Государственная Уставная Грамота Российской Империи: к вопросу о российском конституционализме тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Чернов, Кирилл Сергеевич

• Чернов, Кирилл Сергеевич
• кандидат исторических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Чернов, Кирилл Сергеевич

Введение.

Часть 1. Источниковедческая.

Глава 1. Корпус текстов.

§. 1. Основной корпус текстов «Государственной Уставной Грамоты».

§.2. Документы, непосредственно примыкающие к корпусу текстов «Государственной Уставной Грамоты».

§3. Вопрос о языке оригинала «Государственной Уставной Грамоты».

Глава 2 История создания и датировка.

§. 1. Первая редакция.

§.2. Вторая редакция.

§.3. Третья редакция.

Глава 3. Источники «Государственной Уставной Грамоты».

§. 1. Взгляды русской академической группы.

§.2. Метод анализа источпиковой базы «Государственной Уставной Грамоты». 85 Часть 2. Конституция или администрация?

Постановка вопроса.

Глава 1 Теория мудреца на троне.

§.1. Европейское понимание термина «конституция» в начале XIX века.

§.2. Проблема суверенитета в «Государственной Уставной Грамоте».

§.3. Монархический принцип в «Государственной Уставной Грамоте».

Глава 2 Теория общественного договора.

§.1. Место сеймовой структуры в системе административно-территориального деления империи. Категории сеймов.

§.2. Система выборов в Сеймы.

§.3. Организационная структура и юрисдикция сеймов.

§.4. Местнический характер сеймов.

Глава 3 Теория разделения властей.

§. 1. Структура административного управления империи.

§.2 Законосовещательные органы.

§.3 Исполнительные органы.

§.4 Судебные органы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Государственная Уставная Грамота Российской Империи: к вопросу о российском конституционализме»

Государственная Уставная Грамота» или, как сс еще называют проект Новосильцова, - это вершина реформаторской программы императора Александра I, по сути дела, последний большой проект государственных преобразований, созданный в переломную эпоху русской истории. Первые 25 лет XIX века представляют собой время, когда привычные, комфортные, раз и навсегда устоявшиеся механизмы, оберегавшие мир и покой общества, оказались вдруг устаревшими. Виной тому стали не столько бурные европейские события рубежа веков - революция во Франции и наполеоновские войны (их влияние на внутреннюю российскую жизнь ис стоит переоценивать, хотя невозможно и полностью игнорировать), сколько внутренние процессы, на протяжении веков определявшие вектор исторического развития страны и сохранившие свое значение и влияние даже на фоне новых, внешних факторов.

Созданная на излете александровского царствования Государственная Уставная Грамота интересна не только тем, что она аккумулировала предшествующий опыт преобразований. Взгляд на Грамоту как на механистическую совокупность ранее высказанных идей пе только сужает поле исторического исследования, но и не позволяет в полной мере осознать ту модель государственности, которую предлагает Грамота па суд исследователя. М.М.Сперанский - один из величайших русских бюрократов - провел четкую грань между Сводом законов, понимаемым как последовательное изложение всех законодательных норм, распределенных по отраслям права, и Уложением, которое он трактовал как основы всей совокупности правовых установлений. С этой точки зрения, наиболее захватывающей для исследователя проблемой становится вопрос о том, как, в каком порядке, по каким правилам авторы проекта Новосильцова собрали, казалось бы, разрозненные положения в единое целое, какие идеи они заложили в основу, почему часть наследия оказалась невостребованной, а другая подверглась значительной переработке и изменилась практически до неузнаваемости. Иными словами, анализ документа дает возможность познать процессы в их взаимосвязи. Она предоставляет уникальный шанс понять, в какой степени внешние и внутренние факторы влияли на российскую государственность в начале нового времени, оценить удельный вес каждого из них. Данный документ позволяет в полном объеме увидеть ту модель государственности, которую император предлагал стране, и которую на протяжении всего своего царствования намеревался, но так и пе успел реализовать.

По меркам XVIII века Александр взошел на престол молодым человеком. Однако нельзя сказать, что молодой царь не знал свою страну или не имел собственного мнения о современном ему внутреннем положении страны. Напротив, еще в царствование Екатерины II у пего сложились те политические идеалы, которые в период правления его отца - императора Павла I - переросли в осознанную программу. О ней написана огромная научная литература, ее обобщение и анализ могут составить предмет не одного самостоятельного исследования, но принципиально важно то, что большинство исследователей сходятся в понимании ее сущности. В основе этой программы лежали три принципиальные составляющие: еамодержавность императорской власти, крестьянский вопрос и осознанная потребность в реформе государственного аппарата. Объединяла эти три тезиса идея «истинной монархии». «Суть ее заключалась в том, что в правильной монархии верховная власть всецело принадлежит монарху, но в то же время существуют фундаментальные законы, не изменяемые иикакой властью, и учреждения, гарантирующие их неизменность»1.

Идея неукоснительного подчинения государственного строя и законодательной системы неким основополагающим, «фундаментальным» законам была одной из ключевых для всей европейской правовой философии середины XVIII века2. Попав на русскую почву и будучи творчески переосмыслен в «Наказе комиссии уложения» и «Своде государственных установлений», принцип «фундаментальных законов» обернулся, однако, «лишь новой формой всеобъемлющей правовой регламентации поличного общественного и политического строя, существующих учреждений и политических установлений»3. нарушение фундаментальных законов,- внушал Александру Ф.Ц.Лагарп,-пеизбежно приводит к разрыву между монархом и подданными. Строжайшее соблюдение законов, сохранение в силе установленного государственного устройства, внимание к подданным - таковы наиболее верные гарантии власти монарха»4. Основу «истинной монархии» должны были составить «фундаментальные законы», определяющие самодержавпость императорской власти, социальные отношения между подданными и структуру государственного аппарата, т.е. все три составляющие программы Александра. Собственно, имеипо это и имел в виду М.М.Сперанский, заявляя: «Общий предмет преобразования состоит в том, чтоб правление, доселе самодержавное, поставить и учредить на непременяемом законе»5.

Самодержавность и неограниченность верховной власти монарха были отвоеваны русскими царями в многовековой борьбе с феодальной знатью и местным сепаратизмом. Они были философски осмыслены в «Правде воли монаршей» - официальном публицистическом трактате, написанном в 1722 году по поручению Петра. В нем Ф.Прокопович в полном соответствии с теорией договорного происхождения верховной власти утверждал отказ русского народа от прав суверенитета и тем самым передавал его в руки Петра, провозглашая императора самодержавным6 . «Его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; по силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь по своей воле и благонамеренно управлять»7. «С Петра I верховная власть становится в полном объеме самодержавной, т.е. независимой пи от кого - ни от каких-либо групп населения, ни от государственных учреждений, ни от церкви» 8 . Эту независимость мало было провозгласить, ее необходимо было обеспечить стройной системой «непременных законов», которые дали бы в руки монарху механизмы «обережения» своей власти. В силу этого с возникновением самодержавия «неразрывно . связаны . преобразования . в области государственного управления»9.

Однако первым делом каждого нового монарха становилось подтверждение незыблемости основного принципа государственного устройства - самодержавия. Не стал исключением и молодой Александр, в первом же манифесте 12 марта 1801 года обещавший «управлять Богом нам врученным народом по закону и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великия»10. Реакция Александра на проекты преобразования Сената П.В.Завадовского, Г.Р.Державина, Д.П.Трощинского, П.А.Зубова наглядно свидетельствуют о стремлении молодого «реформатора» любой ценой сохранить законодательную власть в своих руках".

Принципы социальной регламентации отношений сословий с самодержавным монархом и сословий между собой также были определены еще в XVIII веке. В период «дворцовых переворотов» платой за обеспечение дворянской поддержки для возведения на престол и продвижения претендента к власти стала серия указов Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Петра III, в результате которых дворянство превратилось в замкнутый привилегированный класс12. Противостояние титулованной знати и царской власти сменились в царствование Екатерины политическим компромиссом и изменением отношений внутри государственного управления. «Ответом на эту ситуацию послужило обнародование Наказа 1767 г., в котором было выражено намерение царицы определить права и обязанности доминирующих сословий России - дворянства» и городов. «Социальные противоречия между сословиями и внутри них, выявившиеся в ходе» работы Комиссии 1767 года, «подтолкнули царицу к . определению статуса городов (1785) и дворянства (1785).». Таким образом «было дано ясное и точное определение сословного состава русского общества, определение отношений сословий и власти.»13.

Всемилостивейшая жалованная грамота российскому пароду» последнее время трактуется в литературе как первый в серии конституционных проектов александровского времени 14 . Однако внимательный анализ показывает, что пункты Воронцова -первоначальный набросок будущего документа - представляют собой «своеобразную феодальную хартию, составленную почти исключительно в интересах господствующего сословия», где «. на первое место были поставлены статьи, подтверждающие дворянские привилегии». В этом плане «показательно, что Воронцов не счел нужным подтвердить Жалованную грамоту городам и Городовое положение», а «крепостное право с безграничным помещичьим произволом оставалось незыблемым». Проект Л.Р.Воронцова рассматривался в Негласном комитете сразу после переворота в мае - августе 1801 года, а в сентябре был вынесен на обсуждение Государственного Совета. В результате «"Грамота российскому народу" увековечила феодально-крепостническую систему, построенную па припципах исключительности дворянских привилегий»15. В литературе совершенно справедливо отмечалось, что одними из основополагающих источников этого документа являлись английские Magna Charta и Habeus corpus act. Именно заимствование из этих источников механизмов ограничения монархической законодательной власти в пользу высшего аристократического представительного органа - в русских реалиях им должен был стать Сенат - похоронило весь проект «Жалованной грамоты русскому пароду». Не менее примечателен тот факт, что именно Ф.Ц.Лагарп - «последователь учеиий энциклопедистов», учитель и наставник юного монарха - «заклинал его беречь как зспицу ока свою самодержавную власть», «возражал против малейших попыток уменьшить влияние монарха па течение судебных дел»16.

В том, что касается регламентации межсословных отношений, «Грамота российскому народу» содержала, в частности, положение о недопустимости конфискации у крестьянина «пи под каким видом и предлогом» движимой и недвижимой собственности «к званию земледельца относящихся». Иными словами, предполагалось наделить крестьянство собственностью, открыв тем самым путь к его освобождению в дальнейшем. Такой подход трактуется в литературе как безусловное новаторство Александра, составная часть его реформаторской программы, сформировавшейся в результате критического отношения к екатерининскому и павловскому наследию17. На самом деле идея превращения крестьянства в массу мелких собственников в начале XIX века уже не была новаторством. Еще в 1766 году Екатерина во втором письме в ВЭО трактовала крестьянский вопрос именно в этом ключе: «Что полезнее для общества, чтоб крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое имение и сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны» 18. Российское дворянство выступило единодушно против идеи крестьянской собственности. Сформулированная в нереализованном проекте жалованной грамоты крестьянству мысль о возможности реформировать отдельно государственную деревню не отвечала потребностям верховной власти, т.к. противоречила правительственной политике поддержки дворянского сословия, выражавшейся в массовых раздачах земли помещикам. Реформа частновладельческой деревни противоречила интересам господствующего сословия. В силу этого ее реализация могла состояться только при поддержке дворянства. Отсутствие таковой предопределило как неудачу инициативы Екатерины II в ВЭО, так и рекомендательный характер указа о вольных хлебопашцах 1803 года. Единственной успешной попыткой реализации этой идеи стала остзейская реформа Александра I. Однако успеху реформы в остзейских губерниях способствовали уже имевшиеся там экономические условия, которых не было и не могло быть во внутренних областях России.

В этом смысле Александр уже в первых документах своего царства не погрешил против данного в манифесте 12 марта 1801 года обещания править по заветам Екатерины, т.е. основываясь на принципах самодержавия и сословного строя, определивших облик «золотого века» русского дворянства.

Действительным новшеством «Грамоты российскому народу» стала идея о том, что монархическая власть обеспечит российским подданным права. Однако право «вольности», т.е. «делать то, что не вредит правам другого», подтвержденное Грамотой, па деле являлось правами феодальных сословий, фиксированными жалованными грамотами. В отношении частновладельческого крестьянства это право «вольности» наглядно выразилось в указе 1801 года, запрещавшем продажу крестьян поодиночке: единственно в этом воплотились droits de l'homme русского крестьянства. Право «равенства», т.е. одинакового отношения всех к закону, обернулось волей самодержавного монарха, ибо речь шла пе о равенстве перед законом - для каждого сословия закон был разным, а о равенстве всех сословий перед верховным законом, другими словами, самодержавием. Права «безопасности» и «собственности», являвшиеся необходимыми гарантиями доминирующего положения дворянства в социальной структуре общества, уже только в силу этого оказались направленными на обеспечение «безопасности» дворянской недвижимой и «крещенной» собственности. Право «свободы совести» не означало ничего иного, кроме констатации конфессионального многообразия России19, формировавшейся как сухопутная империя20. Лишь только «свобода слова» и «свобода печати» пе имели аналогов в политической практике XVIII века, хотя, по сути, становились своеобразным декором сословного строя.

Таким образом, пи одно из вышеописанных прав не нарушало принципов сословности и самодержавиости. Напротив, вследствие декларации этих прав монарх превращался в их гаранта, и следовательно возвышался над сословиями, приобретая надсословпый статус. Эта тенденция явно прослеживается уже в пунктах Воронцова, основополагающая идея которых «состояла в том, что самодержавная власть, оставаясь неограниченной, должна была дать обещание не нарушать классовой законности и сама же обязалась следить за тем, чтобы это обещание не было нарушено.»21. Не была она утрачена и итоговым проектом «Грамоты российскому народу». Более того, стремление к надсословности верховной власти пройдет красной нитью через всю социальную политику александровского царствования. Механизмом приобретения этого статуса в разное время становились различные проекты законов «непременных», или, как их принято трактовать в литературе, конституций, в том числе и «Грамота русскому народу». Иными словами, конституция превращалась в средство, в инструмент упрочения самодержавиости власти и ее перерастания в надсословный институт.

В этом плане примечательны два обстоятельства. Во-первых, к надсословности - к статусу одновременно и третейского судьи, и гаранта межсословных отношений -самодержавие стремилось с момента возникновения в России самого сословного строя, т.е. еще с екатерининских времен. Характерно, что пути достижения одной и той же цели, выбранные Екатериной и Павлом, оказались диаметрально противоположными. В «Учреждении для управления губерниями» Екатерина, следуя в русле европейской традиции, предполагающей гарантии права равенства перед законом, создала широкую сеть местных сословных судебных инстанций. В основе деятельности этих судебных инстанций должны были находиться основополагающие принципы организации следственного процесса и судопроизводства, - такие как: требование в течение трех дней объявить задержанному причину задержания, что должно было обеспечить недопустимость detention arbitraire (незаконного задержания); невозможность определения человека преступником и применения к нему наказания без решения суда; обязательное наличие в судопроизводстве стороны защиты - т.е. те постулаты, которые только и могут обеспечить реализацию принципа равенства перед законом в правоприменительной практике. К слову, именно этими вопросами в значительной мере будут озабочены французские юристы периода консульства и империи22. При этом императрицу не смущало, что каждое из сословий подчиняется своему особому кодексу правил, а потому закон различен для разных сословий. Таким образом, Екатерина стремилась основать свое верховенство над сословиями на основе прочного бюрократического регламента. Павел, напротив, посчитал законодательные гарантии излишними, поскольку исходил из принципа, что «каждый подданный имеет значение, поскольку я с ним говорю и до тех пор, пока я с ним говорю»23. Иными словами, он сам, как носитель верховной власти, т.е. верховного закона, брался гарантировать сословиям соблюдение их прав и привилегий. В этом смысле реалии именно павловского правления стали предтечей стремления к тому, чтобы монарх единолично гарантировал соблюдение принципов «классовой законности», что найдет явное отражение в «Грамоте российскому пароду». В силу принципиально нового понимания механизмов гарантии Павел уже не нуждался в громоздкой системе местных сословных судебных инстанций, т.е. в собственно бюрократических инструментах, а потому поспешил ликвидировать их. Замена бюрократических процедур исключительно личными гарантиями суверена была расценена как проявление деспотизма и добавилась в копилку дворянского недовольства императором, что в итоге привело к дворцовому перевороту.

Александр не мог не учитывать разительного контраста политических последствий для царствующего монарха между екатерининской и павловской моделями обеспечения надсословного статуса монарха. В силу этого он был вынужден вернуться к бюрократическим процедурам обеспечения сословного равенства перед законом. Это наглядно проявилось уже в «Грамоте российскому народу», которая значительное место уделяла декларативным принципам равенства перед законом. Во-вторых, Александр во многом предвосхитил ту политическую тенденцию, которая возобладает в постнаполеоновской Европе и получит название легитимизма, когда «конституционализм становится общепризнанной формой легитимизации всякой власти, в том числе и монархической»24. Выделение основополагающих принципов и их декларация в законе «непременном» в сочетании с обещанием подкрепить декларацию изданием соответствующих бюрократических процедур, т.е. подзаконных актов, регламентирующих деятельность в том числе полицейских и судебных мест империи, -вот путь Александра. Этот путь был предопределен павловским деспотизмом: одних бюрократических процедур оказалось недостаточно, дворянство потребовало сочетания деклараций с процедурами. Это сочетание подтверждало и дворянству, и самодержавию легитимность их прав и привилегий. На наш взгляд, именно потребность в легитимизации своей власти лежала в основе стремления молодого императора к изданию «непременных» законов.

В работе М.М.Сафонова наглядно показано, что основным источником, из которого «Грамота российскому народу» заимствовала перечисленные выше права, является «Декларация прав человека и гражданина». Использование этого источника зачастую становится аргументом тех исследователей, которые рассматривают «Грамоту российскому народу» как свидетельство «внедрения буржуазного права в русские политические документы»25, а политическую программу Александра как программу, нацеленную на интеграцию европейского буржуазного правопорядка в феодальное русское общество. Однако справедливым представляется вывод М.М.Сафонова: «Несмотря на прямые заимствования из "Декларации прав человека и гражданина" в ее терхмидорианском варианте, "Грамота Российскому народу" оказалась принципиально иным документом - феодальной хартией, определявшей права человека крепостнического общества»26 . Обращение авторов «Грамоты российскому народу» к французской «Декларации» и согласие молодого императора с заимствованными положениями вызвано, на наш взгляд, пе его либеральным настроем или стремлением к преобразованиям на основе буржуазных принципов, а тем, что документ «составлялся после завершения Великой французской буржуазной революции и несомненно с учетом ее итогов»27.

В период революции политическая мысль обострилась и, в результате, были разработаны передовые политические, социальные, правовые механизмы, нацеленные на упрочение верховной власти - суверенитета. Но если в Европе сувереном был провозглашен народ, то в России - самодержец. Механизмы же в равной степени обслуживали идею сильной верховной власти, а потому могли заимствоваться из самых передовых источников. Тем самым на примере «Жалованной грамоты российскому народу» очевиден первый из краеугольных принципов, лежащих в основе политической программы Александра I - стремление к максимально широкому использованию наиболее передовых правовых инструментов, которые в российской действительности надежно и качественно обеспечивали доминирование самодержавия над обществом.

Эта мысль в равной степени относится и к третьей составляющей политической программы Александра - необходимости реформирования государственного аппарата. В отличие от двух первых - самодержавности императорской власти и структуры социальных отношений, которые непосредственно заимствовались из практики просвещенного абсолютизма и лишь дополнялись современными правовыми механизмами - реформы государственного аппарата не были подготовлены XVIII веком.

Созданная Екатериной II и преобразованная Павлом I административная система управления страдала значительным количеством изъянов. В итоге екатерининской губернской реформы центр тяжести управления был перенесен из центра на места. В результате система управления «во многом основывалась на личных качествах наместников и личном к ним доверии» суверена. Следствием этого стало увеличение доли прямого управления в деятельности наместников и ослабление их возможностей в качестве контролирующей и надзорной инстанции. Это «привело к замыканию на личностях генерал-прокурора и наместников слишком большого количества разнообразных функций, что делало систему органов власти Российской империи недостаточно устойчивой и гибкой». «Упразднение должностей наместников при Павле I сделало губернскую администрацию менее контролируемой, а взаимодействие последней с восстановленными Павлом коллегиями было недостаточно эффективным. . Несмотря на усиление единоначалия в коллегиях и даже появления термина "министры", проблема укрепления центральной исполнительной власти и разграничения отраслей государственного управления оставалась весьма актуальной»28. «Если бы крутые обстоятельства политические постигли Россию в том неустройстве, когда все гражданское управление состояло в хаосе дел, вверенных почти одному генерал-прокурору, тогда замешательство и затруднение дошло бы до самой высшей степени и не только движение частей не было бы соразмерно быстроте происшествий, но и совсем бы в некоторых отношениях оно остановилось», - писал М.М.Сперанский29. Эти проблемы достались в наследство Александру I.

Разбалансированность и неэффективность системы административного управления в начале XIX века была вызвана объективно историческим процессом становления и развития русской государственности, который с фатальной неизбежностью вел к существенному расширению исторического ядра. В результате под властью русских царей оказались территории различные по географическому положению, а значит, и по доминирующему типу хозяйства. На просторах России охотники-собиратели соседствовали с кочевниками-скотоводами и оседлыми земледельцами, практиковавшими весь спектр приемов обработки земли от подсечно-огневого земледелия и перелога в Нечерноземье и на русском севере до поливного в Средней Азии и трехполья на западных окраинах. Как следствие существенно различались и типы господствовавших социальных отношений: родоплеменной строй и различные этапы его разложения сосуществовали наравне с развитым феодализмом и зарождавшимся в отдельных окраинных землях капитализмом. Россия не была также едина ни в этническом, ни в конфессиональном отношениях. «. если справедливо утверждение, что империя - это многообразие вер, народов, культур и способов управления, то Россия была подлинной империей задолго до Петра I. Финно-угорские племена, населявшие бассейн Оки и Верхней Волги, служили еще первым московским князьям. Дальнейшее собирание земель привело под руку московского государя народы Поволжья и Предуралья, не имевшие собственной государственности и по большей части языческие. Со взятием Казани Российское государство окончательно стало полиэтническим и утратило долго и тщательно оберегаемое вероисповедное единство»30.

Подобная социальная, экономическая, конфессиональная, общественная, географическая разноликость страны принималась властителями и обществом как данность еще и потому, что само по себе историческое ядро государства никогда не было однородным, экономически единым образованием31. «Относительная слабость коммерции и финансов помогает объяснить, почему Россия очень редко могла контролировать с помощью непрямого экономического воздействия даже прилегающие к ее границам территории. Политическая власть и аннексия с большой вероятностью наступала раньше», чем удавалось установить экономический контроль32.

Еще будучи великим князем, Александр I прекрасно осознавал остроту проблемы административной неуправляемости империи. В 1796 году в письме к В.П.Кочубею он писал: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится лишь к расширению пределов»33. Неудивительно поэтому, что первое к чему обратился Александр, оказался вопрос о реформе государственного аппарата. Он обсуждался «молодыми друзьями» уже в апреле 1801 года. В августе в Негласном комитете велась работа над проектом преобразования коллегий в министерства. 8 сентября 1801 года Высочайший манифест официально объявил о реформе центрального управления и провозгласил учреждение министерств. В феврале 1802 года А.А.Чарторыйский представил записку, к которой прилагалась схема организации государственного управления34. В ее основу был положен принцип разделения властей. Она подробно обсуждалась в Негласном комитете и результатом стали указ и манифест 8 сентября 1802 года35.

Эти акты, «хотя и не вполне последовательно, юридически оформляли практически складывавшуюся на протяжении второй половины XVIII в. систему единоличного управления, которая выражала тенденцию к централизации государственного управления и концентрации его в руках монарха»36. В этом плане примечателен так называемый «сенатский инцидент», результатом которого стала ликвидация права представления, дарованная Александром Сенату в манифесте 1802 года. Первая же попытка Сената на практике превратиться в орган хотя бы в минимальной степени претендующий на ограничение законодательной власти императора окончилась фактическим отказом от программы постепенного превращения Сената в выбираемый дворянством орган надзора и законосовещания, т.е. во властный институт, независимый от воли и власти самодержца.

Реформа 1082 года положила начало формированию системы ведомств, предусматривавшею замену господствовавшей в XVIII в. "лучевой" системы подчинения местных учреждений центральным . "линейной", при которой каждое местное учреждение стало подчиняться напрямую определенному министерству»37.

В то же время первая министерская реформа обладала рядом недостатков. Создание министерств не привело к устранению коллегий; отсутствовали бюрократические механизмы, позволявшие укрепить принцип ответственности министерской власти, выраженный в манифесте лишь в виде декларации; ощущалась острейшая нехватка квалифицированных чиновников, способных к отправлению возложенных на них обязанностей; не были определены пределы ответственности министров и министерств, отсутствовала четкая внутренняя структура построения министерства; не были созданы местные органы министерств38. «Одновременно . сам император искал определенного противовеса значительно расширившимся и . задевавшим неограниченность его власти полномочиям министров»39. Необходимость новой кардинальной реформы системы управления была очевидна.

Александр настаивал, чтобы новые реформы администрации были основаны на непременной силе законов. «Требование законности, исходившее от российского императора, являлось, в сущности, выражением его стремления полностью подчинить бюрократию своим интересам, а значит укрепить устои своей власти»40. Таким образом, стремление Александра к законности в плоскости государственного управления есть в первую очередь механизм превращения самодержавия в надгосударственный институт власти. Решать эти задачи предстояло уже не «молодым друзьям», а М.М.Сперанскому. В нем император увидел бюрократа, способного разработать схему наиболее рационального политического устройства, в рамках которого устанавливался четкий контроль самодержавия над бюрократическими органами империи и умерялся произвол чиновничества. В результате свет увидели Указ 6 августа 1809 года и Манифесты 25 июля 1810 года, 25 июня 1811 года и 20 марта 1812 года.

Введение к уложению государственных законов», также рассматривается в литературе как проект «русской конституции». Разбор этого сочинения не входит в задачи настоящего исследования, однако следует сказать о нем несколько слов, поскольку проект М.М.Сперанского воплощает в себе вторую значимую особенность политической программы преобразований императора Александра. Конституционализм этого проекта видится историкам в последовательно проведенном принципе разделения властей и, главное, в создании народного представительства - Государственной Думы. Однако думается, что отделение различных административных управленческих органов друг от друга, четкое определение их юрисдикции, внутреннего соподчинения, выстраивание иерархии этих органов, основанной на принципе разделения властей, еще не свидетельствуют о конституционности проекта. Напротив, это говорит о формальном понимании этого принципа и его применении только и исключительно в административной практике.

Предложение М.М.Сперанского о создании Государственной Думы также само по себе не свидетельствует об ограничении законодательной власти императора. Государственную Думу следует рассматривать в контексте недостатков первой министерской реформы и, прежде всего, недостатка ответственности министров, которая должна состоять в том, чтобы четко выполнять действующий закон. А ответственность министров не могла быть реализована в полной мере, до тех пор, пока закон не станет выражать устремление сословий, т.е. пока на практике не реализуется идея «истинной монархии», во главе с «мудрецом на троне», разумно, но самовластно правящим страной в интересах всего общества. Узнать интерес общества можно, только спросив его об этом, т.е. объединив представителей сословий в Государственной Думе, наделив ее законосовещательными функциями и, тем самым, превратив в законосовещательный орган выражения сословных интересов при самодержавном монархе. В этом состоит второй существеннейший принцип, лежащий в основе политической программы Александра I - стремление к реализации в полной мере идеи самодержавного царствования во имя и для блага народа.

Впервые такая модель была апробирована Екатериной в период всесословной Уложенной Комиссии, деятельность которой дала огромный социологический материал и стала основой екатерининского законодательства. Однако, как совершенно справедливо отмечают исследователи, влияние французской революции оказалось значительным. Механизмы, заимствуемые преимущественно из Франции - и в первую очередь, принцип разделения властей, на основе которого строится новая административная система -значительно усложнили схему функционирования управленческой машины империи, а потому потребовали более интенсивных механизмов взаимодействия с обществом. Таким механизмом должно было стать народное представительство. Это, однако, не означает, что император предполагал делиться с обществом своей властью. В силу этого, представительные органы должны были явиться не прообразом парламентаризма, а инструментом «истинной монархии», обеспечивающим доминирование самодержавия одновременно и над обществом, и над бюрократией.

В этой связи характерна точка зрения Д.А.Гурьева: «Исполнительная власть в монархическом правлении важнее законодательной. Первая управляет, действует, вторая соглашается, одобряет и рассматривает действия правления. Сколь ни велика важность мудрых законов, но они останутся бесполезными, если исполнение их будет погрешительно»41.

События 1812 года и последовавших за ними заграничных походов не позволили довести до конца выстраивание стройной вертикали власти: разбалансированность систем центрального (построенной по министерскому принципу) и местного (сохранявшей значительные черты коллегиальности) управления стала предметом послевоенного генерал-губернаторского проекта. Государственная Уставная Грамота призвана была объединить воедино всю реформаторскую традицию александровского времени, т.е. стать тем самым Уложением, определяющим основные контуры административно-социальной модели организации законосовещательных, исполнительных и судебных органов, позволяющих самодержавию эффективно управлять социальными, политическими и административными процессами в империи.

Подводя итог беглому обзору политической программы александровского царствования, следует сказать следующее. Цель всех реформ Александра I очевидна -укрепление самодержавия. Средством решения этой задачи стало превращение самодержавия в надсословный и надгосударственный институт власти, который позволял одновременно удовлетворить стремление дворянства к письменным гарантиям своего доминирующего положения в обществе, превратить дворянство в неисчерпаемый источник образованной бюрократии на службе государства, укрепить единство государства за счет бюрократизации административной системы управления и, наконец, подкрепить самодержавие эффективными органами управления социальными и политическими процессами в обществе, т.е. превратить самодержавие в абсолютизм. Инструментом реализации этой задачи стала концепция «истинной монархии», основанной на «непременных законах», которые обеспечивают власть одного человека.

Реформаторские устремления верховной власти, таким образом, были направлены на укрепление самодержавия. Этому не только не противоречила сложившаяся структура экономических и социальных отношений, существовавшая в стране и далеко не исчерпавшая своего потенциала: напротив, именно она подталкивала Александра к проведению реформ, т.е. к завершению строительства нового для России государственного строя - абсолютизма. Не препятствовала тому и совершившаяся во Франции революция. Она стала фактором не столько внутренней, сколько внешней политики России, поскольку ни сама революция, ни ее последствия напрямую не угрожали внутреннему строю страны.

Важнейшей составляющей «русского конституционализма» начала XIX века был вопрос о технологиях государственного строительства. Иными словами, не вопрос о том, «что?», но вопросы о том, как правовая теория и практика, возникшая и существовавшая на западноевропейской почве, порожденная процессом становления капиталистических отношений, использовалась российской властью для решения собственных внутренних проблем; как передовые идеи превращались в инструмент, созидающий и закрепляющий не соответствующие им буржуазные нормы и порядки, а вполне средневековый институт власти, каковым было самодержавие, являются основополагающими темами истории «русского конституционализма».

В настоящей работе предпринята попытка найти ответы на эти вопросы. Для этого из всего комплекса конституционных актов, разработанных в царствование Александра I, нами был взят и подвергнут всестороннему изучению один - Государственная Уставная Грамота Российской Империи. Она представляет интерес не только потому, что является вершиной реформаторских усилий александровской администрации. Это - единственный проект реформ, который позволяет говорить о «русском конституционализме» как о неразрывном явлении, она представляет собой документ, предшествующий возникновению бездонной пропасти между правительственным конституционализмом и конституционными устремлениями русского общества.

Работа состоит из двух разделов.

Первая часть — источниковедческая — включает три главы, подразделяющиеся, в свою очередь, на параграфы. В первой главе рассматривается вопрос о корпусе текстов Грамоты, т. е. о наличии списков (сохранившихся и несохранившихся) и публикаций Грамоты; о возникших в связи с разработкой текста Грамоты дополнительных документов, например, «Росписи губерний на округи»; о языке Грамоты. Во второй главе воссоздается история создания трех редакций Грамоты и решается проблема их датировки. Третья глава посвящена рассмотрению вопроса об источниках Грамоты, иначе, корпусу документов, использованных авторами при составлении текста Грамоты, а также изложению методов их обработки.

Вторая часть, озаглавленная «Конституция или администрация?», тоже включает три главы с последующим разделением их на параграфы. В каждой из них рассматривается одна их трех просветительских теорий, использованных составителями Грамоты в виде технологических приемов при разработке системы управления империей. В первой главе разбирается теория «мудреца на троне», т. е. комплекс вопросов, связанных с тем, как европейскими юристами того времени трактовалось понятие «конституция», какое содержание в Грамоте вкладывалось в термины «суверенитет» и «монархический принцип». Во второй главе анализируется теория «общественного договора», другими словами, вопрос о предлагавшемся Грамотой народном представительстве: его месте в системе административно-территориального деления империи, категориях представительных органов, механизмах их комплектования, организационной структуре, юрисдикции, соотношении между собой. Так же в этой главе ставится вопрос о характере представительных органов, их роли в предлагаемой Грамотой государственной системе. В третьей главе рассматривается применение теории «разделения властей» при построении структуры административного управления (законосовещательные, исполнительные и судебные органы) в том виде, как она фиксировалась Грамотой.

Работа снабжена 10-ю приложениями, по пять к каждому разделу, которые несут не иллюстративную, а содержательную нагрузку, в первую очередь важнейший справочный материал, без которого невозможно полноценное восприятие работы.

Таков круг вопросов, затронутых в диссертации.

Многочисленные и разнообразные документы, положенные в основу настоящего исследования, подробно анализируются в первой части работы, что делает излишним и невозможным составление источниковедческого обзора.

Государственная Уставная Грамота изучена в исторической литературе недостаточно, а потому историография вопроса немногочисленна.

Впервые на Грамоту с целью изучения обратили внимание в пореформенное время. Среди наиболее видных представителей русских историков этого периода особо стоит А.Н.Пыпин, чья работа историко-политического характера «Общественное движение при Александре I» впервые увидела свет в 1871 году. Характеризуя послевоенные настроения правительства как «нерешительные», А.Н.Пыпин, в качестве иллюстрации их «нерешительности», приводил проект Н.Н.Новосильцова, «из подробностей которого легко видеть, что его составители не были чрезмерными либералами. Проект Новосильцова, как и известный план Сперанского, слишком далеки от каких-нибудь либеральных преувеличений; напротив, проект был именно таков, какого можно было ожидать при политической неразвитости большинства. В самом деле, проект тщательно охраняет независимость верховной власти и все ее прерогативы. Власть является столь могущественною, что весь государственный механизм остается, в сущности, в ее руках. Нельзя поэтому сказать, чтобы обществу давалось слишком много свободы: напротив, оно получало ея едва столько, сколько было бы нужно для приготовления общества к более положительным формам представительства. Вопрос о крепостном праве остается также нетронутым, как у Сперанского; это довольно показывает, что особенного либерализма и "презрения к истории" здесь вовсе не оказалось. При всем том, введением этого нового порядка вещей думали тогда дать более правильное и спокойное развитие уже возбужденным элементам общественного мнения»42.

Таким образом, безусловными заслугами А.Н.Пыпина может считаться то, что он первым наметил путь дальнейшего изучения документа - сопоставления Грамоты Н.Н.Новосильцова с планом М.М.Сперанского43, а также то, что впервые назвал конкретного автора Уставной Грамоты - Н.Н.Новосильцова. Однако ничего более о проекте русской конституции историк в первом издании своей монографии сообщить не сумел.

В 1885 году вышло в свет второе издание работы44 А.Н.Пыпина, в котором автор, получив возможность публично разбирать сочинение Н.И.Тургенева «Россия и русские», сообщал некоторые подробности работы над составлением проекта. В приложениях ко второму изданию был опубликован очень подробный пересказ второй редакции45, однако он выдержан А.Н.Пыпиным в нейтральных тонах и поэтому ничего не прибавляет к пониманию позиции автора. Интересным, однако, представляется развитие во втором издании идеи о сохранении в русской правительственной мысли либеральных настроений и после создания венской системы. В качестве доказательства этого тезиса автор приводил «малоизвестный проект Новосильцова . как свидетельство о настроении императора Александра и вообще о духе того времени». Причина подобных правительственных настроений, а, следовательно, и создания проекта Н.Н.Новосильцова, «едва ли состояла в одном увлечении западным либерализмом", но в большей степени "в критическом отношении к прошедшему и к его многим наследиям в жизни современной., потому что этим критическим отношением подготовлялась основная, необходимейшая реформа».

В июльском номере журнала «Русский Вестник» за 1871 год увидела свет рецензия П.К.ЬЦебальского на первое издание монографии А.Н.Пыпина46 . П.К.Щебальский впервые предпринял попытку датировать документ и предположил, что польская конституционная хартия «служила отчасти руководством Новосильцову, и что он заимствовал из польской истории то учреждение сената какое мы видели в его проекте, а это в свою очередь заставляет думать, что Новосильцов писал свой проект, находясь в качестве императорского комиссара при управлении Польского наместничества». Вслед за А.Н.Пыпиным рецензент отмечал, что в проекте Новосильцова невозможно найти «и намека на разрешение крестьянского вопроса». Автор рецензии впервые в историографии попытался провести сопоставление конкретных позиций проекта Новосильцова с планом М.М.Сперанского. Однако детального сопоставления проектов М.М.Сперанского и Н.Н.Новосильцова в работе не содержится. Зато авторству П.К.Щебальского принадлежит ставшая особо популярной в позднейшей историографии идея о федерализации империи путем введения нового административно-территориального деления страны на наместничества, «которые со временем неизбежно произвели бы ее раздробление». И, наконец, П.К.Щебальский является автором идеи о наличии определенной взаимосвязи между варшавской речью Александра I и проектом Н.Н.Новосильцова. Общее отношение историка к проекту Н.Н.Новосильцова нигде не выражено прямо, о нем можно судить лишь по эпитетам, которыми наградил автор работу Н.Н.Новосильцова. «Злополучная конституция» - вот основной лейтмотив комментариев П.К.Щебальского.

После работ А.Н.Пыпина и П.К.Щебальского по вполне понятным причинам последовал тридцатилетний перерыв, и лишь в 1906 году вышла в свет работа В.Е.Якушкина «Государственная власть и проекты государственных реформ в России»47, в которой автор, развивая идею П.К.Щебальского о федеративных началах проекта, усмотрел преемственность последних относительно плана М.М.Сперанского. «Если у Сперанского есть то достоинство, что он дает цельную систему самоуправления - снизу до верху, то Новосильцов пошел в этом направлении еще дальше; по его проекту Россия делится на области, наместничества, имеющие свое собственное законодательное представительство. Это есть установление столь важного по историческим, этнографическим и бытовым условия России федеративного начала». В.Е.Якушкин продолжил традицию сопоставления проекта Н.Н.Новосильцова с другими конституционными начинаниями Александра I. Он полагал, что Грамота «очень близка во многом к польской конституции 1815 г., заимствует из нее даже многие термины, но ниже польской конституции и ниже проекта Сперанского». «Что, однако, особенно невыгодно отличает проект Новосильцова, это - введенное им условие, парализующее смысл и значение народного представительства: избиратели избирают не представителей, а только кандидатов, и уже по высочайшему назначению призываются представителями две трети или половина числа кандидатов». В заключение В.Е.Якушкин указывал, что проект Н.Н.Новосильцова «имел важное значение», поскольку свидетельствовал сколь долго Александр I «держался конституционных убеждений, и значение проекта увеличилось тем, что он был так близок к осуществлению».

AQ

Т.Шиман, развивая эту мысль в работе «Александр I» , высказал предположение, что при составлении Грамоты наряду с польской хартией имелись в виду и работы М.М.Сперанского. Основное отличие плана М.М.Сперанского от проекта Н.Н.Новосильцова автор усматривал в том, что народное представительство в проекте Н.Н.Новосильцова - всего лишь фикция, поскольку и система выборов, и юрисдикция Думы лишь подчеркивали неограниченность власти императора. «Весь аппарат был создан с целью установить продуктивный контроль над бюрократией и дать царю возможность видеть действительные условия русской жизни. Неудобная инициатива снизу была тщательно устранена, так же тщательно соблюден совещательный характер представительных учреждений и приняты меры к тому, чтобы правительство всегда имело возможность устранить нежелательных лиц от участия в представительных учреждениях, как путем тщательного подбора, так и путем прямого влияния на выборы».

В то же время Т.Шиманн полагал, что императорская конфирмация положений второй редакции привела бы к «более полному изменению основ общественной и частной жизни, чем при осуществлении идей Сперанского. По необходимости постепенно уничтожилась бы крепостная зависимость, так как у владельцев отнималось право распоряжаться свободой, жизнью и имуществом их "душ". Правда, "общие узаконения" не затрагивают непосредственно этой проблемы, но лишают ее основ, а без последних должно рано или поздно рухнуть все сооружение».

Историк, отдавая должное составителям проекта, замечал, что авторы Уставной Грамоты намного шире, нежели М.М.Сперанский, понимали «ручательства верховной власти» - своего рода гражданские свободы, даруемые императором своим подданным. В проекте Н.Н.Новосильцова Т.Шиманн усматривал «гарантированные императором определения, которые по английскому образцу, ясно заметному и в польской конституции, обеспечивают равенство всех подданных перед законом и охраняют свободу личности и имущества от злоупотребления властей». Наименее фиктивный характер, с точки зрения исследователя, носили установления, касающиеся независимости юстиции от администрации и судебного ведомства вообще.

В отличие от своих предшественников, историк полагал, что император шел не прямо от плана М.М.Сперанского к проекту Н.Н.Новосильцова, а опосредованно через Конституционную Хартию Царства Польского, которая, как отмечал историк, «имела в глазах Александра I значение подготовительного шага». Даруя конституцию Польше, «действительной целью стараний Александра являлась конституция для всей России. На этом он твердо стоял».

Не будучи, по всей видимости, знакомым с работой Т.Шиманна, во введении к монографии «Политические и общественные идеи декабристов» 49 В.И.Семевский, невольно развил идею, заложенную его предшественником. Рассуждения автора относительно попыток введения в России конституции сводятся к мысли о том, что проект Н.Н.Новосильцова лежит в контексте «александровского либерализма», который является плодом конституционной деятельности «высших сфер». Работы М.М.Сперанского 1802 года, записка 1803 года, "Введение к уложению государственных законов", довоенный проект Н.С.Мордвинова, польская конституция 1815 года, проект Н.С.Мордвинова 1816-1819 г.г., Уставная Грамота - такова логика рассуждений В.И.Семевского. При этом автор проводил мысль о постепенной нивелировке либерализма, присущего работам М.М.Сперанского. Проект Н.Н.Новосильцова представляется В.И.Семевскому «сколком с польской конституционной хартии, но только в значительно ухудшенном виде. Если бы проект Новосильцова был осуществлен, то такая конституция еще меньше оградила бы Россию от правительственного произвола, чем была ограждена Польша конституционною хартиею 1815 года».

Политические события первой половины XX в. отодвинули на второй план историю конституционных споров столетней давности. Только в 1925 году в Праге была издана монография Г.В.Вернадского «Государственная Уставная грамота Российской империи 1820 года»50. Труд представляет собой историко-юридическое исследование и до сих пор является единственной работой, целиком посвященной истории создания, анализу текста и положений проекта Новосильцова. В соответствующих главах настоящей работы представлен подробный разбор взглядов Г.В.Вернадского. Здесь стоит отметить лишь то, что в работе предпринята попытка нарисовать полномасштабную картину царствования Александра I. В основу этой картины исследователь положил мысль о стремлении Александра к проведению самостоятельной внешней политики, которое стеснялось дисбалансом между «основами русской исторической жизни» и «началами западной политической теории». Курс внутренней политики, по мысли историка, был нацелен на устранение этого дисбаланса. «Трудность заключалась не только (и не столько) в вопросе политическом самом по себе, но также (и главным образом) в спутанности этого вопроса с вопросом социальным, с вопросом о политике власти по отношению к дворянскому сословию и к крепостному крестьянству». Государственная Уставная Грамота, таким образом, представляла собой венец всей внутренней политики Александра, документ, в котором в концентрированном виде отразились политика в сфере государственного строительства и социальная политика. В результате Г.В.Вернадский видел в Грамоте не конституцию, а «подобие конституции».

Г.В.Вернадский развил и довел до логического завершения мысль о «федералистических началах» Грамоты, которые, с точки зрения исследователя, являются «попыткой теоретически решить проблему соотношения центра и окраин Империи и преодолеть автономию этих окраин». В силу этого федерализм Грамоты есть «проявление процесса . собирания отдельных государств или государственно-подобных образований в одно единое целое». Таким образом, включение федералистических начал в текст Грамоты было вызвано «мыслью о присоединении к федеративной Российской Империи и других штатов или "наместничеств"», т.е. экспансионистской политикой Александра. В качестве примера автор приводил «планы Чарторыйского и Новосильцова по созданию славянской федерации».

Безусловному авторству Г.В.Вернадского принадлежит идея о наличии взаимосвязи генерал-губернаторских опытов А.Д.Балашова с Государственной Уставной Грамотой. Г.В.Вернадский рассматривал генерал-губернаторство А.Д.Балашова как попытку реализации на практике положений Грамоты.

После пражских опытов Г.В.Вернадского по исследованию Государственной Уставной Грамоты, она более 25 лет не вызывала интереса у историков. Только в 1957 году увидела свет работа А.В.Предтеченского «Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в.»51, в которой послевоенной внутренней политике правительства и, в частности, реформаторским планам, посвящена целая глава. В рассуждениях А.В.Предтеченского о путях послевоенной реформаторской правительственной мысли Государственная Уставная Грамота стоит особняком, представляя собой своего рода вершину особого направления послевоенной правительственной мысли. Начатое варшавской речью Александра, продолженное проектом Государственной Уставной Грамоты и вылившееся в немногочисленные проекты переустройства системы местного управления - это направление характеризуется А.В.Предтеченским как либеральное.

А.В.Предтеченский дает очень беглую, «сухую» характеристику содержания второй редакции Грамоты, которая призвана проиллюстрировать вывод, который станет вполне традиционный для советской историографии - Государственная Уставная Грамоту «шаг назад» по сравнению с «Планом» М.М.Сперанского, который было принято рассматривать как вершину либеральной правительственной мысли. Рассматривая содержание Государственной Уставной Грамоты, А.В.Предтеченский пришел к выводу, что «грамота . нив коей мере не превращала Россию в конституционную монархию». А.В.Предтеченский акцентирует внимание на сохранении в неприкосновенности крепостного права, сословного деления общества, всей полноты дворянских привилегий. Кроме того, он подчеркивает, что Грамота не расширяла прав третьего сословия, не выдерживала до конца принципа разделения властей, не устанавливала принципа ответственности исполнительной власти. А.В.Предтеченский отрицает федералистические начала Грамоты, воспринимая идею разделения России на наместничества как продолжение губернской реформы Екатерины. Основной лейтмотив рассуждений автора - введение Грамоты продемонстрировало бы обществу «совершенную неспособность правительства разрешить назревшие общественно-политические вопросы». Трудно придумать более уничижительную характеристику, чем ту, которую дает А.В.Предтеченский плодам работы в канцелярии Н.Н.Новосильцова: «Бессилие правительственных "реформаторов" так явственно сквозило в каждой статье грамоты, что следствием прочтения ее каждым честным и не забывшим о своем народе человеком была бы только потеря в нем остатков доверия к правительству».

Споря с Г.В.Вернадским по вопросу о том, были ли генерал-губернаторские опыты А.Д.Балашова попыткой реализации на практике местных установлений Государственной Уставной Грамоты, советский историк придерживается мнения, что точка зрения Г.В.Вернадского «основана на его чистых домыслах», поскольку «ни в одном из документов, относящихся к проведению в жизнь проектов организации местного управления, не заключено . ни единого намека на связь между тем, что делал в своем генерал-губернаторстве А.Д.Балашев, и Уставной Грамотой». Таким образом, в отличие от своего предшественника А.В.Предтеченский не усматривал прямой взаимосвязи между проектами реорганизации системы местного управления, относящимися ко второй половине Александровского царства, и Государственной Уставной Грамотой.

Прошло почти 10 лет, прежде чем проект Новосильцова вновь привлек к себе внимание исследователей. В 1964 году была опубликована статья А.И.Парусова «Государственная уставная грамота 1820 года»52. Поставив задачу «выяснить причины появления Государственной уставной грамоты 1820 года, показать ее содержание и оценку в исторической литературе, установить ее назначение» автор сделал вывод, что «появление Государственной уставной грамоты произошло именно в тот период, когда Россия переживала период разложения крепостного строя и формирования капитализма, а также во время развития в стране мощных антикрепостнических выступлений народа и создания тайных организаций декабристов, готовившихся к революционному изменению строя, существовавшего в России» и на фоне «оживления революционного движения в странах Европы». Сопоставляя проект М.М.Сперанского и Государственную Уставную Грамоту, А.И.Парусов придерживался точки зрения, что оба этих проекта являются «выражением воззрений той части господствующего класса, которая осознала необходимость приспособления к новым социально-экономическим условиям, складывающимся в России. Проект Сперанского и Государственная уставная грамота были разработаны в противовес революционным планам преобразования аппарата управления России». Подробно проанализировав текст второй редакции, автор пришел к выводу, что «Государственная Уставная Грамота 1820 года, разработанная Новосильцовым и его сотрудниками по указанию Александра I, представляет собою некоторую уступку развивающимся новым явлениям в стране, . уступку, которая ни в какой степени не должна была поколебать основ феодально-крепостного строя, ибо сохранялись самодержавие и крепостное право, оставалось политическое и экономическое господство помещиков-крепостников». Таким образом, работа

A.И.Парусова представляет собой классический взгляд советской исторической школы на реформаторскую деятельность правительства Александра I.

После очередного почти 20-летнего перерыва вопрос о конституционных реформах начала XIX в. опять стал актуален. В 1982 году в Саратове увидела свет работа

B.Н.Минаевой53, в которой отдельная глава посвящена послевоенным общественным настроениям и, в частности, проекту Новосильцова. Безусловной заслуге В.Н.Минаевой принадлежит введение в научный оборот новых данных относительно обстоятельств публикации текста А.Гродынским и последующих поисков опубликованных экземпляров и рукописных материалов, относящихся к Грамоте, в ходе польского восстания 1830-1831 г.г. Рассматривая содержание Грамоты, исследователь концентрирует свое внимание на «идеях политической свободы, представительного правления и буржуазного федерализма в Государственной Уставной Грамоте». Анализ текста приводит автора к выводу о «проникновении буржуазного права в еще, по существу, феодальный правовой кодекс. . Однако,- продолжает В.Н.Минаева,- было бы глубоко неправильным признать лишь буржуазное начало Уставной Грамоты. Атрибуты буржуазного правопорядка представлены в этом документе в тесном сплетении с феодально-правовой структурой».

В 1989 году увидела свет монография С.В.Мироненко «Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в.», в которой послевоенным конституционным начинаниям правительства отведена целая глава54.

В соответствующих главах настоящей работы представлен подробный разбор взглядов С.В.Мироненко на взаимосвязь польского вопроса и присоединения Польши к России с проектом Государственной Уставной Грамоты.

Здесь же стоит подчеркнуть, что безусловной заслугой С.В.Мироненко является реабилитация незаслуженно утраченного советской историографией тезиса о прямой взаимосвязи генерал-губернаторских опытов А.Д.Балашева с конституционными планами Александра I и непосредственно проектом Н.Н.Новосильцева. С.В.Мироненко пошел далее своих предшественников и отметил, что, назначая А.Д.Балашева генерал-губернатором, император не раскрыл ему истинный смысл назначения, который, как полагает историк, состоял в том, чтобы на практике осуществить одобренные им принципы конституционной реформы, т.е. основные положения первой редакции Государственной Уставной Грамоты, относящиеся к устройству наместнических областей. С.В.Мироненко рассматривает в единой цепочке проект учреждения наместничеств Н.Н.Новосильцева 1816 года, росписание губерний по 12 генерал-губернаторским округам, сохранившееся в бумагах Комитета 6 декабря 1826 года, генерал-губернаторские опыты А.Д.Балашева и Государственную Уставную Грамоту, оценивая их в качестве тенденции к «переустройству государственного управления на федеративных началах». Следует особо подчеркнуть, что С.В.Мироненко называет принципы административного переустройства империи «буржуазным федерализмом».

Особой заслугой С.В.Мироненко является введение в научный оборот принципиально нового для изучения истории Государственной Уставной Грамоты и понимания принципов правительственного либерализма первой половины XIX в. тезиса, объясняющего причины столь пристального внимания правительства к вопросу о переустройстве империи на федеративных принципах. «Как видно из текста «Уставной Грамоты»,- пишет ученый,- в федеративном устройстве ее авторы видели средство внести относительный порядок в управление огромной страной. Создание правительственных кабинетов наместничеств, обсуждение всех конкретных нужд края в сейме должны были гарантировать верное и быстрое осуществление на местах правительственной политики, упорядочение ведения дел, завершили бы перестройку всего управления страной по лучевому принципу».

Анализ положений Государственной Уставной Грамоты позволил С.В.Мироненко сделать ряд крайне важных наблюдений и выводов. Историк считает, что осуществление на практике принципов Государственной Уставной Грамоты «превратило бы Россию в конституционную монархию», поскольку, по мысли исследователя, императорская власть существенно ограничивалась законотворческими прерогативами наместнических и общегосударственного сеймов, последний из которых оценивается исследователем как «буржуазный по своей сути орган - двухпалатный парламент». К буржуазным чертам Государственной Уставной Грамоты историк относит и независимость суда от остальных частей управления, а также обоснование права частной собственности.

В тоже время С.В.Мироненко считает, что «признавая несомненно буржуазный характер «Уставной Грамоты» не следует преувеличивать его последовательность и радикальность. И здесь следует прежде всего подчеркнуть явно патримониальный характер этого документа», выразившийся, по мнению историка, в признании императора источником всех ветвей власти - законодательной, исполнительной и судебной. «Это принципиально важное положение, которое определило, по существу, главный феодальный пережиток «Уставной Грамоты» - проникновение императорской самодержавной власти во все сферы государственной жизни, сохранение ее определяющего влияния на все жизненно важные процессы. . В сущности, ни один вопрос в стране не мог быть решен, минуя монарха».

Таким образом, подводя общий итог, историк делает вывод, что «Уставная Грамота» - образец попытки соединить самодержавие с конституционной системой».

За последние 20 лет Государственная Уставная Грамота достаточно часто попадала в поле зрения различных исследователей55, однако ничего принципиально нового для изучения Государственной Уставной Грамоты в этих работах не содержится.

При безусловном различии позиций авторов общим местом их работ является признание того факта, что Грамота, в большем или меньшем объеме, вносила в государственное устройство России черты, свойственные буржуазному правопорядку.

На рубеже тысячелетий в свет вышло значительное количество исследований, посвященных проблемам федерализма и разделения властей в истории Российской империи. Среди них особое место занимают работы Н.И.Цимбаева56, в которых проводится принципиально новая для отечественной историографии мысль об отсутствии в России условий для развития как федерализма, так и разделения властей. В силу этого наблюдается неразвитость теоретических построений, которые могли бы быть положены в основу правительственных реформ или революционной деятельности общества. В силу этого при попытках определения этих понятий «наблюдались фундаментальные противоречия и терминологическая невыдержанность». Основополагающие концепции буржуазного правопорядка в России становились всего лишь политическими лозунгами, в определенный момент полезными для борьбы с имперской государственностью. Такой новаторский общефилософский подход к проблеме позволил в рамках данного исследования посмотреть на многие положения Государственной Уставной Грамоты под принципиально новым углом зрения и иначе, чем это делалось ранее в литературе, оценить многие положения рассматриваемого в диссертации общественно-политического строя.

1 Сафонов M.M. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 128.

2 Montesquieu Ch.-L. Del'esprit des lois. II. 1 // Œuvres. T. 1/ Amsterdam, 1764; Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonne des sciences. T. IX. Neufchâtel, 1765; Юсти И.Г. Существенное изображение естества народных обществ и всякого рода законов. М., 1770.

3 Омельченко С.А. «Законная монархия» Екатерины II. Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 339.

4 Extraits de thèmes destinés à servir de base aux leçons d'histoire données aux grands ducs de Russie: Histoire romaine // Сухомлинов М.И, Фридрих-Цезарь Jlarapn - воспитатель императора Александра I // Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 2. С. 198.

3 Цит. по: Томсинов В.А.Светило российской бюрократии. М., 1991. С. 141. 6 Чернов С.Л. К вопросу о времени возникновения абсолютизма в России // Россия в XVIII - XX веках. М., 2000. С. 35 - 38. 7ПСЗ-1.Т. 5. №3006.

8 Чернов С.Л. Указ. соч. С. 38.

9 Там же.

10ПСЗ 1. № 19779. Сафонов М.М. Указ соч. С. 146 - 164.

12 Le Donne J.P. Ruling Russia. Politics and Administration in the Age of Absolutism 17621796. Princeton, 1984; Yaney G. The systematization of Russian Government. Urbana. 1973.

13 Бертолисси Л. Введение к изучению конституционных проектов в России XVIII - XX вв. // Конституционные проекты в России. XVIII - начало XX века. М., 2000. С. 81 - 82.

14 Захаров В.Ю. «Всемилостивейшая жалованная грамота российскому народу» 1801 г. в контексте развития конституционных идей в России во второй половине XVIII - начале XIX вв. М., 2002.

15 Сафонов М.М. Указ соч. С. 165.

16 Там же. С. 162- 163.

17 Минаева Н.В. Век Пушкина. М., 2007. С. 16 - 17. Текст «Жалованной грамоты российскому народу» см.: там же. С. 149-160.

18 О Вольном экономическом обществе и конкурсе 1765-1767 гг. см.: Орешкин В.В. Вольное экономическое общество в России. М., 1963; Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России. М., 1965; Петрова В.А. Вольное экономическое общество как проявление просвещенного абсолютизма. Автореф. дис. к.и.н. Л., 1980.

19 Цимбаев Н.И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли. // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003. С. 469 - 470.

20 Ливен Д. Империя на периферии Европы: сравнение России и Запада // Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004. С. 78.

21 Сафонов М.М. Указ соч. С. 130-131.

22 Constan de M. Benjamin. «Cour de politique constitutionnelle» // «Collection complète des ouvrages publiés sur le gouvernement représentatif et la Constitution actuelle de la France, formant une espèce de Cour de Politique Constitutionnelle». Vol. 2. Paris, 1818. P. 73. "Mémoires posthumes du feld-marechal comte de Stedingk. Vol. 2. Paris, 1845. P. 10 - 11; Клочков M.B. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916. С. 142.

24 Медушевский А.Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России. XVIII - начало XX в. М., 2000. С. 111.

25 Захаров В.Ю. Указ. соч. С. 6.

26 Сафонов М.М. Указ соч. С. 140.

27 Там же. С. 139.

28 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. СПб., 2001. С. 61 -62.

29 Сперанский М.М. Проекты и записки. М., 1961. С. 201.

30 Цимбаев Н.И. Указ. соч. С. 469.

31 Подробнее см.: Ковальченко И.Д., Милов JI.B. Всероссийский аграрный рынок. XVIII -начало XX века. Опыт количественного анализа. М., 1974; Милов JI.B. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

32 Ливен Д. Указ. соч. С. 78.

33Цит. по: Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 1. СПб., 1897. С. 44.

34 РГАДА. Ф. 1278. Он. 1. Д. 14. Л.57.

35 ПСЗ 1.№ 20405,20406.

36 Сафонов М.М. Указ. соч. С. 229.

37 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. С. 67.

38 Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М.Сперанского. М., 1989. С.64-65.

39Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. С. 67. ""Томсинов В.А. Указ. соч. С. 79.

41 СбИРИО. Т. 90. «Бумаги комитета 6 Декабря 1826». СПб., 1894. С. 71.

42 Пыпин А.Н. Общественное движение при Александре I. СПб., 1871. С. 378.

43 Развивая эту мысль во втором издании своей работы А.Н.Пыпин писал: «Проект Новосильцова был, по-видимому, последовательным развитием планов, какие некогда император поручал Сперанскому. Между ними нельзя не заметить значительного сходства, например, в общем плане представительства, в устройстве административном, в намеках на устройство судебное. Работы Сперанского, по-видимому имелись в виду у Новосильцова». Пыпин А.Н. Общественное движение при Александре I. СПб., 1885. С. 359.

44 О проекте Н.Н.Новсильцова см. второе издание работы Пыпина А.Н. Общественное движение при Александре I. СПб., 1885. С. 358 - 360.

45 Приложения ко 2-му изд. Общественное движение при Александре I. СПб., 1885. С. 496 - 502. Впоследствии пересказ второй редакции без изменений перекочевал в 3-е (СПб., 1900. С. 540 - 546) и 4-е (СПб., 1908. С. 540 - 546) издания.

46 Щебальский П.К. Идеалисты и реалисты // Русский Вестник СПб., 1871. Т. 94. С. 244 -249.

47 Якушкин В.Е. Государственная власть и проекты государственных реформ в России. СПб., 1906. С. 92-95.

48 Шиман Т. Александр I. M., 1908. С. 41 - 51.

49Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909. С. 37 -59.

50 Вернадский Г.В. Государственная уставная грамота Российской империи 1820 года. Прага, 1925.

51 Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М.-Л, 1957.

C'y

Парусов А.И. Государственная уставная грамота 1820 года // Ученые записки Горьковского государственного университета. Горький 1964. Серия ист.-фил. Вып. № 72. С. 5-38.

53 Минаева В.Н. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982.

54 Мироненко C.B. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989. С. 147-206.

55 Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998; Антология мировой правовой мысли. Том 4. Россия XI-XIX вв. М., 1999; Рыжов К. Все монархи мира. Россия. 600 кратких жизнеописаний.

M., 1999; Игнатов В.Г.История государственного управления России. М., 2002; Конституционные проекты в России. XVIII - начало XX в. М., 2000; Доннерт Э. Либеральный конституционализм и конституционные проекты времени Александра I для Финляндии, Польши и России // Славянские народы: общность истории и культуры. М., 2000; История России. Теории изучения. Книга первая. С древнейших времен до конца

XIX века. Учебное пособие. /Под. ред. Б. В. Личмана. Екатеринбург, 2001; Институт генерал-губернаторства и наместничества в России. Т.1 - 2. СПб., 2001, 2003; Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. СПб. 2002; Россия. XX век. Исследования. М., 2002. Захаров В.Ю. «всемилостивейшая жалованная грамота российскому народу» 1801 г. в контексте развития конституционных идей в России во второй половине XVIII - начала

XX в.в. М., 2002; Мотин C.B., Филиппов O.A. Возникновение и становление конституционализма в Российской империи. Уфа, 2003; Административные реформы в России: история и современность. М., 2006; Минаева Н.В. Век Пушкина. М., 2007. 56Цимбаев Н.И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли» // Очерки русской культуры XIX века т.4 Общественная мысль М.,2003; Цимбаев Н.И. Разделение властей: исторический опыт Российской Империи // Разделение властей: история и современность М.,1996.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Чернов, Кирилл Сергеевич

Заключение.

Государственная Уставная Грамота» так и осталась планом государственных преобразований, ей не суждено было стать законом. Причины, по которым ни один из послевоенных планов реформ не был реализован, остаются одной из наиболее дискуссионных тем в историографии. Однако ответ очевиден: 19 ноября 1825 года император скончался. Банальная простуда стала непреодолимой преградой на пути превращения проекта в закон.

История внутренней политики России 1815 - 1825 годов представляется не менее наполненной планами реформ, чем «дней Александровых прекрасное начало». Однако в отличие от проектов первой половины царствования они имели значительно меньший общественный резонанс. Тому было две причины. Во-первых, после окончания заграничных походов правительственные реформы подготавливались весьма узким кругом лиц, вследствие чего информация о них практически не достигала общества. Во-вторых, и это представляется главным, реформаторские устремления императора были направлены, в первую очередь, на преобразование системы местного управления, что практически не затрагивало интересы наиболее политически активного слоя населения -петербургской аристократии.

Политическая программа Александра I представляет собой одну из возможных моделей абсолютизма и включает три обязательные составляющие: самодержавную власть, опирающуюся на сословный строй и бюрократическую систему административного управления. Принцип самодержавности власти был решительно подтвержден молодым императором в первую половину царствования. В борьбе с аристократией Александру удалось отстоять свое право на неограниченную самодержавную власть. Тогда же были намечены пути превращения самодержавия в надсословный и надгосударственный институт власти. Опыт «Жалованной грамоты российскому народу» продемонстрировал императору необходимость не только декларировать в «непременном» законе незыблемость прав и привилегий сословий, но и создать бюрократические механизмы реализации сословиями декларированных прав. Кроме того, «Введение к уложению государственных законов» М.М.Сперанского содержало действенный механизм управления политическими интересами и настроениями сословий в виде «Государственной Думы». В ходе первой и второй министерских реформ были созданы новые органы центрального управления, позволявшие самодержавной власти, с одной стороны, доминировать над бюрократической системой управления, с другой, контролировать ее.

К середине царствования Александру оставалось решить лишь три вопроса. Во-первых, унифицировать модели построения систем центрального и местного управления. Во-вторых, создать на местах бюрократические механизмы реализации сословиями своих прав, т.е. обустроить местные полицейские и судебные места. В-третьих, объединить все элементы политической конструкции в единое целое, т.е. законодательно закрепить доминирование самодержавия и над обществом, и над институтами государства, облечь его в форму Уложения. По окончании войны Александр «публично изъяснился насчет нынешнего устройства внутреннего государственного управления» и заявил, что «главнейшие его занятия будут по сему вопросу»1.

Таким образом, главным содержанием послевоенного курса внутренней политики самодержавия стал вопрос о выработке механизмов управления территориями, т.е. о создании эффективной модели системы местного управления, построенной на основе принципа разделения властей.

Первые подходы к разработке модели унификации министерской системы и иных органов как центрального, так и местного управления относятся еще к довоенному времени. 28 марта 1806 г. В.П.Кочубей представил императору записку, содержавшую меры по дальнему совершенствованию системы министерского управления . В ней впервые была высказана мысль о необходимости организационной унификации министерств, упорядочении их взаимоотношений с Сенатом и Непременным Советом. Эта часть записки В.П.Кочубея найдет свое воплощение во второй министерской реформе 1810 - 1812 г.г. Развивая свою мысль, В.П.Кочубей предлагал «определить в губернии, а особливо отдаленные, генерал-губернаторов, вверяя им по две, три или четыре губернии каждому». «Пребывание генерал-губернатора в провинциях существенную пользу приносить может»,- утверждал он,- поскольку «множество дел по средством власти сей получит, не выходя из губерний, окончание и . тем избавится вышнее правительство от большого числа совершенно не нужных хлопот», а «частные люди ограждены будут от проволочек». Тем самым В.П.Кочубей предлагал создать единую для всей территории империи систему управления.

Появившееся несколькими годами позднее «Введение к уложению государственных законов» М.М.Сперанского умалчивало об институте генерал-губернаторства. Однако по «Плану» М.М.Сперанского предусматривалось выделение пяти окраинных областей (Сибири, Кавказа, Новороссии, Оренбургского края и Земли донских казаков), к управлению которых общие государственные законы должны были применяться «по местному их положению»3. «Устройство областей предполагало сохранение в них власти генерал-губернаторов. Но институт генерал-губернаторства в России в соответствии с планом государственных преобразований М.М.Сперанского должен был существовать лишь на окраинах и на территориях, отличающихся существенными местными особенностями от основной части империи»4.

Таким образом, уже в предвоенный период в правительственной мысли начали формироваться две точки зрения: сторонников генерал-губернаторского проекта и его противников.

Бурные события 1812-1814 г.г. отодвинули внутренние реформы на второй план. В декабре 1814 г. тот же В.П.Кочубей подал императору записку, в которой вновь вернулся к идее унификации системы государственного управления5. Бегло остановившись в начале на необходимости более четкого разграничения полномочий между верховными органами (Государственным Советом, как законосовещательным органом, Сенатом, как судебным органом, и министерствами, как исполнительными органами) В.П.Кочубей сконцентрировал свое внимание на двух вопросах: внутренней логике построения министерской системы и местном управлении. Для решения первого из них, кроме сокращения штатов канцелярий, В.П.Кочубей предлагал объединить Министерство полиции с Министерством внутренних дел, соединить Государственное казначейство с Министерством финансов и создать единое Министерство для управления народным просвещением и духовными делами, «.все эти предложения были в дальнейшем осуществлены: в 1819 г. Министерство полиции было присоединено к МВД с передачей в Министерство финансов Департамента мануфактур и внутренней торговли, в 1821 г. Государственное казначейство присоединено к министерству финансов, а в 1817 г. образовано Министерство духовных дел и народного просвещения (просуществовавшее до 1824 г.)»6. В целях унификации министерской системы с устройством местных учреждений В.П.Кочубей возвращался к своим же идеям, высказанным в 1806 г., и предлагал, не обременяя генерал-губернаторов текущими делами и бюрократическим делопроизводством, превратить их в надзорный институт верховной власти в губерниях.

1 декабря 1815 года свою записку подал министр финансов А.Д.Гурьев7. Он предлагал «учредить в качестве совещательного при императоре органа Тайный Совет, состоящий только из министров», вручить исполнительные функции Правительствующему Сенату, отделить от последнего Судебный Сенат, наделив его исключительно полномочиями высшей судебной инстанции . «При этом Гурьев предлагал такую организацию местных учреждений, которая предусматривала бы линейное подчинение их соответствующим министрам. . эта конструкция была призвана усилить власть министров и не оставляла места для генерал-губернаторов как особой правительственной инстанции»9.

Таким образом, по окончании войны два подхода к устройству местных учреждений вновь оказались актуальными. Любопытным представляется то, что в отличие от М.М.Сперанского, рассматривавшего генерал-губернаторское управление как чрезвычайный институт, а потому пригодный исключительно для управления окраинными территориями, существенно отличающимися от внутренних областей России географически, политически, экономически, социально, А. Д. Гурьев видел в генерал-губернаторах помеху распространению министерской власти на систему местного управлении. Впоследствии противостояние сторонников и противников разделения России на генерал-губернаторства станет одной из причин, заставивших Александра I не торопиться с введением «Государственной Уставной Грамоты».

Генерал-губернаторский проект Александра I начался в 1816 году составлением «Проекта учреждения наместничеств» 10. Подготовка проекта 1816 г. «осуществлялась либо под руководством Н.Н.Новосильцова, либо в Министерстве полиции»11 по прямому повелению Александра I. Согласно тексту проекта, вся территория империи разделялась на наместнические округа, состоявшие из нескольких губерний 12. Во главе округа ставился назначаемый императором наместник (§.2). Он подлежал исключительно высочайшей юрисдикции. «Проектом» регламентировалась делопроизводственная переписка между императором и наместником. Под непосредственным контролем императора находились именные царские указы, данные наместнику, дела, составляющие государственную тайну, и дела, требующие использования воинских контингентов, квартирующих на территории округа. Таким образом, эти вопросы не подлежали юрисдикции наместников.

Для сведения императора наместник обязывался представлять рапорты и каждые три года лично докладывать царю о состоянии вверенных губерний. Наместник получал право сноситься непосредственно с императором по «всем важнейшим делам и предложениям, надписывая донесения свои по части» министра по принадлежности, а также по своим представлениям, которые «не будут уважены» министрами или Сенатом (§§.50-55).

В обязанности наместнику вменялось охранять права, «разным состояниям присвоенные», внутреннюю безопасность и благосостояние, наблюдать за исполнением земских повинностей, за казенным интересом и за действием правосудия. Иными словами, наместник следил за соблюдением status quo в отношениях помещика и крестьянина (§§.10-13) вплоть до введения опеки за жестокое отношение к крепостным (§.12) или «мотовство» (§.16), контролировал дворянские собрания (§§.8-9); нес ответственность за устройство местной полиции (§.14) и богоугодных заведений (§.18), занимался попечительством о внешнем виде городов, о развитии торговли, промышленности и землепашества (§.17), почт, дорог и мостов (§.20), наблюдал за законностью исполнения рекрутской повинности (§§.21-22). В его обязанности вменялось также не только блюсти интересы казны и не допускать недоимок по казенным податям (§.23), но и в случаях стихийных бедствий «входить в состояние» обывателей и делать представления министрам о снижении налогов, ходатайствовать перед Начальником Главного Штаба о переводе расквартированных войск в другой округ или губернию своего округа в случае, «если усмотрит в том пользу казне» (§.26)13; рассматривать жалобы, включая доносы на «губернские правительства», и представлять их министру по принадлежности с собственным мнением14 (§§.27-28).

В непосредственном подчинении наместнику находился гражданский губернатор со всеми «зависящими от него местами и лицами» (§.30). Губернатор должен был ежемесячно представлять наместнику донесения о состоянии дел в Губернском Правлении и подотчетных ему местах (§.61). «Сверх того Губернаторы во всех случаях, требующих высшего разрешения, на основании общего Учреждения Министерств, §§.275 и 276, относятся непосредственно к Наместнику» (§.62).

Исключение15 составляли «другие части управления16, . как общие, так и частные или особенные начальства», над которыми наместнику предоставлялась лишь контрольная, но не административная власть (§.31). Право принимать решения по делам этих частей управления «с оною же властию, какая, в подобных случаях, узаконениями присвоена Министрам» (§.33), предоставлялась наместнику лишь в исключительных случаях, «когда встретятся дела важнейшие и чрезвычайные1 , времени не терпящие, и по каким либо недоумениям или затруднениям, власть и способы местного управления превышающим, требующия скорейшего разрешения, которое не может быть отлагаемо без явного вреда или государственного ущерба» (§.32). В этих случаях власть наместника ограничивалась обязательством доносить о происшествии министру по принадлежности (§.33); а в случаях, если, с точки зрения наместника, представление ему сделанное не носит чрезвычайный характер, он должен был отправить дело по инстанциям (§.34).

В обязанность наместнику вменялось лично (§.40) ревизовать все присутственные и судебные места и особенные начальства (§.41), следить за соблюдением законности и быстроты делопроизводства в них (§.42), отстранять чиновников от должности и придавать их суду (§§.43-44). Исключение составляли лишь Губернаторы, Вице-губернаторы, Председатели Палат, Прокуроры, Начальники таможенных округов, военные чины и «все члены, определяемые с Высочайшего утверждения» (§.45).

Судебные места и решения «по делам судным» не находились в непосредственном ведении наместника, однако он имел право «понуждать судебные места в округе через Губернскаго Прокурора к скорейшему разрешению дел» (§.35) и остановить — до соответствующего решения Сената - исполнение по приговору о лишении чести и жизни (§.36). Иными словами, в судопроизводственной сфере ему предоставлялись контрольно-надзорные функции, что, безусловно, является отражением позиции, изложенной в записках В.П.Кочубея 1806 и 1814 г.г.

Советы, создававшиеся в наместничествах, составлялись из Наместника и шести членов (§.66), кандидатура каждого из которых представлялась на рассмотрение и утверждение 18 императору министром по принадлежности. Исключение составлял управляющий письмоводством, которого императору представлял наместник (§.68). Члены совета обладали исключительно совещательными голосами, в исполнение же должно было приводиться единоличное решение наместника, принятое по итогам обсуждения дела в совете (§.85). Решение наместника только тогда приобретало законную силу распоряжения, когда оно было подписано членом совета по принадлежности (§.90). За членами совета, однако, было закреплено право записать в журнал заседания особое, отличное от точки зрения наместника, мнение (§.86), что освобождало члена совета от ответственности за решение наместника, с которым он не был согласен (§.88). Наместник же, в свою очередь, обязан был отразить несогласное мнение в ежемесячном донесении (§.86).

Ведению совета подлежали дела «по общей полиции, по части медицинской, по богоугодным заведениям, народонаселению, промышленности по водяным и сухопутным сообщениям ., по общественным денежным повинностям, недоимкам и другим предметам, до казенного интереса относящимся ., по части судебной ., по народному просвещению и иностранным вероисповеданиям» (§.67), т.е. по всем тем отраслям управления, которые подлежали и министерской юрисдикции. Каждый из членов совета, поскольку назначался по принципу министерского представления, отвечал лишь за определенный участок работы, соответствующий профилю представившего его министерства (§.67).

Согласно положением «Проекта» наместники не должны были подчиняться министрам, они представляли собой инстанцию, подотчетную исключительно императору, и полностью независимую от министерской вертикали власти. Дела об отрешении наместников от должности рассматривались императором по представлениям министров (§§.46-49). Более того, наместникам предоставлялось право «взяв на свою личную ответственность,. остановить исполнение указов Правительствующего Сената и предписаний Министров, коль скоро усмотрит, что, по местным особенностям края, может произойти от исполнения оных явный вред казне или народу, или что оными отменяются законы, учреждения или Высочайшие повеления. В таких случаях он обязан немедленно представлять о сем на Высочайшее разрешение Его Императорскому Величеству, с подробным изложением причин, его к тому побудивших, и в тоже время донести о том Сенату, буде по его указу остановлено исполнение, или до сведения того Министра, от которого последовало предписание» (§.38). Одновременно, если «исполнение таковых предписаний навлекает токмо некоторые неудобства», то наместник сносится с Министром или Сенатом и, в случае подтверждения решения, наместник "поступает сообразно с оным" (§.39). Взаимоотношения министров и наместников носили характер ad hoc19, поскольку введение окружного территориально-административного деления империи и наместнической власти па местах «не изменяет течения дел в порядке, ныне существующем20, посему Правительствующий Сенат и Министерства имеют посылать предписания свои по прежнему присутственным губернским местам и лицам, по принадлежности» (§.56). Сенат же обязан был присылать наместнику все государственные акты, необходимые для его сведения (§.60).

Таким образом, не имея возможности влиять па действия наместников, министры сохраняли свою власть над губернскими властями, но даже приобретение контроля над персональным составом наместнического совета пе давало министрам возможности влиять на течение дел в наместиичествах. Эта мысль подтверждается и определением обязанностей наместника в Совете, которые состояли в «наблюдении, Именем Его Императорского Величества, за действием и исполнением законов в губерниях» (§.75). Такое положение дел должно было уравновешивать власть министров, которая стремилась к расширению (в этой связи уместно вспомнить вызвавшую недовольство Александра записку А.А.Аракчеева «О министерском комитете», в которой предполагалось существенное расширений полномочий председателя Комитета Министров21) и грозила ограничить самодержавпость императора. Позднее в разговоре с

А.Д.Балашовым император указывал на это обстоятельство, говоря, что в должности

11 генерал-губернатора он видит противовес всевластию министров .

Проект учреждения наместпичсств» достаточно широко обсуждался в средс высшей бюрократии: от 1817 - 1819 г.г. сохранился ряд записок по этому поводу. Во-первых, записка Ф.П.Ключарева «О лучшем устройстве гражданского в губерниях управления» , которую сенатор составил в 1817 г., «исполняя с благоволением высочайшую волю вашего императорского величества»24. В записке развивалась точка зрения, высказанная В.П.Кочубеем в 1806 и 1814 г.г., что главнейшим средством исправления дел в губерниях является назначение генерал-губернаторов, каковыми должны были стать сановники, удостоенные наибольшего доверия императора.

Во-вторых, «Проект образования округов из Губерниев и областей», составленный бароном Б.Б.Кампенгаузеиом в 1818 г. и переданный императору 15 января

1819 г.25 В нем государственный контролер усматривал «главнейшие недостатки настоящего нашего Управления» в оторванности министров, «в столице живущих», от «местных нужд и обстоятельств» при одновременной перегруженности министерских департаментов «разными по губерниям распоряжениями», которые «стесняют «самое действие местного исполнения». При этом, «когда какое-либо предписание уже сделано, то редко заботится кто, как оно исполнено». Поэтому действия местной администрации «не должно бы стеснять, но подвергнуть оное строгой поверке, не ожидая доносов и жалоб». Та же ситуация, по мнению автора, наблюдается и применительно к судебной части. Самому губернскому управлению недостает единого управленческого центра, объединившего бы в своих руках «Таможенные, Горные, Дорожные, Почтовые и другие ведомства», управляемые министерствами, с собственно губернским управлением. Для устранения этих недостатков Б.Б.Кампепгуазен предлагал по примеру Пруссии разделить Россию на

12 областей, верховную власть в которых передать «Главным областным Начальникам», «областным Сенатам» и «Главным областным Судам». Примечательно, что в «Проекте» Б.Б.Кампенгаузена впервые появляется мысль о создании местных Сенатов и областных Судов, которая впоследствии получит свое развитие в «Государственной Уставной Грамоте» в виде местных отделений Сената и Верховных Судов Наместнической Области.

В-третьих, в августе 1818 года «кто-то из лиц, несомненно, близких к правительству», подал Александру проект реформы внутреннего управления 26 . Отличительной чертой этого проекта является необходимое, по мысли автора, создание «"губернских комиссий", состоящих из депутатов от дворянства и купечества». Эти комиссии не должны были иметь «исполнительной власти», они стали бы «совещательными органами. Свои мнения они представляют местным губернским властям, если вопрос относится к компетенции местных органов, и министру внутренних дел, когда затрагиваются вопросы, требующие разрешения центрального правительства»27. Впоследствии эти «губернские комиссии» приобретут на страницах «Государственной Уставной Грамоты» вид Наместнических Сеймов.

В-четвертых, комплекс материалов Д.А.Гурьева, состоящий из редакции «Проекта» (не датирована)28, «Мнения министра финансов о Проекте Учреждения о Наместниках, сообщенном ему по Высочайшему повелению»29 и приложенной к «Мнению» записки на французском языке30 от 16 декабря 1817 г. Из этих материалов со всей очевидностью следует, что Д.А.Гурьев был противником самой идеи учреждения генерал-губернаторств, рассматривая ее как развитие созданной «Учреждением о губерниях» «лучевой» системы подчинения местных учреждений центральным. Сам же Д.А.Гурьев, являясь, по видимому, выразителем мнений министерского корпуса, являлся сторонником «линейной» системы подчинения, при которой каждое местное учреждение подчинялось напрямую определенному министерству. В силу этого министр финансов, не имея возможности прямо отвергнуть «Проект», выступил с предложением «ряда поправок, клонящихся к преобладанию у наместников надзорных функций и ограничению их административных полномочий, а также сохранению властных полномочий министров». Характерно и то, что приложенная к «Мнению» записка на французском языке «содержит более решительные возражения против проекта учреждения наместничеств» 31 . Показательно, что идея укрепления «линейной» системы управления найдет в Государственной Уставной Грамоте свое гипертрофированное воплощение в виде двух министерских вертикалей власти: Комитет Министров - Правительный Совет Наместничества - Общее Собрание Губернского Начальства и Министерства - Отделения Правительного Совета Наместничества - Экспедиции Общего Собрания Губернского Начальства.

В-пятых, «Примечания на мнение Графа Гурьева по предмету устройства Наместничеств»32, составленные А.А.Аракчеевым33. Этот документ представляет собой попытку найти компромисс между противниками и сторонниками генерал-губернаторского проекта. Точку зрения Д.А.Гурьева автор записки рассматривает как «изложение чувств Министра, встревоженного мыслию, что единоначалие его над частию, ему вверенной, перейти может в руки Наместников, или, по крайней мере, разделено быть между им и Наместниками, и опасающегося, что от сего постигнут Россию ужасные бедствия. Я с своей стороны считаю заключение таковое весьма увеличенным и неправильным. Но, впрочем, говоря о Наместниках, или областных Генерал-Губернаторах, я нисколько не полагаю, как думает Граф Гурьев, чтобы в предположении у правительства было правление заводить в Наместничествах, отдельным, подобно Польше и Финляндии. Если бы сие было, тогда я согласно с ним, предвидел бы большое неудобство для управления государства. Мое мнение, согласно с его, состоит в том, что правлению должно быть сосредоточену в частях государственного управления или ветвях онаго, и соблюдать единство своей части. Надзор за правлением необходим, но не в отклонение распорядков, а в подкрепление оных. . Я, с своей стороны, не нахожу нисколько вредным установление областей или наместничеств, но не нахожу также нисколько излишним и того, что Министерства у нас учреждены, не могу между тем не заметить однако же того, что Министерства наши до сих пор на твердую ногу еще не столько основательно поставлены, как были Коллегии».

Таким образом, в ходе обсуждения генерал-губернаторского проекта в 1817 - 1819 г.г. были высказаны три основополагающих принципа организации системы взаимоотношений местного и центрального управления - создание региональных отделений Сената, местных выборных представительных совещательных органов и укрепление «линейной» системы министерского управления. Связующим звеном, казалось бы, противоречащих друг другу позиций стала точка зрения А.А.Аракчеева, дававшая возможность соединить теорию общественного договора в виде сословного представительства с принципом разделения властей в виде сочетания «линейной» системы министерского управления с наместнической контрольно-административной властью. В полной мере все эти идеи нашли свое воплощение в «Государственной Уставной Грамоте».

Государственная Уставная Грамота», таким образом, есть пример применения теории общественного договора и принципа разделения властей с целью реализации самодержавных прав русских императоров. Иными словами, управленческая система, в понимании авторов Грамоты, включала в себя все сферы государственного управления: судебные, законосовещательные и исполнительные органы во всем их многообразии. Однако ни один из управленческих органов Грамоты не был наделен даже подобием власти. Об этом красноречиво свидетельствует не только анализ положений самой Грамоты, но и дискуссия 1817 - 1819 г.г. о судьбе генерал-губернаторского проекта Александра I, развернувшаяся не по вопросу о властных полномочиях соответствующих органов, а вокруг проблемы функционального разграничения обязанностей между в равной степени подчиненных верховной самодержавной власти центральными и местными управленческими инстанциями, которым принадлежали только и исключительно функции. Все они создавались с единственной целью - предоставить в распоряжение самодержца механизм реализации его и только его неограниченной власти. Реальная власть была сконцентрирована в священной особе верховного самодержавного правителя. В отношении органов управления Грамота фактически подменяет понятие власти различными функциями, которыми в большем или меньшем объеме наделяются различные административные органы. (Общая структура органов государственной власти представлена в приложении 10 настоящей работы).

Государственная Уставная Грамота», первая и вторая редакция которой создавались в 1819 - 1820 г.г., должна была объединить воедино реформаторские начинания первой половины царствования - принцип самодержавности власти и сословное понимание теории общественного договора - с послевоенными теоретическими исканиями правительства в области бюрократизации системы административного управления империи. Иными словами, «Государственная уставная Грамота» представляет собой Уложение Государственных Законов, о необходимости которого говорил М.М.Сперанский. Невозможность создания такого Уложения в довоенный период объясняется отсутствием разработанной модели администрирования территорий, основанной на принципе разделения властей, т.е. разграничения управленческих функций между различными уровнями административных органов. Только к концу 1819 г. эта модель была создана. В силу этого только с 1819 г.началась разработка полномасштабного «непременного» закона, Уложения - «Государственной Уставной Грамоты».

В 1819 г. бывший министр полиции А.Д.Балашов был назначен генерал-губернатором нескольких центральных губерний. Однако только 2 марта 1823 г. он получил разрешение приступить к проведению реформы в жизнь34. Столь длительная задержка была вызвана тем, что в 1821 - 1822 г.г. М.М.Сперанский, известный своим талантом систематизатора разрозненных идей, занимался структуризацией материалов дискуссии 1817 - 1819 г.г. Результатом этой работы стал «Проект учреждения областного управления» 1822 г.35 1823 - 1824 г.г. были потрачены на апробацию теоретических построений. 1 сентября 1823 г. «Начальные основания для приспособления управления губернского в Рязани к общему ходу дел, ныне вводимому»36 А.Д.Балашова были высочайше утверждены. В 1824 г. новое устройство губернских учреждений было введено в Рязани. «В том же году Александр I посетил Рязань, был в губернском совете, а также губернском правлении, казенной палате и т.д. и одобрил все, что осмотрел»37. Тогда же (в 1824 г.) началась работа по адаптации результатов генерал-губернаторских опытов А.Д,Балашова к «Государственной Уставной Грамоте» - создается третья редакция Грамоты, основным отличием которой от предшествующих редакций является более детальная проработка вопроса об организации местного управления при сохранении самодержавного характера верховной власти и сеймовой модели управления сословиями, обеспечивавшей надсословный статус самого самодержавия.

Таким образом, в 1824 г. реализация политической программы Александра близилась к завершению. Две из трех задач, отложенных императором до окончания войны, были решены: создана модель управления территориями и проект Уложения. Однако прежде чем вводить Грамоту в жизнь, необходимо было разработать последнюю составляющую политической конструкции - систему бюрократических механизмов реализации сословиями своих прав, т.е. создать модель местных полицейских и судебных мест.

В январе - ноябре 1825 г. А.Д.Балашов представил на рассмотрение императору комплекс документов, регламентирующих в первую очередь роль, место и функции различных полицейских учреждений - «Проект устава общего губернского управления» (16 января 1825 г.)38, «Проект устава общего уездного управления» (16 января 1825 г.)39, «Предложения Генерал-Адъютанта Балашова по предмету распределения полицейского управления» (не датированы)40, а также подписанные императором 1 мая 1825 г. «Начальные правила краткой инструкции начальнику губернской полиции» 41 , «Инструкция помощникам начальника губернской полиции»42, «Наставление сотскому в селениях»43, «Наставление десятскому в селениях»44, «Наставление каждому хозяину двора в селении»45. 10 ноября 1825 г. датирован последний документ — «Распорядок о назначении впредь сотских и десятских»46. Таким образом, реформа губернского управления, в том числе и местные полицейские инстанции, были снабжены необходимым пакетом нормативных документов. Последнее препятствие на пути окончательной реализации политической программы Александра I, описанной в «Государственной Уставной Грамоте», было устранено. Однако 19 ноября 1825 г. император скончался, так и не успев довести дело своей жизни до логического завершения.

В результате восстания декабристов политическая модель абсолютистской государственности, воплотившаяся в проекте «Государственной Уставной Грамоты», была отброшена. В николаевское время была реализована модель, основанная на иных механизмах. Общее между ними то, что обе они базировались на одних и тех же принципах - самодержавности института верховной власти, его надсословности и надгосударственное™, т.е. являлись хотя и различными, но моделями одного и того же -абсолютизма.

1 Предтеченский A.B. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX в. М., 1957. С. 369. 2СбИРИО. Т. 90. С. 210-211.

3 Сперанский М.М. Проект уложения государственных законов // Историческое обозрение. Сборник исторического общества при императорском Санкт-Петербургском университете. Т. 10. СПб., 1989.

4 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. СПб., 2001. С. 69.

5 РГИА. Ф. 1167. Оп. 1. Д. 64. Л. 7.

6 Институт генерал-губернаторства и наместничества. Т. 1. С. 70. 7СбРИО. Т. 90. С. 39-107.

8 Предтеченский A.B. Указ. соч. С. 369

9 Институт генерал-губернаторства и наместничества. Т. 1. С. 71.

10 Материалы, собранные для Высочайше учрежденной Комиссии по реформе губернских и уездных учреждений. Т.1. 4.1. СПб., 1870. С. 2 - 45. (Далее Материалы Комиссии). Институт генерал-губернаторства и наместничества. Т. 1. С. 72.

12 «Проект», как впоследствии первая и вторая редакция Грамоты, предусматривал наличие приложения с росписью округов по губерниям и определением местопребывания каждого наместника (§.5), однако, ни архивный, ни опубликованный текст «Проекта» этого приложения не содержит.

13 Этим военная власть наместника ограничивалась.

14 «Проект» предусматривал иерархию подачи жалоб: власть, «до которой жалоба принадлежит», губернатор, наместник, министр. (§.29)

15 В чрезвычайных обстоятельствах наместник получает всю полноту исполнительной и административной власти (§.37).

16 Делопроизводственные сношения между всеми губернскими властями, судебными местами и особенными начальствами в губернии осуществлялись через Губернское Правление (§§.63-64). Наместник получал лишь право требовать объяснений и сведений о прохождении дел непосредственно от губернских властей (§ 65), непосредственное же управление губернскими властями возлагалось как и ранее на Губернатора.

17 Определение «дел чрезвычайных» дано в §§.102-107 «Общего учреждения министерств».

18 Утверждение оформляется именными императорскими указами.

19 Министры и наместники получали право сносятся непосредственно друг с другом только «в случаях чрезвычайных» или, если наместник найдет необходимым довести до сведения министерства какие-либо сведения, способствующие улучшению местного управления или «успешнейшему исполнению» министерских распоряжений (§§.57-59).

20 Этот порядок регламентировался «Общим Учреждением министерств» (§§.270-288).

21 Предтеченский A.B. Указ. соч. С. 370.

22 РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 4074. Л. 91 - 102.

23 Сборник исторических материалов. Вып. 7. СПб., 1895. С. 217 - 228.

24 Цит. по Предтеченский A.B. Указ. соч. С. 373.

25 РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 4484. Л. 23 - Збоб. Опубликован: Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 2. СПб., 2003.

26 Сборник исторических материалов. Вып. 7. С. 115 - 142.

27 Предтеченский A.B. Указ. соч. С. 380 - 381.

28 Материалы Комиссии. С. 2 - 45.

29 РГИА. Ф. 1167. Оп. Дела Архива Государственного Совета. Т. XVI. Д. 93. Л. 80а - 120. Опубликован: Материалы Комиссии. С. 46 - 59; Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 2.

30 Материалы Комиссии. С. 60 - 65. Русский перевод см. Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 2.

31 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. С. 75.

32 Материалы Комиссии. С. 66 - 67.

33 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. С. 75.

34 Материалы Комиссии. С. 116-117.

35 Там же. С. 86-112.

36 Там же. С. 146-151.

37 Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. С. 88.

38 Материалы Комиссии. С. 152 - 165.

39 Там же. С. 166- 177.

40 Там же. С. 178-181.

41 Там же. С. 182-188.

42 Там же. С. 188-194.

43 Там же. С. 195-202.

44 Там же. С. 203-208.

45 Там же. С. 209-212.

46 Там же. С. 194-195.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Чернов, Кирилл Сергеевич, 2007 год

1. Ф. 728. Коллекция документов рукописного отделения библиотеки зимнего дворца.2. ИРЛИ (ПД)1. Ф. 309. Тургеневы.3. ОР РГБ1. Ф. 99. Елагины.4. РГАДА

2. Ф. 3. Дела, относящиеся до внутренней и внешней политики России. Ф. 12. Дела о Польше и Литве. Ф. 1278. Строгановы.5. РГИА

3. Ф. 1167. Комитет 6 декабря 1826 г. Ф. 1251. Бумаги M. М. Сперанского.

4. Ф. 1409. Собственная Его Императорского Величества канцелярия.6. РО РНБ

5. Ф. 637. К. Г. Репинский. Ф. 859. Н.К.Шильдер.7. СПб ИИ РАН1. Ф. 16. Балашовы.

6. Geheimes Staatsarchiv Preußischer Kulturbesitz1.I. HA (2.4.1.)

7. Публикации «Государственной Уставной Грамоты»

8. Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне. Кн. II. Лондон, 1861. М., 1971.

9. Материалы к царствованию Николая I. Лейпциг, 1880.

10. Минаева Н.В. Век Пушкина. М., 2007. Приложения.

11. Русский Архив. М, 1905. Кн.З.

12. Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1898. T. IV. Приложения.

13. Charte Constitutionnelle de l'Empire de la Russie. Государственная Уставная Грамота Российской HMnepHH.Varsovie, Варшава, 1831.

14. Le portfolio ou collection des documents relatifs à l'histoire contemporain. T. V. Hambourg, 1837.

15. Le portfolio ou collection des documents relatifs à l'histoire contemporain. T. V. Paris, 1837.

16. Projet d'une charte constitutionnelle d'Alexandre Ier empereur de Russie. Paris. Librairie A.Franck, 1859.

17. Schiemann Th. Eine Konstitution für Russland vom Jahre 1819. // Historische Zeitschrift. München und Leipzig. 1894. Bd.72.

18. Schiemann Th. Государственная Уставная Грамота Российской Империи. La Charte Constitutionnelle de l'Empire de Russie. Publiée d'après l'original des archives de St.-Péterbourg. Berlin, 1903.

19. The portfolio of collection of State papers and other documents. Vol. V. London, 1837.1. Сборники документов

20. Архив графов Мордвиновых. Спб., 1902. Т.4.

21. Белявский М.Т. Дворянская империя XVIII века (основные законодательные акты). Сборник документов. М., 1960.

22. Великий Князь Николай Михайлович. Донесения австрийского посланника при русском дворе Лебцельтерна за 1816-1826 годы. СПб., 1913.

23. Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 2. СПб., 2003.

24. Историческая библиотека. Под ред. Пропера. Спб., 1907.

25. Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. 1-3.

26. Памятники русского законодательства 1649-1832, издаваемые императорской академией наук. T. II «Наказ императрицы Екатерины II, данный комиссии о сочинении проекта нового уложения» под ред. Н.Д.Чечулина. СПб., 1907.

27. Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. T. I-XLV. СПб., 1830.

28. Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. T. I-LV. СПб., 1830-1884.

29. Полное собрание узаконений о губерниях по хронологическому порядку с 1775 по 1817 июнь месяц. Спб., 1818

30. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 5. М., 1987.

31. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т.6. М., 1988.

32. Сборник Императорского Русского исторического общества. T. LXXIV. Журналы Комитета, учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 г. СПб., 1891.

33. Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. ХС. Бумаги Комитета, учрежденного Высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 г. СПб., 1894.

34. Collection complète des ouvrages publiés sur le gouvernement représentatif et la Constitution actuelle de la France, formant une espèce de Cour de Politique Constitutionnelle. Paris, 1818. Vol. 1-2.

35. Godechot Jacques. Les constitutions de la France depuis 1789. Paris, 1979.

36. Zbior postanowien komitetu urz^dzaj^cego w krolestwie polskim. Warszawa, 1815.1. Отдельные публикации

37. Карамзин H.M. Записка о древней и новой России. М., 1991.

38. Конституционная Хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского (1814-1881). СПб., 1907.

39. Неизданные сочинения и переписка Н.М.Карамзина. СПб., 1862.

40. Речь, произнесенная е.в. императором всероссийским, царем польским при открытии Сейма Царства Польского 15/27 день апреля 1818 г. в Варшаве. Варшава, 1818.

41. Речь, произнесенная е.в. императором всероссийским, царем польским при открытии Сейма Царства Польского в 1/13 день октября 1820 г. Варшава, 1820.

42. Речь, произнесенная е.в. императором всероссийским, царем польским при закрытии Сейма Царства Польского в 1/13 день октября 1820 г. Варшава 1820.

43. Речь, произнесенная Его Императорским Величеством при закрытии Сейма Царства Польского в 15(27) день апреля 1818 года в Варшаве, Варшава, 1818.

44. Рябинин И. Письмо Л.Г.фон-Тиле по поводу «уставной Грамоты» Новосильцова // Голос минувшего. 1913. № 6.

45. Сперанский М.М. Проекты и записки. М., 1961.

46. Старина и новизна. Исторический сборник, издаваемый при Обществе ревнителей русской истории и просвещения в память Императора Александра III. СПб., 1897. Кн.1.

47. Extraits de thèmes destinés à servir de base aux leçons d'histoire données aux grands ducs de Russie: Histoire romaine // Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 2.

48. Schlussakte der Wiener Ministerkonferenzen // Huber Ernst Rudolf, Hg., Deutsche Verfassungsdokumente, 1803-1850, Band 1, Dokumente zur deutschen Verfassungsgeschichte, dritte Neubearbeitete und vermehrte Auflage. Stuttgart: W. Kohlhammer, 1978.

49. The Constitution of the United States 105th Congress, lst Session / Senate document 10511, Washington DC.

50. Политико-юридические сочинения.

51. Аристотель. Политика. M., 2002.

52. Делольм, Жан-Луи. Конституция Англии или состояние английскаго правления, сравненнаго с республиканскою формою и с другими европейскими монархиями. М., 1806.

53. Юсти И.Г. Существенное изображение естества народных обществ и всякого рода законов. М., 1770.

54. De Lolme, Jean Louis. La Constitution de l'Angleterre ou l'état du gouvernement anglais, dans lequel il est comparé à la fois avec la forme républicaine de gouvernement et avec les autres monarchies de l'Europe. Amsterdam, 1771.

55. Montesquieu Ch.-L. De l'esprit des lois. И. 1 // Œuvres. T. 1,2. Amsterdam, 1764.

56. Rousseau J.-J. Du contrat social. Liv. 1,2. Paris, 1991.1. Мемуары

57. Вяземский П.А. ПСС. СПб., 1878. Т. 1.

58. Из записок барона (впоследствии графа) М.А.Корфа. // Русская Старина. 1890. Т. 95.

59. Русские мемуары 1800-1825. М., 1989.

60. Czartoryski A. Mémoires du prince Adam Czartoryski et correspondance avec l'empereur Alexandre I-er. TI. Paris 1867.

61. Mémoires posthumes du feld-marechal comte de Stedingk. Vol. 2. Paris, 1845.

62. Oginski M. Mémoires sur la Pologne et les polonais depuis 1788 jusq'à la fin de 1815. T. 4. Paris, 1828.1. Периодические издания

63. Санкт-Петербургские сенатские ведомости. СПб., 1824. № 21.

64. Московские Ведомости. СПб., 1818. №.25, 26, 29, 3670. «Le constitutionnel» Paris, 1819, № 326.

65. Справочные издания и энциклопедии

66. Список чинам в гражданской службе состоящим. Спб., 1823. Ч. 1 -2.

67. Туркестанов Н. Губернаторские списки. 1797-1861. М.,1894.

68. Указатель узаконений, относящихся до Великого княжества Финляндского (Швеция, Ингерманландия, Старая Финляндия). б/м,1901.

69. Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonne des sciences. T. IX. Neufchâtel, 1765.

70. The cyclopaedia; or universal dictionary of arts, science and literature. Abraham Rees. Vol. 9. London, 1819.1. ИСТОРИОГРАФИЯ

71. Административно-территориальное устройство России. История и современность. М., 2003.

72. Административные реформы в России: история и современность. М., 2006;

73. Акульшин П. В. Генерал-губернатор А. Д. Балашов // Отечественная история. 2004. №2. С. 170-180.

74. Акульшин П.В. Генерал-губернатор А. Д. Балашов и его реформаторские планы // Материалы и исследования по рязанскому краеведению. Т. 4. Рязань, 2003.

75. Акульшин П.В. Генерал-губернаторство Воронежское, Орловское, Рязанское, Тамбовское и Тульское // Рязанская энциклопедия. Справочные материалы. Т. 16. История XVIÏÏ-XIX вв. Рязань, 1994.

76. Акульшин П.В. Рязанский генерал-губернатор А. Д. Балашов (реформаторские планы Александра I и Рязанский край) // Из прошлого и настоящего Рязанского края (к 900-летию г. Рязани). Рязань, 1995.

77. Андреевский И. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб., 1864.

78. Антология мировой правовой мысли. Том 4. Россия XI-XIX вв. М., 1999;

79. Анучин Е. Исторический обзор развития административно-полицейских учреждений в России с Учреждения о губерниях 1775 г. до настоящего времени. СПб., 1872.

80. Арсеньев К.И. Начертания статистики Российского государства. Ч. II. СПб., 1819.

81. Арутюнян В.Г. Генерал-губернаторства в начале 1820-х годов // Вестник Московского Университета, Серия 8 История, 2005. № 4.

82. Аскенази Ш. Царство Польское, 1815-1830. М., 1915.

83. Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И.Пугачева. М., 1965.

84. Берендтс Э.Н. Проекты реформ Сената в царствование императора Александра I и Николая I // История правительствующего Сената за двести лет. Т.З. Пг., 1911.

85. Бертолисси J1. Введение к изучению конституционных проектов в России XVIII -XX вв. // Конституционные проекты в России. XVIII начало XX века. М., 2000.

86. Блинов И. Губернаторы. Историко-юридический очерк. СПб., 1905.

87. Богданович М.И. История царствования имп. Александра I и России в его время. СПб., 1869-1877. Т. 1-6.

88. Варадинов Н. История Министерства внутренних дел. Ч. I—III. СПб., 1858-1862.

89. Великий Князь Николай Михайлович Генерал-адъютанты Императора Александра. Спб., 1913.

90. Великий Князь Николай Михайлович. Граф П.А.Строганов. T. I—III. СПб., 1903.

91. Вернадский Г.В. Государственная Уставная Грамота Российской Империи 1820 г. Историко-юридический очерк. Прага, 1925; или доп. изд.: Vernadsky G. La Charte constitutionnelle de l'Empire Russe de l'an 1820. Paris, 1933.

92. Вернадский Г.В. Очерк истории права русского государства XVIII-XIX в. (период империи). Прага, 1924.

93. Вернадский Г.В. Скрытый источник конституции Никиты Муравьева // Известия Таврического Университета, 1919. №.1.

94. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1909.

95. Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины П. Т. 1-2. М., 1913.

96. Градовский А.Д. Исторический очерк учреждения генерал-губернаторств в России // Его же. Собрание сочинений. Т. 1. СПб., 1899.

97. Давыдов М.А. Оппозиция его величества. М., 1994. С. 93.

98. Дитятин И. И. Устройство и управление городов России, Т. 1-2. СПб., 1875-1877.

99. Дитятин И.И. Статьи по истории русского права. Спб., 1896.

100. Дюгамель К.Опыт государственного права Российской империи. СПб., 1833.

101. Ерошкин Н.П. Местные государственные учреждения дореформенной России (1800— 1860 гг.). М., 1985.

102. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983.

103. Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М., 1981.

104. Ерошкин Н.П. Самодержавие первой половины XIX в. и его политические институты: (К вопросу о классовой сущности абсолютизма) // История СССР. 1971. №.1.

105. Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978.

106. Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. СПб. 2002.

107. Захаров В.Ю. Всемилостивейшая жалованная грамота российскому народу 1801 г. в контексте развития конституционных идей в России во второй половине XVIII -начале XIX вв. М., 2002.

108. Игнатов В.Г. История государственного управления России. М., 2002.

109. Институт генерал-губернаторства и наместничества в Российской империи. Т. 1. СПб., 2001.

110. Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII первой половине XIX в. М., 1963.

111. Калачов Н. В.. Разбор сочинения г. Андреевского «О наместниках, воеводах и губернаторах». СПб., 1867. С. 45-152.

112. Кистяковский Б.А. Государственное право (общее и русское). Лекции Б.А.Кистяковского, читанные в Московском коммерческом институте в 1908/1909 академическом году. СПб., 1999.

113. Клочков М.В. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916.

114. Ковалевский М.М. Очерки по истории политических учреждений России. СПб., Глаголев. Б.г.

115. Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII начало XX века. Опыт количественного анализа. М., 1974.

116. Козлова Н.Ю. Буржуазные учения о федерализме XVIII-XIX вв. М., 1988.

117. Конституционные проекты в России. XVIII начало XX в. М., 2000.

118. Корнилов А.А Русская политика в Польше со времени разделения до XX в. Пг., 1915.

119. Корф М.А. Жизнь графа Сперанского. Т. 1-2. СПб., 1861.

120. Кузнецов М.В. Деятельность рязанского генерал-губернатора А. Д. Балашова в контексте реформ Александра I // Материалы и исследования по рязанскому краеведению. Т. 4. Рязань, 2003. С. 64-71.

121. Кульман И.К. Из истории общественного движения в России в царствование императора Александра I // Известия отделения русского языка и словесности имп. академии наук. Т. 13. Кн. 1. СПб., 1908.

122. Ланда С.С. Дух революционных преобразований. Из истории формирования идеологии и политической организации декабристов 1816-1825. М.,1975.

123. Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России XVIII столетия. СПб., 1887.

124. Леонтович В.В. История либерализма в России 1762-1914. М., 1995.

125. Ливен Д. Империя на периферии Европы: сравнение России и Запада // Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004.

126. Лотман Ю.М. Вяземский и движение декабристов // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. 1960. Вып. 98. Труды по русской и славянской филологии. Вып. Ш.

127. Майков П. Барон Г.А.Розенкампф // Русская старина 1904. Т.120.

128. Медушевский А.Н. Государственный строй России периода феодализма (XV-XIX вв.). М., 1989.

129. Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998.

130. Медушевский А.Н. Землевладельческое право в Уложенных комиссиях XVIII в. // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1988.

131. Медушевский А.Н. Кодификация права в России и странах Восточной Европы XVIII начала XIX в. // Сословно-представительные учреждения России (XVIII - начало XX). М., 1993.

132. Медушевский А.Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России. XVIII начало XX в. М., 2000.

133. Медушевский А.Н. Наказы в Уложенную комиссию 1767-1769 гг. как источник изучения социальных противоречий эпохи // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1987.

134. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России: Сравнительно историческое исследование. М., 1994.

135. Мельгунов С.П. Дела и люди александровского времени. Берлин, 1923.

136. Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

137. Минаева В.Н. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX века. Саратов, 1982.

138. Мироненко C.B. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989.

139. Модзалевский Jl. Библиотека Пушкина: Новые материалы // Литературное наследство. Т. 16-18. А. С. Пушкин: Исследования и материалы. М., 1934.

140. Мотин C.B., Филиппов O.A. Возникновение и становление конституционализма в Российской империи. Уфа, 2003.

141. Окунь С.Б. Очерки истории СССР, конец XVIII первая четверть XIX в. Л., 1956.

142. Омельченко С.А. «Законная монархия» Екатерины II. Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993.

143. Орешкин В.В. Вольное экономическое общество в России. М., 1963.

144. Парусов А.И. Административные реформы в России I четверти XIX века в связи с экономической и социально-политической обстановкой. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Л., 1967.

145. Парусов А.И. Государственная уставная грамота 1820 года // Ученые записки Горьковского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. Вып. № 72. Серия историко-филологическая. Горький 1964.

146. Парусов А.И. К истории местного управления в России первой четверти XIX столетия // Ученые записки Горьковского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. Вып. 72. Серия историко-филологическая. Горький, 1964. Т. 1.

147. Петрова В.А. Вольное экономическое общество как проявление просвещенного абсолютизма. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л., 1980.

148. Предтеченский A.B. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М.,-Л., 1957.

149. Пыпин А.Н. Общественное движение при Александре I. Изд. 1. СПб., 1871; Изд. 2. СПб., 1885; Изд. 3. СПб., 1900; Изд. 4. СПб., 1908.

150. Ремнев A.B. Генерал-губернаторская власть в XIX столетии. К проблеме организации регионального управления Российской империи // Имперский строй России в региональном измерении (XIX начало XX века). М., 1997.

151. Романович-Словатинский A.B. Исторический очерк государственного управления от первых преобразований Петра Великого до учреждения губерний в 1775 году. Киев, 1859.

152. Романович-Словатинский A.B. Система русского государственного права в его историко-догматическом развитии. Киев-СПб., 1886.

153. Россия. XX век. Исследования. М., 2002.

154. Рыжов К. Все монархи мира. Россия. 600 кратких жизнеописаний. М., 1999.

155. Саньяк Ф. Гражданское законодательство Французской революции (1789-1804). М., 1928.

156. Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988.

157. Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX вв. Т. 2. СПб., 1888.

158. Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909.

159. Середонин С.М. Граф М.М.Сперанский: Очерк государственной деятельности. СПб., 1909.

160. Сидоров A.A. Русские и русская жизнь в Варшаве (1815 1895). Варшава, 1899-1900.

161. Скрипилев Е.А. Государственная Уставная Грамота Российской Империи 1820 (Из истории правительственного конституционализма) // Советское государство и право. 1980. №.7.

162. Сословно представительные учреждения России (XVIII начала XX). М., 1993.

163. Томсинов В.А.Светило российской бюрократии. М., 1991.

164. Тот Ю. В. Полицейские учреждения в проектах преобразования местного управления А. Д. Балашова // Россия в XIX-XX вв. Сборник статей к 70-летию Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998.

165. Цветаев Д.В. Новосильцев о конституции Царства Польского. Б.м. Б.г.

166. Цветаев Д.В. Отношение Дибича к Новосильцову. СПб., 1905

167. Цимбаев Н.И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли. // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003.

168. Цимбаев Н.И. Разделение властей: исторический опыт Российской Империи // Разделение властей: история и современность М., 1996.

169. Цимбаев Н.И. Российский феномен «либеральной бюрократии». // Вопросы философии. 1995. №5.

170. Чернов C.JI. К вопросу о времени возникновения абсолютизма в России // Россия в XVIII XX веках. М., 2000.

171. Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М.Сперанского. М., 1989.

172. Шахматов И., Кострицын Н. Обзор истории кодификации духовных правил и узаконений православной-греко-российской Церкви с конца XVIII столетия по настоящее время //Журнал Министерства Юстиции. Петроград, 1917.

173. Шебунин А.Н. Западноевропейские влияния в миросозерцании Н.И.Тургенева // Анналы. №3.

174. Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 1-4. СПб., 18971898.

175. Шиман Т. Александр I. М., 1908.

176. Щебальский П.К. Идеалисты и реалисты // Русский Вестник СПб., 1871. Т. 94.

177. Якушкин В.Е. Государственная власть и проекты государственных реформ в России. СПб., 1906.

178. Amburger Е. Geschichte der Behördenorganisation Rußlands von Peter dem Großen bis 1917. Leiden, 1966.

179. Askenasy Szymon. Dwa stulecia XVIII i XIX (Wydanie drugie). Warszawa Krakow 1905.

180. Askenazy Szymon. Lukasinski. Warszawa-Lwow, 1908. Vol. 1.

181. Askenazy Szymon. Rosya-Polska 1815-1830. Lwow. Nakiadem H. Altenberga Warszawa E. Wende I Sp. 1907.

182. Askenazy Szymon. Sto lat zarz^du w krolestwie polskim, 1800-1900. Lwow, 1903

183. Härtung F. Deutsche Verfassungsgeschichte vom 15, Jahrhundert bis zur Gegenwart. Stuttgart, 1969.

184. Hoffmann E.C. Österreichische Verfassungs- und Verwaltungsgeschichte. Wien, 1974.

185. Le Donne J.P. Absolutism and ruling class: the formation of the Russian political order, 1700-1825. N.Y., 1991.

186. Le Donne J.P. Administrative regionalization in the Russian empire, 1802-1826 // Cahiers du monde russe. 2002. Vol. 43/1. Janvier-mars.

187. Le Donne J.P. Regionalism and constitutional reform, 1819-1826 // Cahiers du monde russe. 2003. Vol. 44/1. Janvier-mars.

188. Le Donne J.P. Ruling Russia. Politics and Administration in the Age of Absolutism 17621796. Princeton, 1984.

189. Le Donne J.P. Russian governors general, 1775-1825. Territorial or functional administration? //Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42/1. Janvier-mars.

190. Raeff M. Imperial Russia 1682-1825. The coming of age of Modern Russia. N.Y., 1971.

191. Raeff M. Michael Speransky: Statesman of imperial Russia, 1772-1839. Hague, 1957.

192. Raeff M. Origins of the Russian intelegensia: the eighteenth-century nobility. N.Y., 1966.

193. Raeff M. Understanding imperial Russia: state and society in the old regime. N.Y., 1984.

194. Schiemann Th. Eine Konstitution für Russland vom Jahre 1819 // Historische Zeitschrift. München und Leipzig. 1894. Bd. 72. (Вступительная статья к публикации).

195. Schiemann Th. Государственная Уставная Грамота Российской Империи. La Charte Constitutionnelle de l'Empire de Russie. Publiée d'après l'original des archives de St.-Péterbourg. Berlin, 1903. (Вступительная статья к публикации).

196. Stern A. Ergänzung zu der Mittheilung «Eine Konstitution für Rußland vom Jahre 1819» (H.Z. 72,65-70) // Historische Zeitschrift. München und Leipzig 1894. Bd.73.

197. Yaney G. The systematization of Russian Government. Urbana. 1973.

198. Zembruski S. Rosja Kröl Polskie stosunek prawno panstwowy. 1815-1832. Lwow, 1904.1. Справочные издания

199. Губернии Российской империи. История и руководители, 1708-1917. Исторические данные об образовании губерний, областей, градоначальств и др. частей внутреннего управления империи. М., 2003.

200. Ганшина К.А. Французско-русский словарь. М., 1990.

201. Dauzat, Albert et al. Nouveau dictionnaire étymologique et historique. Librairie Larousse. T.l Paris, 1968.

202. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. Изд. 3. M., 1986.