Древнерусские и церковнославянские формы в языке литературы Древней Руси XII - XIV вв.: Концептуальный аспект тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.19, кандидат филологических наук Максарова, Нина Владимировна

• Максарова, Нина Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Максарова, Нина Владимировна

Введение

СОДЕРЖАНИЕ

1. Дескриптивность процесса становления древнерусского литературного языка и функциональная сущность его представления в парадигме современного научного знания.

1.1. К истории вопроса о происхождении древнерусского литературного языка донационального периода.

1.1.1. О концепции церковнославянской основы древнерусского литературного языка и «компромиссной» теории его происхождения.

1.1.2. Теоретические параметры восточнославянского происхождения древнерусского литературного языка.

1.2. О языковой ситуации XII-XIV вв. и ее отражении в памятниках древнерусской литературы.

1.2.1. О сущностных реалиях церковнославянского и древнерусского языков в древнерусской книжности (теория «двуязычия»).

1.2.2. К вопросу об установлении книжной нормы в условиях диглоссии.

1.2.3. О совокупности взаимодействия двух нормативных систем как определяющих факторах появления вариантных форм в языке памятников древнерусской литературы.

1.3. Некоторые особенности ситуации текстообразования XII-XIV вв.

2. Древнерусские и церковнославянские формы и их соотношение в памятниках древнерусской литературы XII-XIV вв.

2.1.0 нормативных ориентирах памятников древнерусской литературы XII-XIV вв. («Повесть временных лет», «Киево-Печерский патерик»,

Слово о полку Игореве»).

2.2. Дескриптивная характеристика распределения в тексте церковнославянских и древнерусских форм как следствия отражения положения объекта в концептуальной системе носителей языка.

2.2.1. «Теистический» уровень концептуализации мировоззренческой структуры древнерусских книжников.

2.2.1.1. Функциональная сущность церковнославянизмов как средства выделения высокого положения объекта в семантических рядах религиозного концептуального блока.

2.2.1.2. Активность употребления древнерусских форм для маркировки отрицательно оцениваемых компонентов религиозного уровня мировоззренческой структуры.

2.2.1.3. Интерпретация варьирования языковых средств в оппозициях «абстрактное - конкретное» теистического блока концептуальной системы.

2.2.2. Социально-политическая оценка концептов в текстах древнерусской литературы.

2.2.3. «Мифологический» концептуальный блок и его место в ряду мировоззренческих установок средневековых авторов.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Древнерусские и церковнославянские формы в языке литературы Древней Руси XII - XIV вв.: Концептуальный аспект»

Исследование памятников древнерусской литературы в рамках истории русского литературного языка включает рассмотрение характера взаимодействия церковнославянской (ЦС) и древнерусской (ДР) языковых систем, языковой ситуации конкретного исторического периода. При этом применительно к текстам XII-XIV вв. названные аспекты тесно связаны с вопросами происхождения и становления литературного языка (ЛЯ) донациональной эпохи как отправной точкой при определении нормативных ориентиров ДР книжников, принципов и факторов отбора языковых средств, что, по мнению А.А. Алексеева [1987; 1988], В.В. Виноградова [1978], Н.И. Толстого [1993], О.Н. Трубачева [1994] и других исследователей, тесно связано не только с изучением языкового материала памятников, но и лингвокультурологическим, социолингвистическим и историко-литературным анализом текстов различных жанров, с когнитивной парадигмой языкознания, когда организация языка рассматривается в зависимости от принципов восприятия и отражения действительности языковой личностью.

Г.А. Хабургаев в своих исследованиях приходит к выводам, что «вопрос определения типа культурно-языковой ситуации может решаться лишь в результате анализа литературно-языкового сознания тех, кто владеет литературным языком (как активно, так и пассивно), ибо только для них реально существовала литературно-языковая система соответствующей эпохи» [Хабургаев, 1988, 56; 1994, 16]. И.Н.Данилевский полагает, что любому рассмотрению древних текстов должна предшествовать реконструкция категорий и понятий, свойственных средневековым авторам, без чего невозможно адекватное понимание значительно удаленных от нас по времени своего создания источников [Данилевский 2002а]. Важность учета особенностей средневекового мышления и мировоззрения при изучении древних памятников подчеркивается в работах исследователей последних десятилетий А.В. Бабаевой [2001], Е.М. Верещагина [1997], Ю.М. Лотмана [1981], Н.В. Николенковой [2000], И.В. Тубаловой [1995], Д.Р. Шакировой [1999] и др.

Актуальность диссертационной работы определяется сменой научной парадигмы современного языкознания и усилением в связи с этим внимания к языку личности, языковому сознанию носителей языка, к отражению в древних текстах языковой картины мира, мировоззренческих установок ДР книжников, а также тем, что основные проблемы истории древнерусского литературного языка (его происхождение, языковая ситуация, нормы и критерии варьирования ЦС и ДР языковых средств) по-прежнему остаются открытыми.

Объект исследования - язык памятников литературы Древней Руси XII-XIV вв. Предмет изучения настоящей диссертации составили особенности варьирования ЦС и ДР форм в текстах различных жанров, обусловленные мировоззренческими установками их создателей, взаимодействием уровней концептуальной системы средневекового социума.

Исследование проводится на языковом материале памятников ДР литературы XII-XIV вв., дошедших до нас в более поздних списках: «Повесть временных лет» (ПВЛ) (Лаврентьевская летопись, 1377 г.), «Киево-Печерский патерик» (КПП) (Арсениевская редакция, 1406 г., а также Кассиа-новская редакция 1462 г.), «Слово о полку Игореве» (СПИ) (список XV— XVI вв., оригинал которого предположительно относится к XII в., реконструированный по изданию 1800 г.). В работе были использованы отдельные языковые факты «Жития Феодосия Печерского» (ЖФП) (Успенский сборник XII в.) - памятника, имеющего свои текстовые аналогии в «Повести временных лет» и «Киево-Печерском патерике», а также «Поучение» Владимира Мономаха — составная часть Лаврентьевской редакции летописного текста.

Цель работы - анализ функционирования ЦС и ДР вариантов в текстах различных жанров ДР литературы как следствия отражения способов концептуализации действительности языковой личностью XII-XIV вв.

Цель предопределила постановку следующих задач: 1) исследование языковой ситуации и нормативных ориентиров древнерусского литературного языка XII-XIV вв.; 2) установление закономерностей употребления языковых вариантов в памятниках летописного, агиографического и художественно-поэтического жанров; 3) определение лингвистических и экстралингвистических факторов проникновения в текст «антинормативных» элементов; 4) рассмотрение случаев варьирования ЦС и ДР форм, отражающих мировоззренческие установки ДР книжников, положение (статус) объекта изображения в концептуальной системе; 5) выяснение закономерностей выбора вариантов от взаимодействия уровней концептуальной системы; 6) выявление общих (системных) и частных (индивидуальных) закономерностей распределения ЦС и ДР языкового материала в памятниках литературы Древней Руси.

Методологическую базу диссертации составили положения и выводы И.И. Срезневского, В.В. Виноградова и их последователей (В.В. Колесова [2002], Г.П. Немца [1980], M.JL Ремневой [1995] и др.) о единстве внутри- и экстралингвистических факторов языкового развития, необходимости «синкретического подхода» к изучению древних текстов, когда конкретно-историческое своеобразие развития того или иного языка должно рассматриваться в неразрывной связи «с индивидуальными особенностями истории соответствующего народа» [Виноградов 1978, 80]. Особую теоретическую значимость для настоящей диссертации имеют работы Б.А. Успенского, в рамках концепции диглоссии которого признается, что языковая ситуация, взаимодействие ЦС и ДР вариантов обусловлены собственно языковыми процессами и одновременно находятся в зависимости от восприятия книжниками двух языков, от осмысления взаимодействия языковых систем. При рассмотрении состава и способов организации концептуальной системы мы опираемся на теорию концепта Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова и исследования Н.С. Ковалева, которые содержат положения о влиянии изменений в когнитивных структурах носителей языка на процессы эволюции текста, о существовании зависимости выбора языковых вариантов от социально-мировоззренческих установок создателей текстов.

Научная новизна исследования связана с характером и постановкой проблем, которые находятся на пересечении различных уровней языкознания, а также смежных научных дисциплин: истории русского литературного языка, когнитивной лингвистики, исторической грамматики, социолингвистики, истории литературы, культурологии. Столкновение ЦС и ДР систем на функциональном уровне, проблема выбора языковых средств в древнерусской литературе XII-XIV вв. рассматривается двупланово: с лингвистической и экстралингвистической точек зрения, т.е. с учетом грамматических, орфографических и т.п. правил, которыми руководствовались ДР книжники, а также основных концептов эпохи, влияющих на организацию языкового материала. Сопоставительный аспект изучения текстов разных жанров, дает возможность определить общие и частные нормативные ориентиры создателей памятников XII-XIV вв., механизмы отбора и функции ЦС и ДР вариантов.

Теоретическая значимость работы заключается в обосновании зависимости выбора ЦС и ДР форм в памятниках XII-XIV вв. от способов концептуализации действительности древних авторов. Комплексный подход, интегрирующий собственно языковые и экстралингвистические приемы исследования варьирования форм, позволяет вскрыть наличие сложной системы факторов, влияющих на организацию языкового материала в памятниках Древней Руси.

Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования материалов исследования в лекционных и специальных курсах по истории русского литературного языка, истории русской литературы, исторической грамматике. Результаты работы могут найти применение в вузовских курсах по когнитивной лингвистике, лингвокультурологии, древнерусской литературе.

Положения, выносимые на защиту.

1. Исследование языка памятников XII-XIV вв. позволило установить преобладание ЦС форм в летописном, агиографическом и художественно-поэтическом текстах. При этом равноправное положение в языке источников занимают следующие восточнославянские элементы: окончания полных прилагательных Дат. падежа ед.числа муж./ср. родов (-ому/-ему); -ж- из прасла-вянского *dj; флексии глаголов 3 лица ед. и мн. числа настоящего времени (-ть); начальное^-.

2. Анализ функционирования ЦС и ДР вариантов в текстах различных жанров, а также ведущих концепций и теорий истории РЛЯ позволяет определить языковую ситуацию XII-XIV вв. как сосуществование двух языковых систем по принципу дополнительного функционирования, когда ЦС язык выступал в качестве нормативного ориентира для создателей большинства памятников литературы Древней Руси, исключая документы хозяйственно-правового содержания, написание которых характеризуется употреблением средств ДР языка.

3. Дифференциация двух языков первоначально, до принятия христианства и в начальный период его распространения в Древней Руси, основывалась на противопоставлении церковнославянского книжного, привнесенного извне, и древнерусского разговорного, но исконно принадлежащего восточнославянскому этносу. Развитие и укрепление позиций религиозно-философского учения с его особым отношением к языку православной веры, русификация ЦС языковой системы предопределили изменение осмысления взаимодействия двух языков: оппозиция ЦС и ДР языков совпала с противопоставлением «сакрального - мирского», «культурного - бытового», не совпадая при этом с оппозициями «письменного — устного», «кодифицированного - некодифицированного».

4. Рассмотрение взаимодействия средств ЦС и ДР языков делает возможным выделить следующие критерии варьирования форм в памятниках XII-XIV вв. (внутрилингвистический уровень): следование сложившимся традициям и образцам, семантическая дифференциация первоначально имевших лишь формальное отличие средств, специфика грамматических категорий ДР языковой системы. Разграничение ЦС и ДР элементов на уровне синтаксиса связано с явлением «фонетической аналогии», когда непосредственное языковое окружение мотивировало выбор вариантов (выравнивание сопряженных элементов). Употребление в текстах источников отдельных словоформ только в их ДР огласовке может отражать индивидуальную выучку и уровень образованности создателей памятников.

5. В силу особенностей восприятия ЦС и ДР языковых систем наблюдается двойственная функция языковых элементов в памятниках XII-XIV вв. (когнитивный аспект). Общие нормативные ориентиры ДР литературы обусловили использование ЦС форм по отношению к различным членам семантических рядов концептуальных блоков, независимо от положения, оценки объектов изображения в мировоззренческой структуре. С другой стороны, для теистического концептуального блока наиболее востребованными являются функции ЦС элементов, которые на фоне преобладания ДР форм используются для выделения высокой оценки объекта (Бог, святые), в противовес употреблению древнерусизмов по отношению к отрицательно осмысливаемым объектам семантических рядов (язычники, дьявол). В социально-политическом и мифологическом концептуальных блоках восточнославянские варианты, как правило, функционируют в качестве средства маркировки негативно оцениваемых объектов, их низкого статуса, положения в феодальной, семейной, пространственной и т.п. иерархиях (слуги, чужие, междоусобица). Кроме того, мифологический уровень концептуальной системы характеризуется употреблением ДР форм без какой-либо негативной коннотации по отношению к реалиям, являющимся наилучшим выражением концепта «Древняя Русь» (географические названия, имена князей).

Методы исследования определены поставленными задачами. В работе использовался сравнительно-исторический и описательно-квалификадион-ный методы с привлечением элементов лингвостатистического, историко-литературного и культурологического анализа.

Исследование варьирования форм ЦС и ДР языков в памятниках литературы Древней Руси предполагает выделение общих принципов и конкретных признаков их сходства и различия. Существуют определенные традиции противопоставления и объединения фонетических, орфографических, лексических особенностей двух языковых систем. Настоящая работа рассматривает следующие формальные позиции, выделяемые согласно исследованиям В.В. Иванова [1983], Г.А. Хабургаева [1974], Л.А. Лебедевой [2003]:

Черты церковнославянского языка Черты древнерусского языка

ФОНЕТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ

Неполногласие Начальные ра-, ла -Щ- на месте *tj -ЖД- на месте *dj Начальное е-Начальное ю-Начальное а

Полногласие Начальные ро-, ло--Ч- на месте *tj -Ж- на месте *dj

Начальное о-Начальное у-Начальное я

ГРАММАТИЧЕСКИМ УРОВЕНЬ Существительные

1) тип склонения на *ja (окончание) Род. п. ед.ч. жен. род -я

Вин. п. мн.ч. жен. род -я

2) тип склонения на *jo

Вин. п. мн.ч. муж/жен. род -я

3) тип склонения на согласный Тв. п. ед.ч. жен. род -и (матери) Тв. п. мн.ч. муж/ср. род

-есы (nftnecbi) -ены (ершены) -аты (жр "ббяты)

Полные прилагательные

Род. п. ед.ч. муж./ср. род -аго/-яго жен. род -ыяУ-яя Дат. п. ед.ч. муж./ср. род -умуАюму жен. род -Tku/-uu

Мест. п. ед.ч. муж./ср. род -"кчь/-имь жен. род -Tku/-uu

Вин. п. мн.ч. жен. род -ыя/-яя

Род. п. ед.ч. жен. род -я Вин. п. мн.ч. муж./жен. род -я

Местоимения

-•Не)

- *<е)

- *(е) -ьмь (дъчерьмь)

-ьми (колесьми) -ьми (сАненьми) -ьми (осьлятьми)

-ого/-его -ы*(-(>•$///- -kiii-e-b) -омуАему -ои/-еи

-омь/-емь -ои/-еи

-ы tf tf

-*(е) -*(е)

Действительные причастия настоящего времени (суффиксы) -ущ-/-ющ- ; -ащ-/-ящ- -уч-/-юч-; -ач-/-яч

Глаголы 3 лица ед. и мн. числа наст, времени (формальный показатель окончание) -ть -ть

Выборка материала преимущественно на фонетическом и частично грамматическом уровнях основывается, во-первых, на том, что особенности употребления в ДР памятниках таких грамматических категорий, как то: система грамматических времен, двойственное число, повелительное и условные наклонения и т.п., недостаточно изучены в истории РЛЯ для однозначного утверждения наличия оппозиций парадигм двух языков в XII-XIV вв. По мнению И.И. Срезневского [2002], M.JI. Ремневой [1995] и других исследователей, она развилась не ранее XIV-XV вв., что не входит в задачи настоящей диссертации.

Во-вторых, в области словообразования получила широкое распространение точка зрения С.П. Обнорского, разграничивавшего ЦС и ДР суффиксы, приставки и т.д. Но «говорить о старославянском характере, например, одного суффикса и русском характере другого можно с уверенностью только в том случае, если от одной и той же основы в старославянском языке образуются слова с одним суффиксом, а в русском — с другим, соответствующим по значению» [Горшков 1969, 35]. Обращение к конкретному языковому материалу, словарям ДР и ЦС языков убеждает в отсутствии такой закономерности. По мнению И.И. Срезневского, разграничение ДР и ЦС языковых элементов зачастую носит механический характер: «есть некоторые окончания слов, которые в народном языке менее обычно, например, на -ствоу на -ость, на -ще» [Срезневский 1871]. Поэтому применительно к памятникам ДР литературы правомернее говорить не об оппозиции ЦС и ДР форм в области словообразования, а о различной степени употребления общих по своему происхождению словообразовательных элементов.

Синтаксис, как отражение специально продумываемого письменного языка в отличие его от живой речи, настолько специфичен, что его специфика перекрывает те различия славянских разговорных языков, которые существуют теперь и не могли не быть у славян в средние века, но до сих пор изучены крайне недостаточно» [Жуковская 1978, 174-175]. Так, например, до настоящего времени остается открытым вопрос о «дательном самостоятельном»: «является ли он оборотом, возникшим в старославянском языке под влиянием греческого, или он издавна существовал в славянских языках, в частности древнерусском.» [Барковский 1963, 445-451]. Различия же в употреблении сложносочиненных и сложноподчиненных конструкций в ЦС и ДР языках наиболее четко проявляется только в период «второго южнославянского влияния», рассмотрение которого не является целью настоящей работы.

Частичное привлечение к исследованию лексического уровня объясняется тем, что разграничение в ряду ЦС и ДР лексических параллелей не всегда может быть проведено достаточно точно. Выявить ДР лексику возможно по отсутствию слов (определенных значений) в канонических ЦС текстах. и

Говорить же о специфической ЦС лексике гораздо труднее, т.к. церковнославянизмы широко используются в ДР текстах, более того, встречаются и в древнейших фольклорных произведениях (очи, уста и др.). С точки зрения И.И. Срезневского, «говоря: это слово - славянское, а это — русское, рискуешь принять за славянское то, что есть общеславянское, а не церковнославянское» [Срезневский 1871]. Вышесказанное позволяет ограничить рассматриваемые в работе сопоставляемые формы языков лишь «бесспорно» выявленными, засвидетельствованными во многих древнейших письменных памятниках и признаваемыми большинством исследователей ДР литературы.

В силу многообразия представленных в различных работах интерпретаций необходимо отметить используемые в диссертации значения терминов «концепт», «литературный язык донационального периода» и т.д.

Концепт — совокупность понятий и смыслов, возникающих в процессе построения, систематизации информации об объектах и их свойствах, включающая в себя систему представлений, образов и ассоциаций, рождающихся при сознательном или бессознательном восприятии окружающей действительности. «Концепты сводят разнообразие наблюдаемых и воображаемых явлений к чему-то единому . способствуют обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы» [Кубрякова 1996, 90]. Концепты не только мыслятся, они переживаются, составляют предмет эмоций. Поэтому в структуре концепта выделяются понятийный, образный и ценностный компоненты с доминированием последнего (см. подробнее: [Карасик 1996, 2001]). С точки зрения различных подходов (семантического, культурологического, психологического, логико-понятийного), концепты рассматриваются «как ментальные способы репрезентации действительности в сознании людей, как «сгустки смысла», несущие важную культурную информацию и находящие свое конкретное выражение в виде знаков» [Палашевская 2001, 4].

Под концептуальным блоком понимается совокупность концептов, объединенных эмоциональными ассоциациями в различные семантические ряды, которые отражают образное восприятие действительности и фиксируют специфику социоментальных микрокартин мира. Совокупность концептуальных блоков, представленная в виде условной парадигмы, сетки-модели с иерархическим расположением компонентов-показателей, составляет концептуальную модель мира (концептуальную систему), в рамках которой происходит осмысление существующего миропорядка, социума, самого себя.

Термин «литературный язык донационального периода» применяется согласно определениям Пражского лингвистического кружка, где важнейшими специфическими чертами литературного языка древнейшего периода являются: 1) отсутствие поливалентности; 2) наднациональный ареал распространения при одновременной крайней узости социальной базы носителей этих языков (клир, образованная элита общества и т.п.); 3) «письменность» этих языков и их оппозиция устным идиомам как языкам общения [Кречмер 1995, 109].

В свою очередь, под нормой донационального периода нами понимается «совокупность соответствующим образом реализованных языковых средств, принятых в данном языковом обществе как обязательных, и те закономерности, которыми определяется употребление языковых средств» [Ед-личка 1976, 18-19]. Согласно Б.А Успенскому, ЛЯ донациональной эпохи связан «с искусственной (вторичной) нормой, усваиваемой в процессе формального (максимально кодифицированного) обучения и реализующейся в авторитетной для данного общества письменности.» [Успенский 2002, 15].

Старославянский язык - язык первых славянских переводов греческих богослужебных книг середины IX в. Церковнославянский язык - старославянский язык русской редакции. Древнерусский (восточнославянский) — разговорный язык древнерусского этноса, а также документов хозяйственно-юридического содержания (деловой письменности).

Отнесение «Слова о полку Игореве» к художественно-поэтическому жанру в настоящей работе основывается на монографии Н.И. Толстого «История и структура славянских литературных языков» [1988].

Апробация работы. Результаты исследования были представлены на международной научной конференции «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы» (Москва, 2003), на ежегодной научной конференции «Неделя науки» Института экономики, права и естественных специальностей (г. Краснодар, 2002), нашли свое отражение в публикациях (статьях и тезисах). Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на заседании кафедры теории языка Института экономики, права и естественных специальностей (г. Краснодар) и кафедры общего и славяно-русского языкознания Кубанского государственного университета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 2 глав, заключения и двух приложений. Список использованной литературы включает 183 наименования. Работа изложена на 207 страницах.

Заключение диссертации по теме «Теория языка», Максарова, Нина Владимировна

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ 2

Анализ функционирования ЦС и ДР форм в памятниках литературы Древней Руси XII-XIV вв. доказал ориентированность ДР книжников на употребление средств ЦС языка. Во всех исследуемых источниках независимо от их жанровой принадлежности ЦС варианты преобладают в следующих сопоставляемых формах двух языков: неполногласие/полногласие; окончания полных прилагательных Род.падежа ед.числа муж/ср. и жен. родов; флексии полных прилагательных Вин.падежа мн.числа; падежные окончания местоимений.

Доминированием ЦС форм характеризуются два из представленных источников в рядах:

1) -щ-/-ч- из праславянского *tj (ПВЛ и КПП при сопоставимом количестве ЦС и ДР вариантов в СПИ);

2) флексии полных прилагательных Мест.падежа ед.числа муж/ср.рода (ПВЛ, СПИ при приблизительно равном употреблении вариантов в КПП);

3) окончания Дат.падежа ед.числа жен. рода полных прилагательных (ПВЛ, КПП при преобладании восточнославянизмов в СПИ);

4) суффиксы причастий настоящего времени действительного залога (ПВЛ, КПП с употреблением в большей степени ДР вариантов в СПИ);

5) слова с начальными а-, е- (ПВЛ, КПП при незначительном количестве, непредставленности форм в СПИ).

Употребление ЦС флексий полных прилагательных Мест.падежа ед.числа жен.рода в ПВЛ, преобладание ДР форм в КПП, а также недостаточная представленность вариантов в СПИ затруднили характеристику общих правил и приемов написания сопоставляемых элементов. Смешение различных типов склонения в падежных окончаниях существительных также не позволило точно определить нормативные ориентиры создателей исследуемых источников.

С другой стороны, в летописном, агиографическом и художественно-поэтическом текстах последовательно (практически 100%) употребляются ДР варианты в окончаниях полных прилагательных Дат.падежа ед.числа муж/ср.рода, что позволяет утверждать включение парадигмы в ЦС языковую систему в качестве равноправного составного элемента. Значительное превышение количества ДР средств в окончаниях глаголов 3 лица настоящего времени ед. и мн.числа в двух источниках (ПВЛ, КПП) дает возможность предположить общую ориентированность грамматического ряда на ДР языковую систему. При этом последовательное обращение к ДР формам -ж- из праславянского *dj в ПВЛ, примерно равное количество ЦС и ДР вариантов в КПП при частотном употреблении в тексте словоформ, которые представлены только ДР вариантами, свидетельствуют об использовании восточнославянизмов в качестве нейтральных компонентов языка ДР литературы. То, что в КПП и ПВЛ наблюдается совпадение общих нормативных ориентиров (исключение слова с начальным у-, флексии полных прилагательных Мест.падежа ед.числа), подтверждает выводы о возможном происхождении жанра летописи из патериковых рассказов.

Помимо случаев закрепления в составе ЦС языка ДР элементов, анализ распределения языкового материала доказал, что варьирование ЦС и ДР средств могло быть обусловлено, во-первых, семантической дифференциацией первоначально имевших лишь формальные отличия дублетных элементов языков. В ПВЛ выявлены различные оттенки значений ЦС и ДР форм:

- страна (государство)/сторона (пространство, расположенное по краям, бокам чего-либо, направление движения);

- власть (право распоряжаться чем-либо)/волость (княжеский надел, передаваемый по наследству);

- пленники (воины противника, захваченные в ходе сражения)!полон (мирные жители, добыча);

- древляне (жившее в давно прошедшую эпоху племя) /деревляне (жители Деревской земли как административно-территориальной единицы Древней Руси);

- градъ (административно-территориальный центр)!городы (укрепленные поселения, главное назначение которых - служить препятствием для врагов, ограждать Русскую землю от набегов);

- единъ (некий, какой-то, один (число); единый, целостный) / одинъ (ПВЛ - тот же самый, тождественный, одно и тоже, в КПП - никто из всех, кто есть, кто мог бы, нечто в ряду сходных объектов).

Во-вторых, специфика грамматического значения Род. падежа ДР языковой системы («неполно охватываемый действием объект», а в дальнейшем — «часть целого», «один из многих подобных») могла способствовать включению элементов восточнославянского языка в памятники XII-XIV вв. («да позримъ синего Дону»», «посла единого от брате Я»).

В-третьих, включение ЦС и ДР языковых вариантов в тексты источников могло быть обусловлено их языковым окружением, сочетаемостью, когда находящиеся в пост- или/и препозиции к той или иной форме элементы, связанные (фактически или ассоциативно) с системой одного из языков, влияли на выбор «нехарактерной» формы. Согласно «фонетической аналогии» в СПИ употребляется ЦС вариант «славии» («щекотъ славии успе»), вариант словоформы с начальным о- «один» («оружьемь одиною стороною») в ПВЛ, а также церковнославянизм «пещера» в КПП («въжег пещь в пещер Я»). Возможно, аналогично вышеприведенным примерам происходил выбор неполногласного корня врат- при чередовании глаголов воротися/възвратися, что обусловлено наличием префикса, соотнесенного с ЦС языковой системой въз- (ПВЛ, СПИ).

Кроме этого, в тексте каждого из памятников представлены отдельные словоформы, употребляющиеся только в одном из своих «языковых воплощений»: в КПП «олтарь», в СПИ «шелом», «болото», «болого». Недостаточная представленность вариантов в парадигме слов с начальным ла-, ра- /ло ро- не позволяет сделать выводы об общих правилах использования языковых средств, но при этом в двух источниках отмечено последовательное употребление древнерусизмов «лодья» (КПП, ПВЛ), что включает их в число форм, являющихся составной частью языка текстов.

Исследование функционирования вариантов ЦС и ДР языков в памятниках ДР литературы XII-XIV вв. доказало зависимость распределения языкового материала от экстралингвистических факторов языкового развития, когда включение «нехарактерных» (ненормативных) элементов было связано с мировоззренческими установками ДР книжников.

В системе теистического концептуального блока в парадигмах/словоформах, ориентированных на использование ДР форм, церковнославянизмы употребляются для маркировки высокого статуса объекта (оппозиции «Бог - человек», «святое - грешное»): в КПП человек «рожьн» - мать бога «рождъшую», человек терпит «досажения» — Иисус принял «досаждения», «одежи» (человека, монаха) и нетленные «одежды» святого. В составе неразрывного контекста в прямой речи создателей Печерской церкви употреблен ДР вариант («лодья») - в речи Богородицы ЦС форма («ладья»).

С другой стороны, в рядах, где последовательно реализуются ЦС варианты, ДР элементы используются для передачи негативной, отрицательной оценки изображаемого. В противопоставлении «Бог - дьявол» ДР варианты употреблены по отношению к возгордившимся, пытавшимся стать равными Богу народам («норовы»), к бесу («уноша» — КПП).

Совмещение противопоставления «прошлое - настоящее» с оппозиции ей «язычество - христианство», представленное лексическими средствами, приводит к тому, что по отношению к ДР язычникам (в прошлом), употребляются полногласные варианты («нее Полосы»), а при отсутствии настоящего противопоставления используются преобладающие ЦС формы. С другой стороны, взаимодействие той же оппозиции «прошлое - настоящее» с противопоставлением «Древняя Русь - Ветхий Завет» обусловливает обращение к ДР форме уже по отношению к ряду «настоящее, христианское, древнерусское» (царь Давыд («азъ») - князь Владимир («язь»), избранный народ «вла-diaua» - русские князья «волод'Ьоть». Дополнительная оппозиция «невозможность (немотивированность) выбора другой веры - сознательный отказ от принятия христианства» при сопоставлении двух русских князей-язычников Олега и Святослава Игоревича способствует выбору ДР вариантов по отношению, в речи последнего.

Следствием того, что концепт «желание, хотение» в рамках христианского вероучения имел негативную оценку, как отражение отрицательного отношения к независимому, самостоятельному волеизъявлению человека в его «оторванности», отдельности от божественного миропорядка, коллективного разума социума, явилось доминирование в прямой речи ПВЛ ДР форм 1 лица ед. и мн. числа глагола «хочу» («хочю, братья, прити к вам», «Не хочемъ ти дати стола Володимерьскаго»). При обращении ко 2-3 лицу глагольной формы происходит «удаление» семантического ряда «самостные» устремления личности, свобода от служения и послушания Божественной воле». Опосредованная передача стремлений лица, упомянутого в прямой речи («я считаю + намерения отдельного от меня объекта») «возвращает» создателей текста к использованию преобладающих в словах с -щ-/-ч- из праславянского *tj ЦС вариантов («в се нынкхощеши взяти душю мою», «иже хощеть погубити Еюпеть»).

При этом в 1 лице ед. и мн.числа глагола «хотети», где «нормой», обусловленной мировоззренческими факторами, является ДР форма, ЦС вариант используется для акцентирования внимания на высоком статусе объекта изображения (пророк, святой «(Помилую) его же аще хощюл>), на соотнесенности всего контекста с планом «объективного виденья» - сакральными, религиозными темами. Наоборот, нормативные ориентиры во 2-3 лице на употребление ЦС вариантов предопределяют возможность использования ДР элементов как средства отрицательной маркировки (объекта, контекста) в прямой речи язычников («слышахь, яко хочете ся передати печенегом»), при описании желаний, намерений, осуществление которых может привести к губительным последствиям для всего социума {«а вы хочете погубити землю Русь-скую»).

В примере: «Дьяволъ бо не хочет добра роду человйчскому, сваживаеть ны. Господь бо нашь не челов4кь есть, но богъ всей вселен<6, иже хощеть.» яркая оппозиция объектов противопоставления («дьявола - Бога»), контекстуальная близость элементов двух языков приводят к тому, что оба языковых варианта становятся маркированными друг относительно друга, в отличие от всех предыдущих случаев, когда особо выделенным являлся элемент, противопоставленный доминирующим формам одного из языков.

В оппозициях мифологического уровня концептуальной системы отрицательная оценка семантического ряда «незавершенное, вынужденное действие, недостижение своих целей» могла мотивировать выбор ДР варианта глагола «воротися». Наоборот, контексты, в которых реализуется семантический ряд «возвращение после исполнения задуманного, к началу повторяющегося действия» делает востребованным ЦС форму глагола «възвратися».

Взаимодействие компонентов различных концептуальных блоков, а именно оппозиций «верх - низ», «занимающий более высокую ступень в иерархии - более низкую», «приближенный к Богу - удаленный», может проявляться в тексте на уровне распределения языкового материала. В плаче Ярославны употребляются ЦС варианты в рефрене, предшествующем обращению княжны к Ветру, Солнцу (которые в пантеоне языческих богов, вероятно, имели более высокий статус, чем речные божества) («плачешь», «забра-л4» и т.д.), к поднятым в лодьях, надеющимся на возвышение своего князя до Киевского престола древлянам («я»). При противоположном положении объектов в семантических рядах употребляется соответствующие ДР формы: рефрен, связанный с обращением к реке («Путивлю городу на заборол -й»), падение послов древлянского князя («в»). ^

Выбор языкового материала в предложно-падежных конструкциях «на брег» обусловлен соотношением с концептом «верх, приближение к высшей точке», его осмыслением в рамках теистического и мифологического концептуальных блоков. Противопоставление семантики предлогов «на» и «от» (приближение - удаление), в свою очередь, способствуют употреблению ДР полногласного варианта в Род.падеже «от берега».

Оппозиция «слуг - господ», «ниже - вышестоящих» делает востребованным использование ДР формы относительно занимающих более низкие ступени в феодальной (церковной, семейной) иерархии объектов:

1) князь Игорь — Овлур («спить, бдишь, м *Ьрить» - «велить, не быть»),

2) жена князя Игоря (Ярославна) - девицы, горожане («глас» - «голос»),

3) царь, князь - послы, знатные, но выполняющие распоряжение своего князя, мужи («позва к соб*Ь нарочитый мужи», «посла Олегъ слы сво4», «послами л4пши4мужи»),

4) князь Игорь — князь Всеволод («Одинъ брать», «свои бръзыи комони», осбдлани.напереди»);

5) Владимир Мономах (его сын Юрий Долгорукий) - князь Олег («поя Лепину дщерь, Осеневу внуку» - «Ленину дчерь, Гиргеневу внуку»)',

6) дочери Киевского князя («дщери») - Полоцкого князя Рогволда («дчери»);

7) святой («преподобьнууму Антонию») — великий («великому Никону»).

Кроме того, в текстах памятников представлено варьирование языковых средств в зависимости от степени приближенности объектов к своему сюзерену, угодному богу господину, согласно чему в ПВЛ используются ДР варианты при лексически выраженном противопоставлении своих бояр и старцев (старейшин) города («боляры своя» - «старци градский»)', «града Киева» и «городища Киевец» (центральное - периферийное, часть - целое); Белграда и иных не столь любимых князем городов («града Б Огорода» - «ин4х городов»).

Оппозиция «властвующие — управляемые» проявляется в летописном тексте через более последовательную реализацию ДР элементов в прямой речи вассалов по сравнению с их сюзеренами: речь горожан, киевлян («хоче-та») - высказывания князей («хощеть», «хощеши»), речь слуг Яня («осоро-мят»). Признание самим объектом своего подчиненного положения, готовности выполнять указания другого делает востребованным в прямой речи ДР вариант личного местоимения: «язь тебе во всем послушаю» (ПВЛ).

Совмещение оппозиций «вассал - сюзерен» с противопоставлением «язычество — христианство» приводит к употреблению в летописном источнике полногласного варианта «холопъ» касательно не по праву занявшего место управителя царства, насаждавшему языческую веру слуги.

Включение оппозиций мифологического блока, связанных с отношениями родства, семейным укладом, в концептуальную систему эпохи феодализма предопределяет их осмысление в рамках рассмотренных выше «вертикальных» семантических рядов. Бог является отцом небесным, воле которого должны подчиняться земные дети. Угодный Богу правитель - это отец для своих подданных, старшие (по социальному положению, возрасту) имеют право и должны руководить (заботиться) о младших. Настоящая мировоззренческая установка находит свое отражение в употреблении ДР форм по отношению к объектам, занимающим более низкие ступени как в социальной, так и в семейной иерархии: «п4ввше пйснь старымъ княземъ, а потомъ -молодымъ п йти» (оппозиция «старших — младших»), «сестры свое», «худого смерда» (но) «убогы вдовиц •£» (мужчины - женщины) и т.д.

Нарушение устроенного Богом миропорядка, подчинения младших старшим приводит к междоусобным войнам, которые негативно оцениваются на всех уровнях концептуальной системы. Отсюда единственное употребление во всех трех источниках полногласного корня хороб- при отсылке в тексте СПИ к Олегу Гориславичу, который прочно ассоциировался у современников с зачинщиком феодальных распрей {«Дремлешь въ полй Ольгово хороброе гнездо»), использование ДР окончаний глагола 3 лица настоящего времени, раскрывающее оценку действий князя Игоря, «зачеркнувшего» результаты удачного похода Киевского князя Святослава («поють славу Святьславлю, кають князя Игоря»).

Наиболее яркую отрицательную маркировку получают объекты, которые в оппозициях мифологического концептуального блока «свой - чужой» теистического уровня «христианство - язычество (иная вера)» имеют одинаковую негативную оценку, что реализуется в текстах через последовательным выбор ДР вариантов: поганый половчанин - «ворон», «поганый Итларе-вичь», чьи соплеменники губят русскую землю - «ворогъ» (в контексте, акцентирующем внимание на действиях русских князей, помогающим поганым), открывают дорогу иноплеменникам, иноверцам - «ворота», своим -«врата», у реки Стугны, погубившей ДР князя, «берега».

При этом в ряду словоформ, где нормативным является употребление ДР вариантов («прегородиша»), представленная в единой синтаксической конструкции оппозиция двух ярко маркированных объектов обусловливает приобретение отрицательной коннотации первоначально нейтральной ДР формой («Д'бти бФсови кликомъ поля прегородиша, а храбрии русици прегра-диша чрълеными щиты»).

С другой стороны, военное столкновение «своих, христиан» и «чужих, христиан-византийцев» (оппозиция «христианство - язычество» отсутствует) приводит к тому, что именно для номинации последних, их судов, городов и т.п. употребляются ЦС формы («лядьи» греков - «лодьи» русских, см.также царь Константин («хощу») - князь Владимир («хочу») и т.д.). С точки зрения мировоззренческих установок объяснение данному факту можно найти в высокой оценке народа, являвшегося наставником, учителем Древней Руси, чьи священнослужители долгое время возглавляли ДР церковь, а также в наличии противопоставления двух языков по принадлежности к ДР/иному этносам (в процессе формирования оппозиции «сакральный - бытовой»).

Наличие противопоставления языков согласно оппозиции «свой - чужой (привнесенный извне)» подтверждает использование ДР имен собственных в мифологическом концептуальном блоке. В источниках географические названия, имена князей и т.п., выступающие в качестве непереводимого на другие языки составного элемента концепта «Русская земля», в большинстве своем представлены ДР формами («Володимеръ», «Новгородъ», «Б Побережье», «Дерьвьска земля»). При этом окончания словосочетаний «Руськая земля», «Печерскии монастырь», «Печерская церковь» в СПИ, КПП, ПВЛ в Дат. падеже, семантика которого акцентирует внимание на принадлежности к территории ДР государства, а также в Мест, падеже, значение которого указывает на место событий, представлены, как правило, в своей восточнославянской огласовке. В свою очередь, частотное обращение в тексте СПИ к Дат.падежу имени собственного «Рускои земле», а в КПП к словосочетаниям «въ Печерскомь монастырей», «въ Печерскои церкви» предопределили преобладание в первом из названных текстов ДР вариантов во всей парадигме (Дат.падеж ед.число жен.род), а во втором соотносительное количество форм двух языков при небольшом «перевесе» восточнославянизмов (Мест.падеж ед.число). Исключение имен собственных, ДР окончания которых обусловлены мировоззренческой установкой, приводит к доминированию ЦС форм в Мест.падеже ед.числа полных прилагательных муж./жен.родов агиографического памятника, что совпадает с нормативными ориентирами других источников. Аналогичное действие по отношению к полным прилагательным Дат.падежа в СПИ сближает парадигму с употреблением форм в КПП и ПВЛ.

При этом, отсутствие оппозиции «свой - чужой», когда русичи приходят в столицу Византии с мирными целями, делает востребованной ДР огласовку имени собственного «Царьгород», который тем самым уподобляется «своему». Военное столкновение, противостояние войск предопределяет выбор вариантов согласно принадлежности объектов (ассоциативной/фактической) к различным этносам («еда ему вой (многы). (и) поидоша к Цесарюграду»).

Вне имен собственных включение в состав концепта «Древняя Русь» мотивировало использование ДР форм в глаголах, отражающих право собственности ДР князей на «свою» землю («волод iai единъ в Руси»), что противопоставлено в тексте употреблению ЦС вариантов по отношению к территории, не принадлежащей русичам, относительно прав лиц, не являющихся членами ДР социума («влад'Ьпи польскою землею»), ДР варианты также часто сохраняются создателями текстов в пословицах и поговорках, отражающих специфику менталитета этноса («Тяжко ти головы кромЯ плечю, зло ти mii-лу кром 4 головы»), при обращении к описанию примет, суеверий, выражающих опыт, правила и приемы ориентации этноса в окружающей действительности («Си ночь съ вечера одФвахуть мя. чръпахуть ми синее вино. сыпахуть ми тъщими Тулыv (ДР окончания -ть)).

Мировоззренческая установка использовать формы «своего» языка по отношению к объектам, являющимся неотъемлемой частью концепта «ДР земля», способствовали обращению к восточнославянской форме нарицательного существительного «печера», т.к. ЦС вариант нарушил бы логическую последовательность возникновения «Печерской обители» на месте первых пещер монахов, «потребовав» употребления в имени собственном соответствующего ЦС эквивалента.

О происходившем постепенном разрушении оппозиции двух языков согласно противопоставлению мифологического концептуального блока «свой - чужой» свидетельствует варьирование имен собственных в КПП, СПИ, а также постепенная замена восточнославянизмов на ЦС варианты в последующих памятниках. Снятию противопоставления ЦС и ДР языковых систем по их происхождению способствовали также укрепление позиций концептов теистического блока в мировоззренческой структуре, ассимиляция книжного языка ДР этносом.

Анализ распределения языкового материала в текстах источников позволил выявить закономерность использования ЦС форм для реализации переносного, образного значения «облече въ мнишескии образ», «чада твоего порождения» (ученики) при функционировании ДР форм в прямом - «оболъкши в ризы», «человек рожьн». Более высокая степень обобщенности семантики способствовала выбору ЦС вариантов словоформы «брань» - «сражение, битва», но конкретное препятствие - «боронение». При этом в СПИ отмечается совмещение в ЦС варианте как прямого, так и обобщенного значений в противовес восточнославянской семантике, которая, как правило, конкретна: «голова» - «часть тела», «глава» - «жизнь, часть тела».

Происходившее «закрепление» за ЦС вариантами абстрактной семантики, развитие концептов религиозного уровня концептуальной системы способствовали выработке литературных приемов, когда земное, индивидуальное, подробное, конкретное и т.п. делает востребованным введение в текст ДР форм, а приближенное к религиозной сфере, абстрактное предполагает употребление ЦС элементов, в частности при обобщении: «въ пещеры зем-ныа», «ловища ея суть по всей земли» в противовес «посла в печеру», «сани ее стоять въ Плесков •&». Кроме того, неподдающееся счету количество - «злато», исчисляемое (конкретное) - «золото». Аналогично мотивировано использование ЦС вариантов по отношению к неизвестным автору лицам, что противопоставлено в составе единого контекста употреблению древнерусиз-ма относительно волхва (конкретное лицо) - объекта, который отрицательно маркирован в рамках теистического концептуального блока («инйм ведуща» -«себе не ведуче»).

В ходе анализа оппозиций различных концептуальных блоков, а также внутри- и экстралингвистических факторов, влияющих на функционирование ЦС и ДР элементов в текстах памятников, было установлено предпочтение ДР вариантов в словах с начальным у-. Настоящее положение подтверждается доминированием восточнославянизмов в ПВЛ, СПИ, использованием в отдельных лексемах КПП только ДР элементов («уродъ», «уродьство»). При этом в словоформах агиографического памятника, где преобладают церковнославянизмы («юзы», «юность»), были выявлены случаи, противоречащие общим правилам и приемам употребления средств двух языков, когда «нехарактерный» для отдельных словоформ вариант с начальным у- в КПП употреблен по отношению к объекту, занимающему одно из самых высоких положений в теистическом концептуальном блоке - ангелу. Подобное распределение языкового материала можно объяснить либо случайной ошибкой создателей текста (что в целом не характерно для агиографического памятника), либо «возвращением» к общеупотребительному для всех источников варианту.

Сравнение норм и механизмов распределения языковых средств в текстах позволило также выявить зависимость распределения языковых форм от таких «внешних» факторов, как историческая обстановка, «социальный заказ», влияющих на цели и задачи ДР книжников. Так, в СПИ наиболее ярко представлены оппозиции социально-политического концептуального блока, что обусловлено возрастающей угрозой потери независимости государства, православной церкви, вызванных междоусобными раздорами князей, несоблюдением отношений вассалитета - сюзеренитета. Поэтому в тексте СПИ наблюдается и частотное обращение к оппозиции «свой - чужой» с употреблением древнерусизмов для отрицательной маркировки «чужих, враждебных иноверцев».

В агиографическом памятнике, задачи которого были обусловлены в большей степени религиозными устремлениями книжников, единичны случаи обращения к оппозициям, связанным с пространственным положением объекта, его социальным статусом. Последствия проявления «самостных» желаний/намерений индивидуума в КПП не выходят за рамки спасения отдельной личности, т.е. в отличие от ПВЛ, не усложняются концептами мифологического и социально-политического уровней концептуальной системы, что, возможно, определяет сохранение ЦС нормативных вариантов для 1 лица, ед.числа глагола «хочу». По сравнению с другими источниками в патерике наиболее востребованными являются противопоставления теистического блока, в которых ЦС средства используются в качестве средства выделения высокого положения, сакральной обособленности объектов (контекстов).

Желание увидеть в земной истории знаки божественного провидения, отражение Священного Писания, значительный по своему количеству охват тем и объектов способствуют широкой представленности в тексте ПВЛ концептов различных уровней мировоззренческой структуры. В летописном тексте находит свое отражение самое большое количество примеров варьирования ЦС («привнесенных извне») и ДР («своих») форм согласно оппозиций, сформировавшейся в начальный период взаимодействия языковых систем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование варьирования ДР и ЦС форм в языке литературы Древней Руси XII-XIV вв. позволило установить следующее:

Старославянский язык - созданная на основе южноболгарских диалектов языковая система, функциональное назначение которой - передача основных понятий и распространение религиозно-философских догматов христианского вероучения. С момента своего появления в Древней Руси старославянский язык подвергается воздействию разговорного языка ДР этноса, что способствует формированию его русского извода (ЦС языка). Как показал материал исследования, результатом ассимиляции ЦС языковой системы явилось «вытеснение» отдельных ЦС элементов следующими восточносла-вянизмами:

- окончание полных прилагательных Дат.падежа ед. числа муж./ср. родов {-ому/-ему)\

- флексии глаголов 3 лица ед. и мн. числа настоящего времени (-ть);

- слова с -ж- из праславянского *dj;

- словоформы с начальным^-.

Церковнославянскую основу древнерусского литературного языка доказывает доминирование церковнославянизмов в сопоставляемых формах:

- неполногласие/полногласие;

- -щ-/-ч- из праславянского *tj;

- слова с начальными а-, е-\

- флексии полных прилагательных:

- Род.падежа ед.числа муж./ср. и жен.родов (-аго/-яго\ -мя/-яя);

- Мест.падежа ед.числа муж/ср. и жен. родов ньАимь; -•АиЛии);

- Дат.падежа ед.числа жен. рода (-•6и/-ии);

- Вин.падежа мн.числа (-ыя/-яя);

- падежные окончания местоимений;

- суффиксы причастий настоящего времени действительного залога (-ащ-/-ящ-ущ-Лющ-).

Следствием взаимодействия двух языковых систем, процессов смешения и переконструирования различных типов склонения в ДРЛЯ явилось варьирование ЦС и ДР форм в падежных окончаниях существительных, не позволяющее установить преобладание вариантов какого-либо из языков, что правомерно и в отношении слов с начальным ро-, ло-/ра-, ла-, не получивших своего достаточного (для окончательных выводов) воплощения в рассмотренных источниках.

Анализ случаев отклонения от использования вариантов ЦС языка в ПВЛ, КПП, СПИ дает возможность выделить несколько направлений разграничения форм находящихся в постоянном взаимодействии (столкновении) языковых систем.

Семантическая дифференциация ЦС и ДР вариантов приводит к постепенному размежеванию первоначально эквивалентных, имевших лишь формальные отличия элементов. В текстах источников функционируют в качестве равноправных ЦС и ДР варианты: страна/сторона; власть/волость-, пленники/полон; древляне/деревляне; градъ/городы; единъ/одинъ; брань/боронение.

Специфика функционального назначения ЦС языка («сакрализованные устремления к наивысшим уровням духовности» [Колесов 2002, 256]), а также направленность разговорной речи на прагматическое отражение окружающей действительности предопределили дифференциацию вариантов в зависимости от степени обобщенности их семантики. Отвлеченное, абстрактное, переносное, образное значения, как правило, получали свое воплощение в формах ЦС языка, а восточнославянизмы не допускали двойственную интерпретацию своего семантического наполнения, реализуя конкретное, частное (материальное) смысловое содержание формы.

Рассматривая становление семантической дифференциации дублетных форм двух языков, происходящее на протяжении всего средневековья, следует учитывать значение слов на каждом этапе их развития. Наблюдаемое в текстах отсутствие строгого следования правилам употребления языкового материала согласно выявленному разграничению значений эквивалентных вариантов обусловлено особенностями восприятия процессов взаимодействия ЦС и ДР языковых систем создателями текстов, когда различное формальное воплощение элементов могло быть характерно только для конкретного источника в определенный период, не получить своего отражения в словарях современного русского литературного языка.

Грамматическое значение менее подвержено семантической дифференциации и не столько характеризует процесс взаимодействия двух языковых систем, сколько указывает на генетическое расхождение семантики грамматических категорий. Специфика грамматического значения Род.падежа ДР языковой системы («неполно охватываемый действием объект», а впоследствии «часть целого», «один из многих») приводит к включению ДР элементов (флексий полных прилагательных соответствующей семантики) в состав ЦС системы языка памятников XII-XIV вв.

Разграничение ЦС и ДР вариантов на уровне синтаксиса связано с явлением «фонетической аналогии», обусловлено языковым окружением, сочетаемостью форм двух языков, когда восприятие находившихся в непосредственной близости вариантов в качестве компонентов того или иного языка мотивировало выбор формы (выравнивание сопряженных элементов).

В качестве отражения влияния протографа, следования ДР книжников сложившимся традициям можно рассматривать различные части ДР текстов, изменение характера нормы в которых обусловлено их осмыслением, во-первых, в качестве хозяйственно-юридических документов (договоры Руси с греками в ПВЛ) с соответствующими ориентирами на реализацию ДР языковых средств в деловой письменности, а, во-вторых, связью с литературой, использующейся в богослужебном действии, когда образцом могли служить канонические тексты, наиболее строго следовавшие правилам ЦС языка из-за своей «наполненности» сакральным содержанием.

Исследование функционирования ЦС и ДР вариантов в памятниках ДР литературы доказало, что для выявления общих нормативных ориентиров создателей памятников необходим не только количественный подсчет представленных форм двух языков, но и качественное сопоставление их использования. Процессы русификации ЦС языковой системы, отсутствие строгой кодификации ДРЛЯ приводят к появлению в каждом из памятников отдельных словоформ, употребляющихся только в одном из своих «языковых воплощений» (КПП - «лодья», «олтарь»; СПИ - «шелом», «болото», «болого»;

ПВЛ - «лодья»). При этом, несмотря на преобладание в целом в соответствующих сопоставляемых рядах средств ЦС языка, словоформы не являются «нехарактерными» элементами, а выступают в качестве равноправных компонентов языка памятников, отражая особенности выучки и уровень образованности создателей текстов.

Опираясь на анализ варьирования ЦС и ДР форм в текстах различных жанров, языковую ситуацию XII-XIV вв. соответственно можно определить как сосуществование двух языковых систем по принципу дополнительного функционирования, когда ЦС язык выступал в качестве нормативного ориентира для создателей большинства памятников ДР литературы, исключая документы правового и хозяйственного содержания, написание которых характеризуется употреблением средств ДР языка. Функциональная дифференциация двух языков, возможно, первоначально основывалась на противопоставлении ЦС книжного (когда под книгами понимались сшитые вместе листы пергамента с нанесенным на них текстом), но привнесенного извне, и исконно принадлежащего ДР этносу языков. Противопоставление ЦС и ДР языковых систем согласно оппозиции «свой - чужой» характеризует начальный этап их взаимодействия, когда имело место становление христианской религии, формирование особого восприятия языка Священных текстов. В дальнейшем развитие и укрепление христианских догматов, религиозно-философского учения с его особым отношением к Слову предопределили изменение осмысления взаимодействия двух языков. Постепенно сакральность содержания церковных текстов переносится на средства выражения, и сам язык начинает восприниматься как священный, высокий. Оппозиция ЦС - ДР языков совпадает с противопоставлением «сакрального — мирского», «культурного - бытового» (вне дифференциации «письменный - устный», «кодифицированный - некодифицированный»), а ассимиляция ЦС языка ДР этносом способствует «разрушению» первоначального осознания различного происхождения языковых систем.

Особые задачи ДР книжности, а именно раскрытие божественной правды, отражение религиозных сущностей и смыслов земных событий, обусловили тот факт, что языковая норма книжных памятников связывается исключительно с ЦС языком. Ориентированность особой области письменности (хозяйственно-юридической) на употребление средств ДР языка объяснимо, с одной стороны, отнесением деловых документов к «бытовой (низкой)» сфере человеческой деятельности, а с другой стороны, соответствует начальному противопоставлению двух языков, т.к. отражает юридическое право и хозяйственную жизнь только ДР этноса, что «требует» использования «своих» языковых средств.

Восприятие двух языковых систем, задачи ДР книжников предопределяют выбор общих нормативных ориентиров создателей памятников, когда не жанровая принадлежность произведения, не получившая окончательного своего оформления в XII-XIV вв., регулирует использование языковых вариантов, но соотнесенность содержания, темы с сакральной сферой (планом «объективного виденья») и вытекающим отсюда отношением (языковой установкой) авторов текста к предмету речи.

Оппозиция двух языков гармонично совмещается с системой мировоззренческих взглядов, идеологических установок средневековья, которые опираются на выработанные еще в мифологическую эпоху принципы образного освоения действительности согласно закону бинарной оппозиции. Понятия, представления об окружающем мире и связанные с ними переживания на основе разнообразных эмоциональных ассоциаций объединяются в одни семантические ряды и одновременно противопоставляются другим, составляют различные концептуальные блоки, которые, в свою очередь, образуют концептуальную модель мира, систему мировоззренческих компонентов-показателей, являющуюся отправной точкой в интерпретации индивидом и всем этносом вселенной, космоса, социума, осмыслении самого себя.

В сознании средневекового человека «свой» был в оппозиции к «чужому», «добро - злу», «жизнь - смерти», «день - ночи», «мужчина - женщине» и т.п., что формирует ядро древнейшего концептуального блока - мифологического.

Принятие христианства, насаждение и укрепление религиозной идеологии способствовали тому, что основным компонентом в структуре мировоззренческих установок средневекового осмысления действительности выступает теистический концептуальный блок, внутри которого строго разграничены «христианство — язычество», «божественное — человеческое (дьявольское)», «небесное — земное», «святое - грешное» и т.п. К религиозному уровню концептуальной структуры относятся связанные с идеологическими воззрениями на мир божественных сущностей, точное воспроизведение которого невозможно, а потому требует высоких, абстрактных, обобщенных (ЦС) слов, сформировавшиеся литературные традиции и каноны.

Кроме того, усиление социальной градации общества, закономерности его развития (период феодальной раздробленности), феодальный этикет предопределили эволюцию социально-политического уровня концептуальной системы средневековья, в котором основными являлись противопоставления «сюзеренитета — вассалитета», «единства - междоусобицы» и т.д.

При этом необходимо отметить, что разграничение различных концептуальных блоков в мировоззренческой структуре носит условный характер. Совмещение, контаминация, дополнение и т.п. процессы взаимодействия семантических рядов различных уровней концептуальной системы приводят к появлению сложных смысловых структур за счет существующего типологического сходства, обусловленного принципом двойного противопоставления организующих их элементов.

Развитие оппозиций «верх - низ» мифологического концептуального блока в религиозных концептах и социально-политических семантических рядах способствуют осмыслению «вертикальной иерархии» в оценочных категориях. Семейно-родственные отношения, феодальный и даже церковный церемониал представляются в виде лестницы, в зависимости от пространственного положения на ступенях которой получал свою оценку объект мировоззренческой структуры. Так, находящийся у вершин власти сюзерен считался приближенным к Богу, его действия и качества приобретали позитивную оценку в рамках социально-политического концептуального блока, а осмысление князя как отца своих подданных предопределяло его высокое положение на мифологическом уровне концептуальной системы. Низкое пространственное положение, социальная «ущербность», удаленность от верхних ступеней иерархии (социальной, церковной) подкреплялись религиозными воззрениями о необходимости подчинения вассалов сюзеренам, младших старшим, жен мужьям, сестер братьям, подобно тому, как все люди должны следовать воле небесного отца и властителя.

С другой стороны, совмещение противопоставления «прошлое - настоящее» с оппозицией «язычество - христианство» способствует отрицательной оценке языческого прошлого ДР этноса. Дополнение «прошлого — настоящего» противопоставлением «Ветхий Завет — Древняя Русь» приводит к негативному осмыслению уже ДР настоящего (даже христианского), как земного отражения Священного Писания. Развитие оппозиции «прошлое -настоящее» в семантических рядах социально-политического концептуального блока «прошлое единство, процветание государства» и «настоящая междоусобица, угроза потери независимости» способствует очередному изменению эмоционального наполнения представленных компонентов, к позитивной оценке принадлежащих прошлому объектов.

Доминирующее положение религиозных концептов средневековья, обусловленное особенностями исторического развития Древней Руси, идеологическими и мировоззренческими установками, нашло свое отражение в приоритете теистических семантических рядов при взаимодействии уровней концептуальной системы. ДР книжники при столкновении различного рода оценок объекта в силу его включения в семантические ряды нескольких концептуальных блоков, как правило, отдают предпочтение тем из них, которые сформировались под влиянием христианской идеологии. Так, при противостоянии древнерусских и византийских воинов отрицательное отношение к «чужим, врагам» (мифологический концептуальный блок) не в состоянии изменить высокий статус объектов, связанный с авторитетом византийской церкви, ее священнослужителей, книжных памятников в Древней Руси. Немногочисленные случаи нарушения доминирующего положения религиозных семантических рядов можно наблюдать в рамках концепта «ДР этнос, Русская земля», когда объекты, составляющие неотъемлемую часть восточнославянского государства, независимо от положения в теистическом блоке, имеют позитивную оценку в концептуальной системе средневековья.

Исследование механизма отражения мировоззренческих установок в структуре текста позволило установить, что наиболее важную роль имеет положение объекта изображения, его оценка и т.п. в семантических рядах концептуальной системы, которые могли оказывать влияние на выбор языкового варианта в соответствии с восприятием языковых систем ДР книжниками.

Негативное отношение к «чужим, иноверцам», «бесовскому, языческому, грешному», «междоусобных раздоров ДР князей» делали востребованным использование ДР форм, выступающих в качестве средства отрицательной маркировки объектов («чръныи ворон, поганый половчине», «творяше норовы поганьския», «Дремлешь въ полйОльгово хороброе гнездо»).

Необходимость акцентировать внимание на низком (пространственном, социальном, в семейной иерархии) положении объекта часто находит свое воплощение в употреблении вариантов «мирского, бытового» ДР языка («и послаша л4тши*к мужи ко цареви», «не можемъ дати сестры свое», «nheuie пйснь старымъ княземъ, а потомъ -молодымъ п*6ти»).

С другой стороны, преобладание в отдельных парадигмах/словоформах ДР элементов сделало возможным использование ЦС вариантов в качестве средства выделения особого, высокого, сакрального статуса объекта изображения («славя бога и того рождъшую пречистую матерь», «прикасающеся отметы одежди святого»).

В случаях обращения создателей текста к прямой речи, происходило усложнение взаимодействующих компонентов: высказывание субъекта речи (который является одновременно объектом изображения) приравнивалось к речевому жесту (действию), выступая в качестве инструмента передачи оценок говорящего. При этом независимо от субъекта речи (кто), сам предмет высказывания (о чем), объект речи (кому) могли рассматриваться в качестве составного элемента мировоззренческой структуры, что влияло на распределение языкового материала. Более того, сама «ситуация говорения», включающая в себя и речь, и говорящего, и оценку условий произведения «речевого жеста» (ряд предшествующих и последующих событий), являясь отражением «ракурса» повествования («объективное виденье»/«субъективный план» изображения) оказывала воздействие на выбор вариантов.

В речи язычников, слуг (вассалов), объектов, негативно оцениваемых в рамках какого-либо концептуального блока, представлено большее количество ДР форм в противовес более строгому выбору ЦС вариантов в высказываниях христиан, монахов, князей и т.п. («piaua ему отроци его: «Не ходи безъ оружья, осоромять тя». Князь Всеволод (младший брат Игоря): «Одинъ брать, одинъ св•йтъ светлый - ты, Игорю» и Др.)

В формах с преобладающим использованием ДР вариантов, связанным как с внутри-, так и с экстралингвистическими факторами языковой эволюции, выбор церковнославянизма акцентирует внимание на особом положении субъекта речи в рамках теистического концептуального блока. Например, употребление в прямой речи Богородицы церковнославянизма «ладья» противопоставлено в тексте доминированию ДР вариантов: «Писци же . рече, -приидохомъ въ Каневъ влодиахь,. вид4осом сию церковь и чудную икону поместную, глаголющу намъ: «Челов*&ци, что всуе мететеся. вся вы въземше и съ ладиею поставлю в церкви моей».

Грамматическая форма, семантическое наполнение языкового варианта, выступая в качестве наилучшего языкового выражения того/иного концепта, могут последовательно реализовываться средствами одного из языков в зависимости от оценок самого концепта в мировоззренческой структуре рассматриваемого периода.

Языковым воплощением концепта «желание, хотение» является форма 1 лица ед. и мн. числа настоящего времени глагола хощу/хочу. В процессе приобщения к христианским догматам концепт, очевидно, приобрел негативную оценку, являющуюся следствием отрицательного отношения к независимому, самостоятельному волеизъявлению человека в его «оторванности», отдельности от божественного миропорядка. Восприятие «самостных» человеческих разумений, действий и т.п., как проявлений гордыни, непослушания отцу небесному, а также отрицательного осмысливаемого «отрыва» от коллективного разума этноса отдельного индивидуума, (контаминация теистического мифологического, социально-политического уровней концептуальной системы), нашли свое отражение в последовательном обращении к ДР формам 1 лица глагола «хотети»: «хочю, братья, прити к вам», «не хочемъ ти дати стола Володимерьскаго».

Во 2-3 лице при отсутствии объективного знания относительно отправной точки возникновения волевого акта субъекта речи происходит смещение акцентов, снимается актуальность маркировки негативно воспринимаемого компонента мировоззренческой структуры, что, в свою очередь, влияет на приоритеты распределения языковых вариантов, приводит к преобладанию ЦС языковых средств («иже хощеть погубити Еюпеть»),

ДР имена собственные, являясь наилучшим выражением концепта «Древняя Русь, Русская земля», в силу имевшей место оппозиции двух языков согласно противопоставлению «свой - чужой», получили формальное свое воплощение преимущественно в формах языка, исконно принадлежащего ДР этносу («Володимеръ», «Новгородъ», «Бйпобережье», «Дерьвьска земля»). Склонение имен собственных, представляющих собой сочетание существительного и согласованного с ним полного прилагательного («Руськая земля», «Печерскии монастырь», «Печерьская церковь») сделало востребованными ДР флексии в падежах, значение которых акцентировало внимание на принадлежности описываемого к реалиям, являющимся неотъемлемой частью Древней Руси (Дат. и Мест, падежи): «И се слышаша по всей земли Русской», «въ Печерьском свят*Ьмъ монастыри», «въ церкви Печерьскои».

Мировоззренческая установка на использование ДР средств для реализации концепта «Русская земля, ДР этнос», предопределила употребление полногласного названия византийского города «Царьгород» в контекстах, связанных с мирными посещениями столицы Византии, торговыми отношениями, обменом представителями, послами различных стран, когда «чужой» город становится подобен «своему» («придоша Царюгороду, и внидоша ко царю»). С другой стороны, противостояние войск способствует выбору в отношении того же объекта уже ЦС варианта («И послаша болгаре вФсть ко царю, яко идуть Русь на Царьград»).

Значение «земля, находящаяся под властью ДР князя, княжеский надел, передаваемый по наследству» предопределило обращение к ДР огласовке существительного «волость», а также использование полногласного варианта глагола «володеть» - «право распоряжаться ДР землями управителей Древней Руси», т.к. семантика, формируемая контекстом, и концепт «Русская земля» неразрывно связанны («и б "6 вол од fa единъ в Руси»). Включение в памятники народных пословиц и поговорок, описание примет, выражающих специфику менталитета ДР этноса, его жизненный опыт делает востребованным употребление вариантов «своего» языка: «Тяжко ти головы кром± пленю, зло ти misiy кром*& головы».

Мировоззренческая установка на использование восточнославянских вариантов относительно имен собственных, являющихся выражением концепта «ДР этнос», предопределила последовательное функционирование ДР варианта нарицательного существительного «печера» в значении «место, давшее начало Печерской обители»: «И оттолФ начашеся звати Печерьскыи монастырь, понеже б iiaxy жили чръноризци преже въ печер*Ь>.

Одно из значений предлога «на» («обозначение поверхности, на которой сверху располагается или куда направляется что-нибудь»), соотносится с понятием «верх», получившим в теистическом, мифологическом и социально-политическом концептуальных блоках высокую (позитивную) оценку при осмыслении вертикальной плоскости в категориях добра и зла. Отсюда последовательное использование в предложно-падежной конструкции «на брег» ЦС вариантов в противовес частотному употреблению полногласных форм в сочетаниях «от берега», что обусловлено оппозицией семантики предлогов: «на» («приближение, возвышение, достижение») - «от» («удаление»). «И вы-иде Олегъ на брегъ» - «отринута лодь "к от берега».

Обращение авторов памятников к языковым инструментам выделения положения объекта в концептуальной системе во многом обусловлено контекстом, важностью рассматриваемых тем, когда смысловое наполнение законченного фрагмента текста может сделать востребованной необходимость отражения на уровне распределения языковых средств той или иной мировоззренческой установки, либо, наоборот, отказаться от дифференцированного употребления ЦС и ДР вариантов.

В контексте, акцентирующем внимание на губительных последствиях для всего социума действий (или бездействии) ДР князей, их междоусобных раздорах, имеет место обращение к полногласной форме «ворогъ», что противопоставлено последовательному использованию в источниках ЦС вариантов: «Се ты не шелъ ecu с нама на поганыя, иже погубили суть землю Русь-скую, а се у тобе есть Итларевичь: любоубии, любо и дай нама. То есть ворогъ (нама и) РустьстЯи земли».

С другой стороны, в парадигмах с преобладающим использованием ДР форм, контексты, где имеет место лексически выраженное обобщение, в силу сложившихся под влиянием религиозных воззрений литературных традиций, способствуют употреблению форм языка, назначение и восприятие которого делают его ассоциативно связанным с образной, абстрактной семантикой: «вселишася . въ пещеры земныа» (при доминировании ДР форм «печера»).

Таким образом, особая оценка объекта изображения, субъекта, предмета речи, его положения в семантических рядах концептуальных блоков, «ситуации говорения», контекста, способность грамматической формы являться выражением того/иного концепта, мировоззренческие установки ДР книжников обусловливают варьирование форм ЦС и ДР языков, когда в качестве особо выделенного маркированного компонента текста выступает элемент, противопоставленный нормативной парадигме/словоформе, восприятие которого соответствует осмыслению взаимодействия языковых систем.

Использование ЦС и ДР вариантов относительно объектов, занимающих противоположные позиции в семантических рядах концептуальных блоков, в пределах единой синтаксической конструкции, контекста обусловливает переосмысление маркировки элементов, приобретение дополнительного коннотативного оттенка как ДР, так и ЦС формами согласно осмыслению создателями текстов оппозиции двух языков. При этом большей смысловой, эмоциональной нагрузкой, как правило, обладает противопоставленный нормативному употреблению вариант:

1) «Дьяволъ бо не хочет добра роду челов Омскому, сваживаеть ны. Господь бо нашь не челов Якъ есть, но богъ всей вселен иже хощеть» (оппозиция «дьявол - Бог»);

2) «Ирещи бяше Давыдскы: «Азъ знаю, грЯх мои предо мною есть воину. Не крове дЯля пролить, - помазаникь божии Давыдъ. а язь утЯшюся о бозЯ» оппозиция «святое - грешное», «Ветхий Завет - Древняя Русь», «царь Давыд - князь Владимир»);

3) «и суть становища ей и ловища. и сани ее стоять въ Плесков •й и до сего дне . и есть село ее Ольжичи и доселе.и ловища ея суть по всей земли» (оппозиция «конкретное — абстрактное»), «М тако погыбнуста нау-щеньемь б'Ьсовскым, ин 'йнъ ведуща, а (другим пророчествуя), своеа пагубы не в'кдуче»(«известное - неизвестное»).

Разграничение пространственного положения и статуса в языческом пантеоне богов Древней Руси, с которыми идентифицируются называемые женой князя Игоря стихии, предопределяет чередование вариантов двух языков в отрывке СПИ, получившем название «Плач Ярославны». В рефрене, предшествующем обращению к возвышенным (пространственно, в иерархии языческих богов) объектам, преобладают ЦС формы («Ярославна рано плачешь въ Путивл'к на забрал "А, аркучи»), что противопоставлено употреблению ДР вариантов по отношению к объекту, занимающему более низкое положение («Ярославна рано плачешь Путивлю городу на заборол "й, аркучи»). Кроме того, варьирование ЦС и ДР форм наблюдается при резкой смене положения объекта (пространственного и социального), когда выбор варианта подчеркивает перемещение в оппозиционный семантический ряд: поднятые в лодьях, надеющиеся на возвышение своего князя до Киевского стола древляне («при-несота я») - сброшенные в яму, приговоренные к смерти («вринуша е»),

В социально-политическом концептуальном блоке столкновение ЦС и ДР форм в единой синтаксической конструкции акцентирует внимание на социальной зависимости женщины от мужчины («Тоже худаго смерда и убогый вдовиц<& не далъ есмъ сильным обид'бти»); на противопоставлении избранных, любимых, приближенных к сюзерену объектов и всех остальных («созва Владимеръ боляры своя и старцы градски •&>, «Володимеръ заложи градъ Б'Ьлгородъ, и наруби въ нь от ин&съ»); на отрицательной оценке действий князей, наводящих «поганых» на ДР государство в противовес положительному осмыслению деятельности правителей, укрепляющих границы Руси («поють славу Святьславлю, кають князя Игоря») и др.

В небольшом отрывке «Жития Феодосия Печерского», где более последовательно реализуются ЦС флексии Дат.падежа ед.числа муж/ср.родов (исключение для всех рассматриваемых источников), варьирование ЦС и ДР вариантов подчеркивает различие в занимаемом положении на лестнице служения Богу святого Антония и великого Никона: «яко дивитися препо-добьнууму Антонию и великому Никону съм прению его» (церковный церемониал).

Яркая отрицательная оценка ряда «чужой, поганый» и т.п., лексически выраженное в контексте столкновение со «своими, христианами» способствуют приобретению негативной коннотации нейтральной ДР формой в противовес высокой оценке объектов, для описания действий которых использован ЦС вариант (ДР воины): «ДЯти б^сови кликомъ поля прегородиша, а храб-рии русици преградиша чрълеными щиты».

При это необходимо отметить, что противостояние «своих» и «чужих, но христиан-византийцев», делает востребованным употребление ДР форм по отношению к русичам, а ЦС варианта - касательно византийцев (их судов), что, возможно, обусловлено высокой оценкой народа, являющегося духовным наставников ДР православия, а также подкрепляется противопоставлением двух языков, когда привнесенный извне ЦС язык мог быть ассоциативно связан с концептом «Византия»: «поиде Володимеръ в лодьях.и (посла) царь, именемъ Мономахь, по руси олядии». Подтверждением особой оценки объектов, принадлежащих византийскому этносу, служит употребление «нехарактерного» для формы 1 лица ед.и мн.числа глагола «хотети» ЦС варианта в прямой речи царя Константина «Хощю тя поят и соб4 жен is» (аналогичный выбор ЦС формы в ПВЛ наблюдается только в речи пророка - объекта, занимающего одно из самых высоких положений в концептуальной системе средневековья «(Помилую) его же аще хощю»).

Противопоставление объектов в семантических рядах концептуальной системы средневековья может реализовываться на протяжении всего текста варьированием ЦС и ДР средств, когда выбор вариантов одной словоформы определяется устойчивой оценкой оппозиционных компонентов мировоззренческой структуры.

Негативное отношение к незавершенному действию, когда намеченная цель не получает своего воплощения способствует употреблению полногласных вариантов «воротися» в соответствующих контекстах («(И) пошедъ Давыдъ, воротися Смоленьску»), что противопоставлено последовательному использованию церковнославянизмов «възвратися» со значением «возвращение в исходную точку после завершения задуманного действия, при осуществлении намеченной цели», а также относительно повторяющихся действий («и да возъвращаются сь спасениемъ въ страну свою», «Мы же на предълежащее (паки) възвратимся»), возможно, имеющих более высокую оценку в концеп-тосфере ДР этноса.

В тексте «Слова о полку Игореву» полногласный вариант «ворота» задействован по отношению к объекту, отрывающему дорогу «чужим, иноверцам», а восточнославянизм «врата» - «своим, христианам» («Загородите полю ворота» - «с три кусы отвори врата Новуграду») и др.

Восточнославянизмы могут быть востребованы в источниках вследствие отражения сформировавшихся под влиянием христианских догматов литературных канонов, когда указание на конкретное количество золота (в значении «деньги, цена») мотивирует обращение к ДР варианту («се продаем и бывають по 20 золота»), а неподдающееся счету, большие (неопределенные) размеры богатства могут быть представлены в тексте ЦС формами «злато» («в них сущаа богатество, злата много»).

Таким образом, в силу особого восприятия ЦС и ДР языковых систем ДР книжниками наблюдается двойственная функция их элементов в памятниках XII-XIV вв. С одной стороны, доминирование ЦС форм, общие нормативные ориентиры ДР книжников на использование средств ЦС языковой системы, обусловливали употребление церковнославянизмов по отношению к различным членам семантических рядов концептуальных блоков, независимо от их положения, оценки в мировоззренческой структуре. С другой стороны, в условиях преобладающего использования ДР вариантов, выступающих в качестве составной части ЦС языковой системы, церковнославянизмы могли быть задействованы, во-первых, по отношению к высоким, сакральным объектам, в контекстах, связанных с религиозными темами; во-вторых, для характеристики «чужих», соотнесенных с концептом «Византия» реалий. Наоборот, ДР формы в сопоставляемых рядах, где наблюдается «господство» церковнославянских вариантов, могут быть использованы как средство отрицательной маркировки объектов, их низкого (социального, пространственного и т.п.) положения, «переключения» плана изображения в область «субъективного виденья» в связи с восприятием ДР языковой системы как разговорной и бытовой, недостойной для использования в книжных текстах. По отношению к понятиям, являющимся наилучшим выражением концепта «Древняя Русь, Русская земля» восточнославянизмы при доминировании ЦС форм употребляются без какой-либо негативной коннотации, в качестве показателя принадлежности объектов к «своему» этносу. При этом количественное соотношение в текстах XII-XIV вв. различных способов и механизмов употребления ЦС и ДР языковых средств свидетельствует о постепенном исчезновении (снятии) оппозиций двух языков согласно дифференциации «свой - чужой» и о возрастающей востребованности функций форм, обусловленных противопоставлением ЦС сакрального, высокого, книжного языка и ДР бытового, низкого.

Нарушение принципа отбора языковых средств в зависимости от принадлежности объектов изображения к тому или иному семантическому ряду концептуальных блоков в текстах источников, обусловлено наличием большого количества факторов, влияющих на употребление ДР и ЦС элементов как внутри- , так и экстралингвистического характера. Недостаточная степень изученности взаимодействия критериев распределения языкового материала, процессов переструктуирования различных уровней концептуальной системы эпохи средневековья, не позволяют объяснить в полном объеме всю совокупность функционирующих в рамках рассматриваемых памятников форм ЦС и ДР языковых систем. С другой стороны, сложность анализа варьирования элементов двух языков заключается в том, что категориально-понятийный аппарат мышления средневековья, концептуальная система, мировоззренческие установки ДР книжников являются результатом реконструкции и могут только приблизить к адекватному пониманию источника.

Наряду с вышесказанным, проведенное исследование убедительно доказывает, что, помимо отражения процесса взаимодействия двух языковых систем, через отбор языковых средств акцентируется внимание на положении, оценке изображаемого в концептуальной модели мира, тем самым увеличивается воздействующая сила письменного текста на реципиентов, объединенных общими основными для конкретного временного промежутка мировоззренческими установками. Форма становится знаком, вызывающим определенный резонанс, эмоциональный отклик, несет дополнительную информационную нагрузку. При этом чем дальше реципиент удален от эпохи создания текста, тем больше изменений в его сознании претерпевает концептуальная модель освоения действительности, тем труднее им постигается внутреннее содержание знака, тем больше выступают на первый план внут-рилингвистические факторы отбора языковых средств и, как следствие этого, увеличивается количество немотивированных, «ошибочных» трактовок введения в текст того или иного варианта. Таким образом, только всесторонний анализ функционирования ЦС и ДР вариантов в историко- лингвистическом, культурном, литературном аспектах позволяет в полной мере осветить вопросы происхождения, состава и эволюции языковой нормы, всесторонне охарактеризовать принципы и факторы отбора языковых средств в памятниках ДР литературы.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Максарова, Нина Владимировна, 2004 год

1. Аванесов Р.И. К вопросам периодизации русского языка // Славянское языкознание VII международный съезд славистов. - М., 1973.

2. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997.

3. Адрианова-Перетц В.П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI-XIII вв. Л., 1968.

4. Алексеев А.А. Почему в Древней Руси не было диглоссии // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986.

5. Алексеев А.А. Пути стабилизации языковой нормы в России XI-XVI вв. // Вопросы языкознания. 1987. - № 2.

6. Алексеев. А.А. Задачи научного издания славянских и русских источников XI- XIII вв. // Вопросы языкознания. 1988. - № 4.

7. Бабаева А.В. Формы поведения в русской культуре (IX-XIX века). -СПб., 2001.

8. Барковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. М., 1963.

9. Белозерцев Г.И. О соотношении элементов книжного и народного языка в памятниках XV-XVIII вв. // Лексикология и словообразование древнерусского языка. М., 1966.

10. Белозерцев Г.И. Соотношение глагольных образований с приставками вы- и из- выделительного значения в древнерусских памятниках XI-XIV вв.// Исследования по исторической лексикологии древнерусского языка. -М., 1964.

11. Бендина Н.Н. Влияние Псалтыри на формирование литературного своеобразия др.р. книжности раннего периода (XI-XIII вв.): Автореф.дис. канд.филолог.наук. Ярославль, 2001.

12. Берншейн С.И. Шахматов как исследователь русского литературного языка // Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка.-М., 1941.

13. Буслаев Ф.И. Опыт исторической грамматики русского языка. М., 1958.

14. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.

15. Верещагин Е.М. История возникновения древнего общеславянского литературного языка. Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия и их учеников. М., 1997.

16. Виноградов В.В. Избранные работы по русскому языку // История русского литературного языка. М., 1978. - Т 4.

17. Виноградов В.В. К истории лексики русского литературного языка // Русская речь. Новая серия. Л., 1927.

18. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1962.

19. Винокур Г.О. Русский язык. М., 1945.

20. Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959.

21. Винокур Г.О. О судьбе славянизмов в русском литературном языка // Русский язык в школе. 1947. - № 4.

22. Волков Н.В. Статистические сведения о сохранившихся древнерусских книгах XI-XIV веков и их указатель // Памятники древнерусской письменности. М., 1997.

23. Востоков А.Х. Филологические наблюдения А.Х. Востокова. СПб, 1865.

24. Галкин В.Т. «А была ли первобытность,» http://utmn.ru/departments/ his-tory/Drehist/Monografi/Arhetip2.htm (28.07.2003).

25. Гаспаров Б.М. Поэтика «Слова о полку Игореве». -М., 2000.

26. Гиппиус А.А. «Повесть временных лет»: О возможном происхождении и значении названия // Из истории русской культуры. М., 2000. - Т. 1.

27. Горшков А.И. История русского литературного языка. М., 1969.

28. Горшков А.И. Отечественные филологи о старославянском и древнерусском литературном языке // Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому. М., 1987.

29. Грихин А.В. История древнерусской литературы XI-XIII вв. М., 1987.

30. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // Избранные труды. -М., 1999-Т.2.

31. Данилевский И.Н. «Добру и злу внимая равнодушно.» (Нравственные императивы древнерусского летописца). htpp://ao.orthodoxy.ru/ arch/006/ 006-danilev.htm (17.09.2002).

32. Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет» // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1993 - Вып.З.

33. Данилевский И.Н. Библия и «Повесть временных лет»: К проблеме интерпретации летописных текстов // Отечественная история. 1993а - № 1.

34. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). htpp://www.lants.tellur.ru/history/danilevsky/ (02.09.2002а).

35. Данилевский И.Н. Замысел и название «Повести временных лет» // Альфа и Омега: Уч.зап.общества для распространения Священного Писания в России. 1995.-№3(6).

36. Данилевский И.Н. Эсхатологические мотивы в «Повести временных лет» // У источника: Сб.ст. в честь С.М. Каштанова. М., 1997 - Ч. 1.

37. Демин А.С. Архаическая персоналия «Повести временных лет» // Автопортрет славянина. М., 1999.

38. Демин А.С. Герменевтика писательского высказывания (на примере «Сказания о Борисе и Глебе») // Византия и Русь. М., 1989.

39. Едличка А. Проблематика нормы и кодификации литературного языка в отношении к типу литературного языка // Проблемы нормы в славянских литературных языках в синхронном и диахронном аспектах. М., 1976.

40. Ефимов А.И. История русского литературного языка. М., 1967.

41. Желобов О.Ф. Композиция текста и грамматическая реконструкция // Язык и текст. СПб., 1998.

42. Живов В.М. Особенности рецепции византийской литературы в Древней Руси // Из истории русской культуры: Древняя Русь. М., 2000 - Т. 1.

43. Живов В.М. Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков // Актуальные проблемы славянского языкознания. -М., 1988.

44. Жуковская Л.П. О некоторых проблемах истории русского литературного языка древнейшего периода // Вопросы языкознания. 1972. - № 5.

45. Жуковская JI.П. Постоянная и варьирующаяся лексика в списках памятника (вопросы изучения и лексикографирования) // Славянское языкознание.-М., 1978.

46. Замкова В.В. Славянизмы как стилистическая категория в русском литературном языке XVIII века. М., 1975.

47. Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка. М., 1983.

48. Иванов Вяч.Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. -М., 1998. Т. 1.

49. Иванов Вяч.Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978

50. Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (древний период). М., 1965.

51. Иванов С.А., Турилов А.А. Переводная литература у южных и восточных славян в эпоху раннего средневековья // Очерки истории культуры славян. -М., 1996.

52. Исаченко А.В. Какова специфика литературного двуязычия в истории славянских народов? // Вопросы языкознания. 1958 - № 3.

53. Истрин В.М. Очерки истории древнерусской литературы домосковского периода (XI-XIII вв). М., 2002.

54. Каждан А.П. Византийская культура. СПб, 2000.

55. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград; Архангельск. - 1996.

56. Карасик В.И. О категориях лингвокультурологии // Языковая личность: проблемы коммуникативной деятельности. Волгоград, 2001.

57. Карский Е.Ф. «Русская Правда» по древнейшему списку. Л., 1930.

58. Киселева М.С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности. М., 2000.

59. Клименко Л.П. История с точки зрения теории диглоссии // Литературный язык Древней Руси Л., 1986.

60. Климина Л.В. Функционирование славянизмов и просторечной лексики в художественных и эпистолярных текстах К.Н. Батюшкова, К.Д. Рылеева, А.И. Одоевского. Воронеж, 1991.

61. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1987- Т. 1.

62. Ковалев Н.С. Древнерусский летописный текст: принципы образования и факторы эволюции (на материале Галицко-Волынской летописи). — Волгоград, 2001.

63. Ковалев Н.С. Древнерусский литературный текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки. Волгоград, 1997.

64. Ковтун JI.C. О неявных семантических изменениях: К истории значений слов // Вопросы языкознания. 1971. - № 5.

65. Кожин А.Н. Литературный язык Киевской Руси. М., 1981.

66. Козлова С.В. Семантические аспекты «образа автора» в ораторской прозе Кирилла Туровского // Герменевтика др.р.литературы X-XVI вв.- М., 1992.-Сб. 3.

67. Колесов В.В. Критические заметки о «древнерусской диглоссии» // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986.

68. Колесов В.В. Философия русского слова. М., 2002.

69. Конявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI середина XV в.). М., 2000.

70. Косарева Л.М. Эволюция картины мира II Социокультурные факторы развития науки. М., 1987.

71. Костомаров Н. Русские нравы. М., 1995.

72. Кречмер А. Актуальные вопросы истории русского литературного языка // Вопросы языкознания. 1995. - № 6.

73. Кубрякова Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Куб-рякова, В.З. Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузина. М., 1996.

74. Кузнецова Т.Н. Средневековая картина мира в агиографических произведениях Епифания Премудрого: Автореф.дис. канд.филолог.наук. -М., 2001.

75. Кулько О.И. Интенциональность как категория летописного текста (на материале Галицко-Волынской летописи): Автореф.дис. канд. фило-лог.наук. Волгоград, 2002.

76. Кусков В.В. Жанровое своеобразие «Киево-Печерского патерика» // Методология литературоведческих исследований. Прага, 1982.

77. Кусков В.В. Исторические аналогии событий и героев в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве»: Комплексные исследования. М., 1988.

78. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (X середина XVIII в). - М., 1975.

79. Лебедева Л.А. и др. Историческая грамматика русского языка: Материал для самостоятельной работы / Л.А. Лебедева, С.О. Малевинский, Н.М. Новоставская. Краснодар, 2003.

80. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

81. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. — М., 1994.

82. Левшун Л. История восточнославянского книжного слова XI-XVII вв. -М., 2001.

83. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве»: Ист.-лит.очерк. М., 1976.

84. Лихачев Д.С. Древнеславянские литературы как система // Славянские литературы. М., 1968.

85. Лихачев Д.С. Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы. http://www.philology.ru/literaturer/likhachov-86.htm (02.09.2002).

86. Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси. — М.;Л, 1945.

87. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.

88. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили.-Л., 1973.

89. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. -М.; Л„ 1947.

90. Лихачев Д.С. Своеобразие исторического пути русской литературы XXVII вв. // Русская литература. 1972. - № 2.

91. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений М., 1952. - Т. 7.

92. Лотман Ю.Т. Риторика // Труды по знаковым системам, XII. Структура и семантика художественного текста. Тарту, 1981.

93. Лурье Я.С. К изучению летописного жанра // История жанров в русской литературе X XVII вв. - Л., 1972.

94. Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». -М. 1975.

95. Мечековская Н.Б. Язык и религия. М., 1998.

96. Мудрое слово Древней Руси. М., 1989.

97. Немец Г.П. Язык как исторически развивающееся явление. Внешние и внутренние факторы языкового развития. Краснодар, 1980.

98. Николаева Т.М. Семантико-стилистические преобразования в истории русского литературного языка. Казань, 2002.

99. Николенкова Н.В. Некоторые принципы синтаксической организации церковнославянского текста (на примере житийных текстов XI-XIII вв.): Автореф.дис. канд.филолог.наук. М., 2000.

100. Новтанович JI.M. Лингвистический анализ древнеславянского перевода книги Еноха: Автореф.дис. канд.филолог.наук. СПб, 2000.

101. Обнорский С.П. Избранные работы по русскому языку. М., 1960.

102. Обнорский С.П. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.; Л., 1946.

103. Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV-XVII веков глазами иностранцев. Л., 1986.

104. Ольшевская Л.А. Типолого-текстологический анализ списков и редакций Киево-Печерского патерика // Древние патерики: Киево-Печерский патерик, Волоколамский патерик. М., 1999.

105. Осипов О.С. Человеческое сознание. Древность и современность // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. http://www.hf. msiu.ru / naukal-8.htm (28.07.2003).

106. Палашевская И.В. Концепт «закон» в английской и русской лингвокуль-турологии: Автореф.дис. канд.наук. Волгоград, 2001.

107. Пауткин А.А. Беседы с летописцем: Поэтика раннего русского летописания. М., 2002.

108. Приселков М.Д. История русского летописания (XL-XTV вв.). СПб., 1996.

109. Прокофьев Н.И. О литературных и художественных взглядах и представлениях Древней Руси XI — XIV вв. // Литература Древней Руси. М., 1986.

110. Простые беседы о нравственности. Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь - Коломна, 1994.

111. Ш.Ранчин A.M. О принципах герменевтического изучения древнерусской словесности // Древняя Русь. — 2001. № 4.

112. Ремнева M.JI. История русского литературного языка. М., 1995.

113. Ремнева M.JI. Литературный язык Древней Руси: Некоторые особенности грамматической нормы. М., 1988.

114. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.

115. Селищев A.M. Старославянский язык. М., 1951. - Ч. 1.

116. Служебная минея (май). М., 1996.

117. Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л., 1980.

118. Соболевский А.И. Русский литературный язык // Вестник библиотеки самообразования. 1904. -№11.

119. Соколова Е.Н. Стилистическая синонимия в русских памятниках старшей поры: Автореф.дис. канд.филолог.наук. Тюмень, 1999.

120. Срезневский И.И. Записка, прочитанная на первом археологическом съезде в Москве // Труды I археологического съезда. М., 1871. - Т. 1.

121. Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. http: // www. ruthenia.ru /apr/textes/sreznevs/sreznl .htm (20.11.2002).

122. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 2-е изд., испр. и доп.-М., 2001.

123. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. М., 1987.

124. Сухомлинов М.И. О древней русской летописи как памятнике литературном // Исследования по древней русской литературе. СПб., 1908.

125. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989.

126. Творогов О.В. Литература Древней Руси. — М., 1981.

127. Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. — М., 1988.

128. Толстой Н.И. К историко-культурной характеристике «славяно-сербского» литературного языка // Формирование национальных культур в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1977.

129. Толстой Н.И. Старинные представления о народно-языковой базе древ-неславянского литературного языка (XIV-XVII вв.) // Вопросы русского языка. -М., 1976.

130. Толстой Н.И. Труды Виноградова В.В. по истории русского литературного языка // Виноградов В.В. Избранные работы. М., 1978. - Т. 4.

131. Толстой Н.И. Этическое самопознание и самосознание Нестора летописца, автора «Повести временных лет» // Исследования по славянскому историческому языкознанию. — М., 1993.

132. Трубачев О.Н. мысли о дохристианской религии славян в свете славянского языкознания // Вопросы языкознания. — 1994. № 6.

133. Трубецкой Н.С. Общеславянский элемент в русской культуре // Вопросы языкознания. 1990. - № 3.

134. Тубалова И.В. Показания языкового сознания как источник изучения явления мотивации слов: Автореф.дис. канд.филолог.наук. — Томск, 1995.

135. Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1984.

136. Уваров М.С. Бинарный архетип. СПб, 1996.

137. Ужанков А. Русское летописание и Страшный суд («Совестные книги» Древней Руси). http://www.pravoslavie.ru/archiv/letopis.htm (02.09.2002).

138. Улуханов И.С. О языке Древней Руси. http: // www.gramota.ru/ uluhanov.htm (20.11.2002).

139. Улуханов И.С. Предлоги предъ-передъ в русском языке (XI-XIV вв.). -М., 1964.

140. Улуханов И.С. Славянизмы и народно-разговорные слова в памятниках древнерусского языка XI-XIV вв. (глаголы с приставками пре-, пере- и предъ) // Исследования по словообразованию и лексикологии древнерусского языка. М., 1969.

141. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.). -3-е изд., испр. и доп. М., 2001.

142. Успенский Б.А. Отношение к грамматике и риторике в Древней Руси // Избранные труды. М., 1996. - Т.2.

143. Успенский Б.А. Царь и патриарх. Харизма власти в России. М., 1998.

144. Устюгова JI.M. Книжнославянизмы и соотносительные русизмы в основных списках «Повести временных лет» // Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому. М., 1987.

145. Федотов Г.П. Письма о русской культуре // Судьба и Грехи России. -СПб, 1992. -Т.2.

146. Феоктистова Н.В. Формирование семантической структуры отвлеченного имени. Д., 1984.

147. Филин Ф.П. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи (по материалам летописей) // Уч.записки ЛГИИ им. Герцена. Л., 1949.

148. Филин Ф.П. Об истоках русского литературного языка // Вопросы языкознания. 1974. -№ 3.

149. Флоренский А.П. Столп и Утверждение Истины // Сочинения. М., 1990.-Т. 1 .

150. Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. М., 1957. - Т. 2.

151. Франчук В.Ю. Киевская летопись как памятник языка // Вопросы языкознания. 1982.-№ 4.

152. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1983.

153. Хабургаев Г.А. Дискуссионные вопросы истории русского литературного языка (древнерусский период) // Вестник МГУ. 1988. - № 2.

154. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры: Истоки древнерусской книжности. М., 1994.

155. Хабургаев Г.А. Старославянский язык. — М., 1974.

156. Хютль-Ворт Г. Диглоссия в Древней Руси // Wiener slaw, Jahrbuch, 1978. Bd XXIV.

157. Хютль-Ворт Г. Роль церковнославянского языка в развитии русского литературного языка // American contributions to the 6th International congress of slavists. V.1. The Hague, 1968.

158. Хютль-Ворт Г. Спорные проблемы изучения литературного языка в древнерусский период // Wiener slaw, Jahrbuch, 1973. Bd XVIII.

159. Цейтлин P.M. Лексика старославянского языка (опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X-XI вв.). М., 1973.

160. Цейтлин P.M. О содержании термина старославянский язык // Вопросы языкознания. 1987. - № 4.

161. Цивьян Т.В. Модель мира и ее роль в создании (аван)текста // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. http://www.ruthenia.ru /folklore /tcivian2.htm (11.05.2003).

162. Черных П.Я. Историческая грамматика русского языка. М., 1952.

163. Черных П.Я. Происхождение русского литературного языка и письма. -М., 1950.

164. Шакирова Д.Р. Язык жития Авраамия Смоленского как памятника др.агиографии: Автореф.дис. канд.филолог.наук. Казань, 1999.

165. Шахматов А.А. Введение в курс истории русского языка. Прага, 1916.

166. Шахматов А.А. Курс русского языка. СПб, 1910.

167. Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. -М., 2002.

168. Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. — М., 1941.

169. Юнг К.Г. Психологические типы. Проблема типов в истории античной и средневековой мысли. Минск, 1998.

170. Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.

171. Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М., 1953.1.. Источники фактического материала

172. Древнерусская литература: Хрестоматия. М., 1988.

173. Изборник (Сборник произведений Древней Руси) — М., 1969.

174. Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы: XI -начало XII в.-М., 1978.

175. Памятники литературы Древней Руси: XII. М., 1980.

176. Повести Древней Руси XI-XII вв. Л., 1983.

177. Слово о полку Игореве. Л., 1985.1.I. Словари и энциклопедии

178. Святая Русь: Энциклопедический словарь русской цивилизации. М., 2000.

179. Словарь древнерусского языка XI-XIV вв. М., 1988. - Т.1.

180. Словарь культуры XX века. http:// ru. philosophy.kiev.ua /edu/ref/ rudnev/ b038.htm) (11.05.2003).

181. Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1976. - Вып. 3.

182. Христианство. Энциклопедический словарь. -М., 1993.

183. Энциклопедия «Кругосвет» http://www.krugosvet.ru/articles/90/ 1009067 al /htm(20.01.2003).