Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.11, доктор философских наук Сусименко, Елена Владимировна

• Сусименко, Елена Владимировна
• доктор философских наук
• 2008

Оглавление диссертации доктор философских наук Сусименко, Елена Владимировна

Введение.

Глава 1. Теоретико-методологические основания анализа пат-зависимости

1.1. Институционально-эволюционная теория как методологическая основа для исследования пат-зависимости.

1.2. Социальные нормы и их трансформации в дискурсе пат-зависимости.

1.3. Дуализм государства и диффузия институтов: основные предпосылки воспроизводства эффекта пат-зависимости.

Глава 2. Структурные факторы-детерминанты пат-зависимости

2.1. Эффективность институтов и институциональные трансформации.

2.2. Институциональные ограничения в структуре пат-зависимости: модель политико-экономического процесса.

2.3. Социально-экономическая обусловленность институциональных изменений.

Глава 3. Социокультурные аспекты пат-зависимости.

3.1. Стратегии создания богатства как отражение национальной специфики экономических культур.

3.2. Индивидуалистическая модель экономических культур.

3.3. Холистическая модель экономических культур.

Глава 4. Пат-зависимость и проблема социальной манипуляции.

4.1. Компаративно-социологический анализ моделей социального развития: конфликты современности.

4.2. Образ общества и система фикций в философско-теоретическом обосновании коммунитаризма.

4.3. Дилемма пат-зависимости: замкнутый круг ошибок и модель социального знания.

Глава 5. Исторические основания феномена пат-зависимости: социальная история России.

5.1. Ценности и политическое отчуждение в контексте пат-зависимости.

5.2. Структура российской власти-собственности: парадоксы динамики.,.

5.3. Парадигма военно-революционной власти в России.

Глава 6. Индивид, коллектив и личность: инкрементные изменения в советский период.

6.1. Генеалогия российского коллектива и индивида.

6.2. Контекст развития российско-советского индивида.

6.3. Специфика личности: дисгармония социальных практик.

Глава 7. Пат-зависимость и силовое предпринимательство в современной России.

7.1. Критическая генеалогия российского капитализма.

7.2. Бизнес-функции российских силовых структур: проблема легитимности.

7.3. Социальный механизм непредвиденных последствий в российских условиях.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Феномен пат-зависимости в процессе институциональных изменений»

Актуальность темы исследования определяется рядом обстоятельств, из которых отметим несколько.

Зависимость настоящего от прошлого всегда интересовала социальную философию, в рамках которой сформировались эволюционизм, теория модернизации и теория исторических циклов. На протяжении XX в. эти три «великих видения истории» подтвердились только частично. Возникли альтернативные теории — от трактовки идей как исторической силы до рассмотрения революций как пика социальных изменений. Но история СССР показала, что даже тотальное изменение общества не гарантирует достижения целей революции1. Определенного ответа о причинах этого явления нет.

Для рефлексии о зависимости настоящего от прошлого характерен широкий теоретический и компаративный горизонт. Эта зависимость анализируется на разных уровнях — от религиозных доктрин, местных и общенациональных «изобретенных традиций» до устных преданий и биографических нарративов2. Но неясно, почему прошлое дляv настоящего остается «чужой страной»3.

В общем виде зависимость настоящего от прошлого отличается следующими свойствами: социальные институты образуют сложные системы опосредований, связывающие человека с прошлым социума, к которому он принадлежит; однако возможность зависимости общества в каждый момент времени от прошлого проблематична, поскольку отличается от зависимости каждого индивида от его прошлого; индивиды связаны с прошлым воспоминаниями о подлинности пережитого; зависимость общества от прошлого всегда отчуждена от индивида; отчужденное прошлое присваивается через социальные институты, которые организуют пространство зависимости; способы организации пространства имеют важное значение, поскольку от

1 См.: Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-Пресс, 1996.

2 См.: Феномен прошлого / Отв. ред. И.М. Савельева, Л.В. Полетаев. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005.

3 См.: Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. СПб.: «Русский остров», 2004. институционализации прошлого зависит настоящее; главный элемент зависимости - замещение истории становления государств частными, локальными и культурными видами памяти. Но институциональная организация памяти неотделима от забвения. Поэтому соотношение памяти и забвения в обществе тоже проблематично (П. Рикер)1.

Проблема обострилась на фоне социально-политических процессов в постсоветском пространстве. Руководство СССР/России пыталось осуществить реформы. Но уже в середине 1990-х гг. стало ясно, что в стране под видом реформ воспроизводятся свойства советского прошлого: связь власти — собственности и появление новых социальных групп на основе ее передела; социальное расслоение; всевластие бюрократии; социальная несправедливость; безразличие власти к правам человека; зависимость социальной жизни- от властных решений; компромисс между коммунизмом и национализмом; связь историографии с политикой и идеологией . Причины этих явлений требуют анализа.

Предположительно, институциональное разложение советской системы подавляется природой советского человека, для которой характерны имморализм и традиционализм, а не продуктивные и инновационные способности. Структуры базовой социальной личности и формы социальной организации остаются «советскими». Поэтому большая часть изменений представляет собой реконфигурацию советских институтов, социальных групп и индивидов на фоне роста ксенофобии и изоляционизма3.

На протяжении 90-х гг. XX в. выявились три пути изменений стран бывшего «советского блока»: а) реформаторский (Польша, Венгрия); б) рантье (Россия, Украина); в) диктаторский (Белоруссия, Узбекистан, Туркменистан).

1 См.: Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004. С. 563.

2 См.: Геллер М. История России. 1917-1995: В 4-х т. Россия на распутье. 1990-1995. T.4. М.: Наука, 1996. С. 109; Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1. С. 3-4; Согрин В. В. Историография и идеология: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. № 8; Столович J1.C. Смех против тоталитарной философии: советский философский фольклор и самодеятельность// Звезда. 1997. № 7. С. 222-223.

3 См.: Левада Ю.А. Homo post-sovieticus // Общественные науки и современность. 2000. № 6; Гудков Л. Идеологема «врага»: «враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага / Сост. Л. Гудков. М.: ОГИ, 2005. С. 7-9.

Последние две группы стран попали в институциональную ловушку, которая отличается следующими свойствами: связь между размерами, хищнической природой, коррупцией госаппарата, его вмешательством в социально-экономические процессы и ростом преступности; захват госаппаратом контроля над государством; заимствование руководством указанных стран управляемой демократии (правил проведения выборов и финансирования избирательных кампаний) у Индонезии 1950-х гг.; отсутствие у населения навыков контроля за правительством и ходом политических реформ; слабость общественного протеста и войны на постсоветском пространстве1.

Советская власть намеренно создавала предпосылки современных этнических конфликтов . Но конкретно-социологические исследования 2001 - 2002 гг. показали: население России все более дифференцируется по линии собственности, а не этнополитической идентичности; государство не обеспечивает население социальными гарантиями; развивается конфликт между собственнической, этнической и религиозной идентичностью; для маскировки провала реформ власть заигрывает с религиозными деятелями и л институтами; союз чиновников и церковников способствует распаду общества .

Таким образом, регенерация советского прошлого охватывает экономику, социальную сферу, власть, управление, политику и идеологию.

Непредвиденные следствия фундаментальных политических и социально-экономических преобразований в России обусловливают необходимость социально-философского осмысления происходящих процессов, в том числе с учетом исторического, национального контекста. Кризис российских постсоциалистических реформ свидетельствует о том, что в

1 См.: Ослунд А. Строительство капитализма. Рыночная трансформация стран бывшего советского блока. М.: Логос, 2003. С. 27-29, 506-574, 513. См. также: Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 4-20; Десять лет системной трансформации в странах ЦВЕ и в России: итоги и уроки // МЭиМО. 2000. № 5. С. 3-24; Тренин Д.В. «Цветные» революции и постсоветское пространство // Pro et Contra. 2005. № 1(28). С. 6-17; Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти // Там же. С. 52-72.

2 См.: Зубкова Е.Ю. Власть и развитие этноконфликтной ситуации в СССР: 1953-1985 годы // Отечественная история. 2004. № 4. С. 3-32.

3 См.: Губогло М.Н. Драма собственника нашего времени // Отечественная история. 2004. № 1. С. 93-110; Красильникова М.Д. Доходы и потребление в условиях экономического роста // Вестник общественного мнения. 2005. № 1. С. 8-12. результате коренной трансформации экономического порядка не возникают автоматически необходимые институциональные структуры, особенно неформального характера. Более того, на данный процесс влияет историческая, государственная, духовная специфика народонаселения страны, определяя скорость и направление институциональных изменений и нормы поведения рыночных агентов. Дисфункциональность старых институциональных структур сохраняется вследствие институциональной инерции. Одновременно ликвидация сложившихся неэффективных институтов блокируется вследствие исторической обусловленности процесса социально-экономического развития. Кроме того, трудности процесса создания новых институтов связаны с влиянием групп интересов, отрицательно отражающихся на эффективности государственной экономической политики. Все это и обусловило исследовательский интерес к проблеме зависимости от траектории предшествующего развития.

Степень разработанности темы. Исследование проблемы пат-зависимости требует осмысления проблемы институциональной трансформации, которая сравнительно недавно стала объектом научного, прежде всего экономического, анализа, что связано с массовым появлением экономик переходного типа, характеризующихся сменой институциональной структуры.

Некоторые аспекты институциональной теории получили развитие в рамках эволюционной экономической теории, фундаментальные основы которой были разработаны А. Маршаллом, Й. Шумпетером и дополнены в трудах А. Алчиана, С. Уинтера, Р. Нельсона, У. Витта, Б. Лоусби, Дж. Ходжсона, Дж. Доси, Дж. Меткафа и др. Возникшее позже направление неоэволюционной экономической теории объединило экономистов и экономических историков, которые впервые обратились к проблеме зависимости результатов экономических трансформаций от предшествующей траектории развития.

Концепция пат-зависимости представляет собой оригинальный подход, акцентирующий внимание на важности учета исторических событий в экономическом анализе. Основоположниками теории пат-зависимости считаются П. Дэвид и Б. Артур, которые выявили, что эволюционный процесс в экономике не обязательно приводит к оптимальным результатам. Эта проблема была конкретизирована в исследованиях Р. Коуэна, А. Крюгер, М. Гартланда и др. Следует выделить также работы С. Либовица и С. Марголиса, предложивших классификацию феномена зависимости от прошлого развития и осуществивших критику теории пат-зависимости с позиций неоклассики.

Процессы производства и передачи знаний и информации, рассмотренные Дж. Мокиром, Дж. Поттсом, Ж. Сапиром, Д. Поре, Ф. Хайеком, позволили выявить роль знаний и информации в процессе экономического развития.

Фундаментальные положения теории институциональных изменений разработаны Дж. Мокиром, А. Грифом, Р. Метьюзом и др.

Большой вклад в развитие институциональной экономической теории внесли представители «старого» институционализма: Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл, Р. Мертон, Дж. Гэлбрейт, К. Поланьи, Т. Парсонс, У. Сэмюэлс, Дж. Стэнфилд и др., уделявшие внимание изучению эволюционных механизмов институциональной динамики и влиянию социально-культурных норм на экономическое и технологическое развитие.

Но обратимся к современной философии науки. Она оперирует категориями исторической, гносеологической, онтологической неопределенности, а также неопределенности критериев оптимальности. Историческая неопределенность - это авантюризм прошлой и современной истории, потеря накопленного опыта и знаний, непредсказуемость будущего. Гносеологическая неопределенность включает ментальную, логическую, рациональную и психологическую неопределенности. Онтологическая неопределенность — это состояние агонии современного мира, вовлечение человечества в непредсказуемую авантюру. Неопределенность критериев оптимальности состоит в том, что «.поиск оптимизации выходит за пределы всей мощи имеющихся в нашем распоряжении средств поиска, поиск оптимума превращается в конечном счете в. наихудшее, действие»1. В целом деятельность современного человека - это замкнутый круг ошибок, порождающий три типа непредвиденных последствий: непредвиденность результатов (пагубный результат важнее благоприятного), нововведений (чем больше изменений, тем больше все остается по-прежнему) и угроз (ради улучшения общества подавляется свобода и упраздняются системы безопасности): «Ни для какого действия нет гарантии, что оно будет осуществляться в направлении, совпадающем с намерением»2.

Идею о непредвиденных последствиях деятельности (прежде всего религиозной) обосновал М. Вебер. Затем она была развита в неоинституционализме 1970-1990-х гг. (Р. Коуз, Д. Марч, Д. Олсен, JI. Тевено, Д. Норт, Р. Познер, С. Пейович, Э. де Сото, О. Уильямсон, Г. Демсец, Р. Нельсон, С. Уинтер, Г. Саймон, К. Менар, Р. Буайе, Дж. Бьюкенен и др.), в рамках которого институты рассматриваются как набор юридических и неформальных норм, жестко детерминирующих социальное поведение («правила игры» в обществе у Д. Норта), а также результат индивидуальных и коллективных взаимодействий экономических субъектов. Роль групп интересов в формировании и функционировании институциональной структуры экономики проанализирована в работах М. Макгира, М. Олсона.

У некоторых представителей австрийской экономической школы (Ф. Хайек, JI. фон Мизес, Т. Дилоренцо) можно найти идеи, чрезвычайно близкие концепции пат-зависимости. Например, с точки зрения Ф. Хайека, любая эволюция представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным обстоятельствам и к непредвиденным событиям, которые невозможно было предсказать. Отчасти поэтому эволюционная теория не позволяет рационально прогнозировать и контролировать будущие изменения. С ее помощью возможно лишь показать, каким образом у сложно

1 Морен Э. Принципы познания сложного в науке XXI века // Вызов познанию: стратегии развития науки в современном мире / Отв. ред. Н.К. Удумян. М.: Наука, 2004. С. 22-23. См. также работы И.В. Бестужева-Лады, Л.М. Бородкина, И.М. Савельевой и др.

2 Там же. С. 24. организованных структур вырабатываются способы корректировки, ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе неизбежно остаются непредсказуемыми1.

В отечественной научной литературе отношение к проблеме зависимости от прошлого неоднозначно. В 90-х гг. XX в. социальные науки России осваивали зарубежные и реанимировали отечественные концепции. В настоящее время существует несколько концепций, объясняющих зависимость России от прошлого: евразийство, теория конвергенции социализма и капитализма, марксистская концепция бюрократического перерождения советской власти, теория тоталитаризма, теория модернизации, цивилизационные теории, мир-системный анализ. Но проблема заключается в том, что данные концепции ранее входили в состав советологии, которая не смогла предсказать крах СССР, рухнула вместе с ним, а теперь стремится выжить в виде «россиеведения», оставляя неизменным свой методологический аппарат2.

И все же постепенно формируется общее убеждение: история щадит лишь те представления, которые не претендуют на глобальный и вневременной смысл, описывают конкретные параметры общественных процессов на основе внутренне присущих им свойств, сопоставимых с аналогичными чертами других обществ в ту же историческую эпоху. Но формы проявления этого убеждения в научном сообществе разнообразны .

В частности, анализ методологического потенциала советологических концепций показал их частичную эвристичность при описании зависимости России от прошлого. Наименее продуктивны евразийство и теория конвергенции капитализма и социализма. Из марксизма остается эвристичной только концепция бюрократизации советской и постсоветской власти. Поэтому одни авторы считают наиболее эвристичными концепции корпоратизма и

1 Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992. С. 48.

2 См.: Брумберг А. Советология и распад Советского Союза // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития. Вып. 2 / Под ред. Т.А. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995; Петров Е.В. История американского россиеведения: Курс лекций. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.

3 См.: Время мира. Историческая макросоциология в XX веке. Вып. 1. Новосибирск, 1998. С. 16-21. групп интересов: «Деидеологизированность, банальная заземленность понятий «корпоратизм» и «группы интересов» обеспечивают им долгую. жизнь во всех типах обществ»1.

Хотя эвристичность теории модернизации остается предметом дискуссии, ряд авторов изучает зависимость настоящего от прошлого на ее основе. Но применение теории модернизации к анализу проблемы ведет к формулировке следующих условий модернизации современной России: рациональная и нравственная бюрократия; сильное и беспристрастное государство, обслуживающее граждан по закону; развитое гражданское общество, контролирующее деятельность государства и бюрократии; наличие у граждан равных стартовых возможностей и предпринимательских способностей. «Поскольку ни одного условия в российском обществе не существовало, не могло быть ни демократической приватизации, ни

2 1 демократического капитализма» . Поэтому модернизации в России не происходит.

Некоторые политики и публицисты, однако, считают, что в России все же отмечается модернизация, но авторитарная. Общие свойства авторитарных модернизаций состоят в следующем: подчинение всей политики, идеологии, общественной жизни целям развития; направленность промышленной политики на ускоренный рост и структурное развитие экономики, а региональной — на выравнивание диспропорций между регионами; ускорение и развитие сферы образования и науки; рост благосостояния большинства

1 Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1. С. 17. См. также: Игрицкш Ю.И. Общественные трансформации в СССР после 1985 г. Взгляды и концепции. М., 1998. С. 101; Перегудов С. Группы интересов в условиях перехода к информационному обществу // МЭиМО. 2004. № 6; Макаренко В.П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат // Социологические исследования. 1996. № 11; 1997. № 7.

2 Согрнн В.В. 1985-2005: три превращения современной России // Отечественная история. 2005. № 3. С. 13. Процессы демократизации в России стали ослабевать с 1996 г. Заполнение важных должностей военными укрепляет авторитаризм. При Б.Н. Ельцине лица с военным образованием составляли во властных структурах 6,7 %, при В.В. Путине - 26,6 %, а в высшем руководстве - 58,3 %. При Путине по количеству миллиардеров Россия вышла на третье место в мире после США и Германии (в 2003 г. их было 25); в 2004 г. в России было 84 тыс. долларовых миллионеров. Одновременно существует 15-кратный разрыв между 10 % самых богатых и самых бедных росснян. При Путине государство освободило себя от обязательств по обеспечению жильем нуждающихся граждан, а по объему социальных обязательств опустилось на уровень стран Запада в период до Второй мировой войны. Путинский авторитаризм состоит в желанин соединить вождизм и этатизм с либерализмом, несмотря на их несовместимость. С. 14-22. социальных групп, активная социальная политика; повышение социальной мобильности широких слоев населения; создание рыночной инфраструктуры, формирование эффективной кредитно-финансовой системы; формирование современной судебной системы и защита прав собственности; формирование институтов власти, соответствующих задаче ускоренного развития страны; наличие идеи прогресса как идеологии преобразований. Судя по всем этим признакам, в России нет ни авторитарной модернизации, ни ее субъектов: «Скорее мы имеем дело. со своеобразной мимикрией традиционализма, с возрождением русской архаики, иррационализма и обскурантизма»1.

Это возрождение приняло форму специфического авторитаризма, который связан с доминированием исполнительной власти над законодательной и судебной, государства над обществом, деполитизацией, десоциализацией и демодернизацией общества (включая репрессии в отношении оппозиции) . Главное свойство демодернизации — московский тип единства власти и собственности (господство государства над собственностью; неотчлененность собственности от государства; подчиненность собственника государству): «С начала 2000-х годов в России укрепилось4 господство приватизированных государственных структур, делающих принципиально непрозрачными отношения власти и собственности. Единство власти и собственности, нерасчлененность властно-собственнических элит превращает коррупцию в системную, несущую конструкцию всего экономического механизма»3. Российская демодернизация - это власть силовых структур, административной верхушки, идеологии национализма, контроль оппозиции. При демодернизации ведущую роль играют элементы личностного,

1 Круглый стол «Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы» // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 5. С. 43.

2 См.: Там же. С. 46-48. На протяжении последних 20 лет КГБ-ФСБ занимается расколом шахтерского движения и оппозиции в России и других странах СНГ. См.: Судотатов П.А. Победа в тайной войне. 19411945 годы. М.: ОЛМА-Пресс, 2005. С. 143-162.

3 Там же. С. 48. См. также: Брутенц К.Н. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.:

Международные отношения, 2005. С. 290-291. эмоционального и морального воздействия, образующие социокультурный контекст зависимости настоящего от прошлого1.

Наконец, еще одна группа авторов отвергает советологические концепции корпоратизма, групп интересов и модернизации как средство познания России и приводит веские аргументы . На протяжении «холодной войны» советология была важнейшей дисциплиной при познании СССР. С содержательной стороны советология включала политическую экономию, политическую науку, социологию, историографию. Главная тенденция этих дисциплин в течение последних сорока лет - замена тоталитарной модели теорией модернизации. Модель тоталитаризма рассматривает идеологию и политику как детерминанты экономики. Теория модернизации рассматривает политико-идеологические факторы как производные от экономики. Эта посылка привела к господству в советологии следующих схем: отождествление социальных трансформаций с политической модернизацией; объяснение политической системы СССР как авторитаризма; поиск в социальной и политической структуре СССР элементов плюрализма.

В соответствии с данными схемами советология рассматривала советскую систему как особую форму модернизации под влиянием идеологических и политических (в период В.И. Ленина и И.В. Сталина) и экономических (в период Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и их последователей) интересов. На этом основании советология заключала: советская модель экономической модернизации измеряется ростом валового национального продукта (ВНП) и может служить образцом для третьего мира ; развитие

1 См.: Тишков В. А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. С. 34, 40-50.

2 См.: Малия М. Из-под глыб, но что?. История западной советологии // Отечественная история. 1997. № 5; Он же. Советская трагедия. История социализма в России. М., 2003.

3 Например, с середины 1960-х гг. и до настоящего времени западная экономическая теория при исследовании России/СССР использует модель валового национального продукта. Но ВНП - не реальный факт, а интеллектуальная конструкция (система измерений), которая не имеет смысла без определенных теоретических посылок. Основанием модели ВНП являются западный опыт и данные. Параметры советской экономики не соответствуют западным моделям измерений. Однако модель ВНП применялась в отношении СССР, что дало апологетические результаты. Считалось, что ВНП СССР образует около 60 % ВНП США. Эту цифру популяризировали известные экономисты и социологи (В. Леонтьев, Дж. Гэлбрейт и др.). Она повлияла на оценки ЦРУ, которые использовали ее для доказательства советской угрозы. Но характерно, что модель ВНП экономики - главная тенденция современности; СССР двинулся по пути конвергенции с развитыми странами Запада; советская система — частный случай универсальной модели прогресса; советский авторитаризм после смерти Сталина способен к реформированию; количественное ослабление террора тождественно качественной трансформации системы; корпоративные и групповые интересы свидетельствуют о движении СССР в направлении демократии; советский опыт — это модификация универсальных трансформаций и рациональных структур власти и управления1.

Переход от тоталитарной модели к теории модернизации в советологических штудиях породил следующие стереотипы: Октябрьская революция — это действительная пролетарская революция, а не государственный переворот; советская власть всегда была легитимной; партия-большевиков - это демократическая организация, отражающая радикализм масс, а не тоталитарная партия «нового типа»; действительным достижением Октября был нэп, а не военный коммунизм; СССР дрейфовал в направлении «мягкого сталинизма»; началом такого дрейфа были советские «выдвиженцы» 1920-1930-х гг.; после смерти Сталина они изменили политический курс и благоприятствовали стабилизации советской системы; коллективизация -продукт стремления трудящихся масс к построению социализма, а сталинские чистки и террор - результат борьбы «центра» за контроль над анархической «периферией»; число жертв не может быть предметом научных исследований, поскольку официальные советские источники об этом не упоминают.

Таким образом, советологи приписывали целесообразность каждой фазе развития СССР как истории «достижений и успехов», полагая это доказательством самореформирования советской системы. Однако главные постулаты советологии воспроизводят стереотипы советской политики, используется до настоящего времени при выработке программ экономических преобразований в современной России. См.: Бирман И. Аномальное полузнайство // Свободная мысль. 1997. № 7.

1 Центр Российских исследований Гарвардского университета издал в 1956 г. коллективный труд «Как работает советская система». В этой работе американские социологи использовали теорию модернизации для формулировки вывода: советские структуры власти и управления функционируют рационально. Эта книга распространялась «Для служебного пользования» среди аппарата ЦК КПСС и сыграла роль в обосновании советской эмпирической социологии. См.: Батыгип Г.С. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.: Академический проект, 1999. идеологии и пропаганды на разных этапах существования СССР, а также старые эмигрантские установки1. ' Перед началом перестройки советология использовала модель модернизации для позитивной оценки советской системы. Согласно такой оценке, советская власть осуществила модернизацию общества и создала развитую урбанизированную сверхдержаву. Она созрела для либеральных реформ, которые преобразуют Россию в «современное» общество. Несмотря на кошмары советской истории, власть создала потенциал модернизации. Поэтому переход СССР к демократии может быть эволюционным, а не революционным. Это спорное утверждение свидетельствует о том, что все советологические концепции обладают частичной эвристичностью, являются спорными и политически ангажированными.

Идеи институционального подхода в современной отечественной науке используют О. Бессонова, М. Глотов, А. Городецкий, JI. Гудков, Б. Дубин, И. Дискин, И. Игошин, О. Иншаков, С. Кирдина, Р. Нуреев, А. Олейник, В. Полтерович, В. Радаев, В. Тамбовцев, А. Шаститко, В. Волконский, Г. Клейнер, А. Эфендиев. Неформальные институты политической власти анализируют М. Афанасьев, И. Бусыгина, Т. Ворожейкина, В. Гельман,

A. Даугавет, Г. Дилигенский, С. Елисеев, К. Коктыш, А. Круассан,

B. Макаренко, В. Меркель, А. Механик, В. Нечаев, П. Панов, С. Перегудов, А. Рыбаков, М. Урбан, А. Хлопин, Ю. Шелестов и др.

Но в этой литературе слабо изучена теория пат-зависимости настоящего от прошлого. Эта теория разработана лауреатом Нобелевской премии Д. Нортом, а в России начинает осваиваться по мере проявления

1 Российская эмиграция (группы «Смена вех», евразийцы, «младороссы» и меньшевики) после их бегства из Германии в США содействовала созданию американской советологии, хотела поставить потенциал эмиграции на службу Советской России, издавала газеты на советские деньги, толковала русскую революцию как творческий процесс, в ходе которого на почве России должен сложиться «новый синтез», признавали большевизм исконно русским явлением. Именно они сформулировали популярные в современной России идеи корпоративизма, третьего пути между либерализмом и большевизмом, национализма и империи. Гестапо отмечало: «Младорусское движение видит в Советском Союзе не представителя большевистской мировой революции, а всего лишь Российскую империю». См.: Шлегель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 157159. институциональных ловушек в ходе реформ1. Принципиальное значение для России имеет главный вывод Д. Норта: причина стагнации постсоциалистических стран — ненадежные институциональные отношения и структуры; любой анализ перехода к рыночной экономике без институционального подхода к проблемам и событиям ложен. Но сохранение неэффективных институтов в России одновременно противоречит общему положению либеральной экономики о способности рынка «выбирать» оптимальное решение. Д. Норт полагает критерии неопределенности и непредвиденных последствий базисными при описании зависимости настоящего от прошлого. Наиболее остро эта проблема поставлена в теории пат-зависимости.

В общем виде смысл теории пат-зависимости состоит в описании жесткой детерминированности выбора «здесь и сейчас» от выбора, сделанного-«где-то и когда-то раньше», а также в акценте на инерционность развития: «Зависимость от предшествующего развития - это такая последовательность экономических изменений, при которой важное влияние на возможный результат могут оказать отдаленные события прошлого, причем скорее случайные события, чем систематические закономерности»2. Описание значения пат-зависимости для дальнейшего развития невозможно без анализа меры эффективности властно-управленческих институтов всех стран. В мире существует три типа институциональных систем: развитые институциональные системы Запада; страны и регионы с неустойчивой институциональной средой и системой институтов; пограничные цивилизации с доминированием хаоса над порядком и циклическими вариациями институциональных систем3. Россия

1 Например, институты типа бартерной экономики в постсоветской России выгодны в краткосрочной перспективе, но делают дальнейшее развитие невозможным. См.: Полтерович В.М, Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы. 1999. Т. 35? Он же. Трансплантация институтов // Экономическая наука современной России. 2001. № 3.

2 JIamoe Ю.В. Теория зависимости от предшествующего развития в контексте институциональной экономической истории // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3. С. 41.

3 См.: Клейнер Г.Б. Эволюция институциональных систем. M.: Наука, 2004; Шемякин Я.Г. Европа и Латинская Америка. Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории. М.: Наука, 2001; Шемякин Я.Г., Шемякина О.Д. Россия-Евразия: специфика формообразования в цивилизационном пограничье // Общественные науки и современность. 2004. № 4. относится к системам третьего типа. С этими положениями согласно большинство ученых.

Затем начинается поле дискуссии, поскольку теория пат-зависимости Д. Норта направлена одновременно против либерализма, марксизма, теорий конвергенции, модернизации, рынка, групп интересов, рациональности - как раз тех концепций, которые широко распространены в современной России1.

Одни ученые используют концепцию Д. Норта для описания и отрицательной оценки жестких базисных структур российского общества (авторитарная система правления, централизованная редистрибутивная экономика, коллективистские традиции) на всех этапах существования России2. Другие восприняли теорию пат-зависимости как аргумент в пользу централизованной государственной экономики в контексте теории дуальности и цикличности российской культуры3, которая отвергает положение о жестких базисных структурах российского общества. При этом положительно оцениваются теневые антиинституты российского общества: подмена общих правил личными отношениями; массовое неисполнение законов как подданными, так и властями; неуважение к понятию «собственность» и воровство; превращение законов в угрозы и пожелания; недоверие к власти, за исключением самой высшей; коррупция и широкое распространение теневой экономики. Эти антиинституты сохраняются в России до настоящего времени в виде умеренно-авторитарной власти, рыночной экономики с обширным (но бессистемным) вмешательством государства, отсутствия гражданского общества, широкого распространения теневой экономики и коррупции. Никаких изменений, по мнению ученых, здесь не следует ожидать, о чем свидетельствует череда неудачных российских реформ и контрреформ. Но вершина власти в России всегда была мотором преобразований, а

1 См.: Мильнер Б.З. Предисловие научного редактора // Д. Норт. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестсренко. Фонд экономической книги «Начала». М., 1997. С. 9-10. См. также: Куда идет Россия?. Формальные институты и реальные практики / Под ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2002.

2 См.: Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4; Петухов А. Политическое участие и гражданская самоорганизация в России // МЭиМО. 2004. № 8; ПисарьковаЛ.Ф. Российская бюрократия в эпоху Петра I // Отечественная история. 2004. № 1-2.

3 См.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1,2. неустойчивость российских институтов связана с разнообразием на нижних уровнях иерархии1.

Итак, восприятие концепции Д. Норта для анализа зависимости настоящего от российского/советского прошлого обусловлено разными точками зрения на ее эвристичность. Более того, пат-зависимость еще не была предметом специального социально-философского исследования, она не концептуализирована как социальный феномен, определяющий социально-политическую и экономическую реальность в российском обществе. Зависимость от прошлого развития тормозит динамику социальных преобразований, блокирует становление новых институтов, сужает набор альтернатив, что актуализирует рассмотрение пат-зависимости в контексте социально-политических, экономических и социальных отношений в российском обществе, придавая исследованию проблемный характер.

Этим объясняется отбор литературы и цель исследования - выявление закономерностей проявления пат-зависимости в процессе институциональных изменений в современных обществах (экономический, социально-политический и социокультурный аспекты).

Поставленная цель выдвигает иерархию исследовательских задач теоретического и прикладного характера:

- рассмотреть пат-зависимость как ключевое понятие институционально-эволюционной теории;

- проанализировать понятие и структуру пат-зависимости;

- на основе сравнительных исследований экономических культур развитых стран обосновать социокультурные аспекты пат-зависимости;

- раскрыть связь пат-зависимости и социальной манипуляции;

- на основе теории политического отчуждения выявить проблему пат-зависимости в социальной истории России;

1 См.: Цирель С.В. «QWERTY-эффекты», «path dependence» и закон Седова, или возможно ли выращивание устойчивых институтов в России // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3. С. 47-54.

- проанализировать индивидуально-личностные аспекты инкрементных изменений в советский период;

- исследовать связь пат-зависимости со спецификой предпринимательства в современной России.

Объектом исследования в диссертационной работе является пат-зависимость как социокультурный феномен.

Предметом исследования выступают сущностные характеристики феномена пат-зависимости в процессе институциональных изменений в современных обществах.

Теоретико-методологической основой исследования выступают принципы институционально-эволюционной теории Д. Норта, а также отдельные положения теории выбора, теории групп интересов М. Олсона; М. Макгира, теории революций. Уточнить и дополнить теорию Норта помогли критические оценки либеральной неоклассической теории и неомарксизма. Исследовательскую практику детерминировала концепция исторической обусловленности трансформационных процессов и блокировки неэффективных состояний системы. Использована коммунитаристская модель объяснения социальных наук А. Макинтайра, М. Уолцера и, в общем, методологический потенциал коммунитаризма, основные доводы которого базируются на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, актуализируя проблему социальной манипуляции. Анализ пат-зависимости современной России выполнен на основе теорий политического отчуждения и власти-собственности. Основные положения теории силового предпринимательства использованы для анализа непредвиденных следствий российской приватизации, обусловленных в том числе и зависимостью от прошлого. Так, в рамках исследования российской пат-зависимости оказались продуктивными теоретические концепты групп интересов, властно-управленческих структур В. Макаренко, анализ фоновых практик российской культуры О. Хархордина, ценностей силовых структур В. Волкова.

В диссертации применены общенаучные принципы объективности, холизма, системности, диалектический, сравнительно-исторический и аналитический методы изучения социальных явлений.

Научная новизна диссертационного исследования определяется введением в научный оборот социально-философского знания категории «пат-зависимость», что является необходимым звеном в осмыслении всей совокупности процессов социальных изменений и культурного развития.

Содержательно научная новизна заключается в следующем: 1. Установлено, что государство - главный источник аномалий, трансакционных издержек, неэффективности экономики и институтов. В экономике эффективные рынки встречаются редко, а в политике - никогда. Политические решения и политический рынок закрепляют пат-зависимость.

2. Доказано, что никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным не существует. Общие идеологии не меняют дивергенцию. Но политика всегда поддерживает влиятельные группы сегодняшнего дня. Теория институтов противостоит теориям интересов, классической экономики и социального выбора, поскольку они отражают интересы групп влияния.

3. Теория Д. Норта уточнена на основе социологических исследований экономических культур развитых стран. Конфликт - основа культуры и влияет на экономический выбор. Совершенствование управления (в виде индивидуализма и холизма) одновременно приносит пользу и вред индивидам. Экономика и культура развитых стран не могут служить критерием для суждения об экономиках других стран и регионов.

4. Показано, что проблемно-аналитический потенциал неоинституци-онализма смыкается с коммунитаризмом. Оба направления переосмысливают категории, классификации и стереотипы мышления, укоренившиеся в социальной науке и политике. Это позволяет изучать пат-зависимость в условиях конкретного места и времени.

5. Описана структура интегрального консерватизма как предпосылки использования социальных наук для манипуляции обществом. Интегральный консерватизм отождествляет индивида с данным социально-политическим порядком, уживается с любыми религиями и идеологиями и порождает политическое отчуждение как целостность интересов, политических технологий и идеологий. Этому способствует переплетение власти и собственности. Россия связала власть с собственностью при феодализме и раньше достигла состояния, к которому страны Запада пришли в период позднего капитализма. Любая реформа в России осуществлялась по правилу: уменьшение государственного регулирования одной сферы социальной жизни сопровождалось ростом регуляции другой сферы для компенсации потерь и сохранения максимальной сферы социального контроля. Русский "либерализм, социализм и ленинизм не свободны от интегрального консерватизма.

6. Доказано, что под влиянием связи власти-собственности-идеологии в России возник специфический холизм - тип индивида, коллектива и личности. Отношение к коллективу и личности в коммунистическом дискурсе восходит к дискурсу Православной церкви: взаимный надзор и увещевание - главная пат-зависимость российско-советской истории. Главное инкрементное изменение советской культуры — обличение как выявление личности.

7. Установлено, что при анализе различий между формальными и неформальными организациями в современной России надо учитывать воспроизводство отношений силы. Государство способствует адаптации к новым условиям силовых групп и структур. Индустрия частных охранных услуг возникает при низком обоюдном доверии между сторонами договора, при отсутствии у населения авторитета права и слабости государства.

Новизна постановки проблемы и полученные результаты исследования нашли отражение в основных тезисах работы.

Положения, выносимые на защиту.

1. Институты порождают «эффект блокировки» социально-экономического развития, разрывают идеологии (социальные теории) и реальность, повышают трансформационные и трансакционные издержки. Суть дилеммы современного социального развития - дуализм государства и своекорыстие государственного аппарата. Ментальные конструкты бизнесменов, управленцев и политиков повышают трансакционные издержки и цену убеждений. Культурное наследие поддерживает технологические и институциональные аномалии. На протяжении большей части истории опыт бизнесменов и идеология политиков не производили эффективных последствий. Этот феномен выражен в эффекте пат-зависимости. Институциональная система любой экономики порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. В любом обществе существуют индивиды, организации и группы давления, которые блокируют рост производства и знания, порождают военное управление обществом, религиозный (идеологический) фанатизм. При неизменности институтов любое кратковременное своекорыстие постоянно неэффективно. Бюрократия, армия, церковь опираются на институциональную структуру, которая всегда блокирует развитие.

2. Трансакционные издержки зависят от меры справедливости социальной системы. Снижение издержек выражения взглядов (идей, идеологий) повышает роль институтов. Идеи и идеологии формируют ментальные конструкты, с помощью которых индивиды понимают мир и делают выбор. На протяжении истории люди шли на жертвы ради идеологий. Тем самым идеологии становятся источником институциональных убеждений. Теория революций -необходимый элемент анализа общества. Она позволяет установить меру революционности, эволюционности и контрреволюционности социальных институтов и организаций. Концепции времени влияют на экономику, социальный порядок, управление, политику, типы менеджеров и культурно-исторические стереотипы. Теория пат-зависимости базируется на типичном для евро-американской социологии разделении на общество и общину (формальные и неформальные отношения), которое, однако, не универсально. Если считать капитализм игрой по строгим правилам, трудно провести различие между пат-зависимостью и стремлением развитых стран навязать всему миру свою идеологию и культуру. Развитые страны наиболее идеологизированы. Связь идеологий, культур и экономик выражается в индивидуалистической и холистической модели.

3. Индивидуалистическая модель наиболее выражена в США и Англии. Она навязывает определенную идеологию и порождает множество непредвиденных следствий (идеализация точных наук; бюрократизация жизни; предпочтение экономики и права качеству товаров, творческих способностей и человеческих связей; превращение экономистов и юристов в господствующий класс; рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи; паралич культуры). США и Англия - это блокированные общества, в которых индивидуальные интересы блокируются групповыми. Перед ними стоит угроза рынка с нулевыми доходами, а опыт централизованной экономики увеличил угрозу.

4. Холистическая модель (Германия, Япония, Франция) включает следующие характеристики: господство универсализма, синтеза, коллективизма; связь индустриализма с национализмом и догоняющей модернизацией; использование геополитики для реанимации авторитарной власти, централизованной экономики и унитарной идеологии. Эта модель предлагает третий путь властно-управленческим аппаратам стран, которые хотят расстаться с коммунизмом, но не желают потерять накопленных при советской власти привилегий. Однако холизм не дает возможности установить индивидуальную ответственность за любой экономический, технологический и политический выбор. В этом случае выбор объясняется своекорыстием государственного аппарата, ведет к технологическому эпигонству и социальной мимикрии. Холизм порождает феномен нереформируемости социально-политических систем и выражается в неэффективности промышленной и экономической политики, коллаборационизме бизнесменов и менеджеров, переплетении культа вождей и власти с повстанческо-революционной культурой.

5. Коммунитаристская модель стремится преодолеть недостатки индивидуализма и холизма, базируется на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, отвергает ведущую роль экономики, фиксирует скрытую гражданскую войну между разновидностями капитализма, провозглашает приоритет культуры. Коммунитаризм отвергает концепции, которые оправдывают власть экономических, юридических, религиозных, военно-промышленных и идеологических аппаратов, соединяет позитивные свойства японской и европейской экономических культур. Коммунитаризм развивает и дополняет главные идеи институционально-эволюционной теории: сотрудничество - основная характеристика социальной жизни; государство -позитивно-негативный феномен социальной жизни. Коммунитаризм полагает манипулятивные отношения главным предметом социального анализа. Социальные фигуры - главные агенты манипулятивных отношений. Они связывают экономическую, социальную и политическую сферы. Заменяют ценность истины ценностью успеха, рациональности, эффективности и пр. Идеологема индивидуального и социального выбора маскирует тотальный произвол. В обществе постоянно сужается сфера рационального поведения и мышления индивидов. Базовые понятия демократии (гражданское общество, государство, рынок, бюрократия, права человека, оппозиция, полезность, успех, рациональность, консенсус и пр.) есть комплекс юридических и политических фикций.

6. Государственные аппараты демократических стран не выражают общих интересов и не являются ценностно-нейтральными. Главные свойства госаппаратов и учебных структур по подготовке государственных служащих и специалистов по бизнесу и менеджементу: неспособность предвидеть течение социальных процессов, дилетантизм, действие методом проб и ошибок, произвол, нелегитимность. Коммунитаризм направлен против либерализма, поскольку последний оправдывает манипуляцию электоратом с помощью демократической риторики. Демократическая риторика скрывает социополитические процессы. Либерализм разрушает социальные связи, необходимые для конституирования политической общности. Организация современной экономической, социальной и политической жизни не дает возможности сформироваться такой общности. Главный тезис коммунитаризма - для выражения общих интересов государство должно отбросить манипулятивные отношения. Однако ни в одной стране не сформировалось большинство, способное противостоять фигурам Потребителя, Терапевта, Социального Реформатора-Менеджера. Власть недемократична, если не желает формировать антипотребительское, антитерапевтическое и антименеджерское большинство.

7. Все идеологии выдвигают гипотезы об идеальном обществе, соотношении средств и целей по его достижению. Эта гипотеза объективируется в нормативно-ценностном порядке, влияющем на политическую практику и социальную науку. Для блокировки проблемы соотношения средств и целей используются социальная инженерия и наука. Идеология власти скрывает следующие факты социальной жизни: отношение власти и граждан всегда опирается на насилие и манипуляцию; власть всегда заинтересована в предельном подчинении общества; деление людей на властвующих и подвластных вечно, а общность их интересов — явление случайное; поэтому любая власть легитимна и нелегитимна одновременно. Перечисленные феномены воплощаются в комплексе власть-собственность— идеология — непредвиденном следствии отождествления единичных, групповых и общих интересов с историческими и политическими формами их институционализации.

8. Социальная история России позволяет уточнить теорию институтов. Политическая конкуренция в России стала предпосылкой скачка в развитии власти. Власть в России несколько раз оказывалась перед выбором: быть свергнутой или усилить угнетение? - и всегда шла по второму пути. В России создан первый в Европе двойной класс помещиков-дворян, который соединил политическую и экономическую власть и сформировал госаппарат - наиболее важный элемент политического отчуждения. Власть создавала квазисобственность и классы по своему произволу. В России сформировалась специфическая система собственности: собственник мог поступать с землей и людьми по своему произволу, но в любом случае был обязан служить государству. Государство скрывалось за произволом собственника и одновременно выступало мнимым покровителем интересов общества. В результате государственный патернализм приобрел ранг политико-экономической традиции. Российское государство - главный фактор трансляции отношений власти-собственности. Социальное развитие России определялось борьбой политических классов, обладающих или претендующих на монополию власти-собственности. Идеальный тип русского капитализма включает следующие элементы: переплетение власти с собственностью; падение эффективности производства по мере участия в нем государства; специфическая конкуренция - замена принципа заработка на основе деятельности другого человека принципом господства над этой деятельностью; властитель-эксплуататор получает деньги за принятие экономических решений, выгодных для обычных эксплуататоров.

9. Связь власти с собственностью и идеологией повлияла на революционный процесс в России. Дореволюционная институциональная матрица предвосхитила социализм в России. Российская революция - это перенос в новые условия правил деятельности военно-промышленного комплекса. Общий интерес традиционной власти - принудить к зависимости как можно больше людей, демонстрировать свое социальное присутствие, силу и формальные действия в обратной пропорции от содержательного действия. В этом Россия не отличалась от других стран. Но на общий интерес накладывался особый интерес русской власти - одновременное господство над производителями и потребителями. В ходе революции властители-собственники научились комбинировать насилие, голод, властно-бюрократические, либерально-буржуазные и социалистические элементы ради манипуляции и рационализации одновременного контроля политики и экономики.

10. Идеальный тип власти-собственности включает следующие свойства; потеря индивидами и группами независимых от государства источников существования; отсутствие у власти-собственности нужды в поддержке со стороны подданных, поскольку это наносит ей вред; власть-собственность составляет единственное основание своей физической, экономической и духовной власти; подданные поддерживают власть-собственность, поскольку передают ей свой произвол; явное и скрытое презрение ко всем, кто не входит в структуру власти-собственности; главный интерес власти—собственности — подчинение максимального числа людей в сфере экономики, политики и культуры. Эта система сложилась до русских революций 1917 г., поэтому модернизация СССР была связана с усилением экономического, политического и идеологического отчуждения.

11. Российско-советский холизм базируется на органической связи православного и большевистского отношения к индивиду, коллективу и личности. Главные пункты сходства православного и коммунистического дискурса - воспитание, увещевание, исключение. Главные отличия православного и коммунистического дискурса состоят в следующем: сознательность (совесть) объединяет протестантов и большевиков; в основе индивидуальной души на Западе лежала исповедь, а в основе индивидуальной души в России - покаяние; православно-коммунистическая коллективность закрепила практику горизонтального (а не вертикального, как на Западе) надзора; тирания власти в СССР опосредовалась коллективом; неформальные нормы массового поведения в СССР - это добровольный взаимный надзор.

12. Связь Православной церкви и большевистской партии породила специфическую пат-зависимость, в состав которой входят: дискурсы чисток, трактовки медицинских проблем индивидуального тела, критики и самокритики, слияния чистки сверху и самокритики снизу, констелляция чистки, самокритики и коллектива как предпосылка террора, диалектика (в виде «линии партии»), ударничество. Советский индивидуализм возник в правящей партии как реакция на криминализацию общих практик поведения.

Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения людей. Отсюда вытекает ряд непредвиденных следствий советской системы: становление массового лицемерия; культивирование публичной лояльности принятому образу жизни взамен действительной сознательности; покорное участие в ритуалах системы, подавляющей политические свободы, давало все больше социальных свобод, гарантирующих потребление и преуспевание взамен свободы совести; преобразование подвластных партийно-хозяйственному активу предприятий в частную лавочку.

13. В СССР сложилось иное соотношение формальных и неформальных правил, нежели полагает Д. Норт. Неформальные правила и коллективы создавались не ради соблюдения договора и достижения духовных ценностей (честь и справедливость), а для противостояния администрации. Эти группы культивировали советские механизмы интеграции и были поглощены циничной борьбой за увеличение материального достатка и социальное признание. Советская система дара состоит в отбрасывании истины и тотальной социальной лжи. Политическая рутина на закате советской власти базировалась на логике церковного суда и привела к становлению неформальных практик обличения как аналога официальных мероприятий. В целом альтернатива «коллективистской России» и «индивидуалистического Запада» не подтверждается современными исследованиями.

14. Суть неформальных отношений собственности в России - отношения между владельцами средств насилия. Владельцы средств насилия используют физическое устрашение и персонифицированные неформальные связи для создания искусственного спроса при решении трансакционных проблем. Из-за этого правовые и неправовые методы решения имущественных и иных споров переплетаются. Вслед за государственными, частные силовые структуры действуют так, чтобы извлекать выгоду при любых условиях. Силовые структуры преобразуют термины уголовного языка для маскировки собственной реальной практики. Уголовные группы повышают ценность информационных ресурсов государственных силовых ведомств. Те и другие с помощью насилия и манипуляции повышают косвенное управление социальными событиями, группами и обществом.

15. В современной России частные и государственные охранные предприятия, органы правопорядка и госбезопасности используют силовые и информационные ресурсы для предоставления коммерческих услуг. Отсюда вытекает дилемма: если частные и государственные силовые структуры определяют и контролируют права собственности, они не могут выработать эффективную экономическую политику; если государственные служащие имеют доступ к силовым и информационным ресурсам, они всегда извлекают доход от распоряжения этими ресурсами как частные лица. Приватизация силовых ведомств и преобразование их в агентов экономического рынка -важнейшее непредвиденное следствие политических реформ. Вместо невидимой руки рынка идет рост неформальных и формальных силовых структур. Поведение государственных служащих при переходе к рынку отличается массовым оппортунизмом, ведет к структурному разрушению государства и выражается в росте военного, правоохранительного и административного аппарата. Использование силовых и административных ресурсов по усмотрению отдельных фракций госаппарата - проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к тому, что специалисты в сфере социальных наук и СМИ используются для закрепления сложившихся тенденций.

Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы определяется тем, что на ее основе возможна разработка ряда программ:

- курсов и спецкурсов по отдельным разделам социальных, экономических, политических и исторических наук;

- институциональных изменений структур принятия решений в экономике, политике и идеологической сфере общества;

- принятия решений в сфере политики в области естественных и социальных наук;

- сужения юридической, психологической и политической сфер пат-зависимости;

- анализа деятельности политических партий, исполнительной, законодательной и судебной власти России с учетом сформулированных выводов.

В целом, теория пат-зависимости позволяет определять эпистемологический статус различных когнитивных практик в социогуманитарном познании. Когнитивный потенциал этой теории дает возможность осуществлять эффективный методологический выбор при решении определенного класса исследовательских задач. Конкретные проблемы теории пат-зависимости содержат методологические установки, позволяющие эффективно изучать сложные социально-политические процессы.

Результаты диссертационного исследования нашли практическое применение при разработке научных и учебных проектов, посвященных исследованию отдельных аспектов структурных социально-политических и экономических трансформаций в современной России.

Апробация работы. Основные положения и выводы, полученные в ходе диссертационного исследования, докладывались и обсуждались на III Философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге III тысячелетия», II Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2007 г.), IX Международной научно-практической конференции «Развитие прикладных исследований в праве и экономике на основе институциональной теории» (Брест, 2008 г.), Международной научно-практической конференции «Проблемы экономики, организации и управления предприятиями, отраслями, комплексами в разных сферах народного хозяйства» (Новочеркасск, 2008 г.), межрегиональной научно-практической конференции «Проблемы воспитания толерантности и профилактика экстремизма в молодежной среде» (Ростов-на-Дону, 2008 г.), межрегиональной научной конференции «Неделя науки» (Ростов-на-Дону, 2008 г.),

Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы правоприменительной и правоохранительной деятельности в современных условиях» (Новочеркасск, 2008 г.), научно-теоретической конференции «Девятые всероссийские научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2008 г.), III Всероссийской научной читательской конференции «Актуальные социально-политические и правовые проблемы развития российского общества» (Краснодар, 2008 г.). Содержание диссертации отражено в 35 научных публикациях, включая 1 монографию, 6 брошюр, 8 научных статей, опубликованных во всероссийских научных журналах, входящих в перечень ВАК Министерства образования и науки Российской Федерации. Общий объем публикаций составляет 32 п.л.

Структура работы. Работа состоит из введения, семи глав, включающих двадцать один параграф, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Социальная философия», Сусименко, Елена Владимировна

Заключение

Итак, главный предмет институционально-эволюционной теории («интегрального социального анализа» в терминологии Д. Норта) — дивергенция и аномалии социально-экономического развития. Для обнаружения дивергенции и аномалий требуется критика всех видов отождествления собственности с отношениями людей. К числу таких видов относятся концепции пользы, своекорыстия, экономического человека, конкуренции, игр, рационального выбора, социобиологии, этатизма и интересов. Институты важнее интересов, своекорыстия и конкуренции, поскольку ограничивают набор альтернатив, тормозят экономическую активность, порождают «эффект блокировки» социально-экономического развития, разрывают идеологии (социальные теории) и реальность. Все общества и все социальные иерархии и институты повышают трансформационные и трансакционные издержки. Проблема состоит в выявлении трансакционных издержек, порождаемых экономическими, социальными и политическими институтами hie et nuns.

Конфликт богатства с другими ценностями выражается в добровольных кодексах поведения (представления о чести и справедливости), видах обмена (персонифицированного, неперсонифицированного, контролируемого государством) и формах правления (авторитарного, бюрократического, парламентарного). Все указанные кодексы, виды и формы имеют достоинства и недостатки. Государство - главный источник аномалий, трансакционных издержек, неэффективности экономики и институтов. В экономике эффективные рынки встречаются редко, а в политике - никогда.

Суть дилеммы современного социального развития - дуализм государства и своекорыстие государственного аппарата. Переработка информации бизнесменами, управленцами и политиками обусловлена ментальными конструктами, повышающими трансакционные издержки и цену убеждений. Поэтому демократия не является критерием эффективности экономических и политических институтов.

При анализе экономического и институционального развития надо учитывать культурное наследие — механизмы самоподцержки технологических и институциональных аномалий. На протяжении большей части истории опыт бизнесменов и идеология политиков не соединялись для производства эффективных последствий. Этот разрыв выражен в эффекте пат-зависимости. Она сужает набор альтернатив, связывает принятые в разное время решения и порождает их неопределенность и непредсказуемость. Политические решения и политический рынок закрепляют пат-зависимость.

Институциональная система любой экономики порождает продуктивные и контрпродуктивные стимулы. В любом обществе существуют индивиды, организации и группы давления, которые в своих интересах блокируют рост производства и знания, порождают военное управление обществом, ' религиозный (идеологический) фанатизм. Поэтому деятельность политиков и бизнесменов ведет к непредвиденным следствиям. При неизменности институтов любое кратковременное своекорыстие постоянно неэффективно. В этом случае даже адаптация институтов блокирует конвергенцию. Политическая, экономическая, военная и религиозная организации опираются на институциональную структуру, которая всегда блокирует развитие. Если бюрократия, церковь и армия - выгодные занятия и главные направления государственных расходов, они разрушают стимулы продуктивной деятельности.

Трансакционные издержки зависят от меры справедливости социальной системы. Даже в развитых экономиках одни институты тормозят, другие поощряют производительность. Снижение издержек выражения взглядов (идей, идеологий) повышает роль институтов. Идеи и идеологии формируют ментальные конструкты, с помощью которых индивиды понимают мир и делают выбор. На протяжении всей истории люди шли на жертвы ради идеологий. Чем больше жертвенность, тем более идеологии становятся источником институциональных убеждений. Поэтому теория революций — необходимый элемент анализа общества в любой пространственно-временной определенности. Она позволяет анализировать меру революционности, эволюционности и контрреволюционности всех социальных институтов и организаций.

В настоящее время в мире существуют все примитивные формы экономики и политики. Поэтому надо учитывать все внутренние конфликты всех экономических и политических организаций. Посредничество общих идеологий не меняет дивергенцию. Даже в развитых странах последствия изменений остаются неопределенными. Поэтому не существует никаких объективных причин и «исторической неизбежности» перехода от простых форм обмена и организации к сложным.

Экспериментирующее общество включает правила устранения проигравших политических организаций (партий, движений, государств). Но политика всегда поддерживает влиятельные группы сегодняшнего дня. Теория институтов противостоит теориям интересов, классической экономики и социального выбора, поскольку они отражают интересы групп влияния.

Социологические исследования экономических культур развитых стран позволяют уточнить теорию Д. Норта. Стратегии достижения богатства и поведение индивидов базируются на конфликте ценностей. Конфликт -основа культуры и влияет на экономический выбор. При этом совершенствование управления одновременно приносит и пользу и вред индивидам. Международные корпорации и дипломатические ведомства государств способствуют укоренению национальных стереотипов. Поэтому международная торговля стала эквивалентом войны. Экономика и культура развитых стран не могут служить критерием для суждения об экономиках других стран и регионов.

В культурах существуют разные концепции времени. Они влияют на экономику, социальный порядок, управление, политику, типы менеджеров и культурно-исторические стереотипы. Отношение к знанию переплетено с представлением о будущем времени и выражается в разных стратегиях достижения целей. Приоритет права в культуре увеличивает объем принудительного соблюдения договоров. Типичное для евро-американской социологии разделение на общество и общину (формальные и неформальные отношения) не является универсальным.

Если считать капитализм игрой по строгим правилам, трудно провести различие между пат-зависимостью и стремлением развитых стран навязать всему миру свою идеологию и культуру. Развитые страны наиболее идеологизированы, а их культура влияет на экономику. То же самое относится к странам-претендентам на региональное лидерство. Связь идеологий, культур и экономик выражается в индивидуалистической и холистической модели.

Индивидуалистическая модель наиболее выражена в США и Англии, воплощена в идее универсализма и стратегии максимальной прибыли. Универсальные идеи, законы, правила навязывают определенную идеологию и порождают множество непредвиденных следствий. К ним относятся: идеализация точных наук; применение их результатов в промышленности и культуре; всеобщая бюрократизация жизни; предпочтение экономики и права качеству товаров, творческих способностей и человеческих связей; превращение экономистов и юристов в господствующий класс, который понимает сотрудничество как технику выполнения указаний; рост преступности, социальной, управленческой и политической лжи; паралич культуры.

Стратегия максимальной прибыли обостряет социальные проблемы. Современные консультативно-экспертные службы — следствие американского мифа «всепобеждающего индивида». Самая развитая капиталистическая страна в конце XX в. стала наиболее бюрократической.

Договор не является универсальным критерием отношений. Индивидуализм скомпрометировал идею союза людей, поскольку большинство союзов угнетают индивидов. США и Англия — это блокированные общества, в которых индивидуальные интересы блокируются групповыми. Перед ними стоит угроза рынка с нулевыми доходами, а опыт централизованной экономики увеличил угрозу.

Холистическая модель характерна для Германии, Японии, Франции. Она включает следующие характеристики: господство универсализма, синтеза, коллективизма; связь индустриализма с национализмом и догоняющей модернизацией; использование геополитики для реанимации авторитарной власти, централизованной экономики и унитарной идеологии. Эта модель предлагает третий путь властно-управленческим аппаратам стран, которые хотят расстаться с коммунизмом, но не желают потерять накопленных при советской власти привилегий. Однако холизм не дает возможности установить индивидуальную ответственность за любой экономический, технологический и политический выбор. В этом случае выбор объясняется своекорыстием государственного аппарата, ведет к технологическому эпигонству и социальной мимикрии. Она выражается в двойственном отношении к деньгам, акценте на специфику национальной души, господстве социальной апологетики, отсутствии культуры инноваций, культивировании антиинтеллектуализма.

Если история страны переполнена восстаниями и революциями, возникает иерархизированная и неэгалитарная демократия. Госаппарат таких стран сохраняет старые и строит новые баррикады между классами и группами. Постоянные конфликты социальных групп и балансирование на грани социального взрыва становятся нормой политической жизни. Холизм порождает феномен нереформируемости социально-политических систем и выражается в конфликте инструментального и социополитического образа организационно-управленческих структур, неэффективности промышленной и экономической политики, коллаборационизме бизнесменов и менеджеров.

Культ вождей, власти и повстанческо-революционная культура переплетены, а понятие рациональности скрывает все перечисленные свойства.

Коммунитаристская модель стремится преодолеть недостатки индивидуализма и холизма. Она базируется на различии между этатизмом и ценностно-ориентированным обществом, отвергает ведущую роль экономики, фиксирует конфликты и скрытую гражданскую войну между разновидностями капитализма, провозглашает приоритет культуры. В настоящее время развитые страны раскололись по отношению к острым социальным проблемам (иммиграция рабочей силы, причины бедности, расходы на социальную сферу, диспропорция зарплаты, специфика налоговых систем, рост числа законов, соотношение банковских и биржевых инвестиций, отношение между капиталом и персоналом акционерных обществ, роль предприятий в образовании рабочих, роль страхования).

Коммунитаризм обосновывает социальную и политическую децентрализацию. Отвергает все либеральные, коллективистские и этатистские концепции, поскольку они до сих пор оправдывали власть экономических, юридических, религиозных, военно-промышленных и идеологических аппаратов. Проблема выбора путей социального развития в XXI в. должна ставиться и решаться независимо от конфликта капитализма с коммунизмом. Коммунитаризм стремится соединить позитивные свойства японской (круговое мышление, создание наукоемких предприятий, высокий коэффициент участия на рынке, формы корпорации, кооперативные технологии) и европейской (всеобщая секуляризация, толерантность, трудовая этика, деполитизация и децентрализация экономики и социальной жизни, отрицательное отношение к любым иерархиям и властно-управленческим структурам, дискуссии и критика как норма социальной жизни, отрицание рыночной ориентации науки, превращение идейной дифференциации населения в основание политической системы для повышения стойкости убеждений, преодоление дифференциации на правых и левых) экономических культур.

Коммунитаризм развивает и дополняет главные идеи институционально-эволюционной теории: сотрудничество — основная характеристика социальной жизни; государство - позитивно-негативный феномен социальной жизни. Коммунитаризм делает акцент на культурно-символические феномены и вычленяет сферу манипулятивных отношений как главный предмет социального анализа. Научные и властно-политические критерии неразличимы во всей структуре академических дискуссий и политических дебатов. В социальной и политической жизни господствует произвол, а не рациональность. Ролевая концепция общества ложна, поскольку полагает манипуляцию правилом социальной жизни. Социальные фигуры — главные агенты манипулятивных отношений. Они связывают экономическую, социальную и политическую сферу. Стремятся ликвидировать различие между манипулятивными и неманипулятивными отношениями. Заменяют ценность истины ценностью успеха, эффективности и пр.

Демократическая личность служит любым властно-политическим структурам, если только они не нарушают потребительское, менеджерское и терапевтическое отношение к действительности. Идеологема индивидуального и социального выбора маскирует тотальный произвол. В обществе постоянно сужается сфера рационального и последовательного поведения и мышления индивидов. Маргинальность - универсальная характеристика общества, а не отдельных социальных групп. Базовые понятия демократии («гражданское общество», «государство», «рынок», «бюрократия», «права человека», «оппозиция», «полезность», «успех», «рациональность», «консенсус» и др.) есть комплекс юридических и политических фикций. Если они используются в академических дискуссиях и политических дебатах, те и другие становятся бессмысленными.

Государственные аппараты демократических стран предельно ангажированы, не выражают общих интересов и не являются ценностно-нейтральными. Неспособность предвидеть течение социальных процессов, дилетантизм, метод проб и ошибок, произвол, нелегитимность - главные свойства госаппаратов и учебных структур по подготовке государственных служащих и специалистов по бизнесу и менеджементу в корпорациях. Эти свойства усиливаются, если для обоснования властно-управленческих решений привлекаются ученые в качестве советников и экспертов.

Коммунитаризм направлен против классического и современного либерализма. Современный либерализм — политическая идеология элит, контролирующих партийные механизмы политических театров и СМИ. В большинстве стран Западной Европы и США эти элиты играют ключевую роль в подготовке политических решений. Они манипулируют электоратом с помощью демократической риторики. Однако без капитала или поддержки со стороны финансовых элит невозможно выйти на политическую сцену. В результате абсолютное большинство индивидов исключено из участия в принятии политических решений, которые как раз касаются данного большинства. Стало быть, демократическая риторика скрывает реальные социополитические процессы, включая тотальную манипуляцию.

Наконец, либерализм разрушает социальные связи, необходимые для конституирования политической общности. Политическая общность - это совместное стремление к такому благу, которое не может быть лишь суммой индивидуальных благ. Однако организация современной экономической, социальной и политической жизни не дает возможности сформироваться такой общности. Следовательно, человеческие индивиды все более лишаются субъективности и суверенности.

Главный тезис коммунитаризма - для выражения общих интересов государство должно отбросить манипулятивные отношения. Однако ни в одной стране пока не сформировалось большинства, способного противостоять фигурам Потребителя, Терапевта, Социального Реформатора-Менеджера. Если власть пренебрегает формированием антипотребительского, антитерапевтического и антименеджерского большинства, она недемократична.

Таким образом, проблемно-аналитический потенциал коммунитаризма смыкается с институционально-эволюционной теорией. Оба направления отбрасывают или переосмысливают общепринятые категории, классификации и стереотипы мышления, укоренившиеся в социальной науке и политике. Это позволяет изучать пат-зависимость в условиях данного места и времени.

Однако применение институционально-эволюционной теории и коммунитаризма для анализа прошлого и настоящего России только начинается. Разработка проблемы зависимости экономики от институтов и ценностей и введение антропологии в социальные науки показала, что ценности затрудняют строгое разграничение теории и мифа. Все социогуманитарное знание и вытекающие из него проекты переустройства общества базируются на опережении аксиологических актов над познавательными. В науке нет удовлетворительного синтеза концепций рациональности, философии науки и философии языка. Поэтому познание социополитического мира базируется на логическом круге (продуцируя парадоксы политического бытия) или на утверждении о собственной достоверности (продуцируя догмы). Значит, ни одна идеология не может считаться общеобязательной.

Культ государства и социального порядка привносят в научный анализ апологетику. Концепции интереса, выбора, власти как волевого отношения, общества как организма способствуют выработке интегрального консерватизма и использованию социальных наук в процессах манипуляции обществом. Интегральный консерватизм отождествляет индивида с наличным социально-политическим порядком, уживается с любыми религиями и идеологиями (поскольку они рассматривают человека как продукт действия трансцендентных сил или внешних обстоятельств) и порождает политическое отчуждение как целостность интересов, политических технологий и идеологий. Любое государство есть пересечение политического и гражданского отчуждения с мерой гражданского сопротивления.

Все идеологии выдвигают гипотезы об идеальном обществе и соотношении средств и целей по его достижению. Эта гипотеза объективируется в нормативно-ценностном порядке, влияющем на политическую практику и социальную науку. Для блокировки проблемы соотношения средств и целей используются социальная инженерия и наука.

Идеология власти скрывает следующие факты социальной жизни: отношение власти и граждан всегда опирается на насилие и манипуляцию; власть всегда заинтересована в предельном подчинении общества; деление людей на властвующих и подвластных вечно, а общность их интересов — явление случайное; поэтому любая власть легитимна и нелегитимна, одновременно. Все перечисленные феномены воплощаются в комплексе власть-собственность-идеология. Этот комплекс есть следствие отождествления единичных, групповых и общих интересов с историческими и политическими формами их институционализации. Социальные и политические институты преобразуют интересы в формальные действия и,, ликвидируют возможность теоретического и практического решения проблем политического и гражданского отчуждения.

Перечисленные выводы позволяют описать социальную историю России как процесс аккумуляции господства и уточнить теории интересов и институтов. Политическая конкуренция в России благоприятствовала отбору лиц с низкими моральными качествами и стала предпосылкой скачка в развитии власти. Для расширения автохтонной власти использовалась чужая военная сила. Поэтому интересы власти стали параллельны интересам ее врагов. Власть в России несколько раз оказывалась перед выбором: быть свергнутой или усилить угнетение и всегда шла по второму пути.

В России был создан первый в Европе двойной класс помещиков-дворян, который соединил политическую и экономическую власть и сформировал госаппарат - наиболее важный элемент политического отчуждения. Власть создавала квазисобственность (которую любой мог потерять в любой момент) и классы по своему произволу. Предпосылкой становления гражданского общества в России были восстания, революции, гражданские войны, а не право.

В России сформировалась специфическая система собственности: собственник мог поступать с землей и людьми по своему произволу, но в любом случае был обязан служить государству. Государство скрывалось за произволом собственника и одновременно выступало мнимым покровителем интересов общества. В результате государственный патернализм приобрел ранг политико-экономической традиции. Российское государство - главный фактор трансляции отношений власти-собственности. Оно свело основной механизм социального развития к распределению экономических благ. Социальное развитие России определялось борьбой политических классов, обладающих или претендующих на монополию власти-собственности. Аппарат государства всегда нарушал общую модель развития, поскольку подчинялся правилам развития политической системы.

Государство-собственник - больший эксплуататор, нежели обычная государственная власть. В государственном секторе рост производительности труда исключен или способствует укреплению власти-собственности. Госаппарат России никогда адекватно не отражал общие интересы населения и интересы производителей и собственников, а реализовывал свои интересы, придавая им ранг государственных. Любая реформа в России осуществлялась по следующему правилу: уменьшение государственного регулирования одной сферы социальной жизни сопровождалось ростом регуляции другой сферы для компенсации потерь и сохранения максимальной сферы контроля над социальной жизнью. Россия связала власть с собственностью уже при феодализме и потому раньше достигла состояния, к которому страны Запада пришли лишь в период позднего капитализма.

Главный интерес русской власти на протяжении столетий - колонизация крестьян и огосударствление жителей городов. Идеальный тип русского капитализма состоит из следующих элементов: переплетение власти с собственностью; падение общей и конкретной эффективности производства по мере участия в нем государства; специфический механизм экономической конкуренции — замена принципа заработка на основе деятельности другого человека принципом господства над этой деятельностью; властитель-эксплуататор получает деньги за принятие экономических решений, выгодных для обычных эксплуататоров; капиталисты в России всегда стояли перед выбором — чем больше они стремились сохранить накопленный капитал и чем меньше тратить на взятки, тем более высокое политическое положение должны были занимать (входить в структуры власти, светские круги); любой выбор снижал производительные и профессиональные способности бизнесмена; пораженная структурами власти экономика обычно проигрывает экономике, диктующей власти свои правила.

Эти свойства идеального типа русского капитализма позволяют скорректировать теорию революций Д. Норта. Связь власти с собственностью и идеологией повлияла на революционный процесс в России. Эту связь транслировали русские либералы, социалисты и большевики. В России уже до Первой мировой войны существовали две бюрократии - царская и буржуазная. В период войны они начали сближаться, поскольку обе связывали власть с собственностью. Поэтому поражение России в первой мировой войне обусловлено не отсталостью, а опережением других стран в соединении власти с собственностью. Для полного симбиоза властителей с собственниками надо было устранить чисто авторитарный (руководствующийся властными мотивами) и чисто капиталистический (руководствующийся экономическими интересами) слои. Такова социальная причина российских революций. Дореволюционная институциональная матрица предвосхитила социализм в России. Российская революция - это перенос в новые условия правил деятельности военно-промышленного комплекса. Россия/СССР обладают уникальным опытом слабости системы власти, кажущейся всесильной.

Общий интерес традиционной власти — принудить к зависимости как можно больше людей, демонстрировать свое социальное присутствие и силу, расширять формальные действия в обратной пропорции от содержательного действия. В этом Россия не отличалась от других стран. Но на общий интерес накладывался специфический интерес русской власти — одновременное господство над производителями и потребителями. Русский либерализм всегда делал ставку на власть, не предлагая никакой строгой идеологии и программы. Под прикрытием патриотизма русская буржуазия подчинила бюрократическому комплексу существующие и создавала новые организационные структуры. В ходе революции властители-собственники обрели опыт комбинации насилия, голода, властно-бюрократических, либерально-буржуазных и социалистических элементов ради манипуляции. Толкование социализма оказалось связано с обоснованием и рационализацией одновременного контроля политики и экономики.

Русский либерализм, социализм и ленинизм не свободны от культа государства и связанных с ним противоречий консервативного мышления. При этом отношение государства и общества рассматривается через призму порядка как главной ценности. Это означает одобрение связи власти и собственности как «естественного», «необходимого», «объективного», «единственно возможного» факта и тенденции русской жизни.

Индивидуалистическая и холистическая модели позволяют описать идеальные типы власти и власти-собственности. Идеальный тип власти отличается следующими свойствами: власть частично поддерживает граждан, если даже они не являются ее источником; собственники располагают независимым от власти источником социальной силы; производители материальных и духовных ценностей с помощью права имеют минимальную защиту от власти для реализации своих интересов; поскольку граждане экономически независимы от власти, она вынуждена заботиться о том, чтобы они ее поддерживали хотя бы пассивно.

Идеальный тип власти-собственности включает следующие свойства: потеря индивидами и группами независимых от государства источников существования; власть-собственность не нуждается в поддержке со стороны подданных, поскольку это наносит ей вред; самотождественность - власть-собственность составляют единственное основание своей физической, экономической и духовной власти; подданные поддерживают власть-собственность, поскольку передают ей свой произвол (волю); явное и скрытое презрение ко всем, кто не входит в структуру власти-собственности; главный интерес власти-собственности — поставить в зависимость максимальное число людей в сфере экономики, политики и культуры.

Эта система сложилась до русских революций 1917 г., поэтому модернизация СССР была связана с усилением экономического, политического и идеологического отчуждения.

Под влиянием связи власти-собственности-идеологии в России/СССР возник специфический холизм - тип индивида, коллектива и личности. Православное и большевистское отношение к личности и коллективу органически связаны. Коммунистический дискурс восходит к дискурсу Русской Православной церкви о предназначении церковных судов, которые использовали процедуры обличения, увещания и отлучения. Главные пункты сходства православного и коммунистического дискурса - воспитание, увещевание и исключение. Большевики реализовали православный проект социального устройства. Основанием советской атеистической цивилизации был монастырь.

Главные отличия православного и коммунистического дискурса состоят в следующем: сознательность (совесть) объединяет протестантов и большевиков; в основе индивидуальной души на Западе лежала исповедь, а в основе индивидуальной души в России — покаяние; православно-коммунистическая коллективность закрепила практику горизонтального (а не вертикального, как на Западе) надзора; тирания власти в СССР опосредовалась коллективом; неформальные нормы массового поведения в СССР - это добровольный взаимный надзор.

Связь Православной церкви и большевистской партии породила специфическую пат-зависимость, в состав которой входят: дискурсы чисток, специфической трактовки медицинских проблем индивидуального тела, критики и самокритики (разновидность монашеской практики самобичевания), слияния чистки сверху и самокритики снизу, констелляция чистки, самокритики и коллектива как предпосылка террора, диалектика (в виде «линии партии»), ударничество. Советский индивидуализм возник в правящей партии как реакция на криминализацию общих практик поведения. Главная цель российско-советской индивидуализации - поиск скрытых мотивов поведения людей.

В обмен на согласие государства казнить еретиков Русская Православная церковь отказалась от права противостоять власти. Этим объясняется связь христианского обличения, социальной шизофрении и советской личности. В советское время это выразилось в институтах работы над собой и принципе соединения доктрины с жизнью как аналога религиозно-догматического образования. Взаимный надзор и увещевание - главная пат-зависимость российско-советской истории. Главное инкрементное изменение советской культуры - обличение как выявление личности.

Отсюда вытекает ряд непредвиденных следствий советской системы: переплетение православных корней работы над собой с партийным самовоспитанием привело к становлению массового лицемерия; взамен действительной сознательности культивировалась публичная лояльность принятому образу жизни; покорное участие в ритуалах системы, подавляющей политические свободы, давало все больше социальных свобод, гарантирующих потребление и преуспевание взамен свободы совести; преобразование подвластных партийно-хозяйственному активу предприятий в частную лавочку.

В СССР сложилось иное соотношение формальных и неформальных правил, нежели полагает Д. Норт. Неформальные правила и коллективы создавались не ради достижения духовных ценностей (типа чести и справедливости), а для противостояния администрации и охватывали пенитенциарную систему, армию и диффузные группы. Эти группы культивировали советские механизмы интеграции и были поглощены циничной борьбой за увеличение материального достатка и социальное признание. Советская система дара состоит в отбрасывании истины и тотальной социальной лжи. Политическая рутина на закате советской власти базировалась на логике церковного суда и привела к становлению неформальных практик обличения (празднование дней рождения) как аналога официальных мероприятий (типа юбилеев). Советские коллективы, эволюционировали в мафиозно-гангстерские группы, а новая культура (комплекс инкрементных изменений) базировалась на традициях православия, а не революции. В целом, альтернатива «коллективистской' России» и «индивидуалистического Запада» не подтверждается современными исследованиями.

При анализе различий между формальными и неформальными организациями в условиях современной России надо учитывать способы воспроизводства отношений силы. Государство способствует адаптации к новым условиям групп и структур, культивирующих применение силы. Поэтому при анализе генезиса и эволюции индустрии частных охранных услуг непродуктивны концепции постсоветского пространства как организованной преступности, девиантного поведения, аномии и наследия прошлого. Индустрия частных охранных услуг возникает при низком обоюдном доверии между сторонами договора, а также при отсутствии у населения авторитета права и слабости государства.

В современной России частные и государственные охранные предприятия, органы правопорядка и госбезопасности используют силовые и информационные ресурсы для предоставления коммерческих услуг. Отсюда вытекает дилемма: если частные и государственные силовые структуры определяют и контролируют права собственности, они не могут выработать эффективную экономическую политику; если государственные служащие имеют доступ к силовым и информационным ресурсам, они всегда извлекают доход от распоряжения этими ресурсами как частные лица. Те и другие силовые структуры мыслят в терминах территории, сфер влияния и границ.

Суть неформальных отношений собственности в России - отношения между владельцами средств насилия. Предприниматели попадают под их контроль и не могут от него добровольно освободиться. Владельцы средств насилия используют физическое устрашение и психическое давление для создания искусственного спроса при решении трансакционных проблем. Господствуют персонифицированные неформальные связи. Из-за этого, правовые и неправовые методы решения имущественных и иных споров переплетаются. Вслед за государственными частные силовые структуры действуют так, чтобы извлекать выгоду при любых условиях.

Язык преступных групп переплетается с языком политики и дипломатии, когда речевые действия управляют трансакциями, т.е. обменом материальных благ. Силовые структуры путем преобразования терминов уголовного языка скрывают собственную реальную практику. Уголовные группы повышают ценность информационных ресурсов государственных силовых ведомств. Те и другие с помощью насилия и манипуляции повышают косвенное управление социальными событиями, группами и обществом.

Государственная статистика России подверстана под интересы вершины власти, поскольку нет статистики о географии, доходах и оборотах охранного бизнеса. Приобрела популярность старая идея хозяина (а не предпринимателя), из-за чего порядок, стабильность и экономический рост предпочитаются соблюдению моральных норм. В России развивается конфликт между рационально-экономическим и правовым подходами к решению экономических и социальных проблем. Этому способствует союз уголовных групп с местной властью. Приватизация силовых ведомств и преобразование их в агентов экономического рынка — важнейшее непредвиденное следствие политических реформ. Силовые ведомства имеют надежные источники внебюджетного финансирования и роста независимости от центральной власти.

Принятые ради интересов силовых структур законы тоже породили ряд непредвиденных последствий. Вместо невидимой руки рынка идет рост неформальных и формальных силовых структур, которые используют все методы для увеличения позитивного имиджа. Юридические, технологические и экономические стратегии поведения силовых структур зависят от поведения государства как ключевого участника социальной и политической игры. Поведение государственных служащих при переходе к рынку отличается массовым оппортунизмом, ведет к приватизации и структурному разрушению государства. Это выражается в росте военного, правоохранительного и административного аппарата. Периодическое выполнение служащими своих должностных обязанностей прикрывает их частные интересы.

Генезис и эволюция частных силовых структур - свидетельство структурного распада государства. Приоритет центра над региональной властью в сборе и распределении налогов воспроизводит практику персонифицированных переговоров с позиции силы. Идея укрепления государства отражает закрепление силовых (а не экономических) отношений между силовыми структурами и экономическими субъектами. Государство не смогло отделиться от заинтересованных групп. Использование силовых и административных ресурсов по усмотрению отдельных фракций госаппарата — проявление слабости государства. Действия силовых предпринимателей привели к тому, что специалисты в сфере права, экономики, общественного мнения и СМИ используются для закрепления сложившихся тенденций. Ни один тип политического мышления и практики в современной России не ставит задачу разрыва связи власти-собственности как центральную теоретическую и практическую проблему социальных трансформаций.

Список литературы диссертационного исследования доктор философских наук Сусименко, Елена Владимировна, 2008 год

1. Александрова Т.П. Альтернативы экономического поведения чиновников в переходной экономике. Екатеринбург, 2000.

2. Алексеев В.В., Алексеева Е.В. Распад СССР в контексте модернизации и имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5.

3. Алчиан А. Затраты и выпуски. (Перевод А.К. Емельянова) // Теория фирмы /Под ред. В.М. Гальперина. Спб., 1995.

4. Алъбер М. Капитализм против капитализма. СПб.: Экономическая школа, 1998.

5. Асланов JJ.A. Культура и власть. Философские заметки. Кн. 1. М.: Теис, 2001.

6. Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине. М.: Наука, 1987.

7. Аузон А., Крючкова П. Административные барьеры в экономике // Вопросы экономики, 2001. № 5.

8. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Т. 1,2.

9. Балабанова Е.С. Социально-экономическая зависимость: теория, история, современность. Нижний Новгород: Издательство Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2004.

10. Балацкий Е. «Нераспознанный бум» в динамике иностранных инвестиций в России // Международные процессы. 2005. № 3.

11. Балацкий Е. Теория институциональных ловушек и правовой плюрализм// Общество и экономика. 2001. № 10.

12. Батурова Е.Ю. Институциональная динамика: соотношение спонтанных и целенаправленных действий в установлении новых институциональных образцов // Экономическая социология. 2005. Т.6. № 4.

13. Батыгин Г. С. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.: Академический проект, 1999.

14. Белов А.А., Елисеев С.М. Политические процессы и институты в современной России. СПб.: Изд-во СПбУ, 2006.1 б.Белюкова О.Э. Институциональная теория развития России // Социальные трансформации реформируемой России. Новосибирск, 1999.

15. П.Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. М., 1998.

16. Бесов А.Г. Социокультурные нормы российской государственности XIX века // Вопросы истории. 2005. № 6.

17. Бессонова О.Э. Вектор институционального развития России: от квазирынка к либеральному раздатку // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 2.

18. Бестужев-Лада КВ. Ретроальтернативистика в философии истории // Вопросы философии. 1997. № 8.

19. Бикбов А., Гавриленко С. Российская социология: автономия под вопросом // Логос. 2002. № 5-6.

20. Бим-Бад Б.М. Сталин (исследование жизненного стиля). М.: УРАО, 2002.

21. Бирман И. Аномальное полузнайство // Свободная мысль. 1997. № 7.

22. Блюм А. О политической системе в России после путинских реформ // Неприкосновенный запас. 2004. № 6 (38).

23. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Наука, 2001.

24. Блок Ф. Роли государства в хозяйстве // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 2.

25. Бойков В.Э. Десять лет реформаторства // Социологические исследования. 2001. № 7.

26. Бородкин Л.И. «Порядок из хаоса»: концепция синергетики в методологии исторических исследований // Новая и новейшая история. 2003. №2.

27. Боулэнд JI.A. Современные взгляды на экономический позитивизм // Панорама экономической мысли XX столетия. Под ред. Д. Гринуэя, М. Блини, И. Стюарта. СПб: «Экономическая школа», 2002.

28. Бродский Б.Э. Трансформационные кризисы // Экономический журнал. 1998. № 3.

29. Брумберг А. Советология и распад Советского Союза // Куда идет Россия?. Альтернативы общественного развития / Под ред. Т.И. Заславской. М.: Аспект-Пресс, 1995.

30. Брутенц КН. Несбывшееся. Неравнодушные заметки о перестройке. М.: Международные отношения, 2005.

31. Буайе Р. Теория регуляции. Критический анализ. М., 1997.

32. Бурдье П. Социология социального пространства. Институт экспериментальной социологии. М.: Алетейя; СПб., 2005.

33. Бусова Н.А. Делиберативная модель демократии и политика интересов // Вопросы философии. 2002. № 5.

34. Бусыгина И. Германский федерализм: история, современное состояние, потенциал реформирования // Полис. 2005. № 5.

35. Бьюкенен Дне. Границы свободы. Между анархией и Левиафаном // Нобелевские лауреаты по экономике. Дж. Бьюкенен. М., 1997.

36. Бюрократия и власть в новой России: позиция населения и оценки экспертов. М., 2005.

37. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / Пер. с англ. П.М. Кудюкина; Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. СПб.: Университетская книга, 2001.

38. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избранное. М.: Прогресс, 1990.43. «Великая трансформация» Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее / Под общ. ред. проф. P.M. Нуреева. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006.

39. Вересаев В.В. Пушкин в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников с иллюстрациями на отдельных листах. 6-е изд. М.: Советский писатель, 1936. Т. 2.

40. Виртшгафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. М.: Логос, 2002.

41. Витт У. Экономическая теория и экономическая история -эволюционный пересмотр // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Том 2. № 3.

42. Власть и общество в России: реалии и перспективы развития. Новосибирск, 2005.

43. Волков В.В. Мафия в зеркале социологии // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

44. Волков В. Силовое предпринимательство. СПб.; М.: Летний сад, 2002.

45. Волков В.В. Силовое предпринимательство: экономико-социологический анализ. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005.

46. Волконский В.А. Институциональный подход к проблемам кризиса российской экономики // Экономика и математические методы. 1999. №1.

47. Вольчик В.В. Нейтральные рынки, ненеийтральные институты и экономическая эволюция // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Т. 2. №2.

48. Вороэюейкина Т.Е. Государство и общество в России: исчерпание государственно-центричной матрицы развития // Полис. 2002. № 2.

49. Время мира. Историческая макросоциология в XX веке / Под ред. Н.С. Розова. Вып. 1. Новосибирск, 1998.

50. Вулъф JI. Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

51. Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. СПб., 1997.

52. Галазов А. Пережитое. М.: ИД «Грааль», 2002.

53. Галкин А.А., Красин Ю.А. Россия на перепутье. М., 1998.

54. Геллер М. История России. 1917-1995: В 4 т. Россия на распутье. 19901995. Т. 4. М.: Наука, 1996.

55. Геллер М.Я. История Российской империи. Т. 1-2. М.: «МИК», 2001.

56. Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации (Наброски к теории) // Политические исследования. 2001. № 1.

57. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе // Истоки. Вып. 5: Экономика в контексте истории и культуры / Под ред. Я.И. Кузьминова, B.C. Автономова, О.И. Ананьина и др. М.: ГУ-ВШЭ, 2004.

58. Гилинский Я., Афанасьев В. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения. СПб., 1999.

59. Гимпелъсон В.Е. Численность и состав российской бюрократии: между советской номенклатурой и госслужбой гражданского общества. М., 2002.

60. Глотов М.Б. Социальный институт: определение, структура, классификация // Социологические исследования: Ежемесячный научный и общественно-политический журнал РАН. 2003. №10.

61. Голдстоун Дж. Теории реванша, революции 1989-1991 годов и траектория развития новой России // Вопросы экономики. 2001. № 1.

62. Городецкий А.Е. Модернизационный проект для России // Чиновник Ъ. 2000. № 3(9).

63. Гришин Л. Мы как участники рыночных отношений // Вопросы экономики. 2000. № 8.

64. Губогло М.Н. Драма собственника нашего времени // Отечественная история. 2004. № 1.

65. Гудков Л., Левада Ю., Левинсон А., Седов Л. Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений // Коммунист. 1988. № 12.

66. Гудков Л. Идеологема «врага»: «враги» как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага / Сост. JI. Гудков. М.: ОГИ, 2005.

67. Гудков Л. Цинизм «непереходного» общества // Вестник общественного мнения. 2005. № 2/76.

68. Гудков Л., Дубин Б. «Нужные знакомства»: особенности социальной организации в условиях социальных дефицитов // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 3.

69. Гусейнов А.А. Философия. Мораль. Политика. М., 2002.

70. Гэлбрейт Дж. К. Жизнь в наше время. / Пер. с англ. М., 1986.

71. Данилова Е., Тарарухина М. Российская производственная культура в параметрах Г. Хофштеда // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. 2003. № 3.

72. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт: Очерк политики свободы. М., 2002.

73. Дарендорф Р. Тропы из утопии. М., 2002.

74. Даугавет А.Б. Неформальные практики российской элиты (Апробация когнитивного подхода) // Полис. 2003. № 4.

75. ДементьевВ. Экономическая власть и институциональная теория // Вопросы экономики. 2004. Т. 3. № 3.

76. S3. Дерябина М. Исторические аспекты постсоциалистического происшедшего периода // Вопросы экономики. 2001. № 2.

77. Де Сото Э. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: Олимп-Бизнес, 2004.

78. Десять лет системной трансформации в странах ЦВЕ и в России: итоги и уроки // МЭиМО. 2000. № 5.

79. Дилигенский Г.Г. Индивидуализм старый и новый (Личность в постсоветском социуме) // Полис. 1999. № 3.

80. Димаджио П. Культура и хозяйство // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

81. Дискин И. Реформы и элиты: Институциональный аспект // Общественные науки и современность. 1995. № 6.

82. Дор Р. Различия японской и англо-саксонской моделей капитализма // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 1.

83. Емельянов В.Я. К смене парадигмы в теории развития общества // Социология и общество. СПб., 2000.

84. Ермаков С. С., Ким И.Е., Михайлова Т.В. и др. Власть в русской языковой и этнической картине мира. М.: Языки славянской культуры, 2004.

85. Замятин Д.Н. Метагеография: пространство образов и образы пространства. М.: Аграф, 2004.

86. Заславская Т.Н. Неправовые практики // Общественные науки и современность. 2001. № 5.

87. Заславская Т.Н. Современное российское общество. М., 2005.

88. Заславская Т.И., Шабанова М.А. Трансформационный процесс в России: институционализация неправовых практик // Истоки. Вып. 5: Экономика в контексте истории и культуры. М.: ГУ-ВШЭ, 2004.

89. Звонарева О. С. О цивилизационном подходе в теории государства и права // Правоведение. 2003. № 4.

90. Зеленко Б.И. Финансово-промышленные группы в российском политическом процессе // Социс. 2004. № 5.

91. Зотов А. Исследования равновесия обменов и начала теории социального равновесия в экономических работах Парето // Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 2.

92. Зубкова Е.Ю. Власть и развитие этноконфликтной ситуации в СССР: 1953 1985 годы // Отечественная история. 2004. № 4.

93. Игошин И.Н. Институциональные искажения в российском обществе. ДиректМедиа Паблишинг, 2003.

94. Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1998. № 1.

95. Игрицкий Ю.И. Общественные трансформации в СССР после 1985 г. Взгляды и концепции. М., 1998.

96. Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историсофии сталинизма. М.: Вече, 2004.

97. Ильин В. В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России: циклы модернизационного процесса. М., 1996.

98. Ильин В.И. Подарок как социальный феномен // Рубеж (Альманах социальных исследований). 2001.

99. Иноземцев B.JJ. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995.

100. Иншаков О.В. Институционализм в Российской экономической мысли. В 2-х томах. Волг.: ВолГУ, 2002.

101. Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика / Под ред. А.К. Соколова. М.: РОССПЭН, 2004.

102. Карпусъ И.А. Свое и чужое. Дневник современника. 2001-2005. Омск: ООО ИПЦ «Сфера», 2005.

103. Касталъди К, ДосиДж. Тиски истории и возможности для новизны: некоторые результаты и открытые вопросы, связанные с зависимостью от предшествующей траектории развития в экономических процессах // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 2.

104. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994.

105. Кашников Б.Н. Либеральные теории справедливости и политическая практика России. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2004.

106. Кивинен М. Прогресс и хаос. Социологический анализ прошлого и будущего России. СПб., 2001.

107. Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. Новосибирск: Наука, 2001.

108. Клейнер Г.Б. Эволюция институциональных систем. М.: Наука, 2004.

109. Клеманн И., Тимофеев Л. Теневая Россия. М., 2000.

110. Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций в трех книгах. М.: Мысль, 1995.

111. Козлов В.А. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти. 1953-1985 гг. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006.

112. Коктыш К.Е. Социокультурные рамки институционализации политических практик и типы общественного развития // Полис. 2002. №4, №5.

113. Коленникова О.А., Косалс Л.Я., Рывкина Р.В. Коммерциализация служебной деятельности работников милиции // Социс. 2004. № 3.

114. Коллман Н.Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего нового времени. М.: Древлехранилище, 2001.

115. Колодко Г. Институты, политика и экономический рост // Вопросы экономики. 2004. № 7.

116. Коротаев А.В. Объективные социологические законы и субъективный фактор // Альманах «Время мира». Новосибирск, 2000. Вып. 1.

117. Коротаев В.М. Судьба «русской идеи» в советском менталитете (20 -30-е годы). Архангельск, 1993.

118. Коуз Р. Фирма, рынок и право. Сб. ст. / Пер. с англ. Б. Пинскера; Науч. ред. Р. Капелюшников. М.: Дело, 1993.

119. Коуз Р. Право и экономика. Традиционный взгляд и перспективы развития. М.: ГУ-ВШЭ, 1999.

120. Коулман Д. Экономическая социология с точки зрения теории рационального выбора // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 3.

121. Коуэн Р. Зависимость от предшествующей траектории развития, причинная связь и экономическая политика // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2004. Т. 2. № 4.

122. Кравченко А.И. Три капитализма в России // Социологические исследования. 1999. № 7.

123. Красиков В.А. Победы, которых не было. СПБ.: Нева, 2004.

124. Красильникова МД. Доходы и потребление в условиях экономического роста // Вестник общественного мнения. 2005. № 1.

125. Кривошеее В.В. Особенности аномии в современном российском обществе // Социс. 2004. № 8.

126. Круглый стол «Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы» // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 5-7.

127. Крыштановская О.В. Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России. 2002. № 4.

128. Крыштановская О.В. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. № 1.

129. Куда идет Россия?. Формальные институты и реальные практики / Под ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2002.

130. Куда пришла Россия?. Итоги социетальной трансформации / Под общ. ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2003.

131. Кузнецов В. Реформы в России и перераспределение доходов // МЭиМО. 2000. № 6.

132. Кузьминов Я. И., Радаев В. В., Яковлев А. А., Ясин Е. Г. Институты: от заимствования к выращиванию (Опыт российских реформ и возможности культивирования институциональных изменений) // Вопросы экономики. 2005. № 5.

133. Кули Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок. М., 2000.

134. Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. Челябинск: Социум, 2004.

135. Култыгин В.П. Теория рационального выбора возникновение и современное состояние // Социс. 2004. № 1.

136. Кэмп Д. Сначала скажите «нет». Секреты профессиональных переговорщиков. М.: Добрая книга, 2005.

137. Лапин Н.И. Пути России: социокультурные трансформации. М., 2000.

138. Латов Ю.В. Теория зависимости от предшествующего развития в контексте институциональной экономической истории // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

139. Латов Ю.В. Экономика вне закона: Очерки по теории и истории теневой экономики. М.: МОНФ, 2001.

140. Левада Ю.А. Homo post-sovieticus // Общественные науки и современность. 2000. № 6.

141. Левашов В.К. Морально-политическая консолидация российского общества в условиях неолиберальных трансформаций // Социологические исследования. 2004. № 7.

142. Леруа М. Миф о иезуитах: от Беранже до Мишле. М.: Языки славянской культуры, 2001.

143. Летенко А.В. Российские хозяйственные реформы: История и уроки. М.: Наука, 2004.

144. Либовиц С., Марголис С. Басня о клавишах // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2006.

145. Липкин С. Квадрига. Повесть. Мемуары. М.: Книжный сад, Аграф, 1997.

146. Липов В.В. Религиозные ценности как фактор зависимости от предшествующего развития и формирования социально-экономических моделей // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

147. Лоуэнталъ Д. Прошлое чужая страна. СПб.: «Русский остров», 2004.

148. Лубский А.В. Альтернативные модели исторического исследования.

149. М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2005.

150. Лубянка. Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 19171991. Справочник / Сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М.: МФД, 2003.

151. Льюис Б. Что не так? Путь Запада и Ближнего Востока: прогресс и традиционализм. М., 2003.

152. Ляско А. Неденежные расчеты в российской переходной экономике: институциональный подход // Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001.

153. Макаренко В.П. Групповые интересы и властно-управленческий аппарат // Социологические исследования. 1996. № 11; 1997. № 7.

154. Макаренко В.П. Русская власть: теоретико-социологические проблемы. Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ, 1998.

155. Макаренко В.П. Теория бюрократии, политическая оппозиция и проблема легитимности. СПБ.: Изд-во СПбГУ, 1996.

156. Макарова М. "Конец труда": миф и реальность постиндустриализма // Экономическая социология. 2007. Т. 8. № 1.

157. Макинтайр А. После добродетели. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000.

158. Малия М. Из-под глыб, но что?. История западной советологии // Отечественная история. 1997. № 5.

159. Малия М. Советская трагедия. История социализма в России. М., 2003.

160. Малышева Д. На «фронтах» СНГ без перемен // МЭиМО. 2004. № 12.

161. Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 13.

162. ПО. May В. Политическая экономия революции: историко-экономический опыт // Истоки. Вып. 4. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.

163. Мегидев В. Традиции самовластия в современной России // Свободная мысль. 2000. № 4.

164. Медведев Р. Миражи и реальности капиталистической революции в России. М., 1997.

165. МенарК. Экономика организаций. М., 1996.

166. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. 2002. № 1.

167. Меткаф Дж. С. Потребление, предпочтения и эволюционный подход // Рост потребления и фактор разнообразия. Новейшие исследования западных и российских эволюционистов. М.: Дело, 2007.

168. Мизес Л., фон. Бюрократия, запланированный хаос, антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993.

169. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 2-е изд. Т. 1-2. СПБ.: Дмитрий Буланин, 2000.

170. Миронов Б.Н. Антропометрический подход к изучению благосостояния населения России в XVIII веке // Отечественная история. 2004. № 6.

171. Митчелл У. К. Экономические циклы. Проблема и ее постановка. М., Л., 1930.

172. Модернизация российской экономики: В 2 кн. Кн. 1 / Под ред. Е.Г. Ясина. М.: ГУ-ВШЭ, 2002.

173. МокирДж. Общество знания: теоретические и исторические основы // Экономический вестник Ростовского государственного университета Том 2. 2004. № 1.

174. Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. B.C. Малахова и В.А. Тишкова. М., 2002.

175. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте универсальной истории. М.: Мир, 2004.

176. Найт Ф.Х. Риск, неопределенность и прибыль / Пер. с англ. М.: Дело, 2003.

177. Наумова Н.Ф. Человек и модернизация России. М., 2006.

178. Нельсон P.P., Уинтер С.Д. Эволюционная теория экономических изменений. М., 2002.

179. Нестеренко А.Н. Экономика и институциональная теория / Ин-т экономики, Ин-т междунар. экон. и полит, исслед. РАН; Отв. ред. Л.И. Абалкин. М.: Эдиториал УРСС, 2002.

180. Неформальный сектор в российской экономике. М., 1998.

181. Нечаев БД. Когнитивные революции и институциональные изменения // Полис. 2002. № 5.

182. Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2.

183. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики / Пер. с англ. А.Н. Нестеренко. Фонд экономической книги «Начала». М., 1997.

184. Норт Д. Институциональные изменения: рамки анализа // Вопросы экономики. 1997. № 3.

185. Нугаев P.M., Нугаев М.А., Мадияров А.Б. Знания, ценности, идеология в модернизационном обществе. Казань, 2002.

186. Нуреев P.M. Государство: исторические судьбы власти-собственности // Материалы интернет-конференции «Поиск эффективных институтов для России XXI века» // http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/129880/.

187. Нуреев P.M., Рунов А.Б. Россия: неизбежна ли деприватизация? (феномен власти-собственности в исторической перспективе) // Вопросы экономики. 2002. № 6.

188. Обновление и стабильность в современном обществе. М., 2000.

189. Оболонский А.В. Бюрократия для XXI века? Модели государственной службы. Россия. США. Англия. Австралия. М.: «Дело», 2002.

190. Ойкен В. Основы национальной экономики / Предисл. В. Автономова, В. Гутника; Послесл. В. Освальта. М.: Экономика, 1996.

191. Олейник А.Н. Рынок как оружие: доминирование в результате наложения интересов. Лаборатория экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ. Серия семинаров "Социология рынков". 15 мая 2008 г.

192. Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: Инфра-М, 2001.

193. Олкотт М.Б. Центральная Азия: перспективы смены власти // Pro et Contra. 2005. № 1(28).

194. Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп. М.: ФЭИ, 1995.

195. Ослунд А. Строительство капитализма. Рыночная трансформация стран бывшего советского блока. М.: Логос, 2003.

196. О стабильных и нестабильных состояниях российской модели государственного управления, см.: Прохоров А.П. Русская модель управления. М.: ЗАО «Журнал Эксперт», 2003.

197. Пайпс Р. Свобода и собственность. М., 2000.

198. Панарин А. С. Стратегическая нестабильность в XXI веке. М., 2004.

199. Пастухов В.Б. Затерянный мир. Русское общество и государство в межкультурном пространстве // Общественные науки и современность. 2006. № 2.

200. Пастухов В.Б. Три времени России: общество-государство в прошлом-настоящем-будущем. М., 1994.

201. Перегудов С. П. Группы интересов в условиях перехода к информационному обществу // МЭиМО. 2004. № 6.

202. Петухов А. Политическое участие и гражданская самоорганизация в России // МЭиМО. 2004. № 8.

203. Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. 2001. № 4.

204. Писаръкова Л.Ф. Российская бюрократия в эпоху Петра I II Отечественная история. 2004. № 1-2.

205. Платонов К.К. Коллектив и личность. М.: Наука, 1975.

206. Плискевич Н.М. «Экономика язык - культура». К итогам дискуссии // Общественные науки и современность. 2001. № 6.

207. Повороты истории. СПб.-М., 2003. Т. 1.

208. Познер Р.А. Экономический анализ права (в двух томах). М.: Экономическая школа, 2004.

209. Поланъи К. Саморегулирующийся рынок и фиктивные товары: труд, земля и деньги // THESIS. 1993. Т. 1. Вып. 2.

210. Полное собрание законов Мэрфи. Минск: Попурри, 2005.

211. Полтерович В.М. Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы. 1999. Т. 35.

212. Прокофьев А.В. Фундаментальное этическое равенство и проблемы социальной этики // Общественные науки и современность. 2002. № 2.

213. Пути России: существующие ограничения и возможные варианты. М., 2004.

214. ПшеворскиА. Демократия и рынок. М., 1999.

215. Радаев В. В. Баланс принуждения и доверия в процессе легализации российского бизнеса // Модернизация экономики и выращивание институтов / Под. ред. Е. Г. Ясина: В 2 кн. М.: ГУ-ВШЭ, 2005. Кн. 1.

216. Радаев В.В. Можно ли преодолеть зависимость от предшествующего развития? // Отечественные записки. 2007. № 2 (34).

217. Радаев В.В. Рынок как идеальная модель и форма хозяйства. К новой социологии рынка // Социс. 2003. № 9.

218. Радаев В. Современные экономико-социологические концепции рынка // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 1.

219. Радыгин А. Россия в 2000 2004 годах: на пути к государственному капитализму? // Вопросы экономики. 2004. Т. 4. № 4.

220. Рассел Б. Практика и теория большевизма. М.: Наука, 1991.

221. Реформы переходного периода. М., 2005.

222. Рикер П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004.

223. Римашевская Н.М. Человек и реформы: секреты выживания. М., 2003.

224. Розанова Н.М. Экономический анализ института церкви // Экономический вестник Ростовского гос. ун-та. 2005. Т. 3. № 3.

225. РКП(б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы. Документы и материалы. 1923 г. М.: РОССПЭН, 2004.

226. Рокмор Т. К критике этики дискурса // Вопросы философии. 1995. № 1.

227. Романовский Н.В. Сталинизм и теория институциональных матриц // Социс. 2003. № 5.

228. Российское предпринимательство: стратегии, власть, менеджмент. М., 2000.

229. Россия и Латинская Америка: сходные проблемы зависимого развития // МЭиМО. 2004. № 2, 3, 5.

230. Роуз-Аккерман С. Коррупция и государство. М., 2003.

231. Рубанов И., СиваковД. Эффект бумеранга // Эксперт. 2006. № 1-2.

232. Рывкина Р.В. От теневой экономики к теневому обществу // Pro et Contra. 1999.

233. Рывкина Р.В. Социальный механизм криминализации // Социологические исследования. 1997. № 4.

234. Рывкина Р.В. Феномен традиционности в российском обществе // Вопросы экономики. 1997. № 4.

235. Рябов В.В. Жизнь в ЦК, или ЦК изнутри. М.: «Жизнь и мысль», 2005.

236. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 647-654.

237. Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления. THESIS. 1993. № 3.

238. Сапир Ж. Экономическая культура, технологическая культура, организационная культура (Материалы к интерпретации экономической истории России и СССР) // // Истоки. Вып. 3. М., 1998.

239. Саркисянц М. Россия и мессианизм. К «русской идее» Н.А. Бердяева / Пер. с нем. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2005.

240. Саттер Д. Тьма на рассвете. Возникновение криминального государства в России. М., 2004.

241. Седов Е.А. Информационно-энтропийные свойства социальных систем // Общественные науки и современность. 1995. № 3.

242. Синявский А. Иван-дурак: очерк русской народной веры. М.: Аграф, 2001.

243. Сироткин В. Почему проиграл Троцкий? М.: «ЭКСМО», «АЛГОРИТМ», 2005.

244. Скрынников Р. Три Лжедмитрия. М.: Астрель, 2003.

245. Скрынников Р. Крест и корона. Церковь и государство на Руси IX— XVII вв. СПб.: «Искусство СПБ», 2000.

246. Смирнов Г.Л. Советский человек: формирование социалистического типа личности». М.: Политиздат, 1977.

247. Соловьев А.И. Специфика поведения российских элит в переходный период // Полис. 1999. № 2.

248. Согрин В.В. Историография и идеология: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. 1996. № 8.

249. Согрин В.В. 1985-2005: три превращения современной России // Отечественная история. 2005. № 3.

250. Соколов Б.В. Вторая мировая. Факты и версии. М: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005.

251. Старк Д. Гетерархия: неоднозначность активов и организация разнообразия // Экономическая социология: Новые подходы к институциональному и сетевому анализу / Сост. и научн. ред. В. В. Радаев. М.: РОССПЭН, 2002.

252. Старк Д. Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма // Вопросы экономики. 1996. № 6.

253. Стиглер Дж. Многообразнее инструменты, шире цели: движение к пост-Вашингтонскому консенсусу // Вопросы экономики. 1998. №8.

254. Столович Л.С. Смех против тоталитарной философии: советский философский фольклор и самодеятельность // Звезда. 1997. № 7.

255. Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. 1941-1945 годы. М.: ОЛМА-Пресс, 2005.

256. Сухарев М.В. Социальные антиинституты // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 5.

257. Тамбовцев B.JI. Государство и переходная экономика: Пределы управляемости. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 1997.

258. Тевено JI. Рациональность или социальные нормы: преодоленное противоречие? // Экономическая социология. 2001. Т. 2. № 1.

259. Теневая экономика и политическая коррупция в обществах переходного типа (афро-азиатские страны и Россия). Вып. 1 / Авт. коллектив: JI.B. Гевелинг, K.JI. Майданик, С.П. Глинкина и др. М.: ЦСПИ, 2001.

260. Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М.: Наука, 2001. С. 34, 40-50.

261. Тощенко Ж.Т. Элиты? Кланы? Касты? Клики?. Кто правит нами? // Социологические исследования. 1999. № 9.

262. Трансформация экономических институтов в постсоветской России (микроэкономический анализ) / Авт. коллектив: P.M. Нуреев, А.В. Алексеев, Е.С. Балабанова и др. М.: МОНФ, 2000.

263. Tpeeop-Ponep X. Застольные беседы Гитлера: 1941-1944. М.: Центрполиграф, 2004.

264. Тренин Д.В. «Цветные» революции и постсоветское пространство // Pro et Contra. 2005. № 1(28).

265. Уайт С. Еще раз о посткоммунистической транзиции // Социс. 2003. № 11.

266. Урбан М.В. Социальные отношения и политические практики в посткоммунистической России // Полис. 2002. № 4.

267. Утехин И. Происки «постороннего» (из материалов по жилищному вопросу) // Образ врага / Сост. JI. Гудков. М.: ОГИ, 2005.

268. Утехин И. Очерки коммунального быта. М., 2004.

269. Фавро О., Буайе Р., Бруссо Э., Кайе А. К созданию институциональной политической экономии // Экономическая социология. 2008. Т. 9. № 3.

270. Федотова В.Г. Россия в глобальном и внутреннем мире // Мир России. 2000. Т. IX. № 4.

271. Феномен прошлого / Отв. ред. И.М. Савельева, А.В. Полетаев. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005.

272. Феоктистов К. Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя. М.: Время, 2005.

273. Фестингер Л. Когнитивный диссонанс. М., 2000.

274. Фрейд 3. Цивилизация и недовольные ею. М.: Олимп, 1997.

275. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность. М., 1995. С. 49.

276. Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000.

277. Холеное В. Ф. Кратология как система наук о власти. М., 1999.

278. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.

279. Хархордин О. Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. СПб.; М., 2002.

280. Хейфец Б. Пасынки глобализации // Эксперт. 2007. № 4.

281. Хиришан А. Рыночное общество: противоположные подходы // Социс. 2001. №3.

282. Хлопин А.Д. Становление гражданского общества в России: институциональная перспектива // Pro et Contra, 1997. Т. 2. № 4.

283. Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело, 2003.

284. Хоскинг Д. Россия и русские. Кн. 1-2. М., 2003.

285. Хук С. «Если бы» в истории // Thesis. 1994. № 5.

286. Цирель С.В. «QWERTY-эффекты», «path dependence» и закон Седова, или возможно ли выращивание устойчивых институтов в России // ЭВРГУ. 2005. Т. 3. № 3.

287. Чернышева О.В. Шведы и русские: образ соседа. М.: Наука, 2004.

288. Шабанова М.А. О некоторых преимуществах интеграции экономического и социологического анализа институциональных изменений. Статья 1: Институты, практики, роли // Экономическая социология. 2006. Т. 7. № 4.

289. Шабанова М.А. Посткоммунистический трансформационный процесс в России: мегаизмененная перспектива анализа // Социологические исследования. 2004. № 4.

290. Шаронова С.А. Игротехнологии как манипулятивная методология // Социс. 2004. № 1.

291. Шаститко А. Условия и результаты формирования институтов // Вопросы экономики. 1997. № 3.

292. Шахназаров O.JI. Роль христианства в политической, жизни Западной Европы и России // Вопросы истории. 2005. № 6.

293. Швери Р. Теория рационального выбора: универсальное средство или экономический империализм? // Вопросы экономики. 1997. № 7.

294. Шевцова JI. Как Россия не справилась с демократией: логика политического отката // Pro et contra. 2004. № 3.

295. Шевчук А.В. Сравнительные исследования моделей капитализма. Часть I. Современные классики // Экономическая социология. 2008. Т.9. № 2.

296. Шелестов Ю.И. К вопросу о генезисе концепции правового государства // Вестник московского университета. Серия 12. Политические науки. 1997. № 2.

297. Шемякин Я.Г., Шемякина О.Д. Россия — Евразия: специфика формообразования в цивилизационном пограничье // Общественные науки и современность. 2004. № 4.

298. Шлепентох В.Э. Советский Союз нормальное тоталитарное общество. Опыт объективного анализа // Социологические исследования. 2000. № 2.

299. Шкаратан О.И., Фитатнер Ю.Ю. Старые и новые хозяева России (от властных отношений к собственническим) // Мир России, 1992. № 1.

300. Шкаратан О.И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. № 4.

301. Шлегелъ К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919 1945). М.: Новое литературное обозрение, 2004.

302. Шматко Н. Становление российского патронажа и бюрократический капитал // Социс. 1995. № 6.

303. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект-Пресс, 1996.

304. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М.: Экономика, 1995.

305. Эвола Ю. Оседлать тигра. СПб.: Владимир Даль, 2005.

306. Эггертсон Т. Экономическое поведение и институты. М., 2001.

307. Эдгар Морен. Принципы познания сложного в науке XXI века // Вызов познанию: стратегии развития науки в современном мире / Отв. ред. Н.К. Удумян. М.: Наука, 2004.

308. Экономика и политика в переходном обществе: кризис взаимодействия. М., 2000.

309. Экономическая активность работников правоохранительных органов постсоветской России: виды, масштабы и влияние на общество (на примере милиции). Научный доклад / Авт. коллектив: О. Коленникова, JI. Косалс, Р. Рывкина, Ю. Симагин. М., 2002.

310. Эфендиев А.Г. Общая социология. Учебное пособие. М.: Высшая школа, 2000.

311. Яковлев А.А. Взаимодействие групп интересов и их влияние на экономические реформы в современной России // Экономическая социология. 2004. Т. 5. № 1.

312. Alchian A. A., Demsetz Н. The property rights paradigm. Journal of Economic History. 1973. V. 33. No 1.

313. Amable B. Institutional Complementarity and Diversity of Social Systems of Innovation and Production // Review of International Political Economy. 2000. Vol. 7. No. 4.

314. Arthur B. Competing Technologies, Increasing Returns, and Lock-In by Historical Events // Economic Journal. 1989. Vol. 99 (394).

315. Arthur B. Increasing Returns and Path Dependence in the Economy. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1994.

316. Baudrillard, Jean. The Consumer Society: Myths and Structures. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1998.

317. Brown J.D., SearleJ., Telegdy A. The Productivity Effects of Privatization: Longitudinal Estimates from Hungary, Romania, Russia, and Ukraine // Journal of Political Economy. 2006. Vol. 114. № 1.

318. David P. A. Path Dependence, its Critics, and the Quest for "Historical Economics". Stanford, CA: Economics Department, Working Paper No. 00011.2000.

319. Demsetz, Harold. Efficiency, competition, and policy, vol. I-II. Oxford, 1988.

320. DiLorenzo T. The Myth of Natural Monopoly // The Review of Austrian Economics Vol. 9, No. 2 1996.

321. Dore R. Stock Market Capitalism: Welfare Capitalism. Japan and Germany Versus the Anglo-Saxons. Oxford: Oxford University Press, 2000.

322. Etzioni A. The New Golden Rule. Community and Morality in a Democratic Society. N.Y., 1996.

323. Hampden-Turner C., Trompenaars A. The Seven Cultures of Capitalism. Amsterdam, 1998.

324. Hannan M., Freeman J. Structural Inertia and Organizational Change // American Sociological Review. 1984. Vol. 49.

325. Hanson P. Barriers to Long-Run Growth in Russia // Economy and Society. 2002. Vol. 31. № 1.

326. Hodgson, Geoffrey M. What is the Essence of Institutional Economics? // Journal of Economic Issues, Jun 2000, Vol. 34. No. 2.

327. Hollingsworth JR., Boyer R. Contemporary Capitalism: The Embeddedness of Institutions. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

328. Jacoby, Stanford M. The Embedded Corporation: Corporate Governance and Employment Relations in Japan and the United States. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005.

329. Liebowitz S. J., Margolis S E. Path Dependence, Lock-In, and History // Journal of Law, Economics and Organization. Vol. 11. No. 1. April, 1995.

330. Lincoln, James R., and Kalleberg Arne L. Culture, Control, and Commitment: A Study of Work Organization and Work Attitudes in the United States and Japan. Clinton Corners, N.Y.: Percheron Press, 2003.

331. Merton Robert C. Paul Samuelson and Modern Economic Theory, 1983.

332. Morgan G., Kubo I. Beyond Path Dependency? Constructing New Models for Institutional Change: the Case of Capital Markets in Japan // Socio-Economic Review. 2005. Vol. 3. № 1.

333. Morgan, Glenn, Richard Whitley, and Eli Moen. Changing Capitalisms? Internationalization, Institutional Change, and Systems of Economic Organization. Oxford: Oxford Unversity Press, 2005.

334. North D. Understanding the Process of Economic Change. London, 1999.

335. Orru M., Biggart N., Hamilton G. The Economic Organization of East Asian Capitalism. London: Sage, 1997.

336. Palermo G. The Convergence of Austrian Economics and New Institutional Economics: Methodological Inconsistency and Political Motivations // Journal of Economic Issues. Vol. 33. No. 2. Jun 1999.

337. Pejovich S. Towards an Economic Theory of the Creation and Specification of Property Rights. In: Readings in the Economics of Law and Regulations. Ed. by Ogus A. I., Veljanovsky С. C., Oxford, 1984. ,

338. Resnick, Stephen A., and Richard D. Wolff. Class Theory and History: Capitalism and Communism in the USSR. New York; London: Routledge,

339. Segbers, Kalus. Explaining Post-Soviet Patchworks. Volume 2: Pathways From the Past to the Global / 3 vols. Aldershot, Hants, England; Burlington, VT: Ashgate, 2001.

340. Streeck, Wolfgang, and Kozo Yamamura. The Origins of Nonliberal Capitalism: Germany and Japan in Comparison. Ithaca: Cornell University Press, 2005.

341. Varese, Federico. The Russian Mafia Private Protection in a New Market Economy. Oxford: Oxford University Press, 2005.

342. WitztumA. Social Circumstances and Rationality: Some Lessons from Adam Smith Why We May Not All Be Equally Sovereign // American Journal of Economics and Sociology. 2005. Vol. 64. № 4.2002.