Деревенская артель кулачных бойцов-рукопашников: Опыт реконструкции : По материалам северо-западной России тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, кандидат исторических наук Базлов, Григорий Николаевич

• Базлов, Григорий Николаевич
• кандидат исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Базлов, Григорий Николаевич

Введение: Проблемы и особенности подхода к изучению традиционной мужской боевой культуры восточных славян С. 4.

Глава 1. Артели и округа

§ 1. Традиции артельной организации в России .С. ¡9.

§ 2. Распространенность культуры артелей кулачных бойцов С 22.

§ 3. Округ .С. 24.

§ 4. Атаман .С. 27.

§ 5. Расписные драчуны .С 29.

§ 6. Задиры.С. 30.

§ 7. Прочие члены артели .С. 33.

§ 8. Артельный музыкант .С. 34.

§ 9. Роль подростков в социальной организации кулачных бойцов

С. 38.

§ 10. Социальные функции бойцовской артели .С 40.

§11. Обычное право .С. 42.

§ 12. Причины угасания традиции бойцовских артелей . С 46.

Глава 2. Традиции артелей кулачных бойцов

§ 1. Традиции костюма кулачных бойцов.С 47.

§ 2. Боевая тростка .С. 56.

§ 3. Мифология ножа . .С 64.

§ 4. Мифология удара .С .67.

§ 5. Виды оружия, применяемые в бойцовских артелях С 68.

Глава 3. Мир чудесного и будничного в традиции бойцовской артели

§ 1. Соотношение чудесного и обычного .С 80.

§ 2. «Священное время» .С. 88.

§ 3. «Священные места». Топографический срез обряда . С 90.

§ 4. Кольцевая динамика обряда .С. 96.

§ 5. Картина мира в русском воинском мифе.С 102.

Глава 4. Эхо воинских союзов древности

§ 1. Бойцовская артель, ряженые - оборотни- лешие . С. 109.

§ 2. Боевой пляс . С. 118.

§ 3. Модели и конструкции боевого пляса. С. 120.

§ 4. Роль выпивки в обрядности и отношение к ней . С. 124.

§ 5. Роль женщин в обрядности бойцовской артели и возможность использования женских свидетельств о мужской обрядности С.

§ 6. Региональные отличия и степень сохранности бойцовской традиции . С.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Деревенская артель кулачных бойцов-рукопашников: Опыт реконструкции : По материалам северо-западной России»

ПРОБЛЕМЫ И ОСОБЕННОСТИ ПОДХОДА К ИЗУЧЕНИЮ ТРАДИЦИОННОЙ МУЖСКОЙ БОЕВОЙ КУЛЬТУРЫ ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН

Полная и всесторонняя картина традиционной культуры любого народа, может возникнуть только при кропотливом и достоверном изучении всех её проявлений. Составляющие этнической культуры находятся в тесной связи друг с другом. Они не только сочетаются в некоторых своих формах, как, например, вокальные традиции с инструментальной музыкой, но и влияют друг на друга, формируют и взаимно сохраняют характерные особенности, как, например: мужской боевой танец и рукопашный бой.

Картина любого из проявлений народной культуры не может быть признана достаточно полной, если какой-либо компонент выпал из поля зрения исследователя, и таким образом, разрушилась логика изучаемой этнической культуры, утрачивает динамизм и жизненность. Единое этнокультурное поле рассыпается на множество локальных форм, изучение которых в отрыве от взаимодействия и взаимовлияния приводит к искажению представлений об исследуемом материале и влечёт за собой неизбежные ошибки в выводах и заключениях.

При очевидных, несомненных успехах отечественной этнологии в изучении традиционной культуры восточных славян, приходится отмечать, что существует ряд пробелов.

Наиболее проблемными считаются порубежные дисциплины, такие как этнопсихология, этноботаника, этнозоология. мифологическая топография и т.д. В ряду этих проблемных направлений находятся темы исследователей, работающих в области изучения традиционных форм самоорганизации восточных славян.

Динамика развития восточнославянской культуры, как и у большинства индоевропейских народов, находится в известной зависимости от оппозиции мужского и женского в обычае и ритуале.

Проявлениям женской восточнославянской культуры повезло больше, в том смысле, что на них раньше был обращен пристальный взгляд большинства исследователей. Вероятнее всего это произошло потому, что женская культура обладает рядом очень ярких выразительных форм, как-то: вышивка, костюм и др. Может быть, мужская культура, особенно в её боевом выражении, не привлекла должного внимания учёных из-за того, что её сохранность уступала сохранности женской культуры.

Политика советского государства. направленная на реструктуризацию традиционных социальных форм, тоже внесла свою лепту в выведение мужских бойцовских артелей за рамки исследовательского интереса. Как правило, подобные объединения объявлялись "пережитками" и антисоциальным явлением. С точки зрения государства, проявления мужской бойцовской культуры были "хулиганством"' и таили в себе некоторую опасность, так как наряду с "законными" государственными структурами возникали и "незаконные"- народные. Тем не менее, государству пришлось со временем создавать аналоги народных объединений, общество не могло обойтись без возрастных и вне профессиональных группировок, так появились октябрятские, пионерские и комсомольские организации, повторяющие во многом формальную структуру "бесед" и "артелей", но с абсолютно иной идеологией и обрядностью.

Подобные процессы происходили и в других странах, например в Китайской народной республике, там традиционное боевое искусство, все обычаи мужских бойцовских объединений были объявлены пережитками буржуазного общества и анахронизмом. Что, как и у нас, привело к табу на исследование в этой области и к почти полному исчезновению ушу. В Японии на острове Окинава, в первые годы реформ Мэйдзи (1868) карате было строго запрещено. Лишь к двадцатым годам двадцатого века карате проникло в Токио и начало рассматриваться государством в качестве полноправной составляющей японской культуры, сделалось предметом исследования культурологов.1 Бразильская борьба капоэйра до середины нашего века находилась вне закона. Вместе с запрещением борьбы, на нелегальное положение отправлялась и вся субкультура, порождённая средой носителей боевого искусства.

Общеизвестно, что у восточных славян издревле существует обычай разнообразных рукопашных состязаний с оружием и без. Этим проявлениям мужской культуры всё же уделялось некоторое внимание фольклористов и этнографов, но практически никем не ставилась задача изучить ту среду, которая порождала всё это многообразие, среду "партии" или "артели" кулачных бойцов.

Термин "артель кулачных бойцов", который употребляется в работе, является, в некоторой степени, условным, так как бои проходили не только на кулаках, но и на ножах, железных тростях, с применением огнестрельного оружия. Мы вводим этот термин потому, что кулачный бой, является непременным атрибутом бойцовской обрядности, даже там, где регионально отсутствовали какие-либо другие виды состязаний. К тому же, кулачный бой, т.е. бой голыми руками, является самой древней формой конфликта. Именно к нему, к безоружному бою, восходят все двигательные и иные традиции этнического боевого искусства. Нам кажется, что термин "бойцовская артель", наряду с определением "артель кулачных бойцов", наиболее точно формулирует суть и назначение изучаемого нами древнейшего социального образования. Термин «рукопашники» мы сочли уместным употребить по тому, что многие бойцовские обряды проводились с применением оружия, а не только на кулаках. Устойчиво повторяющийся ряд боевых ситуаций, требовал сочетания в бою, смежных навыков: боя руками и ногами, борцовской техники с фехтованием, одновременно владеть ножом, палкой, кистенём и пр.

Именно такое сочетание разных техник и принято называть рукопашным боем. Мы отдаём себе отчёт, что этот термин не использовался в среде кулачных бойцов, как определяющий боевые характеристики члена артели. Были входу термины: «боец», «дракун», «резак», «оторви голова» и другие. Мы предлагаем использовать формулу «кулачный боец - рукопашник», не как деревенское самоназвание, а как условный термин, наиболее точно описывающий характер обрядовых и прикладных действий деревенской бойцовской артели.

Мы применяем в работе термин «родовая дружина», используя слово «родовая», мы не подразумеваем, что все члены этого общества являются родственниками, так же мы не имеем ввиду, что эта социальная организация принадлежит общественной формации родового строя. Мы ввели этот термин для передачи характерных социальных отношений в бойцовской среде, когда все её члены находятся в условном родстве. Использование этого термина, так же, даёт нам возможность передать «локальность», «первичность» этой бойцовской структуры. Мы остановились на варианте «родовая дружина» так как, иные термины: «локальная дружина», «поместная дружина», «родственная дружина» и т. п., не только не передавали необходимый нам ряд значений, но более того, искажали смысл.

Актуальность исследования состоит так же в том, что традиции народных бойцовских состязаний, как и сама культура "бойцовской артели", почти ушли в небытие, и рубеж XX и XXI века является, пожалуй, последней возможностью встретить ещё живых носителей этой культуры, описать и зафиксировать основные её компоненты.

Наиболее цельное исследование феномена бойцовских состязаний в конце XIX - начале XX века принадлежит А. А. Лебедеву.2

Исследование посвящено истории кулачных боёв на Руси в средневековье и новое время. Очерк разбирает традиции судебных поединков, законодательные акты, связанные с регулированием бойцовских обычаев, освещает далеко неоднозначное отношение церкви к кулачным боям. Довольно точно определяется место кулачных состязаний в традиционных праздничных увеселениях, хотя не исследуется практическая, прикладная сторона подобной подготовки, недостаточно подробно изучается "календарь" кулачных боёв, их региональные особенности. Совершенно нерассмотренной остаётся среда бытования этой культуры и её обрядовая и ритуальная стороны.

Безусловным достижением труда А. А. Лебедева является постановка перед этнографией проблемы исследования бойцовской культуры, а также первая попытка научного анализа этого явления с привлечением большого количества источников, как письменных, так и собственных полевых наблюдений.

Весьма интересным исследованием нам кажется работа Г. И. Фомина, опубликованная в 20-х годах3, в ней культура кулачных боёв предстаёт уже в виде "деревенского турнира", автор отличает ценность подобной подготовки для практического использования в боевых действиях, отмечает необходимость глубже исследовать это явление. Автор упоминает особый условный язык, понятный только внутри корпорации 4.

В работе Н. Я. Никифоровского рассматриваются особенности боёв в Витебской губернии во второй половине XIX века. Как и, в работе Г. И. Фомина, мы получаем возможность, увидеть региональные и общие традиции бойцовских состязаний. Наиболее важным достижением этой работы нам кажется, попытка выявить особую среду - носителя бойцовской культуры, а также ценным является упоминание о бойцовских партиях, образованных по месту жительства и профессиональной принадлежности. Показана особая субкультура боевых терминов, сигналов и кличей, некоторые способы боя, т.е. изучение несколько выходит за рамки описания состязаний. У автора появляется понимание, что есть некая отличная от прочих среда бытования бойцовской культуры. Он отмечает некоторую "общественность" состязаний, доступность для любого желающего принять в них участие5. Т. А. Бернштам, анализируя распространённость и структуру боёв в России в XIX - начале XX века, на наш взгляд, совершенно обоснованно видит в партии кулачных бойцов особый вид мужского союза с рядом унаследованных форм ритуального архаичного воинского поведения6. Тем самым, значительно расширяется поле исследований, появляется возможность взглянуть на традиционные бои как на дошедший до нашего времени невостребованный прежде источник, содержащий ответы на многие вопросы о нашей древнейшей истории.

Н. П. Новосёлов в диссертации "Военные игры русского народа и их отношение к эпохе военной демократии" "наиболее полно и всесторонне, по сравнению с предшественниками, исследовал проблему. Им была отмечена связь и преемственность организации, тактики и приёмов боя от древнерусских воинских формирований до артелей кулачных бойцов начала двадцатого века. Исследуется "календарь" праздничных состязаний, отмечается устойчивая связь многих ритуальных моментов кулачных боёв с древнейшими обрядами погребально-поминального ряда. Автор делает попытки хронологически определить рамки складывания традиций кулачных и борцовских состязаний, хотя не всегда, на наш взгляд, на достаточном основании. В качестве источников Н. П. Новосёлов привлекает фольклорные тексты и художественную литературу. Несомненным успехом работы является системный подход к изучаемой теме.

Наиболее полной и всеохватывающей работой в области изучения восточнославянской народной культуры рукопашных состязаний является труд Б. В. Горбунова8. Работа посвящена преимущественно народным спортивным рукопашным состязаниям. Исследование проведено на высоком профессиональном уровне, привлечена масса источников литературного, специального, архивного и экспедиционного происхождения. Автор анализирует практически все доступные работы посвящённые этой тематике. Проведена поистине титаническая работа по извлечению любых упоминаний о спортивной борьбе из архивов и разнообразных литературных источников.

На наш взгляд работе недостаёт использования свежих экспедиционных материалов 80-90-х годов. Так, например, автор в споре с Н. П. Новосёловым пишет: "Автор не был прав, утверждая, что в "послеоктябрьский период" кулачные бои встречаются редко и к концу 20-х годов полностью исчезают". Результаты проведённого нами анкетирования и интервьюирования участников и свидетелей этих мужских игр говорят о том, что вплоть до начала 40-х годов они имели значительное распространение в сельской местности европейской России и Сибири, а в ряде районов бои бытовали и позже9. Наши экспедиционные материалы позволяют утверждать, что на северо-западе России подобные бои сохранялись местами до 50-60-х годов, кое-где и позднее. Другим недостатком работы является, на наш взгляд, сознательное ограничение предмета исследования рамками "спортивных" состязаний. Большой пласт бойцовской рукопашной практики остался вне поля зрения автора, так как был, видимо, определён как аномальный, нериту ализированый. Нам кажется, неправомерно разделять бойцовские состязания по принципу опасности для участвующих на традиционные и ненормативные. Нам думается, что такие бойцовские состязания, как бои на ножах - "ножовщина", сражения коваными тростками и камнями, тоже относятся к традиционным народным рукопашным состязаниям, при этом они могут являться ещё более архаичными (по реальности подхода к бою) и сохранять в себе значительное количество обрядовой, ритуальной, этикетной и семиотической практики. Жестокость и бескомпромиссность схваток вполне могут быть отражением архаичного воинского сознания и представлять определённую ценность для исследователя.

Б. В. Горбунову удаётся типологизировать народные виды борьбы (впрочем, с вышеизложенной оговоркой), определить основные социальные функции традиционных кулачных боёв и борьбы. Работа сопровождается значительным количеством таблиц и карт, которые являются интересными источниками, но, тем не менее, не всегда соответствуют этнологическим реалиям. Так, например, таблица на стр. 18 "Распределение сообщений о народных рукопашных состязаниях по губерниям и уездам в XIX- начале XX в." показывает, что Тверская область едва ли не самая бедная по количеству зафиксированных сообщений о рукопашных состязаниях. Упоминается всего четыре уезда: Бежецкий, Осташковский, Ржевский, Тверской - фиксаций мало, одна- две, чаще всего пробелы. Наши двенадцатилетние полевые исследования указанного региона позволяют утверждать, что во всех районах области очень долго сохранялся обычай традиционных рукопашных состязаний, исключая только Кашинский район, где рукопашные состязания прекратились в основном до войны. С 1988 по 2000год мы всегда имели возможность общаться со значительным количеством участников этих боёв. На наш взгляд, в работе есть некоторый дисбаланс в сторону письменных источников. Отсутствие возможности сопоставить их с полевыми материалами приводит к некоторому искажению реальной этнологической ситуации. Наша работа призвана, в какой-то мере, компенсировать подобные пробелы предыдущих исследователей, т.к. основным источником в написании этой диссертации служили именно полевые материалы.

Тем не менее, книга Б. В. Горбунова и его статьи о безоружных рукопашных состязаниях и палочных боях10 являются наиболее комплексными и ценными исследованиями по нашей теме.

В разработке темы древнерусских молодёжных воинских инициации 1 'древнеславянских молодёжных союзов52 пальма первенства принадлежит, по-нашему убеждению, В. Г. Балушку. Ему удаётся на базе этнографических данных, в том числе и поздних, на фольклорном материале, в частности "инициационных сказках", и эпических преданиях реконструировать многие структурные компоненты древнейших восточнославянских воинских инициаций13. Автору удаётся проследить взаимосвязь обычаев древних воинских союзов с почитанием тотемного животного, "прежде всего волка", выступавшего непременным атрибутом архаического славянского воинского союза. В перечисленных работах исследователю удаётся восстановить примерную иерархию и структуру древних боевых групп, которые, как видно на материале бойцовской артели, практически тождественны структурам, сохранившимся в объединениях кулачных бойцов. Поразительно, что автор, не располагая нашим материалом, так достоверно реконструирует образ древней родовой дружины. Значительная часть исследователей нашей темы использовала работы В. Я. Проппа, в первую очередь "Исторические корни волшебной сказки"14, в которой впервые в отечественной историографии наиболее полно были определены направления работы в области изучения древнейших славянских инициаций и мужских союзов. Сравнивая сказочный и былинный материал с этнографическими записями нашего времени, приходится прибегать к методологии, описанной в другой работе В. Я. Проппа -"Морфология сказки"13. Так автор предлагает в качестве исследовательского метода такую формулу: ".если та же самая форма встречается в религиозном памятнике и в сказке, то религиозная форма первична, а сказочная форма вторична. Это верно в особенности для архаичных религий"16. Рассматривая обрядность артели кулачных бойцов и сопоставляя её со сказочными сюжетами, мы должны понимать, что истоки этих двух форм народной культуры находятся вне их обоих. Обряд, как и эпическая форма, является производной от некоего древнего мировосприятия, которое исходно оформляет и наделяет мотивом действия как сказочного героя, так и героя - участника бойцовских обрядов двадцатого века. Другой принцип формулируется так: ".если тот же элемент встречается в двух разновидностях, из которых одна возводится к религиозным формам, а другая к быту, то религиозное оформление первично, а бытовое вторично 17.

В нашей работе нам нередко приходилось сравнивать не бытовое с религиозным, а бытовое с обрядовым и эпическим. Нами было замечено, что поскольку исходное мировоззрение находится вне бытового, обрядового и эпического, но при этом оставляет свой след и в том, и в другом, и в третьем, то мы можем сравнивать, совмещать следы исходного мировоззренческого мотива, получая более чёткий образ первопричины, формирующей эти три культурных направления. Нами было выведено несколько формул, упрощающих работу на нашем материале:

1. Сравнивая бытовое, обрядовое и эпическое, мы можем получать объяснение одного за счёт другого.

2. Истоки обрядового поведения могут находится в области рационального. Но при выходе из употребления того или иного бытового предмета или рационального приёма рациональное действие мифологизируется. Утрата его утилитарного смысла приводит к инерционному соблюдению правил и порождает ритуал, осмысляющийся часто мифически. Так выплата дани родовой

1 8 дружине может трансформироваться в выдачу "размайки" , а в основе подношения лесовому с просьбой вернуть корову, может оказаться формула - выкуп молодёжному "волчьему" союзу, тренирующемуся в набегах и похищениях.

3. Истоки обрядового поведения могут находиться в области эпического. Так бывает в тех случаях, когда обряд является мистерией - театрализованным копированием некоего эпического события, смысл которого вполне может быть утерян, а обряд продолжает жить своей самостоятельной жизнью. Так. например, в деревне Казикино Удомельского района Тверской области проходили бои на Вышней горе, которая по преданиям является могилой царя или князя, погибшего в битве добра со злом. Бои на металлических тростях и мечах (!)19могли быть инерцией, эхом погребального обряда (поминки тризной) или остатками древней мистерии, иллюстрирующей эпическую битву "наших с врагами» (экспедиционные материалы. Д. Казикино).20

4. Объяснение некоторых эпических сюжетов мы можем найти в обрядовой практике. Так из богатырских текстов совершенно неочевидно, почему все впервые встретившиеся витязи начинают знакомство с поединка. В обрядовой практике кулачных бойцов мы встречаем обычай братания, основой которого является поединок и последующая совместная трапеза (подробнее в разделе "Роль выпивки в обряде»),

5. Ряд бытовых запретов и предписаний может быть связан с эпическим преданием или являться обрядовой формой настолько привычной, что она зачастую рассматривается как обьгчная эпическая особенность, эпический стереотип поведения.

Очевидно, что в основе рукопожатия лежит демонстрация невооружённой правой руки - ритуальная и этикетная норма, восходящая к тем временам, когда мужчина - воин представлял реальную опасность при встрече. Приветствие поцелуем означало восприятие встречного в качестве родни или соплеменника, тоже ритуальный и эпический жест, определяющий степень близости отношений и сугубую доброжелательность. Удары по плечам при встрече мужчин восходят к древней форме сокращённого воинского приветствия, когда воины, встретив друг друга, должны были помериться силами.

6. При выборе предпочтений в определении исходного мотива, давшего отросток в обряде, эпосе или быту, когда необходимо определиться, что чем объяснять, нам кажется, что в большинстве случаев нужно выбирать угилитарные - рациональные мотивы. Наряду с практичностью и удобностью, всё рациональное, как правило, наделяется священными свойствами, а в архаичных культурах зачастую канонизируется. Так, например, оксидирование клинка закопанного в землю, делает его более крепким и неподверженным коррозии, то есть земля наделяет его своей силой и особыми свойствами.

Вторгаясь в область осмысления обрядности, эпоса, мотиваций поведения, мы невольно перемещаемся во времени в такие хронологические дали, когда происходит процесс этногенеза и формирования архетипов этнической психологии21. Работая с этим материалом, нужно отдавать себе отчёт в том, что многие мифологические сюжеты, обрядовые формы поведения, устойчивые психологические реакции и их выражение в ритуале, берут своё начало не в древней славянской и протославянской религии, а в этническом естестве народа, в его этнопсихологии и физиологии. Нам кажется, что именно эти этнопсихологические и физиологические свойства народа являются во многом материнскими как по отношению к протославянской религии и к её обрядности, так и к современным эпическим и ритуальным формам, к психофизиологическим характеристикам поведения современного нам соотечественника.

В современной русской историографии тема мужской боевой артели не вызывала должного интереса исследователей. Это могло произойти в связи с тем, что практически нет публикаций, экспедиционных материалов по этому вопросу.

Наиболее доступными для исследователя являются записи участников и очевидцев кулачных и палочных боев, состязаний «стенка на стенку», впечатления иностранцев-очевидцев народных гуляний и немногочисленные наблюдения этнографов конца XIX-начала XX века.

Специфическим видом источников являются работы военных историков, описывающих особенности поведения русских воинов в экстремальной обстановке, их ратные навыки, способы ведения боя. В этом ряду особый интерес представляют наблюдения иностранцев. Их наблюдения за русскими боевыми особенностями22 всегда сравниваются и противопоставляются техническим навыкам и психологическим характеристикам собственного народа. Благодаря этому, мы можем наиболее отчетливо фиксировать некоторые этнопсихологические особенности русских, проявляющиеся в экстремальной боевой ситуации.

Значительный информационный пласт предоставляют нам материалы этнологических и фольклорных экспедиций, позволяющих рассмотреть обычай и уклад, формирующий боевую культуру, наиболее наглядно изучить боевую и ритуальную практику бойцов, их мифологию. К сожалению, экспедиции такого рода малочисленны, и здесь нам приходится опираться на собственные полевые записи, зачастую дающие уникальный материал.

Особой и весьма важной группой источников являются тексты традиционной воинской мифологии: волшебные богатырские сказки, старины, песни, предания, заговоры и т.п. Большую помощь в работе нам оказывают малые жанры (пословицы, поговорки, загадки и т. д.). Этот комплекс источников позволяет выявлять наиболее устойчивые архетипические черты русской воинской культуры, неизменно воспроизводящиеся на протяжении веков.

Немаловажную роль играют археологические материалы, которые в совокупности с мифологическими текстами разъясняют некоторые особенности древнейших представлений восточнославянских воинов о мире и о своем месте в нем.

В работе делается попытка взглянуть на боевую культуру панорамно, используя литературные источники (воспоминания, описания, эпос), а также привлекая экспедиционные материалы по фольклору (музыкальному, хореографическому и устному), по этнологии (семиотике, социологии малых групп, древним формам религии и т. д.). Такой подход позволит обнаружить логику мифа, выйти на понимание неразрывной связи, разнообразных проявлений боевой культуры, являющихся составными частями единой общерусской воинской традиции.

Поводом к написанию данной работы и разработке этой темы послужили сначала редкие и неожиданные экспедиционные находки, давшие примеры традиций русских кулачных бойцов Тверской области.

Критическая масса случайных комментариев накапливалась, и однажды обратив на себя внимание, положила начало целенаправленным экспедиционным поискам, длившимся в течение 12 лет (с 1989 по 2000 год).

Территория основных экспедиционных исследований -районы Тверского Верхневолжья: Вышневолоцкий, Бологовский, Удомельский, Максатихинский, Бежецкий, Краснохолмский, Молоковский, Сандовский, Кашинский, Рамешковский, Калининский, Старицкий, Кувшиновский, Торжокский, район села Кушалино. Значительную часть материала дали четырехлетние полевые исследования Верхнего Помостья (земли по течению реки Меты в Тверской и Новгородской областях).

Помимо собственно полевых материалов опрашивались респонденты, ранее проживавшие в Торопецком, Лихославльском, Кимрском, Западно-двинском, Вельском, Жарковском, Оленинском, Ржевском, Великолукском районах.

Большую помощь нам оказали фольклористы Вологодского пединститута, Санкт-Петербургской консерватории, предоставив для ознакомления экспедиционные материалы Вологодской, Псковской, Новгородской, Архангельской, Тверской областей по интересующей нас проблематике. В сборе необходимого материала участвовали исследователи Череповецкого Дома фольклора, Пермского Дома фольклора, Екатеринбургского областного Дома фольклора, Новосибирский фольклорный центр, Российский фольклорный союз, собиратели из Тюмени, Кургана, Вятки. Работая по нашим опросникам, непосредственно на своем региональном материале, они предоставили нам редкую возможность проводить сравнительный анализ необходимого материала на примере разных регионов России.

Сравнительное сопоставление дает нам возможность утверждать, что в Тверском, Новгородском, Псковском и Вологодском регионах искомый материал наиболее однороден. В других областях сохранность и идентичность культуры кулачных бойцов неоднородны. Об этом будет сказано ниже.

Помимо экспедиционных краеведческих материалов северозападной и центральной России привлекалась информация из родственных боевых традиций казаков донских, кубанских, черноморских, уральских, позволяющая корректировать спектр поиска.

Комплекс источников дает нам устойчивое представление о широком распространении народной мужской воинской культуры русских.

Изучающие нашу проблему исследователи не ставят своей задачей исследование феномена бойцовской артели, что на наш взгляд не дает представления о том культурном субстрате, который питал бойцовскую культуру, и в котором только она и могла функционировать.

Работ этнографов на эту тему немного. Обычно исследователь, описывая ту или иную форму обрядового выражения боевой культуры, подает ее как некую диковинку, почти не пытаясь рассмотреть ее в целостном, культурно значимом аспекте, или уделяя анализу очень мало места, прежде всего в качестве критического комментария или замечания.

Можно проследить некую печальную закономерность: историки предпочитают пользоваться почти только одними литературными источниками, этнографы и фольклористы -экспедиционными материалами и полевыми отчетами, современными и прежними.

На наш взгляд, такие темы должны изучаться системно. Традиционная культура всегда многопланова. Изучающие науки делают срезы разных слоев единой формы, расчленяя тем самым живой организм традиции.

Желая представить целостный образ любой традиции исследователь, на наш взгляд, должен кропотливо складывать мозаику узкоспециальных научных точек зрения в объемный стереоскопический лик. На наш взгляд это единственный способ избежать эффекта "кривого зеркала" - способность отражать все, что угодно, но только по своим внутренним специфическим законам. Только привлечение порубежных научных дисциплин может приблизить нас к более- менее реалистичному восприятию исследуемого материала.

На сегодняшний день сложилась такая ситуация, что традиционные формы мужских воинских культур разных этносов освещаются в печати довольно интенсивно. В первую очередь это традиционные боевые дальневосточные системы, широко разрекламированные и обросшие множеством спец изданий и публикаций.

Наряду с бульварной литературой существует пласт публикаций, посвященных действительно важным аспектам воинского мировоззрения. Данная проблема хорошо разработана и изучена серьезными специалистами-востоковедами, практикующими и исповедующими дальневосточную боевую традицию23. Такой пример практикующих исследователей дает нам возможность рассматривать боевую традицию одновременно изнутри и снаружи глазами исследователя и глазами носителя. Это возможность создает необходимый стереоскопический эффект. Такой подход к изучению проблемы дает бесспорное преимущество. Здесь, широко поднимается проблема общего и частного понимания общеизвестной традиционной культуры, и той же традиционной культуры, замкнутой в кругу посвященных, где раскрывается смысловая подоплека многих неправильно понимаемых (в профанском кругу) обрядов и ритуалов.

В кругу посвященных мифологическое обоснование поднимается на качественно новый виток миропонимания, не теряя связи в то же время, с общенародным мифологическим сознанием.

Попытка проследить эту связь на материале традиционной русской воинской культуры, как нам кажется, может стать полезной и плодотворной.

Для того, чтобы избежать невольного искажения материала, исследователь традиции должен совмещать в своей работе два довольно противоречивых взгляда на предмет изучения.

1. Взгляд носителя традиции, принимающего ее как должную, совершенную, привычную; соглашающегося со всеми основными постулатами своей культурной формы; чувствующего себя внутри культуры; не требующего обоснования традиционности традиции, ибо она такова, какой он ее принял, глубоко личная, подобная семейному укладу.

2. Взгляд исследователя-ученого, критически относящегося к традиционной форме, рассматривающего ее со стороны, даже при изучении ее внутренних закономерностей; не отождествляющего себя напрямую с ней, пытающегося расслоить культурную форму, разбить на тематические срезы; вынужденный переводить любое внутри традиционное объяснение на язык своего научного направления - язык изучающей науки.

Стык этих двух противоречивых взглядов порождает поиск согласования позиций: обоснование одной позиции посредством другой и наоборот.

Обострение несогласованных позиций даст возможность увидеть проблему во всей ее полноте, не убегая во внутри специальные внешние или внутренние истолкования, создающие разрыв в понимании той или иной проблемы.

На наш взгляд, если исследователю удается добиться согласования этих двух позиций, то он получает возможность воспринимать и изучать традиционную культуру с минимальным искажением, сопоставляя точки зрения носителя традиции и ученого-исследователя.

В нашей работе мы попытаемся дать научную картину исследуемого явления народной культуры, проанализировать и осмыслить роль артелей кулачных бойцов на основе собранного нами этнологического материала; выяснить некоторые характерные для восточных славян этнопсихологические характеристики и их оформление в бойцовской обрядности, ритуале и этикете; проследить истоки характерных для двадцатого века, форм поведения кулачных бойцов, провести некоторые параллели с аналогичными социокультурными образованиями других этносов. Для этого нам предстоит решить ряд вопросов:

- кто были исторические прародители и «родственники" артели кулачных бойцов XX века;

- как протекала историческая судьба традиционных бойцовских формирований в исторической перспективе;

- какой географический ареал занимала и занимает исследуемая культура; её динамика под воздействием различных исторических факторов;

- принципы определения и классификации культуры как принадлежащей к северо-западной культуре бойцовских артелей;

- структура артели в первой половине и конце XX века; основные социальные и ролевые функции участников исследуемого социокультурного объединения;

- исторические прототипы участников бойцовской артели и их трансформация в контексте социальных процессов, происходящих на территории северо-западной Руси и России;

- определить топографические границы территорий отдельных артелей, определить их военные, ритуальные, социокультурные и прочие функции;

- исследовать и составить типологию мест проведения обрядов кулачных бойцов, проанализировать причину складывания восприятия этих мест как значимых в социальном и мифологическом смысле;

- определить время проведения обрядов и отыскать причины понимания носителями традиции этого времени как священного;

- нам необходимо установить особенности костюма кулачного бойца и причины складывания характерной "моды" в изучаемой среде, ритуальные нормы ношения костюма, а также символику костюма в обряде;

- необходимо отдельно остановиться на мифологии и типологии оружия, применяемого в артели в контексте общего, устойчивого взгляда на мир и на место в нём человека;

18

- исследовать целый ряд обычаев и поверий, бытовавших в артели кулачных бойцов в сравнении с общерусскими и восточнославянскими специфическими обычаями и поверьями;

- выявить основные установления обычного права, принятого в мужской среде на северо-западе России;

- рассмотреть структуру и компоненты боевого пляса, определить роль музыки и песен в обряде, связь обычаев артели XX века с обрядами мужских союзов древности и отыскать социальные причины сохранности архаичных ритуалов;

- определить хронологические рамки бытования традиции и причины её угасания во второй половине XX века.

Итогом нашего исследования должно быть, насколько возможно, всестороннее системное изучение такого самобытного явления восточнославянской мужской культуры, как северозападная бойцовская артель. Последовательное историко-этнографическое исследование этого проявления народной культуры должно, по-нашему убеждению, продолжить труд авторов, изучавших бойцовскую культуру и заполнить имеющиеся информационные пустоты в общей картине восточнославянской этнологии.

Основную задачу нашей работы мы видим в фиксации и осмыслении материала, собранного в течение более 10-ти лет полевого исследования. Также нам кажется необходимым сделать материал, собранный в экспедициях и проанализированный в работе, доступным для специалистов, работающих в этой и смежных областях знания.

Мы считаем, что изложенный в работе материал, поможет несколько по-новому взглянуть на роль и функции мужских бойцовских артельных объединений в отечественной истории, обнаружить неожиданные мотивы в поведении тех или иных исторических персонажей.

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Базлов, Григорий Николаевич

Заключение

Основная задача нашей работы состояла в научном осмыслении и комплексном всестороннем исследовании этнографического материала, собранного нами в конце 80-х и в течение 90-х годов двадцатого века. Предметом исследования была артель кулачных бойцов северо-западной Руси.

В процессе изучения нами были выявлены основные регионы, сохранившие до конца 20-го века артельные бойцовские традиции, был описан в исторической перспективе процесс заселения восточных территорий и проникновение исследуемой нами культуры на Урал и в Сибирь.

Тщательное рассмотрение данного вопроса привело нас к заключению о том, что исконной зоной формирования и бытования Северо-западной культуры кулачных бойцов являются территории современных Тверской, Псковской, Вологодской и, частично, Смоленской областей. Исходно эти земли были населены восточнославянскими племенами Новгородских славен и кривичей, что позволяет нам видеть в культуре северо-западных бойцовских артелей наследие древнеславянского населения этих территорий.

Нами были выявлены черты в обрядности и социальной организации бойцовской корпорации, позволяющие соотнести это мужское объединение с дружиной древних славян. Ряд устойчивых черт, сохранившихся в артели 20-го века, даёт нам возможность выделить архетипические черты воинской организации восточных славян неизменно проявляющиеся в контексте истории.

Наряду с рассмотрением бытования народных воинских формирований в исторической перспективе, исследования её динамики под воздействием различных исторических факторов, нами были выработаны принципы классификации и определения мужской воинской культуры как относящейся к северо-западной культуре бойцовских артелей.

Впервые была предпринята попытка изучения такого самобытного явления как артель кулачных бойцов. Здесь же изучалась структура этого социального образования, ролевые функции членов деревенской артели, были проведены параллели и обнаружены истоки и прототипы большинства персонажей этого социокультурного объединения.

Среди прочего нами отмечена древность применения термина "атаман" на северо-западе Руси ещё в средневековье. Выделены и детально рассмотрены функции и особенности таких членов артели как "расписные" и "задиры". Нами было выяснено, что поведение задиры" в бойцовском обряде является древней устойчивой формой боевого преддракового зачина. Этот обязательный в древности этап боя (задирание), на наш взгляд, вытекает из устойчивых этнопсихологических архетипов русских и обслуживает установление необходимого психологического комфорта перед вступлением в бой.

Изучение роли артельного музыканта привело нас к заключению о том, что артельный музыкант является прямым наследником скоморошьей традиции, а именно, "весёлого скомороха" или "потешного". Целый ряд признаков позволяет утверждать, что статус музыканта в древних родовых дружинах был более высоким и в значительной степени ориентирован на сохранение и поддержание устойчивых этнокультурных ценностей.

Выявление основных персонажей, составляющих северозападную артель кулачных бойцов, позволило нам определить исторические прототипы участников бойцовской артели и их трансформации в контексте социальных процессов, происходящих на территории северо-западной Руси, России.

Детальное сопоставление обрядовых конструкций позволило нам выделить топографические признаки, к которым мифологически привязывались древние воинские обряды.

Впервые проводилось картографирование и определение топографических границ территорий отдельных артелей. Было исследовано осмысление этих границ носителями традиции в военном, социокультурном и обрядовом смыслах.

Принципиально новым явилось объяснение причин выбора определённых мест: перекрёстков, гор, мостов, замёрзших рек и т.д. для проведения воинских обрядов. Сопоставляя воинскую мифологию восточных славян с обрядностью кулачных бойцов, мы обнаружили в них как совпадение священных мест, так и тождество поведения персонажей в обряде и в мифе. Нами было предложено рассматривать обряды кулачных бойцов и сказочные богатырские мифы как единый информационный массив, что позволяет значительно шире взглянуть на русские воинские традиции.

В отличие от наших предшественников, сумевших описать годовой цикл обрядов кулачных бойцов, мы выявили суточную привязку обряда и склонность проводить целый ряд обрядов поздно вечером или ночью. Нам удалось определить время обрядов и отыскать причины осмысления носителями традиции этого времени как «священного».

Была проведена большая работа по определению костюма северо-западного кулачного бойца. Существенно новым был подход к изучению костюма не только как к одежде определённого кроя, но и как к ритуально этническому средству коммуникации.

Нами была изучена «мода» в ношении костюма, его мифологические функции и, что на наш взгляд очень важно, нам удалось показать практический для бойца смысл - защиты одеждой от ударов противника. Было отмечено, что нередко рациональное и мифологическое обоснование того или иного элемента костюма сосуществуют, дополняя друг друга.

Анализ оружия, применявшегося в артелях, позволил нам выявить наиболее распространенные типы оружия, классифицировать их, описать традиции их изготовления и применения.

Новой в отечественной историографии явилась постановка вопроса о мифологии оружия. Нами были описаны и систематизированы ритуальные традиции обращения с оружием, осмысления его в контексте общего устойчивого взгляда на мир и на место в нём человека.

По фрагментам и рудиментам архаичных представлений о мире, нами была воссоздана архаичная модель космоса и человека в нём, воспроизводившаяся в мифологии кулачной артели.

Исследован целый ряд воинских обычаев и поверий, сохранившихся в артели кулачных бойцов в сравнении с общерусскими и восточнославянскими воинскими обычаями и поверьями.

Нам удалось выявить в среде кулачных бойцов установления обьгчного права, сравнить их с некоторыми пунктами Русской правды, отметив, что целый ряд древних норм неизменно восстанавливается внутри этноса в воинских группах вплоть до 2-й половины 20-го века на уровне обычного права.

Рассмотренная в работе традиция боевого пляса, позволяет по-новому взглянуть на наследие русской мужской хореографии, определить роль музыки и песен, малых поэтических форм в обряде. На этом материале видна связь обычаев артели 20-го века с обрядами мужских воинских союзов древности.

Нам удалось выявить некоторые социальные причины сохранности архаичных ритуалов.

В работе предлагается рассматривать предания низшей демонологии, связанные с лешими, как сакральные тексты архаичной родовой дружины, адресованные профанскому кругу. Мы обнаруживаем очевидное тождество мифологии «оборотней» и культуры бойцовских артелей, считаем, что основной круг святочной обрядности ряжения восходит к древней молодёжной инициации и традиции сбора дани ряженых воинов-оборотней с контролируемой дружиной территории.

Впервые были изучены модели и конструкции обрядового боя, сопровождающиеся боевым плясом, пением припевок и игрой на музыкальных инструментах.

Была предпринята попытка типологизировать ряд движений боевого пляса и описать их исходное ритуальное и психофизическое значение.

В работе удалось преодолеть недостаточное корректное разделение народных видов борьбы на "спортивные" и "ненормативные", благодаря этому мы смогли описать ряд принятых в артелях тактических приёмов и способов ведения боя, также дать классификацию большого числа оружия, применявшегося бойцами.

Продолжительные экспедиции дали нам возможность накопить информацию и изучить некоторые, принятые в среде кулачных бойцов, социокультурные обычаи и предпочтения. Накопленный материал позволил нам включить в работу параграф о роли выпивки в среде бойцов и отношение к ней. Была замечена древность традиции ритуальной выпивки и обычай маркировки выпивкой обрядово значимых моментов.

Невозможность вырвать из жизни крестьянской общины "чисто мужскую культуру" привела нас к пониманию необходимости рассмотрения культуры бойцовских артелей в её связи с женской культурой северо-западной русской деревни. Изучение взаимодействия и взаимовлияния полов друг на друга в обряде выявило спектр незамеченных прежде проявлений мужской боевой культуры.

В работе делается попытка обобщить опыт полевой работы на исследуемом материале, описывается ряд методических выводов и рекомендаций, позволяющих, как нам кажется, упростить труд последующих разработчиков данной темы.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Базлов, Григорий Николаевич, 2002 год

1. Агафонов О. В. Казачьи войска Российской империи. М., 1995.

2. Афанасьев А. Н. Древо жизни. М., 1960.

3. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М.: Индрик, 1994.

4. Авеста: Избранные гимны; Из Видев дата/Пер. с авест. И. Стеблин-5. Каменского. М.: Дружба народов; КРАМДС-Ахмед Ясови, 1992.

5. Артхашастра, или наука политики. Пер. с санскрита. М.: Наука, Ладомир, 1993.

6. Берштам Т. А. Молодёжь в обрядовой жизни русской общины XIX XX в.в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988.

7. Балушок В. Г. Инициации древнерусских дружинников. // ЭО. 1995. №1.

8. Балушок В. Г. Древнеславянские молодёжные союзы и обряды инициации. // ЭО. 1996. №3.

9. Балушок В. Г. Инициации древних славян (попытка реконструкции). // ЭО. 1993. №4.

10. Былины. / Сост. М. С. Крюкова. -М., 1941. Т. 2.

11. Былины. / Сост. В. И. Калугина. М.: Современник, 1991.

12. Бажов П. П. М.: Правда, 1976. Т. 2.

13. Базлов Г. Н. Утаман снял серу шапку. //Русский стиль. 1992. №3.

14. Богатыри и витязи русской земли. /Сост. Надеждина.- М., 1990.

15. Без Л. П. Интерес моей мысли. // Техника молодежи. 1989. № 2.

16. Бондалетов В. Д. Условный язык торговцев города Торопца и его отношение к условным языкам северо-запада. //Сборник. Псковские говоры. Л., 1979.

17. Берхгольц. Кн П. М 1902. С 168 -169.

18. Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. (На примере Владимирской губернии.) /Авторы-составители: Б. М. Фирсов,

19. И. Г. Киселева. СПб.: Издательство Европейского Дома, 1993.

20. Байбурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета. Л.: Наука, 1990.

21. БорЬевиЬ Д. Живот и обича^ народни у Лесовачкс^ Морави. // Српски етнографски зборник. Кн. 70. Белград, 1958.

22. Васильцова 3. П. Мудрые заповеди народной педагогики. М. : Педагогика, 1983.

23. Гичин Фунакоши. Каратэ- до. Мой образ жизни. «Феникс», Ростов-на-Дону, 1999.

24. Горбунов Б. В. Традиционные рукопашные состязания в народной культуре восточных славян XIX начала XX в. Историко-этнографическое исследование. М., 1977.

25. Горбунов Б. В. Палочные бои. // ЭО. 1996. №2.

26. Галактионов А. А. Никандров П. Ф. Русская философия XIX в. М., 1986.

27. Голубиная книга: Русские народные духовные стихи Х1-Х1Х веков.

28. Сост. Л. Ф. Солощенко, Ю. С. Прокошина. -М.: Московский рабочий, 1991.

29. Гоголь Н. В. Тарас Бульба. М., 1993.

30. Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. -М: Ладомир, 1996.

31. Гемуев И. Н., Сагалаев А. М., Соловьев А. И. Легенды и были таежного края. Новосибирск: Наука. Сиб отд-ние, 1989.

32. Диво дивное, чудо чудное: Народные русские сказки

33. А. Н. Афанасьева/Сост. С. Донская. -М.: Моск. Рабочий, 1988.

34. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. -М.: Рус. язык, 1989.

35. Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России. Сб. трудов. -М.: Индрик, 1994.

36. Евгеньева Е. П. Словарь устарелых, диалектных и других малопонятных слов // Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977.

37. Жарникова С. В. Обрядовые функции северорусского женского народного костюма. Вологда, 1991.

38. Жилин П. А. Кутузов. М.: В. издат. 1983.

39. Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. М., 1880.

40. Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913. -М.: Индрик, 1994.

41. Ивлева Л. М. Окрутки, хухляки, страшки.// Ж. С. 1995. №2.

42. Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Институт национальной модели экономики, 1994.

43. Казачьи войска. Краткая хроника казачьих войск иррегулярных частей. / Составитель В. X. Казин. АО«Дорваль», 1992.

44. Карамзины. М. История государства Российского. Т. 4. М., 1903.

45. Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси УШ-ХУ в. М.: Новый мир. 1976.43. Калевала. Лениздат, 1984.

46. Кошелев В. В. Скоморохи и скоморошьи профессии. -«Хронограф», СПб., 1994.

47. Кошелев В. В. Скоморохи, проблемы и перспективы изучения. Спб., 1994.

48. Кошелев В. В. К вопросу о медведчиках и скоморохах. Спб.,1994.

49. Курочкин А. В. Ритуальные поединки ряженых на Украине. // Живая старина. 1996. № 4.

50. Котляровский А. О. О погребальных обычаях языческих славян. М., 1868.

51. Книга Самурая: Юдзан Дайдодзи Будосёсинсю.Ямамото Цунэтомо Хагакурэ. Юкио Мисима Хагакуре Нюмон. «Евразия», СПб., 1998.

52. Карамзины. М. История государства Российского. М: Книга, 1988. Т. 3.

53. Карпов В. Н. Воспоминания //Карпов В. Н. Воспоминания.

54. Шипов Н. Н. История моей жизни. М.; Л., 1933.

55. Как была крещена Русь. М.: Политиздат, 1989. 2-е изд.

56. Кузнецова М. А., Резникова А. С. Сказания о лекарственных растениях. -М.: Высш. шк., 1992.

57. Клюг Эюсехард. Княжество Тверское (1247-1485гг.) /Общ. ред. П. П. Малыгина, П. Г. Гайдукова. Тверь, 1994.

58. Лебедев А. А. К истории кулачных боёв на Руси. РС.Т. 155. СПб., 1913. №7, №8.

59. Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 6. М., 1965.

60. Лазутин С. Г. Поэтика русского фольклора. М., 1989.

61. Лобкова Г. В. Сдоблялисе на святки кудесам. // Живая старина.1995. №2.

62. Летописи сибирские. /Сост. Е. И. Дергачева-Скоп. -Новосибирск:

63. Новосибирское книжное издательство, 1991.

64. Маслов А. А. Воля за пределами воли. // Знак вопроса. 1995. №1.

65. Максимов С. В. Год на Севере. Архангельск: Сев.- Зап. кн. изд -во, 1984.

66. Никифоровский Н. Я. Странички из недавней старины города Витебска. Витебск, 1899.

67. Немцы о Русских: Сборник / Сост. В. Дробышев. М.: Столица, 1995.

68. Народные знания. Фольклор. Народное искусство. (Свод этнографических понятий и терминов.) Вып. 4. М.: Наука, 1981.

69. Николаева Т. В., Чернецов А. В. Древнерусские амулеты-змеевики.-М: Наука, 1991.

70. Народные русские легенды А. Н. Афанасьева. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990.

71. Новгородская писцовая книга. Т. 1 Спб., 1859. С. 152. и след. Далее НПК; НПК. Т.2 Спб., 1862, стб.43 и след.

72. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. 2-е изд. Л., 1986.

73. Пропп В. Я. Морфология сказки. 2-е изд. М., 1969.

74. Пропп В. Я. Трансформации волшебных сказок. Русская волшебная сказка: Антология. / Сост. К. Е. Корепова. М.: Высшая школа, 1992.

75. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. 1963. Л.

76. Плетнёв В. А. Об остатках древности и старины в Тверской губернии. Тверь, 1903.

77. Пресняков А. Е. Княжое право в древней Руси. М., 1993 .

78. Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия. Спб., 1885.

79. Повесть временных лет. Мудрые установления Ольги. Пг., 1916.

80. Повесть временных лет. Мудрое слово Древней Руси( 11-17 вв.): Сб. /Сост. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1989.

81. П. фон Винклер. Оружие. М., 1992.

82. Пословицы русского народа: Сборник В. Даля: В 3 т. -М.: Русская книга, 1993.

83. Плотникова А. А. Ряженые у южных славян. // Живая старина. 1995. №2.

84. Путилов Б. В. Фалыслор и народная культура. СПб.: Наука, 1994.

85. Пирожков В. Ф. Законы преступного мира молодежи (Криминальная субкультура). Тверь; Приз, 1994.

86. Пряник, прялка и птица Сирин. М. : Просвещение, 1983.

87. Песни Псковской земли. Вып. 1. /Сост. А. Мехнецов. Л.: Советский композитор, 1989.

88. Пророческая былина "Как Святые горы выпустили из каменных пещер своих русских могучих богатырей". Вступ. ст. и коммент.

89. С. О. Прокофьева. Ер.: Ной, 1992.

90. Переводчикова Е. В. Язык звериных образов: Очерки искусства евразийских степей скифской эпохи. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1994.

91. Русские народные сказители./Сост. Т. Г. Иванова. М.: Правда 1989.

92. Русский народный эпос. ОГИЗ. М., 1947.

93. Русская Правда. Спб., 1911.

94. Русская волшебная сказка: Антология./Сост. К. Е. Корепова. -М: Высш. Школа, 1992.

95. Русские народные сказки./Сост. О. Б. Алексеева. М: Современник, 1988. Т. 1.

96. Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1988.

97. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981.

98. Рабинович А. К. Очерки этнографии русского феодального города. М.: Наука, 1978.

99. Разин Н. Полвека назад. ФиС. М. 1963.

100. Русская изба. Иллюстрированная энциклопедия. СПб.: Искусство-СПб, 1999.

101. Савельев Е. П. Казаки. История. Т. 1. Владикавказ, 1991.

102. Сокровища Русского фольклора. Былины. / Сост. В. И. Калугина. -М.: Современник, 1991.

103. Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Нвсб., 1982.

104. Соколов К. И. Зеленое движение в Тверской губернии. Сборник. Дни славянской письменности и культуры в Твери. 1996. №3.

105. Савельев Е. П. Древняя история казачества. Новочеркасск, 1915.

106. Софийская 1 летопись. ПСРЛ, V. СПб., 1851.

107. Солоуб Е. Б. Таймазов В. А. Спортивная генетика. «Терра спорт», Москва, 2000.

108. Собрание народных песен П. В. Киреевского. Тула, 1986.

109. Смирнов И. Т. Мелкие торговцы города Кашина тверской губернии и их условный язык. Спб.: Типография императорской академии наук, 1902.

110. Снегирев И.М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. 1. М., 1837.

111. Трубецкой В. Записки кирасира. «Россия», М., 1991.

112. Токарев С. А. Ранние формы религии. М., 1990.

113. Терещенко A.B. Быт русского народа. Вып. I-VIII. 1847-1848. М.

114. Традиционные обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья.

115. Сост. Г. Г. Шаповалова, Л. С. Лаврентьева.-Л.: Наука, 1985

116. Фомин Г. И. Кулачные бои в Воронежской губернии. // Известия Воронежского краеведческого общества. 1926. №3, №5, №6.

117. Федотов Г. П. Стихи духовные. (Русская народная вера по духовным стихам). -ML: Прогресс, Гнозис, 1991.

118. Формозов А. А. Памятники первобытного исскуства на территории СССР. М: Наука, 1980.

119. Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл.

120. Общ. ред. Г. М. Тавритян.- М.: Прогресс, Прогресс Академия, 1992.

121. Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI -XIX веков. Очерки по истории народных верований. М., 1957.

122. Чикачев А. Г. Русские на Индигирке: Историко -этнографичесский очерк. Новосибирск: Наука, 1990.

123. Чередникова М. П. Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии. Ульяновск: Лаборатория культурологии, 1995.

124. Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно научные труды. М.,1974.

125. Шенников А. А. Длинный дом и крытый двор. (Из истории строительной культуры крестьян лесной зоны Европы до конца XIX-начала ХХвв.) СПб.: ГО., 1992.

126. Яворницкий Д. I. IcTopw запорозьких козаюв. Кюв: Наукова думка, 1990.

127. Ямамото Цунэтомо.Хагакурэ. Скрытое в листве. СПб.: Евразия, 1998.

128. Ridley R. A. Op. cit. Р. 322

129. Oswald G. Lexikon der Heraldik. S. 333.

130. Авторефераты и диссертации:

131. Новосёлов Н. П. Военные игры русского народа и их отношение к эпохе военной демократии. М., 1948.

132. Распространение культуры северо-западных цудазных бойцов -рукопашников на восток, на Урал в Сибирь. Тёмным цветом закрашены области где экспедиции фиксировали культуру, определённую нами как С-3. Культура кулачных бойцов-рукопашникбв.

133. Карта границ бойцовских округов.Калининский и Рамешковский р-ны. Тверской области. По материаллам экспедиции ТвГу 1996 г.