Белорусский жнивный напев: архетипы и инновации тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 17.00.02, кандидат искусствоведения Кутырева-Чубаля, Галина Григорьевна

• Кутырева-Чубаля, Галина Григорьевна
• кандидат искусствоведения
• 2001

Оглавление диссертации кандидат искусствоведения Кутырева-Чубаля, Галина Григорьевна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Архетипы и их ареалы. 20 1-1. Общая характеристика: жнивный напев основного типа и напевы-спутники

I-1,

§ 1. Отправные данные

I-1,

§ 1 а. О зажинковых песнях и напевах-спутниках

1-1,

§2. О ладовом наклонении

1-1,

§3. О композиции стиха и напева

1-1,

§4. О ритмике стиха и напева

1-2. Мелострока.

1-2,

§1. Тектоника строки -1-2,

§2. Функции сегментов: о синтаксических позициях попевок 52 1-2,

§3. О структурной корреляции: каданс и интонационная волна 55 1-2,

§4. Интонационная волна и "сила суггестии" к вопросу о семантическом 'наклонении') 59 1-2,

§5. Сужение поиска инварианта структуры: кадансовый инвариант

1-2,

§6. Архетип и природа распева

1-2,

§7. Три формулы - три музыкальные семы

1-2,

§8.0 каталогизации зачинов

I-2,

§9. Зачин и каданс как языковые единицы проблема диалектных уровней напева)

ГЛАВА II. Формы и формообразование.

II-1. О принципах систематизации форм 88 П-2. Напевы-монолексемы: типы форм и их ареалы 91 П-З. Напевы-монолексемы: ранние инновации, начала синтагматики.

Н-З,

§ 1. Монолексемы 2-строчные -П-З,

§2. Однострочные с эхообразными попевками.

Эффект циклизации

И-З,

§3. Однострочные биструктурныенапевы 96 Н-З,

§4. Вторичные инновации: полесская микротрёхчастность

П-З,

§5. Мононапевы зеркально-симметричной формы

П-З,

§6. Напевы с полуторастиховой основой

II-4. Мелодические полилексемы

И-4,

§ 1. Мелодические полилексемы как ареологический объект

II-4,

§2.0 локализации напевов-билексем

II-4,

§2а. О лексике напевов с полуторастиховой основой 111 И-4,

§3. Пришлая формула и культурный слой автохтонов: мелодико-стилевые аттракции

И-4,

§4. Напевы-билексемы в трёхстрочной версии

II-4,

§4а. Трёхстрочные билексемы с цепным кадансированием 119 И-4,

§5. Напевы-билексемы: парадигматика и тенденции развития

И-4,

§6. О переменности формы 124 И-4,

§7. Напевы-трилексемы (к вопросу о "сквозной драматургии" в песенном фольклоре)

И-4,

§8. О двух традициях напевов вопросо-ответного типа

II-4,

§9. Напевы переходных зон. Проблема центра и периферии.

ГЛАВА III. Диахронические аспекты изучения жнивного напева

III-1. К постановке пробемы 147 III-2. От просодии к монодии 152 III-3. Возрастные признаки жнивного напева.

Опыт исторической таксономизации форм

III-3,

§1. Морфология мелостроки: диахронные показатели

III-3,

§2. Лексико-возрастные признаки напева 170 III-3,

§3. Лексика напева и сопутствующие стадиальные признаки: фактура, мотив-интонема 175 III-3,

§4. Композиционно-синтаксические возрастные признаки напева 179 III-3,

§5. Жнивный напев в межцикловых связях: весна, лето, осень, свадьба 186 III-3,

§6. О вариантности подходов в диахронном анализе напева

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Белорусский жнивный напев: архетипы и инновации»

Белорусские жнивные песни, с древнейших времён сопутствовавшие жатве озимых (в первую очередь - сбору жита), занимают особое место в ряду классических ценностей балто-славянской и, шире, индоевропейской культуры. Они уходят корнями в историко-культурный пласт периода начала земледелия у давних предков белорусов. Историческим феноменом этого жанрового цикла является его долгожитие, обусловленное производственно-бытовым укладом белорусского села, долгим веком немеханизированного полевого женского труда. По долголетию и географической плотности распространения жнивные песни сопоставимы лишь с белорусским свадебным циклом.

Сохранность и территориальная представительность жанра обеспечили условия для его системного, всестороннего и разноуровневого изучения как со стороны этнографов и фольклористов-филологов, так и со стороны этномузыковедов. Социальная и эстетическая значимость жнивного наследия общепризнаны. Как ведущий - кульминационный (З.Можейко) - в песенном календаре, белорусский жнивный цикл издавна притягивал к себе внимание народоведов различных профилей как в Беларуси, так и в исторически связанных с нею Литве, России, на Украине и в Польше. Научный интерес к жанру сегодня, на рубеже двух веков и двух тысячелетий, не только не утрачен - он возрастает в связи с развитием ареальных и этноисторических исследований. Почти двухвековая история изучения этого лесенно-обрядового комплекса выдвинула имена наиболее активных его собирателей, бытописателей л типологов. Среди них П.Шейн, Е.Карский, З.Радченко, З.Эвальд, Л.Мухаринская, В.Елатов, З.Можейко, А.Лис, О.Терновская, О.Пашина, И.Клименко и др. Широта проблематики и весомость результатов исследований в целом позволяют говорить о жнивоведении как об особой области народоведения.

Различные стороны 'жнива' как фольклорно-синкретического комплекса изучены не в равной мере. Первое упоминание о жнивной обрядности относится к XIV веку (81, с.7). Однако по существу и официально начало собирания сведений об обрядово-бытовых особенностях жнивной поры датируется примерно серединой 30-х годов XIX века. Материалы XIX века этнографические заметки и очерки, публикации песенных текстов - впервые систематизировал и прокомментировал профессор Евфимий Карский в одном из томов своего монументального труда „Белоруссы". Здесь жнивный обрядово-трудовой цикл рассматривается в порядке сезонно-производственного „расписания": зажинки, собственно жниво, дожинки (60). Десятилетия спустя (1974, 1993) развёрнутый библиографический обзор работ XIX и XX веков представляет А.Лис (80, 81). Среди реферируемых

A.Рыпиньский, Л.Голембиовский, Т.Нарбут, Е.Тышкевич, Н.Анимелле, П.Шпилевский, М.Федеровский, Н.Янчук, П.Шейн, Д.Булгаковский,

B.Добровольский, М.Косич, И.Сербов, А.Шлюбский, Е.Карский, К.Мошиньски, С.Сахаров и др. Особо отмечаются издания, содержащие нотные образцы жнивных песен: это известные сборники Е.Романова, А.Гриневича, М.Горецкого и А.Егорова, З.Радченко. Кроме того, даётся текстологический комментарий к подборкам жнивных песен в изданиях М.Гринблата (32), Г.Ширмы, Н.Чуркина. Н.Гилевича.

Монография А.Лиса содержит и новые полевые данные по этнографии жнивного цикла, новые (относительно года издания) тексты и оригинальные варианты ранее изданных текстов. Специальные разделы отводятся анализу поэтической символики, мифологических образов, тематических групп песен. Подобные разработки фольклористов-словесников смыкаются с работами этнографов1. Среди них особое значение имеют работы О.Терновской по типологии дожинальных обрядов (133-137). Более углублённое и детальное изучение структурных особенностей жнивнопесенного стиха в дальнейшем могло бы расширить горизонт типологических исследований филологов.

В освоении жанрово-видового генезиса жнивных песен, их бытовой и эстетической специфики поистине значительна роль этномузыковедов. Вопросы музыкально-поэтических реляций и на содержательном, и на формальном уровнях разрабатываются уже в работах К.Квитки, З.Эвальд, Е.Гиппиуса, Ф.Рубцова, А.Рудневой и, позднее, В.Елатова, Л.Мухаринской, И.Земцовского, З.Можейко, Н.Савельевой и др. Этномузыкологам же

1 Таковы работы В.Соколовой (130). Е.Тудоровской (Т у д о р о в с к а я Е. О внепесенных связях народной обрядовой песни // Фольклор и этнография. Л., 1974. С. 82-87). принадлежит немалый удел в изучении этнографического контекста песенного календаря и, в частности, жнивного цикла. С этой целью проводились системные исследования по специальным региональным программам. Так, итогом фундаментальной, многолетней полевой работы в двух белорусских регионах - Полесье и Поозерье - явились публикации З.Можейко в виде книг (85, 94, 95), граммпластинок и музыкально-этнографических фильмов. Целенаправленное обследование функционально-жанровой системы летне-осеннего календаря и, в частности, жнивных традиций в зонах русско-белорусского пограничья провела О.Пашина (107, 109). Богатый этнографический материал по обрядовым песням в этнически близком Беларуси регионе - Брянщине - собран и исследован Н.Савельевой2, Задачам комплексного отображения живой традиции бытования песни на Псковщине посвящено издание „Песни псковской земли" подсед. А.Мехнецова (ПО), Во многом по-новому освещаются обрядово-мифологические основы жатвы, в комплексе с поэтическим и музыкально-звуковым рядом (заклинание, плач, песня), в книге Г.Лобковой „Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность (83).

Этномузыковеды обратились к теме этнографического контекста в связи с изучением музыкальной семиотики, семантики и в поисках, собственно, методов их выявления и определения. Поэтому линейно-временные -посезонные и „поритуальные" - описания, характерные для накопительного периода, всё чаще уступают место типологическому осмыслению и упорядочению полученных данных. З.Можейко во Введении к своей книге .Далендарно-песенная культура Белоруссии." поясняет: „По концептуальной направленности настоящую работу можно рассматривать как дальнейшее развитие основных положений, сформулированных Е.Гиппиусом и З.Эвальд, прежде всего положения о социальной обусловленности [курсив мой - ГКЧ] традиционного народно-песенного искусства [.]; о полифункциональности и полижанровости напевов древнего исторического пласта" (96, с.7). Ценными для изучения жнивного формульного напева являются выдвинутые в указанной

2 См. также Главу 1 одноименной диссертации: Савельева Н. Народные песни русско-белорусско-украинского погранинья. М., 1988. Рукопись (МГК). работе определения основных (стабильных, доминирующих) функций песен в календарной системе: нормативно-регламентирующей, суггестивно-инспирационной и знаково-опознавательной (96, с.44).

О.Падшна, вслед за Л. В и н о гр ад о в о й, выводит функциональные характеристики календарных песен из мифологической схемы „встречи / проводов душ умерших", апробируя её на „всех ключевых обрядовых комплексах в календарном цикле" (одним из них является жнивный комплекс). Ставится задача ^выявить наибольшее количество этнографических контекстов, в которых бытуют календарно-обрядовые жанры восточнославянского музыкального фольклора" (109, с. 15, 18). Признаётся особая весомость, значимость в освоении темы белорусского фольклорного материала. В духе школ структурной лингвистики, новых подходов в изучении „культурного текста" (С. и Н.Толстые), иначе - фолысюрпо-этнографимеского текста (А.Мехнецов)3, или многоэлемеитной хжстемы (Е.Гиппиус), ж н и в н о п есе н н ы й комплекс вводятся О.Пашиной в „целостное описание звукового (или акустического) кода народной календарной традиции в его корреляции с этнографическим рядом и широким кругом мифологических представлений" (109, с. 15).

Такие комплексно-координирующие исследования, безусловно, позволяют взглянуть на народную культуру глобально, как на „многомерную, иерархически организованную модель"4. Особенно ценно, если в результате каждая из „привходящих" дисциплин - поэтическая и/или музыкальная фольклористика, различные отделы этнографии - получает дополнительную базу данных для специальных, „своих" дальнейших разработок. При отсутствии же междисциплинарной сбалансированности в самой обработке, осмыслении и подаче материала, уход в межотраслевую „многомерность" чреват дефицитом той же, искомой семиологической информации о „субкоде" - например,

Фольклорно-этнографический текст есть „законченный в функционально-содержательном и композиционном изложении фрагмент народной традиционной культуры, сущность которого в той или иной степени передаётся художественными средствами выражения" (М е х н е ц о в А. Фольклорный текст в структу ре явлений лародной традиционной культуры /У Музыка устной традиции. Материалы международных научных конференций памяти А. В. Рудневой. Сб. 27. М., 1999. С. 180.

4Пашина О. Структурно-типологические исследования в советской музыкальной фольклористике // Музыкальная фольклористика: лроблемылстории я методологии. Ж, 1990. С. 103. музыкальном (то бишь „акустическом") Ведь песня как вид музыкального фольклора, являясь следом обряда6, озвучивают „контекст", „текст", „систему субкодов" etc. Сама по себе парадигматика системы не раскрывает качества этой системы. Например, ни вербальный текст, ни новые детали в описании начала - конца жатвы (зажинок и дожинок) сегодня не объяснят нам специфики музыкально-акустического ряда - ритмических, орнаментально-распевных, фактурно-ладовых стилей и их пространственно-временной динамики.

Художественно-звуковые впечатления от живого исполнения народной музыки - мощный стимул познания фольклора не только для музыкантов-фольклористов. Интерес этнографа к дожинальной „бороде", а словесника - к тексту о тяжкой доле жнеи или о таинственном Рае, Рое (=Спорыше) не подогрет ли хотя бы раз услышанным? самим звучанием песни, всей „фоносферой" жатвы - житнего поля, жшунага гдласу, марева звуков и света в знойный летний день9

Поэтому, с ростом тенденции „глобализации" исследований о культуре неверным было бы умалять значение специально-музыковедческих разработок -по региональной и жанровой стилистике, по стадиально-художественным напластованиям в народной культуре, по этномузыкальным обменам, исполнительским школам, инструментарию и т.д. Здесь многое остаётся неизученным, а вследствие неразработанности методик - в чём-то и научно не тронутым. Сказанное в большой мере относится также к жнивно-фольклорному комплексу.

В настоящее время достаточно полно освещены мифологические истоки и обрядность 'жнива', его историко-бытовой фон, т.е. текст в комплексно-культурологическом понимании. Однако по-прежнему и всё более актуальным видится изучение собственно музыкального языка жнивных песен. Он примечателен тем, что при относительно скромных ладозвукорядных средствах, мелодии 'жнива' всегда удивляют своим ритмическим и композиционным разнообразием. Описать уровни напевного языка, постичь

Ощущение этого дефицита, например, возникает при чтении „Календарно-песенного цикла ." О.Пашиной Д09) - при том. что цель работы формально, как будто бы. ясна.

6 Или „следствием магической функции" (Е.Гиппиу с - см. в: 160, с. 17). этнодиалектную и структурно-возрастную (историческую) парадигматику жнивных песен вряд ли возможно, исходя лишь из мифо-этнографического контекста 1.

В изучении песенно-музыкальной системы 'жнива' важны два (наиболее общих) аспекта: раскрытие а) того, что выражает, или „обслуживает" (О.Пашина) напев, кодом чего он является, б) того, как этот „код" реализуется. Последнее подразумевает анализ языка как знаковой музыкальной системы жанра. Это и составляет основное содержание настоящей работы.

Знакомство со жнивным песенным творчеством, художественно и социально многосложным, убеждает в том, что перед нами широкий спектр исторически разнородных форм: от реплики-символа до развёрнутой строфической композиции, в буквальном смысле - вокального произведения. З.Эвальд писала: „При отмирании магической функции, {.] с уходом от архаической символики [.], данный напев уже не магическая формула, а музыкальный «образ»" 8. Однако, в отличие от такового в профессиональном искусстве, это образ „типовой для целого комплекса календарных песен, связанных с земледельческим трудом" (160, с.23-24). З.Эвальд впервые проследила историческую изменяемость образа, опираясь на поэтику жанра: расширение тематики песни способствовало росту „объёма [её] семантики" (160, с. 18). Социальные мотивы дополнили, а со временем отчасти и вытеснили мифологическую символику жнивнопесенных текстов.

Нерушимым символом жатвы всегда оставался напев. Поэтому продолжение темы „переосмыслений", преобразований жнивной песни мы видим в раскрытии музыкальной динамики жанра. Она отражает множественность ареальных и историко-возрастных градаций жнивного напева. „Непрерывная изменчивость", варьирование основы составляет одно из важнейших „свойств музыки, находящейся в сфере «общественного потребления»" 9 При этом, неизменными в целом охраняются родовые и

Всё в этом контексте, за исключением ритмики, могут объяснить текстологи-словесники и этнографы.

8 Ср.: от „музыкального артефакта" - к „музыкальному произведению'1 (В.Гошовский - 30, с.39).

9 Гипплус Е. Музыкальная культура Нинсжья. Вводный раздел // Песни Пжнежья. Материалы фонограммархива, собранные и разработанные Е.В.Гиппиусом иЗ.В.Эвальд. Кн. 1. М., 1936. С. 137. -Цит. по: 160, с. 17. видовые признаки жанра. Всё это объясняет, с одной стороны, всеобщую у з н аваемость напева по всему ареалу, как со стороны носителей традиции ведения жнива, так и со стороны изучающих; с другой - чуткую реакцию на изменения „извне", безошибочное распознавание не своего голоса 'жнива' 10 Последнее имеет место даже при минимальных отличиях от местного канона (в масштабах села, деревни, даже улицы)11. По словам Л.Мухаринской, определённый местный „мелодический тип имел в далёкой древности значение [.] знака имени той или иной этнической группы, был её музыкальным э т н о н и м о м во всех тех случаях, когда эта группа нуждалась в таковом" (97, с.84).

В ходе исследования жнивного мелоса нами выявлены ареальные формулы-архетипы 'жнива. Единые по своей бытовой функции в земледельческом календаре, формулы разнятся музыкальным выражением функции, определённым интонационно-семантическим наклонением, эмоциональным оттенком первичной аграрно-обрядовой суггестии. Сопоставление этих формул означало бы в какой-то мере сопоставление первичных этномузыкальных, этнокультурных различий, расхождений в способе заговаривания, или заклинания в прошлом сил природы.

Межэтнические обмены, имевшие место на землях нынешней Беларуси, способствовали в целом обогащению местных музыкальных культур. Для жнивного песнетворчества это обернулось целым рядом мелодических контаминаций, образованием полиформульных жнивных напевов. Итогом

10 'Голас' - повсеместное народное обозначение формульного напева. В научный обиход понятие введено З.Можейко. наряду с научным определением знак-символ (96, с.82).

11 В некоторых деревнях обнаруживаются „школы" песельниц разных концов улицы, которые неохотно впускают в свою пачку (Брестчина), или хеуру (Минщина) односельчанок из других „пачек", или „хсур". Хорошо спетые группы - соседок, подруг смолоду - могут включать разновозрастных женщин, от 50 до лочти 90 лет. Друг к другу, в случае ^неполадок" с песней, обращаются любовно, без раздражения: „ты. дзеука, тут не так пяёш.", „ты, дзеука. слухай.". Старшая „лидерка" ловко, по ходу пения, толкает зазевавшуюся ,дзеуку"' локтем в живот, что дисциплинирует. Противоположно отношение к талантливой песнярке - рукодельнице на песни, к тому же с хорошим чу вством ансамбля, но - не „своей'. Её обходят взглядом и словом, криво усмехаются, уловив малейшее „не то". Криком до правды доходят, как приходилось наблюдать, только в среде своих, будь то коренные соплеменники, или издавна сжившиеся л спевшиеся сельчанки - в этом случае хорошо чу вствуют себя и пришедшие в ранней юности заму ж из соседних деревень. Возраст молодухи-переселенки (молодухой называют в Беларуси только что вышедшую замуж) очень важен для её певческого образования, особенно жнивнопесенного. Не успев практически, певчески-артикуляционпо привыкнуть к жни в ному 'тол осу" .родной деревни (в девушках жали в основном сироты или дети из наибеднейших, многодетных семей), молодуха легче, быстрее осваивала 'голос' му жней деревни. контаминаций было расширение семантического ряда мелострофы. Таким образом, один из разделов „исторической грамматики" жнивной песни может быть посвящен полисемантичности мелодической лексики на большей части территории Беларуси.

Морфология и мелодический синтаксис, как и лексика, обнаруживают стилевую многослойность, позволяющая изучать ступени эволюции жнивной песни от просодирования к вокальному интонированию, от „застывших", „окаменелых", „твёрдых"12 формул-реплик (мелодических лексем) - к развёрнутым и, одновременно, отточенным по форме строфным композициям (мелодическим идиомам). Напевы-формулы различной протяжённости во многих традициях в разной степени орнаментированы. Мера распетости слогоритмики в значительной мере обусловлена структурой формулы-лексемы.

Соединение стабильного и нестабильного в музыкальном языке 'жнива' делает остро насущным многоуровневое системное обследование жанра по синхронии и диахронии. „Две взаимосвязанные задачи - исследование [.] первичных песенных типов как корневого пласта народного мелоса и изучение динамики их преобразовании в процессе исторического развития представляются [.] наиболее актуальными в белорусской фольклористике" (Л.Мухаринская - 98, с. 192).

Два намеченных подхода - синхронное и диахронное - подразумевают и два основных этапа в нашем музыкальном исследовании 'жнива'. Первый сводится к нанесению на карту разнородных элементов, характеризующих музыкальные диалекты, к описанию форм напевов. Территориальные проекции того или иного структурно-стилевого компонента песенного языка обобщённо именуются изодоксамип. Уточняющими являются лонятия изоыела, лаолекса, изофон, ритмическая изодокса, фактурная изодокса. Первые три уже введены в научный обиход этномузыковедов.

12 Определения Е.Гиппиуса - З.Эвальд (160, с.17), З.Можейко (94; 96). М.Харлапа (143. с. 231).

13 Изодокса - наиболее обобщённое понятие, относящееся к проецированию на карлу явлений культуры и искусства; в музыкальном картографировании оно примешшо к проекциям фактурных, ритмических, исполнительских элементов фольклора. При подходе „песня - субкод обряда", „обряд -текст", предпочтение отдаётся термину изопрагма - из обл. этнографии материальной культуры (108, с. 46-47). что всё же заметно снижает статус песни - произведения народного творчества. „Изодокса". думаем, с меньшим моральным ущербом для 'текста' может обслуживать 'песню-субкод'.

Второй этап предполагает историко-теоретическое осмысление данных синхронии, связан с выработкой определённых концепций развития жанра, например: а) сменяемости, преемственности процессов формирования языка песни, либо б) конвергентности процессов, протекающих (протекавших) в разных зонах общего ареала 'жнива', параллельного созревания сходных тенденций жанровой эволюции.

При неизбежной автономизации двух этих подходов-направлений в исследовании, они на разных этапах изучения материала пересекаются. Так, предполагаемо статично-синхроническое описание ареальных версий типового напева на деле оказывается, так или иначе, подчинённым логике подразумеваемой преемственности, исторической взаимообусловленности форм. Проследить диахронные изменения песенного языка вне пространства в фольклористике также невозможно. Ведь развитие напева (условно - одного типа) в разных местах протекает по-разному: во-первых, поскольку это развитие во многом предопределено спецификой „почвенной" локальной или ареальной традиции; во-вторых - поскольку протекает нередко в зонах активных межкультурных контактов и обменов, на пересечений путей миграций этнических групп. В контактных, или диффузных, зонах напев приобретает вторичные структурно-стилевые признаки. Таким образом, двунаправленность изучения позволяет выявить пространственную (ареальные типы и разновидности напевов) и временную (исторические состояния мелоса 'жнива') перспективы. Это имеет: а) познавательное исторнко-эстетическое значение - как приближающее нас к самым истокам вокально-песенного искусства, как выявляющее перспективу прорастаний, преобразований форм в своеобразии местных стилей; как радующее узнаванием в народных напевах прототипов более поздних, в том числе профессиональных, музыкальных форм и приёмов развития; б) историко-этнологическое значение - как связанное с поиском новых данных по этногенезу белорусов.

В связи с этим, общий девиз работы - „при помощи народных песен проникнуть в глубь истории" (В.Гошовский - 30, с. 261).

В диалектно-стилевом континууме 'жнива', как и во входящих в него ареалах, выделяются очаги-центры - и периферии. Наличием гибридных типов напевов характеризуются переходные зоны (иначе - зоны вибрации, зоны диффузий). Здесь в мелодике жнивных песен интересно проявляются моменты межкультурных ассимиляций - и моменты сопротивления ассимиляции (В.Елатов), просматриваются-прослушиваются укрытые от глаз этнографов и историков следы этнических схождений, притираний, стилевого „отбора". Музыкально-хорологическое обследование 'жнива' значительно пополняет сведения о размещении зон „с преобладающими гомогенными процессами" и „процессами гетерогенными" (96, с. 157).

Развитие каждой из составляющих песенного языка - поэтического текста (далее - текста) и мелодии {напева) - имеет свои особенности, свою динамику. Отсюда известные семантические и структурные оппозиции текст <—» напев, не одинаково проявляющиеся на разных ступенях эволюции жнивной песни. Большая, относительно вербального текста, консервативность напева способствовала сохранению его знаковости. Именно голос 'жнива' во все времена, при всех сменах поэтической семантики, оставался "жанрово определяющим элементом песни. Сосредоточив основное внимание на мелодике, в целом на музыкальном языке песни, мы привлекаем вербальный текст, главным образом, в качестве структурно-организующего элемента. Корреляции стиха с напевом, стиховой строфики с напевной композицией - это также материал для размышлений онтогенетического характера.

Мало изучена этнофония 14 'жнива', что обусловлено отсутствием и чётких методолгических программ, и необходимой аппаратуры, и „ног" (энтузиастов-полевиков), а главное - „ушей" для тончайших исследований в этом направлении. Особенности местных школ ведения 'жнива', специфика индивидуального и коллективного исполнения, межкультурные исполнительские заимствования, вокально-артикуляционная природа той или иной традиции - всё это вопросы музыкальной этно-антропологии как особой области этнологии. Задел для работы такой направленности в Беларуси есть: это архивные фономатериалы, а также публикации, содержащие

Ь1 Термин К.Квитки. исполнительские характеристики, сведения по отдельным элементам „надстроечного" комплекса выразительных средств песни - темброво-артикуляционным, вокально-штриховым, ритмо-агогическим и др.

В нашей работе проблема 'этнофонии', однако, затрагивается лишь с точки зрения взаимодействия последней с базовым, родовым комплексом 'жнвва'. Предположительна, в частности, определённая зависимость между артикуляционно-респираторными особенностями интонирования изначальных, прапесенных формул (эти особенности несколько различны у разных этносов -носителей белорусского вокально-жнивной традиции) и структурой этих формул. Глубинные музыкально-антропологические факторы лежат в самой основе, в природе различий мелодических архетипов - макродиалектов жнивнопесенного языка (76 - 79)]".

Принципиально важно в нашей работе оговорить предмет и границы исследования. Жнивные песни до сих пор описывались фольклористами16 единым циклом, как сезонно-тематический, производственно-обрядовый комплекс. Это „цикл" в сугубо этнографическом понимании. В жанрово-видовом же и структурном отношении песни жатвенной поры не однородны по природе, т.к. сопровождают различные виды ритуального действия: обходы-шествия, танец, притопывания (затаптывания земли)17, заклинание-скандирование, собстенно полевой труд18. Таким образом, по качественному (прежде всего, ритмо-структурному) составу, „репертуарной" насыщенности сезонный макроцикл весьма разнообразен. Это своего рода цикл-'сборка'.

Стержневое, централизующее значение в цикле принадлежит основному, общебелорусскому типу напева. Понятие „основной тип" подразумевает целый

15 В исследовании белорусского жнивного мелоса мы имеем дело и с архетипами, и с прототипами. По разъяснению В.Гошовского. архетип - это "реально существующий вариант анализируемых песен, который рассматривается в качестве древнейшего и в котором содержатся основные элементы исследуемого песенного типа. Напротив, прототип - абстрактная модель, теоретически созданный нами прообраз мелодических вариантов одного песенного типа, который можно рассматривать как потенциально существующею в музыкальном мышлении народа песенную структуру"" (30. с. 12-13).

16 Имеются в виду работы К.Квитки. В.Елатова. З.Можейко, отчасти О.Пашиной (см. ниже).

17 Отсюда .движенческая" (Асафьев), или „ж е с т о в а я" интонация (Холопова): Холопова В. Музыка как вид искусства. Ч. 1. Музыкальное произведение как феномен. М. 1990. С. 46.

18 Он не был ритмичным, согласованным, синхронным - б отличие от мужских артельных работ и сопровождавших их песен. Однако, по отдалённой ассоциации, и жнивный трудовой ритм может быть обозначен в связи с характером движения - как комплекс напевов, объединённых общими родовым признаками. Территориально, по времени (на протяжении всей жатвы) и количественно напевы ведущего типа превалируют над другими напевами сезонного цикла-сборки". По сути, они составляют отдельную музыкально-языковую систему, или макротип со сложно разветвлённой внутренней парадигматикой. Характеристика этой многоуровневой системы, именуемой основным типовым жнивным напевом, и составляет содержание данной работы.

Напевы ведущего типа имеют повсеместное распространение в Беларуси, а также в сопредельных областях Украины, России, Литвы и, по единичным образцам, Латвии (Карта 4). Песни неосновных, неповсеместных типовых структур существуют в определённых зонах параллельно с основным типом. Парагенное бытование политиповых напевов характерно, главным образом, для этнически смешанных ареалов.

На большей части общего ареала напев основного типа функционально самодостаточен.: В каждой отдельной традиции он исполняется как с обрядовыми (в основном дожинальными), так и необрядовыми поэтическими текстами19. Он образует собственный политекстовой = полифункциональный цикл песен. Типы функциональных схождений <—> оппозиций в календаре в целом и в жнивном „макроцикле" системно описаны З.Можейко (85, 95, 96), а в зонах русско-белорусского пограничья - О.Пашиной (103-108). Эти работы содержат типологические характеристики поливидовых напевов.

Стилистически основной напев контрастирует остальным напевам цикла: а) немоторной, часто рубатной (З.Эвальд и др.) ритмикой: в отличие от большинства 'моторных' напевов цикла-сборки, ритму основного типа в целом не свойственна квантитативность (этой проблеме также отводится место в работе);

19 Последние закреплены за трудовыми песнями, называемыми в литературе „собственно жнивными". Внутрицикловую функцию (зажинки - жниво - дожинки) песен основного типа выдаёт лишь поэтический текст.

6) специфически напряжённой - календарной, открытой, горловой, „натужной" (В.Елатов) манерой исполнения;20 относительно большей свободой распевов слогоритмической основы. в) „противоречиями формы" (В.Елатов), неизменно привлекавших к 'жниву' вдимание белорусских музыковедов, в том числе - не фольклористов21.

Речитативно-декламационное начало, „безмензурально-речитативная организация" (86, с. 19) жнивного напева явились, однако, причиной относительно долгих замешательств на пути их типологической систематизации. В результате, жнивный цикл исследован, в целом, весьма

22 неравномерно. Немоторная, неквантитатавная ритмика трудовой жнивной песни, агогика, сравнительно интенсивное распевание слоговой основы стилевой комплекс не только не располагал к моделированию, но и удерживал исследования в режиме некоего (типично „жнивного") структурного агностицизма.

Перелом наметился в 70-х годах, когда была осознана чёткая организующая роль стиха и слогоритма в структурном оформлении песни (96, с.87, 97, с.54). С начала 80-х годов жнивный напев изучается по методу слогоритмического анализа К.Квитки - Ф.Колессы 23. Расширяются рамки ареологического

Натряжённость пени> жнивных песен неодинакова внутри общего ареала Сравнительные тембровые и громкостно-динамические характеристики сопутствуют в работе анализу напевных структур.

21 Наряду с плачами (похоронными и свадебными) и весенними заклинками, белорусские жнивные песни представляют интерес для изучения природы речитативности в народном вокальном творчестве. См.: Володкович А. О некоторых особенностях музыкального речитатива // Вопросы теории и истории мушки. Мн. 1976. С. 180-195: она же: Народные белорусские речитативные жанры // Вопросы музыкознания. Мн. 1981. С. 10-17.

По бытовой функции её определяют также как „производственно-обрядовую" (М.Гринблат - 32, с. VI в Прадмове), „организационно-утилитарную" (В.Гошовский - 30. с. 45). Песня исполнялась во время работы, в перерывах от работы, по дороге с поля, а также .в ягодах" и .у себя в огороде" - но только в пору жатвы.

Параллельно по времени публикуются работы О.Пашиной по жнивным русско-белорусского пограничья (103-108). Г.Кутыревой по общебелорусскому ареалу (70-72. позднее 74-79): с 90-х годов - разработки И Клименко по украинско-белорусскому пограничью (63-66). ознаменовавшиеся диссертационной работой - см.; Клименко I. Мелогеографгя жнивних насшв1в басен ну Лрип'ятг Авторсф. . канд. мист. Кшв, 2001 В конце 90-х годов появляется монография Г.Лобковой, посвященная, глапнхл.м образом (к принципиально, что оговаривается автором), непесенному вокально-поэтическому жатвенному комплексу Псковщины (82. 83). Рассматриваются типы полевых голошении. плачей, сигналов-кличей, заклинаний-приговоров, иных форм д.опесс иного интонирования". Среди привлекаемых песенных образцов - примеров белорусского основного типа нет. В частности, приводятся; песни со слоговой основой и текстом белорусских дожинковых (83. с. 125 и дожинальныхУосенних (83. с. 157). припевка (83. с. 153). лирическая песня-баллада, исполняемая па пасхе (83. с. 155). обследования жанра и освоения имманентных морфологических свойств напевов, а именно: уровней корреляции текста и мелодии на всех уровнях, механизмов их взаимодействия; принципов линеарного развёртывания, особенностей композиции напева.

Этот этап жнивоведения подготовлен традицией фольклористических школ Московской консерватории, Академии им. Гнесиных, Белорусской Академии музыки, Львовской и Киевской консерваторий. Здесь квиткинский метод анализа был принят как универсальный. Он разрабатывался А.Рудневой, Е.Гиппиусом, В.Гопювским, а затем был развит и апробирован на материале различных жанров и регионов В.Щуровым, З.Можейко, Н.Савельевой, Н.Гиляровой, Б.Ефименковой, М.Енговатовой, Б.Луканюком.

Исследователи издавна обращались к проблеме генезиса жнивного напева. Так, З.Эвальд возводит его к весенним закликаниям (160, с. 31). Ф.Рубцов же противопоставляет жнивные песни и сами напевы весенним как повествовательные - зовны.ы. Однако он, как и З.Эвальд, находит образно-тематические „переклички" в текстах песен весны/лета, поясняя: от весны „часто тянутся нити к тёплому летечку" (113, с. 100). Песни весны и жатвы, ,,по жизни", объединяет „организационно-утилитарная функция" (В.Гошовский -30, с.45). Однако музыкальных подтверждений этому сохранилось в реальности не так много в белорусском фольклоре. Поиск прямых параллелей, для нас лично, растянулся на многие годы. Зафиксировано менее десяти полисезонных песен, имеющих основу ведущего жнивного напева

От работ З.Эвальд ведёт начало и диалектное направление в музыкальном жнивоведении. Знаменательно, что и З.Эвальд, и позднее Л.Мухаринская в своих разработках опирались на диализ напевов строго одного - основного -типа. Это обеспечивало методологическую „безопасность", корректность научных выводов. Поскольку нашу работу мы строим как диалектологи ч е с к у ю, то соблюдение принципа типологического единства в отборе образцов для сравнительного системного анализа и для нас является непреложным правилом. Это означает, в данном конкретном контексте, н е в к л ю ч е н и е типов гетерогенных, представляющих иные виды песенного фольклора. Несоблюдение этого принципа ведёт к смешению признаков -релевантных и нерелевантных, к стиранию критериев классификации напевов.

Последнее относится в большой мере к работам О.Пашиной по ареальной типологии белорусского 'жнива' (103-105). Если музыкально-стилевые разработки по отдельным напевным структурам служат обогащению наших знаний о приграничных с Россией традициях 'жнива', прекрасным дополнением или подтверждением наших собственных наблюдений, - то итоговые ареально-типологические выводы О.Пашиной мы бы охарактеризовали как поспешные. В виду исключительно малого числа работ по жнивной типологии, считаем важным коннкретизировать сказанное. Основные возражения вызывают следующие моменты.

1. Судя по географическим „паспортам", сведены в единый блок и хорологически помещены в один ряд генетически (по жанровому виду) не родственные структуры. Среди них, в частности, напевы основной типологической группы и „сопутствующие" - восточнобелорусские 3-хсегментной основы25. Последние структурно-типологически смыкаются с осенним и свадебным циклами. „Синхронное £же] сравнение имеет смысл - „26 только в пределах рядов фактов, относящихся к одной системной категории

Важно учитывать и другой аспект: реально обе категории (оба класса) напевов сосуществуют в жнивном репертуаре многих сёл данного региона.

Следовательно, разделять их посредством музыкальных „топонимов" припятский, сожский, днепровский\ без поправки на местную и общебелорусскую типовую иерархию - речь в работах постоянно ведётся о всебелорусском масштабе - вряд ли правомерно.

2. Не выдерживается принцип рядоположенности характеристик (О.П. -108, с.39) ^ дрн классификации напевов основной типологической группы 27: один тип выводится по расположению опорных тонов, другой, в перечислении От:'жанровый вид' - Е.Гиппиус (28, с.9, 11. В.Елатов, определяя видовую природу белорусских календарных пессн, подразделял их на „жанры речевой динамики" и „жанры двигательной динамики' (41. с. 199; 42, с.47).

Типологический обзор напевов-спутников основного, общебелорусского типа 'жнива' - см.: 1-1. §1.

26 Алексеев В. О различии синхронного и диахронного сравнения этнографических явлений // Фольклор и историческая этнография. М. 1983. С. 241.

За те же „нсрядоположешшс характеристики" был лодвергнут критике (веской, по сути) В.Е лагов (108, с.39). с первым, по способу цезурирования строфы (105, с. 13-14 и др.). Полученные таким образом данные не включаемы, по крайней мере, в нашем понимании, в системное описание жнивно-диалектного континуума.

3. В связи с вышесказанным, типологически и ареально вне системы оказывается одна из трёх, по нашей типологии, формул-архетипов - сожская. Её определяющий признак, а именно концовка строки с характерным местоположением опорного тона, рассматривается автором как местный стилевой вариант кадансирования (подробнее см.: 1-2, §5, 7). Такое расхождение „на входе" порождает наши с О.Пашиной хорологические и типологические расхождения „на выходе", в ареальных и, глубже, диахронических выводах разного уровня.

4. Строфные показатели включаются О.Пашиной в ряд типологических; при этом строфно-напевная парадигматика не полная. Не учтены 1-строчные, 3-строчные и более редкие формы, а также напевы с переменной строфикой -все они, с разной плотностью, рассеяны по всему жнивнопесенному ареалу, включая и обследовавшееся автором (О.П.) русско-белорусское пограничье. Отсутствуют и ещё более существенные для системного представления 'жнива' смешанные строфно-лексические показатели, весьма ярко характеризующие, в частности, Посожье.

Всё сказанное не умаляет ценности методологических наработок и фактологических данных, которые мы черпаем из публикаций О.Пашиной (подтвердждений тому множество в данной работе), но лишь заостряет насущность дальнейших типологических разработок, сегодняшних и будущих.

Объективной причиной типологических „сложностей" со 'жнивом' может быть особая пестрота видовых и внутривидовых форм в этнически смешанных зонах. По утверждению этнологов, многосоставность какой-либо традиции (в данном случае жнивного цикла напевов) чаще всего указывает на её полиэтнизм, что обязывает к особой выношенное™, тщательной апробации критериев „сортировки" материала. „Напевы-формулы разноэтнических традиций требуют к себе дифференцированного подхода - хотя бы потому, что генезис их различен" (56, с. 120).

Определённая трудность освоения жнивного мелоса укрыта также в самой природе „основного" напева 'жнива'. Эстетический феномен его, подчеркнём, заключается в сочетании: а) особой мелодической текучести, истинной и/или мнимой процессуальности, „полуимпровизационяости" (ЛМухаринская, В.Елатов, З.Можейко) мелодии; б) „твёрдой" формульности напева, „вполне аналогичного] формуле заговора" 28. Напевам отдельных зональных традицияй, прежде всего южнобелорусских, присуща, по словам З.Можейко, „разнонаправленность характера мелодических выразительных средств, противоречиво сочетающих ладовую сдержанность и ритмическое «беспокойное» начало" (96, с. 109).

Косвенно, в межжанровых сопоставлениях, затрагивается в работе проблема жанровый напев - и общая музыкальная среда. Диалектный континуум жнивного мелоса сложен, многослоен. Он складывается из совокупности: 1) проареалов 'жнива' (по формулам-инвариантам напева), 2) лексически смешанных и переходно-диффузных зон (зон схождения этих инвариантов); 3) музыкально-стндевых зон межжанрового значения29. За всем этим вырисовывается ретроспектива историко-культурных процессов., протекавших на белорусских землях ещё с дославянских времён и далее - в период балто-славянеких контактов ",0. На данном этапе изучения белорусской

28 Гиппиус Е. Музыкальная культура Пинежья . С. 137. Цит. по: 160, с. 17.

29 Последнее .предварительно рассматривалось в: 78. 79.

30 По данным археологии, топонимии и гидронимики, на территории Беларуси с глубокой древности (со времён мезолита - Х-1Х тыс. до н.э.) до середины 1-го тыс. н .э. „и ещё позднее жили балтоязычные племена" (А л я к с е е у Л. Гродна 1 помнш Панямоння. Мн. 1996. С.7). С 1-й пол. I-го тыс. до лз. до начала 1-го тыс. н.э. восточнобалтийские племена заселяли значительную часть западной и центральной Беларуси (Ш т ы х а у Г. Крьимчы. Мн., 1992. С.6). В VII-VIII вв. н.э. (по последним данным - уже в ПЫУ вв. н.э.) „славяне расселялись среди балтеких аборигенов" (т а м ж е, с. 50). Таким образом, начало активных контактов балтов со славянским населением (кривичами, дреговичами, родимичами, вятичами, новгородскими словенами) относится ко 2-й.пол. 1-го тыс. н.э., а начиная с 13 в. они поддерживали тесные экономические, социально-политические и культурные связи. По мнению современных археологов, лингвистов и антропологов, балтекий субстрат сыграл важную роль в формировании этнической специфики западных групп восточнославянского населения 9-13 вв., из которых образовалась белорусская народность (161, с.48, 59). Местные балтекие племена были частью ассимилированы славянами. Многогранная концепция „славянизации балтов", взаимопроникновения элементов культуры балтов и славян, образования смешанных балто-славянских групп населения, наконец - сохранения островного либо кустового типа лакун балтекой культуры на Беларуси подготовлена трудами русских, белорусских и литовских историков, в частности - А.Леуданским, В.Седовым (Седов В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970. С.24). Г.Штыховым (указ, монография). Л. Алексеевым. В.Шадырой, Л.Дучиц и др. См. об этом также: Очерки по археологии Белоруссии (101, с.213-224); Этнаграф1я Беларуси (161, с.59-60); Беларускоя эпцыклапедыя {в 18 гг.]. Т.З. Мн„ 1996. С.6; Ц т т о у В. Народная спадчьша. Пстарычныя шлях1 1 этнакультурныя стасункг Мн., 1994. С. 272-274; Лакотка А. Пад стрэхачи прашчурау. Мн. 1995. С. 11-12. песенности мы ограничиваемся двумя первыми уровнями ареальной характеристики напева.

Исторический интерес к жнивнопесенному материалу потребовал знакомства с литературой по белорусской, балтской, славянской истории, лингво-диалектологии, археологии, различным отделам этнографии. Данные этномузыкологии могут существенно дополнить и обогатить наши знания по вопросам культуры, истории, этногенеза белорусов.

О структуре работы. Основная часть включает 3 главы, Введение и Заключение. Главы делятся на разделы и параграфы, в соответствии с основными рубриками текста. Приложение составляют:

Библиография Нотные примеры Данные о записи песен Карты Таблицы

География полевой работы автора.

Заключение диссертации по теме «Музыкальное искусство», Кутырева-Чубаля, Галина Григорьевна

Заключение

Системное изучение белорусского жнивнопесенного массива создаёт предпосылки для историко-эстетических обобщений, важных не только для белорусской фольклористики, но и для балто-славянского этномузыковедения и, в делом, этнологии. По ряду признаков, относимых исследователями к родовым для весенне-летнего песенного календаря (ритмическим, ладо-звукорядным, темброво-артикуляционным, фактурным), жнивный мелос белорусов представляет часть единого стилевого архаического пояса, наряду с жатвенным мелосом литовцев и западных болгар (см.: 55; 87; 154, с. 108).

В то же время, белорусское жнивное песнетворчество отличается собственным своеобразием форм и стилей. Оно имеет свою пространственную динамику и свои особенности развития. "Внешне" подобные, жнивные напевы разных зон отчётливо различаются между собой по следующим показателям:

1) исходным морфологическим признакам (например, по расположению и взаимодействию опорных тонов мелостроки, природе интонационной волны);

2) лексическому составу мелострофы (различаются мононапевы и полинапевы, последние в виде би- и трилексем);

3) композиционно-тектоническим свойствам мелострофы (способы актуального членения, синтагматика напева в координации лиюо дискоординации с текстом);

4) общестилевым ареально-зональным признакам, свойственным разножанровым напевам определённой традиции.

Все эти признаки составляют систему музыкально-диалектных различий, градаций и уровней.

Первый из уровней является исходно-базовым в жнивной ареологии, поскольку позволяет установить проареалы (они же - макроареалы) жнивного мелоса: в них сохранены до нашего времени первичные формулы напевов, принимаемые нами за архетипы. В плане синхронии жанра они имеют значение ареотипов, или „ареальных напевы" л4°. Установленные макроареалы, по

340 Термины „ареальные напевы" и „узколокальные напевы" используются Е.Демвденко (Дороховой). См.: Демиденко Е. Курские масленичные песни // Музыка народного календаря. М., 1985. С. 38. нашему убеждению, составляют три некогда самостоятельно существовавшие „этно-диалектные общности" 341.

Второй уровень - лексический - открывает панораму межареальных контактов, миграций, обменов, результатом которых явилось образование полиформульных, полиареальных, а по сути - полиэтничных напевов.

Третий уровень дифференциации жнивных мелодий вводит в лабораторию становления песенной строфики, формообразования. Строфы с единым текстовым рядом (из двух или трёх стихострок) имеют несколько мелотектонических разновидностей. И наоборот, при различии вербально-стихового состава строфы напевы разных традиций могут быть подобными по мелодическому строению, по актуальному членению строфы.

Четвёртый - общедиалектный уровень - показывает, что в жанровом напеве (в нашем исследовании - жнивном) релевантно, т.е. коренится в его собственной генетике, а что является качеством исторически приобретённом. В перспективе - изучение жанровых видов и/или типов-носителем определённых, знаково-стилевых для конкретного региона, зоны, субтрадиции признаков, стилевых доминант. Это позволяет углублять уже имеющиеся данные по диалектно-стилевым музыкальным зонам белорусского фольклора. Новым, однако, видится сам метод обследования зон - индуктивный, сквозь призму стилистики одного жанрового напева - а не описательно-дедуктивный. Последующее совмещение итоговых данных обоих типов исследований принесёт, думаем, интересные результаты.

Уже предварительный общедиалектный анализ напевов разных жанров, на предмет „сверки", „сличения" с наиболее яркими зонально-стилевыми чертами жнивного напева (проявляющимися не зависимо от его лексического этнознака-формулы) многое обещает в этом направлении. В частности, жнивный мелос выводит нас на такие певческие зоны-стили: ладовые -тектонической субкварты, субсекунды, фригийской секунды^ атемитонного терц-квартового трихорда; ритмические - диямба, дипиррихия ритмической

341 Про „этна-дыялектныя супольнасцГ [общности - с бел.], на которые была поделена Беларусь до XIV в. (т.е. до эпохи формирования народности в Х1У-Х VI вв.) пишет белорусский диалектолог-лингвист Ф. Д.Климчук. См.: К л 1 м ч у к Ф. Да вытокау фарм1равання усходнеславянсюх народоу // Крыуя, 1(3). Менск, 1998. С. 101. фанфары, амплификациоиного и спондеического варьирования; фактурные -чистой (сугубой) монодии, монодии полиритмического типа (В.Елатов -З.Можейко), расщеплённого унисона, кластерной гетерофонии, бурдонной диафонии и бурдонной гетерофонии (указанные фактурные типы, предполагается, во многом генетически взаимосвязаны, взаимопреемственны)342

Особый аспект представляет изучение местных особенностей интонирования. здесь обнаруживаются различные ладофонические предпочтения - тенденции к понижению (Подвинье) или к повышению ступеней - отсюда целотоновый свадебный комплекс Лонёманья (78), излюбленные исполнительские штрихи, микронюансировка. Всё это характеризует художественные местно-стилевые „почерки", „повадки", которые сами сельчане называют часто общим словом „мода": „от, такая мода была" (о пении) - и не подозревая его научной близости понятию исполнительский модус.

По-хорошему озадачивающим в описании диалектных зон является предполагаемо неравное участие древнейшего жнивного мелоса в формировании некоторых общежанровых зональных стилей. Конкретизации же „доли участия" на данном этапе препятствует неизученность родо-видовых истоков того или иного элемента или стиля. В этом может помочь дальнейшее комплексное музыкально-этнографическое (именно в такой последовательности) изучение песенного фольклора. Таковы традиции исследований З.Эвальд, Е.Гиппиуса, А.Рудневой, З.Можейко, Т.Варфоломеевой, Г.Тавлай и др.

Каталог жнивнопесенных форм всех уровней (от сегментно-попевочного до строфового) выявляет, помимо разнообразия ареальных меловариантов (синхронный план описания), множественность исторических состояний напева (диахронный план). Эти два аспекта взаимодополняют друг друга, будучи неразрывно связанными в самом ходе анализа материала Однако это не означает тождества их методов - задач, поиска формант-показателей, выводов.

342 Частично перечисленные зоны намечены уже в данной работе, частично описаны нами в других работах (78, 79, Melodía épiewana a srodowisko.). Тема требует дальнейшего изучения.

Диахронное описание показывает возрастную неоднородность, в чём-то контрастность жнивных напевов как соседних, так и территориально отдалённых друг от друга традиций, как моногенных - так и разнородных по первичным морфологическим признакам. Во всех напевах выявляются различные «ступени отдаления от исходных структур». Так, в „ареалах консервации архаизмов" (лингв.), или „изолированных областях" (изолятах, по В.Елатову) сохранились напевы однострочные, содержащие одну-единственную лексему. Это полесский (наиболее близкий понятию изолята, по В.Елатову), сожский и двинсконёманский (рассеянного типа) проареалы. Их древнейшая музыкальная символика стилистически цементирует, вплоть до сегодняшнего дня, многоуровневую песенную структуру белорусского фольклору.

В "более поздних областях" наблюдается мелодическая гибридность - это смешанные лексические формы напевов. Между названными „областями" прослушиваются переходные зоны - так называемые контактные, диффузно-вибрационные. Благодаря особым, оригинальным напевам таких зон мы можем представить себе сложные процессы притирания, ассимиляций, эстетического освоения и отбора интонационных, других стилевых элементов в ходе межэтнических обменов.

Выделение крупным планом историко-диалектных зон - задача, решение которой подводит к выводм не только музыковедческого, но - шире -этнологического значения. Именно такая мотивация направляла нашу попытку ретроспекции общей динамики, ступенчатости развития линеарного мышления - на примере жнивной монодии. Внутри устоявшихся жнивно-певческих традиций и сегодня выявляются определённые тенденции к саморазвитию, способы самостоятельного - интенсивного - преобразования исходных напевов-формул. На этом уровне прослеживаются структурные параллели по зонам, даже весьма друг от друга отдалённым: таковы традиции зеркально-симметричных форм севера - и юга Беларуси (т.е. поозерские и полесские), „цепных" (от: цепное кадансирование) трёхстрочных композиций севера - и юго-запада (т.е. Подвинья и пинско-лунинецкого куста в Поприпятье), вопросо-ответных двустрочных востока (Поднепровье) и запада (Понёманье).

Мощным фактором экстенсивных преобразований белорусского жнивного мелоса послужило объединение в результате миграций этносов ведущих формул-лексем. Предполагаемо архисложный и архидлительный процесс взаимоассимиляций трёх этнознаковых напевов ознаменовался: [1] мелодическими контаминациями в виде би- и трилексем, [2] тектоническими изменениями строфового и внутристрочного уровней - т.е. уровней композиции и элементарной морфологии, [3] иными этноинтонационными обменами - напр., ладофоническими, попевочными, [4] смешением элементов исполнительского арсенала - темброво-артикуляционных'4', фактурных, ритмико-штриховых и пр., [5] жанрово-репертуарным взаимообменом, в конечном счёте обусловившим смешение видовых признаков напевов разных жанровых циклов, различных родовых корней.

Подтверждением идеи лексической контаминации трёх этнических архетипов жнивного мелоса могут служить структурно-переходные формы, удивительным образом „удержавшие" в себе даже „осколки" тех лексем, которые не удалось ассимилировать полностью. По этим нетиповым на общем фоне 'жнива' формам мы и определяем зоны диффузий, схождений этнокультурных массивов (=этносов). Но они же - формы - приближают нас к пониманию конкретных трудностей, которые сопутствовали межэтническим контактам: они угадываются в интонационных „сбоях", своеобразных музыкальных компромиссах. В целом же, как отмечено выше, освоение мелодийной полилексики имело прогрессивное значение для развития некогда монотемных, моностилевых мелосов автохтонов в каждом из проареалов.

Эволюция форм 'жнива' включает разнонаправленные тенденции: и линеарного развёртывания, наращивания - и редукции, лаконизации (такова, в частности, история редукции напевов с полуторастиховой экспозицией). Первая достигает апогея в южнобелорусских напевах с признаками „цепного

Совсем не изучена проблема влияния вербального диалекта-пришельца на певческую артикуляцию, на характер му зыкальных интонем автохтонов. Микроанализ му зыкально-вербальной фонетики возможен и перспективен, учитывая богатство фонограммархивов восточноевропейских фольклорных центров. Для начальных разработок, думается, в качестве инструментария вполне достаточны „подручные" средства - магнитофон, нотный стан и уши фольклориста. кадансирования". Вторая тенденция находит высшее выражение в напевах вопросо-ответного типа. Из двух традиций - западной и восточной (днепровской) - предельным лаконизмом отличаются последние: им свойственна новая (не архаичного типа) лапидарность ритмоинтонационного построения строфы. В значительно меньшей степени это характеризует западные (верхненёманские) вопросо-ответные. По звукорядно-ладовым средствам эти напевы явно „старомоднее" днепровских. Однако эта старомодность поистине высокохудожественна, поскольку „компенсируется" ритмически богатой орнаментикой. По местным мелодическим решениям, западная традиция богаче восточной (структурно направляющий „перст" цезурирующей субкварты сковывает ритмические свободы жнивного распева). В целом же, обе традиции представляют, на фоне обхцежнивного мелодийного массива формы и зоны наибольшего омоложения (антроп.) жнивнопесенной культуры.

Приведённые примеры - их ряд можно продолжить - показывают, многообразие реализации конкретных (одних и тех же) принципов формообразования в различных традициях монолитного в основе жнивного

344 мелокомцлекса

В работе также намечены поиски определения формант для относительной хронологизации явлений, характеризующих смешанные зоны. Музыкальные "приношения" пришельцев указывают в некоторых случаях на неоднократность мигрирования их в одну область, например - сожан в Понёманье. Здесь наблюдаются разноуровневые стилевые изменения -различна степень распетости, степень ритмической жёсткости сожского канона. То же можно сказать о 'поведении' полесской формулы вне коренного ареала (в березинско-днепровских традициях она ритмически сглаживается, главный опознавательный тон её - устойная 6-ая слогонота - высотно колеблется между всеми звуками терцового трихорда).

344 В этой связи приведем общеметодологический вывод М.Гухман из её фундаментального труда по диахронической типологии языка: „Особенно интересными оказываются результаты [разр. моя - ГКЧ] сравнительно-типологического анализа изменений в близкородственных языках, показавшие, сколь значительны могут быть расхождения в реализации общих тенденций в условиях существования в прошлом у группы языков единой исходной системы" (36, с. 244).

В целом, музыкальная диалектология жанра „тесно связана с историей народа - носителя данного [музыкально-песенного] языка, ибо диалекты зачастую оказываются единственным источником знаний о прошлых связях населения различных территорий, об исторических процессах сближения и расхождения носителей разных диалектов и языков, о колонизационных и миграционных движениях" (ЛЭС, с. 134).

Более полно, всесторонне ту или иную историческую территорию определяет совокупность данных по истории языка и культуры. Границы проареалов, зон, кустовых традиций столь древнего историко-культурного массива, как белорусский жнивнопесенный комплекс, должны быть в дальнейшем соотнесены с тшыми картографическими данными, в первую очередь - археологии. Небезынтересны в этом смысле ареалы культуры штрихованной керамики, днепродвинская культура (носителями которой, по мнению учёных, являются восточные балты), а также более поздняя культура типа верхнего слоя Еанцеровщины (ранний железный век) и др. Последний пласт характеризуется наличием балтских и славянских элементов в предметах украшений и пр. находках. Это соответствует и нашим предположениям о наслоении славянской 'мелофоники' (субквартовая тектоника), ритмо-композиционных структур (приток хороводных форм с востока и юго-востока, из областей Украины и России) и пр. на балтские, т.е. до- и праславянские стилевые основы жнивной песенности.

Вполне ожидаемы и закономерны „схождения" с данными этнографии, по различным изодоксам и изопрагмам. Данные же лингво-диалектологов, скорее всего, относятся к более поздним, относительно музыкально-песенных, языковым напластованиям. Этномузыкология в настоящее время способна :во многом дополнить наши знания по этнологии балто-славянского мира - его истории, музыкальной эстетике, антропологии etc. - в особенности, если она располагает столь богатым, благодарным для системных исследований материалом, как белорусский обрядовый фольклор.

Список литературы диссертационного исследования кандидат искусствоведения Кутырева-Чубаля, Галина Григорьевна, 2001 год

1. Алексеев Э. Проблемы формирования лада (на материале якутской народной песни). Исследование. М., 1976.

2. Асафьев Б. Речевая интонация. М.-Л, 1965.

3. Асафьев Б. Музыкальная форма как процесс. Л., 1971.

4. Б а н и н А. Об одном аналитическом методе музыкальной фольклористики // Музыкальная фольклористика. Вып. 2. М., 1978. С. 117-157.

5. Банин А. О принципах моделирования обобщённого слогового ритма. Вопросы методики и методологии // Памяти К.Квитки. М., 1983. С. 165-179.

6. Б а н и н А. Ладозвукорядный аспект историко-стадиальной концепции П.П.Сокальского и её новая трактовка // Музыкальная фольклористика: проблемы истории и методологии. М., 1990. С. 61-76.

7. Б а н и н А. Музыка устной традиции как лингво-музыкальная система // Музыка устной традиции. Материалы международных научных конференций памяти А. В. Рудневой. Сб, 27. М., 1999. С. 134-146.

8. Беларуская народная творчасць. Жшуныя песнь Мн., 1974.

9. Беларуси фальклор у сучасных зашсах. Традыцыйныя жанры. Мшская вобласць. Укл. В.Лщвшка. Муз. укл. Г.Кутырова. Мя., 1995.

10. Беляев В. Стих и ритм народных песен // Советская музыка. 1966, №7. С. 96-102.

11. Бобровский В. Функциональные основы музыкальной формы. М., 1978.

12. Б о й к о М. Бурдонное многоголосие и этнические процессы 1-го тысячелетия Н.Э. на территории Балтии и Беларуси // Беларусь у сютэме трансеурапейсюх сувязяу у I тысячагоддз! Н.Э. Мшск, 1996. С. 21.

13. Б о р о д и н а М. Проблемы лингвистической географии. М.-Л., 1966.

14. Бородина М. Понятие маргинального ареала в лингвистическом континууме // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1977. С. 107-118.

15. Б у р к ш а й т и е н е Л. Литовские народные песни. 2. Аукштайтские песни. Вильнюс, 1990 (на лит. и рус. яз.)

16. Варфаламеева Т. Традыцыйныя вяселл! Вщебшчыны (у сучасных зашсах). Мн., 1988.

17. Варфаламеева Т. Песш беларускага Панямоння. Мн., 1998.

18. Варфаламеева Т. Галашэнш у беларускай вясельнай традыцьи // Вяселле: мелодий. Мн., 1990. С. 26-37.

19. Варфоломеева Т. Северо-белорусская свадьба. Обряд, песенно-мелодические типы. Мн., 1988.

20. Варфоломеева Т. Территориальное деление Белоруссии по данным картографирования календарных напевов // Фольклор. Проблемы сохранения, изучения, пропаганды. 4.1. М., 1988. С.203 205.

21. В итолинь Я. Стилевые особенности латышской народной песни годового земледельческого цикла. М., 1964.

22. В и т о л и н ь Я. Латышская народи ая песня. М., 1969.

23. Витолинь Я. Латышская народная музыка. 4. Календарные обрядовые песни. Рига, 1973.

24. В о с т о к о в А. Опыт о русском стихосложении. Журнал „Санкт-Петербургский вестник". СПб., 1812. Ч. II, № 4, 5, 6.

25. Геворкян (Дорохова) Е. О роли мело дико-фактурных типов в песенных традициях русских сёл верховьев Северского Донца // Традиционное народное музыкальное искусство и современность (вопросы типологии). Вып.60.1. М., 1982. С. 79-87.

26. Гиппиус Е. Замечания о белорусской народной песне // Белорусские народные песни. М.-Л., 1941.

27. Г и п п и у с Е. Общетеоретический взгляд на проблему каталогизации народных мелодий // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980. С. 23-36.

28. Г и п п и у с Е. Проблемы ареального исследования традиционной русской песни в областях украинского и белорусского пограничья // Традиционное народное музыкальное искусство восточных славян (вопросы типологии). Вып. 60. М., 1986. С.5-13.

29. Г о р ш к о в а К. Историческая диалектология русского языка. М., 1972.

30. Гошовский В.У истоков народной музыки славян. Очерки по музыкальному славяноведению. М., 1971.

31. Гринблат М. Белорусы. Очерки происхождения и этнической истории. Мн., 1968.

32. Г р ы н б л а т М. Песш беларускага народа. Т. 1. Мн., 1940.

33. Г р и ц а С. Мелос украшьсюн эшки. К., 1983.

34. Г р и ц а С. Парадигматическая природа фольклора и принципы идентификации вариантов // Народная песня. Проблемы изучения. Л., 1983. С.22-34.

35. Г р и ц а С. Функция словесного и музыкального языка в условиях межэтнических фольклорных контактов // История, культура, фольклор и этнография славянских народов (на укр. и рус. яз.). Киев, 1988. С. 182 195.

36. Гухман М. Историческая типология и проблема диахронических констант. М., 1981.

37. Дарбниеце Я. Национальное и интернациональное в латышских календарно-обрядовых песнях// Проблемы теории фольклора. Тбилиси, 1972.

38. Дарбниеце Я. Циклы латышских аграрно-календарных песен в аспекте сравнительного анализа. Рига, 1973;

39. Евдокимова Ю. Некоторые принципы исследования фольклора (на материале народного многоголосия) // Фольклор. Проблемы сохранения, пропаганды. М., 1988. С. 18 20

40. Е л а т о в В. Ладовые основы белорусской народной музыки. Мн., 1964.

41. Елатов В. Ритмические основы белорусской народной музыки. Мн., 1966.

42. Е л а т о в В. Мелодические основы белорусской народной музыки. Мн., 1970.

43. Е л а т ов В. Песни восточнославянской общности. Мн., 1977.

44. Е л а т о в В. Теоретические основы белорусской народной музыки. Автореф. дис. . док. иск. Киев, 1978.

45. Е л а т о в В. У истоков музыкальной формы // Памяти К Квитки. М., 1983. С. 184-191.

46. Енговатова М. О значении синтаксического анализа народных песен // Музыкальная фольклористика: проблемы истории и методологии. М., 1990. С. 137-146.

47. Енговатова М. Об одной группе мелодико-ритмических композиций закамских лирических неприуроченных песен //Традиционное народное музыкальное искусство восточных славян (вопросы типологии). Вып.91. М., 1987. С. 138-160.

48. Енговатова М. Песенный тип „Горы" в протяжных песнях Ульяновского Заволжья // Традиционное и современное народное музыкальное искусство. Вып.29. М., 1976. С. 138-160.

49. Ефименкова Б. Северно-русская причеть междуречья Сухоны и Юга и верховьев Кокшеньги (Вологодская область). М., 1980.

50. Ефименкова Б. Русские причитания стабильной структуры с цезурированными напевами // Традиционное народное музыкальное искусство восточных славян (вопросы типологии). Вып.91. М. 1987. С.88 107.

51. Ефименкова Б. Ритмика русских традиционных песен. М., 1993.

52. Земцовский И. Мелодика календарных песен. Л., 1975.53.3емцовский И. О методологической сущности интонационного анализа // Советская музыка, 1979 № 3, с. 24-29.

53. Земцовский И. Проблема варианта в свете музыкальной типологии (опыт этномузыковедческой постановки вопроса) // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980. С. 36-50.

54. Земцовский И. Из болгаро-литовских этномузыкальных параллелей // Балто-славянские исследования. М., 1983. С. 205-223.10Ъ

55. Земцовский И. О мелодической формульности в русском фольклоре // Русский фольклор. Вып. XXIV. Л., 1987. С. 117 128.

56. Земцовский И. Артикуляция фольклора как знак этнической культуры // Этнознаковые функции культуры. М., 1991. С. 152 189.

57. И л ю ш и н А. Консонантные условности русской мужской рифмы XVIII -XIX вв. // Исследования по теории стиха. Л., 1978. С. 67-74.

58. К а р н а у х Т. Календарные песни Средней и Верхней Ловати // Традиционное и современное музыкальное искусство. Вып. XXIX. М., 1976. С. 9-113;

59. К а р с к и й Е. Белоруссы. Том III. Вып. 1. М., 1916.

60. К в и т к а К. Избранные труды в двух томах. Т.1. М., 1971; Т.2. М., 1973.

61. К л и м е н к о I. Жнивш теш Шнско1 традици // С1МР-3. Льв1в, 1992. С.54-62.

62. К л и м е н к о I. До проблеми моделювання звуковисотносп // С1МР-5. Льв1в, 1994.

63. К л и м е н к о I. Мелогеографк л1тшх трудових наств1в Прип'ятського Правобережжя // Полкся: мова, культура, юторк. Кшв, 1996. С.414-427.

64. Клименко I. Жнивш мелодн Овруччини (у контекст! "загальнобшоруського" ареалу) // Пол^сся Украшы: Материяли 1сторико-етнограф1чного досл1дження. Вып. 2. Овруччмна 1995. Льв1в, 1999. С. 341 365.

65. К о л е с с а Ф. Речитативш форми в украинскьскш народней поези // Музикознавч! пращ. Кшв, 1970.

66. К о т и к о в а Н. Народные песни Псковской области. М., 1966.

67. Кубрякова Е. О понятиях синхронии и диахронии // Вопросы языкознания. 1968, № 3. С. 112-123.

68. К у т ы р ё в а Г. О формообразующих свойствах многоголосия в календарных песнях западно-белорусского Полесья // Вопросы народного многоголосия. Тбилиси, 1985. С. 36-39.

69. Кутырёва Г. Опыт классификации напевов белорусского жнивного цикла // Музыка народного календаря. Тезисы одноименной конференции (Куйбышев 1985) М., 1985. С. 39-41.

70. К у т ы р ё в а Г. О структурно-композиционных особенностях белорусских жнивных песен // Вопросы стиля в народной музыке. М., 1986. С. 74-91.10I\

71. К у т ы p о в а Г., JI i ц в i н к а В. Несв}жсюя песш // Мастацтва Беларуси Мн., 1990, №7. С. 64-67.

72. К у т ы р ё в а Г. Жнивные песни в системе белорусского песенного календаря. Мелодико-типологические параллели // Вопросы культуры и искусства Белоруси. Вып. 10. Мн., 1991. С. 36-39.

73. К у т ы р ё в а Г. Пути развития мелодического синтаксиса (на примере ареальных традиций белорусского жнива // Славянская этномузыкология. Направления, методы, концепции. Тезисы одноименной международной конференции (Минск 1996). Мн., 1996. С. 105-109.

74. К у т ы р о в а-Ч у б а л я Г. Дыяхронны анализ беларусюх жшуных напевау // 'Крыуя', 1(3). Менск, 1998. С. 39-86.

75. К у т ы р ё в а-Ч у б а л я Г. От просодии к монодии: о природе интонирования белорусских жнивных песен // W kr^gu kultury slowian. Katowice, 1999. С. 43-51 (на рус. яз.).

76. К у т ы р ё в а-Ч у б а л я Г. Жанровый напев и диалектная среда (на белорусском песенном материале) // Музыка устной традиции. Материалы международных научных конференций памяти А. В. Рудневой. Сб. 27. М., 1999. С. 271-282.

77. К у т ы р о в а-Ч у б а л я Г. Жшуны напеу пауднёвай Беларуси Палессе i наваколле // Загароддзе-З. Матэрыялы навукова-краязнаучай канферэнцьп „Палессе у XX стагоддзГ (1-4 чэрвеня 2000, Беласток). Мн., 2001. С. 58-70.

78. JI i с А. Жшуныя песш // Беларуская народная творчасць. Жшуныя necHi. Мн., 1974. С. 5-32.

79. Л i с А. Жшуныя песш. Мн., 1993.

80. Лобкова Г. Архаические основы обрядового фольклора Псковской земли (опыт историко-типологического исследования). Автореф. . канд. иск. СПб., 1997.

81. Лобкова Г. Древности Псковской земли. Жатвенная обрядность. Образы, ритуалы, художественная система. СПб., 2000.

82. Л у к ь я н о в а Т. Основные типы интонирования календарных песен Бряшцины. Л., 1973.

83. М а ж э й к а 3. Песш беларускага Паазер'я. Мн. 1981.

84. Мажэйка 3., Варфаламеева Т. Песш беларускага Падняпроуя. Мн., 1999.

85. М а ж е й к а 3. Народнапесенная культура у агульнаславянсим кантэксце. Даклад на XII М1жнародным Кангрэсе славютау у Кракаве (1998). Мн., 1998.

86. Медушевский В. Музыкальный стиль как семиотический объект // Советская музыка. 1979 № 3. С. 30-39.

87. Медушевский В. К проблеме сущности, эволюции и типологии музыкальных стилей // Музыкальный современник. Вып.5. М., 1984. С. 5-17.

88. М е л ь н и к Е. Образование вариантов в народной песенной традиции. Автореф. дис. . канд. иск. Л., 1985.

89. М1кул1ч А.,Сал1вон I. Месца беларусау сярод усходшх славян па даных антрапалогп //Весщ АНБ. Серыя грамад. навук. 1992. №1. С. 81-90.

90. М 1 к у л 1 ч А., С а л 1 в о н I. Пстарычныя напрами фарм(равання генафонду беларусау //Культура у рэспубл1цы Беларусь (псторыя, сучасны стан, перспектывы paзвiцця). Tэзicы навуковай канферэнцьи. Мн., 1993. С. 105-106.

91. Мисявичене В. Трудовые песни. Песни календарных обрядов. Каталог литовских народных песен. Вильнюс, 1972.

92. М о ж е й к о 3. Песенная культура белорусского Полесья. Мн., 1971.

93. М о ж е й к о 3. Песни белорусского Полесья. Вып. 1. М., 1983.

94. М о ж е й к о 3. Календарно-песенная культура Белоруссии. Опыт системно-типологического исследования. Мн., 1985.

95. Мухаринская Л. Белорусская народная песня. Историческое развитие. Очерки. Мн., 1977.

96. Мухаринская Л. О теории скрещивающихся интонационных полей // Актуальные проблемы современной фольклористики. Л., 1980. С. 192-194.

97. Мухары некая Л., Як1менка Т. Беларуская народная музычная творчасць. Мн., 1993.

98. Народные песни Брянщины (песни старинных народных праздников). Сост. Т.Лукьянова. Брянск, 1971.

99. Очерки по археологии Белоруссии. Мн., 1970.102. 11 а в л о в а Г. Народные песни Смоленской области, напетые А.И.Глинкиной. М., 1969.

100. П а ш и н а О. Календарные песни весенне-летнего цикла юго-восточной Белоруссии // Славянский и балканский фольклор. М., 1986. С. 44-55.

101. П а ш и н а О. Жнивные песни восточно-белорусского Полесья // Традиционное народное музыкальное искусство восточных славян (вопросы типологии). Вып. 91. М., 1987. С. 51-75.

102. П а ш и н а О. Традиции жнивных песен русско-белорусского пограничья /Автореф. дисс. канд. иск. М., 1988.

103. П а ш и н а О. Обрядовый фольклор: проблемы ареального исследования (на материале календарных песен) // Фольклор. Проблемы сохранения, изучения, пропаганды. 4.1. М., 1988. С. 200-202.

104. П а ш и н а О. О влиянии этнографического контекста на жанровую атрибуцию жатвенных песен // Фольклор. Проблемы сохранения, изучения, пропаганды. М., 1988. С. 58 72.

105. П а ш и н а О. Календарные песни (проблемы ареального исследования) // Русский фольклор. Вып.ХХУ Л., 1989. С. 38-50.

106. П а щ и н а О. Календарно-лесенный дикл у восточных славян. М., ГИИ, 1998.

107. Песни Псковской земли. Вып. 1: Календарно-обрядовые песни. Л., 1989. Сост. А.Мехнецов.

108. Путилов Б. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л., 1976.

109. Рубцов Ф. Интонационные связи в песенном творчестве славянских народов. Л., 1962.

110. Р у б ц о в Ф. Статьи по музыкальному фольклору. Л.-М., 1973.

111. Р у д н е в а А. Русское народное музыкальное творчество. Очерки по теории фольклора. М., 1994.

112. Ручьевская Е. Функции музыкальной темы. Л., 1977.

113. Савельева Н. О некоторых строфических формах свадебных песен (к вопросу о местных песенных традициях) // Проблемы стиля в народной музыке. М., 1986. С. 29-55.

114. Савельева Н. Народные песни русско-белорусско-украинского пограничья. Автореф. дис. . канд. иск. Л., 1988.

115. Савельева Н. Истоки. Календарные и свадебные песни с.Верешаки Брянской области. Вып.1. Брянск, 1993.

116. Савельева Н. Суземские песни. М., 1995.

117. Савельева Н. О региональных и локальных разновидностях типовых русских песенных стуктур // Проблемы композиции народной песни. Научн. труды Моск. гос. консерватории. М., 1997. С. 41-70.

118. Ca у к а Д. Своеобразие и художественная ценность литовского фольклора. Вильнюс, 1971.

119. Сафронова Е. Интонация и стиль языка (на основе экспериментальных данных) // Исследования по теории стиха. Л., 1978. С.85-91.

120. Свитова К. Народные лесни Брянской области. М., 1966.

121. Себежские песни, напетые М.Ф. Кортенко. Ред. Ф.Рубцова. Л., 1970.

122. Скребков С. Художественные принципы музыкальных стилей. М., 1973.

123. Славянские культуры и мировой культурный процесс. Мн., 1985.

124. Слюжинскас Р. Черты ангемитоники в мелодике литовских народных песен. Автореф. дис. . канд. иск. Вильнюс, 1991.

125. Смирнов Ю. Направленность сравнительных исследований по фольклору // Славянский и балканский фольклор. Вып. 3: Обряд. Текст. М., 1981. С. 3-12.

126. С о к о л о в а В. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.

127. Т а в л а й Г. Белорусское купалье. Обряд, песня. Мн., 1986.

128. Т а у л а й Г. Функцыянальная прырода сучаснай купальскай абрадавай традыцьп тылы замацаваных за ёю лесень // Купальсюя \ пятроусюя пест. Мн., 1985. С. 29-66.

129. Терновская О. Словесные формулы в урожайной обрядности восточных славян // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974.1. С. 136-146.

130. Терновская О. Понятие диалекта и принципы классификации славянских диалектов // Советское славяноведение. 1975 № 5. С.47-58.

131. Терновская О. Славянский дожинальный обряд: терминология и структура. Рукопись дис. . канд. филол. наук. М., 1976.

132. Терновская О. Лексика, связанная с обрядами жатвенного цикла (материалы к словарю) // Славянское и балканское языкознание. М., 1977. С. 77-130.

133. Терновская О. Борода // Этнолингвистический словарь славянских древностей. Проект словника. Предварительные материалы. М., 1984.1. С.93-115.

134. Толстой Н. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995

135. Толстые Н. и С. Ареальные аспекты изучения славянской духовной культуры // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Л., 1978. С.46-47.

136. Толстые Н. и С. О задачах этнолингвистического изучения Полесья // Полесский этнолингвистический сборник. М., 1983.

137. Традиционная музыка русского Поозерья (По материалам экспедиций 1971 -1992 годов). Составление и комментарии Е.Н. Разумовской. СПб., 1998.

138. Т ю л и н Ю. Строение музыкальной речи. Л., 1962.

139. X а р л а п М. Народнорусская музыкальная система и проблема происхождения музыки // Ранние формы искусства. М., 1972.

140. Харьков В. Русские народные песни Смоленской области. М., 1956*

141. Холопова В. Вопросы ритма в творчестве композиторов XX века". М., 1971.т

142. Холопова В. О природе неквадратности // О музыке. Проблемы анализа. М. 1974. С. 73-106.

143. Холопова В. О прототипах функций музыкальной формы // Проблемы музыкальной науки. Вып. IV. М., 1979. С. 306-343.

144. Холопова В. Русская музыкальная ритмика. М., 1983.

145. Холопова В. Формы музыкальных произведений. СПб., 1999.

146. Холшевников В. Типы интонации русского классического стиха // Слово и образ. М., 1964.

147. Чекановска А. Музыкальная этнография. Методология и методика. М., 1983.

148. Четкаускайте Г. Дзукские песни. Вильнюс, 1981 (на лит. и рус. яз.).

149. Чюрлёните Я. Стилистические особенности традиционной литовской народной мелодики. М., 1964.

150. Чюрлёните Я. Литовское народное песенное творчество. М.: Л., 1966.

151. Щуров В. О путях определения историко-возрастной стилистики // Проблемы стиля в народной музыке. М., 1986. С. 5-29.

152. Щуров В. Поиски решения историко-генетических проблем в русской музыкальной фольклористике // Музыкальная фольклористика: проблемы истории и методологии. М., 1990. С. 77-100.

153. Щуров В. Несимметричные ритмические структуры в русской народной песне // Проблемы композиции народной песни. Научн. труды Моск. гос. консерватории. М., 1997. С. 4-32.

154. Щуров В. О явлениях полиморфизма в русской народной песне // Проблемы композиции народной песни. 1997. С. 32-41.

155. Щуров В. Стилевые основы русской народной музыки. М., 1998.

156. Э в а л ь д 3. Песни белорусского Полесья. М., 1979.

157. Этнаграф1я Беларусь Мн., 1989.

158. Як1менка Т. Да вывучэння рэпянальных сютэм песенных традыцый Беларуа // Музычная культура Беларусь Праблемы псторьй i тэорьп. Мн., 1999. С. 31-47.

159. Ялатау В. Музычныя асаб.гпвасщ беларусих жшуных песень // Беларуская народная творчасць. Жшуныя песш. Мн., 1974. С. 33-60.

160. В о i k о М. Zur Wechselwirkung zwiszen regionalen Traditionen in der bal tischen Volksmusik: sutartinfts-Poliphonie und ostbaltische Refrainlider // European Seminar in Ethnomusicology. Berlin, 1990. S. 63-71.

161. В у s t r o ñ J. Zwyczaje zniwiarskie w Polsce. Krakow, 1916. C. 139-140.109

162. G i o w i n s к i M., Kostkiewiczowa T., Okopieñ-Slawiñska A.,Slawinski J. Slownik terminów literackich. Wroclaw, 1988.

163. M o s z y ñ s к i К. Kultura duchowa slowian. Tom II. Cz. 2. Warszawa, 1968.

164. P i e t к i e w i с z Cz. Kultura duchowa Polesia rzeczyckiego. Mateijaly etnograficzne. Warszawa, 1938.1. А О1. Кутырёва-Чубаля Г.Г.

165. Белорусский жнивный напев: архетипы и инновации