Грамматическая рефлексивность в современном чешском языке: система и функционирование тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.03, кандидат филологических наук Поляков, Дмитрий Кириллович

• Поляков, Дмитрий Кириллович
• кандидат филологических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Поляков, Дмитрий Кириллович

Содержание.

Введение.

Глава 1. Изучение грамматической рефлексивности в ее отношении к категории залога в чешской лингвистике.

Глава 2. Континуум грамматических рефлексивных образований в современном чешском языке.

Глава 3. Рефлексивный пассив в современном чешском языке: образование, семантика, синтаксис, функционирование в тексте.

Глава 4. Чешский рефлексивный пассив в исторической ретроспективе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Грамматическая рефлексивность в современном чешском языке: система и функционирование»

0. Рефлексивность, или возвратность, толковавшаяся некогда как свойство части глаголов обозначать «действие и страдание, от себя самого на себя ж происходящее» (М. В. Ломоносов в «Российской грамматике»), а в современных терминах определяемая как реализация «особого типа однореферентности, а именно ^ полного или частичного совпадения объекта действия (или другого актанта) с субъектом» [Генюшене, Недялков 1991: 247], не являясь языковой универсалией, считается в то же время одной из важных характерных черт ряда индоевропейских языков, в том числе славянских. Формальными маркерами рефлексивности в последних служат возвратное местоимение как таковое (рус. себя, чеш. sebe) и элементы, генетически восходящие к его кратким формам винительного и дательного падежей: в восточнославянских языках (кроме западноукраинских говоров) это неотделимый от основы глагола постфикс -ся/-съ, в южно- и западнославянских — автономные от глагола частицы (клитики); в чешском языке таковы возвратные компоненты se и si1 (ср. oblékat se 'одеваться' и oblékat si /па sebe/ 'надевать /на себя/' и др.). Указанная автономность обусловливает двойственную трактовку рефлексивных глаголов (исключая reflexiva tantum типа bát se 'бояться') чешскими лингвистами, из которых одни признают их синтетическими образованиями, где se/si - возвратная частица (морфема), другие же — по-прежнему сочетаниями нерефлексивных глаголов с краткими формами местоимения sebe . Между тем еще Б. Гавранек проследил историческое развитие от аналитических сочетаний

1 Рефлексивные глаголы с компонентом si в чешском языке, которыми подробно занимались Т. А. Ацаркина ([Ацаркина 1963]), Ф. Штиха [Stícha 1981], а в сопоставительном аспекте недавно также Ф. Фичи Джусти [Fiel Giusti 2007], в рамках данной работы, посвященной феномену грамматической рефлексивности, не рассматриваются.

2 О полемике по этому поводу см. [Panevová 1999], [Oliva 2000], [Oliva 2001]. глагол + местоимение» к синтетическому возвратному глаголу [Havránek 1928], которое и привело в древности к появлению группы глаголов reflexiva tantum, а в. более поздний период сказалось в исчезновении некогда возможной ' сочетаемости типа *oblékat se a své déti (~ * одеваться и своих детей)3.

О.Г. Рефлексивные образования в широком смысле, под чем понимаются, с одной стороны, производные рефлексивные глаголы (РГ), а с другой - рефлексивные формы нерефлексивных глаголов (РФ), привлекали и привлекают к себе неослабевающее внимание славистов (см. из последних русских работ [Князев 2007], чешских - [Panevová 2008], польских — [Grzegorczylcowa 2006]), что обусловлено немалыми трудностями, возникающими в связи с отнесением сочетаний «глагол + возвратный компонент» к области лексики / словообразования или морфологии / синтаксиса, с классификацией таких единиц и с нахождением инварианта рефлексивного значения, проявляющегося в чрезвычайном многообразии их семантического спектра4. При этом, по авторитетной оценке Ю. П. Князева, имеющиеся на сей день описания РГ в русском и других языках «являются типичным примером так называемого "списочного" подхода к описанию многозначности, когда отдельные значения просто перечисляются, а связи между ними не устанавливаются» [Князев 2007: 262-263]. Сам этот исследователь рассматривает РГ в соотнесении с исходными нерефлексивными глаголами «в составе соответствующих синтаксических конструкций: рефлексивной (РК) и нерефлексивной. (НК)» с целью выявить

3 В современном чешском языке, однако, сохраняется возможность «извлечения» из синтетического, по Б. Гавранеку, рефлексивного глагола с частицей se исходного нерефлексивного глагола с имплицитным вхождением последнего в сочетание с другим объектом в последующем контексте, ср.: .jakkoli byli mistry v zabíjení, dokázali sepred ním uchránit. A me taky. (Topol) '. хотя они были мастерами по части смертоубийства, они умели защитить себя от него (букв, защититься). И меня тоже'.

4 Ср. состоящий из 15 пунктов список значений и оттенков значений глаголов с показателем -ся в русском языке в [Виноградов 2001/1947: 512-517]. тот дополнительный смысл, который привносится в значение глагола» рефлексивным показателем (РП). Соответственно за пределами внимания автора остаются «следующие три разновидности РГ, существующие во всех славянских языках: а/ необратимые РГ, которые либо вообще не употребляются без РП; ср. глаголы reflexiva tantum типа бояться, либо не полностью соотносятся по смыслу с НГ; ср. пары типа торговать — торговаться, б/ РГ со сложным формантом типа спать — выспаться, читать — начитаться, звонить — дозвониться, в/ отыменные РГ типа толпа — толпиться, резвый — резвиться» [Князев 2007: 263].

Эти три группы РГ, к русским примерам которых легко привести соответствия из других славянских языков (ср. чеш. б/ spát — vyspat se, в/ shluk - shlukovat se и т. д.), бесспорно принадлежащие к сфере лексики / словообразования, не будут анализироваться также и в рамках нашей работы. Во всех же других случаях Ю. П. Князев рассматривает соотношение РГ и НГ «как соотношение между семантическими ролями участников обозначаемых этими глаголами ситуаций, с одной стороны, и выражающими их синтаксическими актантами в РК и НК, с другой, - то, что в исследованиях Петербургской (Ленинградской) типологической школы получило название диатезы» [Князев 2007: 263]. Уже из этой предварительной характеристики авторского подхода, который в основном принимаем и мы, видно, что речь идет об изучении РГ со стороны, обращенной к грамматически (синтаксически) выявляемой семантике, каковая и описывается с помощью понятия диатезы5.

Все так исследуемые РГ Ю. П. Князев подразделяет на субъектные и объектные, подчеркивая, что слова «субъект» и «объект» понимаются им как «обозначения обобщенных семантических ролей (называемых также

5 На теории диатез в связи с концепциями залога в чешском языкознании мы подробнее остановимся ниже (в главе 1). гиперролями или макроролями)- <.> в основании которых лежат, соответственно, конкретные семантические роли агенса и пациенса». Заранее оговорим, что именно-в данном семантическом смысле оба эти термина применяются и в нашейгработе6. Напротив, компоненты синтаксической структуры предложения обозначаются традиционными терминами подлежагцее и дополнение, которые - несмотря на их дискуссионный характер - удобны в целях более последовательного разграничения синтаксического и семантического уровней (ср. использование такой терминологии в работах [Тестелец 2001] и [Князев 2007]).

Субъектные РГ в монографии Ю. П. Князева делятся на: собственно рефлексивные типа рус. одеваться (ср. чеш. oblekat se); реципрокальные, круг которых в русском языке гораздо более ограничен, нежели в южно- и западнославянских языках, ср. рус. целоваться ~ чеш. libat se, но чеш. zddaj'i se 'они просят друг друга', podezrivaji se 'они подозревают друг друга' (примеры Ю. П. Князева, число которых нетрудно увеличить, поскольку это регулярный в чешском языке способ выражения взаимно-возвратного значения7); рефлексивно-посессивные типа рус. расстегнуться, признаться (ср. чеш. rozepnoiit se, pfiznat se); автокаузативные типа рус. наклониться, выпрямиться, повернуться (ср. чеш. naklonit se, narovnat se, otocit se, но также, напр., posadit se 'сесть', букв, посадиться); рефлексивно-каузативные типа рус. стричься, фотографироваться (ср. чеш. Fotografoval jsern se naposled pfed dvëma lety 'Я фотографировался последний раз два года назад', пример Ю.П.Князева из [Кореспу 1954: 229])8; абсолютивные

6 Употребление терминов «субъект» и «объект» (и производных от них) в синтаксическом смысле, в частности, Б. Гавранеком и некоторыми другими цитируемыми в работе авторами, специально поясняется.

7 См. об этом [Panevova, Mikulova 2007].

8 В западнославянских языках данный тип, как кажется, менее продуктивен, ср. чеш. ostfihat se 'постричься" (обычно самостоятельно), но ddt se ostfihat 'постричься /в парикмахерской/', где возвратный показатель получает каузатив ddt (аналогичные словацкие примеры у Ю. П. Князева) Ср. тем не менее из Интернета: Prijde pan k holici se fантипассивные) типа рус. кусаться в предложении Собака кусается (для западнославянских языков подобный тип необычен, ср. чеш. Pes house). При этом, отмечает автор цитируемой4 работы, «обращает на себя внимание значительное (хотя и неполное)1 сходство лексического состава абсолютивных и реципрокальных РГ», ср. Посмотри, две коровы бодаются (реципрок) и Осторожно, коровы бодаются (абсолютов) [Князев 2007: 282]; это, видимо, можно распространить также на такие случаи, как рус. Я лечусь травами, чеш. Lécim se bylinami (собственно-рефлексивный тип) и рус. Я лечусь у гомеопата, чеш. Lécím se и homeopata (рефлексивно-каузативный тип). Безусловно, речь идет о разных типах употребления (частных значениях) одних и тех же лексем - рефлексивных производных (но не форм) соответствующих нерефлексивных глаголов.

Объектные РГ рассматриваются Ю. П. Князевым «в порядке убывания их семантичности» [Князев 2007: 282]. Среди них автор различает: а) декаузативные РГ типа Ветер рассеял туман — Туман рассеялся (чеш. Vítr rozptylil mlhn — Mlha se rozptylila; б) конверсивные РГ типа Бутылка вмещает один литр — В бутылке вмещается один литр (ср. аналогичное соотношение в чеш. Silnice pokrylo náledí 'Дороги покрыл гололед' - Silnice se pokryly náledím 'Дороги покрылись гололедом'); в) модальные квазипассивные РГ типа Я читаю книгу — Эта книга легко читается (чеш.

V

Ctu knihu — Tato kniha se cíe lehcé)\ г) пассивные РГ типа Здесь строят новую дорогу — Здесь строится новая дорога (чеш. Stavejí tu novou silnici — Staví se tu novó silnice). Далее Ю. ГГ.,Князев анализирует бесподлежащные (безличные, имперсональные9) рефлексивные конструкции, в свою очередь делящиеся на модально окрашенные (модально-деагентивные) РК типа Мне ostrihat. (анекдот) 'Приходит мужчина в парикмахерскую постричься.'; Oblékáx se zásadne и Versaceho 'Он одевается исключительно у Версаче'.

9 В дальнейшем изложении мы, вслед за Ю. П. Князевым, употребляем термин безличный по отношению к синтаксической конструкции (в т. ч. рефлексивной) как синоним термина бесподлеэюащный. не спится, которые в западнославянских языках практически не представлены без распространяющих эту схему адвербиальных оценочных квалификаторов, и модально нейтральные (безлично-пассивные, субьектно-имперсональные) PK, которые, наоборот, характерны^ для западнославянских (и южнославянских) языков, но не находят полной аналогии в русском языке, где имчаще всего соответствуют неопределенно-личные предложения. Тот и другой типы ученый удачно иллюстрирует двумя омонимичными чешскими примерами, заимствованными из [Мразек 1970: 171]: V te tovärne se dobre pracuje 'На этом заводе хорошо работается' (модально-деагентивный тип) и 'На этом заводе хорошо работают' (безлично-пассивный тип).

Констатированное Ю. П. Князевым «убывание семантичности» отдельных типов объектных РГ в направлении от декаузативных к пассивным предполагает параллельное обратное нарастание грамматичности (то же, очевидно, относится и к бесподлежащным PK). Для объектного собственно пассивного типа Здесь строится новая дорога (= чеш. Stavi se tu novä silnice) это не требует комментирования: его грамматический статус практически общепризнан, и такие единицы, как рус. строится / чеш. stavi se, выступающие в данных конструкциях, и в русском, и в чешском языкознании вполне традиционно считаются грамматическими рефлексивно-пассивными формами исходного нерефлексивного глагола (рус. строить / чеш. stavet). О статусе же других рефлексивных образований, составляющих предикативную основу конструкций в первую очередь безлично-пассивного (субъектно-имперсонального), по Ю. П. Князеву, типа Tady se stavi silenym tempern 'Здесь строят бешеными темпами' или Tady se pracuje i v nedeli 'Здесь работают и в воскресенье', • в чешской лингвистике со времен Б. Гавранека ведутся дискуссии, что само по себе симптоматично. По нашему убеждению, во всех таких грамматикализованных и тяготеющих к грамматичности рефлексивных образованиях в чешском языке следует видеть единый континуум, изучая их в комплексе. Этот внутренне структурированный комплекс рефлексивных образований, имеющих статус грамматических форм либо на него претендующих, рассматриваемый со стороны его системной организации и функционирования отдельных его элементов * в современном чешском языке (с необходимым историческим экскурсом), и составляет объект исследования, предпринимаемого в рамках данной работы.

0.2. Целью данной диссертации является описание системы, и функционирования грамматических рефлексивных образований в чешском языке в их современном состоянии и отчасти в историческом развитии.

Постановка вышеозначенной цели предусматривает решение следующих исследовательских задач:

1. анализ взглядов чешских и отчасти других зарубежных и отечественных лингвистов на грамматическую рефлексивность, прежде всего в ее отношении к категории залога (пассива);

2. характеристика континуума рефлексивных образований в современном чешском языке в структурном и понятийном аспекте;

3. описание рефлексивного пассива в современном чешском языке с точки зрения образования, семантики, синтаксических свойств и функционирования в тексте;

4. обзор исторического развития рефлексивно-пассивных форм и синонимичных деагентивных конструкций в чешском языке.

Актуальность темы проводимого исследования определяется в первую очередь тем, что при длительной традиции изучения феномена рефлексивности в чешском и других славянских языках представителями различных лингвистических направлений и национальных грамматических школ по сей день не достигнут консенсус в отношении не только конкретных проблем, но также самих принципов и механизма его описания, «до сих пор не выработан единый метаязык» [Рапеуоуа 2008: 153]. Ввиду этого настоящее диссертационное сочинение может внести свой вклад в разработку вопросов, связанных с явлениями грамматической рефлексивности в чешском языке.

Научная новизна проведенного исследования' проявляется в рассмотрении принципиальных теоретических проблем, возникающих при I анализе* сложно структурированного континуума грамматических рефлексивных образований, впервые рассматриваемого как единый объект, а также в комплексном использовании различных научных методов и методик и в привлечении нового языкового материала.

При описании собранного' материала в диссертации применялись системно-структурный и функциональный методы, в диахронной части также сравнительно-исторический, метод по отношению к синхронным срезам.

Материал исследования в синхронных разделах работы черпался в основном из чешской художественной литературы, начиная с произведений К. Чапека и заканчивая новейшими текстами 1990-х — 2000-х гг., а также в равной степени из публицистики и средств массовой информации, включая электронные, далее из кинофильмов, теле-, радиопрограмм и из живой разговорной речи, в том числе фиксируемой в сети Интернет. Использовались также примеры из работ других исследователей (с указанием источника). Помимо этого привлекались данные Чешского национального корпуса (подкорпусов 2000, 2005 и 2006РЦВ, включающих художественные, публицистические, научные и научно-популярные тексты, большей частью относящиеся к периоду между 1990 и 2005 гг.). Таким образом, в настоящей диссертации охвачен разнородный материал, представляющий современное состояние как литературного чешского языка в различных функциональных разновидностях, так и обиходно-разговорного чешского языка. В диахронном разделе, кроме примеров, приводимых в исторических грамматиках чешского языка и других исследованиях, а также данных исторической части Чешского национального корпуса Б1АКОКР, были использованы наши собственные извлечения из памятников XIV и XVI вв., отражающих два синхронных среза в диахронии. Диалектный материал был заимствован из диалектологических работ,, а в ряде случаев самостоятельно извлечен из чешских диалектных текстов. Перевод примеров на русский язык в основном выполнен нами, в противном случае указывается имя переводчика.

Теоретическая значимость предлагаемой диссертации определяется тем, что в ней рассматриваются явления рефлексивности, находящиеся на перекрестке лексики / словообразования и морфологии / синтаксиса, затрагиваются такие важные для общей теории языка категории, как залог, деагентивность, модальность и другие.

Научно-практическая значимость настоящего исследования заключается в том, что его результаты могут найти отражение в грамматических описаниях современного чешского языка, а также в университетских курсах грамматики и отчасти истории и диалектологии чешского языка.

Апробация работы. Результаты исследования выносились на обсуждение на нескольких конференциях, где были сделаны следующие доклады: апрель 2006 г. - МГУ, международная конференция «Ломоносов», доклад «Возвратные конструкции типа slo se cestón necestou в системе залоговых отношений в современном чешском языке», октябрь 2006 — Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Об одном типе безличных конструкций в современном чешском языке на фоне других славянских», апрель 2007 — МГУ, международная конференция «Ломоносов» , доклад «Семантика синтаксической конструкции в свете ее контекстных связей», октябрь 2007 — Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Мнимая калька с немецкого: конструкции типа кат by катепет dohodil и их функционирование в литературном чешском языке и в чешских диалектах», декабрь 2008 — Карлов университет (Прага), семинар молодых ученых 2с1агек, доклад «Маргинальное употребление рефлексивной глагольной формы в современном чешском языке», сентябрь 2009 — Гамбургский университет, международная конференция европейских славистов «РОЬУБЬАУ», доклад «"Устранение субъекта" в славянских языках в сравнительно-историческом и ареальном аспектах», март 2010 - МГУ, международный конгресс «Русский язык: исторические судьбы и современность», доклад «Потенциальные члены залоговых оппозиций в современном русском языке (на фоне других славянских)», апрель 2010 - Университет свв. Кирилла и Мефодия (Трнава), доклад «К вопросу о субъекте пассивных конструкций в современном чешском языке».

По теме исследования имеется семь публикаций общим объемом 3,5 а. л.; кроме того, одна работа находятся в печати.

Структура диссертации. Настоящее диссертационное сочинение состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и списка научной литературы.

Заключение диссертации по теме «Славянские языки (западные и южные)», Поляков, Дмитрий Кириллович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование системы грамматических рефлексивных форм и их функционирования в чешском языке в синхронии и отчасти в диахронии, проведенное нами с учетом предшествующего их изучения главным образом в отношении к категории залога в трудах чешских и некоторых других языковедов, позволяет сделать следующие выводы:

1. Выделенный нами на основании последовательного разграничения лексической и грамматической рефлексивности континуум грамматических рефлексивных образований (рефлексивных форм) имеет четкую симметрично организованную структуру. В него входят: а) личные и безличные рефлексивно-пассивные формы (РПФ), представляющие граммемы категории залога (пассива), типа dum se stavi 'дом строится', о torn se mluvilo 'об этом говорилось'; б) личные и безличные рефлексивные формы в так наз. «реляционных» конструкциях с валентностями для семантического субъекта в дательном падеже и адвербиального квалификатора типа tato písnicka se mi poslouchá pfíjemne 'мне эту песню слушать (букв, эта песня слушается) приятно' и zije se mi dobfe 'мне хорошо живется'.

2. Грамматическими в традиционных описаниях чешского языка признавались и признаются исключительно формы типа dum se staví и о torn se mluvilo, однако, несмотря на центральное место этих форм в исследуемом континууме и присущую для них максимальную степень грамматикализации, область грамматической рефлексивности, по нашему убеждению, ими не исчерпывается: на периферии данного континуума находятся формы, выступающие в реляционных конструкциях. Их грамматичность проявляется как в регулярности и узуальности их образования, так и в регулярных парадигматических связях с соответствующими рефлексивно-пассивными конструкциями, личными и безличными (ср. Staví se /domek/ 'Строится домик /Строим/' Так at' se Vám /domek/ dobfe staví, букв. 'Пусть же /домик/ строится вам хорошо'); при этом, однако, такие формы не просто сигнализируют понижение коммуникативного ранга семантического субъекта в результате реинтерпретации говорящим той же ситуации, как это имеет место при пассивной трансформации, но представляют модификацию пропозиционального содержания глагола, маркируя неподконтрольное субъекту (инволюнтивное) состояние, что подразумевает усиление лексичности в их семантике. Указанный факт не позволяет отнести рефлексивные формы в реляционных конструкциях к граммемам пассивного залога. Таким образом, грамматическая рефлексивность «перекрывается» с областью пассива лишь частично.

3. Анализ структурно-функциональных (формообразовательных и синтаксических), а также коммуникативно-прагматических свойств конструкций типа diirn se stavi и о torn se mluvilo приводит к выводу об их схожем морфосинтаксическом статусе. Признавая, что ядро грамматической рефлексивности, от которого по признаку нефокусирования внимания на семантическом объекте в позиции подлежащего оказываются в разной степени удалены рефлексивные формы безличного пассива (по Б. Гавранеку), максимально — «безактантные» формы типа si о se cestou necestou 'шли (букв. шлосъ) не разбирая дороги', мы рассматриваем эти личные и безличные рефлексивные РПФ как части единого целого на основании (1) их одинаково свободного образования в принципе от любого невозвратного глагола; (2) их одинаковой коррелятивности с активными личными формами глагола, с которыми они связаны регулярными парадигматическими отношениями; (3) их тесных синтагматических связей в тексте, включая возможность обслуживания нескольких личных и безличных^ РПФ одним общим рефлексивным компонентом и развертывание безличной конструкции в личную; (4) частого употребления одних и тех же РПФ как в личных, так и в безличных конструкциях (так как переходные глаголы могут выступать в непереходном употреблении, а некоторые глаголы в исходной активной конструкции могут сочетаться, помимо винительного, также с другими падежами); (5) наличия пограничных между безличным и личным употреблением РПФ случаев их сочетаемости с «неканоническим подлежащим», в том числе с придаточными предложениями; (6) наличия таких случаев, когда конструкция с РПФ не может быть однозначно определена как личная или безличная.

Рассмотренные личные и безличные формы.мы отнесли к центральной области грамматической рефлексивности, совокупно назвав ее по образцу наиболее «ядерных» здесь личных форм типа diim se stavi рефлексивным пассивом. При этом следует иметь в виду, что даже у этих «ядерных» форм нередко проявляется диффузность границ грамматического и лексического значений: в случаях типа musí se najít nekdo. 'нужно найти кого-то такого. / должен найтись кто-то такой.' наблюдается балансирование между рефлексивным пассивом и лексическими рефлексивами (автокаузативами и декаузативами).

4. Регулярно образуемые от любого лексически нерефлексивного, а иногда и рефлексивного глагола безотносительно к его переходности / непереходности и вообще объектности / безобъектности, РПФ в чешском языке представляют собой парадигматическое средство абсолютной деагентизации: при их употреблении из конструкции всегда устраняется персональный субъект-лицо, информация о котором имплицирована. Соответственно на уровне синтаксиса важнейшей чертой чешских рефлексивно-пассивных форм, в отличие от причастно-пассивных, является отсутствие у них валентности для так наз. субъектного дополнения. В результате чешская рефлексивно-пассивная конструкция оказывается максимально отвлеченной от субъекта пропозиции, на который в случае необходимости может быть лишь косвенно указано в контексте: Podpis Smlouvy kupní se overuje и notare 'Подписание Договора купли-продажи заверяется у нотариуса' (ср. причастно-пассивную конструкцию . je overován notáfem 'заверяется нотариусом') и т. п. весьма важны также синтагматические связи рефлексивных форм разнообразных глаголов в тексте, где они часто объединяются общим для них компонентом se. В разговорном чешском языке в такой цепочке однородных форм рефлексивного пассива бывают способны фигурировать - при одном, обслуживающем всю группу, или повторяющемся компоненте se — и лексически рефлексивные глаголы: А рак se jedlo, pilo (nejvíce teda nealko pivo) a veselilo. 'А потом ели, пили (большей частью, конечно, безалкогольное пиво) и веселились' (букв, елось, пилось, веселилось).

5. На основании контекстных и/или ситуативных показателей может быть построена типология имплицируемых семантических субъектов. Субъект-лицо может быть:

1) обобщенным (в текстах неактуального характера, описывающих универсальный опыт, не ограниченный совместным опытом говорящего и слушающего, характеризующих «вечное» положение вещей и имеющих, таким образом, атемпоральный характер: Kdyz se opravuje тос, delají se chyby. 'Если много исправлять, делаешь ошибки'; роль семантического субъекта в данных коммуникатах сведена к минимуму, причем иногда речь идет даже не столько о переносе акцента с субъекта на действие, сколько о действии как характеристике иного актанта);

2) неопределенным (при отсылке к ситуации, представляющей известный опыт говорящего либо коллективный опыт говорящего и слушающего, но без экспликации субъекта в контексте, а также при эксплицитном указании на него в виде локативных форм и/или при иной информации о нем в пред- или посттексте: V nasi rodiné a mezi spoluzáky se о takovych vécech nemliiví 'В нашей семье и среди однокурсников о таких вещах не говорят').

В вышеуказанных случаях мы говорим о первичной, основной семантической функции РПФ. Иные, контекстно и коммуникативно обусловленные значения РПФ, мы относим к области реализации ими вторичных функций: актуализирующей, побудительной и модальной.

В ситуациях актуализации (наиболее распространенных в разговорной речи) РПФ предицирует действие не просто лицам, известным из контекста, но участникам данного коммуникативного акта: Sikovnä si toho malyho krut'äka skolil, to zas jo, to se vocenuje! Vyrost si! 'Ловко ты свалил этого мелкого изверга, ничего не скажешь, хвалю (букв, это ценится)! Ты вырос!'. РПФ в модальной функции также выступают с дополнительными коммуникативными «наслоениями» (модальность желательности, запрета, возможности / невозможности): Na testptaci chripky se cekä пёкоИк dmi 'Теста на птичий грипп приходится ждать несколько дней' (кроме таких случаев имплицированной модальности, распространено также ее выражение собственно модальными глаголами). Наконец, актуализация примарно деагентивной семантики РПФ по отношению к участникам коммуникативной ситуации может обусловливать развитие ими вторичного значения побуждения, обращенного говорящим к собеседнику / собеседникам, в том числе с включением самого себя, а также только к самому себе: Pochopil jsem, ze mohu ve svem zivote dälat песо lepsiho. Так jsem si fekl: Jde sei (SYN 2000) 'Я понял, что могу в жизни заняться чем-то получше. И я сказал себе: «Вперед!»' (букв, идется).

6. Предпринятый нами исторический экскурс позволяет предполагать, что начиная с самого раннего периода развития в репертуаре средств выражения пассива в чешском языке имелись рефлексивные формы, сопоставимые с современными - по Б. Гавранеку — лично-пассивными, при том, что они были употребительны не только в сфере «личного глагола», но и у (дее)причастий (pohoniec se z näroka. /Rozmb/ 'будучи призван к ответу по обвинению.'), а с другой стороны, допускали обозначение производителя действия предложной конструкцией (Jezis krztiel se jest ot Jana /Ког. Mark. 1, 9/ 'Иисус был крещен Иоанном'). Напротив, рефлексивные формы безличного пассива были представлены в древнечешском языке XIV—XV вв. крайне редко (pravi sä 'говорится'; cte sä 'читаем', букв, читается). В остальном регулярное, системное средство «устранения подлежащего» в древнечешский период представляли собой нерефлексивные формы 3 л. ед. ч., в случае форм прошедшего времени и сослагательного наклонения — с причастием на -/ в мужском роде, типа okolo toho mesta turkysóv najde mnoho /CestMil/ 'близ этого города бирюзы находят (букв, найдет) много', какие сохраняются в диалектах, а в литературном и, шире, общеупотребительном чешском языке наших дней вытеснены в сферу фразеологии: [je to] со by катепет dohodil 'это рукой подать' (букв, как бы камнем добросил) и др. Новую ситуацию в области выражения деагентивности демонстрируют эксцерпции из «Хроники Бартоша писаря» 1524-1530 гг.: vúle královská jest, aby se o tu nesnázprátelsky jednalo 'ибо на то королевская воля, чтобы об этом затруднении дружески рассуждали (букв. рассуждалосъУ; tu k tomu se jde, aby se podalo к jedení a ku pití 'тут для того идут (букв, идется), чтобы дать вкусить и испить (больному тело и кровь Христову, букв, чтобы далось)'; také кjinym mestum a obcem jíti se musí <.> a království nebeské jim zvestovati; ano i sedlského lidu se opustiti nemiize 'ведь также в другие города и веси идти надобно (= я должен) <.> и царствие небесное им возвестить; да и сельского люда оставить нельзя (= я не могу; букв, не можется); dabei <.> poznal, ze se mu mezi oci prasilo od lidí bohobojnych, букв. 'дьявол <. .> видел, что ему в глаза порошилось от людей богобоязненных'. Этот материал в сравнении с состоянием в древнечешских памятниках дает основания датировать становление в чешском языке системы личных и безличных рефлексивно-пассивных форм, близкой к современной, первой третью XVI в.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Поляков, Дмитрий Кириллович, 2010 год

1. Современные источники1. Корпусы:1. V г V-

2. Cesky národní korpus SYN2005. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2005.1. V г 4/

3. Cesky národní korpus SYN2000. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2000 - dostupné z WWW: <http://korpus.cz>.

4. Художественная литература:а) на чешском языке

5. Bernásková A. Let do Asie. Praha, 1962.

6. Brabenec V. Vázeny pane К. Praha, 2001.

7. Сарек К. Dáseñka cili zivot stënëte. Praha, 2009.

8. Сарек К Jak se со delà. Praha, 2010.

9. Сарек К. Matka. Praha, 1958*.

10. Сарек К. Povídky zjedné kapsy. Povídky z druhé kapsy. Praha, 1985*.

11. Сарек К. R.U.R Praha, 2004*.

12. Fryd N. Krabice zivych. Praha, 1958.

13. Fuks L. Spalovac mrtvol. Praha, 1966.

14. Hasek J. Osudy dobrého vojáka Svejka za svëtové války. Praha, 2008.

15. Hrabal B. Perlicka na dnë. Praha, 1962*.

16. John R. Dzínovy svët. Praha, 1984.

17. JohnR. Memento. Praha, 1986.

18. Kadlec J. Viola. Praha, 1978*.

19. Kraus I. Císlo do nebe. Praha, 1993.

20. Kriseová E. Krízová cesta kocárového kocího; Havel. Brno, 1991.

21. KfenekJ. Pláñata. Praha, 1977.

22. Legátová К Jozova Hanule. Praha, 2002*.

23. Otcenásek J. Mladík z povolání. Praha, 2004.

24. Otcenásek J. ObcanBrych. Praha, 1956.

25. Otcenásek J. Romeo, Julie a tma. Praha, 1963*.

26. Páral V. Rádost az do rána. Praha, 1975*.

27. Páral V. Veletrh splnënych prání. Praha, 1966.

28. Procházková L. Sfastné úmrtí Petra Zacha. Praha, 1997.

29. Sverák Z. Kolja (filmová povídka). Praha, 1996*.

30. Topol J. Kloktat dehet. Praha, 2005.V

31. VaculíkL. Cesky snár. Praha, 1990.

32. Viewegh M. Bájecná léta pod psa. Praha, 1994.

33. Vodáková M. Cas nelásky a absurdit. Praha, 2004*.

34. Weil J. Drevená lzíce. Praha, 1992.

35. Zapletal Z. Pulnocní bëzci. Praha, 1986. б) на русском языке

36. Гашек Я. Собрание сочинений в 6 т. Т. 1. М., 1966.

37. Чапек К Собрание сочинений в 7 т. Т. 4. М., 1976.3. Антологии, хрестоматии:V

38. Ceské nárecní texty. Praha, 1976.

39. Публицистика и популярная литература:

40. Brázdová D. Zásady spolecenského chování. Praha, 1993.

41. Brdecková T. Nebezpecí, jaké je tvé jméno: fejetóny a jiné texty. Praha, 2005*.

42. Fucík J. Reportáz psaná na oprátce. Praha, 1981*.

43. Havel V. Yybrané projevy a texty. — http://old.hrad.cz/president/Havel/speeches/index.html.

44. Печатные средства массовой информации:

45. Журналы Tyden, Houser.cz (избранные номера за 2006 — 2007 гг.).

46. Газеты Mladá fronta Dnes, Lidové noviny, Znojemsky tyden (избранные номера за 2004 2010 гг.).

47. Система Интернет (поисковые системы www.google.cz,www.seznam.cz).

48. Объявления, реклама, листовки.1.. Древнечешские источники1. А1х1. BartosPísar1. BiblKral1. CestKab1. CestMand1. CestMil

49. Alexandreida. Стихотворный эпос об Александре Великом, к. XII н. XIV в. AlxV - Vázny V. Alexandreida. Praha, 1947. Цит. по данному изданию.

50. Kronika Bartose Pisare. Прозаическая хроника, ок. 1534. Списки 2-й пол. XVI в. и 1601 г. Цит. по изд. Erben К. J. Bartosova Kronika Prazská. Praha, 1851.

51. Bible Kralická. Протестантский (Братской общины) перевод Библии 1579-1593 гг. Цит. по изд. Bible Svatá, aneb vsecka Svatá Písma Starého i Nového Zákona podle posledního vydání Kral ického z roku 1613.

52. Dalimilova kronika. Стихотворная летопись так наз. Далимила, н. XIV в. Dalí Staroceská kronika tak receného Dalimila. Sv. 1. / К vydání pripravili J. Dañhelka a hol. Praha, 1988. Цит. по данному изданию.1. Ч/ Г V

53. Cesky národní korpus DIAKORP. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2005-2010 - dostupny z WWW: <http://korpus.cz>.

54. Václav Hájek z Libocan. Kronika ceská. Прозаическая хроника, 1541 г. Цит. по Trávnícek 1962. Rukopis Krumlovsky. Сборник прозаических религиозных и нравоучительных текстов, 1-я четв. XV в. Цит. по [Gebauer 1929].

55. Novy Zákon, naps, od Mart. Korecka. 2-я редакция перевода Библии (Новый Завет), 1425 г. (Ко? Mark. — Евангелие от Марка). Цит. по Gebauer 1929.

56. Zivoty svatych Otcu. Перевод латинского патерика Vilae patrum, 2-я пол. XIV в. Цит. по корпусу DIAKORP. Passionál. Перевод латинского мартиролога Legenda aurea, дополненного житиями чешских святых, сер. XIV в. Цит. по Gebauer 1929.

57. Proroctví Izaiáse, Jeremiáse a Daniela. Книги пророков Исаии, Иеремии и Даниила, перевод к. XIV в. ProrDan -Danielovo Proroctví. Цит. по корпусу DIAKORP.

58. Pulk Pribík Pulkava z Radeníína. Kronika králü ceskych.

59. Прозаическая летопись, перевод с латыни 1375-1380 гг. PulkR старейший список, ок. 1400 г. Цит. по корпусу DIAKORP.

60. Rozmb Kniha Rozmberská. Правовой кодекс, 1-я пол. XIV в. Цит. поизд. Brandl V. Kniha Rozmberská. Praha, 1872.v V

61. Stít Tomás Stitny. Сочинения Фомы Штитного (ок. 1333-1404).

62. Цит. по Trávnícek 1962. Vybor 1957 Vybor z ceské literatury od pocátku po dobu Husovu / К vydání pripravili B. Havránek a kol. Praha, 1957.1. V V

63. ZKlem Zaltár Klementmsky. Псалтирь, 1-я пол. XIV в. Цит. по1. Gebauer 1929.1. СПИСОК НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

64. Ацаркина Т. А. Возвратный глагольный компонент si в современном чешском языке // Исследования по чешскому языку. М., 1963.

65. Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978.

66. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 42001 (i 1947).

67. Гетошене Э. Ш. Рефлексивные глаголы в балтийских языках и типология рефлексивных конструкций. Вильнюс, 1983.

68. Генюшене Э. Ш., Недялков В. П. Типология рефлексивных конструкций // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1991.

69. Градинарова А. А. Славянский рефлексивный имперсонал: к проблеме описания значений // Acta Lingüistica. 2009. № 2.

70. Греплъ М. К сущности типов предложения в славянских языках// Вопросы языкознания. 1967. № 5.

71. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. М., 71982.

72. Долинина И. Б. Синтаксически значимые категории английского глагола. Л., 1989.

73. Зимек Р. Понимание пассивной перспективы предложения в чешской лингвистике // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.

74. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004.

75. Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология, часть I. Братислава, 1960.

76. Князев Ю. П. Грамматическая семантика: Русский язык в типологической перспективе. М., 2007.

77. Крылов С. А. Некоторые положения общей теории залога// Динамические модели: Слово. Предложение. Текст: Сборник в честь Е. В. Падучевой. М., 2010.

78. Мельчук И. А. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30-лет спустя// 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. СПб., 2004.

79. Мельчук И. А,, Холодович А. А. К теории грамматического залога // Народы Азии и Африки. 1970. № 4.

80. Мразек Р. Модели чешских конструкций с возвратной глагольной формой // Исследования по соврменному русскому языку. М., 1970.

81. Недялков В. 77. Заметки по типологии рефлексивных деагентивных конструкций (опыт исчисления) // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.

82. Никитина Е. Н. Акциональность/неакциональность возвратных глаголов и категория субъекта: к грамматической сущности категории залога/ Дисс. . кандидата филологических наук. М., 2008.

83. Нильсен Й. Н. Об употреблении инфинитива в русском языке. К вопросу о деагентивации // Scando-Slavica. Tomus 43. 1997.

84. Падучева E.B. Каузативный глагол и декаузатив в русском языке// Русский язык в научном освещении. 2001. № 1.

85. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. III. М., 21968 (,1899).

86. Русская грамматика / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. Т. I. М., 1980.25.