Архетипы в романе И.А. Гончарова "Обломов" тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат наук Смирнов, Кирилл Валентинович

• Смирнов, Кирилл Валентинович
• кандидат наук
• 2017

Оглавление диссертации кандидат наук Смирнов, Кирилл Валентинович

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Особенности архетипического толкования романа «Обломов»

ГЛАВА II. Архетипы и их контекстуальная роль в романе

§ 1. Специфика реализации архетипа младенца и проблема вечности и

ее толкования

§ 2. Мифологема «Блудный сын» в контекстуальном

построении романа

§ 3. Архетип духа и дихотомия добра и зла

§ 4. Архетип гостя и его реализация

ГЛАВА III. Архетипы матери и Коры как основополагающие образы в

творческом наследии И.А. Гончарова

ГЛАВА IV. Специфика гончаровского дуализма и хронотоп

§ 1. «Сон Обломова» и понятие гончаровской утопии

§ 2. Пространственно-временная парадигма романа

§ 3. Образ Петербурга и проблема выбора

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ. Отражение философских воззрений Н.И. Надеждина в творчестве И.А. Гончарова

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Архетипы в романе И.А. Гончарова "Обломов"»

ВВЕДЕНИЕ

Прежде чем начать разговор об архетипах, представленных в романе И.А. Гончарова «Обломов», следует определить специфику приемов, положенных в основу исследования. Мифологичность, на которую и на единицы которой даются ссылки, обретает несколько измененный, отличный от ряда толкований смысл. Положенный нами в основу метод представляет собой репрезентацию общекультурных, преимущественно бессознательных проекций на использованные в более ранние периоды развития культур образные формулы. Для реализации подобного подхода нами была взята за основу работа К.Г. Юнга «Душа и миф» и понятие архетипа. Однако в процессе исследования были выявлены некоторые неточности, на которые необходимо указать. В частности, достаточно большой объем материала данной работы не совсем корректно приписывать только Юнгу. В комментариях к изданию книги 1996 года В. Менжулин отмечал: «Остов книги составляют две работы Карла Кереньи, сопровождаемые достаточно емкими, но сравнительно небольшими вариациями Юнга на заданные его коллегой темы. Юнг часто и с удовольствием исполнял роль комментатора, как мне кажется, с тем, чтобы, полностью сохраняя свою самобытность, в то же время продемонстрировать сопричастность аналитической психологии и других построений» [215, с. 7]. Фактически, работа «Душа и миф» является работой не только Юнга, но и К. Кереньи. Не учитывать заслуг венгерского филолога при оформлении сносок на книгу нельзя, но и сопричастность Юнга ставить под сомнение также невозможно. Поэтому в тексте диссертации целесообразным выглядит сноска на текст книги, который создавался в той или иной мере и тем и другим автором - Юнгом и Кереньи.

В работе «Архетип и символ» Юнг замечает, что архетипами называются древнейшие, изначальные типы, испокон веку наличные всеобщие образы [214, с. 107]. И далее Юнг продолжает: «По существу, архетип представляет то бессознательное содержание, которое изменяется, становясь 2

осознанным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает» [214, с. 107]. Более емким и наиболее удобным для нас является определение архетипа, которое Юнг (именно Юнг, т.к. авторство второй части книги «Душа и миф» принадлежит лишь ему) дал в книге «Душа и миф»: «Архетипы определены не содержательно, а формально, да и то лишь в очень незначительной степени. Изначальный образ определен в отношении своего содержания лишь тогда, когда он становится сознательным и таким образом обогащается фактами сознательного опыта. Тем не менее <...> его форму можно сравнить с осевой структурой кристалла, которая до известной степени предустанавливает кристаллическую структуру матричной жидкости, хотя сама по себе материально и не существует. Это происходит согласно специфическому способу группировки ионов и молекул. Архетип сам по себе пуст и чисто формален, он не что иное, как facultas praeformandi, возможность представления, данная a priori. Наследуются не представления как таковые, а только их формы, и в этом отношении они в любом случае соответствуют инстинктам, которые также определены лишь в отношении формы. Уже то, что существуют инстинкты, доказывает существование архетипов, пускай даже последние не проявляют себя непосредственно. Что касается определенности формы, наше сравнение с кристаллом очень показательно ввиду того, что осевая система определяет только стереометрическую, а не конкретную форму отдельного кристалла. Он может быть или большим, или маленьким, он может изменяться до бесконечности в зависимости от изменения размеров его граней, или из-за сращивания двух кристаллов. Единственное, что остается неизменным, - это осевая система, вернее, неизменяемые геометрические пропорции, лежащие в ее основе. То же самое верно и в отношении архетипа. В принципе он может быть назван и иметь неизменное ядро значения, но всегда только в принципе и никогда по отношению к его проявлениям. Точно так же специфическое появление образа матери в любой кон-

кретный момент времени невозможно дедуцировать из архетипа матери, это зависит от множества других факторов» [215, с. 216-217].

В «Энциклопедии литературных терминов и понятий» Г.В. Якушева иначе интерпретирует понятие «архетип». Архетип - «обозначение наиболее общих и фундаментальных изначальных мотивов и образов, имеющих общечеловеческий характер и лежащих в основе любых художественных структур» [102, с. 59-60]. Определение Юнга изначально не было рассчитано на литературоведов, в то время как трактовка «архетипа» Якушевой была. Однако в целях углубления интерпретации образов романа Гончарова «Обломов», их роли в архитектонике произведения, наиболее рентабельным является именно использование юнговского определения. Это позволит сформировать более целостные литературные портреты героев и выявить их типологическую значимость - то, к чему стремился Гончаров. Итак, именно определением, данным швейцарским психиатром мы будем пользоваться. А так как отпе ттшт vertitur т vitium, всякое излишество превращается в порок, для разграничения смыслов одного понятия следует отличать существующее наряду с юнговским определением архетипа понятие «архе», введенное К. Хюбнером. «Архе - это история происхождения. Когда-то некое нуминоз-ное существо впервые совершило определенное действие, и с тех пор это событие идентично повторяется» [200, с. 122]. «Архе не является событием во времени и не содержит объектов, которым в данное время приписывается определенное место с помощью законов или правил, к примеру, раньше или позже; оно не сводится, как это было уже отмечено, к таким элементам, законам, правилам или временному контексту и совсем этим не объясняется; оно, как целостный гештальт, представляет собой историю. Однако поскольку оно, с другой стороны, рисует ход времени, из которого элемент времени не может быть изолирован, то оно должно быть названо временным гешталь-том. Архе является поэтому не только схемой объяснения некоего процесса, коль скоро оно определяет и создает его, но конституирует и его временной ход: являющаяся в архе временная последовательность событий наполняет

его содержание. Архе является, так сказать, парадигмой этой последовательности, повторяющейся бесчисленным и идентичным образом» [200, с. 128]. Сближение понятий архе и юнговского архетипа часто обусловлено контекстуальной необходимостью с целью построения устойчивой концепции, не нарушенной однокорневыми кодами. Еще один вариант интерпретации понятия «архетип» предложил И.А. Есаулов: «Под архетипами в данном случае понимаются, в отличие от К.Г. Юнга, не всеобщие бессознательные модели, но такого рода трансисторические «коллективные представления», которые формируются и обретают определенность в том или ином типе культуры» [67, с. 12]. В нашем случае смешение различных толкований понятия «архетип» ведет только к заблуждению, поэтому за основное берется именно определение Юнга.

«Хорошо известным выражением архетипов являются мифы и сказки» [214, с. 107], - пишет Юнг. Между понятиями сказка и миф существует значительная разница, на которую указывали исследователи. Сказка - «вид фольклорной прозы, известный у всех народов. В отличие от несказочной прозы (преданий, легенд, быличек), сказка воспринималась как «нарочитая и поэтическая фикция» [162, с. 87]. Содержание сказки не вписано в реальное пространство и время, однако они сохраняли жизненное правдоподобие, наполнялись правдивыми бытовыми деталями. Развлекательный характер не противоречил выражению сочувствия к беззащитным и невинно гонимым. Сказка отражает исторические и природные условия жизни каждого народа; в то же время сюжетные типы большинства сказок интернациональны. В основе сказки всегда лежит антитеза между мечтой и действительностью, которая получает полное, но утопическое разрешение. Персонажи сказки контрастно распределяются по полюсам добра и зла (их эстетическим выражением становится прекрасное и безобразное). Сюжет сказки строго последователен, однолинеен, развивается вокруг главного героя, победа которого обязательна. Герои сказки, внутренне статичные образы-типы, полностью зависят от своей сюжетной роли, раскрываются в действии: сказка максимально исполь-

зует время как художественный фактор, выражая этим свою эпическую сущность. Устойчивая повторяемость однотипных персонажей позволяла конта-минировать сюжеты. Сказки обладают предельно ясной композицией, специфика которой определяется членением сюжета на мотивы - «простейшие повествовательные единицы» [29, с. 500]. «Предпосылкой создания сказки было разложение первобытнообщинного строя и упадок мифологического мировоззрения, когда религиозно-магическое содержание обрядов и мифов эволюционировало в поэтическую форму сказки» [102, с. 990].

Миф - «древнейшее сказание, являющееся неосознанно художественным повествованием о важных, часто загадочных для древнего человека природных, физиологических и социальных явлениях, происхождении мира, загадке рождения человека и происхождении человечества, подвигах богов, царей и героев, об их сражениях и трагедиях. Миф был порождением определенной фазы в развитии человеческого сознания, пытающегося художественно, в виде персонификации, отразить действительность и объяснить ее посредством конкретно-чувственных образов и ассоциаций, перцепций, носящих своеобразно логический характер. Принципиальной особенностью мифа является его синкретизм - слитность, нерасчлененность различных элементов - художественного и аналитического, повествовательного и ритуального. Мифологическое авторство характеризуется неосознанностью творческого процесса, поэтому мифы предстают в качестве созданий коллективного и бессознательного народного творчества. Осознание индивидуального авторства, творческого процесса, развитие критического отношения к содержанию повествования - признаки новой ступени в развитии сознания, для которой характерно вырождение мифов, распад их синкретизма [102, с. 560].

Миф от сказки, по мнению Е.М. Мелетинского, отличается следующими критериями: во-первых, для мифа характерна достоверность, для сказки -недостоверность, или достоверность, допускающая выдумку; во-вторых, миф подчинен условиям мифического, доисторического времени действия, а время сказки всегда внеисторично; в-третьих, мифу свойственно наличие этио-

логизма, в свою очередь сказке - нет; в-четвертых, миф приемлет коллективность изображаемого объекта, сказка же всегда индивидуальна [117]. Несмотря на указанные выше различия, сказка и миф во многом схожи. Сближающим их элементом являются обряды инициации, восходящие к глубокой древности и функционирующие в равной степени как в сказке, так и в мифе. В силу этого, необходимо отметить: мифологические подтексты, наличествующие в романе И.А. Гончарова «Обломов», могут быть рассмотрены и как сказочные и изучены в соответствии с моделью волшебной сказки В.Я. Проппа.

Мифологические подтексты в литературных произведениях обусловлены типизацией литературных явлений, но при этом не выступают как идейная основа. Их появление мотивировано типичностью моделей, использованных автором, будь то описание природы или характеристика персонажа. И.П. Смирнов писал, что всякое литературное произведение возможно изучать как проекцию заявленной ранее схемы. Исследователь ставит в пример символизм: «Тот же символизм мы вправе изучать как некий образец стихотворного искусства, связанный с другими сходными направлениями, например, с романтизмом, и выстраивать при этом историческую иерархию типов, которые могут не соседствовать во времени» [176, с. 284-285].

Таким образом, мифологический подтекст представляет собой скрытую формулу реализации некоторых художественных приемов, которые употреблялись в мифах разных культур.

О романе Гончарова «Обломов», снискавшем славу среди критики XIX века еще до опубликования, написано огромное количество статьей, очерков, монографий, в которых предлагаются разнообразные пути анализа произведения. А.В. Дружинин публикует в «Библиотеке для чтения» статью ««Обломов» роман Гончарова». В «Современнике» появляется статья Н.А. Добролюбова «Что такое обломовщина?». На рубеже веков критическими работами о романе отзываются М.А. Протопопов, Ю.Н. Говоруха-Отрок и проч. Среди современников творчеством Гончарова занимаются

В.Н. Криволапов, В.А. Недзвецкий, В.И. Мельник, А. Молнар и многие другие.

Творчество писателя изучается с разных позиций, порой совершенно не связанных между собой. Так, например, Е.А. Краснощекова рассуждает о модели воспитания, имплицитно описанной в произведении [90]; анализ эпического мышления Гончарова лег в основу диссертации Н.Л. Ермолаевой [66]; о христианских подтекстах размышляет В.И. Мельник [119] и В.Н. Криволапов [98]; литературное влияние дома Майковых на творчество писателя освещает в диссертации А.Г. Гродецкая [54]. Противоречивость и глубина художественных образов, созданных Гончаровым, исключает однозначную трактовку, отчего полемика вокруг романа не утихает почти сто пятьдесят лет.

В XXI веке «Обломов» рассматривается не только как роман социальный, психологический, даже философский. Все чаще звучит разбор фонетической системы романа, анализируется выбор писателем тех или иных звуковых сочетаний для создания целостности образов [27, с. 121]. На наш взгляд, это не вполне правомерно, т.к. Гончаров, при всем уважении к его уникальному таланту, вряд ли занимался именно этими вопросами детально. Нет никаких подтверждений об особенном интересе Гончарова к углубленному изучению лингвистики в динамике развития и функционирования тех или иных языковых форм. Для углубления толкования романа и наиболее полного освещения задуманных писателем подтекстов через амбивалентные образы структура произведения анализируется в свете теории архетипов Юнга, представляя корректную и соответствующую эпохе автора трактовку наиболее полемичных вопросов.

Актуальность диссертации определяется необходимостью углубленного толкования романа «Обломов» в свете теории архетипов К.Г. Юнга и К. Кереньи по причине недостаточного количества исследовательских работ, всецело посвященных данной теме.

В диссертационной работе осуществлен:

1) анализ центральных образов романа, рассмотренных с точки зрения реализации архетипических моделей;

2) выявлены роли центральных образов, а также формулировки и обоснования их связей с общей контекстуальной моделью произведения.

Степень разработанности темы: с момента публикации романа данная тема детально не освещалась. Нами был дан краткий анализ критической литературы о романе. Отдельно были обозначены исследовательские работы, посвященные творчеству Гончарова. Описанные нами эволюция взглядов и идей Гончарова и его концепция «объективного» творчества сформировали устойчивую основу для разработки заявленной темы, а также обозначили имена тех философов, деятельность которых существенно повлияла на писателя: Н.И. Надеждина и С. П. Шевырева. В диссертационном исследовании использованы не только труды гончароведов Криволапова, Краснощековой, Мельника, Ермолаевой, Рыбасова, Недзвецкого, Отрадина, но и работы по мифологии Элиаде, Голосовкера, Куна, Мелетинского, Лотмана и проч. Основу работы составили исследования в области психоанализа Юнга. Частично затрагивается труд Хюбнера «Истина мифа» с целью уточнения особенностей использования понятия «архетип». В связи с тем, что понятие «архетипа» с момента его создания К.Г. Юнгом претерпело ряд изменений, важно иметь в виду, что в основу исследования легло именно то значение, которое приписывал архетипу швейцарский психиатр.

Объектами диссертационного исследования целесообразно назвать образы Агафьи Пшеницыной, Ильи Ильича Обломова, Ольги Ильинской, Андрея Штольца, Михея Тарантьева и визитеров Обломова, через которые реализуются контекстуально-соответствующие им архетипы: матери, младенца, духа, коры, трикстера и гостя, а также пространственная оппозиция срединное-периферийное, представленная через сопоставление Обломовки и Петербурга. Нельзя не отметить и сопутствующие мотивы реки, дома, двери, мифологему «блудного сына», анализ которых позволил глубже понять авторский замысел.

Предметом диссертационного исследования является:

1) осмысление особенностей реализации архетипов в романе «Обломов», выразившееся в создании типических образов, равно реализующихся в разных произведениях писателя;

2) рассмотрение оппозиции срединное-периферийное пространство применительно к Обломовке и Петербургу;

3) анализ портретов Ольги Ильинской и Агафьи Пшеницыной как образов, продолжающих галерею гончаровских героинь. Применительно к портретной характеристике выявлена оппозиция прошлого и настоящего времени.

Цель исследования состоит в анализе архетипов, представленных в романе, а также в выявлении особенностей их функционирования и влияния на общую идейную основу произведения.

Цель исследования предопределила задачи:

1) рассмотрение образов Обломова, Штольца, Ольги и Агафьи в контексте теории архетипов Юнга;

2) анализ общей идейной оси романа, продиктованной спецификой персонажного уровня;

3) выявление особой системы духовных ценностей героев, наиболее полно соответствующей авторскому мировоззрению;

4) изучение специфики утопического мышления Обломова через диалоги со Штольцем, а также степень влияния хронотопа на мировоззрение персонажей.

Принимая во внимание многоаспектность заявленной темы, необходимо оговорить специфику методологии исследования. Она строится, в первую очередь, на проблемно-тематическом принципе анализа. Как на весомые, но не основные, целесообразно указать на сравнительно-типологический и, как сопутствующий и выраженный неявно, биографический принципы.

Гончаров не мог быть знаком с теорией Юнга, т.к. все крупные произведения писателя созданы им еще до рождения психиатра. Однако нас будет 10

интересовать элемент бессознательного, т.е. использование Гончаровым тех образов и символов, которые представлены контекстуально и являются устойчивыми художественными формулами. Впрочем, в условиях современности сам главный герой может рассматриваться как архетип: амбивалентный образ Ильи Ильича давно приобрел статус не только литературного героя, но и сблизился с явлением массовым. Ленность и пассивность не редко называют обломовщиной, а людей подобной психологической установки - обломо-выми. Ориентация на архетипическое начало, реализующееся в романе, определяет теоретико-методологическую базу, основой которой стали работы К.Г. Юнга, К. Кереньи, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, В.Н. Криволапова, А.Х. Гольденберга, Е.М. Мелетинского, Е.А. Краснощековой, Н.Л. Ермолаевой и др.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что результаты, полученные в рамках исследования романа «Обломов», могут объяснить некоторые проблемные аспекты интерпретации произведения; изучение романа применительно к теории архетипов Юнга позволило выявить те элементы содержательной структуры произведения, которые объясняют мотивацию тех или иных поступков героев и систематизируют их мировоззренческие установки.

Практическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы в вузовском курсе лекций по русской литературе XIX века, а также в научно-исследовательских работах, посвященных не только творчеству Гончарова, но и архетипам в русской литературе «золотого века».

Научная значимость работы состоит в том, что в ней:

1) впервые анализируется персонажный уровень романа (образы Ильи Ильича Обломова, Андрея Штольца, Ольги Ильинской, Агафьи Пшеницыной и Михея Тарантьева, а также гостей Обломова) в свете теории архетипов К.Г. Юнга и К. Кереньи;

2) доказывается значимость портретных характеристик героинь как системного элемента для всего творчества, предопределяющего не только психологический, но и временной аспекты художественной реальности;

3) расширено понятие трактовки Гончаровым идеальной семьи через сопоставительный анализ образов Обломова и Штольца, в равной мере стремящихся к счастью, но достигающих его разными способами;

4) на примере оппозиции Обломовка/Петербург показана специфика воплощения в романе срединного и периферийного пространств, а также доказана типичность данной тематической оппозиции для всего творческого наследия писателя;

5) уточнены представления о пространственных элементах (мотивы двери, дома, реки), имеющих первоочередное значение в ряде сцен, а также обоснована их значимость в общей художественной модели романа;

6) затронуты философские воззрения Гончарова на проблему синтеза как одну из основных проблем русской философии начала XIX века.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Обломов как явление не только литературное, но и социальное, рассматривается в нескольких контекстах. Во-первых, Илья Ильич со всей присущей только ему спецификой характера близок архетипу младенца. Во-вторых, изучение героя в рамках данного архетипа позволило более точно обозначить истоки его мировоззрения и взаимоотношения с антиподом - Андреем Ивановичем Штольцем. Противопоставление Обломов/Штольц рассмотрено на уровне противопоставления архетипов, а особая функция Штольца в романе дает возможность характеризовать его как героя, воплощающего архетип духа.

2. Не только Обломов и Штольц являются воплощением архетипов. Огромную роль в романе выполняют женские образы. Ольга Ильинская, возлюбленная Обломова, а потом супруга Штольца, заинтересовала и самого писателя, который в письмах говорил о ней с иронической симпатией. Известно, что появление образа Ольги стало тем стержнем, благодаря которому 12

роман был продолжен. В структуре произведения она воплощает женщину нового времени, более современную. Об этом свидетельствует ее внешность, сфера интересов, модель поведения. Ей противопоставлена Агафья Пшени-цына как героиня, близкая миру старому. Понятия мира нового и мира старого реализованы за счет менталитета героинь.

3. В образе Агафьи отчетливо представлен архетип матери. Ольга реализует архетип Коры, т.е. девы. Это объясняет параллелизм персонажного уровня: если Штольц искал спутницу жизни и нашел ее в Ольге, то Обломов - мать, воплощением которой стала Агафья.

4. Обломовский быт воплощен в доме на Выборгской стороне. Разделение пространства на мир здесь и мир там позволяет говорить и о разделении художественного мира произведения на уровне контекста. Петербург противопоставлен Обломовке как мир демонический миру благодатному. Об этом свидетельствуют ряд образов-символов. Одним из них является образ дома: выход за его пределы есть трансформация в новую реальность, существующую по своим законам. Реальность разделяется также образом-символом реки, когда на одном берегу остается Петербург, а на другом - Выборгская сторона. Особую функцию выполняют образы гостей. Через Волкова, Судьбинского, Пенкина и Алексеева Гончаров передает всю специфику петербургской жизни.

5. Среди обломовских визитеров особенно выделяется Тарантьев. И если Обломов противопоставлен Штольцу как духовное деятельному, пассивное активному, то Михей Андреевич Андрею Ивановичу - как разрушающее созидающему. Причем, разрушающее способно переходить в созидающее в силу бессознательности. Это свидетельствует о реализации в образе Таранть-ева архетипа трикстера.

Апробация результатов исследования представлена статьями, опубликованными в вологодских сборниках «Лингвистика смотрит в будущее» (выпуск II, 2012; выпуск III, 2013), «Образы национальной ментальности в текстах русского севера» (2013); «Слово и образ в культуре Русского Севера»

(2014); «Вологодский текст в русской культуре» (2015); в сборниках «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2014), «Авторские миры в художественных текстах XIX-XX веков» (Курск, 2014), «Духовные векторы литературы: сопряжения и пересечения» (Белгород, 2014); в журналах РИНЦ «Аспирант» (№ 5, № 6, 2015), «Sciences of the Europe» (№ 1, 2016), «Philology International scientific journal» (№ 3, 2016), журналах ВАК «Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого» (№ 1, 2015), «Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова» (№ 3, 2015), «Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология» (№ 1, 2015), «Филологические науки. Вопросы теории и практики» (№ 4, № 5, 2016).

По теме диссертации опубликовано шестнадцать статей, пять из которых входят в перечень изданий, рекомендованных ВАК.

Структура диссертации состоит из введения, четырех глав, подразделяемых на параграфы, заключения и библиографии.

ГЛАВА I. Особенности архетипического толкования романа «Обломов» в XXI веке

В письме от 20 мая 1959 года И.А. Гончаров писал И.И. Льховскому: «Обломов», по выходе всех частей, произвел такое действие, какого ни Вы, ни я не ожидали. Увлечение Ваше повторилось, но гораздо сильнее, в публике. Даже люди, мало расположенные ко мне, и те разделили впечатление. Оно огромно и единодушно» [49, с. 320].

Сейчас, наверно, нет человека, который бы хоть краем уха не слышал об Обломове. Роман Гончарова давно вошел в список обязательных текстов для изучения в школе. Говорить о романе начали еще до его публикации. Целостное освещение романа в критической литературе дал в своей статье М. В. Отрадин [147]. Литературовед М. Сеймур-Смит отметил роман как одно из произведений, предопределивших развитие европейского романа после Рабле [234]. Д.С. Бaрт выделил «Обломова» как один из ста лучших романов всех времен [219], А. Лунгстад предложила новое понимание романа в контексте биографии писателя [226]. Мы обозначим лишь те направления критической мысли, которые имеют значимость для настоящего исследования. При этом необходимо иметь ввиду, что гончароведение как таковое и анализ архетипических построений в романе неразделимы в принципе, т.к. первое является объектом анализа второго.

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Смирнов, Кирилл Валентинович, 2017 год

Список литературы

1. Алексеев, П.П. Ресурсы исторической продуктивности гончаровского романа / П.П. Алексеев // Материалы международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И.А.Гончарова. - Ульяновск, 1998. - С. 5-18.

2. Барсов, Н.И. Воспоминания об И.А. Гончарове / Н.И. Барсов // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Ленинград: Худож. лит., 1969. - С. 146-156.

3. Бельская, А.А. Тургенев и Гончаров: этико-философские взгляды писателей / А.А. Бельская // Материалы Международной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И.А. Гончарова. - Ульяновск, 2003. - С. 249-257.

4. Благой, Д. Д. От Кантемира до наших дней: в 2 т. / Д.Д. Благой. - Москва: Худож. лит., 1979. - Т. 1. - 550 с.

5. Боборыкин, П.Д. Творец «Обломова» (из личных воспоминаний) / П.Д. Боборыкин // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. -Ленинград: Худож. лит., 1969. - С. 133-145.

6. Борзенкова, Н.Н. Эволюция психологической манеры И.А.Гончарова-романиста / Н.Н. Борзенкова // Материалы Международной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И.А. Гончарова. - Ульяновск, 2003. - С. 208-217.

7. Гончаров, И.А. Иван Савич Поджабрин / И. А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т. - Москва: Гослитиздат, 1954. Т. 7. - С. 7-77.

8. Гончаров, И.А. Лучше поздно, чем никогда / И.А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т.- Москва: Гослитиздат, 1955. - Т. 8. - С. 64113.

9. Гончаров, И.А. Обрыв / И.А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т.- Москва: Гослитиздат, 1953. - Т. 5. - 368 с.

10. Гончаров, И. А. Обрыв / И. А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т. - Москва: Гослитиздат, 1954. - Т. 6. - 456 с.

11. Гончаров, И.А. Обыкновенная история / И. А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т. - Москва: Гослитиздат, 1952. - Т. 1. - 328 с.

12. Гончаров, И. А. Уха / И.А. Гончаров // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т. - Москва: Изд-во «Правда», 1954. - Т.7. - С. 290-295.

13. Гродецкая, А.Г. Проза И.А. Гончарова, 1830-1860-е (биографика, контекст, поэтика): дис. ... д-ра филол. наук / Гродецкая А.Г.; Отдел новой русской литературы ФГБУН «Институт русской литературы» (Пушкинский дом). - Санкт-Петербург, 2016. - 398 с.

14. Гроссман, Л.П. Пушкин / Л. Гроссман. - Москва: Астрель, 2012. - 544 с.

15. Золотусский, И.П. Гоголь / И. Золотусский. - 7-е изд. - М.: Молодая гвардия, 2009. - 485 с.

16. Каменский, З.А. Н.И. Надеждин: очерк филос. и эстет. взглядов (18281836) / З.А. Каменский. - Москва: Искусство, 1984. - 208 с.

17. Каменский, З.А. Русская философия начала XIX века и Шеллинг. -Москва: Наука, 1980. - 326 с.

18. Короленко, В.Г. И.А. Гончаров и молодое поколение / В.Г. Короленко // Роман И. А. Гончарова «Обломов» в русской критике. - Ленинград: ЛГУ., 1991. - С. 272-276.

19. Криволапов, В.Н. О «бабушках» и «внучках» в русской литературной классике и пророческом потенциале романов И.А. Гончарова /

B.Н. Криволапов // Писатель в контексте времени: проблема научного комментария. - Москва, 2011. - С. 94-98.

20. Кэмпбелл, Дж. Мифический образ / Дж. Кэмпбелл. - Москва: АСТ, 2002. - 683 с.

21. Малыгина, Т.В. Эволюция «идеальности» у Гончарова / Т.В. Малыгина // Материалы Международной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И.А. Гончарова. - Ульяновск, 2003. -

C. 218-225.

22. Мандельштам, Ю.В. Гончаров - критик / Ю. В. Мандельштам // Мастер русского романа: И.А. Гончаров в литературной критике русского зарубежья :сб. документов и материалов / Федеральное архивное агентство, РГАЛИ; [вступ. ст. В.А. Недзвецкого]. - Москва: Всероссийская

государственная библиотека иностранной литературы им. М.И. Рудо-мино, 2012. - С. 261-267.

23. Морозов, В.В. Гончаров как создатель живых типов / В.В. Морозов // Иван Александрович Гончаров. Его жизнь и сочинения: сб. историко-литературных ст. / сост. В.И. Покровский. - Москва: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1912. - С. 291-298.

24. Ляцкий, Е. Гончаров: жизнь, личность, творчество: критико-биогр. очерки / Е. Ляцкий. - Стокгольм: Северные огни, 1920. - 377 с.

25. Надеждин, Н.И. Всем сестрам по серьгам (новая прогулка на старый лад) / Н. И. Надеждин // Сочинения: в 2-х т. / под ред. З.А. Каменского.

- Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 827-836.

26. Надеждин, Н.И. Литературные опасения за будущий год / Н. И. Надеждин // Сочинения: в 2-х т. / под ред. З.А. Каменского. - Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 803-816.

27. Надеждин, Н.И. О происхождении, природе и судьбах поэзии, называемой романтической / Н. И. Надеждин // Сочинения: в 2 т. / под ред. З. А. Каменского. - Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 93-257.

28. Надеждин, Н.И. О современном направлении изящных искусств / Н.И. Надеждин // Сочинения: в 2 т. / под ред. З.А. Каменского. - Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 307-349.

29. Надеждин, Н.И. Психология и философия изящного / Н. И. Надеждин // Сочинения: в 2 т. / под ред. З. А. Каменского. - Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 361-363.

30. Надеждин, Н.И. Сонмище нигилистов (сцена из литературного балагана) / Н. И. Надеждин // Сочинения: в 2 т. / под ред. З. А. Каменского. -Санкт-Петербург: Изд-во РХГИ, 2000. - С. 817-820.

31. Плетнев, А.П. Три встречи с Гончаровым / А.П. Плетнев // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Ленинград: Худож лит., 1969.

- С. 131-132.

32. Попов, Н. Н.И. Надеждин на службе в Московском университете (1832-1835) / Н.Н. Попов // Журнал Министерства народного просвещения. - 1880. - №1. - С. 1-43.

33. Постнов, О.Г. Эстетика И.А. Гончарова / О.Г. Постнов. - Новосибирск: Наука, 1997. - 240 с.

34. Потанин, Г.Н. Воспоминания об И.А. Гончарове / Г.Н. Потанин // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Ленинград: Худож. лит., 1969. - С. 23-44.

35. Рыбасов, А. И.А. Гончаров / А. Рыбасов. - М.: Худож. лит., 1962. - 244 с.

36. Русаков, В. Случайные встречи с И.А. Гончаровым / В. Русаков // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Ленинград: Худож. лит., 1969. -С. 157-167.

37. Спасская, В.М. Встреча с И.А. Гончаровым / В.М. Спасская // И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Ленинград: Худож. лит., 1969. - С. 202-211.

38. Шевырев, С. П. Чтение пятое / С. П. Шевырев // История поэзии: Древняя Индия, Израиль, Греция, Рим, Европа Нового времени / С.П. Шевырев. - Москва: Либроком, 2011. - С. 80-99.