Элитарное и массовое сознание в художественной культуре постмодернизма тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 24.00.01, доктор философских наук Суворов, Николай Николаевич

• Суворов, Николай Николаевич
• доктор философских наук
• 2005

Оглавление диссертации доктор философских наук Суворов, Николай Николаевич

Введение.

Историко-философский анализ проблемы.

Глава 1. Постмодернизм — парадигма современной культуры.

1.1. «Складки» культурного пространства.

1.2. «Пороги» элитарной и массовой культуры.

1.3. Ризоморфный характер культурного поля.

Глава 2. Взаимодействие элитарного и массового сознания в социогуманитарных науках.

2.1. Социологическое пространство взаимодействия элитарного и массового сознания.

2.2. Социально-психологическое пространство взаимодействия элитарного и массового сознания.

2.3. Эстетическое поле взаимодействия элитарного и массового сознания.

Глава 3. Морфология элитарного сознания.

3.1. Онтологический статус элитарного сознания.

3.2. Культуротворческие стратегии элиты.

3.3. Синдром эсхатологизма.

3.4. Вектор маргинальности.

3.5. Параметры элитарного искусства.

Глава 4. Морфология массового сознания.

4.1. Иконография массового сознания.

4.2. Тело и вещь в контексте культуры.

4.3. Синдром катастрофизма.

4.4. Симулятивная мифология.

4.5. Искусство как соблазн и товар.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Элитарное и массовое сознание в художественной культуре постмодернизма»

Актуальность исследования. Процессы, происходящие в культуре последней трети XX и начала XXI века, коренным образом преобразили характер эпохи. Глобализация экономики активизировала воздействие СМИ на политическую, научную и художественную жизнь общества. Общество пронизано информационными потоками, формирующими содержание и ориентации как индивидуального, так и массового сознания. Изменения картины мира нашли своё отражение в теоретических работах и художественной практике постмодернизма. Трудности исследования заключаются в том, что постмодернизм — реальный и незавершённый процесс современной культуры. Философская теория постмодернизма имеет устойчивую интенцию к расширению дискурсивного поля, характеризуется семантическим и категориальным многообразием, обусловленным принципиальным отказом от концептуального конституирования, в постмодернистской рефлексии невозможно констатировать парадигмальное единство. Тем не менее, сложились устойчивые характеристики этого явления, выделился ряд влиятельных теоретиков постмодернизма, постулирующих теоретический отход не только от классической, но и неклассической традиций философствования, определился корпус текстов. Постмодернистская парадигма утверждает новую эпистемологическую модель, соединяющую реальные подходы к познанию явлений культуры, постулирует принципиально плюралистическую картину мира, нелинейный характер социальных и культурных динамик, преодолевает противостояние западного и восточного интеллектуального опыта. Концептуальная модель нелинейных динамик создаётся в современной культуре во встречном движении гуманитарного и естественнонаучного познания, в постмодернистской философской теории и в синергетике. Осознанный с начала 80-х годов как общекультурный феномен, постмодернизм стал специфическим направлением в социогуманитарных науках. Необходимость в исследовании процессов, происходящих в художественной культуре постмодернизма, их теоретическое осмысление важны для перспектив философской и культурологической диагностики дальнейшего развития.

В культуре постмодернизма наиболее отчётливо обрисовалась давняя дилемма историко-культурного развития - выделение элитарного и массового сознания и их опредмечивание в особых формах деятельности. Для современной культуры является характерной неопределённость социальной принадлежности, мерцание систем ценностей, номадическое распределение гуманитарных сингулярностей. В связи с этим некоторые теоретики постмодернизма (Ф.Джеймисон) полагают, что массовое сознание и его ценностные ориентации растворяют в себе элитарное сознание, нивелируют художественные и культурные ценности. Между тем вектор креативной деятельности направляет именно элитарное сознание, в то время как массовое сознание пронизано исключительно ценностями потребления и гедонизма. На такой точке зрения настаивают Ж.Бодрийяр, Ж.Делёз и др. По мнению теоретиков постмодернизма, творческий потенциал современной культуры концентрируется именно в сознании интеллектуальной элиты.

Изучение элитарного и массового сознания в культуре постиндустриального общества ограничивается их фактографическим описанием, между тем актуальным является морфологическое исследование, предполагающее выявление строения и интенциональных состояний сознания. Такое изучение позволит адекватно формулировать закономерности социальной динамики, выявить процессы формирования и распространения ценностей культуры и искусства.

Особенности художественной практики постмодернизма акцентируют внимание на соединении традиционных приёмов художественного творчества и аксиологии искусства с привнесением в них практик других видов деятельности. Таким образом, происходит расширение диапазона художественного видения и приёмов художественного творчества. Постмодернистская художественная креативность не сводится к подражательным процедурам, но представляет собой процесс получения квинтэссенции нового культурного опыта и тенденции его дальнейшей динамики. Изучение особенностей постмодернистской художественной культуры имеет универсальное значение, поскольку процессы, происходящие в искусстве, идентичны по своим характеристикам процессам, * протекающим в других сферах культуры.

Степень разработанности проблемы. Разнообразие подходов теоретиков постмодернизма позволяет выделить устойчивый корпус текстов, фиксирующих основные направления мысли, наметить главные стратегии в изучении постмодернистской ситуации в культуре и художественной практике. Исследование постмодернизма осуществлялось представителями этого направления как выражение теоретической саморефлексии. Характерные черты постмодернизма и его методология раскрыты и исследованы в трудах А.Бадью, Р.Барта, Ж.Батая, Ж.Бодрийяра, В.Вельша, Ж.Делёза и Ф.Гваттари, Ж.Деррида, Ф.Джеймисона, Ю.Кристевой, П.Козловски, Э.Левинаса, Ж.-Ф.Лиотара, Р.Рорти, М.Фуко, И.Хассана, У.Эко и др. Развитию постмодернистской проблематики косвенно способствуют его критики, к которым относится, в частно-щ сти, Ю.Хабермас. Теория «коммуникативного действия», по его мысли, снимает противоречия между элитарным и массовым сознанием и является теоретическим основанием исследований процессов культуры.

Содействовали становлению постмодернистского мировоззрения работы предшествующих философов, чьи идеи оказались актуальными во второй половине XX века — Ф.Ницше, М.Хайдеггера, О.Шпенглера, Х.Ортеги-и-Гассета. В их работах содержалась критика рационализма, идеи целостности культуры и взаимосвязь культуры Востока и Запада, утверждалось единство человека и природы, осознавалось разделение элитарного и массового сознания.

Исследованию различных проблем постмодернизма: смысла и эволюции философского направления, особенностям постмодернистской художественной культуры, вопросам текстологии, игровой деятельности и другим, посвящены труды отечественных исследователей: Т.Апинян, В.Бычкова, А.Грицанова, д Б.Гройса, А.Грякалова, В.Диановой, С.Иконниковой, И.Ильина, М.Кагана,

Н.Маньковской, Б.Маркова, С.Махлиной, М.Можейко, В.Подороги, В.Прозерского, К.Разлогова, В.Руднева, В.Савчука, И.Скоропановой, Э.Соколова, Г.Тульчинского, Н.Хренова, М.Эпштейна, Э.Юровской и др. Проблемы постмодернизма исследованы также в трудах зарубежных учёных:

Дж.Ланда, Ч.Норриса, М.Роуз и др. Большое значение в изучении методологии постмодернизма отводится трудам по синергетике И.Пригожина, И.Стенгерс, Г.Хакена, В.Бранского, В.Васильковой, М.Кагана, С.Курдюмова и др.

Между тем изучение элитарного и массового сознания в их взаимодействии осуществлялось в более ранних эпохах. Так, спорадические замечания о природе и функционировании этих феноменов содержатся в трудах мыслителей античности и эпохи Возрождения. Систематическое исследование этих явлений началось с XIX века, с того времени, когда определённость границ элиты и массы становится наиболее рельефной. Так, в отечественной научной традиции анализу взаимосвязи интеллектуальной элиты общества и народного сознания уделяли внимание К.Аксаков, М.Бакунин, А.Герцен, П.Лавров, К.Леонтьев, Н.Михайловский, П.Ткачёв, А.Хомяков, отмечавшие особую роль интеллектуальной элиты в деле просвещения народного сознания и формирования его социальных ориентаций. В конце XIX - начале XX века противостояние элиты и народной массы приобрели новую актуальность. Такое противостояние обостряется всегда в переходные периоды развития культуры, поскольку именно от той роли, которую играет интеллектуальная элита в обществе, зависит будущее развитие. Н.Бердяев, С.Левицкий, С.Франк, П.Струве, по-разному решая указанную проблему, возлагали на интеллектуальную элиту ответственность за состояние умов и настроений в народной массе.

Современные исследователи народной культуры Г.Вагнер, В.Гусев, М.Некрасов называют народную культуру органической в силу её связи с природной средой и с этносом. В отличие от народной массовая культура и массовое сознание, как продукты индустриального и постиндустриального общества, утратили эту естественную основу.

В европейской философской и социально-психологической науке конца

XIX - начала XX века исследовались проблемы массового сознания - в трудах Ф.Ницше, Г.Лебона, С.Сигеле, Г.Тарда, А.Токвиля и позднее, - З.Фрейда и его школы, - многие идеи этих исследователей до сих пор актуальны, например, идея противостояния элитарного и массового сознания.

Соотношение элитарного и массового сознания решалось в исследовани-• ях Х.Ортеги-и-Гассета, В.Парето, А.Тойнби, отмечавших дифференцированность интеллектуальной элиты и её ответственность за содержание массового сознания и судеб культуры. Идеи Франкфуртской школы нашли воплощение в теории Г.Маркузе и Т.Адорно о «двойном измерении высокой культуры», в которой рассматривалась движение элитарного сознания к целям творческого самовыражения и создания ценностей культуры и искусства. Продуктивные идеи решения данной проблемы высказал Ю.Хабермас. Его теория «коммуникативного действия» создаёт основу трактовки соотношения элитарного и массового сознания в условиях постиндустриального общества.

Отечественные исследования о природе и функциях массовой культуры значительно продвинули решение поставленной проблемы и создали возможность представить многообразие различных проявлений как элитарного, так и ^ массового сознания. В этой связи следует отметить труды Г.Ашина,

В.Глазычева, К.Жигульского, Е.Карцевой, Н.Киященко, Н.Козловой, Н.Конрадовой, А.Костиной, А.Кукаркина, Э.Орловой, Л.Петрова, К.Разлогова, В.Селиванова, Е.Соколова, А.Флиера, Н.Хренова, Е.Шапинской. Продуктивная методология исследования стратификации общества предложена в трудах П.Бурдье. Его идеи институционального рассмотрения общественных структур, теория «символического капитала», производимого и накапливаемого в различных сферах культурной деятельности и особым образом функционирующего в среде элитарного и массового сознания, а также теория «социального и культурного полей», создали возможность рассмотреть с этих точек зрения взаимодействие элитарного и массового сознания. Теория «символического капитала» позволяет раскрыть своеобразие процесса товарного «обращения» произведений искусства.

Поскольку элитарное и массовое сознание и их взаимосвязи исследуются в художественной культуре постмодернизма, постольку идеи, выработанные в этом направлении, сделали возможным рассматривать элитарное и массовое сознание сквозь сетку постмодернистских категорий, например, таких, как «складка» и «складывание», «ризома», «текстуальность» и «гипертекстуальность», «дискурс», «нарратив», «логоцентризм», «симулякр», «номадология», « «деконструкция», «лабиринт», «поле», «плоскость», «событие», «означивание», ирония», «цинизм», «символический капитал» и др., используя при этом непосредственную практику постмодернистского искусства.

Философская теория постмодернизма, анализ категорий и понятий, отражающих принципы новой картины мира, осуществлены в трудах Ж.Делёза и Ф.Гваттари «Что такое философия?», «Ризома», Ж.Делёза «Складка: Лейбниц и барокко», «Nomadology», «Ницше и философия», «Ницше», «Критика и клиника», «Переговоры 1972-1990», Ж-Ф.Лиотара «Содержание постмодерна», А.Бадью «Манифест философии», И.Хассана «Культура постмодернизма» и F.Jameson «Postmodernism or The Cultural Logic of Late Capitalism».

Анализ элитарного и массового сознания, их взаимодействие в современной художественной культуре и в теории постмодернизма освещены в трудах

Р.Барта «Мифологии», «Система моды. Статьи по семиотике культуры», «Империя знаков», «Избранные работы. Семиотика. Поэтика», «S/Z», М.Фуко «Слова и вещи», «Археология знания», У.Эко «Открытое произведение», Т.В.Адорно «Эстетическая теория».

Для осмысления структурного и семиотического анализа произведений современного искусства важны исследования по семиологии и по теории «текста» Ж.Деррида «Письмо и различие», «Грамматология», Ю.Кристевой «Избранные труды: разрушение поэтики».

Анализ основных интенций массового сознания, направленных на потребление и гедонизм, символическое обращение ценностей массовой культуры осуществлён в исследованиях Ж.Бодрийяра «Система вещей», «Символический обмен и смерть», «Соблазн», «Simulacres et simulations», «В тени молчаливого большинства или конец социального», «К критике политической экономии знака», П.Бурдье «Практический смысл», «Политическая онтология Мартина Хай-деггера».

Продуктивные методологические положения, использованные для анализа онтологии элитарного сознания, содержатся в работе М.Хайдеггера «Бытие и время».

Объект исследования - элитарное и массовое сознание в художественной культуре постмодернизма.

Предмет исследования - онтологический статус и динамика элитарного и массового сознания в художественной культуре постмодернизма.

Цель исследования — морфология и взаимодействие элитарного и массового сознания в художественной культуре постмодернизма.

В соответствии с поставленной целью определяются задачи диссертации:

- определить характер и границы постмодернизма как философского способа описания и объяснения картины мира в современной художественной культуре;

- исследовать необходимые категории и понятия для описания элитарного и массового сознания, применяемые в трудах теоретиков постмодернизма;

- проанализировать онтологический статус и культурологические особенности элитарного и массового сознания в социогуманитарных науках - социологии, социальной психологии, культурологии и эстетике;

- выявить морфологию элитарного сознания и определить основные формы, интенции и маргинальные векторы в художественной культуре постмодернизма;

- определить морфологию массового сознания и проанализировать ценностные векторы в художественной культуре постмодернизма;

- исследовать процесс взаимодействия элитарного и массового сознания в контексте современной художественной культуры;

- определить формы взаимодействия элитарного и массового сознания в различных областях культурной практики и перспективы взаимодействия в художественной культуре постмодернизма.

Методологические основы и методы исследования. В основу исследования положены: принцип историзма, предполагающий изучение элитарного и массового сознания в культуре постмодернизма; принцип единства исторического и логического, позволяющий обосновать особенности элитарного и массового сознания в конкретно-исторической ситуации; принципы междисциплинарного и системного подходов, а также категориального изучения, широко использующиеся в гуманитарных науках, в философии и культурологии.

Системная методология выявляет наиболее продуктивные черты постмодернизма, осваивает их как эвристический принцип в исследовании строения и взаимодействия элитарного и массового сознания.

Методы культурологических исследований позволяют включить в данную работу результаты изучения различных явлений истории художественной культуры, культуры повседневности, эстетики, но также социологии, социальной психологии, семиотики.

Научная новизна работы заключается:

- в обосновании философии постмодернизма как течения, возникшего на основе переоценки ценностей эпохи Просвещения и модернизма, в анализе оригинального комплекса категорий и понятий, отражающих современную картину мира, процессы развития художественной культуры;

- в исследовании соотношения элитарного и массового сознания в современной художественной культуре с позиций постмодернистских категориальных смыслов и значений; использовании понятий: «складки», позволяющей исследовать полярные реальности элитарного и массового сознания, не нарушая их автономности; «порога культуры», дающего возможность абстрагировать перевод культурных ценностей из одних координат в другие, осуществлять «культурную фильтрацию текста»; «ризомы», задающей нелинейный способ изучения художественных феноменов; «культурного текста», «символического капитала» и «социального поля», создающих эвристические возможности для трактовки процессов культурного и художественного творчества. Обновление понятийного аппарата исследования является отражением не только новизны эпистемологической картины мира, но и современной художественной практики;

- в анализе онтологического статуса, культуротворческих стратегий, границ культурного поля элитарного сознания, выявлено его морфологическое строение и ценностные интенции; определены векторы элитарного сознания: «центробежный», акцентирующий стремление элиты к свободе творчества, и центростремительный», фиксирующий интенцию элитарного сознания к высокому социальному статусу. Исследованы характеристики элитарного сознания: самосознающее себя единство, креативная направленность деятельности, интеллектуализм, культивирование индивидуальных отличий. Определён синдром эсхатологизма элитарного сознания и параметры элитарной художественной культуры, выраженные в особенностях художественного «текста» и принципах «перформативности» произведения искусства;

- в исследовании онтологического статуса и иконографии массового сознания, содержание которых раскрывается в повседневных ценностях и симуля-тивной «рекламной» коммуникации, пронизанных интенциями конформизма, симиургией моды, катастрофизмом. Определены основные характеристики массового сознания: утрата личностных черт, ослабление интеллектуального контроля, внушаемость, несамостоятельность, потребительство. Морфологическая структура массового сознания, проявляется в мифологизации техники, тела и вещи, в ценностных векторах потребления и гедонизма в современной художественной культуре. Качество «ангажированности» массового искусства является условием функционирования на рынке символических ценностей;

- в определении координат взаимодействия элитарного и массового сознания в искусстве постмодернизма, использовании эвристических смыслов понятий «складка», «ризома», «порог культуры», «символический капитал», разделяющих художественные ценности элитарного и массового сознания и определяющих характер ценностных акцентов в произведениях элитарного и массового искусства.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Постмодернизм как направление современной философии, характеризуется: оппозиционностью, критическим настроем к традиционному, «классическому» взгляду на общество и природу, предельным утверждением позиции автономной личности. Постмодернистский дискурс провозглашает принцип переоценки всех ценностей и отражает переходную эпоху в эпистемологии. Художественная культура постмодернизма рассматривается как сфера взаимодействия элитарного и массового сознания. Эпистемологические категории постмодернизма позволяют описать и раскрыть суть процессов современной * культуры. Для решения этой задачи исследуются понятия постмодернизма: складка», «ризома», «порог культуры», «социальное и культурное поле», «символический капитал».

2. Понятие «складки» (Делёз и Гваттари) и её типов раскрывает взаимодействие элитарного и массового сознания в пространстве художественной культуры постмодернизма. С помощью данного понятия исследуются нелинейные процессы культуры, состояния «различия» элитарного и массового сознания без нарушения их автономии. Понятие «порога культуры» позволяет рассмотреть качественную определённость и границы художественно-культурных процессов для исследования элитарного творчества и обособленности от массового сознания. Границы элитарного сознания определяются величиной «символического капитала» (Бодрийяр, Бурдье) полученного в результате креативной ф деятельности. «Порог культуры» массового сознания характеризуется ценностями потребления и гедонизма.

3. Дискурс постмодернизма создаёт эвристические возможности нового прочтения процессов современной культуры: уподобление художественного текста «ризоме» (Делёз и Гваттари) вводит в него различные измерения и порядки. Модель растения и его корня становятся универсальным методом трактовки художественного текста и процесса творчества. Вместо линейности и строгой последовательности постмодернизм утверждает прихотливый рисунок творческого поиска. Исследуется ризоморфная природа художественного «текста» (Барт) и «интертекстуальности» (Кристева), с помощью которых соединяются различные характеристики художественного произведения, отражается многообразие смыслов и ценностей современной культуры.

4. Морфологическое строение элитарного сознания предполагает границы т культурного поля сознания, определение основных векторов активности, направленных на «оперирование структурой» (Барт), производство смыслов, «членение и монтаж», «деконструкцию-реконструкцию» (Деррида), метод «вживания» и воображаемого отождествления с предметом познания. Элитарное сознание в своём креативном поиске стремится к системной самоорганизации. Онтология элитарного сознания, построена на соответствии субъекта и « объекта культуры, на преодолении «неподлинного» существования (Хайдеггер), «нарративных повествований» Просвещения и модернизма. Морфологический анализ элитарного сознания выявляет периферийные, маргинальные проявления, выраженные в анархизме и нигилизме, связанные с созданием новых смыслов и переоценке ценностей. Вектор креативной деятельности интеллектуальной элиты направлен на преодоление логоцентризма, на поиск новых флуктуаций бытия, плюрализм ценностей и «номадические» поиски творческого воображения. Мифотворчество интеллектуальной элиты, основанное на представлении о конце земного существования как эсхатологическом исходе, пронизанном не только торжеством творческого поиска, но и ироническим отношением к его результатам.

5. Концепция «открытого произведения» (Эко) задаёт параметры элитар-^ ной художественной культуры, трактующей процесс создания произведений искусства и формирование художественно-культурной среды. Допускается изучение произведения искусства по принципу дополнительности, оправдание прерывного и нелинейного опыта, ведущего к увеличению информации. Если массовое сознание ориентировано на художественно-образное воплощение традиционных ценностей, принимаемых за норму, то элитарное сознание ориентировано на эстетические ценности «открытого произведения», созданного в результате пересечения художественных практик и существующего в новых формах инсталляций, перформансов, видеоарта, конструкций текста.

6. Постмодернистский принцип «перформативности» (Лиотар) произведения искусства постулирует «смерть автора» (Барт), и акцентирует активность процесса восприятия. На смену «живому» автору приходит «живое» произведение, существующее в интерактивном пространстве, наполненном свободны

01 ми интерпретациями, экспонированием и исполнительством. Онтология элитарного сознания переплетается с независимым существованием результатов деятельности — артефактов и произведений искусства.

7. Морфология массового сознания состоит из потребительских и гедонистических интенций. Выражением массового сознания выступает «рекламное сознание» (Бодрийяр), основанное на фрагментах рекламных клипов, гипертекстах, ценностях потребления и самосохранения, культе тела и мира вещей. «Интертекстуальность» «рекламного сознания» представляет собой сеть рекламных клипов, «грамматологическую» полифонию культурных смыслов общества потребления. Содержанием «рекламного сознания» выступает производство потребления и превращение его в непрерывный процесс.

8. Главными ценностями массового сознания являются тело и вещь. Семиология телесности и артефакты престижного потребления становятся «алфавитом» массовой художественной культуры. Телесность выступает «машиной желаний» (Делёз и Гватгари), и стимулирует производство «символического капитала» и мира вещей. Симулятивность массового сознания выражается в замене креативного содержания культурных смыслов и ценностей на поверхностные и временные культурные суррогаты. Плюрализм ценностей, лишённый креативного вектора, ведёт к их обесцениванию. Симулятивная мифология массового сознания заключается в фетишизации техники, культе потребления и приобретения. Особым вектором мифологии выступает катастрофизм, отражающий страхи массового сознания, его неуверенность и уязвимость.

9. Семантика массового искусства соединяет элементы архаической и повседневной культуры. Основными функциями массового искусства выступают: иллюзорно-компенсаторная, симулятивно-мифологическая и адаптационная. Его характеристиками являются развлекательность и занимательность, примитивность и прямолинейность содержания, схематизация и стереотипизация, ирония и пародия, инфантилизм и временность.

Научная и практическая значимость диссертации состоит в раскрытии основных составляющих постмодернистской философии и культуры. Исследование проведено с активным использованием категорий постмодернистского дискурса. Материалы, приведенные в исследовании, могут быть использованы для чтения курсов по философии, культурологии, эстетике, по философии искусства и частным проблемам художественной практики. В прикладном значении диссертационное исследование может служить для выработки стратегии в подходах к современному искусству, оценок произведений искусства, их культурного и товарного обращения в сфере символического капитала, понимания специфики художественной текстологии, характеристики творчества современных художников.

Апробация исследования. Основные положения и выводы диссертации докладывались на заседании кафедры теории и истории культуры Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств (2005 г.); XII Международной конференции «Ребёнок в современном мире. Семья и дети» (Санкт-Петербург 2005); XI Международной конференции «Ребёнок в современном мире. Государство и дети» (Санкт-Петербург 2004); X Международной конференции «Ребёнок в современном мире. Культура и детство» (Санкт-Петербург 2003); Международной конференции «Современные проблемы межкультурных коммуникаций» (Санкт-Петербург 2003); Международной конференции «Образ современности: этические и эстетические аспекты» (Санкт-Петербург 2002); Международной научной конференции «Векторы развития культуры на грани тысячелетий» (Санкт-Петербург, 2001); Международной научной конференции «Эстетика в интерпарадигмальном пространстве: Перспективы нового века» (Санкт-Петербург, 2001); Всероссийской научной конференции «Бренное и вечное. Проблемы функционирования культуры» (Великий Новгород, 2000); научной конференции «Этическое и эстетическое: 40 лет спустя» (Санкт-Петербург 2000); конференции «Научно-методические проблемы подготовки специалистов в вузах культуры» (Санкт-Петербург 1997); Международной научной конференции «Историзм в культуре» (Санкт-Петербург 1997); V Международном семинаре «Культура на пороге III тысячелетия» (Санкт-Петербург, 1995).

Материалы диссертации использовались автором при чтении курсов: история мировой культуры, история художественной культуры, история культуры XX века, галерейное дело, введение в арт-бизнес. Результаты исследования отражены в 49 публикациях (общий объём: 49 п.л.) в том числе в монографии «Элитарное и массовое сознание в культуре постмодернизма» (СПб., 2004. — 23, 25 п.л.), 2-х публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК.

Историко-философский анализ проблемы

Как в социальных, так и в гуманитарных дисциплинах отношение к исследованиям взаимодействия элитарного и массового сознания и базовых для него элитарной и массовой культур в последнее время существенно изменилось, что, в свою очередь, повлияло на определение предметов этих областей знания. В ряде исследований было показано, что «аутентичные» народные традиции зачастую имеют корни в культуре художественных и политических элит, а также, что создаваемые профессиональными авторами популярные произведения могут глубоко проникать в повседневную жизнь. Проведение четкой демаркационной линии между «высокой» и «низкой» культурами или противопоставление аутентичной, создаваемой самим народом «народной» культуры, с одной стороны, и коммерциализированной «массовой» культурой — с другой, стало делом довольно рискованным. В современной литературе, посвященной этим вопросам, нет единого мнения о соотношении элиты и массы, элитарного и массового сознания, но также массовой и народной культур. Историография проблемы помогает взглянуть не только исторически на отношения этих феноменов, но также прояснить логику категориальных взаимодействий.

Меткие замечания о природе народной массы или толпы встречаются уже у мыслителей древности. Так, греческий законодатель и один из легендарных семи мудрецов древности, Солон, остроумно заметил, что каждый отдельно взятый афинянин — хитрая лиса, но когда афиняне вместе собираются на городское собрание, то представляют собой стадо баранов. Гераклит — аристократ не только по рождению, но и по духу, высказывался об элитарных предпочтениях: «самые достойные. предпочитают одно: вечную славу смертным вещам». Пожалуй, первый идеолог интеллектуальной элиты Платон также отмечал общую неразумность массы и сравнивал ее со стадом животных. Истинной элитой общества, по его мнению, могли быть только философы, умозрительно созерцавшие вечные и совершенные идеи и имеющие право, в силу своего возвышенного положения, управлять неразумной толпой. Аристотель также оправдывал рабство, но объяснял его особенностями человеческой природы, полагая, что «одному полезно быть рабом, другому — господином»1. По мысли А.Ф.Лосева, Аристотель, как ни один другой философ, видел органическую связь эстетического воспитания и теоретического мировоззрения, основанных на социальном положении человека. Так, он строго различал обязанности и жизненный путь свободнорожденного и раба. Труд раба и ремесленника понимался им как подневольный, не ведущий к добродетели. Достойным же времяпрепровождением свободного человека является не труд, но досуг, связанный с интеллектуальной и этической самоудовлетворенностью, являющейся внутрену ней добродетелью мудреца". Для Плавта, выразителя римского аристократизма, характерен следующий принцип: дурно поступает тот, кто дает милостыню бедному, ибо, помимо того, что он лишается даваемых денег, он, продлевая жизнь бедняка, продлевает и его страдания3. Древний мир рассматривал разделение общества на рабов и господ как естественную стратификацию, берущую начало в непосредственном существовании человека. Лишь у ранних христиан зазвучали призывы к безоговорочному равенству всех людей перед богом, которое должно быть выражено в полном имущественном и сословном равенстве в миру. Однако это была лишь идея абстрактной филантропии, не имеющей реального воплощения. Сама церковь пронизана жесткой иерархией. Гуманисты Возрождения к бестолковой толпе относили всех людей, не отмеченных ученостью. Так, для Боккаччо к плебейской толпе относятся «неразумные безумцы, которые возымели наглость и развязность высказываться против всего. Эти люди усматривают высшее благо в кутежах и вожделениях, в ленном досуге. они силятся хулить бдения ученых мужей. Вторые — это те, которые, прежде чем увидеть двери школы и услышать имена философов, уже считают самих себя философами. Они слывут „учеными среди черни", рассуждают на собраниях, нахватавшись кое-чего и цитируя авторов, которых они не читали. Третьи — некоторые люди, облаченные в тоги, заметные по золотым пряжкам и почти королевским украшениям. они говорят, что поэты малоблагоразумны,

1 Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 360.

2 Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., 1975. ибо, занимаясь поэзией, тратят время, которое могли бы употребить бы на дела, приносящие богатства»4.

Рассматривая культурность и ученость как особую «божественную» отмеченность, гуманисты Возрождения полагали «чернь» как неспособную к ней приобщиться и, даже, недостойную ее. М.Фичино писал: «Божественные вещи непозволительно открывать черни». Развивая взгляды Платона, гуманисты Возрождения отстаивали право интеллектуальной личности на обособленность и привилегии в обществе, определяемые именно глубиной ее интеллектуальности. Высокое положение интеллектуальной элиты определяется занятиями «наукой». Все остальные, кто не отмечен «ученостью», могут быть отнесены к «неразумной» массе. «Но и противники науки должны признать, — писал Джо-ванни Понтано, — что большинство из тех, кого обычно называют идиотами за то, что они необразованны, сплошь запятнаны омерзительнейшими пороками, и даже если они свободны от других пороков, они не свободны от одного — необразованности и невежества. А что может быть презреннее этого порока и недостойнее для человека?»5. Н.Макиавелли выразил крайнюю позицию, полагая, что «чернь прельщается видимостью и успехом, а в мире нет ничего, кроме черни, тем более что за ней стоит государство, а меньшинству в нем не остается места»6. Гуманисты Возрождения были сторонниками высокомерной элитарной позиции по отношению к массе, утвердившейся еще в античности. Между тем, сама античность придерживалась презрительного высокомерия, идущего еще от Гермеса Трисмегиста, легендарного египетского жреца, создателя тайного, «герметического» знания, передаваемого лишь немногим посвященным. Египетские жрецы и древнегреческие философы относились к. знанию, как к дару богов, отличающего одних от других, приобщиться к которому могут лишь наиболее достойные.

4 Баткин Л. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М.,1978. С. 65-67.

5 Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения XV века. М., 1985. С. 295,381.

6 Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. СПб., 2004.

Просветительская позиция, сформулированная в среде французских энциклопедистов, главный упрек в неразумии массы относила «неразумным философам», сеющим ложное знание. По мнению Гольбаха: «Люди слепы сами по себе, получили в руководители жизни слепцов, причем и руководимые, и руководители под конец сами заблудились»7.

Являясь выразителем идей немецкого Просвещения, Лейбниц создал теорию «двух истин», согласно которой в разнообразном человеческом опыте возникают истины необходимые и случайные. Если первые возникают на основе логики, то вторые — на основе возможности. Одушевленные субстанции — монады подразделяются на активные и пассивные. Активные монады, находясь в действии закона «предустановленной гармонии», «носят в себе Вселенную», становятся своеобразным «зеркалом мира». Пассивные же — занимают зависимую, «страдательную» позицию, частично отражая мир и соподчиняясь его законам. Персонификация монад осуществляется в людях интеллекта — активных деятелях, целью которых является умственная культура и нравственное совершенство, а в людях практических дел уделом остается жить по воле случая и о руководствоваться вероятностной «логикой фактов» .

Идеи Просвещения сосредоточились на том, что для необходимого воспитания и просвещения народа следует представить мудрого воспитателя. Таким образом, возникает научно-социальная система единства «мудрого воспитателя», элитарного интеллектуала и просветителя, с одной стороны, и непросвещенной, темной толпы, жаждущей просвещения или относящейся к нему индифферентно. Эта динамическая система имеет своим основанием идеи, как нравственного императива, так и общественного договора, толкающие просветителя просвещать непросвещенных, а непросвещенным воспринимать ученость по мере своих сил и способностей.

Во второй половине XIX века европейская и русская интеллигенции видели в народном сознании и быте истоки собственного творческого вдохновения. Народные традиции, которые можно квалифицировать как продукты кол

7 Гольбах П. Система природы. М., 1940. С. 171.

8 Внндельбаид В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. Т. 1. От Возрождения до Канта. СПб., 1908. С.363-404. лективного сознания, становились объектом пристального изучения и даже подражания. Одной из причин такого внимания к народной культуре стала на отечественной почве формула графа Уварова, принятая в 1832 году: «Православие, Самодержавие, Народность», имевшая различный резонанс в слоях российского общества. Активное освоение народных истоков воплощалось в художественной культуре. Шли процессы творческой переработки народной мифологии, сказочного сознания, народной музыки и продуктов художественных промыслов.

Большой вклад в осмысление народных основ отечественной культуры сделал А.Герцен, полагавший, что народ есть некое произведение природы, к которому неприменимы этические категории. В народном сознании находит свое выражение истина, и жизнь его не может быть ложью. А.Герцена вдохновляла на идеализацию и признание исконной положительности русского крестьянина свойственное, как он пишет, беспечное отношение к собственной земле, его «беззаботная и ленивая природа». По своему образу жизни крестьянин, как воплощение народа, растворен в сельской общине. Весь образ жизни крестьянина и его миросозерцание насквозь пропитаны артельностью и в этом лежат истинно народные истоки социализма. По мысли Герцена, природные «беззаботность и артельность», и, следовательно, врожденная нравственность, смогли уберечь русского крестьянина от западноевропейского стремления к стяжательству. Позднее, после 1861 года, после «освобождения крестьян без земли», А.Герцен увидит другие черты народного характера: несправедливое решение земельного вопроса всколыхнет в крестьянстве склонность к жестокому разбою и бунту. «Вот от чего крестьянин терпит, ужасно долго терпит, и только изредка, когда уже мера переполнена, он является в каком-то мрачном отчаянии и убивает гуртом не только врагов, но и своих собственных детей, чтобы они не сделались военными поселенцами»9. Мыслитель оправдывает крестьянский бунт как разгул природной стихии, не имеющей нравственного и разумного императива. Однако, по мнению Герцена, именно в сельской общине кроется будущее справедливое устройство русской государственности.

Народничество, появившееся в середине XIX века, стало, пожалуй, первой теоретической концепцией и практическим руководством по объединению целей и задач интеллектуальной элиты и народной массы в достижении социальной справедливости и переустройстве российского общества. М.Бакунин писал: «Вопрос о нашем сближении с народом, не для народа, а для нас, для всей нашей деятельности, есть вопрос жизни и смерти», видя в этом сближении, с одной стороны, идейное руководство народом прогрессивной интеллигенции и, с другой, активное участие народных масс10. Именно прогрессивная интеллигенция должна «подтолкнуть» народные массы «творить историю». Идеи М.Бакунина переплелись с взглядами народников — П.Лаврова и П.Ткачева о роли народных масс в исторических процессах. Так, произведения П.Лаврова проповедовали идею о необходимости прямого участия интеллигенции в создании идеологии и подготовке простого народа к революционной борьбе с государственной властью. Но если П.Лавров полагал, что необходимо вызвать доверие народа и сблизиться с ним путем «хождения в народ» представителей интеллектуальной элиты, агитации и просвещения простых людей, то, по мнению П.Ткачева, народную массу следует просто использовать для нужд переустройства общества. Масса инертна, темна и неспособна понять истинные идеалы элитарного меньшинства, а потому не следует ее особенно жалеть и надеяться на какое-нибудь понимание с ее стороны. Отсюда возникла теоретическая установка П.Ткачева на немедленное «делание революции». Для этой цели нужно пользоваться агрессивными природными инстинктами народа и направлять их в нужном направлении. Революционные лидеры, выходцы из элитарных, образованных слоев общества, должны практически воспользоваться проявлением этих инстинктов для изменения формы правления в нужном для элиты направлении. Популярность идей Ткачева, основанных на целях захвата власти, особенно возросла после бесполезных попыток студенческого «хождения в народ» в 70-е годы XIX века, вызывавших непонимание и даже возмущение в массовом сознании русского крестьянства.

Проблеме взаимодействия народных масс и интеллектуальной элиты особое внимание уделил Н.Михайловский, известный теоретик народничества. Автор знаменитой работы «Герои и толпа», опубликованной в 1882 году, утверждал, что не следует идеализировать народ, преклоняться перед исконными подробностями народной жизни, как это проповедовал, например, К.Леонтьев. Полная трагических катаклизмов история России оказала негативное влияние на формирование народного характера. Так, склонности к лени и к пьянству у простого народа, несомненно, являются психологической реакцией на многовековое угнетение. Н.Михайловский замечал, что мнения и намерения народа часто вступают в противоречия с их подлинными интересами, осознание которых самому народу недоступно. Следует постоянно подвергать критическому анализу народные настроения и сверять их с исторической необходимостью. Убедившись в неспособности народников «просветить народный разум» и поняв, что «хождение в народ» оказалось пустой затеей, Н. Михайловский разрабатывает теорию «героя», «вождя», способного своими действиями или примером увлечь народную массу, направить ее энергию на выполнение задач, известных только ему. Толпа, иначе людской конгломерат, легко поддается влиянию даже не всегда выдающегося человека. Порой достаточно удачного стечения обстоятельств для появления «героя», сумевшего завоевать авторитет у толпы. По мысли Н.Михайловского, народные движения часто происходят под воздействием гипноза, даже психоза, «патологической магии». Под влиянием чисто психологических факторов народ может пойти на самые необдуманные поступки11. Важнейшим фактором организации народных движений является, по мысли Н.Михайловского, принцип подражания, часто прослеживавшийся в истории культуры. Впоследствие А.Тойнби назовет это принципом «мимесиса». Именно «магический гипнотизер» — герой, обладает способностями увлечь своим примером «массу на хорошее и дурное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмысленное дело».

По мысли Н.Михайловского, героическое проявляется не само по себе, а но тому резонансу, который образуется в народной массе. Задачей прогрессивной интеллектуальной элиты является умение вовремя «подтолкнуть» толпу к массовому движению, правильно определить для нее приоритетные задачи и уловить нужный момент такого движения. По сути, эти представления о взаимоотношениях элиты и массы возвращаются к исходному наличию отношений «пастыря и стада», сформулированных еще средневековой мыслью. Можно, по-видимому, утверждать, что в истории культуры сложился устойчивый стереотип отношений, характеризующий специфику взаимодействия индивидуального и массового сознания. Данный стереотип преломлялся в исторической специфике и приобретал культурную конкретность.

В конце XIX — начале XX веков представления о сопоставлении и противостоянии элиты и народной массы приобрел новую актуальность. Н.Бердяев также связывал кризис современного общества с процессом омассовления культуры. Он писал: «Другая сторона процесса, порождающего современный кризис культуры, есть вступление в культуру огромных человеческих масс, демократизация, происходящая в очень крупных масштабах»12. Н.Бердяев не так высокомерен по отношению к массе, как Н.Михайловский. Вину за духовный разрыв он возлагает не на массу, а на интеллектуальную элиту, справедливо подмечая, что именно в высшем творческом слое утрачивается идея служения, пронизанная «свободой, смыслом, ценностью, качеством», способная вдохновить массы. В результате утраты этих глобальных ценностей «массы легко усваивают себе вульгарный материализм и внешнюю техническую цивилизацию, но не усваивают себе высшей духовной культуры, они легко переходят от религиозного миросозерцания к атеизму»13. У массового человека оказывается подавленным личностное начало, которое становится «безличным и анонимным», происходит утрата личного сознания, личной совести и личного суждения. Омассовление личности вплетается в общий кризис культуры, дальнейшее существование и развитие которой по этой причине кажется русскому философу проблематичным.

12 Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. С. 489.

13 Там же. С. 489.

Между тем в русском человеке осталась врожденной особая душевная чуткость, порожденная нерастраченными творческими силами и в силу обстоятельств жизни, не умеющая себя найти. Бердяев писал, что «в России выработалась эсхатологическая душевная структура, обращенная к концу, открытая для грядущего, предчувствующая катастрофы, выработалась особая мистическая чувствительность»14. Бердяев постулирует больную совесть русской интеллигенции, традиционно находившей причины неустроенности мира в нерешенности своих собственных проблем. Темнота массового сознания происходит не от его слепоты, а от слабости света, исходящего от интеллектуальной элиты.

Важные уточнения об особенностях массового сознания высказал С.Левицкий, продолжавший в эмиграции развивать философские взгляды Бердяева и Лосского. Различая массовую и «общественную» психологию, он писал: «Нормальная общественная психология соборна, а не массова. Как в оркестре, здесь индивидуальность не подавляется сыгранным коллективом, а раскрывает себя в рамках целого. Массовая психология, продолжал он, отражает патологическое, деформированное состояние общества, она есть психология заболевшего массовым неврозом коллектива. Массовая психология есть психология коллективного подсознания, прорвавшего сдерживающие начала и затопившая силы разума в обществе»15. Идея «соборности» общества, при которой элита и масса находились бы в состоянии гармоничной взаимной дополнительности, созревала в некоторых традициях отечественной философской мысли. Большую роль здесь сыграла русская религиозная философия. Сравнивая общественное и массовое, автор находит все большие различия. Так, общество :— иерархично, масса — одноплоскостна, общество — многолико, масса — безлика. Общество — симфонично, масса — унисонна. Несмотря на большую организованность, общество способно заболеть массовым психозом, подобно тому, как личность становится «одержимой». «Массовый психоз, — заключает С.Левицкий, — величайший враг свободы. И потому «заявление своеволия» со

14 Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 70.

13 Левицкий С.А. Трагедия свободы. Germany, 1984. С. 302. стороны масс подготавливает почву для последующей тирании „вождей" над размагниченными массами». В острые, революционные моменты истории массы склонны к насилию и произволу и, поскольку они страшатся свободы, не зная как с ней поступить, инстинктивно ищут вождей. С.Левицкий приводит слова Ф.М.Достоевского: «они — рабы, хотя и бунтовщики». Поэтому «культ масс» парадоксальным образом приводит к «культу вождей». По этой же причине «массовая психология» является одним из главных препятствий к осуществлению демократии»16. Истинная демократия предполагает взаимодействие свободных человеческих «волений», в атмосфере же коллективизма «воля народа» становится худшим — ибо анонимным, — тираном. Когда же массы пробуждаются от революционного угара, то технология власти навязывает им диктатуру. Процесс омассовления культуры непременно приведет к диктатуре ограниченного количества идей и ценностей, не способствующих свободному развитию творческой личности, но, наоборот, ее закрепощению. Идеи «соборности» общества, высказанные С.Левицким, относились, скорее, к сфере социальной утопии. В современном мире «согласовать» различные точки зрения и образы жизни практически невозможно. С большими трудностями сталкивается массовое сознание, которое также не способно освоить усложнение общественного организма.

Для охвата актуальных проблем, с которыми сталкивается мир, требуются широкий кругозор, развитое воображение и солидная образованность, чего никогда не хватало человеку массы. В этом несинхронном движении заложен возможный катастрофизм, непопадание во временной ритм. Ощущение растущей дисгармонии с миром толкает человека массы к еще большему потребительству, заглушающему психическую тревогу, порожденную диссонансами жизни. Растущее напряжение способно породить различные социальные болезни. Именно с подобными проблемами столкнулась Римская цивилизация, развратившая городской плебс сносным государственным содержанием и постоянной праздностью. Общество, проповедующее потребление как главную ценность жизни, превращается в объект потребления. Таким образом, общество растрачивает свои накопленные веками ценности. Растрата и обесценивание ценностей культуры становятся повсеместными.

Как ни странно, но именно деструктивные процессы, происходящие в массовом сознании, становятся благоприятной средой для возникновения интеллектуальной элиты. В маргинальных нишах общества порой появляются яркие индивидуальности, стремящиеся вырваться из гнета среды и осуществить стремления интеллектуального существования. Так, в пролетарских и крестьянских недрах советской России появлялось интеллектуальное меньшинство, развивавшее отечественную науку и гуманитарную мысль. В отечественной науке и идеологии долгое время существовало твердое убеждение, что главным хранителем и создателем культуры всегда выступали народные массы. Какое место в дихотомии массы и элиты занимает «народ», и каково содержание этого понятия?

Известно, что понятие «народ» было внесено немецкими романтиками, искавшими в традициях народного, фольклорного искусства вдохновляющий

17 импульс для своего творчества . Народные истоки художественной культуры противопоставлялись романтиками утвердившимся в Европе традициям классицизма. Под народными истоками понимались этнокультурные традиции, имеющие широкое обращение в национальном творчестве.

В отечественной науке понятие народная культура имеет давнюю традицию. Еще славянофилы, рассматривавшие «общину» как главную социальную основу крестьянской жизни, утверждали «народ» — значительнее и существеннее государства. По мысли A.C. Хомякова: «Народ, будучи источником власти, вручает эту власть царю, который и несет „бремя власти". Себе же народ остав

1 Я ляет „свободу мнения"» . Идея исконной «соборности» русского народа развивалась К.С.Аксаковым, считавшим, что «личность в русской общине не подавлена, но только лишена своего буйства, исключительности, эгоизма. личность поглощена в общине только своей эгоистической стороной, но свободна в ней, как в хоре». Община, уподобленная хоровому пению и возможности личност

171Массовая культура России конца XX века. Ч. 1. СПб., 2001. С. 174.

18 Зсш.ковский В.В. История русской философии. Т. 1.4. 1. Л., 1991. С. 218. ного саморазвития, противопоставлена славянофилами жизни в государстве, чуждом внутреннему миру личности. Возможность «самообособления» рассматривалась славянофилами как двойственность, которая может привести либо к саморазрушению, либо к самоограничению личности во имя высшего целого. Не касаясь впрямую понятия «массовая культура» и специфических процессов ее развития, К.С.Аксаков отмечал, что именно для европейской культуры характерны процессы «убывания души», которые заменяются и компенсируются усовершенствованием государственных форм19. То есть, совершенствование государства и форм власти воздействуют отрицательно на индивидуальное совершенствование личности. Тем самым анархизм, свойственный российской жизни, создает основу противостояния европейской государственной организованности, лишенной духовного единства.

Идея народных истоков культуры господствовала в сознании творческой интеллигенции. Художники, композиторы, архитекторы обращались к национальным истокам культуры в целях расширения возможностей художественно-образного языка. Это относится к творчеству В.Сурикова и «передвижникам», к композиторам «Могучей кучки», к творчеству М.П.Мусоргского и П.И.Чайковского, позднее к московской школе живописи, культурной деятельности княгини Тенешевой и многим другим. Подобные национал-культурные процессы проходили в других странах Европы.

Во второй половине XX столетия тяга к традициям народной культуры в развитых странах Европы почти совершенно исчезла и потеряла свою былую притягательность. Для европейских стран понятия «народ», «народная культура» утратили значение. Посткультура превратилась в космополитическое образование, разделенное условными географическими границами, а понятие «народ» оказалось в сфере политической манипуляции. Остался только претенциозный симулякр.

В России, в силу ряда особенностей развития, народная культура сохранила значительную ценность. Культ народности, вера в верность народных инстинктов, ориентация на базовые национальные ценности сохраняли свою значимость и специально культивировались властью на протяжении всего периода социализма. Власти было удобно опираться на абстрактный базовый авторитет. Однако слишком частая манипуляция массовым сознанием, необоснованные ссылки на авторитет народного сознания и воли создали культурный вакуум. Образы народной культуры претерпели значительные изменения и утратили былую авторитетность. Как отмечает В.Е.Гусев, функциональность народной художественной культуры в условиях последних периодов отечественной истории «приобрела откровенно спекулятивный характер»20. Утрата утилитарных, религиозных, магических, ритуальных и обрядовых функций превратила исконную народную культуру в массовую. Синкретические комплексы быта и досуга эволюционировали в развлекательные, зрелищные, необрядовые, досуго-вые формы, связанные со специфической профессиональной деятельностью исполнителей. Фольклор и ремесленно-прикладное искусство, выступающие основными стабилизаторами народной культуры, заменились псевдофольклором и современным декоративно-прикладным художественным творчеством, развивающимися в урбанистических структурах. Народная культура в условиях посткультуры XX века стала исключительно массовым явлением, а ее носители превратились в профессионалов, заполняющих своей деятельностью досуг усредненного человека. Нельзя согласиться с А.С.Каргиным, полагающим, что «настал принципиально новый этап функционирования народной культуры, в недрах которой сложились новые явления, освобожденные от магических и са

21 кральных функций» . Напротив, в условиях посткультуры произошло перерождение народной культуры в массовую с естественной утратой родового содержания, с отсечением архаических корней природных циклов. Народная культура может существовать в современных условиях только в превращенной форме, как массовая культура с естественной утратой базового содержания, но с сохранением внешней зрелищности. Народная культура в условиях посткультуры — это еще один миф. Даже превращение в новую религию, основанную на поклонении «поп-звездам», не возвращает утраченной основательности.

20 Гусев В.Е. Русская народная художественная культура. (Теоретические очерки). СПб., 1993.С.103.

21 Каргпн A.C. Народная художественная культура. М., 1997. С. 37.

Звезды эстрады — это наиболее красноречивые симулякры. По словам Г.Дебора: «Удел звезды — это специализация мнимого проживания жизни, она — это объект отождествления с мнимой поверхностной жизнью, которым должно компенсироваться дробление проживаемых в действительности производительных специализаций»22. Существование «идолов массы» неверно и недолго, оно находится в полной зависимости от переменчивых вкусов толпы. Постоянное цитирование народных мотивов в поп-культуре свидетельствует о ее слабости и креативной неспособности, зрелищной конвергенции, заимствующей и адаптирующей к массовому вкусу всю сферу культуры, в том числе и народную.

В отечественной научной литературе в силу традиции по-прежнему большое место уделяется изучению феномена народной культуры и ее связям с массовой и элитарной. Проблема массовости художественной культуры являлась постоянной темой отечественной науки, начиная с 20-х гг. Понятие «массовость» отождествлялось с понятием «народность» вплоть до 60-х гг. Позднее эти понятия исследователи стали разводить, соотнося массовую культуру с коммерческой культурой Западной Европы, народность же понималась в духе просветительства XIX века.

Развернутую концепцию народной культуры и ее места в исторических типах культуры дают в своих исследованиях М.М.Бахтин и А.Я.Гуревич. Исследуя особенности средневековой европейской культуры, авторы отмечают общий диалогический характер связи народной и «высокой» культур, несмотря на резкое противостояние ориентаций и ценностей. В качестве основных характеристик народной средневековой культуры А.Я.Гуревич выделил ее облик, базирующийся на текучести внешних впечатлений, не строгом мировосприятии, наличие национальных констант и архетипов, невозможность «логичной» и рациональной интерпретации образов народного сознания. Народная культура самобытна и не совпадает во времени с формами существования «высокой» культуры24. Так, Г.В.Вагнер, В.Е.Гусев и М.А.Некрасов называют народную

22 Дебор Г. Общество спектакля. М., 2000. С. 41.

23 Бахтин М.М. Эстетическое наследие и современность. 4.1. Саранск, 1992. С.8.

24 Гуревнч А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 344-345. культуру органической в силу ее связи с природной средой и с элементами этнической общности. Отсюда исходит «космизм», «общечеловеческие ценности» и «этнические черты» народной культуры. По мнению Г.В.Вагнера, указанные свойства определяют силу и живучесть народной культуры, способность ее существовать в условиях господства «массовой культуры». Народной культуре и народному искусству присущи четыре закона существования — это природность и природные материалы, которые наполняют данную культуру и искусство содержанием; коллективность, как способ функционирования в социальной среде; идеалистичность образов; традиционность, опора на вырабо-тайные веками народные традиции жизни и образотворчества . По мнению Н.И.Киященко, в современной культуре различия между народной культурой и искусством, с одной стороны, и элитарными и массовыми формами заключаются в «нарушении четвертого закона»: если народное искусство органично вплетено в жизнь народа, то массовое искусство «навязывается» народу «всеми возможными способами и средствами воздействия». Народная культура и исл/ кусство занимают положение «стабилизатора, но не консерватора» в общем процессе социодинамики культурных процессов.

Понимание основ народной общности и культуры нашло отражение в философии Ф.Ницше и выразилось в представлении о едином мироощущении и единой оценке вещей. Многие идеи Ницше войдут в общий контекст представлений постмодернизма. Философ писал, что «группы ощущений», «оценка вещей», а также «легкая сообщаемость нужды» создают основы совместной жизни, взаимопонимания и единства языкового сообщения. На этих онтологических основаниях вырастают национальные культуры и особенности национального сознания. Национальные складки характеров создают прочный фундамент самобытным культурам27. Что касается отдельного представителя массы, то он, по мысли немецкого философа, находится в плену «стадного инстинкта повиновения», который передается по наследству в ущерб искусству повелевания.

25 Народное искусство и современная культура: Проблемы сохранения и развития традиций. М., 1991. С. 5

26 Массовая культура и массовое искусство. «За» и «против». М., 2003. С. 19.

27 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали. М., 2001. С. 205.

Стадный человек в Европе принимает теперь такой вид, как будто он единственно дозволенная порода человека, и прославляет как истинно человеческие те свои добродетели, те свои качества, которые делают его смиренным, уживчивым и полезным стаду: стало быть, дух общественности, благожелательство, почтительность, прилежание, умеренность, скромность, снисходительность, сострадание»28.

Продуктивное изучение феномена массы, как носителя массового сознания и его особенностей предполагает определение объема понятия и разграничения его с родственным понятием: «народ». Так, О.Шпенглер связывал эти понятия с различными периодами «морфологического развития»: народ рассматривался как явление культуры, масса — как явление цивилизации. Исследуя заключительную, по его мнению, стадию развития культуры — цивилизацию, он утверждал, что на смену народу, творившему культуру в процессе ее поступательного развития, приходит «масса» или «население». В огромном городе современного индустриального общества «народ» перемалывается в «массу». В массовом сознании можно наблюдать все симптомы деградирующего и вырождающегося «морфологического организма». Выражением фазы цивилизации являются процессы переоценки всех ценностей. «Она (цивилизация) начинается с того, что переделывает все формы предшествовавшей культуры, иначе понимает их, иначе ими пользуется. Она ничего не создает, она только перетолковывает. В этом — негативная сторона всех эпох подобного рода. Они не предполагают предшествующий подлинный творческий акт». Далее Шпенг

29 лер заключает: «Культура и цивилизация — это живое тело души и ее мумия» . Философ связывает деятельность и миросозерцание интеллектуальной элиты с яркими взлетами творчества, а существование массы — только с серой повседневностью. Поскольку для О.Шпенглера европейская культура вступила в сумеречную, заключительную стадию своего развития, постольку наиболее характерной формой ее выражения стала массовая культура. Конкретным выражением массового сознания для О.Шпенглера выступает обыватель, образ ко

28 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. С.113.

29 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. М., 1993. С. 460-461. торого во всех культурах одинаков. «Обыватель всех культур в физиономии всякого становления, своего собственного и окружающего его исторического мира, подмечает лишь непосредственно осязательный передний план. Сумма его переживаний, как внутренних, так и внешних, вереницей голых фактов полнит течение его дней». В противоположность ему «только значительный человек чувствует за популярным контекстом исторически подвижной поверхности глубокую логику становления, выступающего в идее судьбы и подчеркивающего случайность поверхностных малозначимых изделий дня»30.

Европейская научная мысль на протяжении последних двух столетий пыталась выявить наиболее существенное во взаимоотношениях отдельной личности и общества, элитарного и массового сознания. А.Токвиль, социолог и политический деятель, изучавший уроки Французской революции, отмечал, что для начала Нового времени характерно коллективистское, а точнее корпоративное сознание. Итоги революции определили, что «в народных душах зародились и развились две преобладающие страсти. Первая из них, наиболее давняя и глубокая, — это жестокая и неискоренимая ненависть к неравенству. Другая страсть — более позднего происхождения и менее прочно укоренившаяся — вызывавшая в людях стремление жить не только равными, но и свободными. обе страсти кажутся в равной степени искренними и сильными»31. Автор постоянно подчеркивает противоречивость действий и стихийность порывов народа, его строптивость и неоправданный произвол, но также самоотверженность и склонность к героизму.

В европейской культурфилософской и социологической мысли систематическое осознание поведения и психологии массы начинается в конце XIX века. Такие мыслители как Г.Тард «Законы подражания» (1890), С.Сигеле «Преступление массы» (в русском переводе «Преступная толпа») поставили проблему разрушительной силы, исходящей от масс. Серьезным исследованием явилась книга Г.Лебона «Психология народов и масс» (1896). Ученый отметил, что современная эпоха является «переходной и анархичной». Характеристика

30 Шпенглер О. Закат Европы. С. 297.

31 Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1997. С. 129. массы и состояний её сознания, данная Лебоном, становится на многие годы определяющей в исследовательской литературе. По его мнению: «В психологической массе самое странное следующее: какого бы рода ни были составляющие ее индивиды, какими схожими или несхожими ни были бы их образ жизни, занятие, их характер и степень интеллигентности, но одним только фактом своего превращения в массу они приобретают коллективную душу, в силу которой они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них чувствовал, думал и поступал бы. Есть идеи и чувства, которые проявляются или превращаются в действия только у индивидов, соединенных в массы. Психологическая масса есть провизорное существо, которое состоит из гетерогенных элементов, на мгновение соединившихся, точно так же, как клетки организма своим соединением создают новое существо с качествами совсем иными, чем качества отдельных клеток». Действия толпы произвольны и непредсказуемы. Она может совершать чудеса героизма и быть способной на самую отвратительную низость. По мысли ученого, толпа не обязательно образуется только из простолюдинов. «Как только несколько индивидов соберутся вместе, то они уже составляют толпу, даже в том случае, если это выдающиеся ученые. Иногда они все-таки приобретают все свойства толпы по отношению ко всему, что выходит за пределы их специальности»32. Интеллектуальность и особенность элитарного сознания, противостоящего массовому, могут быстро улетучиваться, как только элитарность сменяется массовостью. Такая замена способна произойти даже в самом «элитарном», самом «изысканном» обществе. Как происходит эта метаморфоза, как одни и те же люди выступают как изысканная элита и они же вдруг превращаются в неуправляемую толпу? Наверное, единственной профилактикой против массовых проявлений сознания является творческое одиночество и интеллектуальная самодостаточность, которые следует в себе воспитывать.

Лебон отметил, что толпа, объединенная «духовным единством», может состоять, например, из шести человек, но может выступать как целый народ. По его мнению: «Толпа пойдет на смерть ради торжества какого-нибудь верования или идеи; в толпе можно пробудить энтузиазм и заставить ее ради славы и чести идти без хлеба и оружия, как во времена крестовых походов, освобождать Гроб Господень из рук неверных.Этот героизм, несколько бессознательный, конечно, но именно при его помощи и делается история»33. Лебон заметил изменения, происходящие в личности, становящейся частью толпы. Так, индивид, находясь в многочисленной толпе, ощущает себя подавленным непреодолимой силой. Толпа анонимна, следовательно, не несет ответственности за свои поступки, а индивид, находящийся в толпе, также не чувствует свою ответственность и поддается массовым инстинктам. Лебон также отмечает, что в толпе всякое чувство заразительно и, вследствие этого, индивид ведет себя не характерным для него образом. Происходит парализация сознания, индивид становится рабом подсознательного. В толпе у индивида повышается внушаемость, одни способности исчезают, другие же находятся в состоянии крайнего напряжения. Как правило, в толпе пропадает способность судить по справедливости. По выводу ученого, человек, оказавшись частью толпы, утрачивает культурность и цивилизованность, то есть превращается в варвара. «У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также к энтузиазму и героизму. человек в толпе очень легко подчиняется словам и представлениям»34. «В толпе также все эмоции становятся заразительными, чем объясняется мгновенное распространение паники». Ученый справедливо указывает, что типичные состояния сознания толпы, ее внушаемость и безответственность могут распространяться при определенных условиях на ученое сообщество или на парламент, как собранные вместе группы людей, подверженных взаимному влиянию. Одна из главных мыслей Г.Лебона выражена в следующем: «И в то время как все наши древние верования колеблются и исчезают, — старинные столпы общества рушатся друг за другом, — могущество масс представляет единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс». Лебон также предостерегает: «Владычество толпы всегда указывает на фазу варварства. Цивилиза

33 Лебон Г. Психология толпы. С. 18.

34 Там же. С. 17. ция предполагает существование определенных правил, дисциплину, переход от инстинктивного к рациональному, предвидение будущего, более высокую степень культуры, а это все условия, которые толпа, предоставленная сама себе, никогда не могла осуществить. Благодаря своей исключительно разрушающей силе толпа действует как микробы, ускоряющие разложение ослабленного организма или трупа. Если здание какой-нибудь цивилизации подточено, то всегда толпа вызывает его падение»35. Предвидя неизбежность социализма как господства массового сознания и венец стремления масс к всеобщему уравнению, Лебон в начале XX века писал: «Нужно, чтобы хотя бы одна страна испытала его на себе в назидание всему миру. Это будет одна из экспериментальных школ, которые в настоящее время одни только могут отрезвить народы, зараженные болезненным бредом о счастье по милости лживых внушений жрецов новой веры. Так как социализм должен быть где-нибудь испытан, ибо только

-> г такой опыт исцелит народы от их химер. Носителем элитарного сознания, управляющего поступками массы, является герой. Его особое положение определяется как случайными обстоятельствами, определившими его счастливую судьбу, так и личным «обаянием». «Основатели религиозных и политических верований только потому могли достигнуть цели, что умели внушить толпе чувство фанатизма, заставляющее находить счастье в обожании и подчинении и с готовностью жертвовать своей жизнью для своего идола»37. Полагая, что история творится массой, Лебон утверждал, что понять философию истории возможно лишь познавая закономерности массового сознания. Герой, как гипертрофированная элита, выступает своеобразным концентратом и выражением неосознанных влечений и потребностей массы. Герой, как и элита, без толпы не существует. Только на фоне народной массы возможно выделение небольшого слоя людей, чутко улавливающего и умело управляющего бессознательными импульсами, исходящими от «большинства». «Героическая элита», по мысли Лебона, обладает какой-то мистической спецификой. Она поставлена волей случая в особое, привилегированное положение, дающее ей возможность

35 Лебон Г. Психология толпы. С. 151.

36 Лебон Г. Психология социализма. СПб., 1995. С. 522-525.

37 Там же. СПб., 1995. С. 522-525. управлять массой. Между тем массовое сознание неустойчиво, легко меняет своих кумиров и разрушает прежние иллюзии.

Другой исследователь проблем массовидного сознания и поведения конца XIX — начала XX века Г.Тард выделяет наряду с понятием «толпы», понятие «публики». Публика, по Тарду, значительно шире и многочисленнее, чем толпа. Своему появлению она обязана книгопечатанию и, особенно, возникновению и распространению периодической печати. Как и толпа, публика дифференцирована, — можно выделять литературную, философскую, научную публики, организованные изданием специальной литературы. Наиболее влиятельной и вбио рающей в себя все остальные виды, является «политическая публика» . Публика по Тарду, менее слепа и значительно более долговечна, чем толпа. По его определению, публика — это огромная, рассеянная толпа с неопределенными и постоянно меняющимися границами, объем, и содержание которых меняется в зависимости от ситуации. Эта ситуация определяется теми, на кого ориентирована публика, — публицистами. Но в то же время публика и толпа взаимно отражают друг друга, заражаясь одинаковыми мыслями и страстями. Главным свойством публики выступает подражание. Именно в публике развивается общественное мнение, общественная оценка социальных событий и явлений. По словам Тарда, достаточно одного пера, чтобы привести в движение миллион языков и сознаний. Каждый читатель убежден, что он разделяет мысли и чувства огромного числа других читателей. Мнимое единство становится источником мощной энергии, ищущей своего выхода.

Именно широкое распространение прессы мобилизует публику во имя той или иной цели. В сложных общественных обстоятельствах вся нация превращается «в огромный массив возбужденных читателей, лихорадочно ожидающих сообщений». Давая публике классификацию, Тард отмечает, что важнейшим признаком разделения публики на категории является ее вера. Подобно толпе, публика нетерпима, пристрастна и требует, чтобы ей уступали. И толпе, и публике присущ дух стадности, по своему поведению они напоминают пьяного. Они легковерны, порой безумны, нетерпимы, постоянно колеблются между возбуждением и крайним угнетением, поддаются коллективным галлюцинациям, способны на преступления. «С тех пор, как начала нарождаться публика, величайшие исторические преступления совершались почти всегда при соучастии преступной публики»39. Таким образом, толпа и публика одновременно соединяют стремление к социальному и его разрушению. Тард делает вывод, что за преступной толпой стоит еще более преступная публика, а во главе публики — еще более преступные публицисты. Публицист для него выступает как неформальный лидер и воплощает в себе интеллектуальную и политическую элиту. Действия публики не столь прямолинейны как действия толпы, но и те и другие склонны подчиняться побуждениям зависти и ненависти, возбуждаемыми публицистами.

Если толпа может реагировать на любой раздражитель, который задевает ее интересы, то публика реагирует на тексты, распространяемые в прессе, в литературе или по иным информационным каналам. Во времена Тарда главным каналом распространения информации были газеты. В наши дни таких каналов множество, и ориентация публики на тексты стала более дифференцирована. Трудно найти общие черты у читателей научных журналов и потребителей порно-литературы. Общим для них является только умение читать. Таким образом, информационные тексты создают публику, ею управляют и выступают для нее главной ценностью. Возникает вопрос о преднамеренности или непреднамеренности злодейства публицистов. Можно постулировать большую меру ответственности создателей и хранителей интеллектуальных ценностей.

З.Фрейд в своей работе: «Психология масс и анализ человеческого Я» придерживался близкого к Лебону взгляда на природу массы. С его точки зрения, природные энергетические силы, присущие человеку изначально, наиболее сильно актуализуются именно в окружении массы. Сгруппированность людей стимулирует агрессивность и сексуальность, изначально присущие личности, но сдерживаемые сознанием и культурой. Оказавшись же в толпе, личность поддается древним, вдруг проснувшимся инстинктам и утрачивает способность их контролировать. По мнению Фрейда, действия массы почти всегда протекают вне контроля сознания, поэтому термин «массовое сознание» он заменяет «массовым бессознательным». Выразителями массовых интенций являются художники, которые в своих творениях в символической форме воплощают вытесненные подсознательные влечения. Таким образом, художники, наиболее чуткие выразители массового бессознательного, способны влиять на массовое поведение художественными образами, воплощенными в произведениях.

Первые исследования выделяют наиболее общие черты, присущие массовому сознанию и поведению. Они сводятся к следующему:

Личность, находясь в массе, теряет свои индивидуальные характеристики и подпадает под власть инстинктивных групповых реакций.

Контроль логики ослабевает, он заменяется эмоциями и инстинктами. Масса легко поддается внушению и сильнее обнаруживает эмоциональные реакции, чем отдельные индивиды.

Находясь в массе, личность утрачивает свою интеллектуальную самостоятельность. Общий интеллект массы, уровень сознания, всегда ниже, чем совокупность интеллектов, входящих в нее индивидов. Масса «оглупляет».

Человек массы утрачивает чувство личной ответственности и его легко принудить к совершению каких-либо бесконтрольных или преступных действий.

Характеристики интеллектуальной элиты могут быть сведены к следующему:

Интеллектуальная элита всегда выступает в меньшинстве.

Элита в нашем контексте обладает интеллектуальным преимуществом.

Интеллектуальная элита может занимать, но может и не занимать привилегированное положение в обществе.

В отличие от массы, интеллектуальная элита дифференцирована по типам и способам специализации.

В отличие от массы, элита обладает развитым самосознанием.

В отличие от массы, интеллектуальная элита не стремится подавить в своей среде индивидуальность, наоборот, одним из главных принципов существования элиты является многообразие индивидуальностей и чем больше их будет, тем сильнее элита.

Элитарному сознанию присуще чувство ответственности не только за свои действия, но и за действия массы.

Противостояние личности и массы не всегда предполагает, что данная личность является представителем элиты. Это может быть обычный средний обыватель, но, оказавшись лицом к лицу с толпой, он способен ощутить ее враждебность. Всякий отдельный индивид вызывает недоверие массы, как будто она представляет собой подозрительное существо, не принимающее чужаков. В этом противостоянии индивида и массы проявляет себя диалектическая связь элемента и системы. Элемент, как отдельно взятый, противостоит системе, в которой он существует, и в то же время, система, состоящая из элементов, противостоит каждому из них в отдельности. Система по принципу эмерджент-ности, не сводима к простой сумме элементов, но образует новые свойства, не бывшие у каждого из элементов. В то же время каждый элемент, вливаясь в систему, утрачивает какие-то свои уникальные свойства и подчиняется законам целого.

Одним из решительных критиков массового общества стал Ф.Ницше. Человек массы для него — это «неудача по отношению к высшему человеку». Ницше указывал на глубокую враждебность массы и «сверхчеловека», под которым он, прежде всего, разумел творческую, интеллектуальную личность. Ницше писал, вкладывая в слова своего героя Заратустры характеристику массового сознания и заложенной в нем перманентной ненависти к элите: «Будучи снисходителен и справедлив, ты говоришь: «Невинны они в своем маленьком существовании». Но их узкая душа думает: «Виновно всякое великое существование. Пред тобой чувствуют они себя маленькими, и их низость тлеет и разгорается против тебя в невидимое мщение»40.

Вся европейская культура, по представлениям Ницше, не находит путей разрешения противоречий между старыми и новыми ценностями, между массовым, филистерским миром и миром «сверхчеловека», олицетворяющего новое

40 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. СПб., 2001.С.45. и творческое, и устремляется к неминуемой катастрофе. Именно «плебейский дух» нового времени способен привести культуру к упадку.

Афористический стиль произведений немецкого философа, его теоретические прозрения стали близкими многим мыслителям постмодернизма.

В конце XIX века К.Леонтьев прозорливо предсказывал, что начавшиеся в Европе процессы «эгалитаризации и либерализации» приведут общество к относительному равенству— экономическому, политическому, умственному, половому и т.д. Нарастание всякого рода «вольнодумства», снисходительности и попустительства в отношении индивидуального волеизъявления сформируют наиболее распространенный тип «самоуверенных и заносчивых граждан». Процессы демократизации повседневной и умственной жизни неизбежно закончатся господством среднего класса, скромных, однородного ума людей, не слишком много работающих и счастливых в своей одинаковости.

В европейской культуре вырабатывается образ человека со средними способностями и запросами, ориентированного на удовлетворение сиюминутных потребностей, на упорное отстаивание своих прав и свобод, природы и сути которых он до конца не осознает. Средний человек сформулирует для достижения житейских целей этику, свободную от всяких мистических и религиозных начал. Он будет уверен, что раскрытию чувства собственного достоинства будет способствовать стремление к богатству и роскоши в его «усредненном» и ограниченном понимании. Все, что отличается от его простой системы ценностей, будет выпадать из сферы внимания и отвергаться.

Один из авторитетных мыслителей первой половины XX столетия, культурные провидения которого пользовались вниманием многих экзистенциалистов и постмодернистов, Х.Ортега-и-Гассет, уделил большое внимание вопросу соотношения массовой и элитарной культур. Основная черта нашего времени заключается в том, что «оно претендует на то, чтобы значить больше, чем все предыдущие времена; более того, оно порывает нити, связывающие его с прошлым, не признает существования нормативных и классических эпох»41. По мнению Ортеги: «Человек-масса до сих пор живет за счет того, что сам же и от

41 Ортсга-н-Гассет X. Дегуманизация искусства и другие работы. М., 1991. С. 71.

41 РОССИЙСКАЯ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА рицает, пользуясь богатствами, которые накопили и создали другие»42. Испанский мыслитель, убежденный апологет элиты, не жалеет красноречия для метких характеристик плебейского духа и поведения человека массы. По его словам, «достаточно обратить внимание на энергию, решительность и беззастенчивость, с которой сегодня шагает по жизни каждый, стремясь навязать свое мнение, стараясь урвать побольше удовольствий»43.

Жажда наслаждений и погоня за ними становится единственным стимулом человеческого существования. Эгоистический гедонизм заслоняет собой все родовые устремления, с которыми традиционно связывался общественный прогресс. Безответственность современников, их безразличие к судьбам культуры объясняется резкой границей, отделяющей нашу эпоху от предыдущих времён, и в этой границе концентрируется торжество массы. Постмодернизм заимствует многие идеи Х.Ортеги-и-Гассета, высказанные им о природе массовой культуры, о явлении и природе человека-массы, его поведении и реакциях, состояниях его сознания, «непокорности» массы, пагубного влияния американской культуры, как «наиболее массовой», на европейскую культуру. Массови-зация культуры способна привести развитие человечества к непредсказуемым последствиям, в том числе и к катастрофам. Пессимистические идеи Ортеги, его предвидение культурного катастрофизма особенно близки постмодернизму. Философия «тела» — актуальная тема для постмодернизма, также исследовалась Ортегой. В трактовке сферы телесности в культуре наиболее остро обозначаются социальные стремления массового сознания и система образов массовой художественной культуры. Испанский философ обозначил сферу телесности как обращение современной культуры к первобытности, имея в виду не только «дикость» массового человека, как он пишет: — «восставшего дикаря» и отсталости его сознания, но и стремление массы, например, к созерцанию сцен насилия, зрелищу руин, катастроф, распространению криминальной порнографии. Увлечение образами деструкции, в какой бы сфере она не проявлялась, свидетельствует о феномене частичной или полной утраты культурной памя

42 Ортега-м-Гассет X. Дегуманизация искусства и другие работы. С. 228.

43 Там же. С. 53. ти — забвении «исторической культуры». Масса ничего не помнит — ни зла, ни добра, что свидетельствует об отсутствии «опыта массового сознания» или быстрой его утраты.

Интеллектуальная элита также может тешить свое воображение картинами гибели, смерти и тления, как, например, в произведениях петербургской группы художников — «некрореалистов». Однако художники рассматривают деструкцию как метод изучения жизни, подобно тому, как Микеланджело разрезал трупы, изучая строение человеческого тела, в то время как массовый человек в сценах смерти видит только непреложный закон, подтверждающий его частный случай.

Ортега полагал, что масса не есть нечто определенное, но, скорее, рыхлое и переменное. Однако она состоит из «массовых единиц». Человек, находящийся в массе, является носителем качеств, закрепленных в массе. Его единичность слишком беспомощна, чтобы противостоять влиянию массы. Оказавшись в массе, «одиночка» перестает ощущать свою «самость», утрачивает осмысленное индивидуальное движение, подчиняется «броуновскому» движению толпы. Ортега выделял следующие характерные черты человека-массы: 1. Он (человек-массы) с удивительной легкостью решает все материальные проблемы. 2. Настоятельно требует гарантий общественного порядка и личной безопасности. 3. Средний человек осознает, что все равны перед законом. Из этих соображений Ортеги следует, что человек массы инфантилен, труслив и демократичен. Массовый человек оказался в новом мире техницизма, на который оказали влияние либеральная демократия, научное экспериментирование и индустриализация. Мир, окружающий «человека-массу» с рождения, не ставит перед ним преград, ограничений и запретов. Напротив, все окружающее возбуждает его аппетиты, растущие с каждым днем.

В психологической характеристике современного человека следует отметить два вектора: свободное распространение его жизненных устремлений и радикальная неблагодарность по отношению ко всему, что сделало возможным его потребительское существование. Необыкновенная предприимчивость и умение все считать своим свидетельствует об отсутствии у массового человека культурных корней и неопределенности происхождения. Неблагодарность массового сознания к творцам культурного наследия объясняется узостью воображения, невозможностью представить, что блага цивилизации основаны на скрупулезной культурной экономии, на научном изобретательстве, долгом и утомительном строительстве, накоплении материальных и духовных благ.

Мир прошлого был социально примитивен, его постоянно сотрясали неустроенность, голод и войны, что создавало постоянную тревогу для массового сознания. В традиционных культурах массовый человек был постоянным предметом всевозможной агрессии и посягательств. Спектр его возможных достижений был строго ограничен. Теперь же все изменилось. Современный человек видит мир как безоблачный горизонт неограниченных возможностей, прежде всего, потребительских. Следует заметить, что Ортега не предполагал, каким кошмаром для массового сознания в конце XX и начале XXI века явится терроризм, и по «безоблачному» потребительскому существованию человека массы будет нанесен чувствительный удар.

Вырождение интеллектуальной элиты создало предпосылки появлению в XX веке новой массы. Причины этого явления Ортега видит в объективном росте населения. Так в Европе население увеличилось за одно столетие почти в два с половиной раза и достигло к 1914 году четырехсот шестидесяти миллионов. Вторая причина — научно-технический прогресс, давший работу, создавший благосостояние и продолжительность жизни. Третья причина — урбанизация, развитие городских форм жизни с увеличением комфорта, потребительского рынка и разнообразного досуга. Четвертая причина — либеральная демократия, при которой необразованная масса «нахваталась» идей «властного соподчинения» и «стандартного равенства», которые, в свою очередь, создали социальный климат всеобщего господства общественного мнения. «Беда нашего времени в том, — формулировал эту идею Э.В.Соколов, — что заурядные души безбоязненно навязывают свою заурядность всем и всюду»44. Кто думает не

44 Соколов Э.В. Ортега-и-Гассет. Век элитарного искусства и массового общества // Человек. 2002. № 6. С. 94. так, как все, рискует стать отверженным. За господством масс Ортега усматривает надвигающуюся культурную катастрофу.

А.Тойнби внес большой вклад в изучение взаимодействия элитарного и массового сознания. Он точно и проницательно проанализировал развитие цивилизаций, усматривая энергетический принцип развития в активном взаимодействии «творческого меньшинства» и нетворческого, инертного «большинства». Анализ современности привел его к выводу, что «великие общественные силы современности — Демократия и Индустриализм, приведенные к жизни западной цивилизацией, возникли в сознании творческого меньшинства, и это меньшинство стоит сейчас перед вопросом, способно ли оно руководить и управлять гигантской энергией высвобожденных сил. Главная причина, по которой Соль Земли не может ощущать себя в безопасности, заключается в том, что большинство, увы, по-прежнему „пресно"»45. В современном обществе огромные массы людей остаются на низком интеллектуальном и нравственном уровне, как будто не произошли мощные сдвиги в науке и экономике за последние 150 лет. Мера нравственного убожества и деградации современного человечества в полной мере видна на страницах «желтой прессы». Более того, современные СМИ, сознательно или неосознанно, стремятся сохранить и упрочить это массовое убожество.

Следовательно, творческое меньшинство в современном мире находится перед опасностью неминуемого регресса. По мысли ученого, стагнация массового сознания является фундаментальной причиной кризиса цивилизации, который выступает характерной чертой процесса цивилизационного роста.

Главное условие развития и дальнейшего существования культуры ученый видит в активной творческой деятельности «мыслящего меньшинства». Поступательное движение растущих цивилизаций осуществляется за счет «творческих личностей и творческого меньшинства». Автор справедливо отмечает, что в каждом отрезке исторического развития, даже в периоды наиболее оживленного роста, огромные массы народа так и не выходят из состояния стагнации, подобно примитивному обществу, пребывающему в постоянном застое, так как подавляющее большинство представителей любой цивилизации ничем не отличается от человека примитивного общества. По его мнению, духовное размежевание между Личностью и Толпой не совпадает с демаркационной линией, пролегающей между цивилизациями и примитивными обществами. Главную функцию осуществляет «мимесис», как основной механизм освоения массой творчески созданных продуктов культуры. Ученый отмечает: «Творческая эволюция, таким образом, использует ранее выработанное свойство для выполнения новой функции. Мимесис — общая черта социальной жизни. Однако если в примитивном обществе мимесис сориентирован на старшее поколение живущих и на образы предков, ушедших в мйр иной, как на воплощение «кристалла обычая», то в обществах растущих образцом для подражания, эталоном становится творческая личность, лидер, прокладывающий новый путь»46. Таким образом, «культурная радиация», мимесис, практика социального «подражания», способны подтянуть массу до интеллектуального и нравственного уровня «творческого меньшинства», сознания интеллектуальной элиты.

Остается выяснить, что же побуждает закрепощенное предрассудками и архетипами сознание массового человека подражать чудаковатым ученым и необузданным художникам и делать своими продукты их замысловатой деятельности, что он видит для себя привлекательного и необходимого для своей жизни в постоянном и напряженном умственном труде.

Исследуя жизнь «творческого меньшинства» в сложной системе взаимоотношений внутри общества, Тойнби приходит к выводу: так называемые автором, «Вызов-и-Ответ», «Уход-и-Возврат» характеризуют особенности исторического творчества элиты и спектры взаимодействий элитарного и массового сознания. Интеллектуальная элита, ощутившая требования исторического момента, удаляется от дел (осуществляет «Уход») и творит новую модель бытия. Активное возвращение к общественной жизни, характеризующее стадию («Возврат»), отмечается либо признанием, либо непризнанием идей элиты среди инертной массы. Следовательно, мимесис не всегда оказывается достаточно интенсивным и всеобщим, чтобы привести массу к активному состоянию и следовать по пути, открытому элитой. Тойнби допускает, что полный мимесис, исчерпывающее освоение массой творений элиты — это недостижимая иллюзия. Однако творческая личность заинтересована в активности и исторической своевременности мимесиса, поскольку именно в этом и заключается главная цель творчества. Общественная невостребованность творчества — полная трагедия личности. «Задача творческой личности в том и заключается, чтобы эту массу заурядных людей превратить в своих последователей, активизировать человечество, направить его к цели, находящейся вне его самого, а сделать это можно только при помощи мимесиса, или подражания. Мимесис представляет собой разновидность социальной тренировки»47. Угадывая в самом термине «тренировка» нечто механическое, Тойнби справедливо замечает, что автоматизм последователей гениальной идеи, созданной элитой, может привести, и часто приводит, к искажению первоначального плана, к преображению изначальной идеи. Механизация мимесиса убивает дух преобразований, задуманных элитой. Поэтому творческие личности часто терпят неудачу, попадая под власть массы, неспособной понять актуальность новых идей. Искусственное «ускорение хода истории» также часто терпит неудачу из-за непонимания инертным большинством, не видящим смысла в преобразованиях элиты. Теория социального подражания напоминает идею древнекитайского мыслителя Кун-цзы о природе ритуала, способного своей механической направленностью облагородить душу и поведение простолюдинов.

Размышляя о природе мыслящей элиты Тойнби отметил ее дифференциацию и меру интенсивности деятельности в зависимости от общественного положения и уровня признания в данной культуре. Так, в активно развивающейся культурной среде идейный импульс, исходящий от творческого меньшинства, будет услышан и воспринят массовым большинством и окажется в состоянии втянуть часть массы, способной к подражанию, в среду элиты. «Мимесис вызывается очарованием, и можно наблюдать, как это очарование возникает по мере роста цивилизаций». Равно, как и часть элиты способна почувствовать омассовление», погружение в среду репродуктивной деятельности и утратить свое ведущее положение в культурном движении.

Исследуя движение цивилизаций,Тойнби отмечает, что положение мыслящей элиты меняется в периоды социальных «надломов» — это свидетельствует о ее неустойчивом положении и зависимости от отношения «большинства». Сознание элиты слишком динамично и подвержено влияниям.

Так, мыслящая элита России утратила свое ведущее положение в культурной жизни страны в результате революции 1917 года. Постепенно ей на смену пришло правящее меньшинство, частично вышедшее из пролетарской массы и узурпировавшее культурное наследство, ему не принадлежащее. Это меньшинство не имело никакого отношения к интеллектуальной элите, но пыталось сохранить к себе доверие большинства с помощью силы. Следствием подобной политики становилось нравственное отчуждение большинства населения. Финский ученый Т.Вихавайнен в связи с этим отмечает, что всегда существовало две традиции интеллигенции: одна — радикальная и экстремист

48 екая, а другая — умеренная и центристская . В результате надлома возникла «потеря внутреннего единства, гармонии и пропорциональности». Внешняя стабильность гарантировалась только беспощадным террором, осуществленным партийным меньшинством. Можно наблюдать, что правящее меньшинство в Советской России подвергалось воздействию «вульгаризации» и «варваризации» и переносило эти сомнительные ценности, а, точнее, обесценивание ценностей на все сферы культуры. «Пролетарский стиль» во всех сферах культуры и искусства становился популярным. Здесь особенно очевидны различия между понятиями интеллектуальной элиты и правящей элиты и невозможность их отождествления.

Представляется, что идеи Тойнби не противоречат суждениям Ортеги, хотя и не наполнены таким скепсисом, как у испанского мыслителя, но углубляют и расширяют его основные положения. Вмхавайнеи Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. СПб., 2004. С. 23.

Альтернативным полюсом инерции массы современная философская мысль противопоставляет элитарную «интеллектуальность», которая по определению Ю.Хабермаса присуща людям, чувствующим ответственность за вещи и события, не имеющие к ним прямого отношения. По его словам: «Сегодня интеллигенты, интеллектуалы — это уже не только, как раньше, писатели и философы типа Сартра и Адорно», имея в виду обособленность, авторитарность и особое положение в обществе. В современном мире интеллектуалы выступают экспертами в различных видах знания и деятельности, и не имеют привилегированного доступа к истине. Их возможность ошибаться создает свободное поле на открытую коммуникацию49.

Объясняя свою философскую теорию, Хабермас постулирует: «Результатом является теория коммуникативного действия, с помощью которой я хотел бы, с одной стороны, по-новому обосновать теорию рационального общества Макса Вебера, с другой — прояснить основные вопросы этики, теории языка и деятельности, а также и понятие разума и т.п. В центре внимания этой теории находится понятие коммуникативной рациональности»50. Имея императивную природу, это понятие должно наиболее полно отражать качества, присущие интеллектуальной элите. Создатель «теории коммуникативного действия» делает попытку объяснить смысл отношения человека к миру. Современный человек находится в «формальном предположении общности», создающей возможность соответственно своему положению относиться «в нашем разделенном и интерсубъективном социальном мире». Интеллектуал должен устанавливать отношения к миру и одновременно устанавливать и различать обособленность между самим действием и миром. Чтобы оставаться независимым от «идолов рынка» (Ф.Бэкон), общественную мифологию следует «расколдовывать». Интеллектуалы в своей совокупности способны создать «коммуникативный разум», духовное единство, основанное на общности позиций и критериев оценки. Однако, в системе «коммуникативных практик», предостерегает Хабермас, заложены механизмы «социального подавления», поскольку в этом социальном механизме

49 Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1992. С. 102-103.

50 Там же. С. 110. заложено «элитарное омассовление». В природе «коммуникативных практик» присутствуют императивные механизмы конформизма, подавляющие некоторые асоциальные установки творчества.

Коммуникативная практика» ориентируется и определяется понятием «жизненного мира», отношение к которому разделяет человека массы от человека элиты. Так, существование массового сознания — «повседневная коммуникативная практика», вообще несовместимы со способностью к гипотезам, с представлением, что «все могло бы быть иначе». Жизненный мир обывателя «иммунизирован против тотальной проблематизации», поясняет позицию Ха-бермаса его исследователь В.Н.Фурс51. Обыватель не стремиться к существованию в проблемном мире, векторы его бытия направлены к довольству и покою. Жизненный мир выступает как выраженный в языковой форме и организованный, передаваемый через поколения посредством культурных традиций запас образцов толкования52. «Образцы толкования», по мнинию философа, сдерживают разгул творческого воображения интеллектуальной элиты. Информация о жизненном мире проходит через фильтры объективного, нормативного и субъективного, формируется в интеллектуальном опыте индивида. Три мира отношений выступают рамками интерпретации, а семантический потенциал языка соответствует уровню культурного содержания сознания. Из этого следует, что различия массового и элитарного сознания определяются количественно, но в этих различиях формируется качественная граница. Уровнем «коммуникативного действия» выступает принадлежность к культуре. «Культурой я называю запас знаний, — пишет Хабермас, — из которого участники коммуникации, коль скоро они достигают взаимопонимания друг с другом относительно чего-то, обеспечиваются интерпретациями. Общество состоит из легитимных порядков, посредством которых участники коммуникации регулируют свою принадлежность к социальным группам и обеспечивают солидарность. К структурам

51 Фуре В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Мн., 2000.

С. 106.

52 Hubermas J. Theorie des Kammunikativen Handelns. Habermas and Modernity. Cam-brige, 1985. P. 198-199. личности я отношу мотивы и навыки, которые позволяют субъекту говорить и действовать и при этом обеспечивать собственную идентичность»53.

Для целей данного исследования важно обнаружить теоретические принципы, сформулированные Хабермасом, на которых основано элитарное философствование, теоретическое творчество и массовое сознание, обыденное бытие. Так, по мысли немецкого мыслителя, истинный философский опыт заключается в развитой способности обобщения, в нацеленности на получение «общезначимого знания», необходимого и понятного тем, «кому тематизация мира представляется значимой», а также на включенности в этот процесс «метафи-лософской этики познания». Нравственный аспект выступает причиной философствования и определяет форму выражения ее результатов. Новое философское знание, отражающее точку зрения элитарного человека, по своей коммуникативной форме является «знанием — за другого — и — для — другого, знанием в форме представительства»54.

Таким образом, представитель интеллектуальной элиты не замыкается в «башне из слоновой кости», не живет в атмосфере «паралогизма изобретателей», как полагал Лиотар, но стремится достичь консенсуса между рациональными субъектами, «включить философию в повседневность». Если для Лиотара метанарративное знание является пережитком традиционной культуры, к которому следует испытывать, по крайней мере, недоверие, то для Хабермаса мета-нарративы рассматриваются как «операционально-оправданные мифы», необходимые «подпорки» современного сознания. Для достижения целей коммуникативной практики следует активно использовать мифологемы и иные массовые заблуждения и предрассудки.

Но где же тогда проходит граница между мифом и «положительным» знанием? По-видимому, их взаимодействие регулируется в процессе «коммуникативной практики», где также распределяются роли между элитарным и массовым сознанием. В процессе «коммуникативной практики» должны исчезнуть различия элитарного и массового сознания.

53 Цит. по: Фуре В.Н. Философия незавершённого модерна. С. 113-114.

54 Там же. С. 180.

Для Г.Маркузе «высокая культура» обладает двойным измерением — включением реального мира и мира «возвышенной» образности. Элитарная, «высокая культура» всегда находится в противоречии с социальной действительностью, поскольку «двойное измерение» своей интенсивностью намного превосходит прозу обыденности. Лишь только «высокая культура» преодолевает противоречия современности, она перестает быть элитарной, превращается в «одномерную», массовую. В современной культуре как раз происходит «сглаживание антагонизма между культурой и социальной действительностью путем отторжения оппозиционных, чуждых и трансцендентных элементов в высокой культуре, благодаря которым она создает иное измерение реальности»55. Элитарная культура деформирует присущие ее ценности, встраивает их в массовое тело социума. Главную роль в этом процессе играют средства массовой коммуникации, они незаметно смешивают искусство, политику, религию и философию с коммерческой рекламой. Общим знаменателем всех продуктов культуры становится товарная форма. — «Котируется не истинная ценность, а меновая стоимость».

Представления о поведении масс были расширены К.Г.Юнгом в его теории о бессознательном. Последнее, по его мнению, состоит из двух слоев: личного бессознательного и коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное «является носителем опыта филогенетического развития человечества, передающегося по наследству через мозговые структуры»56. Оно находится в более глубоких пластах бессознательного, как осадок психического опыта всех предыдущих поколений. Коллективное бессознательное включает в себя «архетипы» — общечеловеческие изначальные образы, всеобщие априорные схемы поведения, которые в реальной жизни человека наполняются конкретным содержанием. Природа архетипа заключаются в том, «чтобы существенно компенсировать функции или скорректировать неизбежные односторонности и нелепости сознания»57. Закрепившись в историческом движении человечества, архетипы сложились в устойчивые образования, постоянно встре

55 Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2003. С.87.

56 Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев, 1997. С. 134.

37 Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. С. 98. чающиеся в произведениях искусства. У Юнга они имеют конкретное выражение, но принципиально их количество может постоянно увеличиваться. Наблюдения за социальными миграциями архетипов создает возможности более точного историко-культурного анализа общества и состояния массового сознания. Архетипические акценты выявляют черты наибольшей популярности или выступают отрицательными характеристиками черт характера и форм поведения.

Наиболее распространенным определением массовой культуры является определение французского социолога Ж.Фридмана, который дал следующее определение: «Под массовой культурой мы понимаем совокупность культурных ценностей, отданных в распоряжение публики (в наиболее широком смысле этого слова, и независимо от всяких различий в категориях дохода и профессий) благодаря средствам массовой коммуникации в рамках технической цивилизации»38.

По мысли Ж.Бодрийяра массе присуща «имплозивность» — это свойство характеризуется вбиранием, втягиванием в себя всего, что попадает в спектр внимания массы. Массы представляются французскому мыслителю чем-то колеблющимся между пассивностью и необузданной спонтанностью. Сегодня, пишет Бодрийяр, они — безмолвный объект, завтра, когда возьмут слово и перестанут быть «молчаливым большинством», — главное действующее лицо истории. Однако их история всегда потенциальна, а не актуальна. Безвозвратно прошли те времена, когда масса творила историю. В наши дни массовая энергия укрощена и направлена в безопасное русло. Главная сила современной массы — в поглощении и нейтрализации, намного превосходящая все другие исходящие от нее силы. Бодрийяр даже отказывает «массе» в возможности быть социальным понятием. Несмотря на то, что в социальных науках этот термин используется в основном в демагогических целях из-за его крайней неопределенности, за понятием «масса» стоит «рыхлое, вязкое, люмпеналитическое представление». о

Цит" по: Петров Л.В. Массовая коммуникация и культура: теория и история. СПб., 1999. С. 67.

Однако общий постмодернистский скепсис в отношении использования традиционной терминологии в социальных науках дает право усомниться в точном значении понятий «классов», «социальных отношений», «власти» и т.п. Социальные исследования в современной культуре потеряли былую специализацию, пропитавшись психологией фрейдизма и неофрейдизма, политическими декларациями и проповедническими пожеланиями. Изучение общества пропитано ценностным отношением и государственным заказом. Социальное в современном мире потеряло былую качественную характеристику и превратилось во всеобщий симулякр. Социальные отношения и смыслы поглотились массой, основным свойством которой является имплозия — захват, "поглощение всего, что попадает в сферу влияния ее поля. Диффузия терминов, без сомнения, отражает реальную нечеткость границ социальности в современном мире. Не случайно большим авторитетом пользовались в постмодернизме высказывания Б.Паскаля, известные своим скептицизмом, писавшего, в «Мыслях»: «Вокруг нас нет ничего незыблемого. Да, таков наш природный удел, и вместе с тем он противен всем нашим склонностям. Не будем же.гнаться за уверенностью и устойчивостью. Изменчивая видимость будет всегда вводить в обман наш разум; конечное ни в чем не найдет прочной опоры меж двух бесконечностей, окружающих его, но недоступных его пониманию»59. Но если для Паскаля принцип аксиологической относительности явился из возрожденческого освобождения от средневековой схоластики, то для постмодернистов «раскачивание корабля культуры» становится главным занятием и порождается общим скепсисом перед принципами Просвещения.

Изучение общественных и культурных процессов постоянно переводится постмодернизмом в сферы маргинального существования. Маргинальность как оппозиция конформизма признается существенной и поддается определению. Так, например, социологами охотнее исследуется поведение, ценностные ориентации и группировки проституток и наркоманов или правонарушения школьников, чем законопослушных граждан. Подобная понятийная неопределенность

59 Паскаль Б. Мысли // Ларошфуко де Ф. Максимы. Паскаль Б. Мысли. Лабрюйер Ж. де. Характеры. М. 1974. С. 125. в постмодернизме впрямую относится к термину «масса» — «это попытка придать смысл тому, что его не имеет»60. Термин «масса» так же неопределенен как, например, песок. Масса не обладает ни атрибутом, ни предикатом, ни качеством, ни референцией. Отсутствие качеств социологической «реальности» не дает права соотносить ее с каким-либо реальным населением региона, какой-либо корпорацией. Масса не имеет ни лица, ни образа. Ее основной функцией является поглощение — «пучина, в которой исчезает смысл». Неразличимость особенностей не позволяет увидеть в массе «другого». Отсутствие видимых признаков индивидуальности снимает отчуждение, являющееся результатом несогласия. Социальный конфликт, йостоянно присутствующий в любом развивающемся сообществе, отсутствует у массы. Отсутствие индивидуального начала делает массу безликой, а невозможность найти у нее региональные признаки позволяет признать особый массовый интернационал. В терминологическом аспекте понятие «масса» функционирует как понятие Дао в даосизме, определить которое возможно только путем отрицания частных свойств.

Может показаться, что общая апатичность массы должна приветствоваться властью, поскольку при таком условии появляются безграничные возможности социальной манипуляции. Однако итоги исторических событий, возникавших революционных катаклизмов, подвели власть, напротив, к поощрению социальной активности масс. «Вместо одобрения молчания — призыв высказываться». Так, например, от массы требуют профсоюзных акций, ей навязывают избирательные кампании, СМИ вовлекают массу в различные обсуждения, изучение маргинального сознания и отклоняющегося поведения выявляют общественные язвы. Популярность таких обсуждений создает иллюзию заинтересованности массы в изменении ее состояния.

Внимание к массе со стороны бюрократической верхушки вызвано инстинктом самосохранения власти, страхом перед бесконтрольной энергией массы, способной принести невиданные разрушения. Изучение массового сознания превращается в социальное «зондирование», диагностику. Масса попадает в

60 Бодриняр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 9. безграничное поле потоков информации и статистики. Масса подвергается выборочному опросу и направленному тестированию. Власть пытается вовремя уловить умонастроения массы, чтобы манипулировать общественным мнением, вовремя попытаться снять нарастающее напряжение и обезопасить себя контрмерами. Можно заметить, что любое государство постоянно занимается созданием примера образцового среднего гражданина, послушного и внушаемого.

Однако отношения «масса — власть» скорее выглядят как рядо по ложные. Несмотря на раболепие перед «держателями слова» и постоянную готовность их услышать, массовое сознание редко получает ожидаемую информацию. «Восхитительный союз тех, кому нечего сказать, и масс, которые не говорят. Неподъемное ничто всех дискурсов». Бодрийяр сознательно обостряет парадоксальный союз двух глухих, слепых и немых. Культурная сшибка не приводит к социальному взрыву, поскольку не возникает ситуации создания новых смыслов. Вместо точной информации массовое сознание получает взамен блоки мифов. Пропагандистские трюки власти воспринимаются как занимательные или поучительные истории, напоминающие «великие повествования» прошлого. «Великие повествования», как правило, взращены на региональном историческом опыте. Они имеют строение наподобие античных мифов о богах и героях. Трагические повествования о героях прошлого должны вселять в массовое сознание праведный гнев и быть примером для подражания.

Усредненный обыватель не способен усвоить уроки героического прошлого, поскольку его насущное существование проходит вдали от героического и даже трагического. Он живет только настоящим. В связи с этим интересно замечание Джона Рида, свидетеля русской революции: «Ничто не может быть более удивительным, чем жизнеспособность общественного организма, который продолжает все свои дела, кормится, одевается, забавляется даже во время величайших бедствий.»61. В день революционного переворота Джон Рид оказался на Невском проспекте. Позднее он писал, что, пройдя всего несколько домов от Дворцовой площади, «можно было снова видеть трамваи, толпы людей, ярко освещенные витрины и электрические вывески кинематографов.

Жизнь шла своим чередом. У нас были билеты в Мариинский театр, на балет (все театры были открыты). Но на улице было слишком интересно»62. Величие или трагизм исторического момента не захватывают массовое сознание, слишком поглощенное повседневностью.

Но «великие повествования», включающие фрагменты как героического, так и трагического, способны посеять сомнение, расшатать самоуверенность, дать ростки ощущениям своей неполноценности, «негероичности», делающей обывателя послушным в руках власти. «Все на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян», — писал Вениамин Ерофеев в своей поэме «Москва-Петушки». Политическая мифология все же способна вдохновить человека массы и придать ему необычные для него решимость и силу. Скепсис неуместен в анализе массового героизма в период Отечественной войны. Политическая мифология помогала ощутить уверенность в национальной правоте и определить образ опасного врага. В отечественной истории было достаточно примеров раболепия массового сознания перед властью. Власть пользовалась этим раболепием, осуществляя «большой террор». Кровавые жертвоприношения «врагов народа» на алтарь Отечества скрепляли этот неравноправный союз.

Красноречивым примером поверхностного отношения «атомизирован-ной» массы» (термин И.Бродского) к фундаментальным понятиям бытия является религия. Массовые представления о религии концентрируются в понимании Бога. Бодрийяр постулирует: «Массы приняли во внимание его образ, но никак не Идею»63. В массовом сознании утвердилась феерия мучеников и святых с их житиями и мученичеством. Народная память надолго сохраняет церковные представления и церемонии, сказочные образы страшного суда и пляску смерти. Тяга и любовь к чудесному, суеверным представлениям вытесняют трансцендентную Идею. Природа Бога растворяется в его обыденном, человеческом образе. Массовому сознанию значительно проще представить и трактовать образ антипода Бога, придав ему хорошо знакомые свои собственные черты: гордыню, лесть, лицемерие, коварство, злобу и т.д. Эта тенденция характерна для всех мировых религий и их преломления в массовом сознании.

Значительно больше внимания в сказках и домашних историях уделяется дьяволу и инфернальному миру ведьм и демонов, чем «небесному», божественному миру. Плоская обыденность суеверий оскверняет и разрушает своей банальной имитацией категорический императив морали и веры. Сотворение идола по-прежнему остается главной заботой массового сознания, не сознающего, что оно творит грех. Поэтому самопожертвование массы, на которое она всегда готова, не достигает истинной цели. Не случайно массовые самосожжения за веру не становились нравственным уроком, но закрепились в истории культуры как страшные и жестокие истории. Самопожертвование массы в истории культуры принимало вид бессмысленного суицида.

Представления массового сознания о Царстве Божием сводятся к хилиазму, повседневному стремлению кратко, но благополучно обустроиться на земле, окрасив это стремление священным светом сакрального таинства.

Обладая колоссальной энергетикой, масса не распространяет ее во вне, не создает благотворного поля творчества, но, наоборот, поглощает любые импульсы, движущиеся вне ее орбиты. Творческий процесс в орбите массы нивелируется, утрачивает свою сущность. Масса функционирует в современном мире, как гигантская черная дыра, безжалостно отклоняющая, изгибающая и искривляющая все потоки энергии и световые излучения, которые с ней сближаются. Массовая культура опошляет и снижает любой героический пафос, сводя его культурное величие к примитивному бытовому катаклизму. По словам Н.В.Мотрошиловой, сфера массовой коммуникации способна «канализировать» различные отрицательные качества и свойства. В ней гнездятся многочисленные возможности отклонения от рационального, разгул иррационально-злобных страстей, эмоций и т.д. И все это происходит в обществе наших дней, которое «захлестнуто невыверенными научным разумом проектами, решениями, действиями, что оно страдает от технократических безрассудств и глупости, от противления элементарному здравому смыслу, что им очень часто управляют не разум и рассудок, а невежество, раскалившиеся эмоции, несдерживаемые страсти и т.д.»64 В современном обществе постоянно осуществляется парадоксальная игра между властью, уверенной в своей неуязвимости, и массовым сознанием, обреченным на тотальный проигрыш. Потоки политической, педагогической, культурной и художественной информации направлены на то, чтобы удерживать массовое сознание в поле смысла. Полноценная социализация, высокий культурный уровень, образованность полезны обществу и должны обеспечивать ему полноценное функционирование. Между тем, информационные потоки, проходя сквозь кривое зеркало массового сознания, искажаются, утрачивая гуманные смыслы. Новости интерпретируются как слухи и враждебные предостережения, порой как зрелища, создающие страхи, неуверенность и комплекс вины. Безответственная «желтая пресса», культивирующая непроверенные и скандальные сведения, пользуется наибольшей популярностью. Многие СМИ, настроенные на волну массового сознания, объективируют его импульсы и формулируют выводы. Информация воспринимается как набор символов и стереотипов, вызываемых по аналогии с уже увиденным и услышанным. Событие воспринимается как зрелище, в противном случае оно просто не воспринимается. Так, научная информация, чтобы стать понятной, воспринимается сквозь призму личного опыта и всегда нуждается в конкретных упрощенных примерах из обыденного опыта. А поскольку интеллектуального опыта и воображения не хватает, информация быстро исчезает из поля зрения или приобретает искаженный характер.

Наука, техника и система знаний обречены на существование исключительно в качестве магических практик и зрелищ. Всякая специальная информация остается интересной только профессионалам, для массового сознания она становится потоком бессмыслицы. Подобные отношения происходят, например, с медициной. Сопротивление обыденного сознания требованиям гигиены и медицины сменилось гипертрофированно слепым подчинением медицинским предписаниям. В странах с развитой экономикой наблюдается фантастический рост в сфере медицинских услуг. Массовое сознание требует от государства

64 Мотрошилова Н.В. О лекциях Ю. Хабермаса в Москве и об основных понятиях его концепции // Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 165. увеличения предоставляемых медицинских услуг. Профилактика заболеваний и беспокойство о здоровье превращаются в слепое потребление лекарств и процедур, становящихся показателем общественного статуса и престижа и симулируются как необходимые для здорового существования. События фиксируются в памяти лишь при условии высокой зрелищности. Красочные праздники, равно как и непредвиденные катастрофы, доходят до массового сознания, оставляя в нём след. Но даже гиперяркая информация должна быть строго дозирована. Ее избыток делает массы невосприимчивыми даже к собственным страданиям. «Не приемлют массы лишь „диалектику смысла"»63, — заключает Бодрийяр. Массовое сознание избегает логики смысла, либо по неспособности в него проникнуть, либо из боязни попасть под его жесткий диктат. Опасаясь террора интеллектуальной схематизации, масса переводит любые дискурсы в плоскость иррационального, заменяя научные истины свободным разгулом зрелища.

С.Курехин в театральных представлениях своей знаменитой «поп-механики» продемонстрировал полное равнодушие публики к логике смысла. Наоборот, чем больше неожиданных и нелепых сопоставлений он добивался в перформансах, тем больше было восторга зрителей и успеха у спектаклей. На сцене одновременно мог выступать хор военного гарнизона с исполнением военно-патриотических песен, хореографическая группа бальных танцев, хор юных пионеров, демонстрировать свои репертуары рок-группа и акробатическая группа, по сцене ползал гигантский удав, копошились куры или бегала коза. Все исполнители вели свои программы, послушно начиная их по знаку великого маэстро. Случайная мозаика несвязанных между собой смыслов приводила к полной бессмыслице и абсурду. Но именно это вызывало бурный, восторг у зрителей как отечественных, так и зарубежных. Насмешка автора над неискушенной, наивной публикой и над стереотипами массовой культуры была заметна лишь немногим. Курехин никогда не скрывал в частных разговорах презрения к массовому зрителю, неспособного постигнуть «высоту эстетизма», полагая все же, что перформансы «поп-механики» «раскачивают корабль, с палубы которого сыпятся массовые стереотипы восприятия». Курехин проницательно уловил скрытую логику массового сознания, построенную на совокупности микро — смыслов при полном отсутствии общей рациональной схемы спектакля. Уничтожая рациональное, автор оставлял то, что масса ценит более всего — зрелище, лишенное всякой структуры. Сам маэстро не всегда знал, во что выльется его перформанс, но публике нравилась эта бессмысленная, но зрелищная импровизация.

По мысли Бодрийяра, элита, интеллектуальная или властвующая, если и стремится что-либо предпринять в отношении массы, то старания не достигают успеха, поскольку масса — «непробиваема». Масса сама стремится захватить и подавить любую инициативу, направленную на ее переустройство. «Имплозив-ность» массы превышает силовые и интеллектуальные воздействия на нее. Поэтому социальная «отгороженность» в обществе будет увеличиваться, что приведет к неминуемому катастрофическому конфликту.

По мысли постмодернистов, информационные потоки обладают огромной энергией, стимулирующей активность их носителей. Однако это совершенно не относится к массе. Казалось бы, гигантский поток информации, отправляемый в массовое сознание и распространяемый телевидением, радио, газетами и т.д., должен его активизировать, трансформировать скрытую энергию в социальную активность, в расширение поля социальности. Однако результат оказывался прямо противоположным. Увеличивалась не энергетичность, но инертность. «Масс-медиа и информация в своем „иррациональном" неистовстве разрушают социальное»66. Распад традиционной социокультурной стратификации общества, стимулируемый информационными потоками, воспринимался теоретиками постмодернизма как невосполнимая потеря. Поток информации огромен, разобраться в нем становится чрезвычайно трудно, и массовый человек тонет в этом бурном море, не зная за что ухватиться, какой информации поверить, а в какой увидеть ложь. Для дифференциации информационных сообщений, выходящих за уровень обыденного смысла, необходимо специальное образование, которого массовому человеку не хватает.

Многие образовательные программы остаются невостребованными. В то время как сомнительные передачи и программы превращаются в популярнейшие сферы досуга, захватывая в поле притяжения новые слои общества. Дур-новкусие и фельетон становятся любимым пиршеством массового сознания, выступая симуляцией социальной активности и наполненности жизни. Может наступить критическая точка, при которой дальнейшая информационная интервенция окажется невостребованной. Потребность в смысле и в смыслах однажды исчезнет. «Масса впитывает всю социальную энергию, и та перестает быть социальной энергией. Масса вбирает в себя все знаки и смыслы, и те уже не являются знаками и смыслами. Она погло'щает все обращенные к ней призывы, и от них ничего не остается. На все поставленные перед ней вопросы она отвечает совершенно одинаково. Она навязывает социальному абсолютную прозрачность, оставляя шансы на существование лишь эффектам социального и власти, этим созвездиям, вращающимся вокруг уже отсутствующего ядра»67.

Для поддержания общества в состоянии относительной стабильности необходимо стимулировать активность населения, постоянно проводить мероприятия видимой связи массы и власти, человека толпы и институтов государства. Чтобы потоки информации достигали адресата, необходимо научиться воспроизводить спрос на информацию, расширять зону потребления смысла, совершенствовать коммуникативную практику. Этот процесс напоминает товарное производство, которое нуждается в постоянном воспроизводстве потребления. Так оно должно быть: информация структурирует массу, внося в нее смысл и порядок. На самом же деле все складывается прямо противоположным образом. «Вместо того чтобы трансформировать массу в энергию, — писал Бодрийяр, — информация осуществляет дальнейшее производство массы». Этот процесс становится необратимым. Информационные потоки тонут в рекламных объявлениях и призывах, утрачивая при этом весь свой смысл и поставленные задачи. Становясь продуктом масс-медиа, языки информации включаются в массовое сознание только как образы рекламных мифов. Масса интерпретирует информацию и переводит ее на свой собственный язык. Таким образом, адаптированная информация начинает служить задачам массового сознания, обслуживая его капризы. «Любое воздействие на массу, попадая в поле ее тяготения, начинает двигаться по кругу: оно проходит стадии поглощения, отклонения и нового поглощения»68. Круговое движение информации свидетельствует о ее перерождении и превращении в затухающий процесс.

Если научные потоки информации направлены на полагание смысла и надежности, в которых уверен исследователь, то массовое сознание творит постоянную диффузию смысла, неразличенность значений. Такое состояние массового сознания напоминает гипноз, который царствует там, где «царствует медиум, идол и симулякр, а не сообщение, идея и истина. Однако именно на этом уровне и функционируют средства массовой информации»69. СМИ являются активными распространителями панических настроений. По мысли исследователей вопроса: «Массовые страхи создаются в процессе социальной и культурной коммуникации. Достаточно часто они стереотипизированы. Культурные антропологи, изучающие проблему рисков, пришли к убеждению, что культура, культурные нормы и ценности являются определяющими в оценке опасностей и рисков. Таким же образом культура определяет и страхи. Некоторые распространенные страхи в массовом обществе могут быть рассмотрены как элементы массовой культуры»70. СМИ, собирая научную информацию, перерабатывают и подают ее таким образом, чтобы она создавала в массовом сознании чувство опасности. Журналисты не ставят задачи создания панических настроений в обществе. Заказчиком такого рода информации является само массовое сознание. Наиболее сенсационными известиями выступает информация о скандалах, неожиданных бедствиях, катастрофах и неблагоприятных прогнозах. Так, метеопрогнозы подаются с предсказаниями стихийных бедствий, изменений климата, экологические прогнозы предупреждают о глобальных опасностях для человечества, экономические анализы выступают как предвидение негативных эффектов, медицинская информация сообщает о вспышках неизвестных болез

68 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства. С. 38.

69 Там же. С. 43.

70 Матвеева С.Я., Шляпеитох В.Э. Страхи в России в прошлом и настоящем. Новосибирск, 2000. С. 34. ней. Боязливый обыватель находит на страницах прессы достаточно материала, чтобы находиться в постоянном страхе за свое настоящее и будущее.

Власть, точно так же как наука, заинтересована в полагании надежности, как общей государственной системы, так и своего статуса. Укрепление надежности, основанное на развитии соответствующих эмоций, сопровождается постоянным зондажем и статистическими исследованиями состояний массового сознания и существования массы. Однако деятельность власти по поддержанию своего высокого имиджа всегда выглядела как политический спектакль, достаточно прозрачный, чтобы увидеть внимательному наблюдателю, что происходит за кулисами. Теперь же массовое сознание не делает различия между зрелищем и поведением власти. Выборные кампании во всех странах мира более напоминают театральные постановки и даже не воспринимаются как политические. Представители государства строят свое общественное поведение, основываясь на сценариях своих имиджмейкеров и спичрайтеров. Человек массы чаще всего трактует события из сферы политической жизни, увиденные по ТВ, как хорошо срежессированный спектакль, именно театрально, а не политически. Популярность модных шоу-менов по своему качеству уравнивается с популярностью политиков. Смешиваются роли, имиджи и методы воздействия.

Радикальные изменения во взаимоотношениях народных масс и их отношения к историческому процессу, по мысли многих мыслителей постмодернизма, произошли в середине шестидесятых годов XX столетия. С этого временного рубежа «повседневное бросило непосредственный вызов политическому», «полюсом силы оказываются уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а как раз обыденная, текущая жизнь, все то (включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное, отвра

71 тительное и аполитичное» . Современные философы, например, Хабермас, отмечают, что до 60-х годов полюсом основной поступательной силы развития культуры выступали исторические процессы. Их значимость не вызывала сомнения, и их ход программировал последующие события. Однако ситуация изменилась. Главные акценты в развитии общества стали занимать повседневное, будничное существования людей. Ценности частной жизни явились вызовом политической сфере. Разочаровавшись в лживости политических заверений, массовый человек стал искать гармонии не в общественном устройстве, а в уст-роенности частной жизни. Полюс сил сместился к обыденному существованию. Именно данные процессы стимулировали активизацию научного изучения культуры повседневности. Феномен массовой культуры приобрел наибольшее значение именно в XX веке. Массовая культура определяет лицо культуры XX и начавшегося XXI века. Это сложный, многомерный феномен, осмысление которого началось еще в первой трети XX века72 и продолжается до настоящего времени. Неослабевающий интерес аналитиков к массовой культуре обусловлен несколькими причинами, среди которых — бурное ее развитие, мощная экспансия и «захват» лидирующего положения среди других форм культуры, народной и элитарной, изменение форм самой массовой культуры и постоянно обновляющимися и обогащающимися средствами производства и распространения.

Отечественная традиция научного анализа массовой культуры берет начало в 60-е годы прошлого столетия, когда появляются первые работы, посвященные «буржуазной массовой культуре»73. В этих работах неизбежным было неприятие массовой культуры по идеологическим и эстетическим критериям. Массовая культура отрицалась как буржуазная, откровенно насаждавшая жизненные ценности, несовместимые с социалистической и коммунистической идеологией. Резкой критике подвергались эстетические и художественные проявления массовой культуры. Следует сказать, что идеологическое и эстетическое неприятие массовой культуры было широко распространено и на Западе в

72 Следует указать ставшие классикой эссе Ортеги-и-Гассета: «Дегуманизация искусства» (1925) и «Восстание масс» (1930). См.: Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.

73 Ашин Г.К. Миф об элите и «массовом обществе». М., 1966; Глазычев B.JI. Проблема массовой культуры» // Вопр. философии. 1970. № 12. С. 34-46; Искусство и массы в современном буржуазном обществе. М., 1979.; Карцева E.H. «Массовая культура» в США и проблема личности. М., 1974; Козлова H.H. Критика концепция «массовой культуры» Маршала Маклюэна: Автореф. дис. . канд. филос. наук. М., 1978; Массовая литература и кризис буржуазной культуры Запада. М., 1974; Кукаркии A.B. Буржуазная массовая культура. М., 1978.

50-70-е годы'4. Однако в этот же период появляются работы, в которых наряду с критикой феномена, осуществлялся анализ массовой культуры, ставились вопросы о ее генезисе, связях с развитием промышленного производства и средств массовой коммуникации, научно-технической революцией, процессами урбанизации73. Очевидным было то, что «массовизация духовного производст

7 Л ва есть исторически неизбежный процесс.» и идеологическая задача, стоявшая перед учеными, состояла в том, чтобы развести «буржуазную массовую культуру» (искусство) и «социалистическую культуру (искусство) для масс», показать их принципиальную противоположность. Такая противоположность действительно имела место. Советская массовая песня и западный песенный шлягер, голливудский фильм и советская киноклассика — явления разного порядка. Но их различие (впрочем, как всякое различие) предполагало моменты сходства, которые по разным, прежде всего идеологическим причинам, не акцентировались.

С распадом СССР, началом российских реформ 90-х годов, ослаблением государственного регулирования и идеологического контроля в сфере СМИ, образования, искусства, коммерциализацией культуры массовая культура, как западная, так и отечественная, становится преобладающим фоном повседневного российского существования. В научных журналах появляются статьи, авторы которых занимают по отношению к массовой культуре диаметрально противоположные позиции, ведутся дискуссии по проблемам массовой культуры. Инициатором подобных публикаций 90-х годов выступил журнал «Обществен

77 ные науки». Начало дискуссии положила статья К.Разлогова , на страницах

74 Работы Д.Рисмена («Одинокая толпа». 1950; «Лица в толпе». 1952); представителей Франкфуртской школы: М.Хоркхаймера и Т.Адорно («Диалектика просвещения». 1948), Г. Маркузе («Одномерный человек». 1964), Э.Фромма («Иметь или быть». 1967); Р.Барта («Мифологии». 1957). и др.

75 Жигульский К. Пути развития массовой культуры. М., 1969; Кукаркин A.B. Буржуазная массовая культура. М., 1978; Петров Л.В. Массовая культура и массовая коммуникация. Л., 1978; Костина A.B. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. Изд. 2-е. М., 2005.

76 Петров Л.В. Массовая культура. С. 13.

77 Разлогов К. Культура для необразованных // Обществ, науки. 1990. № 4. С. 168— 182. С критикой всех основных идей статьи К.Разлогова выступила М.Чегодаева (Искусство изначально массово). журнала высказывались разные, часто противоположные суждения о природе и генезисе массовой культуры. Дискуссия обнажила всю сложность и противоречивость феномена массовой культуры, побуждала каждую из спорящих сторон

7Я искать более убедительные аргументы . Появились переводы на русский язык классических западных работ (в частности, упоминавшихся работ М.Хоркхаймера и Т.Адорно, Г.Маркузе, Э.Фромма)79. Были изданы труды первых аналитиков и критиков массового сознания и массовой культуры — Ф.Ницше, Х.Ортеги-и-Гассета, переизданы работы исследователей феномена толпы, массы, ученых XIX века Г.Тарда, Г.Лебона. Появились новые, в том числе монографические исследования отечественных ученых, в которых феномен массовой культуры заново осмысляется с позиций современного состояния отечественной культуры, а также новых научных идей и исследовательских методологий80. И хотя по-прежнему в значительной мере сохраняется справедливость слов Н.Козловой, писавшей в 1994 году, что проблема массовой культуры отличается «темной ясностью» и «принадлежит к числу сложнейших — в силу своей двусмысленности, запутанности и в то же время самоочевидности», накопленного исследовательского материала достаточно, чтобы сделать попытку его обобщения и создания общих контуров современной теории массовой культуры и массового сознания.

Среду, в которой массовое сознание существует и которая создается для его существования, называют «массовой культурой». Различные трактовки термина описаны и классифицированы в исследовании Л.В.Петрова. Исследователь выделяет три поля значений, которые отдельные авторы придают термину «массовая культура». Массовая культура — это склад всего бессодержа

7Ä

Козлова H.H. Безвкусица масс и вкус интеллектуалов // Обществ, науки и современность. 1994. № 3. С. 142-150; Конрадова H.A. Китч: не-искусство не-элиты // Там же. 2000. № 5. С. 181-191; Флиер А.Я. Массовая культура и ее социальные функции // Там же. 1998. №6. С. 138-148.

79 Хоркхайиер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. М.; СПб., 1997; Фромм Э. Иметь или быть. М., 1986.

80 Искусство Нового времени: Опыт культурологического анализа. СПб., 2000; Разлогов К. Коммерция и искусство: враги и союзники? М., 1992; Соколов Е.Г. Аналитика мас-скульта. СПб., 2001; Хренов H.A. Мифология досуга. М., 1998; Костина A.B. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М., 2005 и др. тельного, шаблонного, дешевого и пустого, призванного удовлетворять самые невзыскательные, неразвитые и низменные вкусы массового потребителя в современном обществе. Массовая культура — это есть вся совокупность содержания сообщений, которые продуцируются средствами массовой коммуникации. В некоторых работах под «массовой культурой» понимается вся действующая культура масс, что включает в себя значение двух предыдущих пунктов, а также любые формы потребления массовой духовной продукции и вместе о 1 с тем массового поведения .

Определение сущности и категориального содержания понятия «масса» предпринято Е.Г.Соколовым. По его мнению, понятие «элитарной» культуры в виду его крайней неопределенности, мало что дает для понимания феномена массы. Следует употреблять наряду с понятием «масскультура» — «немассовая» форма культуры, то есть, только как оппозиционная форма. Он пишет: «масскульт оперирует чистыми, прозрачными, внятными и недвусмысленными фигурами — некими совершенными формулами архитипических состояний. В то время как немасскультовая художественная практика опирается на фигуры

82 загрязненные", замусоренные шумами, отклонениями, шероховатостями» . Массовая культура «буквально ведет человека по жизни. Лишая возможности выбора — экзистенциального выбора в первую очередь — массовая культура избавляет от мук колебания». Для автора упрощенные (оглупленные) образы и профанные формы масскульта выступают истинным благом для сознания современного человека, переоцениваюшего ценности как индивидуальной жизни, так и культуры. «Поэтому, — заключает автор, — масскульт очищает реальность культуры, а не замусоривает ее ,грязными подделками" .Стерильность,

83 чистота, прозрачность — логотипы и нашего времени, и массовой культуры» . Подобная апология массовой культуры и ее общедоступных ценностей симптоматична. В ней просматривается попытка воспользоваться теоретической относительностью понятия «элита», свести его только к оппозиционной форме «масскульта». Между тем массовая культура представлена автором как вполне

81 Петров Л.В. Массовая культура. С. 101.

82 Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. СПб., 2001. С. 75.

83 Там же. С.90. ясная и определенная, что является, по его мнению, признаком жизнеспособности. Автор, чувствуя свою солидарность с массовым сознанием, действительно не видит смысла в существовании элиты и, подобно случайному посетителю выставки современной абстрактной живописи, полагает, что сам мог бы все это нарисовать. Приспособляемость массовой культуры, ее необыкновенная жизнеспособность подобна живучести кукушонка, обосновавшегося в чужом гнезде и вытолкнувшего законных обитателей. Автор сам в этом признается, мягко камуфлируя острые углы и пряча откровенный цинизм: «Массовая культура — это, фигурально выражаясь, „инстинкт самосохранения" новоевропейской культурной модели, единственная форма культурной декларации, возможная в „присутствии массы"»84. Апофеоз же массовой культуры, которым пропитана работа, выглядит как безапелляционная декларация массового самосознания. Соколов не стремится выявить специфическое в природе массовой культуры по сравнению с культурой в целом, следовательно, по его мнению, такая модификация как массовое искусство, становится аналогом художественной деятельности без каких-либо поправок и оговорок о специфической природе феномена. Такая позиция неизбежно приводит к утверждению «массового» характера художественного образования, сфер художественной деятельности и «массового» процесса художественного творчества и, следовательно, не к отождествлению элитарного и массового искусств, но к сведению элитарного, профессионального и высокого искусства к комиксам, рекламным плакатам, постерам и открыткам. Красноречивым показателем такой позиции является циничное сравнение образа «Богоматери с младенцем», расхожего, по словам Соколова, сюжета европейской иконографии» с «деревенской ,девахой" с розовощеким карапузом на коленях»85. Каким бы «объяснительным» не был контекст высказывания, он ближе по своему духу глумлению толпы, чем суждению ученого.

Некоторые исследователи пытаются найти определенность массовой и элитарной культур в общей структуре общества. Так, Э.А.Орлова, в связи с ее концепцией морфологического строения культуры, выделяет две области обы

84 Соколов Е.Г. Аналитика масскульта. С. 182.

85 Массовая культура России конца XX века. Ч. 1. С. 95. денной культуры, осваиваемой человеком в процессе его общей социализации (прежде всего в процессах воспитания и общего образования), и специализированной культуры, освоение которой требует специального (профессионального) образования. Массовая культура занимает ромежуточное положение между этими двумя областями, выполняя функцию транслятора культурных смы

86 слов . АЛ.Флиер, полагая такой подход «эвристически полезным», расширяет и уточняет морфологическую динамику субкультурной стратификации. Он выделяет «субкультуру сельских производителей, называемую народной. или этнографической». По мнению исследователя: «Функционально эта культура производит главным образом средства поддержания физического (витального) существования людей — в первую очередь продукты питания., этой субкультуре свойствен низкий уровень специализации по отдельным профессиям («классический» крестьянин, как правило, работник-универсал: и земледелец, и скотовод, и рыбак, и плотник одновременно, если только особые условия ландшафта не специализируют его более узко); низкий уровень. притязаний людей; незначительный разрыв между культурой крестьянского бытия и специализированными знаниями и умения сельскохозяйственного труда. Соответственно и способ социального воспроизводства этой субкультуры в основном не выходит за рамки простой межпоколенной трансляции местной традиции природопользования и связанных с ней картины мира, верований, рациональных знаний, норм социальных отношений, обрядов и т.п., передача которых осуществляется в формах обыденного воспитания детей в семье и не требует

Й7 какого-либо специального образования» . Ко второму типу субкультуры исследователь относит «городских производителей». Эта субкультура формировалась на заре цивилизации, как ремесленно-торговая, а позднее стала называться буржуазной промышленной, пролетарской, постбуржуазной (социалистической) и т.п., хотя функционально оставалась той же самой». В данной субкультуре создаются средства не столько витального, сколько социального л

Орлова Э.А. Динамика культуры и целеполагающая активность человека // Морфология культуры: структура и динамика. М.;Л., 1994.

87 Флиер А.Я. Массовая культура и ее социальные функции // Общественные науки и современность. 1998. № 6. С. 78. существования людей — орудия труда, оружие, предметы обихода, энергия, транспорт, связь, городская среда обитания, знания о мире (науку) и о человеке (медицину), средства обмена (деньги) и механизмы их функционирования, торговля, эстетические ценности. Все это, по словам Флиера, производится в товарных объемах. Для данной субкультуры характерны сравнительно высокий и неуклонно повышающийся уровень профессиональной специализации и увеличение социальных амбиций. «Профессионал» стремится перейти либо в элитарную, либо в криминальную сферы. Разрыв между обыденной и специализированными составляющими этой культуры в древности был небольшим (специальность ремесленника или купца осваивалась в процессе домашнего воспитания), но по мере научно-технического развития он увеличился намного (особенно в наукоемких профессиях). Соответствующим образом разделились и процессы социального воспроизводства этой субкультуры: обыденная культура среднего горожанина воспроизводится в рамках семейного воспитания и через институции национального образовательного стандарта, а специализированная — через систему средних специальных и средних учебных заведений. Третьей социальной субкультурой является элитарная, производящая особенную утонченную, сложную и высококачественную «культурную продукцию». Но это не самая важная черта элитарной субкультуры. Ее главная функция заключается в производстве социального порядка (в виде права, власти, структур социальной организации общества и легитимного насилия в интересах поддержания этой организации), а также обосновывающей этот порядок идеологии (в формах религии, социальной философии и политической мысли). Элитарную субкультуру отличает высокий уровень специализации (подготовка священнослужителей — шаманов, жрецов и т.п., очевидно, является наидревнейшим специальным профессиональным образованием), высочайший уровень социальных притязаний личности (любовь к власти, богатству и славе) считается «нормальной» психологией элитарного сознания. Способ подготовки носителей такого сознания, по мнению ученого, начинался с детства. «Усвоенные с детства знания и навыки аристократического воспитания, как правило, позволяли без дополнительного обучения исполнять обязанности рыцаря, офицера, придворного, чиновника любого ранга, да и монарха. Пожалуй, лишь функции священнослужителя требовали специализированной подготовки. Такая ситуация продержалась в Европе до XVIII—XIX веков, когда элитарная субкультура начала сливаться с буржуазной, превращаясь в высший слой последней. Одновременно существенно возросли требования к профессиональной подготовленности исполнителей элитарных функций, что привело к возникновению соответствующих учебных заоо ведений (военных, дипломатических, политико-административных)» .

В современном обществе, по мнению Флиера, расхождение между обыденным и специализированным слоями элитарной субкультуры стало значительным, ибо правящие круги большинства стран сейчас пополняются людьми, не получившими аристократического воспитания. Хотя убедительных признаков устойчивого воспроизводства традиций обыденной элитарной культуры в большинстве развитых обществ нашего времени не наблюдается. Ученый обращает внимание на реликт «русской интеллигенции», сохраняющей противоречивое отношение к социалистической утопии.

Говорить о «смерти» аристократической традиции пока преждевременно. Политическая и интеллектуальная элиты стали иными, почти не связанными с потомственной аристократией прежних времен. Своеобразным ключом для понимания соотношений элиты и массы в теоретических построениях Флиера выступает криминальная субкультура. Это культура целенаправленного нарушения господствующих социальных порядков и идеологии. В ней выделяются специализации: воровство, убийство, хулиганство, проституция, нищенство, мошенничество, национальный экстремизм, терроризм, революционное подполье, не легитимное сектантство, еретичество, криминал на сексуальной почве, алкоголизм, наркомания и далее «по всем статьям уголовного кодекса, а также перечням форм психических отклонений, социальной неадекватности и т.п». Эта субкультура существовала всегда и, видимо, в основе ее лежат какие-то особенности человеческой психики, ведущие к формам протеста против абсолютной регламентированности социального бытия. Интересующие нас параметры этой субкультуры отличаются очень противоречивыми (аморфными, неструктурированными) характеристиками. Здесь встречаются как высоко специализированные (терроризм), так и совершенно неспециализированные (хулиганство, алкоголизм) проявления криминальности, и какой-либо устойчивой дистанции между этими составляющими не существует. Социальные амбиции субъектов криминальной субкультуры также варьируются от предельно низких (бомжи, попрошайки) до предельно высоких (харизматические лидеры экстремистских политических движений и сект, политические и финансовые аферисты и др.) Криминальная субкультура выработала и свои особые институты воспроизводства: воровские притоны, места заключения, публичные дома, закрытые клубы, революционное подполье, тоталитарные секты и т.п. Для криминальной субкультуры свойственно психологическое стремление причислять себя к элите. Некоторым ее слоям свойственно элитарное самосознание. Флиер не противопоставляет элиту и массу, однако его терминологическая неточность, постоянные подмены понятий: «народный, городской и массовый» помогают избежать «терминологического обострения смыслов». «Я полагаю, пишет он, что традиционное противопоставление народной и элитарной субкультур с точки зрения осмысления их социальных функций является совершенно неубедительным. Оппозицией народной (крестьянской) субкультуры представляется городская (буржуазная), а контркультурой по отношению к элитарной (культуре эталонов социального порядка) видится криминальная (культура социального беспорядка)». Исследователь уточняет, что распределение по принадлежности к субкультурам является условным, существует большой слой людей, находящийся в промежутке между этими социальными определенно-стями. «Структура бытия. задается человеку как набор более или менее стандартных ситуаций, где все уже выбрано теми самыми „гидами" по жизни: журналистами, рекламными агентами, публичными политиками и т.п. В массовой культуре уже все известно наперед: „правильный" политический строй, единственно верное учение, вожди, место в строю, звезды спорта и эстрады, мода на имидж „классового борца" или „сексуального символа", кинофильмы, где „наши" всегда правы и всегда побеждают»89. Флиер повторяет идеи Г.Тарда, но в отличие от «обличений» публицистов в умении пользоваться доверием толпы, по словам последнего, Флиер «оправдывает» стадность и конформизм массового сознания априорной установкой пользоваться готовыми эрзацами культуры. Автор замечает, что массовая культура появилась только в последние полтора — два века, поскольку она восполняет разрыв между специализированным и обыденным знанием и представляет собой новый в социокультурной практике, принципиально более высокий уровень стандартизации системы образов социальной адекватности и престижности, новую форму организации «культурной компетентности» современного человека, его социализации и инкультурации, новую систему управления и манипулирования ориентациями, поведенческими стереотипами и т. п. Флиер допускает, что массовая культура является эмбриональным предшественником какой-то новой, еще только нарождающейся обыденной культуры, отражающей социальный опыт жизни уже на индустриальном (культурно-национальном) и постиндустриальном во многом уже транснациональном этапах развития90. Соглашаясь со многими верными положениями отметим, что сопоставление криминальной и элитарной культур совершенно неубедительно. Криминалитет, каким бы он ни был по своей сути, никогда не может претендовать на интеллектуальность и креативность, отличающие истинную элиту.

Н.Козлова относится скептически к разделению элитарной и массовой культур в современном обществе, указывая при этом на крайнюю сложность трактовки именно массовой культуры. Она называет ее «темной ясностью» в силу ее крайней запутанности и в то же время самоочевидности. Давность самой проблемы происходит с древнейшего разделения на «посвященных» и «профанов». Автор упрекает научную традицию, сложившуюся в XIX веке, направленную на скептическое отношение к массе и порожденной ею культуре. В сферу ее критики попадают высказывания по этому вопросу Г.Гессе, В.Беньямина, Т.Адорно, Х.Ортеги-и-Гассет. Козлова солидарна с П.Бурдье, полагавшим, что главная точка отсчета понимания природы массового лежит в «процессе повседневной жизни», «создающей верный эстетический вкус и меру человеческого содержания». С этим нельзя не согласиться, но с оговоркой, что «повседневная жизнь» свойственна как массовому, так и элитарному человеку, и отсчет меры ценностей будет производиться с разных точек зрения, в результате чего и ценности будут различны, и их условная величина.

Исследователь верно отмечает принципиальность различия ценностей элиты и массы: «Ледяная торжественность больших музеев, грандиозная роскошь оперных театров, декор концертных залов как будто специально ориентированы на отказ от коммуникации с профанами. Своей холодной вежливостью они как бы исключают соблазн близости»91. Подобная отстраненность элитарных ценностей сравнима с кантовской эстетикой — антиподом эстетики популярной. Хотелось бы увидеть когда-нибудь «Критику практического разума» как бестселлер. Соглашаясь с П.Бурдье, Н.Козлова замечает: «Оказывается, нет ничего более чуждого массовому сознанию, чем идея чистого эстетического удовольствия». Только такое удовольствие является приметой восприятия полноценного художественного произведения.

Автор постулирует: «Получается, что проблема массовой культуры — это во многом проблема точки зрения на охватываемый ею круг явлений, проблема точки отсчета. Иногда говорят, что существуют две традиции в культуре — большая и малая. Большой называют традицию „размышляющего меньшинства", культивируемую специально. Малой — традицию „неразмышляющего большинства". Традиции эти представляют собой как бы два потока мысли и действия, отличающихся друг от друга, но принадлежащих одному миру». Однако в современной культуре происходят серьезные изменения. Художественная культура все более ориентируется на средний вкус массового потребителя: «Происходит резкая смена масштаба, в котором видит себя самого „человек культуры", переворот в отношении к читателю, зрителю, к миру, в конце концов. Исчезает образ жреца искусства как исключительной личности, противопоставленной косной толпе, серому обывателю.». Нельзя не согласиться с тем, что разрушаются старые мифологемы, а сами социальные коды становятся

91 Козлова Н. Безвкусица масс и вкус интеллектуалов // Общественные науки и современность. 1994. № 3. С.142-151. предметом языковой игры. При этом тексты массового сознания, как это ни парадоксально, обретают ауру, ранее считавшуюся принадлежностью только «высокого искусства». Может показаться неискушенному исследователю, что интеллектуал больше не является той осью, вокруг которой вращается мир. Нет больше привилегированной точки зрения, нет интеллектуального центра.

Суммируя сказанное, можно сделать вывод, что исследователю не близка позиция Флиера, склонного растворять элитарную культуру в массовой и видящего в массах эталон современного эстетического вкуса и актуальной художественной ценности. Наоборот, граница, разделяющая элитарную и массовую культуру, будет со временем только углубляться. Козлова соотносит массовое сознание, и архетипическое, идущее из древнейших пластов культуры. По ее мнению, массовому сознанию «присуще стихийное, архаически-оргиаистическое начало». Поэтому-то, пишет исследователь, невольно вспоминается Г.Лебон, «оргиазм нашей советской массы необуздан, негармонизован, он выходит на поверхность исторической жизни с самого начала существования советского государства. Вспомним страсть и неистовства при расчистке места под новое общество. Это архаические корни авангардистских настрое 92 НИИ» .

В американской социологии (Ч.Мукерджи и М.Шадсон. — Новый взгляд на поп-культуру) исследования культурной идентификации социального большинства получили наименование «поп-культуры», включающей в себя не только массовую, но и народную (фольклорную) культуру. Весьма знаменательно, что исследования поп-культуры постоянно связаны с оценкой элитарной (высокой) культуры. В этом сказывается связанность понимания и трактовки этих двух феноменов. К слову сказать, в отечественной литературе также существует разделение на массовую и популярную культуры. Так, Е.Н.Шапинская пишет: «С социологической точки зрения массовая культура — это культура массового общества, оформившегося в данный период. Под популярной же культурой мы будем понимать область культуры, которая приемлема и понятна большинству населения в любую историко-культурную эпоху, которая облада

92 Козлова Н. Безвкусица масс и вкус интеллектуалов. С. 119. ет своими эстетическими особенностями и находится в сложном комплексе взаимодействий с другими культурными пластами (элитарной, народной)». По мнению американских исследователей, современные социологические исследования вышли за рамки дискуссии о моральной и эстетической ценности поп-культуры. В качестве актуальных задач выдвигается исследование ее семантической структуры, а также проблемы ее производства внутри определенных социальных групп. Большинство современных работ по поп-культуре в Соединенных Штатах выполняются приверженцами концепции «производства культуры», использующими методы социологии для анализа социальных условий культурного производства, т.е. изучения деятельности художников, кинематографистов и других специалистов из сферы художественной культуры. Наблюдается также возрождение интереса социологов (в том числе и многих ученых в Европе) к стратификационным функциям культурных систем, к тому, как социальные группы идентифицируют себя посредством культурных различий.

Эти подходы открывают новые перспективы для анализа культурных объектов и систем. Трактовки процессов, происходящих в массовой культуре, не связаны с резким противопоставлением элитарной и массовой культур.

Концепции «производства культуры» основываются на посылке о том, что создание объектов культуры, будь то «искусство» или «массовая культура», предполагает трудовую кооперацию и решение социально-групповых проблем, которые доступны для анализа с помощью общепринятых социологических методов. Изучение социальных механизмов, работающих независимо от эстетических критериев, создает основу исследования массовой культуры и делает это не менее важным,.чем изучение шедевров искусства.

Школа культурной стратификации (Бурдье) выдвигает тезис о том, что культурные различия и общественное внимание к культурной дифференциации социологически очень показательны, так как они связаны с фундаментальными признаками социальной стратификации. Социальное деление подкрепляется культурными различиями между группами и индивидами. Поскольку изучение стратификации требует внимания к некоторым культурным аспектам, феномену народной культуры отводится существенная (но не определяющая) роль.

В исследованиях, посвященных стратификации современного постиндустриального общества, часто высказывается мысль о выравнивании социальных различий, стирании граней между представителями различных социальных групп. Однако, по мнению У. Бека, несмотря на «эффект лифта» — резкий подъем уровня жизни всех слоев развитых стран Европы, «старые различия

93 гт снова восстанавливаются на новом уровне» . При этом неравенство не устраняется, но только переносится в область «индивидуализации социальных рисков». Возрастает психологическая ориентация на индивидуальный успех, которая сопровождается, как следствием, «волной психозов». Возникающие социальные структуры становятся восприимчивыми к пропагандируемым СМИ «модным темам и конфликтным модам». Таким образом, «общество риска» не сглаживает различий массового и элитарного сознания, но переводит их в сложную сеть индивидуальных и групповых предпочтений и ценностей. Социологические исследования культуры, более укорененные в американских традициях, выросли из символического «интеракционизма». Этот термин определяет социальную активность различных символических объектов, например, рекламы. В этих работах главный акцент делается на том, каким образом люди формируют смыслы и значения и как в процессе повседневных социальных взаимодействий они созидают общество. Отказываясь от обычного для традиций научной мысли подчеркивания роли творческой индивидуальности, сторонники концепции «производства культуры» утверждают, что изобразительное искусство, музыку, литературу, телевизионные новости и т.п. создают социальные группы. Общим между поп-музыкой и физикой элементарных частиц является то, что это суть символические структуры, созданные людьми в рамках и посредством определенных социальных организаций. Такое, на первый взгляд неожиданное утверждение вступает в конфликт с общепринятыми мнениями о культуре, которые разделяются не только неискушенными людьми, но и многими профессиональными теоретиками. Организационный подход отрицает наличие однозначной связи между намерениями индивида и структурой общества.

93 Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000. С. 130.

По мнению Ч.Мукерджи и М.Шадсон, приверженцы концепции «производства культуры» обычно думают, что они изучают «культуру». На самом деле это не совсем так. Они изучают производство культурных объектов, становящихся материалом и принадлежностью культуры. Но сами по себе эти объекты не являются культурой как таковой. Если рассуждать в категориях лингвистики, то социологи изучают код, но не язык; внешний вид (performance), но не содержание (competence); речь, но не язык. Процессы производства и селекции, которые так хорошо описывают Хирш и Гитлин, в действительности являются не только социоэкономическими, но и культурными процессами, осуществляемыми на базе некоторых интеллектуальных, символических предпосылок. И только в этом контексте они выступают как процессы производства культуры.

Главный вывод, который можно извлечь из новейших социологических исследований массовой культуры, это трудность проведения жесткой границы между массовой и элитарной культурой. Часть явлений поп-культуры со временем становится принадлежностью культуры высокой часть явлений высокой культуры включается в массовую. Так, субъект массового сознания способен овладеть специальными художественными знаниями и навыками, а элитные группы создают свой собственный «фольклор» (например, берущую начало от романтизма XIX столетия веру в гения — творца культуры). Границы между элитарной и массовой культурой устанавливаются и поддерживаются не столько во имя эстетических, сколько ради социальных и политических целей. Сегодня, в отличие от дискуссии 1950-х годов о «массовой культуре», социологи склонны воздерживаться от прямых суждений и рассматривают саму эту дискуссию (в некоторых аспектах продолжающуюся и поныне) как часть социального процесса, посредством которого оценочные суждения привязываются к тем или иным вкусовым предпочтениям социальных слоев. Эти выводы подтверждаются и новейшими дискуссиями о проблеме «канонизации» в литературе и искусстве. Литературоведы все более осознают, что их деятельность носит не абстрактно-критический, а конкретно-социальный и политический характер: то, что называется «литературой», во многом зависит от индивидов и общественных институтов, связанных с доминирующей социальной группой, оттого, что ими признается литературой. Объявление произведения шедевром — это, прежде всего социальный и политический акт, а не суждение чистого разума.

Диалог между текстом и аудиторией, замечают некоторые исследователи, например, Фиске, не является анархическим или плюралистическим, он должен быть осознан в контексте общественных отношений и той роли, которая принадлежит в них властным структурам. Например, телевизионный текст не анархичен. Вы не можете вычитывать из него любой смысл, какой захотите. Различные субкультуры в обществе определяются только через их отношение (возможно, оппозиционное) к центрам влияния, точно так же и множественность значений популярного в данном обществе текста может быть определена только в его отношении (возможно, оппозиционном) к доминирующей идеологии, поскольку она выражается, структурируется в этом тексте. Элита-рист рассматривает духовную отсталость масс в данную эпоху не как продукт соответствующих общественных условий, а как фактор постоянный, не подлежащий какому бы то ни было воздействию.

Таким образом, логика теорий взаимодействия элитарной и массовой культур приводит исследователей к выводу: в европейской культуре конца XX — начала XXI веков элитарная культура, хотя и утрачивает прежнее положение «хранителя» интеллектуальных ценностей, остается «культурным арбитром» движения этих ценностей.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии.

Заключение диссертации по теме «Теория и история культуры», Суворов, Николай Николаевич

Выводы: Массовое сознание постиндустриального общества формируется СМИ, рекламой, массовой культурой и массовым искусством и обладает морфологическим строением. Так, его основными ценностными акцентами выступают «тело и вещи» (Бодрийяр), поскольку массовое сознание не может вырваться за границы своих насущных потребностей и среды повседневности. Массовое сознание характеризуется симулятивной мифологией, построенной на исторических, народных и повседневных нарративах, включая культ зрелищ, образы популярного искусства, техномифы, страхи ожидаемых катастроф. К характеристикам массового сознания относятся следующие: человек, находясь в массе, утрачивает личностные характеристики и подпадает под власть групповых реакций; логический контроль ослабевает, заменяется эмоциями. Масса легче, чем индивид поддаётся внушению и сильнее обнаруживает эмоциональные реакции; человек, находясь в массе, утрачивает интеллектуальную самостоятельность. Общий интеллект массы всегда ниже, чем совокупность интеллектов входящих в неё индивидов; массовое сознание ориентировано на потребление и гедонизм; для массового сознания интеллектуальная элита выступает как чуждое социальное образование, но необходимое для обслуживания его потребностей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Современная цивилизация вступила в стадию постмодернизма, которая, скорее всего, будет длиться достаточно долго. По мысли некоторых исследователей, эпоха постмодернизма может занять несколько веков, а мы живем в самом ее начале396. Следовательно, основные идеи и принципы, сформулированные в начальной стадии направления, будут верно отражать реальные процессы и в последующем. Отторжение постмодернизма в массовом сознании является следствием не раз отмечаемой «неповоротливости» последнего. Постмодернизм станет понятен массовому сознанию только при условии его перевода на «бытовой уровень», что не является возможным.

Постмодернизм дал культуре новое измерение, раздвинул ее горизонты, в то же время поставил ученых и художников перед сложными задачами: обретения многомерного, нелинейного мышления в масштабах культурно-исторических эпох, овладения различными типами письма (различными способами ставить и формулировать проблему и, следовательно, по-разному решать ее). Он совместил в одном авторе художника, ученого и философа, поставил высокие требования к творцу нового. В сфере постмодернистского дискурса осуществляется поиск средств для воссоздания множественности истины, принципиальной неоднозначности решений, моделирования и построения вероятных миров, качественому обновлению процесса мировосприятия и его креативного преобразования. Постмодернисты соединили в языке творчества и научного описания традиционно несовместимые единицы смыслов и значений, лишая их стабильной неподвижности, ориентируя на бытие множественности и вероятности. Постмодернизм поколебал авторитет догматизма, введя релятивизм и плюрализм как важнейшие гносеологические принципы. Постмодернисты также развенчали авторитет метанарративов и утопий, идущих еще из эпохи Просвещения, показали преимущества принципов «игры» и «удовольствия»

396 Например: Скоропапова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 2000. С. 527; Эпштейн М. Прото-, или Конец постмодернизма // Знамя. 1996. № 3. С. 196-197. над диктатурой «производства». Создана новая картина мироздания, пронизанная новой постмодернистской этикой, в которой нравственный императив перестал быть единственно верным. Грани поступка определяются гармонией человека и мира. Допуская множественность истин, постмодернистская этика утверждает множественность поступков, раздвигает границы нравственного.

На этом фоне стратификация общества подвергается принципиальному пересмотру. Так, по мысли Ю.Хабермаса, человеческий геном нуждается как в нормативном регулировании прироста свободы, так и возрастании могущества Я, — ничем не ограниченного. Между тем принцип, высказанный Кьеркегором: «возможность быть самим собой», может быть осуществлен только с помощью транссубъективных сил397.

Такими силами, выполняющими в обществе роль культурного «фильтра», являются как элитарное, так и массовое сознание.

397 Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. М., 2002. С. 25.

Список литературы диссертационного исследования доктор философских наук Суворов, Николай Николаевич, 2005 год

1. Авангард, остановленный на бегу : альбом / Авт.-сост. С.М.Турутина; Авт. статей Е.Ф.Ковтун и др.. — J1. : Аврора, 1989. — 616 с.

2. Аванесова Г.А. Морфология культуры. Структура и динамика: учеб. пособие для вузов / Г.А.Аванесова, В.Г.Бабаков, В.Бычкова и др. — М.: Наука, 1994. —415 с.

3. Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты / Т.В.Адорно. М.М.Хоркхаймер. М.: Медиум; СПб.: Ювента, 1997. - 312 с.

4. Адорно Т.В. Эстетическая теория / Т.В.Адорно. — М. : Республика, 2001. —527 с.

5. Американская философия искусства: основные концепции второй половины XX века — антиэссенциализм, перцептуализм, институциализм : антология. — Екатеринбург : Одиссей, 1997. — 320 с.

6. Андреев JI.H. «Верните Россию!» / Л.Н.Андреев. — М. : Моск. рабочий, 1994, —268 с.

7. Антология исследований культуры. Т 1. Интерпретации культуры. — СПб.: У нив. книга, 1997. — 728 с.

8. Антология кинизма : фрагм. соч. кинических мыслителей. — М. : Наука, 1984.—398 с.

9. Антропология насилия. — СПб.: Наука, 2001. — 532 с.

10. Апинян Т.А. Игра в пространстве серьёзного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие / Т.А.Апинян. — СПб.: Изд-во СПбГУ., 2003. — 400 с.

11. Арнольдов А.И. Введение в культурологию / А.И.Арнольдов. — М. : Нар. Акад. культуры и общечеловеч. ценностей, 1993. — 352 с.

12. Аронсон О. Богема: Опыт сообщества : (Наброски к философии асоциальное™) / О. Аронсон. — М.: Прагматика культуры, 2002. — 96 с.

13. Аронсон Э. Теория диссонанса: прогресс и проблемы / Э.Аронсон // Современная зарубежная социальная психология: тексты / под. ред. М.Г.Андреевой и др. — м.: Изд-во МГУ, 1984. — С. 111-127.

14. Арсеньев A.C., Библер B.C., Кедров Б.М. Анализ развивающегося понятия / A.C.Арсеньев, В.С.Библер, Б.М.Кедров. — М. : Наука, 1967. — 439 с.

15. Артановский С.Н. На перекрёстке идей и цивилизаций : исторические формы общения народов, мировые культурные контакты, многонациональное государство / С.Н.Артановский. — СПб. : СПбГАК, 1994. — 224 с.

16. Арто А. Театр и его двойник / А.Арто. — М. : Мартис, 1993. — 191 с.

17. Ашин Г.К. Миф об элите / Г.К.Ашин. — М. : Наука, 1964. — 164с.

18. Бадью А. Делёз. Шум бытия / А.Бадью. — М. : Прагматика культуры : Логос-Альтера, 2004. — 184 с.

19. Бадью А. Манифест философии*/ А.Бадью. СПб.: Machina, 2003. -184 с.

20. Базен Ж. История истории искусства: от Вазари до наших дней / Ж. Базен. — М. : Прогресс : Культура, 1994 (1995). — 528 с.

21. Бакунин М.А. Избранные сочинения. В 5-ти т. / М.А.Бакунин. Пг.; М.: Голос труда, 1919-1921. - 5 т.

22. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Р.Барт. — М. : Прогресс, 1994. — 616 с.

23. Барт Р. Империя знаков / Р.Барт. — М. : Праксис, 2004. — 144 с.

24. Барт Р. Мифологии / Р.Барт. — М. : Изд-во Сабашниковых, 1996. — 314 с.

25. Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры / Р.Барт. — М. : Изд-во Сабашниковых, 2003. — 512 с.

26. Барт P. S/Z. / Р. Барт. — М. : Эдиториал УРСС, 2001. — 232 с.

27. Батай Ж. Литература и Зло / Ж.Батай. — М. : Изд-во МГУ, 1994. — 165 с.

28. Батай Ж. Проклятая доля / Ж.Батай. — М. : Гнозис-Логос, 2003. — 205 с.

29. Баткин Л. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления / Л. Баткин. — М. : Наука, 1978. — 199 е., 4 л. ил.

30. Баткин Л.М. Итальянское возрождение в поисках индивидуальности / Л.М. Баткин. — М. : Наука, 1989. — 271 с.

31. Батракова С.П. Искусство и утопия. Из истории западной живописи и архитектуры XX века / С.П.Батракова. — М. : Наука, 1990. — 304 с.

32. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М.Бахтин. — М. : Худож. лит., 1975. — 502 с.

33. Башляр Г. Новый рационализм / Г.Башляр. — М. : Прогресс, 1987. — 374, 2. с.

34. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / У.Бек. — М. : Прогресс-Традиция, 2000. — 384 с.

35. Белл Д. Америка как массовая культура / Д.Белл. — М. : Наука, 1981. —120 с.

36. Белик A.A. Культурология. Антропологические теории культур : учеб. пособие / A.A. Белик. — М. : Рос. гуманит. ун-т, 1998. — 239 с.

37. Белый А. Символизм как миропонимание / А.Белый. — М. : Республика, 1994. —525, 3. с.

38. Беннис У. Теория группового развития / У.Беннис, Т.Шепард // Современная "зарубежная социальная психология: тексты / под. ред. М.Г.Андреевой и др. — М.: Изд-во МГУ, 1984. — С. 142-162.

39. Блумер Г. Общество как символическая интеракция / Г.Блумер // Современная зарубежная социальная психология: тексты / под. ред. М.Г.Андреевой и др. — М.: Изд-во МГУ, 1984. — С. 173-180.

40. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости : избр. эссе / В. Беньямин. — М. : Медиум, 1996. — 240 с.

41. Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма / H.A. Бердяев. — М. : Наука, 1990. —222 с.

42. Бердяев H.A. Смысл истории / Н.А.Бердяев. — М. : Мысль, 1990. — 173, 2. с.

43. Бердяев H.A. Судьба России / Н.А.Бердяев. — М. : Сов. писатель, 1990. —346 с.

44. Бердяев H.A. Философия неравенства / Н.А.Бердяев // Русское зарубежье. Власть и право. — Л., 1991. — С. 7-231.

45. Бердяев H.A. Философия свободного духа / Н.А.Бердяев. — М. : Республика, 1994. — 479 с.

46. Бердяев H.A. Философия свободы. Смысл творчества / H.A. Бердяев. — М.: Правда, 1989. — 607 с.

47. Бердяев H.A. Философия творчества, культуры и искусства : в 2 т. / H.A. Бердяев. — М.: Искусство : Лига, 1994. — 2 т.

48. Библер B.C. От наукоучения к логике культуры : два философских введения в XXI век / В.С.Библер. — М.: Политиздат, 1991. —412 с.

49. Блуммер Г. Коллективное поведение / Г.Блуммер. — М. : МОДЭК, 1997. —240 с.

50. Богданова О.В. «Москва Петушки» Венедикта Ерофеева как пра-текст русского постмодернизма / О.В.Богданова. — СПб. : СПбГУ, 2002. — 56 с.

51. Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60 90-е годы XX века - начала XXI века) / О.В.Богданова. - СПб.: Филол. ф-т С.- Петерб. Гос. ун-та, 2004. - 716 с.

52. Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального / Ж. Бодрийяр. — Екатерининбург : Изд-во Урал, ун-та, 2000. — 96 с.

53. Бодрийар Ж. Забыть Фуко / Ж. Бодрийяр. — СПб. : Владимир Даль, 2000. —90 с.

54. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Ж.Бодрийяр. — М. : Добросвет, 2000. — 389 с.

55. Бодрийяр Ж. Система вещей / Ж.Бодрийяр. — М.: Рудомино, 1995. — 168, 4. с.

56. Бодрийяр Ж. Соблазн / Ж.Бодрийяр. — М. : Ad Marginem, 2000. — 136 с.

57. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака / Ж.Бодрийяр. — М.: Библион — Русская книга, 2004. — 304 с.

58. Большаков В.П. Культура как форма человечности / В.П.Большаков Великий Новгород : Изд-во Новгород, гос. ун-та, 2000. — 92 с.

59. Большаков В.Ю. Эволюционная теория поведения. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. - 496 с.

60. Боноски Ф. Две культуры / Ф.Боноски. — М. : Прогресс, 1978. — 434 с.

61. Борн М. Моя жизнь и взгляды / М. Борн ; пер. с англ. М. Арского, В. Белоконя ; послесл. М.Э. Омельяновского. — М.: Прогресс, 1973. — 176 с.

62. Булгаков С.Н. Свет невечерний / С.Н.Булгаков. — М. : Республика, 1994. —414 с.

63. Бунин И. Окаянные дни. Дневник писателя 1918-1919гг. / И.Бунин. — Л.: Азъ, 1991. —87 с.

64. Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / П. Бурдье. — М.: Праксис, 2003. — 272 с.

65. Бурдье П. Практический смысл / П.Бурдье. — М. : Ин-т эксперим. социологии ; СПб.: Апетейя, 2001. — 562 с.

66. Бычихин Д.Г. Статус функциональной вещи в произведениях американского поп-арта 1961-1965 гг. Эстетический анализ : автореф. дис. . канд. филос. наук / Д.Г. Бычихин — М., 2002. — 12 с.

67. Бычков В.В. Эстетика / В.В.Бычков. — М.: Гардарики, 2002. —534 с.

68. Бычков В.В. Эстетика поздней античности. (II-III вв.) / В.В. Бычков. — М.: Наука, 1981. — 323 с.

69. Векторы развития культуры на грани тысячелетий : материалы меж-дунар. науч. конф. / СПбГУКИ ; ред. С.Н.Иконникова, С.Т.Махлина. — СПб. : СПбГУКИ, 2001. —279 с.

70. Велып В. «Постмодерн»: Генеология и значение одного спорного понятия//Путь. 1992. № 1.

71. Виндельбанд В. История новой философии въ ея связи съ общей культурой и отдельными науками. — СПб.: б. и., 1908. — 2 т.

72. Воспоминания о серебряном веке / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. — М.: Республика, 1993. — 559 с.

73. Вико Дж. Основания Новой науки. — М. : Киев. : «REEF-book», «UCA». 1994. — 187 с.

74. Виховайнен Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции / Т. Виховайнен. — СПб.: Коло, 2004. — 416 с.

75. Власов В.Г. Стили в искусстве : словарь / В.Г. Власов. — СПб. : Коль-на, 1995-1997. —3 т.

76. Войнов B.C. Мост через Стикс : функциоколлажи Вадима Войнова : альбом / B.C. Войнов. — СПб. : ДЕАН : Печатный Двор, 1994. — 20 е., 105. л. ил.

77. Выгодский JI. Психология искусства / JI. Выгодский. — СПб. : Азбука, 2000. —410 с.

78. Выжлецов Г.П. Аксиология культуры / Г.П.Выжлецов ; Санкт-Петербург. гос. ун-т. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. — 150 с.

79. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного : пер. с нем. / Г.-Г.Гадамер. — М.: Искусство, 1991. — 367 с.

80. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики / Г.-Г.Гадамер. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.

81. Гайденко П.П. Экзистенциализм и проблема культуры / П.П. Гайденко. — М.: Высш. шк., 1963. — 121 с.

82. Герцен А. И. Сочинения. В 9-ти т. / А.И.Герцен; под. общ. ред. В.П.Волгина. — М.: Гослитиздат, 1958. — 9 т.

83. Гиренок Ф.И. Русские космисты / Ф.И.Гиренок. — М. : Знание, 1990. —61, 2. с.

84. Гиренок Ф.И. Экология. Цивилизация. Ноосфера / Ф.И.Гиренок. — М. : Наука, 1987. — 180, 2. с.

85. Голицын Г.А. Элитарные субкультуры и рефлексия / Г.А.Голицын // Цветущая сложность. Разнообразие картин мира и художественных предпочтений субкультур и этносов. СПб.: Алетейя, 2004. - С. 312-342.

86. Голофаст В.Б. Элиты и ориентация общества / В.Б.Голофаст // Российские банки сегодня: финансовый, общественный и культурный капитал. -СПб.: Изд-во СПбГУ, 1997. С. 218-234.

87. Гощило Е. Новые члены (members) и органы: политика порнографии / Е. Гощило // Женщина и визуальные знаки / под ред. А.Альчук. — М. : Идея-Пресс, 2000. —С. 107-144.

88. Глазычев В. Вертижинизм : становление кибернетических систем / В.Глазычев // Академ, тетр. — М., 1996. — № 2. — С. 100-104.

89. Гольбах П. Система природы, или О законах мира физического и мира духовного / П.Гольбах ; пер. П.Юшкевича. — М. : Соцэкгиз, 1940. — VIII, 456 с.

90. Гройс Б. Утопия и обмен / Б.Гройс. — М.: Знак и др., 1993. — 373 с.

91. Грякалов A.A. Структурализм в эстетике. Критический анализ / A.A. Грякалов. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. — 173, 2. с.

92. Грякалов A.A. Письмо и событие. Эстетическая топография современности / А.А.Грякалов. СПб.: Наука, 2004. - 484 с.

93. Гумилёв Л.Н. Этносфера. История людей и история природы / Л.Н. Гумилёв. — М.: Экопрос, 1993. — 543 с.

94. Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной- культуры / А.Я.Гуревич. — М.: Искусство, 1981. 359 с.

95. Гурко E.H. Деконструкция: тексты и интерпретация / E.H. Гурко, Ж. Деррида. — Минск : Экономпресс, 2001. — 319 с.

96. Гусев В.Е. Русская народная художественная культура : теорет. очерки / В.Е.Гусев. — СПб.: СПбГИТМИК, 1993. — 110 с.

97. Давыдов Ю.Н. Искусство и элита / Ю.Н.Давыдов. — М. : Искусство, 1966. —344 с.

98. Давыдов Ю.Н. Эстетика нигилизма. (Искусство и «новые левые») / Ю.Н. Давыдов. — М.: Искусство, 1975. — 271 с.

99. Данилевский Н.Я. Россия и Европа / Н.Я.Данилевский. — Изд. 5-е. — СПб.: Т-во «Общественная польза», 1895 — XLII, 620 с.

100. Даугавет А.Б. Опыт когнитивного подхода к изучению института властной элиты / А.Б.Даугавет // Власть и элита в современной России: сб. науч. ст. / под ред. А.В.Дуки. СПб.: Соц. о-во им. М.М.Ковалевского, 2003. - С.63-92.

101. Дебор Г. Общество спетакля / Г.Дебор. — М. : Логос, 2000. — 184 с.

102. Декомб В. Современная французская философия / В.Декомб. — М. : Весь мир, 2000. — 344 с.

103. Делёз Ж. Критика и клиника / Ж.Делёз. — M. : MACHINA, 2002. — 240 с.

104. Делёз Ж. Логика смысла / Ж. Делёз. — М. : Академия, 1995. — 297 с.

105. Делёз Ж. Марсель Пруст и знаки / Ж.Делёз. — СПб. : Алетейя, 1993. — 186 с.

106. Делёз Ж. Ницше и философия / Ж.Делёз. — M. : Ad Marginem, 2003. —382 с.

107. Делёз Ж. Платон и симулакр / Ж.Делёз // Новое литературное обозрение. — № 5. — 1993. — С. 158- 176.

108. Делёз Ж. Представление Захер-Мазоха.(Холодное и жестокое) / Ж. Делёз // Тайна порока. — Харьков. : ИКФ «Гриф», 1995. — С. 250 — 356 с.

109. Делёз Ж. Различие и повторение / Ж.Делёз. — СПб. : Петрополис, 1998. —384 с.

110. Делёз Ж. Ризома / Ж.Делёз, Ф.Гваттари // Корневище ОБ. — М., 1998. —С. 250-258.

111. Делёз Ж. Складка, Лейбниц и барокко / Ж.Делёз. — М. : Логос, 1998. —263 с.

112. Делёз Ж. Что такое философия? / Ж.Делёз, Ф.Гваттари. — М. : Ин-т эксперим. социологии ; СПб. : Алетейя, 1998. — 288 с.

113. Делёз Ж. Эмпиризм и субъективность: опыт о человеческой природе по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза / Ж.Делёз. — М. : PER SE, 2001. — 480 с.

114. Деррида Ж. Голос и феномен и другие работы по теории знака / Ж. Деррида. — СПб. : Алетейя, 1999. — 208 с.

115. Деррида Ж. Края философии / Ж.Деррида. — М. : Newart, 2000. — 235 с.

116. Деррида Ж. О грамматологии / Ж.Деррида. — М. : Ad Marginem, 2000. —512 с.

117. Деррида Ж. Письмо и различие / Ж.Деррида. — СПб. : Акад. проект,2000. —42.

118. Деррида Ж. Правда о живописи // Корневище ОБ. — М., 1998. — С. 237-249.

119. Дженкс Ч.А. Язык'архитектуры постмодернизма / Ч.А.Дженкс. — М. : Стройиздат, 1985.— 135 с.

120. Дианова В.М. Постмодернистская философия искусства : истоки и современность / В.М.Дианова. — СПб. : Петрополис, 1999. — 238 с.

121. Дианова В.М. Российский постмодернизм. Культурные ценности и практики культуры : структура духовного мира современной России /

122. B.М.Дианова. — СПб.: СПб. филос. общество, 2003. — 106 с.

123. Дмитриев С.С. Очерки истории русской культуры начала XX века /

124. C.С. Дмитриев. — М.: Просвещение, 1985. — 256 с.

125. Долгов K.M. От Киркегора до Камю : очерки европейской филос — эстет, мысли XX века / К.М.Долгов. — М. : Искусство, 1990. — 397, 2. с.

126. Дуков Е.В. Введение в социологию искусства / Е.В.Дуков, Е.С.Жидков, Ю.В.Осокин, К.Б.Соколов, Н.А.Хренов. — СПб.: Алетейя,2001.— 256 с.

127. Женщина и визуальные знаки / под ред. А.Альчук. — М. : Идея-Пресс, 2000. —260 с.

128. Жигульский К. Пути развития массовой культуры / К. Жигульский; АН СССР; Науч. совет по пробл. конкрет. соц. исслед. — М: Наука, 1969. — 152 с.

129. Жидков B.C. Искусство и картина мира / В.С.Жидков, К.Б.Соколов. СПб. : Алетейя, 2003. — 463 с.

130. Жижек С. Возвышенный объект идеологии / С.Жижек. — М. : Худож. журн., 1999. —236 с.

131. Жирар Р. Насилие и священное / Р.Жирар. — М. : Новое лит. обозрение, 2000. —400 с.

132. Западное искусство, XX век / ред. Б.И.Зингерман. — М. : Наука, 1978. —367 с.

133. Зеньковский В.В. История русской философии / В.В.Зеньковский. — Л.: ЭГО, 1991. —4 т.

134. Иванов В. Родное и вселенское / В.Иванов. — М. : Республика, 1994. — 427 с.

135. Иванова О. В. Синергетический подход к исследованию культуры постмодернизма: автореф. на соиск. степ. канд. филос. наук / О.В.Иванова; СПбГУ. — СПб, 2003. — 22 с.

136. Ингарден Р. Исследования по эстетике / Р. Ингарден; под ред. А. Якушева; предисл. В Разумного. М.: Изд. иностр. лит., 1962. - 572 с.

137. Иконникова С.Н. Диалог о культуре / С.Н.Иконникова. — Л. : Лениз-дат, 1987. —205 с.

138. Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы / С.Н.Иконникова ; СПбГАК. — СПб.: СПбГАК, 1996. — 264 с.

139. Иконникова С.Н. История культурологических теорий / С.Н.Иконникова. — СПб.: СПбГУКИ., 2001. — 3 ч.

140. Иконникова С.Н. Очерки по истории культурологии / С.Н. Иконникова. — СПб.: Изд-во СПбГУП, 1998. — 408 с.

141. Ильенков Э.В. Философия и культура / Э.В.Ильенков. — М. : Политиздат, 1991. —462, 2. с.

142. Ильин И. Постструктуролизм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И.Ильин. — М. : Интрада, 1996. — 220 с.

143. Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия. Эволюция научного мифа / И.Ильин. — М.: Интрада, 1998. — 250 с.

144. Ильин И. Постмодернизм : словарь терминов / И.Ильин. — М. : Интрада, 2001. —384 с.

145. Ильин И.А. Путь к очевидности / И.А.Ильин. — М. : Республика, 1993. —431 с.

146. Искусство авангарда : язык мирового общения. — Уфа : Музей соврем. искусства «Восток» : Башкортостан, 1993. — 278 с.

147. Искусство в системе культуры / сост. и отв. ред. М.С.Каган. — JI. : Наука, 1987. —272 с.

148. Искусство и массы в современном буржуазном обществе: сб. / Гос. НИИ искусствознания; ред.-сост. Д.В.Житомирский; предисл. Д.Житомирский, Г.Недошивин. — М.: Сов. Композитор, 1979. 309 с.

149. Искусство Нового времени : опыт культурологич. анализа. — СПб. : Алетейя, 2000. — 306 с.

150. Искусствознание Запада об искусстве XX века / ред. А.А.Карягин. — М. : Наука, 1988. — 173 с.

151. История буржуазной социологии XIX — начала XX века. — М.: Наука, 1979.-343 с.

152. История буржуазной социологии первой половины XX века. — М.: Наука, 1979. —306 с.

153. Кабаков И. 1964-1983. Голоса за дверью. — Leipzig. 1998. — 254 с.

154. Каган М.С. Введение в историю мировой культуры / М.С.Каган. — СПб. : Петрополис, 2001. — 2 кн.

155. Каган М.С. Морфология искусства / М.С.Каган. — JL : Искусство, 1972. —440 с.

156. Каган М.С. Философия культуры / М.С.Каган. — СПб. : Петрополис, 1996. —416 с.

157. Каган М.С. Философская теория ценностей / М.С.Каган. — СПб. : Петрополис, 1997. — 205 с.

158. Как всегда об авангарде : антол. франц. театр, авангарда / вступ. ст., сост., пер. и коммент. С.Исаева. — М. : Гитис, 1992. — 284, 3. с.

159. Камю А. Бунтующий человек / А.Камю. — М. : Политиздат, 1990. — 414 с.

160. Кандинский В. О духовном в искусстве / В.Кандинский. — М. : Архимед, 1992. — 107, 2. с.

161. Канегги Э. Масса и власть / Э.Канегги. — М. : Модэк, 1997. — 240 с.

162. Канетти Э. Человек нашего столетия / Э.Канетти. — М. : Прогресс, 1990. —473 с.

163. Кара-Мурза A.A. «Новое варварство» как проблема российской цивилизации / A.A. Кара-Мурза. — М. : ИФРАН, 1995. — 209, 2. с.

164. Кара—Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. Учебное пособие / С.Г.Кара—Мурза. М. Алгоритм, 2004. - 528 с.

165. Каргин A.C. Народная художественная культура : курс лекций : учеб. пособие. — М. : ГРЦРФ, 1997. — 288 с.

166. Карцева Е. Н. «Массовая культура» в США и проблема личности / Е.Н.Карцева; АН СССР; Ин-т философии. М.: Наука, 1974. - 192 с.

167. Козлова H. Н. Критика концепции «массовой культуры» Маршалла Маклюэна: Автореф. дис на соиск. Учен, степени канд. филос. наук / Н.Н.Козлова. — М.: Изд-во МГУ, 1976. — 22 с.

168. Козловски П. Культура постмодерна / П. Козловски. — М. : Республика, 1997. —236 с.

169. Колесник Н.В. Исследование российской элиты: в поисках теоретического основания / Н.В.Колесник // Власть и элита в современной России: сб. науч. ст. / под ред. А.В.Дуки. СПб.: Соц. о-во им. М.М.Ковалевского, 2003. — С. 38-63.

170. Колесов Д.В. Человек и толпа / Д.В.Колесов. — М. ; Воронеж : Модэк, 2001. —458 с.

171. Конрадова H.A. Китч: не-искусство не-элиты // Обществ, науки. — 2000.-№5.-С. 181-191.

172. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье. : пути и судьбы русской эмиграции / В.Костиков. — М. : Междунар. отношения, 1990. — 464 с.

173. Костина A.B. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. Изд. 2-е, перераб и доп. / А.В.Костина. — М.: Едиториал УРСС, 2005. —352 с.

174. Кравченко А.И. Культурология : хрестоматия для высш. шк. / А.И.Кравченко. — 2-е изд. — М. : Академ, проект ; Екатеринбург : Деловая кн., 2003. —704 с.

175. Кривцун O.A. Эстетика / О.А.Кривцун. — М. : Аспект пресс, 1998. — 430 с.

176. Кристева Ю. Избранные труды : Разрушение поэтики. — М. : РОССПЭН, 2004. — 656 с.

177. Крусанов A.B. Русский авангард, 1907-1932 : ист. обзор : в 3 т. Т. 1. Боевое десятилетие / А.В.Крусанов. — СПб. : Новое лит. обозрение, 1996. — 319 с. : ил.

178. Кугай А.И. Насилие в контексте современной культуры / А.И.Кугай. — СПб. : Изд-во РНБ, 2000. — 176 с.

179. Кукаркин А. В. Буржуазная массовая культура. Теории. Идеи. Разновидности: Образцы / А.В.Кукаркин. — М.: Политиздат, 1978. Ч 268 с.

180. Культурология, XX век : словарь. — СПб. : Унив. кн., 1997. — 640 с.

181. Культурология. Основы теории и истории культуры : учеб. пособие / под ред. И.Ф.Кефели. — М. : Спец. лит., 1996. — 592 с.

182. Курицын В. Русский литературный постмодернизм / В.Курицын. — М.: ОГИ, 2001.

183. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе / Ж.Лакан. — М. : Гнозис, 1995. — 192 с.

184. Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году / В.П.Лапшин. — М. : Сов. художник, 1983. — 495 с.

185. Ларошфуко Ф. де Максимы / Франсуа де Ларошфуко. Мысли / Блез Паскаль. Характеры / Жан де Лабрюйер. — М. : Худож. лит., 1974. — 543 с.

186. Лебон Г. Психология социализма / Г.Лебон. СПб.: Макет, 1995. -541 с.

187. Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века / Ж.Ле Гофф. — СПб. : Изд-во СПбГУ, 2003. — 160 с.

188. Леви-Строс К. Структурная антропология / К.Леви-Строс. — М. : Эксмо-Прссс, 2001. — 512 с.

189. Левицкий С.А. Трагедия свободы / С.А.Левицкий. — Germany : Possev-Verlag : V. Gorachek K.G., 1984. — 350 с.

190. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века / под ред. В.В.Бычкова. — М. : РОССПЭН, 2003. — 607 с.

191. Лелеко В.Д. Эстетика повседневности в европейской культуре / ВД. Лелеко. — СПб. : СПбГУКИ, 2002. — 320 е.

192. Лем С. Библиотека XXI века / С.Лем. — М. : ACT, 2002. — 602 с.

193. Ленин В.И. Полное собрание сочинений Т. 45. / В.И.Ленин — Изд. 5-е. — М. : Политиздат, 1964. — XXVI, 729 с.

194. Леонтович В.В. История либерализма в России, 1762-1914 / В.В. Леонтович. — Париж : Ymka-Press, 1980. —549 с.

195. Ливен Д. Аристократия в Европе, 1815 1914 / Д.Ливен. — СПб. : Акад. проект, 2000. — 358, 5. с.

196. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. — СПб. : Але-тейя, 1998. — 160 с.

197. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм / М.Н.Липовецкий. — Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 1997. — 317 с.

198. Литературные манифесты от символизма до наших дней. — М. : Изд. Дом XXI век : Согласие, 2000. — 608 с.

199. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф : тр. по языкознанию / А.Ф.Лосев. — М. : Изд-во МГУ, 1982. — 479 с.

200. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика / А.Ф.Лосев. М.: Искусство, 1975. - 776 с.

201. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура / А.Ф.Лосев. — М. : ИПЛ, 1991. —525 с.

202. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров : Человек Текст - Семи-осфера - История / Ю.М.Лотман. — М. : Языки рус. культуры, 1996. — 447 с.

203. Лотман Ю.М. Культура и взрыв / Ю.М.Лотман. — М. : Прогресс : Гнозис, 1992.— 270 с.

204. М. М. Бахтин. Эстетическое наследие и современность. В 2 ч.: меж-вуз. сб. науч. тр./ Ред. кол. А.Ф.Еремеев (отв. ред.) и др. Саранск: Изд-во Мордовского ун-та, 1992. -2 ч.

205. МакДугалл Дж. Тысячеликий Эрос. Психоаналитические исследования человеческой сексуальности / Дж. Мак Дугалл; под ред. М.М.Решетникова. — СПб.: Вост.- евр. ун-т. психоанализа; b&k, 1999. — 278 с.

206. Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия / Н. Макиавелли. — СПб.: Азбука-классика, 2004. — 288 с.

207. Маковский С. На Парнасе Серебряного века / С.МакОвский. — М. : Дом XXI век : Согласие, 2000. — 560 с.

208. Манхейм К. Диагноз нашего времени / К.Манхейм. — М. : Юрист, 1994. —700 с.

209. Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» : Введ. в эстетику постмодернизма / Н.Б.Маньковская — М. : ИФРАН, 1995 — 219, 2. с.

210. Маньковская Н.Б. Шизоанализ вместо психоанализа? : структур — аналит. эстетика / Н.Б.Маньковская. — М. : Знание, 1991. — 62 с.

211. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма / Н.Б.Маньковская. -СПб.: Алетейа, 2000. — 346 с.

212. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука / Э.С.Маркарян. — М.: Мысль, 1983. — 284 с.

213. Марков Б.В. Философская антропология : очерки истории и теории : учеб. пособие / Б.В.Марков. — СПб. : Лань, 1997. — 381 с.

214. Маркузе Г. Одномерный человек / Г.Маркузе. — М. : ACT, 2003. — 331 с.

215. Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г.Маркузе. — Киев : Гос. б-ка Украины для юношества, 1995. — 314 с.214. «Массовая культура» — иллюзии и действительность / под ред. Э.Ю.Соловьёва. — М. : Искусство, 1975. — 255 с.

216. Массовая литература и кризис буржуазной культуры Запада: сб. статей / ред. кол: А.Л.Дымшиц и др.- М.: Наука, 1974. 224 с.

217. Массовая культура и массовое искусство. «За» и «против». — М. : Гумманитарий, 2003. — 512 с.

218. Массовая культура России конца XX века. — СПб. : Филос. о-во, 2001. —2 ч.

219. Матвеева С.Я Страхи в России в прошлом и настоящем / С.Я.Матвеева, В.Э.Шляпентох. — Новосибирск : Сибирский хронограф, 2000.— 179.

220. Махлина С.Т. Семиотика культуры и искусства : опыт энцикл. словаря / С.Т.Махлина. — СПб.: СПбГУКИ, 2000. — 2 ч.

221. Махлина С.Т. Язык искусства в контексте культуры / С.Т.Махлина. — СПб.: СПбГАК, 1995. — 216 с.

222. Мельгунов С.П. Красный террор в России, 1918-1923 / С.П.Мельгунов. — 4-е изд. — Нью-Йорк : Телекс, 1989. — 203 с.

223. Миллс Р. Властвующая элита / Р.Миллс. — М. : Прогресс, 1959. — 134 с.

224. Мир через культуру / Рерих Н.К. и др.. — М. : Сов. писатель, 1990. —333 с.

225. Мифы народов мира : в 2 т. — М. : Сов. энцикл, 1982. — 2 т.

226. Мириманов В.Б. Трансформация картины мира и распад классической изобразительной системы / В.Б.Мириманов // Акад. тетр. — М., 1996. — №2. —С. 26-31.

227. Модернизм : анализ и критика основных направлений. — М. : Искусство, 1980. —311 с.

228. Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие / А.Моль ; пер. с фр. Б.А.Власюка и др.. — М.: Мир, 1966. — 351 с.

229. Моррас Ш. Будущее интеллигенции / Ш.Моррас. — М. : Праксис, 2003. — 160 с.

230. Московичи С. Век толп / С.Московичи. — М. : Центр, психологии и психотерапии, 1998. — 480 с.

231. Московичи С. Общество и теория в социальной психологии / С.Мос-ковичи // Современная зарубежная социальная психология: тексты / под. ред. М.Г.Андреевой и др. М.: Изд-во МГУ, 1984. - С. 208-229

232. Мохов В.П. Элитизм как способ анализа властных трансформаций в России / В.П.Мохов // Власть и элита в современной России: сб. науч. ст. / под ред. А.В.Дуки. СПб.: Соц. о-во им. М.М.Ковалевского, 2003. - С.21-38.

233. Мукоржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства / Я.Мукоржовский. — М. : Искусство, 1994. — 605 с.

234. На грани тысячелетий : судьба традиций в искусстве XX века / Рос. ин-т искусствознания ; отв ред. А.В.Бартошевич. — М.: Наука, 1994. — 256 с.

235. Называть вещи своими именами : програмные выступления мастеров западно-европейской литературы XX века. — М. : Прогресс, 1986. — 637 с.

236. Народное искусство и современная культура. Проблема сохранения и развития традиций: материалы всесоюз. науч.-творч. конференции / сост. М.А.Некрасова; под ред. М.А.Некрасовой и К.А.Макарова. М: НИИ теории и истории изобр. искусств, 1991. - 378 с.

237. Наука и её место в культуре / под ред. Л.Н.Кочергина. — Новосибирск : Наука, 1990. — 272, 2. с.

238. Нахов И.М. Киническая литература / И.М.Нахов. М. : Наука, 1981. — 303 с.

239. Нахов И.М. Философия киников / И.М.Нахов. — М. : Наука, 1982. — 223 с.

240. Недошивин Г.А. Из истории зарубежного и отечественного искусства : избр. работы / Г.А.Недошивин. — М.: Сов. художник, 1990. — 301, 3. с.

241. Неизвестная Россия, XX век. — М. : Историческое наследие, 1992— 1993. —2 кн.

242. Неизвестный русский авангард в музеях и частных собраниях. — М. : Сов. художник, 1992. — 350 с.

243. Неклюдова М.Г. Традиции и новаторство в русском искусстве конца XIX начала XX века / М.Г.Неклюдова. — М. : Искусство, 1991. — 395 с. : цв. ил.

244. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого / Ф.Ницше. — СПб. : Кристалл, 2001. — 287 с.

245. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое : кн. для свободных умов / Ф.Ницше. — М. : Олма-Пресс, 2001. — 383 с.

246. Новиков Т.П. Новый русский классицизм / Т.П.Новиков. — СПб. : Palace Editions, 1998. — 252с.

247. Онтология и эпистемология синергетики. — М. : ИФРАН, 1997. — 153 с.

248. Ортега-и-Гассет X. Восстание масс / Х.Ортега-и-Гассет. — М. : Act, 2001. —509 с.

249. Ортега-и-Гассет X. «Дегуманизация искусства» и другие работы : сб. / Х.Ортега-и-Гассет; послесл. Н. Матяги. М.: Радуга, 1991. - 638 с.

250. Ортега-и-Гассет X. Размышления о «Дон Кихоте» / Х.Ортега-и-Гассет. — СПб. : Изд-во СПбГУ, 1997. — 332 с.

251. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры / Х.Ортега-и-Гассет. — М. : Искусство, 1991. — 586 с.

252. Осипова Е.В. Социология Вильфредо Парето: политический аспект / Е.В.Осипова. — СПб.: Алетейя, 2004. — 160 с.

253. Очерки теории и истории культуры / под ред. И.Ф.Кефели, И.А.Громова. — СПб.: Мех. ин-т, 1992. — 262 с.

254. Пайман А. История русского символизма / А.Пайман. — М. : Республика, 1998. —413, 2. с.

255. Пападопулос Р. Терроризм и паника / Р.Пападопулос// Новая весна : альм, постюнгианской психологии и культуры. — 2003. —№5. — С. 11-22.

256. Парсонс Г. Человек в современном мире / Г.Парсонс. — М. : Прогресс, 1985. —428 с.

257. Патури Ф. Зодчие XXI века. Смелые проекты учёных, изобретателей и инженеров / Ф.Патури. — М.: Прогресс, 1983. — 328 с.

258. Пелипенко A.A. Постмодернизм в контексте переходных процессов / А.А.Пелипенко // Искусство в ситуации смены циклов: Междисциплинарныеаспекты исследований художественной культуры в переходных процессах. — М.: Наука, 2002. С. 383-398.

259. Пелипенко A.A. Эволюция феномена массового искусства /

260. A.А.Пелипенко // Искусство Нового времени: Опыт культурологического анализа.- СПб.: Алетейя, 2000. С. 146-148.

261. Петров JI.B. Массовая коммуникация и культура : теория и история : учеб. пособие/Л.В.Петров. —СПб. : СПбГУКИ, 1999. —211 с.

262. Погорадзе A.A. Культура производства : сущность и факторы развития / А.А.Погорадзе. — Новосибирск : Наука, 1990. — 206, 2. с.

263. Подорога В.А. Феноменология тела : введ. в филос. антропологию /

264. B.А.Подорога. — M. : Ad Marginem, 1995. — 340 с.

265. Поппер К. Открытое общество и его враги : в 2 т. / К.Поппер. — М. : Культ, инициатива и др., 1992. — 2 т.

266. Поспелов Г.Г. Бубновый валет : примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов / Г.Г.Поспелов. — М. : Сов. художник, 1990. —269, 2. с.

267. Постмодернизм : энциклопедия. — Минск : Интерпрессервис, 2001. — 1038 с.

268. Постмодернисты о посткультуре: Интервью с современными писателями и критиками / Сост. и предисл. С.Ролл. М.: ЛИА Р.Элинина, 1996.

269. Постмодернизм и культура : материалы «круглого стола» // Вопр. философии. — 1993. — № 3. — С. 3-8.

270. Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века. Литературные манифесты и художественная практика : хрестоматия. — М. : Высш. шк., 1988. — 367 с.

271. Почебут Л.Г. Социальная психология толпы / Л.Г.Почебут. СПб.: Речь, 2004. - 240 с.

272. Пригожин PI. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой / И.Пригожин, И.Стенгерс. — Изд. 3-е. — М. : Эдиториал УРСС, 2001. — 312 с.

273. Проблемы изучения культурного наследия : сб. ст. посвящ. 75-летию Д.С.Лихачёва. — М. : Наука, 1985. — 398 с.

274. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / В.Я.Пропп. —J1. : Изд-во ЛГУ, 1986. — 364 с.

275. Психология масс : хрестоматия / ред., сост. и предисл. Д.Я.Рейгородский. — Самара : Бахрах, 1998. — 591 с.

276. Разлогов К. Э. Культура для необразованных // Обществ, науки. -1990,- №4.-С. 168-182.

277. Разлогов К.Э. Коммерция и искусство: враги или союзники? М.: Искусство, 1992.-271 с.

278. Райх В. Психология масс и фашизм / В.Райх. — М.: Из-во ACT, 2004. -539 с.

279. Ракитов А.И. Философия компьютерной революции / А.И.Ракитов. — М.: Политиздат, 1991. — 286 с.

280. Ревалд Д. История импрессионизма / Д.Ревалд. — М. : Республика, 1994. —415 с.

281. Рид Д. 10 дней, которые потрясли мир / Д.Рид. — М. : Госполитиздат, 1957. —352 с.

282. Розанов В.В. Несовместимые контрасты бытия : лит.-эстет. работы разных лет / В.В.Розанов. — М.: Искусство, 1990. — 604 с.

283. Розанов В.В. Уединённое / В.В.Розанов. — М. : Политиздат, 1990. — 541 с.

284. Руднев В.П. Словарь культуры XX века : ключевые понятия и тексты / В.П.Руднев. — М.: Аграф, 1999. — 381 с.

285. Русская ителлигенция. История и судьба. — М. : Наука, 1999. — 423 с.

286. Русская художественная культура второй половины XIX века / под ред. Г.Ю.Стернина. — М.: Наука, 1988-1991. — 4 вып.

287. Русский Эрос, или Философия любви в России / сост. и авт. вступ. ст. В.П.Шестаков. — М.: Прогресс, 1991. — 443 с.

288. Рыклин М. Искусство как препятствие / М.Рыклин. — М. : Ad Маг-ginem, 1997. —222 с.

289. Савинков Б. (В.Ропшин) То, чего не было / Б.Савинков (В.Ропшин). — М.: Современник, 1992. — 720 с.

290. Савчук В. Конверсия искусства / В.Савчук. — СПб. : Петрополис,2001. —288 с.

291. Самосознание европейской культуры XX века : мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе / В.Вейдле и др. ; сост. Р.А.Гальцева. — М.: Политиздат, 1991. — 365 с.

292. Сарабьянов Д.В. Русская живопись конца 1900-х начала 1910-х годов / Д.В.Сарабьянов. — М. : Искусство, 1970. — 148 е., 36 л. ил.

293. Сарабьянов Д. В. Стиль модерн : истоки, история, проблем^ / Д.В.Сарабьянов. — М. : Искусство, 1989. — 294 с.

294. Сартр Ж-П. Воображаемое. Феноменологическая психология воображения / Ж-П.Сартр. — СПб. : Наука, 2002. — 319 с.

295. Свифт Д. Путешествия Гулливера / Д.Свифт. — М. : Худож. лит, 1976. —287 с.

296. Селиванов В.В. Искусство XX века : эстет, теории и худож. практика / В.В. Селиванов. — Л. : Наука, 1991. — 187 с.

297. Семёнов В.А. Массовая культура в современном мире / В.А. Семёнов. — Л.: Знание, 1991. — 16 с.

298. Семиотика. Семиотика языка и литературы. — М. : Радуга, 1983. — 634 с.

299. Сеннет Р. Падение публичного человека / Р.Сеннет. — М. : Логос,2002. —424 с.

300. Сергеев С. Переход : каталог выставки / С.Сергеев. — СПб. : Галерея «Д- 137», 2001. —25 с.

301. Серль Дж. Природа Интенциональных состояний //Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987. - с. 96 - 127.

302. Сидоров A.A. О мастерах зарубежного, русского и советского искусства : избр. тр. / А.А.Сидоров. — М.: Сов. художник, 1985. — 239 с.

303. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература : учеб. пособие / И.С.Скоропанова. — 2-е изд., испр. — М. : Флинта : Наука, 2000. — 608 с.

304. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык / И.С.Скоропанова. — СПб. : Невский простор, 2001. —416с.

305. Советское искусство 20-30-х годов / сост. Е.Ф.Ковтун и др.. — Л. : Искусство, 1988. —80, 1. е., [180] л. ил.

306. Современная западная философия : словарь. — М. : Политиздат, 1991. —414с.

307. Современная западно-европейская и американская эстетика : сб. пер. / ред. Е.Г.Яковлев. — М. : Университет, 2002. — 224 с.

308. Современная литературная теория : антология. — М.: Флинта : Наука, 2004. — 344 с.

309. Современное западное искусство, XX век : проблемы и тенденции / ред.Б.И. Зингерман. — М.: Наука, 1982. — 317с.

310. Соколов Е.Г. Аналитика масскульта / Е.Г.Соколов. — СПб. : Филос. о-во, 2001. —280 с.

311. Соколов К.Б. Субкультура интеллигенции и национальная картина мира / К.Б.Соколов // Цветущая сложность. Разнообразие картин мира и художественных предпочтений субкультур и этносов. СПб. : Алетейя, 2004. С.220-230.

312. Соколов Э.В. Введение в психоанализ : социокульт. аспект. / Э.В.Соколов. — СПб.: Лань : СПбГУКИ, 1.999. — 318 с.

313. Соколов Э.В. Культурология : очерки теории культуры / Э.В.Соколов. — М.: Интерпракс, 1994. — 272 с.

314. Соколов Э.В. Ортега-и-Гассет. Век элитного искусства и массового общества / Э.В.Соколов // Человек. — 2002. — № 6. — С. 78-95

315. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг : опыт художественного исследования / А.И.Солженицын. — Париж : YMKA PRESS, 1987. — 4 т.

316. Соловьёв Э.Ю. Прошлое толкует нас : очерки по истории философии и культуры / Э.Ю.Соловьёв. — М. : Политиздат, 1991. —430 с.

317. Сорокин П.А. Человек, цивилизация и общество / П.А.Сорокин. — М.: Политиздат, 1991. — 543 с.

318. Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV в.): сборник / сост., общ. ред, вступ. ст., коммент. Л.В.Брагиной. М.: Изд-во МГУ, 1985.-383 с.

319. Стернин Г.Ю. Русская художественная культура второй половины XIX начала XX века : исслед., очерки / Г.Ю.Стернин. — М. : Сов. художник, 1984.—296 с.

320. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России 1900-1910-х годов / Г.Ю.Стернин. — М.: Искусство, 1988. — 285 с.

321. Суворов Н.Н. Галерейное дело. Введение в арт-бизнес : учеб. пособие / Н.Н.Суворов. — СПб. : Культ-информ-пресс, 2001. — 71 с.

322. Суворов Н.Н. К вопросу об элитарном искусстве и перспективах его развития / Н.Н.Суворов // Векторы развития культуры на грани тысячелетий : материалы междунар. науч. конф. / СПбГУКИ. — СПб., 2001. — С. 254-263.

323. Струве П.Б. Patriótica. Политика, культура, религия, социализм / П.Б.Струве; Вступ. ст. и примеч. В.Н.Жукова. М.: Республика, 1997. - 526 с.

324. Суворов Н.Н. Катастрофа как зстетическая категория / Н.Н. Суворов // Эстетика в интерпарадигмальном пространстве: перспективы нового века : материалы науч. конф., 10 окт. 2001 г. / СПбГУ, Философский факультет — СПб., 2001. —С. 61-63.

325. Суворов Н.Н. Пути создания художественного образа. (Роль воображения в художественном творчестве) / Н.Н.Суворов. — М. : Знание, 1984. — 64 с.

326. Суворов H.H. Элита и масса в пространстве посткультуры / Н.Н.Суворов // «Философский Петербург» Приложение к журналу «Философские науки». — М. : Гуманитарий, 2004. С. 380 - 396.

327. Тавризян Г.М. Техника, культура, человек / Г.М.Тавризян. — М. : Наука, 1986. — 199 с.

328. Тард Г. Законы подражания. Личность и толпа / Г.Тард. —- СПб. : А.Большаков и Д.Голов, 1903. — II, 178 с.

329. Терещенко H.A. Постмодерн как ситуация философствования / Н.А.Терещенко, Т.М.Шатунова. — СПб. : Алетейя, 2003. — 192 с.

330. Тбйнби А. Постижение истории / А.Тойнби. — М. : Айрис Пресс, 2002. —636 с.

331. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории / А.Тойнби. — М. : Айрис Пресс, 2002. — 589 с.

332. Токвиль А. Старый порядок и революция / А.Токвиль. — М. : Моск. филос. фонд, 1997. — 252 с.

333. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ : исслед. в области мифо-поэтического : избранное / В.Н.Топоров. — М. : Прогресс : Культура, 1995. — 624 с.

334. Тоффлер Э. Третья волна / Э.Тоффлер. — М. : ACT, 2002. — 781 с.

335. Тоффлер Э. Футурошок / Э.Тоффлер. — СПб. : Лань, 1997. — 464 с.

336. Труды по знаковым системам. Вып. 1. — Тарту : Тарт. ун-т, 1973. — 572 с.

337. Тугендхольд Я.А. Из истории западноевропейского, русского и советского искусства : избр. ст. и очерки / Я.А.Тугендхольд. — М. : Сов. художник, 1987. —315, 3. с.

338. Тульчинский Г.Л. Постчепловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности / Г.Л.Тульчинский. — СПб. : Алетейя, 2002. — 677 с.

339. Тульчинский Г.Л. Самозванство. Феноменология зла и метафизика свободы / Г.Л.Тульчинский. — СПб. : Изд-во Рус. Христиан, гуманит. ин-та, 1996. —411 с.

340. Туркина О. Пип-шоу (идеоадаптация образа женщины в российской рекламе) / Туркина О. // Женщина и визуальные знаки / под ред. А.Альчук. — М.: Идея-Пресс, 2000. — С. 78-87.

341. Усманова А. Умберто Эко. Парадоксы интерпретации / А.Усманова. — М. : Пропилеи, 2000. — 199 с.

342. Успенский Б.А. Семиотика искусства / Б.А.Успенский. — М. : Языки рус. культуры, 1995. — 360 с.

343. Успенский Б.А. Этюды о русской культуре / Б.А.Успенский. — СПб. : Азбука, 2002. —474 с.

344. Фейнберг Е.Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке / Е.Л.Фейнберг. — М. : Наука, 1992. — 251 с.

345. Философские основания эстетики постмодернизма / Л.Фёдорова. — М.: ИНИОН, 1993. —41 с.

346. Флиер А. Я. Массовая культура и ее социальные функции // Обществ, науки. — 1998.— №6. —С. 138-148.

347. Франк С.Л. Духовные основы общества : введ. в социальную философию / С.Л.Франк // Русское зарубежье. Власть и право. —Л., 1991. — С. 243—> 434.

348. Французская философия и эстетика XX века. — М. : Искусство, 1995. —272 с.

349. Фрейд 3. Введение в психоанализ : лекции / З.Фрейд. — М. : Наука, 1989.—455 с.

350. Фрейд 3. Психоанализ, религия, культура / З.Фрейд. — М.: Ренессанс, 1992. —289, 2. с.

351. Фрейд 3. Психология бессознательного: сб. произведений / З.Фрейд; Сост, науч. ред., вступ. ст. М. Г. Ярошевского. — М.: Просвещение, 1989. — 447 с.

352. Фрейд 3. Художник и фантазирование / З.Фрейд. — М. : Республика, 1995. —400 с.

353. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности / Э.Фромм. — М. : Республика, 1994. — 446 с.

354. Фромм. Э. Бегство от реальности / Э.Фромм // Тайна порока. Харьков, 1995. —С. 146-205.

355. Фромм Э. Душа человека / Э.Фромм. — М. : Республика, 1992. — 430 с.

356. Фромм Э. Иметь или быть / Э.Фромм. — М.: Прогресс, 1991. — 330 с.

357. Фромм Э. Психоанализ и этика / Э.Фромм. — М. : Республика, 1993.—414с.

358. Фрэзер Дж. Золотая ветвь : исслед. магии и религии / Дж.Фрэзер. — М. : Политиздат, 1983. — 703 с.

359. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности : работы разных лет / М.Фуко. — М. : Магистериум : Касталь, 1996. — 446 с.

360. Фуко М. Интеллектуалы и власть : избр. полит, ст., выступления и интервью / М.Фуко. — М. : Праксис, 2002. — 384 с.

361. Фуко М. История безумия в классическую эпоху / М.Фуко. — СПб. : Университетская книга, 1997. — 574 с.

362. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / М.Фуко. — М. : Прогресс, 1977. — 488 с.

363. Фуко М. Археология знания / М.Фуко. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия»; Университетская книга, 2004. -416 с.

364. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек / Ф.Фукуяма. М.: ООО «Из-во ACT: ЗАО НПП «Ермак», 2004. - 588 с.

365. Фуре В.Н. Философия незавершённого модерна Юргена Хабермаса / В.Н.Фурс. — Минск : Экономпресс, 2000. — 222 с.

366. Хабермас Ю. Будущее человеческой природы / Ю.Хабермас. — М. : Весь мир, 2002. — 143 с.

367. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность / Ю.Хабермас. — М.: ACADEMIA, 1995. — 245 с.

368. Хабермас Ю. Модерн — незавершённый проект / Ю.Хабермас // Вопр. философии. — 1991. — № 4. — С. 40 52.

369. Хайдеггер М. Бытие и время / М. Хайдеггер. — СПб. : Наука, 2002. — 451 с.

370. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мёртв» / М.Хайдеггер. // Вопр. философии. — 1990. — № 7. — С. 143 176.

371. Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах / Г.Хакен; под ред. и предисл. Ю.Л.Климонто-вича. — М.: Мир, 1985,—419 с.

372. Хассан И. Культура постмодернизма / И. Хасан // Современная западноевропейская и американская эстетика : сб. пер. / ред. Е.Г.Яковлев. — М. : Университет, 2002. — С.113-124.

373. Хевеши М.А. Толпа, массы, политика : ист.-филос. очерк / М.А.Хевеши. — М. : ИФРАН, 2001. — 223с.

374. Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня / Й.Хейзинга. — М.: Прогресс-Академия, 1992. — 458 с.

375. Хренов Н. А. Теория искусства в эпоху смены культурологических циклов / Н. А. Хренов // Искусство в ситуации смены циклов : Междисциплинарные аспекты исследований художественной культуры в переходных процессах. — М.: Наука, 2002. — С. 432-465.

376. Хренов H.A. Художественная жизнь императорской России. (Субкультуры, картины мира, ментальность) / H.A. Хренов, К.Б. Соколов. — СПб. : Алетейя, 2001. — 816 с.

377. Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии: учеб. пособие для филос. Фак. И отд-ний ун-тов / А. Н. Чанышев. — М.: Высш. школа, 1961. — 374 с.

378. Черных E.H. Символы древних культур / Е.Н.Черных // Культурология: хрестоматия для высш. шк. / Сост. А.И.Кравченко. — М. : Академ, проект; Екатеринбург: Деловая кн., 2003. 704 с.

379. Швейцер А. Благоговение перед жизнью / А.Швейцер. — М. : Прогресс, 1992. —572 с.

380. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности / Л.Шестов. — Л. : ЛГУ, 1991. — 216с.

381. Шинкарёв В. Максим и Фёдор. Папуас из Гондураса. Домашний ёж. Митьки / В.Шинкарёв. — СПб.: Новый Геликон, 1996. — 352 с.

382. Шкловский В.Б. О теории прозы / В.Б.Шкловский. — М.: Сов. писатель, 1984. —383 с.

383. Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. / О.Шпенглер — М. : Мысль, 1993. — 668 с.

384. Эко У. Имя розы: роман / У. Эко; Пер. с ит. Е.А.Костюкович; По-сесл. Ю.М.Лотмана. М.: Кн. Палата, 1989. - 486 с.

385. Эко У. Маятник Фуко: роман / У.Эко; Пер. с ит. и послесл. Елены Костюкович. — СПб.: Симпозиум, 1999. — 764 с.

386. Эко У. Остров накануне: роман / У.Эко; Пер. с ит.; и предел. Елены Костюкович. — СПб. : Симпозиум, 1999. — 490 с.

387. Эко У. Открытое произведение : форма и неопределённость в современной поэтике / У.Эко. — СПб.: Акад. проект, 2004. — 384 с.

388. Эко У. Отсутствующая структура : введ. в семиологию / У. Эко. — СПб. : Петрополис, 1998. — 431 с.

389. Эко. У. Пять эссе на темы этики / У.Эко. — СПб. : Симпозиум, 2000, — 159 с.

390. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах / У.Эко. — СПб. : Симпозиум, 2002. — 285 с.

391. Энциклопедия символизма : живопись, графика, скульптура, литература, музыка / ред. Ж.Кассу и др.. — М.: Республика, 1998. — 429 с.

392. Эпштейн М. Постмодерн в России: Литература и теория / М.Эпштейн. — М.: Изд. Р. Элинина, 2000. — 386 с.

393. Эпштейн М. Прото -, или конец постмодернизма // Знамя. — 1996. — №3. —С. 196-210.

394. Юлина Н.С. Очерки по философии в США, XX век / Н.С.Юлина. — М.: Эдиториал УРСС, 1999. — 304 с.

395. Юнг К.Г. Архетип и символ / К.Г.Юнг. — М. : Ренессанс и др., 1991. —299 с.

396. Юнг.К.Г. Душа и миф: шесть архетипов : пер. с англ. / К.Г. Юнг. — Киев : Порт-Рояль ; М.: Совершенство, 1997. — 387 с.

397. Юнг К.Г. Человек и его символы : пер. с англ. / К.Г.Юнг. — М. : Серебряные нити и др., 1997. — 367 с. : ил.

398. Яворская Н.В. Из истории советского искусствознания. О французском искусстве XIX-XX веков : работы разных лет / Н.В.Яворская. — М. : Сов. художник, 1987. — 253 с.

399. Якобсон Р. Работы по поэтике / Р.Якобсон. — М. : Прогресс, 1987. — 460 с.

400. Яковенко И. Г. Переходные эпохи и эсхатологические аспекты ментальное™ / И.Г.Яковенко // Искусство в ситуации смены циклов : Междисциплинарные аспекты исследований художественной культуры в переходных процессах. — М.: Наука, 2002. — С. 136-149.

401. Ямпольский М.Б. Память Тиресия : интертекстуальность и кинематограф / М.Б. Ямпольский. — М.: Культура, 1993. — 456 с.

402. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. — М. : Политиздат, 1991. —527 с.

403. Boltanski С. Studio Christian Boltanski / С. Boltanski // Tate. International Arts and Culture. — 2002. — Nov/Dec. — P. 46-52.

404. Boltanski L. Les economies de la grandeur / L. Boltanski, L. Thevenot. — Paris : PUF, 1987.

405. Bourdieu P. Distinction. A Social Critique of the Judgement of Taste / P. Bourdieu. —L., 1994.

406. Cabanne P. Dialogues with Marcel Duchamp / P. Cabanne. — N.Y. : Viking Press, 1971. — 136 p.

407. DiMaggio P. Introduction / P. DiMaggio, W. Powell // The New Institu-tionalism Organisational Analysis / Ed. By P. DiMaggio, W. Powell. — Chicago ; London : Univ. of Chicago Press, 1991.

408. Douglas M. How Institutions Think / M. Douglas. — N.Y. : Syracuse Univ. Press, 1986.

409. Eko U. Lowbrow Hibrow, Hibrow Lowbrow / U. Eko // The Times Litera-tore Supplement. — 1971. — Oct. 8.

410. Fiske J. Understanding Popular Culture / J. Fiske. — Boston, 1989.

411. Gans H. Popular Culture and High Culture / H.Gans. — N.Y., 1974.

412. Habermas Herschel B.Chipp. Theories of Modern Art. A Source Book by Artists and Critics and Modernity: Ed. By. University of Californi aPress, 1984.

413. Habermas and Modernity: Ed. By R.J. Bernstein. — Cambr : Politi Press, 1985.

414. Hollinger R. Postmodernism and Social Sciences. A Thematic Approach. / R. Hollinger. — L., 1994.

415. Howarth Sophie. Andy Warhal. // Tate. International Arts and Culture. — 2002. — № 28, spring. — P. 22-34.

416. Internation Yearbook of Aesthetics. Vol. 1. — 1996.

417. Jameson F. Postmodernism or The Cultural Logic of Late Capitalism. Verso. / F. Jameson. — London ; New York, 1991.

418. Jameson F. Postmodernism and Cosumer Society / F. Jameson // Postmodernism and its Discontents. Theories, Practices. — L.; N.Y., 1988.

419. Kando Thomas M. Leasur and Popular Culture in Trasition / M. Kando Thomas. — St. Louis : The C.V.Mosby Co., 1980. — 307 p.

420. Land. G. The Challenge of Postmodernizm / G.Land // Dialogue. — 1996. —Vol.8.

421. Leavis F.R. Mass Civilization and Minoriti Culture / F.R. Leavis. — L., 1930.

422. Leavis F. And Thompson D. Culture and Environment / F. Leavis. — Chatto and Windus, 1932.

423. Modernism/Postmodernizm / Ed. By Peter Brooker. — L. ; N.Y. : Logman, 1992.

424. Norris Ch. What,s wrong with postmodernism: Critical heory and the ends of philosofy / Ch. Norris. —N. Y., 1990.

425. Norris Ch. Deconstruction: Theory and Practice / Ch. Norris. — L. ; N.Y., 1988.

426. Postmodernism: A Reader. Ed. By Thomas Docherty. — N.Y. : Columbia Universiti Press, 1993.

427. Prigogine I. From Being to Becoming /1. Prigogine. — Ostin, 1978.

428. Rorty R. Philosofy and the Mirror of Nature / R. Rorty. — Prinston, 1980.

429. Rose M.A. The Post-Modern and Post-Industrial: A Critical Analisis / M.A. Rose. — Cambrige, 1996.

430. Schwarc Arturo. Duchamp once removed / Arturo Schwarc // Art Review. 2002. — Volume LI 11. June. — P. 68-71.

431. Semiotics of Culture and Language. — L., 1984.

432. Searle J.R. The Nature of Intentional States. / Searle J.R. // Intentionality. Cambridge University Press. 1983, p. 1 29.

433. Sorokin P. Man and Society in Calamity. Richmond, 1942.

434. Waugh P. Practicing Postmodernism / P. Waugh // Reading Modernism. — L., 1992.

435. White L. Evolution of Culture / L. White. — N.Y., 1968.

436. Whitehead A.N. Adventures of Ideas / A.N. Whitehead. — N.Y. : The Macmillan Company, 1940.