Функционально-семантические поля дейксиса как средство организации дискурса персонажа: На материале драматических произведений М. И. Цветаевой "Приключение" и "Ариадна" тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Кравцова, Елена Ивановна

• Кравцова, Елена Ивановна
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Кравцова, Елена Ивановна

Введение.

1. О принципах прагматической интерпретации.

1.1. Понимание интерпретации.

1.2 . Родовая и жанровая специфика драматических текстов, релевантная для их прагматической интерпретации.

1.3 . Общая характеристика дейксиса, средства его выражения в языке и тексте.

1.4. Категория модальности как связующее звено между пространственно-временными представлениями персонажей и особенностями их реализацией в дискурсе.

1.5 . Вопрос о разграничении/интеграции семантики разных типов и функционально-семантическом поле дейксиса.

2. Дейктическая и субдейктическая организация драмы «Приключение» и ФСП дискурсов персонажей.

2.1. Выводы.

3. Дейктическая и субдейктическая организация драмы «Ариадна» и ФСП дискурсов персонажей.

3.1. Выводы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Функционально-семантические поля дейксиса как средство организации дискурса персонажа: На материале драматических произведений М. И. Цветаевой "Приключение" и "Ариадна"»

Идеи языковой деятельности, динамизма, антропоцентризма оказываются сегодня отправной точкой многих гуманитарных исследований. В лингвистике эти идеи и вопросы, которые возникают в связи с ними, исследуются в рамках функциональной грамматики, когнитивистики, прагматики. Предлагаемое исследование относится к сфере лингвистической интерпретации текста, а именно - ориентировано на его прагматическую интерпретацию. Кроме того, избранный предмет исследования -функционально-семантические поля дейксиса - позволяет синтезировать в анализе драматических текстов прагматический и когнитивный аспекты.

Традиционное исследование категории дейксиса включает в себя разработку таких проблем как вычленение и классификация набора дейктический единиц в зависимости от их содержания (указание на говорящего, слушающего, время, пространство), функции (собственно дейксис, анафора, мысленный дейксис), режима речи (первичный/вторичный дейксис, дейксис речевой и дейксис нарративный). В диссертации предпринята попытка рассмотреть все эти признаки и свойства дейксиса как взаимодополняющие друг друга, то есть решить вопрос - на каких основаниях все эти разнородные единицы, тем не менее, образуют некую целостность в тексте. В рамках этой проблемы решается и ряд частных задач: описывается специфика мифопоэтического хронотопа, дается интерпретация драматических текстов, основанная на исследовании их дейктической организации.

Актуальность работы заключается в обращении к проблемам лингвистической категоризации и вопросам организации дискурса. Категория дейксиса исследуется в аспекте ее коммуникативно-когнитивной сущности. Кроме того, предлагаемый анализ синтезирует семасиологический и ономасиологический принципы, что соответствует современному направлению в лингвистическом анализе текста.

Как отмечено Т.В. Булыгиной, прагматика не имеет единого теоретического основания и существует в виде нескольких направлений (Балли 1955, Бенвенист 1974, Арутюнова 1981, 1999, Бергельсон, Кибрик 1981, Демьянков 1984, Грайс 1985, Караулов 1985, Падучева 1985, 1996, Вежбицкая 1985, 1997, Серль 1986, Ван Дейк 1989, Т.Г.Винокур 1989, Золотова 1995, 1998, Ван Валин 1996, Булыгина, Шмелев 1997, Остин 1999). В самом общем виде эти направления характеризуются тем, что «учитывают человеческий фактор, в них присутствует эксплицитная ссылка на говорящего, на человека, пользующегося языком» [Булыгина 1997, с.244-243]. При определении аспекта анализа мы руководствовались таким широким пониманием прагматики.

Ю.С. Степанов считает, что истоки прагматики можно усмотреть в феномене «расслоения Я», который появился в искусстве нового времени: «.в семиологии искусства новое течение начинается не с новой теории, а с появления нового в самом искусстве. Новое искусство предшествует новой теории» [Степанов 1986, с. 375]. Элементарная часть этого расслоения -«локация Я» в пространстве и времени, более сложная часть - «локация Я» как субъекта речи в отношении к акту говорения и «локация Я» в отношении к его внутреннему Эго, которое знает цели говорящего и его намерения».* Прагматика начинается с того момента, когда категория субъективности признается языковой категорией, а язык - антропоцентричной семиотической системой, когда начинает учитываться фактор говорящего субъекта. Ср. со структурой речевого акта, представленной в теории речевых актов и предикации), уровень иллокуции (уровень речевой компетенции субъекта), интенции адресанта и уровень интерпретации адресата) [Серль 1986].

- уровень локации (референции уровень перлокуции (уровень

Таким образом, классическое представление о прагматике как об описании отношения знака к его пользователю, введенное Ч. Моррисом, претерпело некоторые изменения. А. Вежбицкая полагает, что наиболее существенным объектом лингвистики должна быть семантика. Причем само явление подверглось переосмыслению. Языковое значение в прагматике и когнитивистике — это не просто соотношение между знаком и элементом реальности, а интерпретация этих элементов и отношений человеком. С одной стороны, семантика предстает в следующих вариантах: лексическая семантика, грамматическая семантика (морфология и синтаксис) и семантика прагматики, но с другой стороны - функционально — большинство языковых значений может быть оценено с позиций прагматики.

В современных исследованиях язык рассматривается не как предмет или инструмент, а как «среда развертывания нашей мыслительной и коммуникативной деятельности», как система, охватывающая «когнитивные, познавательные и коммуникативные стороны его функционирования» (Минский 1979, Павиленис 1986, Филлмор 1988, Ван Дейк 1988, Лакофф 1988, Дмитровская 1988, Ионесян 1988, Баранов, Добровольский 1990, 1996, Лангаккер 1997, 1998, Кубрякова, 1997, Кравченко 1997, Талми 1999). В этом случае когнитивный аспект оказывается неотделимым от прагматического, коммуникативного.

В дискурсе, как отмечает Е.С. Кубрякова, мы наблюдаем «органичное соединение актов коммуникации и актов когниции» [Кубрякова 1997, с. 45]. Как известно, существует множество определений дискурса, но традиционно дискурс как форма речи противопоставлялся повествованию (Бенвенист 1974). Мы избираем более широкое определение дискурса В.З. Демьянкова, так как в нем учитываются все интересующие нас элементы этого феномена: излагаемые события, их участники, перформативная информация и "несобытия", то есть обстоятельства, сопровождающие события, фон, поясняющий событие, информация, соотносящая дискурс с событием. Итак, "дискурс - это произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения (в нашем случае - из совокупности речевых актов кого-либо из персонажей анализируемых пьес). Часто, но не всегда он концентрируется вокруг некоторого опорного концепта, создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, время, поступки и т.п. Определяется дискурс не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который строится по ходу развертывания дискурса. Исходная структура дискурса имеет вид последовательности элементарных пропозиций, связанных между собой логическими отношениями" [Демьянков 1982]. Соотношение речевого и нарративного (повествовательного) режимов для нас также релевантно, но обе эти формы сосуществуют в рамках единого дискурса субъекта (подробнее см. гл. 1, § 1.З.). Взаимодействие дискурсов мы представляем как метадискурс (целостный текст), созданный "формирующей С активностью автора". Дискурсы персонажей будут рассмотрены 1) в соотношении с внешним миром («локация Я во времени и пространстве»); 2) как целенаправленное речевое действие («локация Я в отношении к акту говорения и к его внутреннему Эго»). Такое понимание дискурса влечет его рассмотрение и в соотношении с ментальными процессами субъектов речи, то есть процессами их интерпретации некоторого событийного, предметного содержания в лингвистических значениях.

За дискурсом, который существует главным образом в тексте, встает, по словам Ю.С. Степанова, «особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса», особый интенсиональный мир с особым (текстовым) пространством и временем. Дискурс оказывается выражением этого мира и языковой личности, его продуцирующей, ее особой ментальности. Более того, Ю.С. Степанов говорит о том, что и в наши дни дискурс является выражением какой-либо мифологии.

Подобный семиотический мир создается за счет того, что каждый язык располагает средствами интерпретировать одну и ту же ситуацию множеством способов. «Он отражает мир только косвенным образом, он отражает непосредственно нашу концептуализацию мира» [Вежбицка, цит. по: Булыгина, Шмелев 1997, с. 48].

Драматический текст, в основе которого находится остро конфликтная ситуация, в полной мере реализует идею множественности интерпретации одного и того же события. Персонажи представляют (через свои дискурсы) различные стороны конфликта, разное видение ситуации, разное ее членение, что в свою очередь, отражается на их речевых стратегиях и приводит к проблемам коммуникативного плана. Поэтому еще одним фактором, влияющим на выбор аспекта анализа, является фактор, идущий от специфики самого материала - художественного драматического текста (подробнее в гл. 1, § 1-2).

Решая проблемы коммуникативного плана (достижение/недостижение перлокутивного эффекта речевого акта), мы неизбежно сталкиваемся с проблемой понимания высказывания, а вернее, его «интерпретацией на том или ином уровне концептуальной системы субъекта» [Павиленис 1986, с. 387]. Поэтому, анализируя речевые действия персонажей, представленные в драматических текстах, невозможно избежать и характеристики способов и особенностей категоризации и концептуализации мира, которые осуществляются субъектом каждого дискурса; исследованием подобных проблем занимается когнитивная лингвистика.

Истоки подобного понимания языка (и текста) - в лингвофилософской традиции В.фон Гумбольдта, А.А. Потебни, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, а также в работах представителей аналитической философии - Дж. Остина, JI. Витгенштейна, Дж. Серля, Дж. Мура.

В.фон Гумбольдт называл расчленение языка на слова и правила -мертвым продуктом научного анализа, то есть моделью. Собственно же языком называется "совокупность актов речевой деятельности. По разрозненным элементам нельзя понять то, что есть высшего в языке; это можно постичь и уловить только в связной речи, что является лишним доказательством в пользу того, что каждый язык заключается в акте его реального порождения" [Гумбольдт 1984, с.71].

В.Н. Волошинов, как и В.фон Гумбольдт, считал, что язык как устойчивая система нормативно-тождественных форм - только научная абстракция. Язык - это непрерывный процесс становления, осуществляемый социальным речевым взаимодействием говорящих; законы этого становления не могут быть отделены от деятельности говорящих индивидов. Все области человеческой деятельности связаны с использованием языка, каждая сфера вырабатывает свои устойчивые типы высказываний (наука, публицистика, литература - усложненные, вторичные речевые жанры). Ситуация формирует высказывание, заставляет его звучать так, а не иначе (например, как требование, просьбу, мольбу и т.д.). Именно через конкретное высказывание язык входит в жизнь, а жизнь в язык. Высказывание всегда к кому-то обращено, чем-то вызвано, имеет какую-то цель, это "звено в цепи общения в определенной сфере человеческой деятельности" [Волошинов 1993, с. 106]; адресованность высказывания оказывается его конституирующим признаком, оно всегда строится с учетом возможных реакций (фактор адресата). Таким образом, вводится новый объект исследования - речь, которая всегда имеет форму конкретных высказываний, принадлежащих определенному субъекту, но при этом дихотомия языка - речи замещается пониманием единого феномена язык-речь.

К подобным проблемам обращался Л.Витгенштейн в своих поздних работах, пытаясь "выйти из тех ловушек", которые по его словам расставляет для нас язык. "Представить же себе какой-нибудь язык - значит представить

L-некоторую форму жизни" [Витгенштейн 1994, с.86]. Он приходит к выводу, что любой живой язык состоит из "языковых игр". Это понятие можно трактовать как язык и действия, с которыми он переплетен, а из этого следует наличие особых правил, наличие особой логики в каждом специфическом языке ("игре") - профессиональном, субкультурном, этническом и т.п. Язык уже не представляется Витгенштейну обособленным от мира, противостоящим ему логическим зеркалом. Он вплетен в многообразные "формы жизни" людей, реализуя себя в речевых актах и утрачивая свою суть в статике и покое.

Создатели теории речевых актов своей задачей считали выявление особой логики функционирования', правил, конвенций, имшшкатур и пресуппозиций общения, то есть тех факторов, благодаря которым приобретается небуквальное значение речевого акта, актуальный смысл для говорящего. Исходной точкой исследования в теории речевых актов избирается высказывание, являющееся одновременно действием, поступком, - перформатив. Причем значение высказывания и слова рассматривается в неразрывной связи с условиями их употребления: контекстом, ситуацией, участниками коммуникации, их социальными и иными характеристиками, а также целями их общения. Таким образом, помимо деятельностного понимания языка добавляется и понимание его тотальной антропоцентричности.

В современных прагматических и когнитивных исследованиях язык рассматривается как система, охватывающая «когнитивные, познавательные и коммуникативные стороны его функционирования».

В этом случае когнитивный аспект оказывается неотделимым от прагматического, коммуникативного. Все это позволяет нам рассматривать прагматический и когнитивный подходы к анализу драматического текста как дополняющие друг друга, а результаты его интерпретации — семиотическими по сути.

Помимо прагматики и когнитивистики в качестве теоретического обоснования подобного исследования текста можно рассматривать еще несколько смежных лингвистических направлений, объектом изучения которых также является текст. Пересечение с этими направлениями можно считать лишь частичным, так как различается понимание самого текста. Так, изучение языка художественной литературы, основоположниками которого были представители русской формальной школы (Ю.Н. Тынянов, В. Шкловский, Б.М. Эхейнбаум, P.O. Якобсон), основывалось на теоретическом материале и постулатах структурализма. Художественное произведение рассматривалось ими, прежде всего, как языковой текст, а сам язык как "твердый", объективированный, всегда самому себе тождественный феномен. Поэтому в качестве объекта исследования избиралась имманентная структура художественного текста, то есть словесный материал, его уровни, выстраиваемые по аналогии с языковыми: фонологический, грамматический и т.д., а также выделялись особые уровни - ритмический, графический и под. Предметом исследования были те приемы (вернее, соотношение языкового материала и приемов), которые преобразуют любые единицы языка в поэтические. Все остальное - философия, история, психология, биография -сфера исследования герменевтики и критики. Художественность, таким образом, виделась в претворении слова в художественный образ, его "остранении" (Шкловский 1990).

Фактор субъекта (как отправителя, так и получателя) не учитывался, так как рамки объекта, область исследования ограничивались вопросами системной значимости языковых единиц Для нас же принципиальным является рассмотрение языковых единиц в соотношении с говорящим субъектом и субъектом-интерпретатором. Но необходимо отметить, что сфера исследования языка художественной литературы расширялась и трансформировалась исследуемая проблематика. Это можно отметить в работах Г.О. Винокура (общефилологический подход: Винокур 1990), В.В. Виноградова (разработка проблемы образа автора: Виноградов 1976), М.М. Бахтина (исследование полифонической структуры романа: Бахтин 1972, Бахтин 1979), P.O. Якобсона, Ю.М. Лотмана (разработка структурной поэтики Лотман 1970, Якобсон 1987), Г.О. Ревзиной (системно-функциональный подход к художественному тексту: Ревзина 1989), Е.В. Падучевой (исследование нарративных структур: Падучева 1996).

Лингвистика текста также исключала из области исследования фактор субъекта, оставаясь в рамках системно-структурного подхода, но текст становится самостоятельным объектом рассмотрения исследования в области лингвистики текста (Вежбицкая 1978, Майенова 1978, Шмидт 1978, Пфютце 1978, Палек 1978, Тодоров 1978, Николаева 1978, Гальперин 1980, Кожевникова 1981, Мурзин, Штерн 1991). В первую очередь исследовались его онтологические свойства - связность и цельность и средства их обеспечения. Поэтому основным предметом исследования лингвистики текста оказывается структура текста, выявление метатекстовых единиц (гиперсинтаксиса), их классификация, а также типологизация всего текстового массива, художественных текстов в том числе. Результаты исследования в области лингвистики текста являются для нас аксиоматической базой для представления основных структурных и содержательных характеристик единиц превосходящих по объему высказывание (сверхфразовое единство, текст, дискурс): их формальная протяженность, линейность и смысловая связность, цельность (Л.Н. Мурзин, Т.М. Николаева, И.Р. Гальперин).

В то же время, исследования языка художественной литературы и лингвистика текста находятся в отношениях включения с семиотическими исследованиями (Степанов 1971, Греймас, Курте 1983, Степанов 1986, Лотман 1994, Б.А. Успенский 1995, Иванов 1995, Топоров 1995, Левин 1998, Кристева 1997, Топоров 1997, Цивьян 1997, Николаева 1997). Это обусловлено тем, что язык понимается как исходная естественная семиотическая система. Процесс семиозиса представляет собой процесс преобразования уже существующих знаковых систем в новые, то есть -процесс переосмысления знаков. Литература, таким образом, оказывается «семиотической деятельностью по преобразованию языка, кодифицированного денотативного слова» [Кристева 1997, с. 123].

В сферу семиотических исследований включаются множество различных знаковых систем: архитектура, мифология, кино, язык жестов и т.д. Для нас актуальны работы, относящиеся к исследованию вербальных знаковых систем (Лотман 1994, Левин 1997, Топоров 1995, Цивьян 1995, Успенский 1995). Но семиотика, изучающая вербальные системы, сегодня существует во множестве вариантов, мы основываемся на исследовательских приоритетах Московской семиотической школы. Т.М. Николаева определяет их следующим образом: антропоцентризм понимается как исходный принцип исследования вербальной семиотической системы, «материалом семиозиса является либо продукт человеческой деятельности, либо взгляд на мир, космогонию, на окружающую действительность глазами человека и определение его перцептивных и креативных особенностей». При этом само исследование направлено на реконструкцию «модели мира», а пространство понимается как основной семиотический конструкт [Николаева 1995, с.24].

Предлагаемый анализ текста нельзя отнести и к такому направлению, как интертекстуальный анализ дискурса, при котором фактор субъективности языка учитывается, но исследуется либо аспект сознательного/бессознательного овладения субъектом дискурсными элементами, либо субъект дискурса эксплицируется для того, чтобы затем его нивелировать: «.в любом дискурсе присутствуют следы дискурсивных элементов предшествовавших дискурсов, субъекты которых забыты» [Пеню, цит. по: Квадратура смысла 1999, с.45]. Присвоение дискурсных элементов происходит бессознательно. Таким образом, исследовательский интерес представителей этого направления был сосредоточен на явлениях цитации, чужой речи, гетерогенности дискурса, а также на имплицитных, невысказанных смыслах (в другой терминологии - презумпциях, пресуппозициях). Принимая положение о гетерогенности дискурса, мы рассматриваем его как единое пространство, принадлежащее определенному субъекту, и не учитываем характеристику сознательного/бессознательного использования того или иного элемента дискурса, так как подобное исследование требует психолингвистического подхода к дискурсу.

Тем не менее, для нас оказывается очень важной та методологическая переакцентировка, которая повлияла на понимание объекта исследования -текста - как дискурса. Так, теория интертекстуальности, утверждая несостоятельность структурализма и формального литературоведения, заявляет, что в тексте или языке нет окончательного "секрета" (Эко 1986, Арнольд 1993, Барт 1994, Жолковский 1994, Смирнов 1995, Фуко 1996, Б. Гаспаров 1996, Фатеева 1997, Кузьмина 1999, Ревзина 1999). Понятие письма, которое ввел Р. Барт, отображает понимание языковой деятельности как непрерывного процесса, не знающего ни начала, ни конца, ни дискретных фаз, ни состояний, каждое новое высказывание "пишется" как палимпсест, поверх предыдущих высказываний. Текст представляется не как устойчивый знак, а как "условия его порождения, это питательная среда, в которую погружено произведение, это пространство, не поддающееся ни классификации, ни стратификации, пространство без центра и без дна, без конца и начала, пространство со множеством входов и выходов, где встречаются для свободной игры гетерогенные культурные коды" [Барт 1994, с. 153].

Таким образом, если структурализм рассматривал свой объект как готовый продукт, результат функционирования, систему, как "нечто налично-осуществленное и подлежащее таксономическому описанию и моделированию", то постструктурализм предполагает перенесение внимания с "семиологии структуры на семиологию структурирования", с анализа статического знака и его твердого значения на анализ динамического процесса означивания. На смену идее оппозитивного различия приходит идея различения, инаковости, сосуществования множества нетождественных друг другу, но вполне равноправных смысловых инстанций [Косиков 1994, с. 38].

В самой структуре текста подчеркивается его "многоязычность" (Лотман 1993), "множественность Эго" (Фуко 1994). Скольжение между этими различными структурами, игра с ними "провоцирует ту целесообразную неправильность, которая и составляет сущность нового сообщения или нового прочтения старого" [Лотман 1993, с. 152]. Но при таком понимании текста возникает вопрос о том, кто "играет" с этими кодами и кому принадлежит это новое прочтение, то есть вопрос о субъекте текста, этой игры и ее интерпретации.

Возвращаясь к феномену «расщепления Я», нужно отметить, что выделяют несколько «ипостасей говорящего» [Падучева 1995], которые обязательно реализуются в высказывании: говорящий как субъект дейксиса, как субъект речи, как субъект восприятия и сознания. В качестве объекта исследования было избрано именно первое соотношение - говорящий как субъект дейксиса. Это универсальное средство референции является основой формирования интенсиональных (вымышленных) миров и служит основанием для интерпретации всех других ипостасей говорящего субъекта. Дейктические единицы, локализуя предметы, события, явления и самого субъекта во времени и пространстве - задают нам наиболее общие (универсальные) рамки концептуальной системы, ее исходные концепты.

Что касается авторства пространственно-временных концептов, а также и субъективных оценок, хотелось бы подчеркнуть, что мы рассматриваем текстовое время, текстовое пространство, которые действенны в рамках каждого конкретного текста. Это дейксис, принадлежащий персонажам. Говорить о дейксисе автора в рамках данного исследования нам представляется невозможным, но мы допускаем, что интертексгуальный анализ более широкого материала позволит выявить константные (метатекстовые) концепты, соотносимые с языковой личностью автора

Материалом данного исследования являются драматические тексты МИ. Цветаевой разных периодов творчества: «Приключение» и «Ариадна».

Объект исследования - речь персонажей, анализу подвергается коммуникация фиктивных говорящих «персонаж - персонаж». Совокупность речевых актов каждого персонажа рассматривается как его дискурс.

Предметом анализа являются дейктические и субдейкические единицы, то есть единицы, которые функционально или семантически связаны с категориями субъекта, времени и пространства (пространственная и временная лексика, категории лица, залога, времени, вида, модальности).

Единица анализа - речевой акт, который рассматривается с учетом его уровней. Под уровнями понимается уровень элементов речевого акта, участвующих в формировании дейктической структуры дискурса, и уровень целостного речевого акта, его диктумный и модусный уровни (всего проанализировано 402 РА в пьесе «Приключение» и 747 РА в пьесе

Ариадна»). Термины речевой акт и высказывание мы используем как синонимы. Обе единицы характеризуются в различных исследовательских традициях тождественными свойствами: «Высказывание и есть приведение в действие языка посредством индивидуального акта (выделено нами - Е.К.) его использования» [Бенвенист 1974, с.312-313.]. Основной параметр речевого акта или высказывания - говорящий, который, осуществляя референцию и предикацию, вкладывает в него иллокутивные силы (значения), придает ему адресную направленность (Серль 1986, Волошинов 1994, Остин 1999). Предложение же, по отношению к высказыванию, понимается как некая инвариантная единица, «изъятая» из всего многообразия типически схожих актуализированных речевых актов [Падучева 1985, с.42]. При анализе драматических текстов мы можем наблюдать несовпадение границ речевого акта/высказывания и предложения. Сложносочиненное, сложноподчиненное предложения могут содержать несколько однотипных/различных речевых актов.

Гипотеза исследования: дейксис - это не просто средство указания, но естественная (по Е.С. Кубряковой) текстовая категория, которая существует в виде функционально-семантических полей с принципиально открытыми границами и соотносится с универсальной когнитивной триадой: субъект -место - время [Карпухина 2001].

Когнитивная лингвистика разрабатывает сегодня новые принципы и методы изучения и описания языковой семантики. Это обусловлено прежде всего тем, что процессы языковой категоризации связываются с процессами категоризации вообще. Поэтому предлагается абсолютно иной принцип строения языковых категорий, не укладывающийся в классические рамки, когда категории характеризуются дискретностью, а отнесение к ним единиц происходит на основе наличия у них набора необходимых свойств. У такой категории не может быть размытых краев. В естественной же категории (или естественной классификации) классы единиц жестко друг другу не противопоставлены, поэтому «в одной и той же категории (знаке) критериальные свойства входящих в нее единиц расходятся и не совпадают. и сама категория оказывается объединением или набором единиц с нетождественными свойствами и в то же время группировкой единиц характеризующихся неким общим свойством - быть представителем чего-то вне знака» (Е.С. Кубрякова). В качестве основания для объединения подобных единиц с нетождественным набором свойств используется введенное JI. Витгенштейном понятие «фамильного сходства», прототипического принципа устройства любой языковой категории (языковой семантики вообще). В прототипической семантике принимают два допущения: у лингвистических категорий существуют когнитивные основания, элементы одной категории объединяются не потому, что они обладают свойствами, необходимыми и обязательными для каждого из членов категории, а потому, что они имеют некоторые черты подобия или сходства с тем членом категории, который выбирается в качестве ее лучшего представителя и полнее всего репрезентирует эту категорию. Ее языковыми субститутами являются дейктические и субдейкические единицы -пространственная и временная лексика, категории лица, залога, времени, вида, модальности. Основные концептуальные и языковые оппозиции, соотносимые с дейктическими универсалиями - это оппозиция Я/Ты, здесь/не здесь и сейчас/не сейчас. Эти исходные оппозиции могут конкретизироваться и уточняться. Так, например, оппозиция сейчас/не сейчас соотносится с оппозициями временность/вневременность, линейность/цикличность, оппозиция здесь/не здесь - с горизонтальной/вертикальной направленностью и т.д. Таким образом, дейктические единицы рассматриваются не просто как средство указания, но как ядерные концепты, вокруг которых организуются функционально-семантические мини поля персональное™, пространственности и темпоральности. В тексте функционально-семантические поля (ФСП) имеют расширенную структуру, так как формируются за счет разноуровневых единиц, которые семантически (денотативно/концептуально) либо функционально коррелируют с дейктическим центром, то есть объединяются в ФСП на основании прототипической семантики. Причем ФСП дейксиса не равны дейктическому полю, то есть простой совокупности дейктических единиц ФСП дейксиса понимаются как гепггальт, основанием которого являются дейктические концепты.

Цель данного прагматически ориентированного анализа — рассмотреть дейктические и субдейктические единицы драматических текстов, смоделировать их функционально-семантические поля и описать конструктивные семиотические модели представлений персонажей о времени и пространстве.

Для достижения этой цели в необходимо решить следующие задачи: В первой главе 1) определить понятие интерпретации; 2) охарактеризовать драматические тексты с точки зрения их родовой и жанровой специфики; 3) дать общую характеристику дейксиса, рассмотреть различия дейктических единиц, обусловленные сферой их функционирования; 4) установить соотношение между категорией модальности, интенциями субъектов речи и их пространственно-временными представлениями; 5) рассмотреть проблему разграничения/интеграции семантики различных типов и решить вопрос о категориальном статусе дейксиса.

Во второй главе 1) выявить специфику категорий времени и пространства в мифопоэтических текстах; 2) посредством анализа дейктических единиц и их субститутов (лексических, грамматических) на разных уровнях речевых актов выявить актуальные для главных персонажей концепты, которые формируют дейктические координаты субъекта, времени и пространства в пьесе «Приключение»; 3) результаты анализа представить в семиотических моделях времени и пространства, а также в моделях функционально-семантических полей дейксиса, которые формируются на основании дискурсов главных персонажей - Генриэтты и Казановы.

В третьей главе 1) посредством анализа дейктических единиц и их субститутов (лексических, грамматических) на разных уровнях речевых актов выявить актуальные для главных персонажей концепты, которые формируют дейктические координаты субъекта, времени и пространства в пьесе «Ариадна»; 2) результаты анализа представить в семиотических моделях времени и пространства, а также в моделях функционально-семантических полей, которые формируются на основании дискурсов главных персонажей -Тезея, Ариадны, Вакха, Миноса и Эгея; 3) исходя из специфики употребления дейктических единиц, дать характеристику формальной организации дискурсов (их речевой/нарративной структуры).

Специфика поставленных цели и задач обусловила использование следующих методов и приемов исследования: описательный и сопоставительный метод, метод семантического (концептуального) анализа, метод гипотетической интерпретации (В.З. Демьянков, Т. Ван Дейк). На основе этих методов были разработаны принципы анализа и интерпретации драматических текстов, основанные на анализе указательных и референциальных единиц (лексических, грамматических), а также приемы определения и формулирования модусных смыслов речевых актов, приемы описания структуры дискурса посредством соотнесения видо-временных форм предикатов и различных режимов речи. П. Б. Паршин замечает, что достижения современной лингвистики касаются в первую очередь теоретических открытий, «большого метода» для изучения языка как «энергейи» не существует, и поэтому «частичным его субститутом служат теоретические инновации, вводящие в рассмотрение новые модельные конструкты» [Паршин 1996, с. 28] и новые понятия. Мы рассматриваем наш анализ как концептуальный анализ, который синтезирует семасиологический и ономасиологический подходы, и в котором мы считаем необходимым учесть онтологический и функциональный аспекты исследуемого объекта. В качестве модельного конструкта для описания дейктической организации драматических текстов используется понятие семантического поля.

Научная новизна. Дейксис впервые рассматривается как естественная текстовая многоуровневая категория, которая напрямую оказывается связанной как с универсальной когнитивной триадой субъект — время - место, так и с содержательной и структурной организацией дискурса. Причем дейксис понимается как естественная категория с прототипической семантикой, которая в тексте реализуется в виде функционально-семантических указательно-референциальных полей. Новизна исследования состоит й в том, что впервые разработаны приемы и принципы описания разноуровневой и неоднородной дейктической структуры текста, покрывающей все его пространство. Впервые категория модальности рассматривается как связующее звено между когнитивным и коммуникативным уровнем высказывания, между уровнем его элементов (дикгумом) и уровнем целостного высказывания (модусом), а также как многофункциональная категория, связанная с дейктическими компонентами субъектности/темпоральности. При выявлении соотношения категориальных значений времени и вида и их зависимости от режима высказывания (речевого/нарративного) впервые рассмотрена проблема соотношения форм будущего времени и режима высказывания. Кроме того, избранные в качестве материала анализа драматические произведения М.И. Цветаевой - это область, не исследованная с точки зрения их лингвистической специфики.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что предлагаются новые принципы изучения категории дейксиса. Это явление рассматривается как естественная текстовая категория, которая существует в виде ФСП, организующими центрами которых являются когнитивные универсалии субъект - место - время. Расширяется крут единиц, которые участвуют в формировании подобных ФСП, на основании принципа прототипической семантики в них включаются разноуровневые языковые элементы, обладающие нетождественными свойствами и характеристиками, но соответствующие при этом (концептуально, денотативно, функционально) ядерным когнитивным единицам.

Практическая ценность работы состоит в том, материалы и результаты исследования могут быть использованы при подготовке общих курсов по морфологии, синтаксису русского языка, а также в спецкурсах по семасиологии, лингвистике текста, когнитивной лингвистике, языку художественной литературы и интерпретации текста. Разработанная методика анализа и интерпретации драматических текстов может быть спроецирована на другой текстовый материал (как художественный, так и не художественный). Общие выводы, касающиеся конкретных анализируемых драматических текстов М.И. Цветаевой, могут послужить основой для исследования других драматических произведений и произведений, которые характеризуются синтезированием различных жанровых и дискурсных форм как данного автора, так и любого другого.

На защиту выносятся следующие положения:

1. дейксис - это естественная текстовая категория, которая имеет когнитивное основание и выражается за счет разноуровневых дейктических и субдейктических единиц;

2. прототипические дейктические единицы языка формируют указательное мини поле, без которого невозможно развертывание любого текста/высказывания по осям координат субъект - место - время;

3. все разноуровневые дейктические и субдейктические элементы и единицы существуют в дискурсе персонажа в виде функционально-семантических полей с принципиально открытыми границами;

4. описание ФСП дейксиса покрывает все текстовое пространство, так как для характеризации лексической/грамматической единицы как субдейктической - необходима семантическая/функциональная корреляция этой единицы с ядерными прототипическими значениями субъектности, пространственности и темпоральности;

5. для реализации такого описания необходим многоуровневый анализ речевого акта, при котором одновременно учитываются его коммуникативная и когнитивная составляющие, диктумный и модусный уровни;

6. категория модальности - это категория, которая одновременно коррелирует с когницией и коммуникацией, вследствие чего является связующим звеном между хронотопическими представлениями субъектов и особенностями их реализации в дискурсе.

Апробация работы. Основные положения работы были изложены на лингвистических конференциях: «Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты», Бийск, 1998, «Проблема интерпретации в лингвистике и литературоведении», Новосибирск, 2001.

Материал работы отражен в следующих публикациях:

1. Один из способов лингвистической интерпретации текста с диалогической структурой // Человек - коммуникация - текст, вып. 2, 4.1. Барнаул, 1998. С. 165-167.

2. Некоторые проблемы анализа драматического текста И Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты, ч.1. Бийск, 1998. С. 257-260.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Кравцова, Елена Ивановна

Заключение

Новые теоретические разработки лингвистики второй половины 20 в. открыли новые аспекты (когнитивные, коммуникативные) уже известных языковых явлений и позволили включить в сферу исследования многие явления, ранее остававшиеся за пределами лингвистики. Как справедливо отмечает Ю.С. Степанов, начало этому процессу расширения лингвистического анализа и его возможностей положено с осмысления категории субъекта как категории лингвистической. И это касается не только лингвистики. М. Фуко полагает, что вообще «объект гуманитарных наук - это не язык, но то существо, которое, находясь внутри языка, окруженное языком, представляет себя, говоря на этом языке, смысл произносимых им слов и предложений и создает, в конце концов, представление о самом языке» [Фуко 1994, с.373]. Поэтому можно сказать, что мы рассматривали достаточно традиционный предмет - дейксис - с новых позиций, синтезирующих ономасиологию и семасиологию, прагматику и когниттистику, анализ языка художественной литературы и семиотику, концептуальный анализ и интерпретацию текста,

В первую очередь переосмысление коснулось самого понятия текста, который начал осознаваться как открытое образование (дискурс), соотносимое с субъектом, его создавшим/воспринявшим, а также взаимодействующее со всеми другими подобными образованиями в рамках единой семиосферы, формирующее особый интенсиональный мир, вторую (идеальную) реальность по своим собственным законам. Поэтому интерпретация текста или высказывания для нас - интерпретационный процесс, базирующийся на знаниях интерпретирующего, соответствующий принципам множественности видов интерпретаций, «внутреннему миру» интерпретатора. Родовые и жанровые особенности драматических текстов также повлияли на тип и аспект анализа, так как диалогическое построение текстов позволяет учитывать и речевые акты персонажей, и особую функцию ремарок, и позицию интерпретатора.

Синтез ономасиологии и семасиологии являлся для нас методологическим основанием для совмещения прагматического и когнитивного аспектов в исследовании дейксиса, а в конечном счете - для переосмысления его категориального статуса. Ни в одном из известных нам исследований, посвященных дейксису, не затронут подобный аспект этого явления. Традиционное исследование категории дейксиса включает в себя разработку следующих проблем: вычленение и классификация набора дейктический единиц в зависимости от их содержания (указание на говорящего, слушающего, время, пространство), функции (собственно дейксис, анафора, мысленный дейксис), режима речи (первичный/вторичный дейксис, дейксис речевой и дейксис нарративный). Мы предприняли попытку рассмотреть все эти признаки и свойства дейксиса как взаимодополняющие друг друга, то есть попытались решить вопрос - на каких основаниях все эти разнородные единицы, тем не менее, образуют некую целостность, гештальт, а также выдвинули гипотезу о том, что дейксис является естественной текстовой категорией, существующей в виде функционально-семантических полей. Для доказательства этого положения было введено понятие естественной категории, разработанное в когнитивной лингвистике. Неоднородные по своим свойствам единицы, входящие в состав категории дейксиса, объединялись на основании их прототипической семантики. Прототипами и когнитивным основанием категории дейксиса являются такие когнитивные универсалии как субъект, время, пространство, которые задают концептуальные рамки как отдельному высказыванию, так и дискурсу в целом. Именно исходя из этого когнитивного основания, был проведен концептуальный анализ дейктических и субдейктических единиц на уровне компонентов высказывания (лексических, грамматических), его диктумной части и на уровне целостного высказывания, его модусной части. Для этого была разработана специальная методика многоуровневого анализа речевого акта, в которой одновременно учитывались его коммуникативная и когнитивная составляющие, диктумный и модусный уровни.

Основные концептуальные оппозиции, организующие весь смысловой континуум дискурсов персонажей и самой категории, таковы: Я — Ты. сейчас - не сейчас, здесь - не здесь. Но можно сказать, что все эти оппозиции построены на еще более абстрактной оппозиции определенности -неопределенности, а точнее — референциональкой определенности/неопределенности, как субъектной, временной, так и пространственной. Внутри каждой из этих оппозиции можно вычленить более дробные, детальные концептуальные оппозиции: родовая, индивидная субъектная определенность/неопределенность, прошлое/настоящее/будущее, линейность/цикличность, считаемость/несчитаемость времени, направленность пространства горизонтальная/вертикальная, его заполненность/незаполненность, ограниченность/неограниченность.

Таким образом, когнитивные дейктические универсалии определяют семантическую структуру интенсионального мира, представленного в дискурсе. А наполнение этих универсалий конкретным содержанием оказывается напрямую связанным с субъективными процессами категоризации говорящих. Так, в ранней пьесе, рассмотренной в первой главе, модели категоризации времени и пространства двумя главными персонажами оказываются противоположными: Генриэтта категоркзирует время как линейное, движущееся, идущее, конечное, причем такое понимание времени соотносится с видимым здесь. Но ее хронотопическое представление многомерно, поэтому определяющим оказывается представление о нерасчлененном, не заполненном, открытом, неопределяемом пространстве (единственное его определение не пространственно - «вечность»).

Доминирующим модусами ее высказываний являются модусы ментального плана, то есть феномен "пространство-время" именно осмысляется, осознается ею. Казанову характеризует статичная, циклическая, замкнутая модель представления "пространства-времени", для него и время и пространство вполне определенны, конкретны, заполнены. Он скорее ощущает, чем осознает эти явления, так как преобладающим модусом его речевых актов оказываются модусы волитивного и эмоционального планов. Отмечается также пассивность Казановы по отношению к явлениям времени и пространства: для него не характерно перемещение в этом наличном пространстве, то же касается и отношения ко времени - он движется не во времени, а со временем.

В поздней пьесе, рассмотренной в третьей главе, все герои существуют в рамках единой глобальной космологической хронотопической модели, внутри которой можно выделить различные ее вариации в зависимости от актуальности того или иного концепта для каждого персонажа: Ариадна и Минос занимают антагонистические позиции по координате времени, так как их перцептивное, индивидуальное время разнонаправлено - от момента речи сейчас к будущему (Ариадна) или к прошлому (Минос), объединяет их только топос. У Ариадны и Тезея отмечается совпадение по параметру времени, для обоих актуален аспект будущего. Но в то же время наблюдается расхождение в представлениях субъектов своей позиции (роли) по отношению ко времени, что выражается в оппозиции концептов активности - пассивности (или агентивности - пациентивности), динамики - статики, Ариадна — это созерцатель, который подчиняется обстоятельствам, Тезей, напротив, занимает агентивную позицию, способен перемещаться в земном пространстве, полагает, что сам выбирает будущее для себя и Ариадны. К тому же Тезей - единственный персонаж, который активно перемещается по срединному миру. Эгей, как и Ариадна, пребывает в состоянии ожидания, в состоянии ожидания, Минос также занимает пациентивную позицию. Вакх, как и все представители небесного мира (Олимпа), характеризуется по признакам вечности, бессмертия, он - единственный, обладающий способностью перемещения вверх.

Концептуальный (ономасиологический) анализ пересекается с прагматическим (семасиологическим) анализом и интерпретацией, направленными на выявление формальных особенностей дискурсов драматических текстов. Пересекаются они в основном за счет вариативности самих дейктических и субдейктических единиц или их полифункциональности, способности соответствовать сразу нескольким прототипическим компонентам, например, субъекту и времени, времени и пространству. Если при концептуальном анализе была учтена как лексическая, так и грамматическая семантика дейктических элементов, то при анализе структурных особенностей дискурсов особое внимание было уделено грамматическим единицам, формирующим разные режимы дискурса -речевой и нарративный. На данном этапе анализа было решено несколько задач: квалификация семантико-функциональной категории модальности как связующего звена между хронотопическими представлениями субъектов и их особенностями реализации в дискурсе, то есть как такого языкового явления, которое коррелирует одновременно и с когницией и с коммуникацией; соотнесение временных форм предикатов с их видовой категориальной семантикой, выявление зависимости этой категориальной семантики от типа режима речи, а также связи этого режима дискурса с категориальной семантикой лица. Проведенный анализ показал, что соотношение основных режимов речи в анализируемых текстах не совпадает. Ранняя пьеса «Приключение» в большей степени построена на соответствии речевому режиму коммуникации, то есть на соответствии канонической коммуникативной ситуации. Высказывания главных персонажей, в основном, это высказывания, произведенные в речевом режиме, режиме диалога, на что указывает преобладание форм настоящего времени, соотношение личных местоимений (Я-Ты, либо Я-Вы), а также использование модусов волеизъявления, полагания, эмотивный модус. Но отмечаются и небольшие вкрапления нарративных высказываний у Генриэтты (повествование касается своего прошлого, будущего Казановы (проспективный нарратив). Именно эти высказывания характеризуются по модусу повествования и модусу знания, которые свойственны канонической речевой ситуации.

Несмотря на соответствие большей части высказываний канонической коммуникативной ситуации, речевой режим не препятствует использованию вневременных форм настоящего времени, которые обозначают признаки, выходящие за рамки конкретной ситуации, что мы и наблюдаем в большинстве речевых актов Генриэтты.

Специфика поздней драмы состоит в том, что главные персонажи предстают одновременно как участники действий, разворачивающихся в момент речи, сейчас, и как повествователи, что выражается и временными глагольными формами, то есть категорией времени, и использованием личных местоимений третьего лица в значении первого лица (совмещение перспектив), и большим, чем в ранней пьесе, количеством речевых актов в модусе повествования и знания.

Факт спаянности двух режимов в дискурсе одного персонажа подкрепляется самой формой высказываний, очень часто они реализуются в виде монолога. Это явление наблюдается в дискурсах трех главных персонажей: Ариадны, Тезея, Вакха. Совмещение в одном персонаже функции говорящего и повествователя приводит к дистанциированности персонажей от происходящих событий, что характерно именно для позиции автора. Совпадение точки зрения автора и точки зрения персонажа мы отметили только в высказываниях героинь обеих пьес, так как и Генриэтта, и

Ариадна обладают всеохватным видением событий, более того, они обладают знанием о будущих событиях (только у этих героинь отмечается проспективный нарратив, и такие речевые акты, как пророчества).

Итак, мы рассмотрели дейксис как референциально-указательную функциональную категорию. При этом мы исходили из ее когнитивных оснований, что позволило нам объединить множество дейктических и субдейктических разноуровневых единиц в единое семантическое поле, причем поле является функциональным, так как представляет существование всех разнородных дейктических элементов в дискурсе как некую целостность (гештальт). Минимальное дейктическое поле, состоящее из специальных указательных единиц, таким образом, расширяется за счет включения в него референциальных единиц номинативного типа, а также за счет грамматических элементов, семантика которых денотативно или концептуально связана с исходными iфототипическими когнитивными компонентами субъект-пространство-время и их языковыми коррелятами я/ты - здесь/не здесь - сейчас/т сейчас. Поэтому можно сделать вывод о том, что все разноуровневые дейктические и субдейктические элементы и единицы существуют в дискурсе персонажа в виде функционально-семантического поля с принципиально открытыми границами. Причем именно прототипичность семантики дейктических единиц обусловливает его принципиальную незамкнутость, открытость.

По итогам анализа дейктической и субдейктической организации двух рассматриваемых драматических текстов можно сделать вывод о том, что дейксис действительно покрывает все текстовое пространство, что, в свою очередь, подтверждает тезис о том, что эта категория является не просто средством указания, а естественной категорией, которая существует в виде разноуровневых ФСП сразу с несколькими i фототипическими ядрами, и

169 которая задает концептуальные рамки дискурса и организует его формальную структуру (речевую/нарративную).

Если говорить о перспективах подобного исследования, то нужно отметить, что мы предлагаем еще один метод анализа и интерпретации текста, который можно апробировать на текстах, характеризующихся не только драматическими, но другими жанровыми формами, как данного автора, так и других, с целью выявления особенностей в структурах дискурсов разных жанров, то есть соотношения в них различных речевых элементов.

170

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Кравцова, Елена Ивановна, 2002 год

1. Азадовский К. Эвридика и Сивилла: орфические странствия М. Цветаевой // Новое литературное обозрение. 1997, № 26, с. 317-322.

2. Аксенов Г.П. О причине времени// ВФ, 1996, № 1, с. 42-51.

3. Аналитическая философия: Избранные тексты. М., 1993.

4. Андреева К.А. Грамматика и поэтика нарратива в русском и английском языках. Автореферат дисс-ции. д.ф.н. Екатеринбург, 1998. 47 с.

5. Антокольский П. Театр М. Цветаевой // М. Цветаева Театр. М., 1988, с. 524.

6. Ануфриева А. "Это не пьеса, это поэма."? // Театр, 1992, № 2, с. 7-47.

7. Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Избранные труды, том 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995а, с.629-650.

8. Апресян Ю.Д. Проблема фактивности: знать и его синонимы // Избранные труды, том 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 19956, с. 405-434.

9. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре // Избранные труды, том 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995в, 199-218.

10. Ю.Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М,, 1968.

11. П.Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1994.

12. Аристотель Поэтика// Аристотель Сочинения в 4-хт.т. Т. 4. М., 1984.

13. З.Арнольд И.В. Читательское восприятие интертекстуальности и герменевтика // Интертекстуальные связи в художественном тексте. СПб., 1993, с. 4-12.

14. Арутюнова Н.Д Фактор адресата // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ., том 40, № 4, 1981, с.356-376.

15. Арутюнова Н.Д. О новом, первом, последнем // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997а, с.356-367.

16. Арутюнова Н.Д. Время: модели и метафоры // Логический анализ языка. Язык и время. М., 19976, с.51-62.

17. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М., 1976.

18. Арутюнова Н.Д. Семантическая структура и функция субъекта // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ., том 38, № 4, 1979.

19. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка, событие, факт. М., 1988.

20. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.

21. Балли Ш. Общая теория высказывания // Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955, с.43-158.

22. Баранов Б.Н., Добровольский Д.О. Лео Вайсгербер в когнитивной перспективе // Изв. АН СССР, Сер. ЛиЯ., Том 49, 1990, № 5, с. 451-459.

23. Баранов Б.Н., Добровольский Д.О. Постулаты когнитивной семантики // Изв. АН. Серия ЛиЯ., т.56, № 1, 1997, с. 11-22.

24. Барт Р. Драма, поэма, роман // Называть вещи своими именами. М., 1986, с.133-151.

25. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994.

26. Барт Р. Лингвистика текста // НЗЛ, в.8. М., 1978, с.442-450.

27. Батов В.И., Сорокин Ю.А. Атрибуция или идентификация? // Изв. АН. Сер. ЛиЯ. 1988, т.47, № 5, с. 472-477.

28. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Ф.М. Достоевского. М., 1972.

29. Бахтин М.М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994.

30. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

31. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

32. Бентли Э. Жизнь драмы. М., 1978.

33. Бергельсон М.Б., Кибрик А.Е. Прагматический "принцип приоритета" и его отражение в грамматике языка // Изв. АН СССР, Сер. ЛиЯ., т. 40, № 4, 1981, с.343-355.

34. Зб.Богин Г.И. Интенциональность как средство выведения к смысловым мирам // Понимание и интерпретация текста. Тверь, 1994, с. 8-18.

35. Болотина М.А. Соотношение понятий «модальная рамка» и «пропозиция» в структуре высказывания с модальными глаголами // Проблемы семантики и прагматики. Калининград, 1996, с. 59-65.

36. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола (значение и употребление). М., 1971.

37. Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. М., 1978.

38. Бродский И. Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М., 1998.

39. Булыгина Т.В. Грамматические и семантические категории и их связи // Аспекты семантических исследований. М., 1980, с.320-355.

40. Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики // Известия АН СССР. Сер. ЛиЯ., 1981, т. 40, №4.

41. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Аномалии в речевой деятельности // Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М., 1997, с.473-481.

42. Булыгина Т.В.К построению типологии предикатов в русском языке // Семантические типы предикатов. М., 1982. С.7-85.

43. Бюлер К. Указательное поле языка и указательные слова // Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993, с.74-136.

44. Ван Валин Р.Д. Взаимодействие синтаксиса, семантики и прагматики в грамматических системах: развитие инструментария в 20 веке // Вестник МГУ, сер.фил-ия. 1996, № 5, с. 111-124.

45. Васильева В.В. Текст в культуре и культура в тексте // Фатическое поле языка. Пермь, 1998.

46. Вежбицкая А. Дескрипция или цитация? // H3JI, в.13. М., 1982, с.237-263.

47. Вежбицкая А. Из книги "Семантические примитивы" // Семиотика. М., 1983, с.225-253.

48. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // H3JI, в.8. М., 1978, с.402-425.

49. Вежбицкая А. Речевые акты // НЗЛ, в. 16. М., 1985, с.251-276.

50. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1997.

51. Вендлер 3. Факты в языке // Философия, логика, язык. М., 1987, с. 293-318.

52. Виноградов В.В. О поэзии А.Ахматовой // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976, с.369-460.

53. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1972. 5 5.Винокур Г.О. О понятии поэтического языка // Винокур Г.О.

54. Филологические исследования. М., 1990, с. 140-146.

55. Винокур Т.Г. К характеристике говорящего // Язык и личность /Под редакцией Ю.Н. Караулова. М., 1989.

56. Витгенштейн Л. О достоверности //Витгенштейн Л. Философские работы, том 1. М., 1994.5 8. Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы, том 1. М., 1994.

57. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. М., 1993.

58. Вольф Е.С. Субъективная модальность и семантика пропозиции // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988, с. 124-144.

59. Гак В.Г. Высказывание и ситуация // ПСЛ 1972. М., 1973, с. 363.

60. Гак В.Г. Пространство времени //Логический анализ языка: Язык и время. М., 1997. С. 122-130.

61. Гальперин И.Р. Интеграция и завершенность текста // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ., том 39, № 6, 1980, с. 512-521.

62. Гаспаров Б. Язык. Память. Образ. М., 1996.

63. Гаспаров M.JI. "Поэма воздуха" М.Цветаевой // Гаспаров M.JI. Избранные труды, том 2. М., 1997, с. 168-187.

64. Герман И.А., Пищальникова В.А. Введение в лингвосинергетику. Барнаул, 1999.

65. Гершкович А. О театре М.Цветаевой («Федра») // М.Цветаева: 1892-1992. Норвический симпозиум. Нортфилд, Вермонт, 1992, с. 240-246.

66. Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992.

67. Гловинская М.Я. Семантические типы видовых противопоставлений русского глагола. М., 1982.

68. Гловинская М.Я. Русские речевые акты со значением ментального воздействия // Логический анализ языка: Ментальные действия. М., 1993, с. 82-89.

69. Городецкий Б.Ю. К проблеме семантической типологии. М., 1969.

70. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике, вып. 16. М., 1985, с.217-238.

71. Греймас А.Ж., Курте Ж. Объяснительный словарь семиотических терминов // Семиотика. М., 1983, с.483-551.

72. Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

73. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка, в 4-х тт. М., 1978.

74. Дейк ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.

75. Дейк ван Т.А., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // НЗЛ, в.23. М., 1988, с. 153-212.

76. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М., СПб., 1998.

77. Демьянков В.З. «Субъект», «тема», «топик» в американской лингвистике последних лет (обзор 2)// Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ., том 38, № 4, 1979, с. 368-381.

78. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце 20 века // Язык и наука в конце 20 века. М., 1995, с. 239-320.

79. Демьянков В.З. словарь англо-русских терминов по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. М., 1982.

80. Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания // Изв. АН СССР, Сер. ЛиЯ, 1981, № 4, с.368-377.

81. Дмитровская М.А. Знание и мнение: образ мира, образ человека // Логический анализ языка. Знание и мнение. М., 1988, с.6-16.

82. Ельницкая С. «Возвышающий обман»: миротворчество и мифотворчество М.Цветаевой // М.Цветаева: 1892-1992. Норвический симпозиум. Нортфилд, Вермонт, 1992, с. 45- 62.

83. Женетт Ж. Пространство и язык // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике. Т.1.М., 1998, с. 126-132.

84. Женетт Ж. Повествовательный дискурс // Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике. Т.2. М., 1998, с. 60-282.

85. Жолковский А.К. «Блуждающие сны» и другие работы. М., 1994.

86. Зайцева В. Шифтеры Якобсона и речевые акты // Р.Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 508-519.

87. Зализняк Анна А. О понятии «факт» в лингвистической семантике // Логический анализ языка: противоречивость и аномальность текста. М., 1990, с.21-33.

88. Земская Ю.Н. Динамика взаимодействия категорий времени и пространства в дискурсе персонажа: Антропоцентрический аспект (на материале романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита). Дисс.к.ф.н., Барнаул, 1997. 197 с.

89. Золотова Г.А. Говорящее лицо и структура текста // Язык система. Язык -текст. Язык - способность. М., 1995, с. 120-132.92.3олотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

90. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

91. Зубова JI.B. Поэзия М.Цветаевой. Лингвистический аспект. Л., 1989.

92. Зубова Л.В. Языковой сдвиг в позиции поэтического переноса (на материале поэзии М.Цветаевой) // ПСЛ 1985-1987. М., 1989, с.229-246.

93. Иванов Вяч.Вс. Нечет и чет // Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 1. М., 1995, с. 381-605.

94. Ионесян Е.Р. Знание и восприятие // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988, с. 214-135.

95. Ионесян Е.Р. Противоречивость и точка отсчета // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1990, с. 33-45.

96. Исаакян ИЛ. Пространственные предлоги и альтернативные миры человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 239-244.

97. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. Омск, 1999.

98. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М., 1976.

99. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

100. Карпухина В.Н. Аксиологические стратегии текстопорождения и интерпретации текста (на материале стихотворений Р. Киплинга и их переводов на русский язык). Дисс.канд. филолог, наук. Барнаул, 2001.

101. Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. М., 1999.

102. Кибрик А.А. Моделирование многофакторного процесса: вывод референциального средства в русском дискурсе // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1997, №4.

103. Квадратура смысла: французская школа анализа дискурса. М., 1999.

104. Кибрик А.А. Моделирование многофакторного процесса: вывод референциального средства в русском дискурсе // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1997, № 4.

105. Кибрик А.Е. Современная лингвистика: откуда и куда? // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1995, № 5. С. 93-104.

106. Князев Ю.Н. Настоящее время: семантика и прагматика // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997, с. 131-139.

107. Кобозева И.М, Лауфер Н.И. Об одном способе косвенного информирования // Изв. АН. Серия ЛиЯ. 1988, т.47, № 5, с. 426-472.

108. Кобозева И.М. Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности // НЗЛ, в. 17. М., 1986, с.5-22.

109. Кожевникова К. Об аспектах связности в тексте как в целом // Синтаксис текста. М., 1981, с. 49-67.

110. Козовой В. М. Цветаева: две судьбы поэта // Козовой В. Поэт в катастрофе. М,, 1994.

111. Колшанский В.Г. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М., 1975.

112. Комлев Н.Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., 1969.

113. Косиков Г.К. Р.Барт семиолог, литературовед // Барт Р. Избранные работы. М., 1994.

114. Кошелев А.Д. Наречие сейчас (ядро и прототипы) // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997, с.241-253.

115. Кравченко А.В. Глагольный вид и картина мира // Изв. АН, сер. ЛиЯ, 1995, т.54, № 1. с.49-65.

116. Кравченко А.В. Когнитивные структуры пространства и времени в естественном языке // Изв. АН. Серия ЛиЯ. 1996, т.55, № 3. с.3-25.

117. Кристева Ю. Семиотика: критическая наука и/или критика науки // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1997, № 1, с. 122-136.

118. Кронгауз М.А. Глагольная приставка, или координата времени // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997, с. 152-158.

119. Кронгауз М.А. Структура времени и значение слов // Логический анализ-языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1990, с. 45-52.

120. Куайн У.О. Референция и модальность // НЗЛ, в. 13. М., 1982, с. 87-109.

121. Кубрякова Е.С. Динамическое представление синхронной системы языка // Гипотеза в современной лингвистике. М., 1980, с.217-262.

122. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997.

123. Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка // Изв. АН. Серия ЛиЯ. 1996, т.56, № 3. с.22-31.

124. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.

125. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. Екатеринбург-Омск, 1999.

126. Кустов а Г.И. Перцептивные события: участники, наблюдатели, локусы // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 229-239.

127. Кюльоли А. Что является научной проблемой в лингвистике? // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 2000, № 3, с. 105-118.

128. Лагутин В.И. Проблемы анализа художественного диалога. Кишинев, 1991.

129. Лайонз Дж. Дейктические категории // Лайонз Дж. Введение в теоретическую лингвистику. М., 1978.

130. Лакофф Дж. Лингвистические гентгальты // НЗЛ, в. 10. М., 1981, с. 350369.

131. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов У/ НЗЛ, в. 23. М., 1988, с. 12-52.

132. Лангаккер Р.У. Модель, основанная на языковом употреблении // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1997, № 4, с. 159-175.

133. Лангаккер Р.У. Природа грамматической валентности // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1998, № 5, с. 73-112.

134. Лебедева Л.Б. Высказывания о мире: содержательные и формальные особенности // Логический анализ языка: противоречивость и аномальность текста. М., 1990, с. 52-63.

135. Лебедева Н.Б. Полисигуативность глагольной семантики. Томск, 1999.

136. Левин Ю.И. Истина в дискурсе // Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998.

137. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1993.

138. Литвиненко Н. "Рипост" М.Цветаевой // Парадокс о драме. М., 1994, с. 154-190.

139. Лолаев Т.П. О «механизме» течения времени // ВФ, 1996, JNT® 1. С. 51-57.

140. Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1990.

141. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Миф. Число. Сущность. М., 1994, с.5-233.

142. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. М., 1994.

143. Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Семиосфера. Спб., 2000. С. 12-150.

144. Лотман Ю.М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Лотман Ю.М. Избранные статьи, том 1. М., 1993, с.76-89.

145. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

146. Лотман Ю.М. Текст в тексте // Лотман Ю.М. Избранные статьи, том 1. М., 1993, с.148-161.

147. Лукьянова Н.Н. Лингвистическая интерпретация текста как способ моделирования фрагмента языковой картины мира (на материалепроизведений Д. Хармса «Месть» и «Искушение»). Диссертация канд. филолог, наук. Барнаул, 2000.

148. Ляпон М.В. Языковая личность: поиск доминанты I/ Язык система. Язык-текст. Язык-способность. М., 1995, с. 260-277.

149. Майенова М.Р. Теория текста и традиционные проблемы поэтики Н НЗЛ, в.8. М., 1978, с. 425-442.

150. Макаров М Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998.

151. Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990.

152. Маковский М.М. "Картина мира" и миры образов И ВЯ, 1992, № 6, с. 36-54.

153. Манн Ю.В. Автор и повествование II Изв. АН, сер. ЛиЯ. 1991, т.50, №1, с. 3-20.

154. Мейкин М. М. Цветаева: поэтика усвоения. М., 1997.

155. Мещеряков В.Н. Модальность текста и формирование личности читателя // Понимание менталитета и текста. Тверь, 1995, с. 95-106.

156. Минский М. Фреймы для представления знаний. М., 1979.

157. Мифы народов мира Энциклопедия: в 2-х т.т. М., 1991.

158. Мурзин Л.Н. Полевая структура языка // Фатическое поле языка. Пермь, 1998, с. 9-14.

159. Мурзин Л.Н., Штерн А.С. Текст и его восприятие. Саратов, 1991.

160. Николаева Т.М. Введение И Из работ московского семиотического круга. М., 1997, с.7-49.

161. Николаева Т.М. Лингвистика текста // НЗЛ, вып.8. М., 1978, с.425-442.

162. Ницше Ф. Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Сочинения, в 2-х т.т. Т. 1. М., 1997.

163. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов? // Остин Дж. Избранное. М., 1999.

164. Очерки истории языка русской поэзии 20 века. М., 1995.

165. Павиленис Р.И. Понимание речи и философия языка // ГОЛ, в. 17. М., 1986, с.380-389.

166. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М., 1985.

167. Падучева Е.В. Семантика вида и точка отсчета // Изв. АН СССР, сер. ЛиЯ, т.45, 1986, № 5. С.413-424.

168. Падучева Е.В. Семантика нарратива // Падучева Е.В. Семантические исследования. М., 1995, с. 193-419.

169. Падучева Е.В., Крылов С.А. Дейксис: общетеоретические и прагматические аспекты // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики. М., 1994, с. 25-97.

170. Падучева Е.В., Успенский В.А. Подлежащее или сказуемое? // Изв. АН, сер. ЛиЯ. 1979, т.38, №4, с. 349-361.

171. Палек Б. Кросс-референция: к вопросу о гиперсинтаксисе // НЗЛ, в. 8. М„ 1978, с. 243-259.

172. Панова Л.Г. Поэтическая грамматика времени // Изв. АН, Сер. ЛиЯ., 2000, т.59, №4, с. 27-36.

173. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века //ВЯ, 1996, № 2, с. 19-43.

174. Пинто де Лима Ж. Новый подход к прототипам: прагматический взгляд // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1995, № 5, с. 117-127.

175. Платон Диалоги // Платон Сочинения в 4-х т.т. Т. 2. М, 1970.

176. Потебня А.А. Мысль и язык. Киев, 1994.

177. Пфютце М. Грамматика и лингвистика текста // НЗЛ, в. 8. М., 1978, с. 218-243.

178. Радченко О.А. Языковая картина мира или языковое миросозидание? //Изв. АН СССР, Сер. ЛиЯ, т. 49, 1990, № 5, с. 444-451.

179. Разумовская М. М.Цветаева. Миф и действительность. М., 1994.

180. Рассел Б. Язык //Человеческое познание. Киев, 1997.

181. Рассел Б. Дескрипции // ЮЛ, в.13. М., 1982, с. 41-55.

182. Ревзин Е. М.Цветаева: текст жизни текст поэзии, текст интерпретации //Новое литературное обозрение. 1997, № 24, с. 378-383.

183. Ревзина О.Г. Метафора в поэтическом идиолекте МЦветаевой // Словарь поэтического языка МДветаевой. В 4-х т. Т.З. Кн.1. М., 1999, с. 530.

184. Ревзина О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта И Диссертация в форме научного доклада на соискание ученой степени д.ф.н. М., 1998.

185. Ревзина О.Г. Язык и дискурс // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1999, № 1, с. 25-34.

186. Розенпггок-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994.

187. Руденко Д. И. Имя в парадигмах «философии языка». Харьков, 1990.

188. Руденко Д.И. Пространство: грань бытия // Философия языка: в границах и вне границ Т.2. Харьков, 1994. С. 129-168.

189. Русская грамматика, в 2-х тт. М,, 1982.

190. Рябцева Н.К. Аксиологические модели времени // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997, с. 78-96.

191. Рябцева Н.К. Ментальный модус: от лексики к грамматике // Логический анализ языка: метальные действия. М., 1993, с.51-58.

192. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.

193. Сергеева Т.Д. Вопросы семантической типологии глагольной лексики. Барнаул, 1984.

194. Серль Дж. Косвенные речевые акты//НЗЛ, в.17. М., 1986, с.152-170.

195. Серль Дж. Референция как речевой акт // НЗЛ, в. 13 М., 1982, с. 179-203.

196. Серль Дж. Что такое речевой акт IIНЗЛ, в. 17. М., 1986, с. 134-152.

197. Сидорова М.Ю. Функциональная амбивалентность видо-временных форм в поэтическом тексте Н Вестник МГУ, сер. фил-ия, 2000, № 1, с. 95111.

198. Слюсарева Н.А. Категориальная основа тема-рематической организации предложения-высказывания // ВЯ, 1986, № 4.

199. Смирнов И.П. Порождение интертекста (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л.Пастернака). Спб., 1995.

200. Современный русский язык ! Под ред. В.А. Белошапковой. М., 1989.

201. Соссюр де Ф. Курс общей лингвистики. Екатеринбург, 1999.

202. Степанов Г.В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988.

203. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы в лингвистике, философии, искусстве. М., 1986.

204. Степанов Ю.С. Иерархия имен и ранги субъектов И Изв. АН Сер. ЛиЯ. 1979, т.38, №4, с. 335-349.

205. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М., 1975.

206. Степанов Ю.С. Новый реализм // Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.

207. Степанов Ю.С. Пространства и миры «новый», «воображаемый», «ментальный» и прочие // Философия языка: в границах и вне границ Т.2. Харьков, 1994, с. 3-19.

208. Степанов Ю.С. Семиотика. М., 1971.

209. Талми Л. Отношение грамматики к познанию // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1999, №№ 1, 4, 6.

210. Тезисы Пражского лингвистического кружка // Звегинцев В.А. История языкознания 19-20вв. в очерках и извлечениях, ч.2. М, 1965, с. 123-141.

211. Теньер JI. Анафора. Анафорические слова // Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М., 1988.

212. Теория функциональной грамматики. Тем моральность. Модальность. Л. Д 990.

213. Теплицкая Н.И. Диалог с позиции теории речевых актов // ФН, 1984, № 4, с. 62-69.

214. Тодоров Ц. Грамматика повествовательного текста // НЗЛ, в. 8. М., 1978, с. 450-464.

215. Тодоров Ц. Как читать? // Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1998, №6, с. 114129.

216. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.

217. Топоров В.Н. Пространство и текст // Из работ московского семиотического круга. М., 1997, с.455-516.

218. Топоров В.Н. Эней человек судьбы. 4.1. М., 1993.

219. Топорова Т.В. Язык и миф // Изв. АН, сер. ЛиЯ.2000, т.59, №5, с. 14-21.

220. Урынсон Е.В. Дух и душа: к реконструкции архаичных представлений о человеке // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999, с. 11-26.

221. Успенский Б.А. "Точки зрения" в плане пространственно-временной характеристики // Семиотика искусства. М., 1995, с.80-108.

222. Фава Э. О «наклонениях» как различительных признаках иллокутивной силы в речевых актах //Вестник МГУ, сер. фил-ия. 1998, № 5, с. 45-62.

223. Фатеева Н.И. Интертекстуальность и ее функции в художественном тексте // Изв.АН.Серия ЛиЯ.1997, т.56, №5, с. 12-22.

224. Федорова И.Р. Соотношение реальности/ирреальности в репрезентациях ситуативной возможности // Актуальные проблемы лингвистической семантики. Калининград, 1998. С. 88-95.

225. Филлмор Ч. Дело о падеже // H3JI, в. 10. М., 1981, с.496-531.

226. Филлмор Ч. Фрейм и семантика понимания У/ НЗЛ, в.23. М., 1988, с.369-496.

227. Франк Д. Семь грехов прагматики У/ НЗЛ, в. 17. М., 1986, с.332-363.

228. Фрумкина P.M. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология? // Язык и наука в конце 20 века. М., 1995, с. 74-117.

229. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных знаний. Спб., 1994.

230. Фуко М. Что такое автор? У/ Фуко М. Воля к истине. М., 1996, с. 7-47.

231. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

232. Хализев Н.Д Монолог и диалог в драме // Изв. АД сер. ЛиЯ. 1981, т.40, №6, с. 521-532.

233. Хализев Н.Д. Драма как род литературы. М., 1978.

234. Хэйраартс Д. Принципы прагматической ономасиологии // Вестник МГУ, сер. фил-ия, 1995, № 5, с. 127-136.

235. Цветаева МИ. Неизданное. Сводные тетради. М., 1997.

236. Цветаева М.И. Поэт и время // Цветаева М.И. За всех противу всех! М., 1992, с.269-284.

237. Цветаева М.И. Театр. М., 1988.

238. Цивьян Т.В. О структуре времени и пространства в романе Достоевского "Подросток" // Из работ московского семиотического крута. М., 1997, с.661-707.

239. Цнммерлинг А.В. Субъект состояния и субъект оценки У/ Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999, с. 221-229.

240. Человеческий фактор в языке. Коммуникация. Модальность. Дейксис. М., 1992.

241. Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности. М., 1991.

242. Ченки А. Современные подходы к семантике: сходства и различия в теориях и целях // ВЯ, 1996, № 2, с. 68-79.

243. Черная Е.Р. Многомерные операторы в анализе временных контекстов // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1990, с. 63-71.

244. Шарикова Ф.Н. Прагматическая обусловленность темпоральных и модальных характеристик художественной прозы. Автореферат дисс-ции к.ф.н. Краснодар, 2000. 19 с.

245. Швейцер В. Быт и Бытие М. Цветаевой. М., 1992.

246. Шиловский Д.П. Исчисление пространства в архаическом космогоническом тексте: к интерпретации стихов 736-738 «Теогония» Гесиода II Вестник МГУ, сер. филология. 1998, № 6.

247. Ширяев Е.Н. Синтаксис // Русский язык в его функционировании. Уровни языка. М., 1996, с.181-231.

248. Шкловский В. Искусство как прием // Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990.

249. Шмелев А.Д. Суждения о вымышленном мире: референция, истинность, прагматика // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. М., 1995, с. 115-127.

250. Шмелев А.Д. Лицо и время в наивно-языковой картине мира // Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М., 1997, с.319-373.

251. Шмидт З.Й. «Текст» и «история» как базовые категории Н НЗЛ, в.8. М., 1978, с. 89-111.

252. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. М., 1974.

253. Эко У. Границы интерпретации // Новое литературное обозрение. 1996, №21, с. 10-22.

254. Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2000.

255. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. М., 1998.

256. Юнг К. Человек и его символы. М., 1998.

257. Язык и личность // Под ред. Ю.Н. Караулова. М., 1989.

258. Якобсон P.O. Вопросы поэтики // Якобсон P.O. Работы по поэтике. М., 1987.

259. Якобсон P.O. Грамматика поэзии и поэзия грамматики // Семиотика. М.,1983, с.462-483.

260. Якобсон P.O. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972, с. 95-114.

261. Яковлева Е.С. О некоторых моделях пространства в русской языковой картине мира // ВЯ, 1993, № 4, с.48-63.

262. Яковлева Б.С. Согласование модусных характеристик в высказывании // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988, с. 278-301.

263. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира. М., 1994.

264. Яковлева Е.С. Час в системе русских названий времени // Логический анализ языка. Язык и время. М., 1997, с. 267-281.

265. Ян ко Т.Е. Человек и мир в коммуникативной структуре предложения // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999, с. 205-221.

266. Baranov A.N., DobrovoTskiy D.O.Cognitive modeling of actual meaning in the field of phraseology П Journal of Pragmatics 25 (1996) 409-429, Elsevier.

267. Grenoble L.A. Linking the code to the message: the role of the shifters in discourse//P. Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999. С. 519530.

268. Sapir Е. Language. Introduction into speech research. London, 1970.