «Годах учения Вильгельма Мей-стера» Гете и воспоминаниях Вл. Немировича-Данченко о жизни МХАТа. Именно с МХАТом долгое время была связана жизнь самого М. Булгакова. А. Смелянский в книге «Михаил Булгаков в Художественном театре» приходит к выводу, что знаменитые мхатовские капустники, в которых принимал участие и М. Булгаков, с их карнавальной атмосферой послужили источником «Театрального романа» [143, 350].

Театр послереволюционный был особенно карнавален - сказался дух эпохи. Он отразился и на творческих поисках в области режиссуры, актерского мастерства, и на репертуаре. Ставятся пьесы и инсценировки таких карнавальных авторов, как Э.Т.А. Гофман, К. Гоцци, Н. Гоголь, Н. Эрдман, В. Маяковский. Известный исследователь русского и зарубежного театра XX века Б. Зин-герман в статье «Классика и советская режиссура 20-х годов» высказывает мнение, что идея карнавализации торжествовала в спектаклях «Принцесса Турандот» Е. Вахтангова, «Лес» Вс. Мейерхольда, «Горячее сердце» К. Станиславского и «можно предположить, что в теории М. Бахтина. отразились живые театральные впечатления 20-х годов» [80, 228]. О карнавальном характере послереволюционного театра можно судить по разбору спектаклей, творчества отдельных режиссеров в статьях и монографиях, посвященных искусству этого периода. Так, в работах К. Рудницкого «Режиссер Мейерхольд», Н. Берковского «Таиров и Камерный театр», А. Анастасьева «Движение к реализму», М. Строевой «Герой и среда», Ю. Дмитриева «Поиск формы комедийного спектакля», В. Кузнецова «Советская драматургия в годы гражданской войны», в книге «История русского советского драматического театра. 1917 - 1945» указываются отдельные черты театрального искусства, которые являются карнавальными, хотя авторы не всегда их так характеризуют.

Карнавальный характер носили постановки пьес и самого М. Булгакова: «Багровый остров» в Камерном театре, постановку которого А. Таиров объяснял углублением работы театра «по линии арлекинады» [143, 153], «Зойкина квартира» в театре им. Е. Вахтангова [66, 544].

В работах о произведениях М. Булгакова (о романах, рассказах, фельетонах, драматургии) исследователи называют такие отдельные черты его творчества, существование которых в их совокупности подтверждает наше мнение о карнавальности мироощущения автора.

Критиками отмечается склонность М. Булгакова к фантастике, гротеску, совмещению несовместимого. В. Петелин называет «переплетение в самых неожиданных, но внутренне закономерных формах реальности и фантастики» чертой таланта М. Булгакова [124, 222]. А. Генис говорит о «Мастере и Маргарите»: «Роман тотальной реальности, упраздняющей дуализм верха и низа, земли и неба, идеального и реального. Секрет книги в том, что космическая драма и кухонные склоки - разные манифестации одной, а не двух реальностей» [54, 208]. Эти слова - прямое указание на главную черту карнавала, всех его действ и образов, - амбивалентность. И в стиле М. Булгакова исследователи отмечают столкновение «несовместимых «штилей», говоров и жанров» [137, 34], свободное соединение «высочайшего с низменным, сакрального - с профаническим, всемирно исторического с будничным, нетленно-вечного - с бренным сиюминутным» [35, 51]. Единство комического и трагического названо исследователями одним из свойств театра М. Булгакова [26, 83].

М. Булгаков охотно вовлекает своего читателя в игру. Ее объектом может быть он сам. А. Королев замечает о «Мастере и Маргарите»: «Подчеркнутый биографизм повествования, активный и вызывающий тон и фон личной жизни автора, пожалуй, нечто новое в развитии русской литературы» [93, 196]. А. Шиндель пишет о том же романе: «Незаметно, по воле автора, и мы становимся участниками шоу. Охотно принимаем игру, втягиваемся в нее, до поры не замечая, как в это же увлекательное действо из неощущаемой нами глубины то здесь, то там, пока еще очень осторожно, эпизодически, вкрапливается жестокая и совершенно безусловная реальность, которая уже никуда не исчезает, когда весь разыгрываемый спектакль дойдет до финала» [168, 201]. Часто объектом игры для М. Булгакова становится его собственное творчество или творчество других авторов. Проявлением игры является склонность писателя к пародии и самопародии, которую при рассмотрении «Багрового острова», «Бега», «Зойкиной квартиры» отмечали А. Смелянский [143, 149, 182; 142, 10], А. Ни-нов [115, 178], М. Шигарева [167, 48], И. Волков [51, 206-207], В. Петров [126, 32] и др.

Еще одним проявлением игры можно считать яркую театральность (и в драматической и в повествовательной формах), свойственную М. Булгакову. Об этом пишут В. Лакшин [101, 224], И. Бэлза [46, 227], Р. Джулиани [68, 323], В. Петелин [125, 146] и многие другие. Наиболее показательно высказывание А. Кораблева: «(./Творчество М. Булгакова по существу драматургично. Не только в пьесах, но и в прозе, даже в письмах, самом построении фразы, М. Булгаков не только изображает или выражает чувства, мысли, идеи, он их разыгрывает. Его художественный мир - сцена, его фразы - блистательные, отточенные реплики в зал, рассчитанные на аплодисменты» [92, 49]. М. Булгакову, как замечает тот же автор, интересен именно момент перехода игры в жизнь и наоборот. И это свойство карнавала: каждый - зритель и актер одновременно.

С игрой, театральностью, вероятно, связана и та особая праздничность, которая свойственна произведениям М. Булгакова и которая с наибольшей силой проявилась в «Мастере и Маргарите» - романе, оставляющем, по словам В. Лакшина, «впечатление пережитого праздника» [101, 217].

Таким образом, применение теории карнавализации как основы для анализа творчества М. Булгакова отвечает самой природе его произведений.

М. Бахтин, ознакомившись с «Мастером и Маргаритой» в 1966 году, писал вдове М. Булгакова: «Это - огромное произведение исключительной художественной силы и глубины. Мне лично оно очень близко по своему духу». Б. Соколов, приводя эти строки, замечает, что бахтинскую «теорию мениппеи часто применяли для интерпретаций «Мастера и Маргариты» [147, 308]. В первых же статьях о романе критиками упомянут этот карнавализованный жанр (А. Вулис в послесловии к роману в журнале «Москва» [52, 127], В. Лакшин [101,218]).

Но исследований, где на основе теории карнавализации анализировались бы другие булгаковские творения, нами не встречено (за исключением работ А. Жолковского о «Собачьем сердце» [75; 74]), хотя определение «карнавальный» в работах о произведениях М. Булгакова критиками употребляется. В. Немцев, например, пишет: «Карнавальные формы художественного постижения жизни ощутимы в булгаковских произведениях (.) Именно карнавальную традицию использовал Булгаков, чтобы обновить в русской литературе гротескно-реалистические формы отображения действительности» [113, 16].

Исходя из всего вышесказанного, мы сформулировали цель и задачи работы следующим образом.

Цель: определить жанровую природу пьес М. Булгакова «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич» и ее исторические корни для уточнения авторской концепции.

Задачи:

- исследовать образную систему, сюжет, конфликт проанализировать их карнавальный характер;

- определить характер комического пафоса в исследуемых пьесах, доказать его близость к карнавальному смеху;

- выявить типологическую близость образной системы, характера сюжета, конфликта, определяющих жанровую близость трех пьес;

- выявить типологическое родство образов, сюжетных ситуаций, конфликтов этих пьес с образами, ситуациями, конфликтами в других произведениях М. Булгакова, которое позволит вписать исследуемые произведения в контекст его творчества;

- выявить связь данных пьес М. Булгакова с современным ему литературным контекстом и мировой культурой;

Исследование представляется актуальным в свете нерешенности вопроса о жанровой принадлежности ряда булгаковских пьес, недостаточной изученности драматургии М. Булгакова и необходимости анализа отдельных его произведений для создания целостной картины творчества.

Методологической основой работы послужили следующие принципы.

1. Принцип имманентного анализа.

2. Типологический принцип, позволяющий ввести исследуемые пьесы в контекст всего творчества М. Булгакова, что, с одной стороны, поможет при их анализе, а с другой стороны, позволит использовать сделанные выводы при рассмотрении других булгаковских произведений.

3. Принцип конкретно-исторической детерминированности, позволяющий рассмотреть творчество М. Булгакова в контексте литературы 20-х -30-х годов и во взаимосвязи с историческими событиями.

4. Основу исследования составляет главный принцип методологии М. Бахтина - принцип активного диалога. Он применен М. Бахтиным в работах «Проблемы поэтики Достоевского» и «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» и сформулирован в статье «К методологии гуманитарных наук». Согласно диалогическому принципу (или теории диалога, как пишут современные исследователи [86, 3 - 15]), смысл образа или символа можно раскрыть «только с помощью другого (изоморфного) смысла (символа или образа)» [17, 362]. «Если нельзя изучать литературу в отрыве от всей культуры эпохи, - писал М. Бахтин, - то еще более пагубно замыкать литературное явление в одной эпохе его создания (.) Великие произведения литературы подготовляются веками (.) Пытаясь понять и объяснить произведение только из условий его эпохи (.) мы никогда не проникнем в его смысловые глубины» [18, 331]. Применение идеи М. Бахтина при изучении творчества М. Булгакова тем закономернее, что она созвучна булгаковской позиции. А. Короблев уже отмечал, что М. Булгаков и М. Бахтин с разных сторон подходят к идее диалога [91, 12]. Диалогический метод при анализе творчества М. Булгакова был применен И. Григорай в работах «Диалог культур в пьесе М. Булгакова «Александр Пушкин», «Творчество Бернарда Шоу и особенности русской драматургии» и др. [57; 59].

Теоретическим основанием исследования являются теория карнавали-зации М. Бахтина, входящие в нее как составные части теория комического и теория жанра мениппеи, а также теория «натуральной» комедии Л. Пинского. В качестве теоретического основания была использована теория драмы, разработанная М. Кургенян, Е. Холодовым и др. Привлекались работы по истории и теории театра А. Дживелегова, К. Рудницкого, А. Богуславского и др.

По М. Бахтину, карнавализация - это процесс перевоплощения карнавала «в литературу, именно в определенную могучую линию ее развития. Карнавальные формы, транспонированные на язык литературы, стали мощным средством постижения жизни, стали особым языком, слова и формы которого обладают исключительной силой символического обобщения, то есть обобщения в глубину. Многие существенные стороны жизни, точнее пласты ее, притом глубинные, могут быть найдены, осмыслены и выражены только с помощью этого языка» [20, 182]. Благодаря работам М. Бахтина, карнавализация стала использоваться как «термин исторической поэтики, применяемый также в эстетике и философии культуры» [106, 150].

Принимая бахтинские идеи о карнавале и карнавализации как процессе, оказавшем огромное влияние на литературу, и видя ее (карнавализации) проявление в творчестве М. Булгакова, мы выделили в работах М. Бахтина ряд первостепенных принципов и категорий, на которые будет опираться данное исследование.

Карнавал - «совокупность всех разнообразных празднеств, обрядов и форм карнавального типа» [20, 140]. Вариации его зависят от эпохи, народа, праздника, а корни уходят в глубокую доисторическую древность, где карнавальные празднества были связаны с кризисными, поворотными моментами жизни природы и человека. От этих моментов зависело будущее: закладывалось зерно его благополучия или неблагополучия (день солнцеворота, праздник урожая, Новый Год и т. п.). Связь празднества с поворотными моментами жизни обусловливает то, что время становится одной из ключевых категорий карнавального мироощущения.

Переворот, происходящий в природе (например, поворот от зимы к лету), был своеобразно отражен людьми. Центральным действом карнавала является увенчание-развенчание, то есть переворот, обмен социальными ролями слуги и господина, раба (шута) и царя. В карнавале меняется местами божественное и дьявольское, мужское и женское. Он напоминает о вечном течении жизни, которая умирает, чтобы возродиться, и никогда не застывает в неподвижности.

Мир карнавала противопоставлен официальному миру, не дает застыть ему в односторонней серьезности, выворачивая наизнанку, отменяя законы, иерархии, этикет. Это время фамильярных контактов, эксцентричности, мезальянсов, профанаций, пародирования. Здесь царит многостильность, многоплановость, смешения, путаница.

Но перемена верха и низа - социальных ли (раб и царь), топографических (земля/ад и небо/рай), телесных (голова и зад) - не является голым отрицанием. Она всегда должна вести к возрождению: переворот амбивалентен. Амбивалентны образы карнавала: они двуедины, объединяют смерть и рождение, трагическое и комическое, старое и молодое, новое и т. д. То, что в официальном мире находилось под запретом, было ограничено моральными, социальными, религиозными нормами, выходит на первый план. Оно живительно. Активизируется материально-телесный низ (образы еды, питья, сексуальные образы, бранное слово, образ черта, как посланца веселого низа - ада, земли).

Смех - главная форма разрушения иерархии официального мира, борьбы со страхом перед властью и смертью. Особенность карнавального смеха - его универсальность: смеются все и над всеми, в том числе над собой. Он веселый и насмешливый одновременно. В нем еще не разделились юмор и сатира. Определяя эти виды комического как равноправные, М. Бахтин и развивающий его идеи Л. Пинский оспаривают традицию установления иерархии видов комического пафоса (превосходство сатиры над юмором), сложившуюся в работах Я. Эльсберга, отчасти продолженную Ю. Боревым. Она нашла отражение, например, в книге В. Сахновского-Панкеева «О комедии», который пишет о сатире как о высшем роде комического.

Не останавливаясь на эволюции карнавальных форм, рассматриваемой М. Бахтиным, отметим лишь следующее. После эпохи Возрождения карнавальная жизнь замирает, растворяется в придворных маскарадах, цирке, балагане, театре. Еще одна сфера, сохранившая дух карнавала,- литература.

Мениппее или «Менипповой сатире» - одному из древних серьезно-смеховых жанров - М. Бахтин уделяет большое внимание в книге о Ф. Достоевском при рассмотрении корней процесса карнавализации.

Свойства мениппеи, описанные ученым [20, 131-137], во многом, как нам кажется, определяют и своеобразие пьес М. Булгакова, выбранных нами для исследования: наличие «смехового элемента», непосредственная связь с современностью, игра резкими переходами, использование мотивов сна, фантастичность. Фантастика - и это главное - носит экспериментирующий характер: «.дело идет именно об испытании идеи, правды, а не об испытании определенного человеческого характера, индивидуального или социально-типического» [20, 132].

На первый взгляд, это противоречит родовой природе пьес, четко определенной Гегелем: «Драма должна показать, как ситуации и их настроенность определяются индивидуальным характером, который решается на особенные цели и обращает их в практическое содержание своего волящего «я» [53, 540 -541]. Само драматическое действие определяется как «такое действие, которое возникает из коллизии характеров и служит средством самораскрытия персонажей в действии» [55, 98]. Но М. Бахтин говорит о мениппее как о жанре «необыкновенно гибком и изменчивом, как Протей, способном проникать в другие жанры» [20, 130]. Возможность родового смещения видится нам в том, что «ме-ниппея стремится давать как бы последние, решающие слова и поступки человека, в каждом из которых - весь человек и вся его жизнь в ее целом» [20, 133].

Теорию жанра «натуральной» комедии JI. Пинский разрабатывал на материале комедий Шекспира и полагал, что дальнейшее развитие комедии шло по пути, намеченному Мольером: «Именно на мольеровской традиции разоблачительного смеха воспитывалась вся европейская комедия до XX в., а также классическая русская комедия - Фонвизин, Грибоедов, Гоголь, Островский и даже Толстой («Плоды просвещения»)» [128, 96]. Но многое из того, что ученый говорит о Шекспире, может быть отнесено и к М. Булгакову.

JI. Пинский писал: «Сама тональность шекспировских комедий, их ситуаций, в которых смешное так часто переплетается с трогательным и патетическим, взывающим к сочувствию, состраданию зрителя не меньше, чем ситуации трагедийные, придавала с жанровой стороны комедиям Шекспира - в восприятии потомства, воспитанного, начиная с эпохи классицизма, на однозначно «осмеивающей», даже сатирической установке комедийной пьесы - «причудливый», «романтически неопределенный» характер» [128, 50].

У М. Булгакова критика отмечает «переплетение» ситуаций различных по пафосу. Часто это различие бывает еще более резким, чем у Шекспира: в органическом единстве порой выступают не просто смешное и трогательное, а комическое и трагическое. Мы склонны рассматривать это качество как роднящее творчество драматургов, разделенных несколькими столетиями. Л. Пинский говорил о странности комедий Шекспира для потомков, привыкших к комедиям сатирическим. Возможно, та же «привычка» сказалась на невнимании критики к юмору М. Булгакова. Жанровая неопределенность многих булгаковских драматических произведений, являющаяся, как и у Шекспира, следствием неопределенности, изменчивости, пафоса, на наш взгляд, также роднит драматургов.

Противопоставляя Шекспира и Мольера, Л. Пинский объяснял: «Реалистической драматургии XIX в. Мольер оказался близок социальной конкретностью общечеловеческих типов, сатирической картиной современных нравов» [128, 96]. Источник комического у французского драматурга - «пороки сословного человека», «источником комического у Шекспира, напротив, выступает нормальная человеческая натура в избытке отпущенных на свободу, цветущих жизненных сил» [128, 97]. Драматургами по-разному строятся характеры. У Мольера «сословно окрашенная психология служит. эффектным средством для общественной сатиры» [128, 73], то есть социальное - важная составляющая характера. У Шекспира общественное положение его героев «не играет никакой роли в их поведении. в психологии их чувств» [128, 72]. Шекспировские характеры Л. Пинский называет «натуральными».

На «натуральный» принцип построения и сопоставления образов у М. Булгакова (антагонисты осмысливаются как люди разной природы) обратила внимание И. Григорай. Концепция «натурального» характера, по мнению исследовательницы, «реализована в центральных образах пьес «Адам и Ева» (.) «Блаженство», «Иван Васильевич» и романе «Мастер и Маргарита» [58, 220]. Но М. Булгаков - писатель XX века - не может пройти мимо опыта, накопленного драматургией, пошедшей по пути, намеченному Мольером. И. Григорай, не разворачивая системы доказательств, справедливо отмечает: «М. Булгаков строил цельные характеры как определенные натурой типы реакции на социально-историческую действительность» [60, 46]. М. Булгаков сочетает шекспировские и мольеровские принципы построения характера. Напомним, что Шекспира и Мольера М. Бахтин считал карнавализованными авторами. Таким образом, привлекая для анализа пьес М. Булгакова теорию «натуральной» комедии Л. Пинского, мы получаем возможность рассматривать М. Булгакова как автора, чье творчество продолжает традицию карнавализованнои драматургии в мировой литературе.

Нам представляется, что карнавальность булгаковской драматургии в эстетическом плане возникает на пересечении двух карнавальных традиций линии развития мениппеи и линии собственно карнавализованной драматургии. Это мы и предполагаем продемонстрировать в ходе анализа пьес «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич».

Научная новизна исследования в том, что применение теории карнава-лизации позволило понять жанровые особенности пьес М. Булгакова «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич». Впервые в качестве жанровой доминанты пьес назван карнавальный жанр мениппеи в сочетании с жанром «натуральной» комедии, ведущей происхождение от комедий Шекспира, также связанных с карнавальной традицией.

Научно-практическая ценность работы определяется значимостью творчества М. Булгакова, которое является важной частью курса истории русской литературы XX века (и школьного, и вузовского). Материал работы, отдельные положения ее могут послужить основой для дальнейшего изучения произведений М. Булгакова, в том числе вершины его творчества - романа «Мастер и Маргарита». Материалы диссертации могут быть использованы при чтении вузовских курсов по истории русской литературы XX века, для разработки спецкурса по драматургии М. Булгакова и по жанровой модификации драматургии XX века.

Работа включает, помимо Введения и Заключения, три главы: «Адам и Ева» как драматическая мениппея»; «Спор с современниками о будущем в пьесе «Блаженство», «Утопическая идея гармонии в «Иване Васильевиче». Юмор как основой пафос комедии». Последовательность глав соответствует хронологии создания пьес.

Апробация работы. По теме диссертационного исследования были представлены работы на следующих международных, всероссийских и региональных научных конференциях: 38-ая научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых (Комсомольск-на-Амуре, 1998 г.); 40-ая научно-практическая конференция молодых ученых, аспирантов и студентов КГПУ (Комсомольск-на-Амуре, 2000 г.); научная конференция, посвященная 55-летию Победы в Великой Отечественной войне (Владивосток, 2000 г.); всероссийская научно-теоретическая конференция «Теоретические и методологические проблемы современного гуманитарного знания» (Комсомольск-на-Амуре, 2000 г.); научно-практическая конференция аспирантов факультета русской филологии ДВГУ (Владивосток, 2001 г.), научно-методической конференции «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, 2002 г.); международная научная конференция «Литература и философия: постижение человека» (Комсомольск-на-Амуре, 2002 г.).

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Хохлова, Анастасия Викторовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенный анализ трех произведений М. Булгакова привел нас к следующим выводам. Пьесы «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1934), «Иван Васильевич» (1935) являются драматическими мениппеями.

Понимая жанр как связь содержательных форм, которая формирует художественное целое, мы при анализе пьес М. Булгакова обнаруживали определяющее влияние карнавального жанра (драматическая мениппея) на всех уровнях произведений.

В рассмотренных нами пьесах М. Булгаков выступает как философ.

Драматург активно использует фантастику (создаются необыкновенные аппараты, действие переносится в будущее, в прошлое). И используется фантастика в традициях жанра мениппеи: с ее помощью М. Булгаков испытывает идеи, в каждой из трех пьес - свою.

В «Адаме и Еве» это идея возвращения к «простой» жизни, естественности, природе, питавшая еще античные идиллии. Для М. Булгакова такое возвращение невозможно, поскольку оно перечеркивает весь опыт человеческой цивилизации и культуры. В этом драматург убеждает, показывая людей, оторванных от цивилизации, оказавшихся в лесу, у костра: ни жизнь, ни отношения их не стали проще, чище, прекраснее, герои жаждут вернуться в цивилизованный мир.

В «Блаженстве» испытывается идея возможности построения идеального общества, о котором люди также мечтали с древнейших времен. В этом смысле две пьесы оказываются близки. Они как бы смотрятся друг в друга: разыгрываются разные варианты «золотого века». В «Адаме и Еве» автор оглядывается назад, в первобытный, не усложненный цивилизацией мир. В «Блаженстве» это мир будущего, который Саввич с его идеей гармонии, контроля над чувствами тоже пытается упростить. В этой пьесе, как и в «Адаме и Еве», есть мотив забвения прошлого опыта, одной из его составляющих - культуры. М. Булгаков убеждает в невозможности реализации идеи создания абсолютно благополучного общества, так как ее реализация ведет к застою, останавливает жизнь.

В «Иване Васильевиче» сама ситуация (перемещение человека, наделенного своим особенным характером, в иное время, в мир с иным социальным устройством) дала возможность испытать идею, согласно которой характер, натура даны человеку от рождения, человеческие типы неизменны на протяжении веков, а вот любое внешнее положение человека, его место в социальной иерархии абсолютно устойчивыми быть не могут. Последнее -мысль, движущая действо увенчания-развенчания, - основа карнавального действа. Оказавшись в иных условиях Грозный, Милославский, Бунша (а в их лице разная человеческая природа) не погибают, не сходят с ума. Но в то же время, как бы ловко ни устроились герои в чужом мире, очевидна необходимость возвращения каждого в свою эпоху, необходимость возвращения к естественному ходу вещей.

В связи «Иваном Васильевичем» можно говорить и об автодиалоге. Мир «Адама и Евы» - это мир антиутопический, в «Блаженстве» антиутопия приобретает иронический оттенок (и возрастает роль комического элемента). «Иван Васильевич» - собственно утопия, ее мир наделен чертами сказочными и пародийными по отношению к двум другим пьесам. Героини «Адама и Евы» и «Блаженства» выбирают творцов, Зинаида - приспособленца. Но ситуация еще может разрешиться благополучно, в понимании М. Булгакова: происшедшее оказывается сном Тимофеева. А в романе «Мастер и Маргарита», работа над которым уже идет, М. Булгаков, убедившись, что в реальном мире творцу и его подруге места нет, уводит их в мир иной.

Все три пьесы содержат элемент утопии (в том или ином ее варианте, поскольку антиутопию мы рассматриваем в качестве логического продолжения утопии, ее модификации): в каждой из пьес по-разному обыгрывается идея «золотого века» человечества.

Следует отметить, что М. Булгаков-драматург в XX веке не одинок в своем стремлении строить пьесы как испытание общечеловеческой или современной идеи и в стремлении к карнавализованному театру. Приблизительно в то же время возникли театр Б. Шоу, философские пьесы-притчи Б. Брехта, К. Чапека, а в отечественной литературе - Е. Шварца. В 60-е - 80-е годы карнавализация затронула пьесы Г. Горина, Э. Радзинского. Философский характер исследования также сближает драмы М. Булгакова с пьесами его современника М. Горького и с некоторыми пьесами-притчами драматургов второй половины XX века А. Арбузова, А. Володина.

М. Булгаков вступает в диалог со своими современниками: К. Чапеком, А. Толстым, В. Маяковским. Мы обнаружили точки соприкосновения с «далеким контекстом» (терминология М. Бахтина) - мировой культурой: античной мифологией, Библией, комедиями Шекспира.

Если в «Адаме и Еве», «Блаженстве» М. Булгаков испытывал «чужие» идеи, то в «Иване Васильевиче» - ту, которая лежала в основе его творчества, определяла построение характеров, системы героев, тип конфликта.

Конфликт исследованных произведений философский. М. Булгаков раскрывает картину мира: его бытийную основу составляет вечный конфликт «организующего» и «творческого» начал, их взаимодействие-взаимоотталкивание. Организующее начало стремится к порядку, к заключению жизни в жесткие рамки системы. Оно - источник норм, правил, законов, без которых жизнь была бы поглощена хаосом.

Начало творческое - источник нарушения правил, законов (социальных, природных) и движения жизни вперед. Оно неизбежно вступает в конфликт с организующим началом. Конфликт этот неразрешим, поскольку, с одной стороны, победа любой из его составляющих губительна для жизни. К массовой гибели людей приводит война экономических систем, созданных и отстаиваемых организаторами, но и гений, лишенный поддержки организатора и не обладающий способностью найти место своему творению, бессилен («Адам и Ева»). Скучным и мертвящим оказывается идеальное устройство общества будущего, но и изобретение машины времени открывает опасные перспективы («Блаженство»). С другой стороны, желанное идеальное равновесие двух бытийных сил на человеческом уровне, как и всякий идеал, в реальности недостижимо. Борьба двух начал есть сама жизнь. Мы видим в булгаковских произведениях универсальный бытийный конфликт, что свойственно мениппее.

В соответствии со своей идеей о природных типах человеческого характера М. Булгаков выстраивает образную систему пьес и характеры действующих лиц.

Главные герои воплощают в себе организующее и творческое начала. Организаторы - это Адам, Дараган, Саввич, Грозный, творцы - Ефросимов, Рейн, Тимофеев. Первые принадлежат официальному миру. Они представители власти или близки к этим сферам. Их характерные черты - убежденность, твердость, особенно в отстаивании той идеи, которой они верны и в которой видят благо. Их твердость может доходить до жестокости. Слабость организаторов в том, что они недооценивают простые человеческие чувства, не понимают человеческую природу, не умеют найти компромисс. Творцы, напротив, близки к природе: видят внутренние законы мира (этим обусловлена их гениальность) -могут их обходить и нарушать законы человеческого общества. Слабость героев этого типа - в невозможности вписаться в мир, созданный организаторами.

Идеальным воплощением типа организатора в последнем романе М. Булгакова, мениппее «Мастер и Маргарита», предстанет Воланд (творческого -Иешуа). И знак демонизма стоит над всеми булгаковскими организаторами. Критика видит только их отрицательные черты, поскольку традиционно дьявольское начало - злое. Но исследователями «Мастера и Маргариты» (П. Пали-евским, А. Казаркиным и др.) давно и справедливо отмечено, что Воланд не похож на традиционного Сатану - источник зла. М. Булгаков переосмысливает традицию. Его организаторы не только (а порой и не столько) разрушающее, но сдерживающее, упорядочивающее начало. Очень часто они не отрицательные герои, но лишь антагонисты творцов (которые М. Булгакову ближе), представители другой необходимой стороны бытия.

В «Адаме и Еве» и «Блаженстве» организатор и творец сталкиваются - в «Иване Васильевиче» М. Булгаков приводит их к согласию, проигрывает вариант идеального единства, хотя понимает невозможность его осуществления в человеческом мире (потому мы и говорим о близости пьесы к утопии с ее идеальным устройством человеческой жизни). А в «закатном романе» идеал булга-ковской гармонии двух бытийных начал будет воплощен в мистической паре Воланда и Иешуа, в непостижимом, тайном для человека, согласии в работе их «ведомств».

Главная героиня (в «Адаме и Еве», «Блаженстве») стоит перед выбором: связать свою судьбу с творцом или с организатором. С нею входит тема любви, человеческих чувств. Философский конфликт осложняется любовным: антагонисты сталкиваются как соперники. Выбор Евы и Авроры - указание на симпатии автора, но не разрешение основного конфликта, поскольку оно невозможно. Зинаида в «Иване Васильевиче» пародирует героинь «Адама и Евы», «Блаженства». В то же время женщины, влюбленные в творцов, у М. Булгакова представляют начало организующее: они помогают, окружают заботой, защищают любимого человека. Любовь к творцу и даруемые ею способность понимания и желание служения - это тот благополучный вариант взаимодействия двух начал, который представляется М. Булгакову реальным в человеческом мире. Но возможно такое взаимодействие только на личном уровне.

Мениппея - серьезно-смеховой жанр. Для нее характерна карнавальная игра контрастами, резкими переходами: сочетание мифа и повседневности, высокого и низкого, смешного и драматического. И система образов строится М. Булгаковым так, что у героев серьезного плана (организаторов и творцов) есть снижающая параллель в виде комических персонажей.

Комическую пару образуют шут и клоун (мы использовали терминологию Л. Пинского). Шут (Маркизов, Милославский) - трикстер творца. Он близок природе, но на ином, низовом, уровне. Творец близок ей умственно, духовно, видит ее внутренним зрением. Шут связан с нею телесно. В нем в приземленном варианте «играет природа», веселая живая натура, напоминающая о шекспировских шутах. Он ближе других героев карнавалу и самый обаятельный булгаковский тип.

В клоуне (Пончик, Бунша), в отличие от шута, природа играет бессознательно. Он не осознает комичности своего положения, искренне серьезен. Клоун - пародия на организатора. В сфере интересов организатора проблемы, заботы государственного масштаба: контроль, соблюдение порядка и т.п. Бунша тоже следит за порядком в своем доме. Но поскольку он герой низкий, комический, то все произносимое, совершаемое им (серьезное, правильное, логичное) обращается в свою противоположность, всерьез не воспринимается. Если шут -образ юмористический, то клоун - сатирический. Клоун наделен чертами приспособленца, поскольку он является порождением организаторов - их системы - и, в этом смысле, их снижающей параллелью. Комичность шута и клоуна -пародийный корректив по отношению к главным героям, отражающим серьезную сторону жизни.

Своим универсализмом образная система близка карнавальной культуре, с ее представлением о человеческой натуре как единой и многовариантной.

Сходство конфликта и сходство образных систем ведет к появлению схожих сюжетных ситуаций: изобретение и применение некого аппарата, нарушающего законы или представление о них; ситуация любовного треугольника.

М. Булгаков часто использует ситуацию переворота. Переворот может быть реализован на внешнем уровне, в действе увенчания-развенчания: когда в «Блаженстве» Бунша предстает как претерпевший снижение, когда между героями «Ивана Васильевича» происходит обмен социальными ролями. Переворот может затрагивать внутренний уровень. В «Адаме и Еве» государственное, официальное, то есть организующее начало, теряет силу, и она сосредотачивается в руках творца (раненый Дараган и исцеляющий его Ефросимов; собирающийся на войну авиатор и профессор, частное лицо, уничтоживший бомбы). И в «Адаме и Еве», и в «Блаженстве» простые человеческие чувства: любовь, ревность, симпатии и антипатии - все то, что, в сравнении с государственными делами и проблемами, считалось малозначительным (а Саввич прямо полагает их регулируемыми, контролируемыми, подчиненными), вдруг выходит на первый план и оказывается решающим фактором.

Важнейшую роль в мениппее играет смеховой элемент. В комедии «Иван Васильевич» преобладает юмор. Он важен и в других булгаковских произведениях. Юмор связан с различными проявлениями человеческой натуры. Неожиданно проявившаяся в серьезном герое комическая черта и снижает его (как героического Дарагана его донесение в штаб, заканчивающееся фактически признанием в любви к Еве; как Ефросимова его неуместное появление через окно) и делает человечнее, живее (как Радаманова его ироничный разговор с дочерью о замужестве). В юморе как наследнике архаико-комического проявляется и отрицающее и утверждающее начало. Начало отрицающее предстает редуцированным. М. Булгаков усиливает его сатирой (на графомана-приспособленца, на глупого управдома-доносчика). Общий суммарный пафос приближается к карнавальному, с его единством отрицания и утверждения.

Комическое входит в композиционную структуру пьес, заставляя чередоваться сцены разной тональности и даже сводя смешное и серьезное в рамках одной сцены (сцена собрания в «Адаме и Еве», сцена отлета в «Блаженстве»). Комическое накладывает отпечаток на систему героев, проникает в структуру характеров отдельных действующих лиц. Комическое входит в речевую структуру пьес.

Э. Бентли пишет о том, что от комедийного актера требуется «двойной строй чувств: с одной стороны, он должен выражать жизнелюбие, страсть и вкус к жизни, восторженную радость бытия, а с другой стороны, - мучительно острое понимание того, что на жизненном пути нас ждут грозные препятствия» [28, 277]. У М. Булгакова этот «двойной строй чувств» составляет основу пьесы. Смешное - оборотная сторона серьезного, и наоборот. В этом плане творчество М. Булгакова оказывается в русле одной из тех тенденций, которые определяют развитие драматургии в XX веке. Исследователи (В. Сахновский-Панкеев, Ю. Бабичева, Э. Бентли и др.) говорят о том, что едва ли не самым продуктивным жанром XX века стала трагикомедия. Мениппея, которая легко соединяет в себе высокое и низкое, драматическое и комическое, проникая в произведения драматического рода, закономерно сближается с трагикомедией.

Мениппея, носившая у античных истоков диалогический характер, в основном проявляла себя как жанр эпический. М. Бахтин пишет о его гибкости, способности проникать в другие жанры [20, 130]. Это вполне согласуется с нашим утверждением о мениппейном характере пьес М. Булгакова. Но в то же время пьесы остаются верны своей драматической природе: они сценичны. И это требует объяснения.

На наш взгляд, произошло следующее. Мощная карнавальная традиция -мениппейная - у М. Булгакова (и, по всей вероятности, не только у него),

О О U т-» встречается с другой карнавальной традициеи. В рассмотренных нами пьесах такие черты, как особенности построения системы образов - ее «двухярус-ность», склонность М. Булгакова к созданию пар - некоторые типы героев, особенности построения характеров позволяют говорить о существовании связи между булгаковским творчеством и «натуральными» комедиями Шекспира. Но связь эта выражается не только в использовании приемов «натуральной» комедии, но и в споре с нею, с ее основополагающей идеей об утопически благополучном устройстве мира, о только благостном влиянии природы.

Специфика драматургии в том, что она строится на столкновении характеров, их интересов. В своем способе создания характера М. Булгаков близок Шекспиру, характерам его комедии, в которых «выступает нормальная человеческая натура в избытке отпущенных на свободу (.) жизненных сил» [128, 97]. Природа играет в героях шекспировских комедий, разными своими сторонами проявляясь в них. Утверждается благость природы. Герои М. Булгакова, их характеры тоже являют разные варианты природы. Особенно ощутима ее игра в героях комических. Но у М. Булгакова природа уже иная - двойственная, рождающая организаторов и творцов, и его пьесы не только «смеющиеся», как у Шекспира, но и «осмеивающие», как у Мольера. Этих двух авторов противопоставляет Л. Пинский (терминология его же). Но и Мольер - автор карнавали-зованный. Он впитал традиции комедии дель арте, а его комедийные опыты начинались с фарсов, истоки которых в народной площадной культуре (Г. Бояд-жиев подробно рассмотрел начальные этапы творчества французского драматурга в книге «Мольер. Исторические пути формирования жанра высокой комедии»). М. Булгакову, биографу Мольера, его творчество близко. Некоторые его приемы он использовал в «Кабале святош» [59, 7 - 8].

Таким образом, по нашему мнению, карнавальность «Адама и Евы», «Блаженства», «Ивана Васильевича» возникает на пересечении двух карнавальных тенденций, двух линий: линии развития жанра мениппеи, его проникновении, врастании в другие жанры (что у М. Булгакова находит отражение в интересе к утопии и ее модификации - антиутопии, в игре резкими переходами, сочетании комического и драматического, в стремлении испытать философскую идею) и линии развития собственно карнавальной драматургии (сочетание у М. Булгакова шекспировских и мольеровских принципов).

Обнаруженная мениппейность пьес М. Булгакова, с одной стороны, позволяет включить их в традицию, идущую от любимой драматургом трагедии Гете «Фауст», мениппейный характер которой очевиден. С другой стороны, «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич» приближаются к создаваемому М. Булгаковым в то же время роману-мениппее «Мастер и Маргарита». В булгаковской драматургии 30-х годов для «Мастера и Маргариты» разрабатывается не только конфликт художник-творец и власть («Кабала святош», «Александр Пушкин»), но и жанровая форма - в исследованных нами пьесах.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Хохлова, Анастасия Викторовна, 2002 год

1. Абраме М. Г. Апокалипсис: тема и вариации (пер. с англ. С. Силаковой) // Новое литературное обозрение. 2000. №6 (46). С. 5 - 31.

2. Агеносов В. В. Булгаковская традиция секуляризации библейского предания в философских романах Ю. Домбровского и Ч. Айтматова // Республиканские булгаковские чтения. К 100-летию со дня рождения М. А. Булгакова (Тезисы). Черновцы, 1991. - С. 5 - 6.

3. Айзерман Л. С. Русская классика накануне XXI века. Утопии и антиутопии в снах героев русской литературы // Литература в школе. 1997. №1. -С. 111-116.

4. Айзерман Л. С. Русская классика накануне XXI века. Утопии и антиутопии в снах героев русской литературы // Литература в школе. 1997. №2. -С. 90-94.

5. Алгатова А. В., Дурылин С. Н. Бунт машин // Толстой А. Н. Полное собр. соч. Т. 11. М.: Гос. изд-во худ. литературы, 1949. - С. 784 - 786.

6. Анастасьев А. Н. Движение к реализму // В поисках реалистической образности: Проблемы советской режиссуры 20-х 30-х годов. - М.: Наука, 1981.-С. 12-85.

7. Афиногенов А. Н. За социально обоснованный психологизм // Афиногенов А. Н. Избранное в 2-х т. Т.1. М.: Искусство, 1977. - С. 471 - 473.

8. Бабенко В.Г. Б. Шоу и жанр философской драмы (Пенталогия «Назад к Мафусаилу») // Проблемы метода и жанра. Томск: Изд-во ТГУ, 1983. -С. 283-295.

9. Бабичева Ю. В. Жанровые разновидности русской драмы. На материале драматургии М. А. Булгакова. Вологда: Изд-во ВГПИ, 1989. - 96 с.

10. Бабичева Ю. В. Киносценарий как литературный жанр («Ревизор» М. Булгакова) // Жанры в литературном процессе. Межвузовский сб. науч. трудов. Вологда: Изд-во ВГПИ, 1986. - С. 72 - 82.

11. Бабичева Ю. В. Фантастическая дилогия М. Булгакова («Блаженство» и «Иван Васильевич») // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. -С. 125- 139.

12. Бабичева Ю. В. Эволюция жанров русской драмы 19 начала 20 века. -Вологда: Изд-во ВГПИ, 1982. - 128 с.

13. Балонов Ф. Песни лирников в «Белой гвардии» Михаила Булгакова // Новое литературное обозрение. 2000. №4 (44). С. 195 - 197.

14. Бахтин М. М. Дополнения и изменения к «Рабле» // Вопросы философии. 1992. №1. С. 134- 164.

15. Бахтин М. М. Из предыстории романного слова // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худ. литература, 1986. - С. 353 - 391.

16. Бахтин М. М. К вопросам теории смеха // Бахтин М. М. Собр. соч. Т. 5. Работы 1940 начала 60-х годов. - М.: Русские словари, 1996. - С. 49 -50.

17. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - С. 361 - 373.

18. Бахтин М. М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - С. 328 - 335.

19. Бахтин М. М. <План доработки книги «Проблемы поэтики Достоевского»> // Контекст, 1976. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1977.-С. 293-316.

20. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. Россия, 1979. -320 с.

21. Бахтин М. М. Сатира // Бахтин М. М. Собр. соч. Т. 5. Работы 1940 начала 60-х годов. - М.: Русские словари, 1996. - С. 11-38.

22. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худ. литература, 1990. - 543 с.

23. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Литературно-критические статьи. М.: Худ. литература, 1986.-С. 121-290.

24. Бахтин М. М. Эпос и роман (О методологии исследования романа) // Литературно-критические статьи. М.: Худ. литература, 1986. - С. 392 -427.

25. Белкин А. А. Русские скоморохи: смеховая культура России от истоков до наших дней // Дидакт. 2000. №1. С. 17 - 27.

26. Белова Т. Н. Булгаковские чтения в Московском университете // Вестник Московского университета. Филология. 1991. №6. С. 83 - 86.

27. Белозерская-Булгакова Л. Е. О, мед воспоминаний // Воспоминания. / Сост. и послесл. И. Белозерского. М.: Худ. литература, 1989. - С. 87 -121.

28. Бентли Э. Жизнь драмы. Пер. с англ. В. Воронина. М.: Искусство, 1978.-368 с.

29. Берковский Н. Я. Литература и театр. Статьи разных лет. М.: Искусство, 1969. - 638 с.

30. Боборыкин В. Г. Михаил Булгаков: Книга для учащихся старших классов. М.: Просвещение, 1991.-208 с.

31. Богуславский А. О., Диев В. А., Карпов А. С. Краткая история русской советской драматургии. От «Мистерии-буф» до «Третьей, Патетической». М.: Просвещение, 1966. - 346 с.

32. Борев Ю. Б. Комическое или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М.: Искусство, 1970. - 269 с.

33. Борев Ю. Б. Сатира // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. - С. 363-407.

34. Бояджиев Г. Н. Мольер. Исторические пути формирования жанра высокой комедии. М.: Наука, 1967. - 622 с.

35. Бузник В. В. Возвращение к себе. О романе М. Булгакова «Белая гвардия» // Литература в школе. 1998. №1. С. 43 - 55.

36. Булгаков М. А. Адам и Ева. Публикация В. Лосева, Б. Мягкова, Б. Соколова // Октябрь. 1987. №6. С. 137 - 175.

37. Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. Рассказы. -М.: Правда, 1989.-576 с.

38. Булгаков М. А. Записки на манжетах. Ранняя автобиографическая проза. М.: Худ. литература, 1988. - 206 с.

39. Булгаков М. А. Инженер с копытом // Памир. 1984. №7. С. 44 - 64.

40. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Роман. М.: МИД «Синергия», 1995.-512 с.

41. Булгаков М. А. Письма. Жизнеописание в документах./ Вступ. ст. В. В. Петелина; Коммент. В. И. Лосева и В. В. Петелина. М.: Современник, 1989.-576 с.

42. Булгаков М. А. Пьесы. М.: Сов. писатель, 1991. - 800 с.

43. Булгаков М. А. Пьесы 30-х годов./ Театральное наследие. СПб.: Искусство-СПб, 1994.-671 с.

44. Булгаков М. А. «Я могу быть только одним писателем.» Дневник М. А. Булгакова // Театр. 1990. №2. - С. 143 - 161.

45. Булгакова Е. С. Дневник Елены Булгаковой./ Гос. библ-ка СССР им. В. И. Ленина; Сост., текстол. подготовка и коммент. В. Лосева и Л. Яновской. М.: Книжная палата, 1990. - 400 с.

46. Бэлза И. Ф. К вопросу о пушкинских традициях в отечественной литературе (на примере произведений М. А. Булгакова) // Контекст, 1980. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1981. - С. 191 -244.

47. Вахрушев В. Бахтиноведение особый тип гуманитарного знания? // Вопросы литературы. 1997. №1. - С. 293 - 301.

48. Бахтин Б. Б. Булгаков и Гоголь: материалы к теме // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988 - С. 334 - 342.

49. Вишневская И. Размышления о советской пьесе // Театр. 1992. №2. С. 82- 102.

50. Волков И. Ф. Последняя работа. М. А. Булгаков (1891-1940). (Публикация Е. И. Волковой и И. И. Гоминой. Подготовка текста и вступит, заметка С. И. Кормилова) // Вестник Московского университета. Филология. 1995. №5.-С. 197-215.

51. Вулис А. Послесловие к «Мастеру и Маргарите» // Москва. 1966. №11. -С. 127-130.

52. Гегель. Эстетика. В 4-х т. Т. 3. М.: Искусство, 1971. - С. 537-616.

53. Генис А. «Серапионы»: опыт модернизации русской прозы // Звезда. 1996. №12.-С. 201 -208.

54. Горбунова Е. Н. Вопросы теории реалистической драмы. О единстве драматического действия и характера. М.: Сов. Писатель, 1963. - 511 с.

55. Григорай И. В. Диалог культур в пьесе М. Булгакова «Александр Пушкин» // А. С. Пушкин: Эпоха, культура, творчество. Традиции и современность. Часть I. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1999. - С. 119 - 122.

56. Григорай И. В. Жанр историко-биографической драмы в творчестве Булгакова. (Особенности речевого строя пьесы «Последние дни») // Проблемы реализма. Вып. IV. Вологда: Изд-во ВГПИ, 1977. - С. 153 -164.

57. Григорай И. В. Место драматургии в курсе русской литературы 20 века // Высшее образование на Дальнем Востоке: История, современность,будущее. Материалы научной конференции. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1998.-С. 219-220.

58. Григорай И. В. Проблема традиции и взгляды на художника, искусство и историю М. Булгакова-драматурга в 30-е годы («Кабала святош», «Последние дни», «Дон Кихот»). Автореф. дис. канд. филол. наук. JL, 1982.-19 с.

59. Григорай И. В. Проблема характера в русской драматургии XX века // Дни славянской письменности и культуры. Материалы и тезисы докладов научно-практической конференции. Владивосток, 29-30 мая 1997 г. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1997. - С. 45 - 47.

60. Григорай И. В. Романтический идеал в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот» // Структура литературного произведения. Межвузовский сборник. Вып.

61. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1978. - С. 12 - 19.

62. Григорай И. В. Творчество Бернарда Шоу и особенности русской драматургии //Культурно-языковые контакты. Сборник научных трудов. Вып.

63. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2000. - С. 188 - 197.

64. Гудкова В. В. Комментарий к пьесе «Адам и Ева» // Современная драматургия. 1987. №3,-С. 219-225.

65. Гудкова В. В. Истоки // Литературное обозрение. 1991. №5. С. 3 - 11.

66. Гудкова В. В. «Зойкина квартира» М. А. Булгакова // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988 - С. 96 - 123.

67. Гудкова В. В. «Зойкина квартира» // Булгаков М. А. Пьесы 20-х годов / Театральное наследие. СПб.: Искусство-СПб, 1990. - С. 538 - 550.

68. Дживелегов А. К. Итальянская народная комедия. М.: Изд-во АН СССР, 1954.-298 с.

69. Джулиани Р. Жанры русского народного театра и роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. -С. 312-333.

70. Дмитриев Ю. А. Поиск формы комедийного спектакля // В поисках реалистической образности: Проблемы советской режиссуры 20-х 30-х годов.-М.: Наука, 1981.-С. 159-207.

71. Духовный Т. Т. Взгляд в будущее (социалистические утопии в зарубежной литературе конца 19 начала 20 вв.) // Филологические науки. 1976. №2.-С. 39-51.

72. Ерыкалова И. Е. «Адам и Ева» // Булгаков М. А. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 3. Пьесы. М.: Худ. Литература, 1990. - С. 657 - 666.

73. Ерыкалова И. Е. Закат Европы в «Блаженстве» // Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 3./Ответ, ред. Н. А. Грознова, А. И. Павловский. СПб.: Наука, 1995. - С. 62 - 89.

74. Ерыкалова И. Е. «Трагедия машет мантией мишурной.» (Изображение русских царей в пьесах М. А. Булгакова) // Русская литература. 1994. №2. -С. 61- 94.

75. Есипова О. Д. Пьеса «Дон Кихот» в кругу творческих идей М. Булгакова // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. -М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988 С. 168 - 188.

76. Жолковский А. К. О Смердякове (К проблеме «Булгаков и Достоевский») // Лотмановский сборник. 1./ Ред.-сост. Е. В. Пермяков. М.: «И.Ц.-Гарант», 1995. - С. 567 - 580.

77. Жолковский А. К. Попытки «Завести» у Мандельштама и Булгакова // Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. - С. 139 - 167.

78. Замятин Е. И. Мы // Замятин Е. И. Избранное. М.: Правда, 1989. - С. 307-462.

79. Зверев А. «Когда пробьет последний час природы.» // Вопросы литературы. 1989. №1. С. 26 - 70.

80. Земская Е. А. Театр в жизни молодого Булгакова // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. - С. 202 - 208.

81. Зингерман Б. И. Классика и советская режиссура 20-х годов // В поисках реалистической образности: Проблемы советской режиссуры 20-х -30-х годов. М.: Наука, 1981. - С. 207 - 245.

82. Зоркий А. «Иван Васильевич» меняет. экспрессию // Искусство кино. 1974. №1. С. 77-84.

83. Иванов В. категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство, время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. - С. 39 -67.

84. Ионин Л. Г. Две реальности «Мастера и Маргариты» // Вопросы философии. 1990. №2. С. 44-56.

85. История русского советского драматического театра. В 2-х кн. Кн. I. 1917 1945. - М.: Просвещение, 1984. - 335 с.

86. Каверин В. А. Заметки о драматургии Булгакова // Булгаков М. А. Драмы и комедии. М.: Искусство, 1965. - С. 5 - 15.

87. Казаркин. К постановке проблемы оценки. (Учение М. Бахтина о диало-гичности искусства слова) // Проблемы метода и жанра. Вып. 5. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1971.-С.3-15.

88. Казаркин А. П. Контекст и оценка («Мастер и Маргарита» М. Булгакова) // Казаркин А. П. Литературно-критическая оценка. Томск: Изд-во Томского университета, 1987. - С. 134 - 182.

89. Катаев В. П. Алмазный мой венец. М.: Сов. Писатель, 1979. - 222 с.

90. Киселев Н. Н. Проблемы советской комедии. Томск: Изд-во Томского университета, 1973. - 200 с.

91. Кожухова Г. Просто комедия // Правда. 1973. 24 сентября. С. 4.

92. Кораблев А. А. Булгаков и литературоведение (точки соприкосновения) // Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова: Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев: Изд-во КГПИ им. Куйбышева, 1990.-С. 6-15.

93. Кораблев А. А. Время и вечность в пьесах М. Булгакова // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. - С. 39 - 56.

94. Королев А. Блудный сын // Знамя. 1994. №4. С. 196 - 204.

95. Кошелева А. Л. Две романтические комедии («Вдохновение» Вс. Иванова и «Иван Васильевич» М. Булгакова) // Всеволод Иванов и проблемы романтизма. М.: МОПИ, 1976. - С. 166 - 174.

96. Кривонос В. Ш. М. А. Булгаков и Н. В. Гоголь. Мотив «заколдованного места» в «Мастере и Маргарите» // Известия АН. Серия Литература и язык. 1994. №1. Т. 53.-С. 42-48.

97. Кузнецов В. А. Советская драматургия в годы гражданской войны // Вестник Ленинградского университета. Сер. История. Литература. Язык. 1976. №2. С. 43 - 52.

98. Кургенян М. С. Драма // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. -С. 238-362.

99. Кухта Е. А. «Блаженство» // Булгаков М. А. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 3. Пьесы. М.: Худ. Литература, 1990. - С. 666 - 673.

100. Кухта Е. А. Сатирический театр фельетонов М. Булгакова в «Гудке» // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. -М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. С. 246 - 259.

101. Лакшин В. В. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Вторая встреча: Воспоминания, портреты, статьи. М.: Сов. писатель, 1984. -С. 257-354.

102. Лакшин В. В. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита».// Лакшин В. В. Пути журнальные. М.: Сов. писатель, 1990. - С. 214 - 265.

103. Лакшин В. Мир Михаила Булгакова. // Литературное обозрение. 1989. №11.-С. 17-27.

104. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как ми-ровозрение. СПб.: Алтейя, 1997. - С. 341 - 390.

105. Лосев А. Ф. Кронос // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т./ Глав. Ред. С. А. Токарев. М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 2. К - Я. - С. 18.

106. Лурье Я. С. «Иван Васильевич» // Булгаков М. А. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 3. Пьесы. М.: Худ. Литература, 1990. - С. 673 - 680.

107. Юб.Махлин В. Л. Карнавализация // Литературный энциклопедический словарь./ Под ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987. - С. 150 - 151.

108. Малевич О. М. «RUR» // К. Чапек. Сочинения в 5-ти т. Т. 3. М.: Гос. изд-во худ. литературы. - С. 434 - 442.

109. Маяковский В. В. Баня // Сочинения в 2-х т. Т. 2. М.: Правда, 1988. -С. 584-626.

110. Маяковский В. В. Клоп // Сочинения в 2-х т. Т. 2. М.: Правда, 1988-С. 548-583.

111. НО.Мотылева Т. Л. О времени и пространстве в современном зарубежном романе // Ритм, пространство, время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974.-С. 186-200.

112. Муромский В. П. Пьеса М. А. Булгакова «Батум» (К проблеме интерпретации) // Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 3./ Ответ, ред. Н. А. Грознова, А. И. Павловский. -СПб.: Наука, 1995.-С. 89-111.

113. Неводов Ю. Д. В. Маяковский и М. Булгаков (Спор о драме и уроки полемики) // Литературные традиции в творчестве Михаила Булгакова: Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев: Изд-во КГПИ им. Куйбышева, 1990. - С. 43 - 59.

114. Немцев В. И. Контексты творчества Михаила Булгакова (К проблеме традиций) // Литературные традиции в поэтике Михаила Булгакова: Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев: Изд-во КГПИ им. Куйбышева, 1990. - С. 15 - 30.

115. Нинов А. А. Михаил Булгаков и советская художественная культура // Аврора, 1986. №12. С. 86 - 94.

116. Нинов А. А. Легенда «Багрового острова» // Нева. 1989. №5. С. 171 -192.

117. Нинов А. А. О драматургии и театре Михаила Булгакова (итоги и перспективы) // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. - С. 6 - 38.

118. Нинов А. А. О драматургии и театре Михаила Булгакова // Вопросы литературы. 1986. №9. С. 84 - 111.

119. Нянковский М. А. Антиутопия. К изучению романа Е. Замятина «Мы» // Литература в школе. 1998. №3. С. 97 - 108.

120. Нянковский М. А. Антиутопия. К изучению романа Е. Замятина «Мы» // Литература в школе. 1998. №4. С. 94 - 102.

121. От редакции // Звезда Востока. 1966. №7. С. 75 - 76.

122. Палиевский П. В. Последняя книга М. Булгакова // Палиевский П. В. Литература и теория. М.: Сов. Россия, 1979. - С. 263 - 272.

123. Паньков Н. М. М. Бахтин: ранняя версия концепции карнавала (В память о давней научной дискуссии) // Вопросы литературы. 1997. №5. -С. 87- 122.

124. Петелин В. В. М. А. Булгаков и «Дни Турбиных» // Петелин В. В. Мятежная душа России: Споры и размышления о современной русской прозе.-М.: Сов. Россия, 1986.-С. 142- 153.

125. Петелин В. В. Герои Булгакова // Петелин В. В. Мятежная душа России: Споры и размышления о современной русской прозе. М.: Сов. Россия, 1986.-С. 154-226.

126. Петелин В. В. Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть. «Бессмертные имена». - М.: ЗАО Центрполиграф, 2000. - 665 с.

127. Петров В. Б. Пьеса М. А.Булгакова «Багровый остров» (К проблеме традиций и новаторства) Литературные традиции в поэтике Михаила

128. Булгакова: Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев: Изд-во КГПИ им. Куйбышева, 1990. - С. 30 - 43.

129. Петровский М. Мифологическое городоведение Михаила Булгакова // Театр. 1991. №5.-С. 14-32.

130. Пинский Л. Е. Комедии Шекспира // Пинский Л. Е. Магистральный сюжет: Ф. Вийон, В. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. М.: Сов. писатель, 1989.-С. 49-125.

131. Пинский Л. Е. Комическое // Пинский Л. Е. Магистральный сюжет: Ф. Вийон, В. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. М.: Сов. писатель, 1989. - С. 339-344.

132. Пинский Л. Е. Новая концепция комического // Пинский Л. Е. Магистральный сюжет: Ф. Вийон, В. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. М.: Сов. писатель, 1989. - С. 358 - 366.

133. Пинский Л. Е. Образ Фальстафа // Магистральный сюжет: Ф. Вийон, В. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. М.: Сов писатель, 1989. - С. 126 - 148.

134. Пинский Л. Е. Юмор // Пинский Л. Е. Магистральный сюжет: Ф. Вийон,

135. B. Шекспир, Б. Грасиан, В. Скотт. М.: Сов. писатель, 1989. - С. 345357.

136. Пиотровский М. Б. Адам // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Глав. Ред. С. А. Токарев. М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 1. А - К.1. C. 39-43.

137. Попов П. С. Биография М. А. Булгакова // Булгаков М. А. Письма. Жизнеописание в документах. М.: Современник, 1989. - С. 535 - 544.

138. Рудницкий К. Бенефис Михаила Булгакова // Театральные сюжеты. -' М.: Искусство, 1990.-С. 414-418.

139. Рудницкий К. Л. Режиссер Мейерхольд. М.: Наука, 1969. - 526 с.

140. Сахаров В. И. Михаил Булгаков: писатель и власть. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. - 446 с.

141. Сахновский-Панкеев В. А. Булгаков // Очерки истории русской советской драматургии.1934-1945гг. Л.: Искусство, 1966. - С. 122 - 141.

142. Сахновский-Панкеев В. А. О комедии. Л. М.: Искусство, 1964. - 224 с.

143. Скобелев В. П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов (К проблеме народного характера). Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1975.-С. 110-168.

144. Смелянский А. М. Драмы и театр Михаила Булгакова. Послесловие // Булгаков М. А. Собр. соч. в 5-ти т. Т. 3. Пьесы. М.: Худ. Литература, 1990. - С. 573-611.

145. Смелянский А. М. Концы и начала // Булгаков М. А. Багровый остров. Адам и Ева. М.: Искусство, 1990. - С. 6 - 18.

146. Смелянский А. М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М.: Искусство, 1986. - 386 с.

147. Смелянский А. М. Наши собеседники: Русская классическая драматургия на сцене советского театра 70-х годов. М.: Искусство, 1981. - 367 с.

148. Смелянский А. М. Театр Михаила Булгакова: 30-е годы // Булгаков М. А. Пьесы 30-х годов. / Театральное наследие. СПб.: Искусство-СПб, 1994.-С. 4-25.

149. Смирнов-Несвицкий Ю. А. Евгений Вахтангов. Л.: Искусство, 1987. -248 с.

150. Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. М.: Локид; Миф, 1996. -592 с.

151. Соколов Б. В. Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: очерки творческой истории. М.: Наука, 1991. - 256 с.

152. Спендель де Варда Д. Сон как элемент внутренней логики в произведениях М. Булгакова // М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: Союз театральных деятелей РСФСР, 1988. - С. 301-311.

153. Стародубцева Е. Общество будущего в пьесе В. В. Маяковского «Клоп» // Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 2001. №25 (400). -С. 4.

154. Строева М. Н. Герой и среда // В поисках реалистической образности: Проблемы советской режиссуры 20-х 30-х годов. - М.: Наука, 1981. -С. 86- 158.

155. Суханова Т. Иван Васильевич не меняет профессию // Театр. 1979. №8. -С. 29-33.

156. Тамарченко А. Драматургическое новаторство Михаила Булгакова // Русская литература. 1990. №1. С. 46 - 67.

157. Тахо-Годи А. А. Аид // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т./ Глав. Ред. С. А. Токарев. -М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 1. А К. - С. 51-52.

158. Тахо-Годи А. А. Радаманф // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т./ Глав. Ред. С. А. Токарев. М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 2. К - Я. -С. 363.

159. Толстой А. Н. Бунт машин // Толстой А. Н. Полное собр. соч. Т. 11. Пьесы. М.: Худ. литература, 1949. - С. 235 - 292.

160. Топоров В. Н. Петух // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т./ Глав. Ред. С. А. Токарев. М.: Рос. Энциклопедия, 1994. Т. 2. К - Я. - С. 309-310.15 8. Фрид ленд ер Г. М. Гоголь: истоки и свершения // Русская литература. 1995. №2.-С. 3-32.

161. Хализев В. Е. Теория литературы. М.: Высш. шк., 2000. - С. 294 - 345.

162. Холодов Е. Композиция драмы. М.: Искусство, 1957. - 224 с.

163. Чапек К. RUR // Чапек К. Сочинения в 5-ти т. Т. 3. Пьесы. М.: Худ. литература, 1958. - С. 95 - 186.

164. Червинская О. В. Фабула об Адаме и Еве у М. Булгакова: Эволюция темы // Республиканские булгаковские чтения. К 100-летию со дня рождения М. А. Булгакова (Тезисы). Черновцы, 1991. - С. 91 - 93.

165. Чудакова М. О. Адам и Ева свободны // Огонек. 1987. №37. С. 12-15.

166. Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. -672 с.

167. Чудакова M. О. Пушкин у Булгакова и «соблазн классики» // Лотманов-ский сборник. 1./ Ред.-сост. Е. В. Пермяков. М.: «И.Ц.- Гарант», 1995. -С. 538-567.

168. Шевченко И. Е. Комическое в драматургии Михаила Булгакова // Республиканские булгаковские чтения. К 100-летию со дня рождения М. А. Булгакова (Тезисы). Черновцы, 1991. - С. 60 - 63.

169. Шигарева М. О. Жанровое своеобразие повести М. Булгакова «Собачье сердце» // Республиканские булгаковские чтения. К 100-летию со дня рождения М. А. Булгакова (Тезисы). Черновцы, 1991. - С. 48 - 50.

170. Шиндель А. Пятое измерение // Знамя. 1991. №5. С. 193 - 209.

171. Шошин В. А. Михаил Булгаков в контексте XX века // Русская литература. 2001. №4. С. 228 - 236.

172. Штейн А. Л. Философия комедии // Контекст, 1980. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1981. - С. 244 - 268.

173. Эльсберг Я. Е. Вопросы теории сатиры. М.: Сов. писатель, 1957. С. 155 -305.

174. Явчуновский Я. И. Драма вчера и сегодня. Жанровая динамика. Конфликты и характеры. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1980. - 254 с.

175. Явчуновский Я. И. Драма на новом рубеже. Драматургия 70-х и 80-х годов: конфликты и герои, проблемы поэтики. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1989. - 222 с.

176. Яновская Л. М. Творческий путь Михаила Булгакова. М.: Сов. писатель, 1983.-319 с.

177. РОССИЙСКАЯ ГОСУДА7 G i BEHíIA-'í БИБЛИОТЕКА "