Достоевский в художественном сознании Набокова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Горковенко, Андрей Евгеньевич

• Горковенко, Андрей Евгеньевич
• кандидат филологических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Горковенко, Андрей Евгеньевич

Введение.

Глава I. «Интуиция разъятого мира» в творчестве

Достоевского и Набокова.

Глава II. Трагическое одиночество и дар героев

Достоевского и Набокова.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Достоевский в художественном сознании Набокова»

В. Соловьев одним из первых заговорил о глубоких прозрениях великого Достоевского в области современного ему, духовно деградировавшего мира, который он с неповторимой художественной силой воплотил в своих произведениях. В третьей речи памяти Достоевского (19 февраля 1883 года) В.Соловьев объяснил объективные истоки его завоеваний: «В царствование Александра II закончилось внешнее природное образование России, образование ее тела, и начался в муках и болезнях процесс ее духовного рождения. Всякому новому рождению, всякому творческому процессу, который вводит существенные элементы в новые формы и сочетания, неизбежно предшествует брожение этих элементов»1.

Под знаком "духовного брожения" начался и продолжается XX век, поражая человечество невиданными ранее потрясениями и катаклизмами. Вдохновенные открытия Достоевского были расценены как откровение большинством участников литературного процесса рубежа веков: В.Розановым, Д.Мережковским, А.Блоком, А.Белым, Вяч.Ивановым, Л.Андреевым, А.Ремизовым, А.Будищевым, Б.Зайцевым. Но в острой борьбе начала нашего столетия между сторонниками материализма, реализма и защитниками идеализма, модернизма прозвучали критические трактовки наследия Достоевского (В.Вересаев, М.Горький и др.). В советское время ( вплоть до 60-х годов) гениальный художник подвергался преступному очернению. Однако и в

1 Соловьев B.C. Литературная критика. - М.: Современник, 1990. - с. 50. среде русских эмигрантов раздавались голоса (Ив. Бунина, В.Набокова), отрицавшие его величайшие достижения.

Вместе с тем традиции Достоевского никогда не теряли своей первостепенной значимости. Их разнонаправленное освоение во многом обусловило пути художественной культуры России, Русского зарубежья, других стран, причем и писателей, негативно высказывавшихся о создателе «Братьев Карамазовых».

Большой, думается, интерес заключен в вопросе: что и как было воспринято от Достоевского теми, кто не испытывал (не замечал) близости к нему. Осмысление этого вопроса позволяет существенно расширить представление о функциональном значении Достоевского, а, следовательно, о связях между литературами XIX и XX веков. С другой стороны, - наметить новые подходы к изучению творчества художников, традиционно противопоставляемых Достоевскому. Как кажется, выбор такой области исследования ничего общего не имеет с произвольностью. Великий художник был первооткрывателем сложнейших и тайных психологических процессов, всечеловеческих, не подвластных времени исканий, которые в силу объективных условий получили в нашем столетии резкое и противоречивое ускорение; он нашел формы словесного искусства, подчиняющие, завораживающие читателя. Обойти вниманием этот феномен просто невозможно. Но и он, конечно, не был обойден. Все, некогда выступавшие против гения, по-разному учли его открытия. В их ряду находился и В.В.Набоков. В свете сказанного избранная для диссертации тема обладает немалой актуальностью.

Первые шаги в изучении литературы Русского зарубежья были сделаны в эмиграции. Среди прочих необходимо выделить следующие работы: П.Н.Милюков ( Очерки по истории русской культуры. -Париж, 1933), И.И.Тхоржевский (Русская литература. - Париж, 1933), Г.Струве (Русская литература в изгнании. - Нью-Йорк, 1956), А.Амфитеатров (Литература в изгнании. - Белград, 1929), В.Ходасевич ( Литературные статьи и воспоминания. - Нью-Йорк, 1954), М.Слоним (Modern Russian Literature.- New-York,1953), В.Варшавский (Незамеченное поколение. -Нью-Йорк, 1956). Огромную ценность представляют литературно-критические исследования Г.Адамовича, Н.Бердяева, В.Вейдле, Н.Оцупа, К.Мочульского и др.

Одно из положений, связанных с пониманием судеб Русского зарубежья, наиболее убедительно было сформулировано Г.Струве: "Русская зарубежная литература есть временно отведенный поток общерусской литературы, который, придет время, вольется в общее русло этой литературы",1

Немало сделано и в современном отечественном литературоведении. В последние годы ведется очень большая работа по переизданию в России художественных сочинений, публицистики, дневников писателей - эмигрантов. Следует выделить целый ряд ценных библиографических справочных трудов: " Писатели Русского зарубежья (1918-1940) // Справочник: в трех частях". (Гл. редактор А.Н.Николюкин; - М., 19931995); "Русское литературное зарубежье: сборники обзоров и материалов". - Вып. 1-2 (М., 1995); Михайлов О.М. "Литература

Струве Г. Русская литература в изгнании. -Париж, 1984. - с.7.

Русского зарубежья" (М., 1995); Костиков В. «Не будем проклинать изгнанье. Пути и судьбы литературной эмиграции 1920 -х гг».(М., 1991); Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. "Художники русской эмиграции 1917-1941: биографический словарь". (Сп.б., 1994); Великая Н.И. "Воскреснуть, вернуться в Россию. Проза Русского зарубежья:Учебное пособие". (Владивосток, 1996); статьи и хроника жизни Русского зарубежья в "Российском литературоведческом журнале" (Гл.ред. А.Н.Николюкин; М., 1993-1998). На основе справочника "Писатели Русского зарубежья" и новых материалов создана - гл.ред. А.Н.Николюкин - трехтомная "Литературная энциклопедия Русского зарубежья» (М., 1997, т. 1, 1998 т.2); вышел в свет четырехтомник "Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920-1940. Франция" (М.,- Париж. 1995-1997,- т. 1-4). Появился ряд монографий, посвященных творчеству Ивана Бунина, В.Набокова, Ё.Шмелева, некоторых других.

Проведена громадная работа по систематизации наследия писателей-эмигрантов, - пишет Л.А.Смирнова в предисловии к сб. "Очерки литературы Русского зарубежья," - прояснению их философско-эстетических позиций, ведущих тенденций творчества и литературной эпохи в целом. В открывшейся панораме зримо проступают, однако, "белые пятна" пока еще не освоенных явлений. Необходимо углубленно исследовать художественный мир каждого из создателей этого неповторимого пласта искусства, их связи с предшествующими открытиями, прежде всего отечественной классики и Серебряного века, соотношение зарубежной и советской литератур. Произведения талантливых мастеров требуют вдумчивого прочтения, текстуального изучения, освещения специфики и развития поэтики."1

С этой точки зрения, освоение наследия Набокова только начинается.

Творчетво В.Набокова, начиная с 1926 г., когда в Берлине вышел его первый роман "Машенька", находилось под пристальным вниманием исследователей. О нем писали Г.Иванов (Числа, 1930, кн. 1), М.Цетлин ( Современные заметки, 1930, т. 42), Н. Андреев (Новь, 1930, Октябрь), В.Варшавский (Числа, 1933, кн. 7/8), М.Кантор (Встречи, 1934, № 3), Ю.Терапиано (Числа, 1934, кн.Ю), М.Осоргин (Современные записки, 1934, кн. 45), Вл. Ходасевич (Возрождение, Париж, 1937, 13 февраля), П.Бицилли (Современные записки, Париж, 1939, т. 68) и др.

Были высказаны разные взгляды, иногда резко критичные. Г.Иванов обвиняет Набокова в подражании "наилучшим заграничным образцам", "заимствовании чужой стилистики", сравнивает писателя с кинематографическим самозванцем, с графом, втирающимся в высшее общество, но остающимся "самозванцем, кухаркиным сыном, черной костью, смердом"(Г. Иванов. Сирин "Числа", 1930, кн. 1). "Нерусскость" Набокова подчеркивалась М.Цетлиным, М.Осоргиным, Г.Адамовичем. Распространение получила " концепция героев-манекенов", по которой Сирин будто бы раскрыл механичность, автоматизм современных людей" (М.Цетлин."Современные записки", № 37, 1928). М. Кантор выдвинул идею "мнемонического происхождения творчества" писателя : " Это господство памяти - непроизвольно выбранный Сириным удел, это

1 Смирнова JI.A. Очерки литературы Русского зарубежья. Вып. 1., М.: МПУ, - с.4.

- рок, это сила, навязанная ему извне, "мучительный и сладкий искус". Не подчиняться ей он не может. Он то и дело возвращается к истокам своей духовной жизни, к первоначальным впечатлениям бытия, к обиходу детской жизни, к богатству, яркости, пестроте, фантастичности ее представлений. Весь огромный литературный арсенал Сирина, его разительные сравнения, изощренные метафоры, образы "метонимии -того же мнемонического происхождения" (М.Кантор. Бремя памяти. О Сирине. "Встречи". 1934. № 3). В Ходасевич считал, что тема Сирина -механизм творчества вообще, одна из главных задач - "именно показать, как живут и работают приемы. <.> Его произведения населены бесчисленным множеством приемов, которые, точно эльфы или гномы, снуют между персонажами, производят огромную работу: пилят, режут, приколачивают, малюют. Они строят мир произведения и сами оказываются его неустранимо важными персонажами." ( В.Ходасевич. О Сирине. "Возрождение' 1937, 13 февраля).

Обзор многочисленный литературно-критических работ о творчестве Набокова - Сирина, написанных в Европе до 1940 г., впервые был сделан в 1956 году Г.Струве в книге "Русская литература в изгнании". Автор считал: " Творчество Набокова - Сирина еще ждет своего исследователя. В современной русской литературе он действительно, как сказал Адамович, "оригинальнейшее явление". Большой талант его вне всякого сомнения. Но пружины этого таланта еще не были по-настоящему разобраны и вскрыты. В основе этого поразительно блестящего, чуть что не ослепительного таланта лежит комбинация виртуозного владения словом с болезненно-острым зрительным восприятием и необыкновенно цепкой памятью, в результате чего получается какое-то таинственное, почти что жуткое слияние "процесса восприятия с процессом запечатления".1

Обобщая критическую литературу о Набокове периода 1926 - 1940 гг., современный исследователь О.Дарк предлагает классификацию, ссылаясь на самого Набокова: "Набоков точно определил, "от противного", три главных направления обвинений в свой адрес, оформившихся еще в "русский" преиод его творчества, а затем во многом унаследованных западным литературоведением: бессодержательная демонстрация писательской техники; отсутствие нравственного пафоса, позиции писателя, его отношения к изображаемому; "жесткость": нелюбовь и презрение к человеку. Было еще третье расхожее обвинение, утратившее для Набокова актуальность, когда он перешел на английский язык: копирование иноязычных образцов»2.

Зарубежная набоковиана представлена сотнями работ биографического, библиографического и литературоведческого характера, среди которых следует отметить труды А.Аппеля, Г.Барабтарло, Б.Бойда, Дж.Грейсон, С.Давыдова, Д.Б.Джонсона, Дж. Локранц, К.Проффера, М.Науман-Туркевич, Э.Филда, Д. Циммера и др.

Обобщению результатов литературоведческих исследований, достигнутых в зарубежном набоковедении, посвящены: монография Н.Анастасьева «Феномен Набокова» (1992), диссертация Г.Кучиной "Творчество Набокова в зарубежном литературоведении" (М.,1996) и

1 Струве Г. Русская литература в изгнании. // В.В.Набоков: pro et contra. - Сп.б.: РХГИ, 1997. - с.281-282.

2 Дарк О. Загадка сирина //Набоков. Собрание сочинений: в 4-х томах, - М.: "Правда", 1990. - -с.405, 406.

глава книги А.С.Мулярчика "Русская проза Владимира Набокова" (М.Д997).

Современное отечественное набоковедение развивалось десять лет. В настоящее время о творчестве Набокова существует обширная литература. Это критические статьи, рецензии, комментарии, монографии.

Первой официальной советской публикацией о В.Набокове следует считать статью в Краткой литературной энциклопедии О.Михайлова и Л.Черткова ( М., 1968. т.5 .Стлб 60-61), соответственно времени ее появления - резко критическую, обвинявшую писателя в снобизме, влечении к «чудовищным фантомам», в «денационализации».

М.Ю.Лотман в 1979 году напечатал статью "Некоторые замечания о поэзии и поэтике Федора Константиновича Годунова-Чердынцева" (Вторичные модулирующие системы. - Тарту, 1979.- с. 45-48), в которой проанализировал стихотворение "Благодарю тебя отчизна ." из "Дара", ни разу не упомянув имя автора этого романа, тогда запрещенного в стране.

Наши соотечественники Н.Анастасьев, О.Дарк, А.Долинин, В.Ерофеев, В.Линецкий, М.Липовецкий, А.Люксембург, О. Михайлов,

A.Мулярчик, Б.Носик, О.Сконечная, М.Спивак, Р.Тименчик, Р.Толстая, И.Толстой, С.Федякин, В. Федоров - внесли большой научный вклад своими исследованиями и комметариями к отечественным изданиям Набокова.

На русском языке вышло четыре монографии о Набокове: Анастасьев H.A. Феномен Набокова.,- М.: Сов.писатель. 1992; Линецкий

B. "Анти-Бахтин" - лучшая книга о Владимире Набокове. - Спб.,1994;

Носик Б. Мир и дар Владимира Набокова: первая русская биография писателя. JL: Совместное издание: Пенаты и фирмы "РиД", 1995; Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. - М.: МГУ.,1997.

В них содержится большой ценный материал, оригинальные исследования разных сторон творчества Набокова.

Н.Анастасьев, с использованием трудов Э.Филда, Б.Бойда, В.Ходасевича, и др. остановился на трех положениях относительно таланта и творчества Набокова: сквозном автобиографизме, склонности к утонченной стилистике и фантазии, влечении к метареальности. Для нас важным является утверждение Анастасьева: «Набоков вовсе не остался в стороне от влияния художественных идей и форм времени». Ценны и другие высказывания автора книги: о трагическом ощущении писателя, его осознании «утраченности человека в мире», «вселенской катастрофы распада мировых связей», о противостоянии Набокова заурядности, пошлости, тривиальности.1 Все эти линии анализа и обобщений были использованы в диссертации.

В. Линецкий предлагает оригинальное прочтение творчества Набокова, спроецированное на "теорию полифоничности" М.Бахтина, исследует приемы повествования, стиль, художественный метод, продолжая традицию, начатую В.Ходасевичем. Книга Б.Носика, как заявлено в названии, - "первая русская биография писателя", - опирается на традиции биографической школы западного набоковедения, заложенные Э.Филдом, Б.Бойдом.

А.С.Мулярчик предложил подходы к творчеству Набокова,«коррек

1 Анастасьев H.A. Феномен Набокова,- М.: 1992, - с.4,6. тирующие <.>издавна бытующий в зарубежном литературоведении, а с недавних пор проявляющийся и на родине Набокова взгляд, который безмерно умаляет познавательную, нравоучительную сторону его произведений, обращает писателя в адепта рафинированного, самодовлеющего искусства»1. Раскрытие А.Мулярчиком нравственной ценности прозы Набокова, его связей с эпохой, углубленного проникновения в душевный мир своих современников, равно как осмысление творческой эволюции художника, развитие его дара и духовных идеалов - многое прояснили в нашем восприятии и изучении Набокова.

О феномене Набокова спорили и продолжают спорить в зарубежном и отечественном литературоведении. Анализируя многочисленные работы о Набокове, можно заметить, что они следуют по трем основным направлениям исследования: преимущественное изучение приемов изобразительности и выразительности ( тенденция, идущая от Вл.Ходасевича и П.Бицилли); биографический подход , базирующийся на сопоставлении жизненных фактов и фактов литературы ( от М.Кантора с его теорией мнемонического происхождения творчества Набокова), анализ метафизики писателя, темы "потусторонности" (впервые сформулированный вдовой писателя Набоковой в предисловии к его сборнику "Стихи", АНН.Арбор, 1979).

В современном отечественном литературоведении при оценке наследия Набокова наблюдаются (уже проявившиеся в 30-50 гг.) некоторые тенденции. В художнике видят блестящего мастера литера

1 Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова.-М.: МГУ, 1997, с. 132-133. турной игры, забавляющегося смелыми стилевыми находками, и создателя искусственных миров. У сторонников таких взглядов концептуальность творчества писателя либо остается в тени, либо подвергается сомнению (Д.Урнов, П.Кузнецов, И.Есаулов). Однако в последнее время возникло иное направление - стремление углубиться в тайну Набокова, увидеть за блеском его стиля, словесной "ворожбой" глубокий философский смысл, раскрыть духовную драму писателя, его трагическое видение мира и человека ( Н.Анастасьев, В.Ерофеев, Н.Великая, А.Мулярчик). Эта цель во многом определила нашу работу.

В творчестве Набокова сложилась оригинальная концепция мира и человека, которая выстраивается на одной и той же доминирующей коллизии: противопоставление абсолютно одинокого героя и его творческого дара деградированному миру. По этой линии ощущаются тесные контакты писателя с его великим предшественником Ф.Достоевским.

Для подавляющего большинства деятелей Русского зарубежья мир Достоевского стал духовной родиной. В своей книге о великом писателе Н.Бердяев рассмотрел его «как ту величайшую ценность, которой оправдывает русский народ свое бытие в мире, ту, на что может указать он на страшном суде народов».1

Многие русские зарубежные философы размышляли о Достоевском в русле идей Бердяева.

Л.Шестов, в силу своего мировоззрения, в творчестве Достоевского увидел скепсис, ощущение трагического одиночества и мысль о

1 Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. - Прага, 1923. - с.238. безнадежности человеческого существования, чем объясняется его обращение к религии.

Весьма многочисленны в Русском зарубежье подходы к Достоевскому как к православному мыслителю ( Мит. Антоний "Ф.М.Достоевский как проповедник возрождения." - Канада., 1965; Лосский Н.О. "Достоевский и его христианское миропонимание". - Нью-Йорк, 1953).

С.В.Белов в сб. "Русские эмигранты о Достоевском" отмечает: «В русской эмиграции сложился взгляд на Достоевского как на пророка, в произведениях которого можно найти предсказание не только уже свершившейся катастрофы, но и предвидение неминуемого религиозного и социального возрождения русского народа."1

Начало мифологическому толкованию романов Достоевского положил Вяч. Иванов в статье "Основной миф в романе "Бесы", 1914 г.

Более столетия вырабатывались подходы к постижению Достоевского. Изучение в России имеет свои особенности. Уже на рубеже XIX- XX веков появляются работы, авторы которых стремятся объяснить феномен Достоевского: В.В.Розанов "Легенда о Великом инквизиторе", 1881; В.С.Соловьев " Три речи в память о Достоевском" (Впервые 1884 год); Д.С.Мережковский "Толстой и Достоевский", 1901; С.Булгаков "От марксизма к идеализму", 1903; А.Волынский "Достоевский", 1906; Вяч.Иванов "Достоевский и роман-трагедия", 1914; Н.Бердяев "Миросозерцание Достоевского", 1923. В 20-х годах была сделана попытка вывести науку о Достоевском на уровень поэтики:

1 Белов C.B. Национальное достояние России//Русские эмигранты о Достоевском. - Спб, 1994. - с.5. работы А.Долинина, 1922,1924; Л.Гроссмана, 1922; М.Бахтина, 1929. В последнее десятилетие появились работы на стыке между наукой и публицистикой (И.Волгин, В.Днепров, Ю.Карякин, Ю.Кудрявцев, Л.Сараскина, Ю.Селезнев). Ныне заново введены в научный оборот труды С.Булгакова, Вяч.Иванова, И.Ильина, А.Лосева, В.Розанова, С.Н.и Е.Н.Трубецких, П.Флоренского, С.Франка и др.

Диссонансом в общем потоке работ о Достоевском звучит голос В.Набокова."Негативная оценка Достоевского, - отмечает А.Мулярчик, -принадлежит к числу особо разрекламированных идеосинкразий Набокова - критика".1

Отношение Набокова к Достоевскому, непрекращавщийся диалог, по принципу "притяжение - отталкивание" (А.Мулярчик), в разное время становилось объектом критики.

Есть элемент загадочности, - писала З.Шаховская в 1979 г., - в той все увеличивающейся ненависти, которую Набоков питал к Достоевскому",2 Набокову « как будто было тесно рядом с автором "Бесов". Как будто он боялся, что вдруг кто-нибудь заметит, что несмотря на все, что их разделяет, есть и то, что позволяет их сравнить»3.

Взаимоотношениям" Набокова с Достоевским посвящена исследовательская статья Л.Сараскиной "Набоков, который бранится." ("Октябрь", 1993, № 1), Автор обращается здесь к опыту преподавательской работы Набокова, к его лекциям, прочитанным американским студентам. Подчеркивая крайнюю субъективность пМулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. - М., 1997. - с.70.

2 Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражение,- М.,1991,- с.71.

3 Шаховская 3. В поисках Набокова. Отражение.- М.,1991,- с.71, позиции Набокова в оценке Достоевского ("довольно посредственный писатель","автор детективных романов"), Сараскина обращает внимание на то, что "крупицы анализа творчества Достоевского "тонут" в лекциях Набокова в стихии оценок. А в творчестве Набокова автор статьи обнаруживает множество "специфических достоевских" приемов, прямых параллелей и скрытых перемычек художественных миров двух писателей.1

Размышляя о творчестве Достоевского, Набоков избирает метод «от противного». Он как бы провоцирует читателя, во-первых, на доказательство обратного и, во-вторых, на сравнение творческого наследия русского классика со своим художественным миром. Так рождается читательское побуждение к пристальному сопоставительному анализу художественных текстов Достоевского и Набокова. В результате обнаруживается их несомненная общность. Во-первых, - в восприятии и мастерстве воплощения деградированного мира; во-вторых,- в поиске и обретении идеала, противопоставленного разъятой действительности: христианского - у Достоевского; связанного с искусством божественного происхождения - у Набокова. Эти два направления исследования избраны в настоящей работе ведущими. В своем исследовании мы опираемся на достижения литературоведческой мысли в этой области.

Жан-Поль Сартр первый из европейских критиков назвал Достоевского «духовным родителем Набокова» (1939), отметив типологическое сходство героев «Подростка», «Вечного мужа», «Записок из мертвого дома» Достоевского и романа Набокова «Отчая

Сараскина Л. Набоков, который бранится.// В.В.Набоков: pro et contra, - Спб., 1997. С.567,668, 570. ние», - « всех этих изощренных и непримиримых безумцев, вечно исполненных достоинства и вечно униженных, которые резвятся в аду рассудка, измываются надо всем и непрерывно озабочены -самооправданием - между тем как сквозь не слишком тугое плетение их горделивых и жульнических исповедей проглядывает ужас и беззащитность»,1 - Сартр раскрыл и различное отношение двух авторов к своим персонажам.

Н.Анастасьев проследил внутреннюю полемику автора «Отчаяния» с Достоевским: «. на протяжении всей книги Набоков то откровенно, то чуть скрыто имитирует положения, лица и даже отдельные эпизоды, встречающиеся в произведениях Достоевского». Причем, как утверждает исследователь, «только один из мотивов «Двойника» оказался в «Отчаянии» подхвачен, более того развит в беспредельность. Это истолкование двойничества, как гибельного исчезновения самобытной человеческой личности».2

Психологизированный детектив Набокова, - пишет А.Мулярчик об этом же романе, - был написан в первую очередь с явной оглядкой на «мрачную достоевщину», которая вовсе не случайно в открытую поминалась автором ближе к концу произведения. По Достоевскому в «Отчаянии» выверены основные метафизические компоненты произведения; к нему же восходит его форсированная нервическая интонация. <.> Метания Германа, его сбивчивая захлебистая речь неизбежно приводят на память персонажей «Идиота», «Бесов», а

1 Жан-Поль Сартр, Владимир Набоков «Отчаяние» //В.В.Набоков: pro et contra.

2 АнастасьевН.А. Феномен Набокова. -М.: Сов. пис.; 1992. - с. 131.

Спб.,1979,- С.270, разговор набоковского героя в кабачке со своим дубликатом Феликсом впрямую соотносится с диалогом Ивана Карамазова и черта».1

В статье Набоков и его «Лолита» (Впервые: Новый журнал. 1959.Кн.57.с.92-116) Н.Берберова обозначила особо интересующую нас связь творчества Набокова с художественным наследием Достоевского. Это «интуиция разъятого мира», которая, по убеждению Берберовой, определяет структуру текста, стиль, метод. К сожалению, этот взгляд проявился на уровне ряда ценных замечаний, вне необходимого текстуального анализа.

Набоков пытался создать миф о собственной уникальности, оторванности от традиций. Однако, с нашей точки зрения, тема «Достоевский в художественном сознании Набокова» правомерна и целесообразна. Декларации писателя не могут служить главным основанием при постижении его творчества. Научная, исследовательская концепция должна вытекать из осмысления художественного наследия, где в полной мере выражено не только авторское мироощущение, но самый процесс его развития, обогащения и образного воплощения.

Цель диссертационной работы, обусловленная характером избранных проблем, - стремление раскрыть, какую жизнь в русскоязычных романах В.Набокова обрели прозрения Достоевского в области «разъятого мира» и противостоящих ему духовных ценностей. Отсюда вытекают конкретные задачи:

Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. - М.: 1997. - с.70 соотнести образные системы Достоевского и Набокова, выражающие внутреннее состояние мира, показать сходство и своеобразие авторских обобщений;

- сопоставить сущность и формы воплощения духовного идеала Набокова в сопоставлении с христианским пониманием Достоевским Истины, Добра, Красоты;

- рассмотреть точки соприкосновения повествовательного мастерства двух писателей;

- установить индивидуальные особенности и общее начало в жанровых структурах романов Достоевского и Набокова;

- объяснить истоки резко-критических набоковских оценок творчества Достоевского.

Научная новизна диссертации определена неизученностью разрешаемых в ней проблем. Впервые сделана попытка осмыслить концептуальные, сквозные линии набоковского наследования открытий Достоевского. Благодаря такому подходу установлена художественная доминанта русскоязычной прозы Набокова. С другой стороны - освещена функциональная роль классика в литературе Русского зарубежья первой волны, в частности - в произведениях самого ироничного ее представителя. В этой связи пристальное внимание обращено на сферу, до сих пор минимально освещенную: на позитивные взгляды Набокова, на его представления о духовных ценностях человеческого бытия. Интерес к двум, неразрывным между собой ликам Набокова-художника, карающего абсурдный мир и ищущего противоядие ему, позволил по-новому рассмотреть авторское начало в его повествованиях, черты стиля, жанров, обнаружив как истоки этих творческих свершений в наследии Достоевского, так и внутреннюю с ним полемику.

Методологической и теоретической основой диссертации служат принципы историко-сравнительного и системно-типологического анализа, позволяющих выявить внутренние связи русских писателей. Широко используются теоретические и историко-литературные работы о творчестве Достоевского, Набокова, об искусстве Русского зарубежья. Особое место отводится трудам религиозных мыслителей XX века неохристианской ориентации. Основополагающим для нас стал метод анализа художественного произведения, предложенный И.А.Ильиным в книге «О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин, Ремизов, Шмелев» (1945), выдвинутые здесь направления исследования:

- словесный состав (эстетическую материю), подчиненный законам фонетики, грамматики, орфографии и т.д.;

- образный состав (план эстетического образа);

-духовный состав (план эстетического предмета).1

Научно-практическое значение работы мыслится в использовании ее положений при дальнейшем изучении творческого наследия Набокова, его связей с отечественной классикой; для подготовки основных циклов лекций по истории литературы Русского зарубежья в вузах и факультативов в школах.

Поставленные задачи и избранный метод анализа определили структуру диссертации, изложенной на 122 страницах машинописи, состоящей из введения, двух глав, заключения и библиографии,

1 Ильин И. А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики : Бунин, Ремизов, Шмелев. - М.: Скифы, 1991. - с. 10,16,17, насчитывающей 171 источник. Проблема «Набоков и Достоевский» представлена не только в аспекте «внутреннего контакта» писателя XX века с творчеством его великого предшественника, но и в аспекте направленности и мастерства художественного воплощения сходных идей. Поэтому информационные части работы чередуются с аналитическими. Аналитика идет по двум направлениям. Во-первых, раскрытие фундаментальных интуиций, лежащих в основе творчества русских писателей («интуиция разъятого мира» - в первой главе и стремление героя к идеалу, у Достоевского, связанного с Заветами Христа, у Набокова с искусством, творчеством, - во второй). Во-вторых, -художественного мастерства, феномена набоковской формы; ощущение деградированного мира - «поэтика уродства» и выражение противопоставленного ему идеала - «поэтика подсознания», где и определены традиции Достоевского.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладе «Достоевский в художественном сознании Набокова. К вопросу о трагедийном начале в их прозе» на конференции «Разнообразие творческих индивидуальностей и литературный процесс XX века», посвященной 50-летию кафедры русской литературы XX века, МПУ, 1998. По избранной теме исследования были опубликованы следующие работы: Мимикрия В.Набокова. К проблеме вхождения в инокультуру.// Материалы международной конференции «Человек в контексте культуры США». Вып.2, -Минск. 1994,- 0.25 п.л.; Бабочка В.Набокова: философия жизни и смерти в творчестве писателя.// Материалы международной конференции «Человек в контексте культуры США. - Минск,1995. - 0.25 п.л.; Роман В.Набокова «Дар»: авторская интерпретация на фоне эмигрантской критики 30-хгодов.// Материалы региональной конференции «Славянская культура. Традиции и современность. - Чита, 1996,- 0.5 п.л.; Рождественский рассказ в творчестве Достоевского и Набокова.// Перечитывая заново; забытые страницы русской литературы XX века: Межвузовский сборник научных трудов,- М.: МПУ, 1996 - 1п.л.; Национальное и наднациональное в художественном сознании Набокова (К проблеме преподавания курса литературы Русского зарубежья в Вузе.// Высшая школа: гуманитарные науки и гуманистические основы образования и воспитания. Часть I.: Материалы Всероссийской научной конференции. - Чита. 1996. - 0.2 п.л.

23

ГЛАВ А I ИНТУИЦИЯ РАЗЪЯТОГО МИРА» В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.ДОСТОЕВСКОГО И В.НАБОКОВА

Размышляя над развитием литературы в XX веке, Н.Берберова предложила своеобразную « литературную периодическую систему элементов»: «XX век дал нам литературу, отличающуюся от всего, что было написано раньше, четырьмя элементами, и в «литературной периодической системе» они теперь стоят на своих местах. Большие современные книги не всегда основаны на всех четырех элементах, бывают исключения, когда три из них взяты как стиль, метод или основание, а четвертый только намечен. Но без этих элементов книга выпадает из времени - вне зависимости, хороша она или плоха, она выпадает в прошлое, не в будущее, и тем самым можно сказать, что вне этих элементов великих книг XX века не существует, - они непременное условие новой литературы.

Эти четыре элемента - интуиция разъятого мира, открытые «шлюзы» подсознания, непрерывная текучесть сознания и новая поэтика, вышедшая из символизма.»1.

Думается, что определяющим элементом по этой системе в творчестве Достоевского и Набокова можно считать «интуицию разъятого мира». Именно глубокие раздумья писателей о современном миропорядке, ставшие философско-художественной основой произведений, предопределили само построение текста. Отсюда следуют и «шлюзы подсознания», и «текучесть сознания», и новая экспрессивная поэтика. В философско-художественном осмыслении Достоевского и Набокова современный мир, возникший в Берберова Н. Набоков и его «Лолита». //В.В.Набоков: pro et contra. - СПб.: РХГИ.Д976. - с. 284. результате постепенного движения цивилизации, представлен как жестокий, технократический, с господством «стекла и бетона» в материальной сфере и отчуждением в человеческих отношениях -обреченный мир. Однако его пространство необычайно густо заполнено готовыми формами: этическими и эстетическими привычками, речевыми стереотипами. Их некогда значительное содержание оказалось выхолощенным в процессе оскудения творческих ресурсов жизни, растущей усталости и омертвения человека. Автоматизм существования, обнищание духовной сферы приводит к бессодержательному, пустому общению и дальше - к полному взаимоотчуждению людей. А внешнее их поведение насквозь регламентировано, обставлено множеством обязанностей и запретов, начиная с самого главного - определения личностью своего места под солнцем (выбор спутника жизни, друзей, профессии)- и кончая деталями повседневного этикета.

В.Соловьев в конце прошлого века прозорливо заметил: «Публика сама на мыслит, также как она сама не шьет себе сапоги и не печет хлебов. И в умственном, как и в материальном отношении, она живет на всем готовом, и ее готовые мысли только способствуют ее чувству довольства, именно потому, что они не возбуждают в ней двух беспокойных вопросов: «да так ли это?» и «что же дальше?»1. Среди такой публики находятся герои Достоевского, но те из них, кто выражает авторскую позицию, не только задают, а пытаются разрешить эти сакраментальные вопросы. В восприятии деградированного мира, а, главное, в мастерстве воплощения его всепроникающей атмосферы Набоков, безусловно, опирался на достижения Достоевского.

1 Соловьев B.C. Три разговора. - СПб, 1904. - с.223.

Действие романа Достоевского «Униженные и оскорбленные», как многих других его произведений, протекает «под таинственным петербургским небом, в темных потаенных закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивания интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни.».1

Душно» - ключевое слово, характеризующее атмосферу, на фоне которой развивается трагическая история Нелли и ее матери. Столь страшный эпитет является сквозным в романе, предопределяя лейтмотив неотвратимо приближающегося несчастья, смерти. «Душно» - и тихо умирает собака Азорка, а вслед за ней и хозяин-дедушка Нелли, старик Смит. «Душно» - и Наташа Ихменева прощается с Иваном Петровичем перед принятием трагического решения в своей жизни. «Душно» - и уходит из жизни невинный ребенок - Нелли.

Эпилог романа предельно укрупняет мрачную картину «угрюмого» города, с «давящей одуряющей атмосферой, с зараженным воздухом, с драгоценными палатами, всегда запачканными грязью; с тусклым, бедным солнцем и злыми, полусумасшедшими людьми, от которых она и мамаша ее много вытерпели» (т.З, С.432).

Тем же настроением пронизан Петербургский пейзаж: «Половина июля. День жаркий и удушливый; в городе невозможно оставаться: пыль, известь, перестройки, раскаленные камни, отравленный испарениями воздух.» (т.З,С.422).

1 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30-ти томах. - Л., 1972-1988. Т.З, с. 300. Далее все цитаты из Достоевского даются по этому изданию с указанием тома, страницы в скобках.

Душно» - не только категория физического состояния, но, прежде всего, - главная составляющая устоявшегося сообщества, будь то «высший круг» князя Валковского или вертеп госпожи Бубновой. Сущность холеного князя и мещанки Бубновой, с «отвратительным лицом багрового цвета» и «маленькими, заплывшими и налитыми кровью глазами», - одинакова. Оба служат пороку, сеют преступления, в атмосфере которых задыхается нормальный человек.

Князь Валковский, первый в творчестве Достоевского герой -идеолог низменных «теорий», развивающий свою внешне стройную и законченную, якобы «разумную» и спасительную, на деле -«хищническую» «философию жизни». Наглая откровенность, с которой Валковский высказывает свои разрушительные «идеи» становится формой бескомпромиссного его развенчания (автором): «Все для меня, и весь мир для меня создан. Послушай, мой друг, я еще верую в то, что на свете можно хорошо пожить. <.> Надо смотреть

V и ^ /Т на дело с самой простои, практической точки зрения. Я, например, уже давно освободил себя от всех пут и даже обязанностей. Я считаю себя обязанным только тогда, когда это принесет мне какую-нибудь пользу. <.> Люби самого себя - вот одно правило, которое я признаю. Жизнь - коммерческая сделка; <.> В жизни так много еще хорошего. Я люблю значение, чин, отель, огромную ставку в карты (ужасно люблю карты). Но главное женщин. Женщин во всех видах. Я даже люблю потаенный, темный разврат, постраннее и оригинальнее, даже немножко с грязнотцой для разнообразия. <.> и нас таких легион». (т.З, С.365, 366).

Петр Верховенский из «Бесов» говорит о «резерве» этого дьявольского легиона: « Слушайте, я их всех сосчитал, учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтобы испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников, сплошь наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о наших много, ужасно много и сами того не знают<.> везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный.».(т. 10, с.336)

Н.Лосский писал о природе сатанинского ума, который «выступает с намерением не губить, а созидать, однако непременно свое царство, по своему плану, помимо Бога и вопреки Богу». По мнению Лосского, простейший путь для этого состоит в том, чтобы «обольстить человека благами низшего порядка», а также с «помощью науки», «муравейника», в котором все были бы заняты обеспечением хлебом земным».1 Такие нелюди создают лжерелигию, основанную на похоти, тщеславии и гордыне. «Сатанинским умом», направленным на разрушение Заветов Христовых, наделен Банковский. Думается, с этой точки зрения следует толковать фамилию князя: во-первых, она произведена от глагола «валить» (священные основы подлинной жизни), во-вторых, фонетически совпадает с именем зверя (Волковский), знаком Сатаны.

Циничная и преступная философия князя находит достойное продолжение. Так же, как отец, обманувший дочь Смита, поступает Алексей, бросивший Наташу ради Кати, столь же рациональный эгоизм присущ и самой Кате.

1 Лосский Н.О. О природе сатанинского ума. //О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли. -М.: Книга, с. 303.

Весьма точную, казалось бы, характеристику князю, а по сути дела, любому из их «легиона» дает Маслобоев: Князь - «шельма», «плут», «Иуда-предатель», «мошенник», «подлец». Личность «антигероя», однако, представлена писателем в неизмеримо более масштабном плане - сатанинского зла. Валковский родит себе подобных, обольщает людей своей проповедью «благ низшего порядка», свободы для любых преступлений, растит «свой легион» врагов человечества, крепит связи с другими поклонниками порока, создавая целую «сеть» дьявольских ухищрений, опутавшую «униженных и оскорбленных». Валковский - князь тьмы. .

Блестящим завершением многолетних раздумий автора о природе зла стал образ Николая Ставрогина. В подготовительных материалах к роману Достоевский пишет о своем герое: « испорченная природа барчука и великий ум, и великие порывы сердца» и здесь же: «Впрочем, вернее всего, что развращенная природа его сделала его порывы мелкими, а под конец и совсем сумасшедшими». (т.11,с.152); «. князь обворожителен как демон, и ужасные страсти борются с . подвигом» (т.11, с. 175).

Бесовская прелесть Ставрогина гениально складывается мастером Достоевским из множества деталей: длинный шлейф опасных безумств, слухи о загадочной поре его петербургский жизни, поразительная красота и изящество, невероятная сила. « Казалось бы, писаный красавец, - отмечает Достоевский, - а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску», (т. 10,с.37). Красавец, богач, аристократ согласно авторскому замыслу прельщал всех, кто попадал в порочный круг его общения. «Ставрогин, - писал в 1914 году С.Булгаков, - играет исключительную роль в жизни не одних только женщин, но не менее, если не более и мужчин <.>. Своей плотью и кровью одели они отвлеченные, как бы бесхозные идеи, которые как искры из костра, вырастают, фосфорически светящиеся и холодные, из не живущего Ставрогина, утратившего личное бытие и превратившегося в личину, в медиум».1

Ложь, обман, маскарад, лицедейство - сущностный знак зверя. Антихрист - «космический узурпатор и самозванец, носящий маску Христа, которого отрицает, он стремится занять место Христа, быть за него принятым». Антихрист - « кровавый гонитель всех «свидетелей» истины, утверждающий свою ложь насилием». «Если дьявол, по средневековому выражению - «обезьяна бога», то Антихрист

•л обезьяна Христа», его фальшивый двойник» .

Отцом лжи» называет Ставрогина К.В.Мочульский. «Ставрогину были даны великие дары, суждено высокое призвание, но он совершил некогда предательство своей святыни и отрекся от Бога. Отступника постигла духовная смерть при жизни. Он знает, что страшная кара уже началась и что душа его разлагается. Смрад духовного гниения заставляет его делать судорожные усилия, чтобы спастись. Ставрогин - величайшее художественное создание Достоевского. В семье «сильных людей» ( князь Валковский, Раскольников, Свидригайлов, Ипполит, Кириллов, Версилов, Иван Карамазов) он сильнейший; образ «силы непомерной». Это человек нового зона, тот - человекобог, о котором мечтал Кириллов, и по сравнению с которым сверхчеловек Ницше кажется только тенью. Это грядущий антихрист, князь мира сего, грозное пророчество о надвигающейся на человечество космической катастрофе»3.

По замыслу Достоевского, Ставрогин кончает жизнь самоубий

1 Булгаков С.Н. Сочинение в 2-х томах. - М.: Наука, 1993 г., т. 1 - с. 511.

2 Короленко В.Г. Современная самозвашцина. ПСС., - СПб, 1914 г., т.З, с. 357.

3 Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. -М.: Республика. - с. 451-452. ством. «Самоубийство, - писал В.С.Соловьев в 1983 году в третьей речи памяти Достоевского, - насилие над собою, есть уже нечто более высокое и более свободное, чем насилие над другими. Сознавая свою несостоятельность, человек тем самым становится выше этой несостоятельности, произнося себе смертный приговор, он не только страдает, как подсудимый, но и действует властно, как верховный судья. <.> Самоубийца не только сознает человеческую несостоятельность в себе, но и вводит ее во всемирный закон - это уже есть безумие. Он не только чувствует зло, но и верит в зло. <.> Он не должен остановится на первом шаге - сознании своего зла, но должен сделать второй шаг - признать сущее Добро над собой»1.

Ставрогин совершает первый шаг на пути к спасению - осознает свое зло, заражая пороком всех окружающих, однако не способен признать сущее Добро, не веря в Бога, поэтому и заканчивается трагически его жизнь.

В романах Достоевского, как известно, есть силы, противостоящие сатанинскому злу. В «Униженных и оскорбленных» это Иван Петрович, выступающий в роли защитника и покровителя Нелли. Прекрасны его воспоминания о детстве: «.золотое, прекрасное время! Жизнь складывалась впервые, таинственно и заманчиво, и так сладко было знакомиться с нею. Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто кто-то еще жил для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным.» (т.З, с. 178). Есть в романе и светлый образ Николая Сергеевича Ихменева - «добрейшего, наивно-романтического человека».

Любовь и добро - подлинный источник духовного бытия - не

1 Соловьев B.C. Литературная критика. -М.: Современник, 1999. С. 54, преодолели в создавшейся ситуации губительную стихию зла. Но Достоевский открыл живую душу, сохраненную человеком даже в условиях столь неравной борьбы. Остаются верны своим высоким идеалам Нелли, Иван Петрович, Наташа и Николай Сергеевич Ихменевы. Их сердца исполнены тепла и света. А символом этих чувств становится в романа образ Солнца: «Я люблю мартовское солнце в Петербурге, особенно закат, разумеется, в ясный морозный вечер. Вся улица вдруг блеснет, облитая ярким светом. Все дома как будто засверкают. Серые, желтые и грязно-зеленые цвета их потеряют на миг всю свою угрюмость; как будто на душе прояснит, как будто вздрогнешь или кто-то подтолкнет тебя локтем. Новый взгляд, новые мысли. Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека». (т.З, с. 169).

Интуиция разъятого, деградированного мира рождает в романах Достоевского специфический пейзаж и интерьер. Уже в первом романе «Бедные люди» место обитания героя пропитано всепроникающим мертвенным смрадом разложения: «Я уже описывал вам расположение комнат; оно нечего сказать, удобно, это, правда, но как-то в них душно, то есть не то, чтобы оно пахло дурно, а так, если можно выразится, немного гнилой, остро-услащенный запах какой-то. На первый взгляд впечатление невыгодное, но это все ничего; стоит только минуты две побыть у нас, так и пройдет, и не почувствуешь как все пройдет, потому что и сам как-то дурно пропахнешь и платье пропахнет и руки пропахнут и все пропахнет, - ну и привыкаешь. У нас чижи так и мрут. Мичман уже пятого покупает, - и не живут в нашем воздухе, да и только», (т. 1, с. 22) Создавая мертвую атмосферу квартиры бедного чиновника, которой пропитывается все живое и, пропитавшись до конца, тоже становится мертвым, Достоевский включает» у читателя весь комплекс чувств: слух - «шум», «крик», «гвалт», «встают», «ходят», «стучат»; зрение - «сундуки, стулья и шкафы поломанные», «ветошки разные», «белье старое»; запах -«дурной», «гнилой», «остро-услащенный», «чадно», «душно»; осязание - «жирные стены, что рука прилипает». Судьба Макара Девушкина предопределена. Титулярный советник Девушкин так же, как чижи мичмана, «пропахнет» воздухом убогого быта и умрет.

Вершин мастерства в воссоздании «мертвенного» пейзажа, объективная значимость которого заключается в раскрытии картины всеобщего разложения, Достоевский достигает в романе «Преступление и наказание»: « На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанимать дачу, - все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло в тонких чертах молодого человека», (т.6, с.36).

Герой романа Достоевского рождается в «самом фантастическом городе, с самой фантастической историей». «Из этого страшного духа, - писал Д.Мережковский, - как будто чуждого, западного, на самом деле родного, древнего русского, дохристианского, богатырского духа Петра и Пушкина, вышел Раскольников, - в значительной мере вышел и сам Достоевский»1.

1 Мережковский Д. С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. -123.

М.: Республика, 1995, с.

Другой пример предметного мира - комната Раскольникова, крошечная, низкая клетушка с желтыми, пыльными обоями, с мебелью, обитой потрепанным ситцем. «Точно гроб», - говорит мать Раскольникова, убежденная, что быт, окружающая среда являются причинами мрачного, угрюмого, меланхолического состояния ее сына. Действительно, социально-бытовые условия, во многом созвучные настроению героя, - непременный атрибут романов Достоевского, но это не цель философско-художественных поисков автора. Мастерски воссозданная картина страшного мертвого города отражает всеобщее состояние хаоса и «духовного брожения элементов» (В.Соловьев), глубоко прочувствованное гениальным художником.

Как говорилось выше, В.Набоков критично воспринимал творческий опыт Достоевского. Одна из причин такой реакции состояла, видимо, в том, что художник XX века утратил веру в человеческую способность к самоотверженной любви. Неслучайно он выразил свой идеал в поклонении не этому христианскому завету, а творчеству, личности, от природы обладающей художественным даром. По другой же линии авторского поиска Набоков следовал, несомненно, по пути своего великого предшественника. Так же, как Достоевский, он воплотил страшный, разъятый неразрешимыми противоречиями мир. А в отличие от создателя «Братьев Карамазовых» отказался, во-первых, от укрупнения противостоящих друг другу начал до «сверхдобра» и «сверхзла», во-вторых, от идеи преобразить сущее.

События всех русскоязычных произведений Набокова развиваются на фоне глубоких раздумий писателя о его современности, пропитанной тщетой и суетой, лжедобром и лжекрасотой - «месиве различных вульгарностей».

Мир этот есть, - писал Набоков в очерке «Николай Гоголь», - и он исключает все, что может его разрушить, поэтому всякое усовершенствование, всякая борьба, всякая нравственная цель или усилие ее достичь так же немыслимы, как изменение звездной орбиты»1. В силу такого убеждения и появляется в прозе Набокова лейтмотив художественного воображения, творческой воли, созидающих царство авторской мечты, перевоплощающих скучную реальность. Но эта деятельность исходит все-таки из « интуиции разъятого мира», хотя в пределах последнего нет и следа сатанинских происков, а действуют, скорее, «мелкие бесы» обыденщины.

Уже первые страницы романа «Дар» пропитаны чем-то неприятным, раздражающим, проистекающим от мелких, ничтожных реалий, заслоняющих подлинную красоту земли. Для передачи едва уловимого ощущения дискомфорта Набоков использует желто-серо-зеленую палитру Петербурга Достоевского: «желтый мебельный фургон», «желтый трактор», «зелено-бурое пальто», «весенне-серый день». Запах «неплохих, но затхловатых духов» завершает возникшую картину. Под ее влиянием рождается вполне определенное внутреннее состояние героя, хотя и связанное с конкретными обстоятельствами и вещами, но, однако, имеющее более глубокий источник происхождения: «Боже мой, как я ненавижу все это, лавки, вещи за стеклом, тупое лицо товара, и в особенности, церемониал сделки, обмен приторными любезностями, до и после! А эти опущенные ресницы скромной цены. благородство уступки. человеколюбие

1 Набоков В.В. Лекции по русской литературе. - М.: Независимая газета, 1996. - с. 126. рекламы. все это скверное подражание добру, - странно засасывающее добрых»1.

Устоявшееся сообщество «скверного подражания добру» чрезвычайно плотно «наполняется» «интересными» событиями, важными для «тихо помешанных», загнивающих в своем болоте обывателей: распространение абортов в России, процветание суетливых дачников, забастовки в Англии, смерть Ленина и пр., и пр. Именно таким отождествлением событий истории и зрительных впечатлений на уровне примитивного сознания - занята голова редактора «Газеты» Васильева. Здесь значимо не внутреннее состояние персонажа, а раскрытая таким способом - бессмыслица реальной действительности.

Атмосфера редакции, «пахнувшая разлагавшимся трупом действительности», переданная Набоковым с помощью звуковых образов («гремел телефон», «слышался сдобно диктующий голос Геца или покашливание Ступишина», «среди стука нескольких машинок можно было различить мелкую дробь Тамары», «говорил секретарь») - все это лишь частная материализация всеобщей неразберихи, нагромождения бессвязных явлений в мире.

Набоков, как Достоевский, создает особую композицию, рисуя одинокую человеческую фигуру в большом, непонятном и старшом мире. Может показаться, что так определены «личность» и «среда» ее обитания (так узко, кстати, толковались романы Достоевского).

Между тем, в творчестве русского классика и художника XX века проставлены другие акценты. Все зарисовки улицы, комнаты, лестницы насыщены символикой мертвенности, холодности, отчуж

1 Набоков В.В. Собрание сочинений: в 4-х томах. - М.: Правда, 1990. - т.З, с. 7. Далее вся русскоязычная проза Набокова цитируется по этому изданию с указанием номера тома и страницы в скобках. денности от людей городской реальности как показательного проявления бессмысленного сущего. Герои Достоевского: Родион Раскольников в - «Преступлении и наказании»; Аркадий Долгорукий -«Подросток») сначала даже не осознают значение этого губительного миропорядка, а когда их мысль пробуждается, то чаще она направляется к внутренним запросам человека. Но сами эти запросы обусловлены общим состоянием разрушенной жизни. У Набокова герои гораздо яснее представляют себе смысл происходящего распада.

Ярчайший пример всепроницающей пошлости дан в «Даре» как описание берлинского трамвая, обстановка в нем как бы сконцентрировала все то, что в Федоре Годунове - Чердынцеве вызывало раздражение, «ясное бешенство», «грешную ненависть». Глядя на сидящего напротив пассажира, Федор «отчетливо знал, за что ненавидит его: за этот низкий лоб; за эти бледные глаза; за фальмильх и экстраштарк, - подразумевающие законное существование разбавленного и поддельного; за полишинелевый строй движений, - угрозу пальцем детям, не как у нас стойком стоящее напоминание о небесном Суде, а символ колеблющейся палки, - палец, а не перст; за любовь к частоколу, ряду, заурядности; за культ конторы; за то, что если прислушаться, что у него говорится внутри ( или к любому разговору на улице), неизбежно услышишь цифры, деньги; за дубовый юмор и пифаксовый смех; за толщину задов обоего пола, даже если в остальной своей части субъект и не толст; за отсутствие брезгливости; за видимость чистоты - блеск кастрюльных днищ на кухне и варварскую грязь ванных комнат; за склонность к мелким гадостям, за аккуратность в гадостях, за мерзкий предмет, аккуратно нацепленный на решетку сквера; за чужую живую кошку, насквозь проткнутую в отместку соседу проволокой, к тому же ловко закрученной с конца; за жестокость во всем, самодовольную, как-же-иначную; за неожиданную восторженную услужливость, с которой человек пять прохожих помогают тебе подбирать оброненные гроши; за .>)(т.3.с.73).

Вся «грешная ненависть» Федора изливается в длинном потоке безжалостной брани, оформленном в одном синтаксическом периоде.

И совершенно неважно, что пассажир оказался не представителем «жалкой, бедной, вымирающей нации», а соотечественником. Важно, что дьявольский дух этой грязи исходит не от конкретного носителя - немца, еврея, русского, - а определяет общее состояние современного писателю мира. А косное нагромождение трамваев, застрявших на площади, - становится предельным усилением образа вопиющего застоя.

Герой первого романа Набокова Ганин, утратив Родину и любовь, попадает в русский берлинский пансион. «Дом-поезд» -метафора реального пространства романа: «пансион был русский и притом неприятный. Неприятным было главным образом то, что день деньской и добрую часть ночи слышны были поезда городской железной дороги, и оттого казалось, что весь дом медленно едет куда-то». (т.1, с.38) «Кларе казалось, что она живет в стеклянном доме, колеблющемся и плывущем куда-то», (т.1, с.61)

Детали интерьера, так же как, и в романах Достоевского, усиливают ощущение пустоты и бессмысленности сущего: «голый, очень тесный коридор»; «кухня в трагических и неблаговидных дебрях»; «грязная ванная». «Эмигрантское пространство» по-достоевски насыщено желтым цветом: желтый свет в кабине лифта; песочного цвета пальто Алферова, его «золотая», «желтая» бородка, «желтые» лохмы Людмилы.

Символом опустошенного мира становится тень, устойчивый знак существования героя в бездуховном призрачном настоящем. Место его обитания - «унылый дом, где жило семь русских потерянных теней», (т.1, с,50); «Подтягин показался ему тоже тенью, случайной и ненужной» (т.1, с.71); в конце концов, и сам герой ощущает себя тенью: «Тень его жила в пансионе госпожи Дорн» (т.1,с.73).

Мрачная, тесная, мертвая атмосфера пансиона, так же, как у Достоевского, насыщена символикой холодности, пустоты, призрачности как проявление бездуховного сущего, - постепенно проникает в сознание Ганина, уничтожая, разлагая его. «За последнее время он стал вял и угрюм. Еще так недавно он умел, не хуже японского акробата, ходить на руках, стройно вскинув ноги и двигаясь подобно парусу, умел зубами поднимать стул и рвать веревку на тугом бицепсе. В его теле постоянно играл огонь, -желание перемахнуть через забор, расшатать столб, словом - ахнуть, как говорили мы в юности. Теперь же ослабла какая-то гайка, он стал даже горбиться и сам признавался Подтягину, что «как баба», страдает бессонницей. <.> В понедельник утром он долго просидел нагишом, сцепив между колен протянутые, холодноватые руки, ошеломленный мыслью, что и сегодня придется надеть рубашку, носки, штаны, - всю эту потом и пылью пропитанную дрянь, и думал о цирковом пуделе, который выглядит в человеческих одеждах, до тошноты жалким». (т1,с.40)

Состояние Ганина Набоков называет «тощищей». «Мутные сумерки» заполнили все существо героя, «претворили саму кровь в туман».

Набоков рисует два типа отношения к безжизненной реальности - смерть (Подтягин) и мимикрия, уподобление, что еще хуже смерти (Алферов). Однако Ганин, выразитель авторского идеала, ясно представляя смысл всеобщего распада («ошеломленный мыслью»), находит свой путь, подражая творцу - воссоздает свой «погибший мир» и образ Машеньки - России. «Озаренный» Ганин творит новое время, новое пространство: «Воспоминанье так занимало его, что он не чувствовал времени. Тень его жила в пансионе госпожи Дорн, - он же сам был в России, переживал влоспоминанье свое, как действительность. Временем для него был ход воспоминанья, которое развертывалось постоянной.> Это было не просто воспоминание, а жизнь гораздо действительнее, гораздо «интенсивнее», - как пишут в газетах, - чем жизнь его берлинской тени. Это был удивительный роман, развивающийся с подлинной, нежной осторожностью». (т.1,с.79) «Он был богом воссоздающим погибший мир». (т.1,с.58).

Так возникает высшая для Набокова реальность, созданная сознанием художника, а «толчок» озарения героя, несомненно, обусловлен «интуицией разъятого мира».

Жизнь героя романа «Камера обскура» берлинского искусствоведа Бруно Кречмара, на первый взгляд кажется благополучной: он богат, имеет доходную работу, женат, воспитывает дочь. Однако, пытаясь вглядеться в будущее, Кречмар увидел страшную картину:«Эта жизнь ему представилась в виде тускло освещенного, длинного и пыльного коридора, где стоит заколоченный ящик или детская коляска (пустая), а в глубине сгущаются потемки»1.

Мотив «пустоты» - устойчивого знака современного миропорядка - сквозной в творчестве Набокова. Уже в первом рома

1 Набоков В.В. Камера обскура. - Одесса: Вариант - Два слона, 1991. - с. 75. не, подчеркивая внутреннее ничтожество антигероя - Алферова, Набоков использует этот символ. Стакан, который Алферов в начале романа сшибает со стола, - пустой. В конце романа на вечеринке он берет пустую бутылку и - не швыряет ее в распахнутое окно.

Страшную пустоту» (т.2,с.103) ощущает и набоковский Лужин. Мотив пустоты получит свое художественное завершение в «Даре». Чернышевский читает ссыльным «запутанную повесть со многими научными отступлениями», но при этом смотрит в пустую тетрадь. «Символ ужасный!» - подчеркивает Набоков (т.З, с.256) Пустота в буквальном смысле становится проклятием Чернышевского. Прочтя его диссертацию, Тургенев с отвращением и ужасом восклицает «Рака! Рака! Рака! Вы знаете, что ужаснее этого еврейского проклятия нет ничего на свете". (т.3,с.224) «Рака» означает пустой человек. В «перевернутом» мире романа «Камера обскура» духовно-душевная пустота искусственно заполняется яркой вещественной плотью: бездарная Магда чувствует себя участницей «таинственной и страстной фильмовой драмы», бесплодный псевдохудожник Горн, следя за тем, как слепой Кречмар страдает, «с удовольствием думал, что это еще не все, далеко не все, а только первый номер в программе превосходного мюзик-холла, в котором ему Горну, предоставлено место в директорской ложе. Директор же сего заведения был ни Бог, ни Дьявол.<.>Директор. был существом трудно уловимым, двойственным, тройственным, отражающимся в самом себе, -переливчатым магическим призраком, тенью разноцветных шаров, тенью жонглера на театрально освещенной стене.»1

Потеряв чувственное зрение, но, прозрев духовно, Кречмар начинает понимать сущность современной модели действительности

1 Набоков В.В. Камера обскура. - с. 126, вывернутой наизнанку вселенной, пронизанной болезненным эротизмом и населенной настоящими оборотнями под видом художников - карикатуристов и очаровательных «нимфеток»1.

Мир всепронизывающей разобщенности и тотальной отчужденности представлен в романе «Защита Лужина». Персонажи романа, каждый по-своему, пытаются вовлечь героя в бедный, бессмысленный, пустой мирок, заполненный с их убогими представлениями о «настоящей» жизни. Отец лепит из Лужина героя своей сентиментальной повести «Гамбит» - очередная глупая и никому не нужная книга. Набоков иронизирует над псевдотворческим вдохновением Лужина - старшего. «Стилизованности воспоминания писатель Лужин сам не заметил. Не заметил он и того, что придал сыну черты скорее «музыкального», нежели шахматного вундеркинда, что- то болезненное, что-то ангельское, - и глаза, подернутые странной поволокой, и вьющиеся волосы, и прозрачную, белизну лица». (т.2,с.42).

Набоков пародирует многочисленные жизнеописания вундеркиндов, наполненных внешними атрибутами без осмысления внутреннего уникального состояния художника. Сам Набоков не наделяет своего героя внешностью гения по представлениям обывателя. Лужин некрасив, неряшлив, неуклюж, но в нем есть нечто, что превышает грубость его плоти. Для передачи состояния творческого горения Набоков находит символические параллели. Сначала это обыгрывание некоего отрыва от земли - поленница дров, на которой скрывался маленький Лужин от извергов-одноклассников, затем автор прибегает к символу беспредельности - горящей свечи, отраженной в двух зеркалах - светлой перспективы в бесконечности.

1 Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. - М.: Издательство Московского Университета, 1997. - с. 55.

Лужин освобождается от вялого контроля отца и попадает во власть демонического Валентинова, «со странным прозвищем - шахматный опекун». «Лужиным он занимался, поскольку это был феномен, -явление странное, несколько уродливое, но обоятельное, как кривые ноги таксы. <.> Он показывал его как монстра богатым людям, приобретал через него выгодные знакомства, устраивал бесчисленные турниры», (т.2, с.52) Валентинов выращивает своего Лужина, сообразно доминирующему чувству - материальной выгоды. Поэтому все усилия Валентинова проходят «мимо» таланта Лужина: «Эту внешнюю жизнь он принимал как нечто неизбежное, но совершенно незанимательное».(т.2,с. 53)

Также бесплодны оказываются попытки психиатра, невесты и отца невесты соблазнить Лужина благами вещественной жизни: «все кругом старалось расцветить пустоту лужинской жизни. Он давал себя укачивать, баловать, принимал с зажмуренной душой ласковую жизнь, обволакивающую его со всех сторон. Будущее смутно представлялось ему, как молчаливое объятие, длящееся без конца, в счастливой полутемноте, где проходят, попадая в лучи скрываются опять, смеясь и покачиваясь, разнообразные игрушки мира сего».(т.2, с.103).

Так рождается «ощущение страшной пустоты» и непреодолимое желание проявить творческую инициативу, сотворить свой, отъединенный от жалкого прозябания мир.

В романе «Приглашение на казнь» вымороченность жизни, ощущаемая героем, мастерски воплощается Набоковым. Писатель широко использует символику мертвенности, создавая условное пространство существования Цинцинната Ц. Сознание Цинцинната как бы впитало и творчески переработало «интерьерные» находки

Достоевского. Набоков открыто демонстрирует приемы создания специфической тюремной атмосферы, атмосферы ожидания исполнения тюремного приговора. Все детали быта резонируют с состоянием главного героя. «Голое», «грозное», «холодное» помещение автор постепенно наполняет знаковыми элементами, достигая «свойства тюремности»: желтые стены, «дикий каменный пол», «нездоровое злое эхо», «мертвая мебель», пожиратель бабочек паук - «официальный друг заключенный» - сквозной образ книг Достоевского. «Какая каменная тоска, Цинциннат, - и безжалостный бой часов, и жирный паук, и желтые стены, и шершавость шерстянного одеяла», - восклицает герой (т.4,с.27).

Разное окружение у набоковских героев - Ганин обитает в берлинском пансионе - поезде, среди соотечественников - теней, Лужин погружен в «обволакивающую» атмосферу псевдорусского дома жены, Кречмар - в «плотном бархатном мешке» слепоты общается с оборотнями, Цинциннат Ц. заточен в крепость, но ощущения их одинаковы (тоска, ужас, страх), потому что обусловлены не «средой», «бытом», а царством всеобщего распада и деградации.

Достоевский создал целый ряд на редкость выразительных фигур, в которых некая порочная черта обострена до предела, ее проявлению подчинено все поведение персонажей. По отношению к ним, как кажется, допустимо определение «архизлодеи». Не потому что они совершают никому неизвестные преступления, а потому, что концентрируют в себе небывалую степень каких-то вполне узнаваемых по обыденной жизни, низменных побуждений: похоти, пошлости, цинизма, жестокости. В этом смысле такие лица сказываются «продуктом» и одновременно «завещанием» деградированного мира, они как бы замыкают цепь его уродливых метаморфоз, достигая сверхреального сгущения порока, становясь символом гибели человеческой души. Представляется, что Набоков наследует мастерство Достоевского в этой области.

Первый в легионе набоковских пошляков - Алферов. Мимикрируя, Алферов «пропитался» духом всеобщего разложения и скверны. Примечательна последовательность, с которой Набоков создает образ этого «величественного пошляка». Вначале дается звуковая характеристика, через интонации голоса: « беззаботный», «бойкий», «докучливый», «неприятно певучий», «тихо и сахаристо посвистывающий»; затем запах: «Алферов шумно вздохнул, хлынул теплый, вялый запашок не совсем здорового пожилого мужчины», (т.1,с.36) и в завершении зрительное описание : «Он был в старом балахонистом песочного цвета пальто - как говорится демисезонном -в руке держал котелок. Светлые редкие волосы слегка растрепались, и было что-то лубочное, слащаво-евангельское в его чертах, - в золотистой бородке, в повороте тощей шеи, с которой он стягивал пестрый шарф».(т. 1.с.37) «Добивает» Набоков Алферова в последний день, в пятницу, рисуя его глазами главного героя: «Ганин выпустил дым, пристально глянул Алферову в лицо, - он все вобрал сразу: полуоткрытый, мокрый рот, бородку цвета навозца, мигающие водянистые глаза», (т. 1,с. 107)

Алферов очень точно и, казалось бы, даже тонко расшифровывает символический смысл положения, в котором оказались они вместе с Ганиным - застряли в лифте между этажами: «Тоже, знаете, символ», - замечает Алферов. И эта расшифровка -«остановка», «неподвижность», «Темнота» и «Ожидание», вложенная в уста пошляка, придает общей «раздражительной» атмосфере оттенок ужаса и отчаяния.

Алферов во многом наследует черты Лебедева из романа Достоевского «Идиот». Пьяница и проходимец Лебедев толкует Апокалипсис. Современное состояние мира с его промышленностью, наукой, техникой, капиталистическими идеалами находится под проклятием, и Лебедев, называющий себя «профессором Антихриста», предсказывает гибель: «за конем вороным появится конь бледный, и имя ему смерть». Апокалиптическое прозрение автор вкладывает в уста шута, клоуна, лицедея и этим контрастом подчеркивает его страшный смысл.

Олицетворением пошлости в романе «Дар» является Щеголев, стоящий в одном ряду с антигероями Достоевского - Валковским, Лебезятниковым, Свидригайловым, Лебедевым, многими другими. В образе Щеголева укрупнены характерные особенности персонажей ранних произведений В.Набокова - Алферова из «Машеньки», Валентинова из «Защиты Лужина», Горна из «Камеры обскура», месье Пьера из «Приглашения на казнь».

Персонаж, выступающий под именем «великого пошляка», -писал Набоков в статье «Пошляки и пошлость», - не просто обыватель-новичок, нет это профессиональный жеманник с головы до пят, законченный тип благопристойного буржуа, всемирный продукт заурядности и косности. Он конформист, приспособившийся к своей среде. Ему присущи лжеидеализм, лжесострадание и ложная мудрость. Обман - верный союзник настоящего обывателя. Великие слова Красота, Любовь, Природа - звучат в его устах фальшиво и своекорыстно <.> У русских есть, вернее было специальное название для самодовольного величественного мещанства - пошлость.

Пошлость - это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значимость, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность. Припечатывая что-то словом «пошлость», мы не просто выносим эстетическое суждение, но и творим нравственный суд. Все подлинное, честное, прекрасное не может быть пошлым. Я утверждаю, что простой, не тронутый цивилизацией человек редко бывает пошляком, поскольку пошлость предполагает внешнюю сторону, фасад, внешний лоск. Чтобы превратиться в пошляка, крестьянину нужно перебраться в город. Крашенный от руки галстук должен прикрыть мужественную гортань, чтобы восторжествовала пошлость»1.

Тот же глубокий смысл вкладывал в понятие «пошлость» Ф.М.Достоевский. Вот что он пишет о персонаже романа «Преступление и наказание» с «говорящей» фамилией Лебезятников: «Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом прирастали к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же сами искренни образом служат».(т.6, с.279).

Печатью пошлости отмечена внешность, жесты, поступки, поведение, а главное, речь Щеголева - дробная, суетливая, псевдозначимая. Щеголев сыплет дешевыми афоризмами собственного покроя: «не откладывая долгов в ящик», «как Христос за пазухой», «раздавили флакон и айда», «супруга подпруга», -вкрадчиво и безобидно, на первый взгляд, глумится над священными основами человеческого бытия: любовью, семьей, дружбой. Именно в уста

1 Набоков В.В. Лекции по русской литературе. с. 384, 388. этого убожества вкладывает Набоков сюжет своей «Лолиты», как бы развивая болезненные эротические фантазии персонажей Достоевского - Свидригайлова и Ставрогина, - и одновременно предвосхищая будущие толкования этого романа в бесконечно сниженном и смехотворно- нравоучительном контексте.

Из вычитанных в газетах сообщений Щеголев лепит свой мизерный подленький мирок: «Мир, создаваемый им, - пишет Набоков, - получался собранием каких-то ограниченных, безюморных, безликих, отвлеченных драчунов, и чем больше он находил в их взаимных действиях ума, хитрости, предусмотрительности, тем становился этот мир глупее, пошлее и проще».(т.З, с. 143).

Заполняя пустоту духовной жизни дешевой атрибутикой текущей повседневности, Щеголев не только счастлив своей псевдозначимостью, но пытается навязать свою «правильную», «рациональную>>философию Федору Годунову Чердынцеву, «бочком, бочком», буквально «влезает» в сферу творческих поисков героя. «Клейкость», «навязчивость» - родовая черта антигероев Достоевского и Набокова.

Палач месье Пьер появляется на страницах романа в «снопе солнечных лучей, льющихся на него сверху» (т.4, с.33). «Безбородый толстячок» с толстыми ручками, длинными ресницами, чудными ровными зубами - в личине ангела он является герою, старается создать «тепличную дружественную атмосферу» и вовлечь Цинцинната в свой легион соблазнами низшего порядка, доставляющими тонкое наслаждение - расслабление, возбуждение усталых нервов, развлечение, увеселение. Сладострастие и чревоугодие - эти греховные начала пытается посеять и взрастить месье Пьер в сознании Цинцинната Ц. Набоков, так же, как и Достоевский, в случае с Банковским, бескомпромиссно развенчивает порочную философию антигероя, вложив в интонации его «проповеди», откровенный цинизм, наглую воинствующую самоуверенность.

К типу героя-пошляка можно отнести и многие женские образы. Ряду набоковских героев «достаются» «лжеизбранницы», «клеющиеся» к одаренной личности, в надежде близостью к необычному, пускай странному, но не похожему на других персонажу заполнить свою внутреннюю пустоту». Ганину - Людмила, неуклюжая, играющая роль «роковой женщины», Мартыну («Подвиг») - любвеобильная, но пошловатая А.Черносвитова; Лужину - невеста, абсолютно чуждая устремлениям героя; Цинциннату - Марфинька, живущая низменными побуждениями; Кречмару - Магда, погубившая его жизнь; Дрейеру («Король, дама, валет») - Марта, движимая животными инстинктами. Все -похотливы, тщеславны, бездуховны.

Алферов, Горн, месье Пьер, Щеголев изображены в грубых карикатурных чертах, выступают в романах как шуты, клоуны, клеветники, предатели. Безусловно, это не «архизлодеи» Достоевского, но и у них есть свое демоническое вдохновение, их устами говорит метафизическая пустота, Хаос, они олицетворение греховности - сладострастия, чревоугодия, лжи, предательства, убийства, палачества.

Антигерои Набокова не только концентрируют в себе общественные пороки, но выступают в романах антиподами главных героев. Не случайно именно в «Даре», в первом романе, в котором тема «дара» раскрыта в полном объеме, появляется фигура Щеголева, щеголяющего» своей безнравственностью, заурядностью, косностью, ложной мудростью, лжесостраданием. Творчество Федора Годунова-Чердынцева противопоставлено воинствующей пустоте и бездарности. Художественный дар героя, его духовный поиск истины - единственно возможный путь сохранить живую душу от губительного влияния всемирной пошлости.

Русский философ И.А.Ильин понимал «пошлость» как воинствующее безбожие. Его глубокие религиозные размышления во многом созвучны с мыслями русских художников слова. В 1937 году он писал: « Настоящая религиозность состоит в том, что человек подходит ко всем вещам, делам и отношениям в жизни, оставаясь сам в Божием луче, освещая все эти отношения, дела, вещи Божиим лучом и отыскивая во всем ответный Божий луч. Этот Божий луч есть главное во всем, важнейшее, драгоценнейшее и руководящее; от него все делается значительным, глубоким и священным; без него все оказывается пустым, скудным, мелким, незначительным, ничтожным. Для этой пустоты и скудости, для этой незначительности и немощи русский язык еще сто лет назад нашел и установил особое имя и понятие - пошлости <.>.современное агрессивное безбожие, в его государственно-хозяйственной форме и в его тоталитарной культуре есть не что иное, как воинствующая пошлость, решившая навязать себя соблазном и террором всему человечеству. В мире встал агрессивный пошляк, который не просто наслаждается своей пошлостью, но видит в ней новое, высшее «освобождение», «откровение» и силится навязать его всем народам в гетерономном порядке»1.

Воинствующая пошлость страшная и уродливая сила, подавля

1 Ильин И. А. Аксиомы религиозного опыта. - М.: ТОО Рарогъ, 1993. - с. 208. ющая живую жизнь, с ее верой, красотой, деянием, - это будто вначале незаметное наступление тьмы своеобразно и одинаково бескомпромиссно развенчали Достоевский и Набоков. Общее у них поклонение творчеству, способному открывать подлинные законы бытия и подлые устои бесцветного прозябания. Сближало писателей и стремление обобщить в одном лице свой идеал личности, в другом -совместить прямо противоположные начала. На этой сходной канве был выткан каждым из авторов, разумеется, неповторимый рисунок духовной жизни.

Третья часть романа Достоевского «Идиот» начинается философско-художественным размышлением о разрушительной сущности практицизма, о его губительном воздействии на ищущую ответов на вечные вопросы личность: «Недостаток оригинальности, -пишет Достоевский, -везде, во всем мире, спокон века всегда считался первым качеством и лучшей рекомендацией человека дельного, делового, практичного, и, по крайней мере, девяносто девять сотых людей(это-то ух по крайней мере) всегда состояли в этих мыслях, и только одна сотая людей постоянно смотрела и смотрит иначе. Изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща ( а очень часто и в конце) считались в обществе не более как дураками».(т.8,с.269).

Человек массы (а таких в романе большинство) - это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от других, кто с радостью констатирует, что он «точь- в-точь» как все остальные, кого согревает мысль о стадности всех проявлений. Более того вульгарные, мещанские души, сознают свою посредственность, заявляют право на следование вульгарности, а свою серость и примитивизм маскируют псевдомудростью, псевдозначимостью собственных позиций:

Стоило некоторым из наших барышень остричь себе волосы, надеть синие очки и наименоваться нигилистками, чтобы тотчас убедиться, что, надев очки они незамедлительно стали иметь свои собственные «убеждения». Стоило иному только капельку почувствовать в сердце своем что-нибудь и какого-нибудь общечеловеческого ощущения, чтобы немедленно убедиться, что уж никто так не чувствует, как он, что он передовой в общем развитии.» (т.8,с.384)

Основной мотив поведения таких людей - «глубокое и беспрерывное самоощущение своей бесталанности и в то же время непреодолимое желание убедиться в том, что он человек самостоятельный.» Отсюда проистекает желание «идеологов» стада подчинить себе всех, кто выломился из их круга, наступательность «мудрецов».

По-разному проявляется наступательность «носителей» зла у Достоевского и Набокова. Алферов и Лебедев символически трактуют «знаки» современного бытия, «прозревая» и «предсказывая» будущее; Валковский и месье Пьер нагло проповедуют низшие земные блага, Петр Верховенский и Горн-Мюллер на практике осуществляют свою порочную идеологию, Валентинов и Щеголев «бочком», мягко и обволакивающе «укачивают» творческие порывы героев сладкоголосыми речами. Эта тема, развитая с помощью разных участников, становится сквозной в творчестве русских писателей, поскольку составляет длинный ряд препятствий, которые вынуждена преодолеть творческая личность, чтобы сохранить оригинальность своего внутреннего «духовного» зрения.

Наступательная тактика защитников «стадного» единообразия выражена и в другом плане. В своей уже очень длительной практике разрушители творческого начала приобрели немалый навык. Поэтому они предстают не просто откровенными фальсификаторами подлинных ценностей, но опытными сеятелями иллюзий. Человек, чьи мысли и чувства положены светлой идеей, нередко впадает в невольное заблуждение, когда слышит изворотливые речи своих антиподов или видят их хитрые подделки под красоту. Так возникает мотив «обмана».

Герой << Защиты Л ужинав очень быстро оказывается в руках совершенно чуждой ему женщины, женится на ней, явно не понимая ее ничтожества, ошибаясь так же, как в тот момент, когда принимает дешевую стилизацию родительского дома невесты за подлинную Россию. Заблуждается и набоковский Кречмар («Камера обскура») в поисках любви, Цинциннат Ц. («Приглашение на казнь») принимает Эммочку за родственную себе душу, за последнюю надежду на спасение.

Лишь на интуитивном уровне Иван Петрович («Униженные и оскорбленные») чувствует ложь в «благородной» и «великодушной» речи князя Валковского в доме Наташи: «Некоторые выражения его были приметно выделаны, а в иных местах его длинной и странной своей длиннотой речи он как бы искусственно напускал на себя вид чудака, силящегося скрыть пробивающееся чувство под видом юмора, небрежности и шутки». (т.З, с.249). Обманывается и князь Мышкин, приняв случайное сообщество «друзей» Епанчиных за «чистую монету», за «свет». «Ему и в мысль не могло прийти, что все это простосердечие и благородство, остроумие и высокое собственное достоинство есть, может быть, только великолепная художественная выделка. Большинство гостей состояло, даже, несмотря на внушающую наружность, из довольно пустых людей, которые, впрочем, и сами не знали, в самодовольстве своем, что многое в них хорошее - одна выделка, в которой притом они не виноваты, ибо она досталась им бессознательно и по наследству <.> Были здесь люди даже совершенно ненавидящие друг друга <.> были тут люди, не встречавшиеся друг с другом по нескольку лет и не ощущавшие друг к другу ничего кроме равнодушия, если не отвращения». (т.8,с.442.443).

Форма выражения обманного поведения персонажей (рождающих иллюзорные представления Ивана Петровича, особенно князя Мышкина) у Достоевского, конечно, совершенно другая по сравнению с произведениями Набокова. Герои Достоевского, носители его идеала, напряженно, самоотверженно вдумываются, вглядываются в свое окружение, живут стремлением утолить муку на земле страждущих, изобличить зло, возродить угасшую любовь. Поэтому широко развернут план их переживаний, чувствований, размышлений, вызванный людьми, сопутствующий авторский комментарий. Личность, вызывающая поклонение Набокова, черпает в себе самой силу, для развития своего природного дара, созревающего в процессе полного отчуждения от повседневно процветающей пошлости. Поэтому объемно представлен мир грез, воображения, реальность вызывает лишь негативную реакцию. Символом таких непересекающихся сфер может служить неожиданное «перемещение» Годунова-Чердынцева («Дар») из «оранжереи роз» (мечты) в берлинский трамвай, начиненный самодовольными уродцами (т.З, с.72). Неудивительно, что в романах Набокова нет разъяснений по поводу истоков иллюзий человека, отдавшегося творчеству. Но сам тип такой личности, свойственные ей (Лужину, особенно Цинциннату Ц.) доверчивость, чистота побуждений живо напоминают князя Мышкина Достоевского.

Интуицией разъятого мира в ее чисто виде» назвала Н.Берберова роман «Приглашение на казнь». Видимо, совсем не случайно выделен он в цепи произведений Набокова.

Цинциннат Ц. «окружен какими-то убогими призраками, а не людьми». Однако имена его тюремщиков неожиданно конкретны и вызывают некоторые ассоциации с персонажами Достоевского: тюремщик Родион с «васильковыми глазами и чудной рыжей бородой», с «красивым русским лицом», адвокат Роман Виссарионович , директор Родриг Иванович, месье Пьер - Петр Петрович.

Русские имена тюремщиков, - отмечает А.С.Мулярчик, не единственное свидетельство близости автора книги к своей старой родине . Вот герой вспоминает о своей юности, прошедшей на фабрике игрушек за изготовлением кукол, воспроизводивших личины таких знаменитостей, как Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский. А вот с ним беседует закамуфлированный палач месье Пьер и говорит при этом тем же слогом, что и Алферов из «Машеньки» - дробным, округлым, спотыкающимся, прихватывающим то расхожую поговорку, то строку из модного романа. Как похож этим вихляющим говорком да и всем своим обликом проворный толстячок в казенной пижаме на следователя Порфирия Петровича, который после изнурительных диалогов довел-таки Родиона Раскольникова до дверей тюремной камеры»1.

Палач Пьер в галерее набоковских персонажей более всего близок «идеологам» разумной реальности в творчестве Достоевского, с их воинствующей пропагандой якобы спасительных идей, резко развенчанных обоими писателями. С.Давыдов справедливо считает:

1 Мулярчик А. С. Русская проза Владимира Набокова. - М.: МГУ, 1997. - с. 58.

Полнокровный и дурно пахнущий, с татуировкой на бицепсах и вокруг левого соска палач, действительно, редкий обладатель пошлого вкуса во всем: эротике, акробатике, анатомии, гастрономии, эстетике, даже в «блаженстве отправления естественных надобностей»1.

Прощальный визит Цинцинната Ц. ко всем главным чиновникам города неизбежно приводит на память сцену «представления» князя Мышкина «друзьям» семейства Епанчиных. В романах Достоевского и Набокова весьма сходны сборище орденов, чинов, связей, капиталов, сборище «множества особ с отталкивающими лицами», их внутренней отчужденности и ненависти друг к другу.

В финале «Приглашения на казнь» Набоков вдребезги разбивает бутафорию этой «нарисованной жизни»: «Мало что осталось от площади. Помост давно рухнул в облаке красноватой пыли. Последней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького палача как личинку. Свалившиеся деревья лежали плашмя, без всякого рельефа, а еще оставшиеся стоять, тоже плоские с боковой тенью по стволу для иллюзии круглоты, едва держались ветвями за рвущиеся стенки неба. Все расползалось. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашенные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла.» ( т.4,с.129).

Достоевский венчает картину «разъятого мира» переломом создавшейся трагической коллизии, наступившим нередко в результате преступления. Убийство старухи-процентщицы и ее сестры кардинально изменяет душевное состояние Раскольникова,

1 Давыдов С. «Гносеологическая гнусность Владимира Набокова: Метафизика и поэтика в романе «Приглашение на казнь».//В.В. Набоков: Pro et contra. - СПб.: РХГИ, 1997. - с. 479, 480. гибель Настасьи Филипповны приводит к небывалому потрясению князя Мышкина, преступление Смердякова разрушает прежние отношения братьев Карамазовых. У Набокова тоже часто романы завершаются смертью героя, однако она ничто не колеблет в царстве воинствующей пошлости. Уходит из жизни Лужин, пытаясь наказать зло, умирает Кречмар, а основа существования, породившего их муки, остается незыблемой. Вот почему, думается, и возникло «Приглашение на казнь». Языком условных форм здесь раскрыта предельная деградация, имя которой вымороченность жизни, полное торжество бессмыслицы и палачества. Но в силу той же условности появилась возможность привнести совершенно новые акценты в роман: соотнести казнь Цинцинната с праведными страданиями Христа и смести росчерком пера художника сообщество пещерной тупости и кровавого варварства. Окончательное «разъятие» мира мастерски «овеществлено» в устрашающей зарисовке его исчезновения, хотя «личинку» духовной проказы и пытается спасти женщина в «черной шали».

Мощным эмоциональным напряжением овеяно набоковское неприятие устрашающей реальности. Писатель XX века свободно развивает поэтику царствующего уродства.

В этой области он многое наследует из творческого опыта Достоевского. Прежде всего, - в использовании антиэстетических деталей, в частности, символики смердящих «испарений» разложившегося мира. Тяжкий «дух» источает плоть городской дурочки Лизаветы Смердящей, в соитии с которой был зачат внебрачный сын Карамазова - Смердяков. В его образе запах грязного тела превращается в знак недужной души. Набоков варьирует сходный прием разоблачения низменной сущности. Пыльная, затхлая, удушающая вонь конторы, в которой служит Зина Мерц («Дар» Набокова), как бы исходит от ее заведующего, господина Хамнеке, с показательным библейским корнем в фамилии, - «толстого», «грубого» «животного», с вонючими ногами и вечно сочащимися фурункулами на затылке».(т.З,с.170). Алферов, выразитель предельной пошлости в романе «Машенька», исторгает «теплый, вялый запашок не совсем здорового пожилого мужчины». (т.1,с.36). Запах - основа ориентации в животном «пещерном» существовании. Так истолкована звериная сущность разъятого агонизирующего, «смердящего» мира, возникающего в финале романа Набокова «Дар»: « Серые, в наростах и вздутых жилах, старческие ноги, какая-нибудь плоская ступня и янтарная туземная мозоль, розовая, как свинья, пузо,мокрые, бледные от воды, хриплоголосые подростки, глобусы грудей и тяжелые гузна, рыхлые, в голубых подтеках ляжки, гусиная кожа, прыщавые лопатки кривоногих дев, крепкие шеи и ягодицы мускулистых хулиганов, безнадежная, безбожная тупость довольных лиц, возня, гогот, плеск - все это сливалось в апофеоз того славного немецкого добродушия, которое с такой естественной легкостью может в любую минуту обернуться бешеным улюлюканьем. И над всем этим, особенно по воскресениям, когда теснота была всего гаже, господствовал незабываемый запах, запах пыли, пота, тины, нечистого белья, проветриваемой и сохнувшей бедности, запах вяленных , копченных, грошовых дуп$(т.3,с.302).

Запах вяленных, копченых, грошовых душ» - итоговый образ всего русскоязычного творчества, развенчивающий современную для писателя профанацию живой жизни. В этом обобщенном и чувственно конкретном определении снова видится «равнение» на достижения автора «Братьев Карамазовых». Воссозданная картина агонизирующей смердящей, безликой массы вполне сопоставима с образом всеобщего запустения, разложения, рожденном во сне Раскольникова. Эта страшная моровая язва, идущая из глубины Азии на Европу, несущая тотальное сумасшествие, сопровождающееся бессмысленной злобой, убийствами, пожарами, голодом. «Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видел этих людей, никто не слыхал их слова и голоса», (т.6, с.419).

Мотив «спасения» сквозной в творчестве писателя XIX века возникает уже в первом романе «Бедные люди». Макар Девушкин сравнивает свою «шумную», «душную», «грязную» квартиру с

Ноевым Ковчегом. Этот древнейший, библейский образ предполагает реальную надежду на спасение от всемирного потопа, в чем, думается, и состоит главное отличие Достоевского от Набокова. Достоевский полагал, что зло исходит из глубин непросветленного верой, стихийного существования. Однако, как известно, писатель считал, что зло можно преодолеть через покаяние, страдание и последующее е неизбежно восхождение к Богу.

Набоков обрел свое понимание путей зла. Отрицая возможность борьбы с ним, так как преображение сущего «немыслимо, как изменение звездной орбиты» - (путь Р.Раскольникова), бескомпромиссно отвергая примирение с пороком (путь Мармеладова), Набоков противопоставил очевидному разложению души свой идеал, соотнесенный с творчеством, в котором, однако, выделяет его божественное происхождение. Изобличая вульгарность, пошлость (Алферов, Щеголев), поддельную красоту (Магда, Горн, Валентинов), лжелюбовь (Людмила из «Машеньки», невеста Лужина), мнимую талантливость (Ширин, Буш из «Дара», отец Лужина), дешевый патриотизм (семейство невесты Лужина), Набоков призвал к созиданию новой реальности, полностью очищенной от окружающей грязи.

Искусство вырывает нас из дисгармоничного мира, - писал в начале XX века А.Белый, <.> Творческое слово созидает мир <.> Художник творит новое небо и новую землю»1. Почитая высоко творческий поиск А.Белого, Набоков был устремлен к той же возвышенной цели «творить новое небо и новую землю». Но идеолог «младосимволистов» был уверен в реализации своей «жизнестроительной» теории, а Набоков ограничился высотой спасительной нравственности творческого труда.

Достоевский и Набоков бескомпромиссно развенчали процесс распада духовного опыта, «когда вековые традиции превратились в зловонную кучу мусора, которая начала разлагаться»2. Однако и в области нравственных ценностей у них была определенная перекличка. Младший тоже мечтал о торжестве таланта, человеческого достоинства и добросердечия. Но столь светлые перспективы закреплял только за личностью художника, тогда как Достоевский верил в пробуждение, очищение человеческой души как таковой. Показательно такое высказывание Набокова: «В сущности, я надеюсь, что когда-нибудь появится такой исследователь, который перечеркнет все дотоле обо мне сказанное, и объявит во всеуслышание, что, обманчиво являясь в обличии капризной жар-птицы, я был на самом деле жестоким моралистом, преследовавшим порок, не поощрявшим глупость, потешавшимся над вульгарностью и

1 Андрей Белый. Символизм. -М.: Мусагет, 1910. - с. 431, 434.

2 Набоков В.В. Лекции по русской литературе. - с. 385. жестокостью, а превыше всего ставившим талант, самоуважение, честолюбие и вместе с тем - добросердечие»1.

Достоевский, по глубокому убеждению В.Соловьева, «слишком хорошо знал все глубины человеческого падения; он знал, что злоба и безумие составляют основу нашей извращенной природы и что если принять это извращение за норму, то нельзя прийти ни к чему, кроме насилия и хаоса»2. О том же достижении великого художника-психолога написано стихотворение Набокова «Достоевский»: Тоскуя в мире, как в аду, уродлив, судорожно - светел, в своем пророческом бреду он век наш бедственный наметил. Услыша вопль его ночной, подумал Бог: ужель возможно, что все дарованное Мной так страшно было бы и сложно.

6-24 декабря 1919 года

Сирин Вл. Горный путь. Берлин: Грани, 1923.)

Соловьев указал и «шаги спасения»; гениально угаданные Достоевским. В отравленной атмосфере ужаса и мрака писатель сумел почувствовать свое бессилие и свою неволю», "осознать свое зло», вместе с тем «признать сущее Добро над собой», соединив веру в Бога с верой в человека и природу.

И эту христианскую черту, свойственную великому гуманисту -веру в сущее Добро над собой, способность «найти в человеке человека» - прочувствовал писатель XX века. Об этом его стихотворение «На годовщину смерти Достоевского»:

1 Цитируется по: Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. - с. 59.

2 Соловьев B.C. Литературная критика. -М.: Современник, 1990. - с. 53

Садом шел Христос с учениками. Меж кустов на солнечном песке, вытканном павлиньими глазами, песий труп лежал невдалеке. И резцы белели из-под черной складки, и зловонным торжеством смерти - заглушён был ладан сладкий теплых мирров, млеющих кругом. Труп гниющий, трескаясь,раздулся, полный склизких, слипшихся червей. Иоанн, как дева, отвернулся, Сгорбленный поморщился Матвей. Говорил апостолу апостол: «Злой был пес; и смерть его нага, мерзостна.»

Христос же молвил просто: «Зубы у него как жемчуга.»

1921 (Сирин В. Гроздь. Берлин: Гамаюн, 1923).

Набокову тоже было свойственно признание «сущего Добра над собой», но оно было сосредоточено лишь деятельностью таланта. Вот почему его многие герои: Лужин, Бахман, Годунов-Чердынцев, Синеусов и другие - даны в процессе зарождения и развития творчества: Богом данный «дар» спасает личность от раздвоения, расщепления души, равно как от тлетворного воздействия окружающей «глупости», «вульгарности», «жестокости».

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Горковенко, Андрей Евгеньевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование дает основание для некоторых обобщений. В данной работе мы попытались выявить определенные точки пересечения прозы В.Набокова с художественным миром Федора Достоевского. Можно констатировать, что имеется тесная связь, прежде всего на онтологическом уровне, на уровне "Главного эстетического предмета" (И.Ильин), - иными словами, - глубоких раздумий писателей о мире, человеке и Боге. Интуиция разъятого мира, прозрения в области дисгармоничного бытия и человеческой души, постижение онтологических проблем: жизни, смерти, мироздания - спектр творческих поисков русских писателей. Глубинный источник творчества - жизнь в мире всеобщей детерминации, а жизнь - не угасающее стремление к чему-то, чего нет и не может быть в реальности, вся окружающая нас "натура", в том числе и телесность наша, может давать лишь "эрзацы" удовольствия, биологизм, доведенный до предела, обрекает человека на порочный, бесконечно повторяющийся круг действий: спасение своей шкуры, погоня за пищей, поиски сексуальных партнеров. Герои Достоевского и Набокова часто осознают, что на самом деле им надо еще чего-то "другого". Именно в вечном стремлении к совершенному, видимо, и заключается суть трагического одиночества.

Глубоко прочувствовав катастрофичность своего времени, трагическое одиночество, разобщенность людей, отчуждение, отчаяние, а, главное, ощутив "защифрованность" этого пласта и мастерски воссоздав его "мертвенную" атмосферу, русские писатели тем самым обогатили традицию русской литературы - углубиться в духовные недуги мира и противопоставить им здоровое, светлое начало.

Набоков демонстративно отъединялся от Достоевского, да и вообще от каких-либо литературных корней, вместе с тем, во многом вбирает, трансформирует достижения русского классика. Мир Достоевского - один из не самых слабых истоков творчества Набокова.

Тесные контакты ощущаются прежде всего на уровне "эстетической материи" (И.Ильин), в воссоздании специфического мертвенного пространства, в которое погружен герой. Атмосфера Петербурга Достоевского, вначале воспринятая героем чувственно (запахи, звуки, краски, осязаемые образы), затем психологически (тоска, отвращение, отчаяние, ужас, страх), разрушает сам дух героя, превращает его в безвольное существо, подчиненное злым силам. Герой Набокова, отчетливо представляя объективную сущность мертвой картины окружающей действительности, оказывается более защищен от всепроникающей силы разрущения, но яркость, физиологическая ощутимость убивающего пространства ("поэтика уродства") книг Набокова, несомненно связана с опытом Достоевского.

Творческие сближения" ощущаются и в родстве антигероев Достоевского и Набокова. Мимикрируя, набоковские антигерои пропитываются окружающей атмосферой, объективная сущность которой заключается во всеобщем распаде. Безусловно, набоковские пошляки по масштабу обобщения не соотносимы с архизлодеями Достоевского, но по характеру бескомпромиссно отвергаемых авторами идей, которые плодят "идеологи", Набоков был чрезвычайно близок этическим позициям Достоевского.

Художественная канва романов Достоевского и Набокова часто выстраивается на противопоставлении героя и его дара враждебному и агрессивному, покушающегося на личную индивидуальность миру. Миропорядок в большинстве произведений Набокова не получает какой-либо конкретной исторической очерченности. Художественное пространство романов представлено в предельно обобщенной, условной (как, например в "Приглашении на казнь") форме. Набоков вслед за Достоевским предпринимает попытку осмыслить положение личности в мире абсолютной разобщенности, тотальной деградации. Герои Набокова, в отличие от любимых персонажей Достоевского, не пытаются исцелить пораженное пороками человечество ("немыслимо, как изменение звездной орбиты"), но это не означает, что Набоков не верит в Сущее Добро над собой. Просто Набоков иначе представлял путь к совершенству - через искусство, творчество, наполнющее Божественным Светом земное существование, но сам характер поиска, обреченность героя на вечные духовные странствия в поисках Высшего Смысла, а, главное, - мастерство передачи глубоких внутренних переживаний героя ("поэтика подсознания"), размышления о тайне человеческого существа, о двойственной природе человека - телесной и духовной, уходят корнями к достижениям Достоевского.

Изучение связей Набокова с предшествующими открытиями, прежде всего отечественной классики и Серебрянчого века представляется одной из актуальных задач, стоящих перед современным литературоведением.

В 1954 году Глеб Струве впервые серьезно заговорил о возможности соотнесения Набокова - Сирина с творчеством А.Белого, впоследствии на необходимости учтения традиций Серебрян-ого века при рассмотрении генезиса набоковского творчества, настаивал С.Карлинский. Н.Берберова в книге Набоков и его "Лолита" (1959) впервые констатировала тот факт, "что налицо имеется цепь: Гоголь -Достоевский - Белый - Набоков".

Первой специальной работой, посвященной рассмотрению связей Набокова и художественных достижений дитературы русского символизма была диссертация О. Сконечной «Традиции символизма в прозе В.Набокова 20-30 гг.» (МД994)

Линия, намеченная Н.Берберовой, представляется перспективной не только в плане установления генетических связей писателя XX века, но и в плане углубленного текстуального изучения, освещения специфики и развития поэтики в контексте традиций русской классической литературы.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Горковенко, Андрей Евгеньевич, 1999 год

1. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 12 томах /Под общей редакцией Г.М.Фридлендера и М.Б. Храпченко. - М., 1982

2. Достоевский Ф,М. Собрание сочинений: в 15 томах /Под общей редакцией Г.М.Фридлендера. Спб.,1988-1995.

3. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 томах. Л., 1972-1988.

4. Набоков В.В. Собрание сочинений: в 4 томах/ Составитель В.В.Ерофеев. М.:Правда, 1990.

5. Набоков В.В. Собрание сочинений американского периода: В 5 томах. Составители С.Б.Ильин, А.К.Кононов. Спб.: Симпозиум. 1997.

6. Набоков В.В. Лекции по русской литературе: Перевод с английского /Предисловие Ив.Толстого. М.: Независимая газета, 1996. -432 с.

7. Набоков В.В. Пьесы. М.:Искусство, 1990. -287 с.

8. Набоков В.В. Рассказы; Приглашение на казнь:Роман: Эссе, интервью, рецензии. М.-Книга, 1989. -528 с.

9. Набоков В.В. Стихотворения / Владимир Набоков Составитель, автор вступительной статььи и примечаний В.Смирнов. М.: Молодая гвардия. 1991.-221 с.

10. Набоков В.В. Стихотворения/ Владимир Набоков. Л.: Художественная литература., 1990. -171 с.

11. Адамович Г. Комментарии. Вашингтон, 1967. -208 с.

12. Адамович Г. "Наименее русский из всех писателей."// Дружба народов. 1994. №6

13. Адамович Г. Одиночество и свобода: Литературно-критические статьи/Послесловие и комментарии Л.Аллена.-Спб: Logos, 1993. -222с.

14. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей /Предисловие В.Крейда. М.: Республика, 1994. 589 с.

15. Александров В. Набоков и "серебрянный век" русской культуры / Пер. с английского Н.Анастасьева// Звезда. 1996. № 11, с.215-230.

16. Александров В.Е. "Потусторонность" в "Даре" Набокова //В.В.Набоков: pro et contra -Спб., 1997. -375-395.

17. Амфитеатров А. Литература в изгнании. -Белград, 1929.

18. Анастасьев H.A. Феномен Набоков . М. - Советский писатель, 1992. -316 с.

19. Антоний Ф.М.Достоевский как проповедник возрождения. Канада. 1965.

20. Барабаш Ю. Набоков и Гоголь (Мастер и Гений) : Заметки на полях книги В. Набокова "Николай Гоголь" Москва, 1989. №1 .с. 180-193

21. Барабтарло Г. Бирюк в чепце // Звезда. 1996. №11, с. 192-206.

22. Батай Ж. Литература и зло : Сборник статей: Пер. с фр./Авт. пред. Н.Бунтман. М.: Из-во МГУ, 1994. -165 с.

23. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худ.лит., 1972.

24. Бахтин М. Эстетика словесного творчества: Сборник избранных трудов/ Составитель С.Г.Бочарова. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

25. Безносов В.Г. «Смогу ли уверовать?» Ф.М.Достоевский и нравственно-религиозные искания в духовной культуре Россииконца XIX начала XX веков. - Спб.: Из-во РНИИ "Электростандарт", 1993. -200 с.

26. Белов C.B. Национальное достояние России // Русские эмигранты о Достоевском Спб.,1994.

27. Белый А.Глоссолалия: Поэма о звука / Андрей Белый. Томск: Водолей, 1994. - 95 с.

28. Белый А. Мастерство Гоголя. М.,Л.: ОГИЗ, 1934 - 317 с.

29. Белый А. Ритм как диалектика и "Медный всадник". -М.:Федерация, 1929. -279 с.

30. Белый А. Символизм. М.: Мусагет, 1910,-63 Зс.

31. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой. -М. Мусагет, 1911.

32. Берберова Н. Из книги "Курсив мой: Автобиография"// В.В.Набоков: pro et contra. Спб. 1997. с. 184-194.

33. Берберова Н. Набоков и его "Лолита" / В.В. Набоков: pro et contra . -Спб. 1997. с.284-308

34. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. Прага, 1923.

35. Бердяев Н.А. О русских классиках. М.: ВШ., 1993 -366 с.

36. Бетея Д. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского//Русская литература. 1991. № 3. с. 121-132.

37. Битов А. Близкое ретро, или комментарий к общеизвестному//Новый мир, 1989. № 4. с.135-164.

38. Бицилли П. В.Сирин "Приглашение на казнь Его же "Соглядатая" Париж, 1938//В.В.Набоков:рго et contra. - Спб.,1997. - с.251-255

39. Букс Нора. Эшафот в хрустальном дворце. О романе "Приглашение на казнь" // Звезда. 1996. № 11. с.134-139.

40. Булгаков С.Н. Сочинения : в 2 томах,- М.: Наука. 1993.

41. Варшавский B.C. Незамеченное покаление. Нью-Йорк: Из-во им. Чехова, 1956. -387 с.

42. Вейдле В.В.Умирание искусства: Размышления о судьбе литертурного творчества. Спб.:АХЮМА. 1996. -332 с.

43. Великая H.H. Воскреснуть, вернуться в Россию. Проза русского зарубежья: Учебное пособие. Владивосток: Из-во дальневосточного университета. 1996. -68 с.

44. Взаимодействие творческих индивидуальностей писателей XIX-начала XX века: Межвузовский сборник научных трудов / Составитель и научный редактор В.Н.Аношкина. М., 1992

45. Взаимодействие творческих индивидуальностей писателей XIX-начала XX века: Межвузовский сборник научных трудов / Составитель и научный редактор В.Н.Аношкина. М., 1994

46. Владимир Набоков : Меж двух берегов: Круглый стол "Литературной газеты"//Лит газета. 17 августа, №33). 1988.

47. В.В.Набоков:рго et contra . / Сост. Б.А.Аверина, М.Маликова, А.Долинина; комментарии Е.Белодубовского, Г.Левинтона, М Маликовой, В.Новиковой; библиография М.Маликовой, Спб.:РХГИ, 1997. -974 с.

48. Вострикова М.А. Рассказы Набокова 20-30-х годов Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.ф.н. -М., 1995.

49. Вознесенский A.A. Три бабочки культуры/ЛСрасная книга культуры. -М., 1989. с.96-113.

50. Выготский Л.С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986. -572 с.

51. Гессен И.В. Годы изгнания. Жизненный отчет. Париж: YMCA -Press, 1979. -286 с.

52. Глэд Дж. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. М.: Книжная палата, 1991.-318с.

53. Гроссман JI. Поэтика Достоевского. -М. 1925.

54. Гурболикова О.А. Тайна Владимира Набокова. Процесс осмысления: Библиографические очерки/ Рос.гос.библ. М., 1995. -249 с.

55. Давыдов С. "Гносеологическая гнусность" Владимира Набокова: Метафизика и поэтика в романе "Приглашение на казнь"//В.В.Набоков:pro et contra/ Спб. 1997. с.476-491.

56. Дарк О.Загадка Сирина: Примечания // Набоков В.В. Собр.соч. в 4 томах -М., 1990. т.1. С.403-414

57. Дарк О. Загадка Сирина: Ранний Набоков в критике "первой волны" русской эмиграции // Вопросы литературы. 1990, № 3, с.243-257.

58. Декарт Рене Сочинения в двух томах. М.: Мысль, 1989.

59. Долинин А. Тайна цветной спирали // Смена. 1988. № 17. с.476-491.

60. Долинин А. Три заметки о романе Владимира Набокова "Дар" // В.В.Набоков: pro et contra. Спб.,1997. с.697-741.

61. Достоевский и его время. Сб.статей. -Л.,1971. -368 с.

62. Достоевский и русские писатели. Сб статей. М.,1971. -447 с.

63. Достоевский. Материалы и исследования. Л., Спб., 1974 - 1994.

64. Достоевский художник и мыслитель. Сб. статей,- М., 1972 - 688 с.

65. Достоевский в конце XX века. Сб. статей /Сост. К.А.Степанян. -М.: Классика плюс, 1996.

66. Ерофеев В.В. Русский метароман В.Набокова, или В поисках потерянного рая//Вопросы литературы. 1988. № 10. с. 125-160

67. Ерофеев В.В. Набоков в поисках потерянного рая // Набоков В. Другие берега. М.: Книжная палата, 1989. с.5-17.

68. Ерофеев В.В. Русская проза Владимира Набокова // Набоков В. Собр. соч.: в 4 томах. М.: Правда, 1990. т.1 с.3-32

69. Есаулов И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа заверешения традиции)// Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Из-во Петрозаводского университета, 1995. с.238-267.

70. Жолковский A. Pliilosophy of composition: (К некоторым аспектам структуры одного литературного текста)// Культу^ра русского модернизма. М., 1993. с.390-399.

71. Жолковский А.К. Блуждающие сны: Из истории русского модернизма. М.: Сов. писатель, 1992. - 429 с.

72. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Поэтика выразительности: Сб. статей. -Wien. 1980. 256 с.

73. Иванов Вяч. Вс. Черт у Набокова и Булгакова // Звезда. 1996. № 11. с. 146-149.

74. Иванов Вяч. Ив. Лик и личины России: Эстетика и лит. теория. М.: Ис-во, 1995.-668 с.

75. Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 томах// Сост., вступ. ст. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1993.

76. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М.: ТОО РАРОЧЪ. 1993.448.

77. Ильин И.А. О тьме и просветлении. М.: Скифы, 1991. - 209 с.

78. Конолли Джулиан В. Загадка рассказчика в "Приглашении на казнь" В.Набокова // Русская литература XX века: Исследования американских ученых. Спб.: Петро- РИФ, 1993. с. 446-457.

79. Короленко В.Г. Современная самозванщина //ПСС.- СПб., 1914. т.З

80. Костиков В. Не будем проклинать изгнанье. Пути и судьбы русской литературной эмиграции 1920-х гг. М., 1991.

81. Краткая литературная энциклопедия. М., 1968. т.5

82. Кузнецов П. Утопия одиночества: Владимир Набоков и метафизика// Новый мир. 1992. № 10. с.243-250

83. Кучина Т.Г. Творчество Набокова в зарубежном литературоведении. Автореферат на соискание ученой степени к.ф.н. М., 1996.

84. Ланин Б. Русская литературная антиутопия: Монография. М., 1993.- с.198.

85. Латышев К. Скрытая мистификация: Набоков и Достоевский// Московский вестник. 1993. № 2.

86. Лем С. Лолита, или Ставрогин и Беатриче: эссе 1962./ Первод с польского К.Душенко// Лит. обозрение. 1992. № 1 с.75-85.

87. Линецкий В. "Анти-Бахтин" лучшая книга о Владимире Набокове.- Спб., 1994.

88. Липовецкий М. Эпилог русского модернизма: (Худож. философия творчества в "Даре" Набокова)// Вопросы литературы. 1994. Вып. 3 с. 72-95

89. Литературная энциклопедия Русского зарубежья (1918-1940), т.1, Писатели Русского зарубежья. / гл. редактор А.Н Николюкин. М. : РОССПЭН. 1997. -512 с.

90. Литературная энциклопедия Русского зарубежья (1918-1940) т.2, ч.1 /гл. редактор А.Н.Николюкин, М., 1996.

91. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание. -Нью-Йорк, 1953.

92. Лосский Н.О. О природе сатанинского ума // О Достоевском Т-во Достоевского в русской мысли. М.: Книга, 1990

93. Мережковский Д.С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. -М.: Республика. 1995. -621с.

94. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. париж, 1933

95. Митрополит Иларион. Слово о законе и благодати // Идейно-философское наследие Илариона Киевского. М., 1986. т.1

96. Михайлов О.Н. Владимир Владимирович Набоков // Литература в школе. 1991. №3. с. 42-52.

97. Михайлов О.Н. Литература Русского зарубежья. М., 1995.

98. Михайлов О. Разрушение дара: О Владимире Набокове //Москва. 1986. №12, с.66-72.

99. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский/ Сост. и послесловие В.И.Толмачева. М.: Республика, 1995. - 607 с. (Прошлое и настоящее)

100. Мулярчик A.C. Верность традиции: Рассказы В.Набокова 20-30гг. // Лит учеба. 1989. №1. с. 167-169.

101. Мулярчик А.С.Постигая Набокова // Набоков В. Романы. -М.: Совсременник. 1990. с.5-18.

102. Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. М.: Из-во МГУ. 1997. 144 с.

103. Николюкин А.Н. Взаимодействие лиетратуры России и США. Тургенев, Толстой, Достоевский и Америка. М.: наука, 1987. - 352 с.

104. Носик Б. Мир и дар Набокова: первая русская биография писателя. -Л.: Совм. изд. "Пенаты" и фирма "Рид". 1995. 553 с.

105. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли / Сост. В.М. Борисов, А.Б.Рогинский. М.: Книга, 1990. - 432 с.

106. Очерки литературы Русского зарубежья. Выпуск I. Межвузовский сборник научных трудов/ Сост. и научный редактор Л.А.Смирнова. -М.: Из-во МПУ, 1997.-168 с.

107. Платек Я. Есть в одиночестве свобода: Музыкальный мир В.Набокова//Музыкальная жизнь. 1992. №5/6. с.22-25. 29

108. Пуля И.И. Американский писатель русского происхождения? (Опыт системетизации литературных споров) //Анализ художественного произведения. Киров, 1993. с170-180.

109. Пуля И.И. Образ-миф России в русских романах Набокова. Автореферат диссертации на соискание уч.ст. к.ф.н. Волгоград, 1996.

110. Розанов В.В. Мысли о литературе. Сборник./[сост., вст. статья.с.5-40, комментарии, указ. имен А.Н.Николюкина]. М.Современник, 1989 - 605с.

111. Ш.Розанов В.В. Цель человеческой жизни. // Вопросы философии и психологии. 1892. кн. 15

112. Российский литературоведческий журнал, гл.ред. А.Н.Николюкин. -М.:,1993-1997, №1-9.

113. ИЗ. Русская литература. Советская литература: справочные материалы: Книга для учеников старших классов. / Л.А. Смирнова и др., Сост. Л.А.Смирнова. -М.: Просвещение, 1989. -447 с.

114. Русская литература XX века: Справоч. мат.: Книга для учеников ст. классов/ Л.А.Смирнова и др.; Сост. Л.А.Смирнова, М.:Просвещение. 1995. 464 с.

115. Русские эмигранты о Достоевском. Спб. 1994. -430 с.

116. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции: Первая треть XX века:Энциклопед. библиографический словарь /Отв. ред. Н.И.Канищева М.: РОССПЭН. 1997. -т. 1-4

117. Русское зарубежье.Хроника научной,культурной и общественной жизни 1920-1940-Франция-Москва-Париж, 1995-1997.-т.1-4.

118. Сараскина Л.И. "Бесы": роман-предупреждение. -М.:Сов.писатель. 1990. -480 с.

119. Сараскина Л.И. Набоков, который браниться.//В.В,Набоков Pro et contra. СПб. 1997. с.542-571.

120. Сараскина Л.И. Федор Достоевский. Одоление демонов. М.: Согласие, 1996. -462с.

121. Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. Художники русской эмиграции 19171941 гг.: биографиический словарь. Спб. 1994.

122. Сконечная О. Люди лунного света в русской прозе Набокова (К вопросу о нбоковском пародировании мотивов Серебрянного века ).// Звезда. 1996. № 11. с.207-214.

123. Сконечная О. Традиции русского символизма в прозе В.Набокова 20-30 гг. Автореферат диссертации. М.,1994.

124. Смирнов В. Стихи Набокова // Набоков В. Стихотворения. М.: Молодая гвардия, 1991. с.5-19

125. СмирноваЛ.А. Русская литература конца XIX начала XX века -Просвещение. 1993. - с.381.

126. Соловьев B.C. Литературная критика. М.: Современник, 1990. -421 с.

127. Соловьев B.C. Три разговора. Спб., 1904.

128. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Сов. пис., 1991.-542 с.

129. Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк, 1956.

130. Теплов Б.М. Избранные труды: в 2-х томах. М.: Педагогика. 1985.

131. Тименчик Р. Письма о русской поэзии" В.Набокова// Литературное обозрение. 1989. №3. с.96-97.

132. Толстой И. Набоков и его театральное наследие// М.: Ис-во, 1990. с.5-42

133. Толстой И. Преодоление стены: Пьесы В.Набокова "Событие" и "Изобретение вальса" в Ленинграде и Риге// Звезда. 1989. №7. с.203-206.

134. Толстой И. Роман с продолжением Владимира Набокова. // Аврора. 1988. №6. с.46-51.

135. Толстой Ив. Ходасевич о Кончееве// В.В.Набоков: pro et contra. -СПб. 1997. с. 795-806.

136. Топоров В. Набоков наоборот// Лит. обозрение. 1990. №4. с.71-75

137. Трубецкой E.H. Смысл жизни. М.: Республика, 1994. -431 с.

138. Трубецкой С.Н. Сочинения. М.: Мысль, 1995.

139. Тхоржевский И.И. Русская литература. Париж, 1933.

140. Тяпугина Н.Ю. Поэтика Ф.М. Достоевского. Символико-мифологический аспект. Саратов, 1996. - 100 с.

141. Урнов Д.М. Приглашение на суд: О В.Набокове//Урнов Д.М. Пристрастия и принципы. М,-1991. с.96-114.

142. Федоров В. Отчаяние и надежда Владимира Набокова// Набоков В. "Соглядатай; Отчаяние: романы. -М.,1991. с.6-20.

143. Федоров Н.В. Из "Философии общего дела". -Новосибирск, 1993. -211 с.

144. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в худож. -изобр. просвещении. М. Прогресс, 1993. - 321 с.

145. Флоренский П.У. У водоразделов мысли. Новосибирск, 1991. - 181 с.

146. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. М., 1979. -424 с.

147. Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник. М,- Сов.писатель. 1991. -683 с.

148. Ходасевич В. О Сирине // В.Наьоков: pro et contra. Спб. 1997. с.244-251.

149. Челпанов Г.И. Мозг и душа. М,-1912. - 319 с.

150. Чирков Н.М. О стиле Достоевского. М.:Наука. 1963. - 188 с.

151. Шаховская З.А. В поисках Набокова.// Шаховская З.А. В поисках Набокова; Отражение. М.: 1991. с. 9-107.

152. Шестов JI. Сочинения. М.: Раритет. 1995. - 429 с.

153. Aleksandrov Vladimir Е. Nabokov's Otherworld. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1991.

154. Aleksandrov Vladimir E. (ed.) The Garland Companion to Vladimir Nabokov. N.Y. andLnd. Garland, 1995

155. Appel, Alfred Jr. Nabokov's Dark Cinema. N.Y.: Oxford University Press, 1970.

156. Barabtarlo Gennady. Aerial View: Essays on Nabokov's Art and Metaphisics. Bern, N.Y. Peter Land, 1993.

157. Boyd Brian. Vladimir Nabokov: The Russian Years. Princeton, N.Y.: Princeton University Press, 1990.

158. Boyd Brian. Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton, N.Y.: Princeton University Press, 1991.

159. Connoly Julian W. Nabokov's Early Fiction: Patterns of Self and Other. Cembriadge University Press, 1993.

160. Dembo L.S., ed. Nabokov: The Man and His Work. Madison et al.: The University of Wisconsin Press, 1967.

161. Field Andrew. Nabokov: His Life in Art, a critical narrative. Boston, MA: Little, Brown and Co., 1967.

162. Field Andrew. Nabokov: A Bibliography. N.Y. et al: McGraw. Hill Book Company, 1973.

163. Field Andrew. Nabokov: His Life in Part. N.Y.: The Viking Press, 1977.

164. Field Andrew. V.N.: His Life in Art of Vladimir Nabokov. N.Y.: Crown, 1986.

165. Jonson D. Barton. Worlds in Regression: Some Novels of Vladimir Nabokov. Ann Arbor, MI: Ardis, 1985.

166. Lokrantz Jessie Thomas. The Underside of the Weave: Some Stylistic Devices Used by Vladimir Nabokov. Ph. D. University of Uppsala, 1973.

167. Moynahan Julian. Vladimir Nabokov. Pamphlets of American Writers. № 96. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1971.

168. Parker Stephen Jan. Understanding Vladimir Nabokov. Columbia, South Carolina: University of South Carolina Press, 1987.

169. Piter Ellen. Nabokov and Novel. Cambriadge, Massachusets: Harvard University Press, 1980.

170. Proffer Carl. Ed. A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ann Arbor, Ann Arbor: Ardis, 1974.

171. Tammi Pekka. Problems of Nabokov's Poetics: A Narratological Analysis. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1985.