Антиномия духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н. Толстого 1880-х - 1890-х годов тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Кешишев, Артём Георгиевич

• Кешишев, Артём Георгиевич
• кандидат филологических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Кешишев, Артём Георгиевич

Введение

Глава I. Проблема духовной и плотской любви в европейской литературе XIX века

Глава И. Плотское падение и духовное возрождение личности в повестях Л.Н.Толстого 1880-х - 1890-х годов.

§1. Личность как антиномия духовного и плотского в контексте светских и церковных «правил» морали в «Крейцеровой сонате»

§2. Плотское падение и диалектика духовного прозрения героя в повести «Отец Сергий»

§3. Антиномия духовного и плотского в идейно-художественном строе повести «Дьявол»

Глава III. Кризис плотского оптимизма в романе «Воскресение»

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Антиномия духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н. Толстого 1880-х - 1890-х годов»

Тема любви неразрывно связана с темой человека, человеческого существования. Природа человека, его происхождение, назначение рассматриваются науками по-разному. Исследование позднего творчества Льва Николаевича Толстого, с христианскими тенденциями осмысления Бога, мира и человека, даёт основание рассматривать проблему духовной и плотской любви с позиций христианской антропологии, в которой человек есть бессмертное, духовное существо, созданное Богом по Своему образу и подобию. Природа человека трехсоставная: тело, душа и дух. Тело, по словам ап. Павла, «Храм духа», выразитель, осуществитель действий души и неотъемлемо от неё. Жизнь телесная — удовлетворение инстинктов самосохранения и продолжение рода.

Невидимую, духовную, сторону естества человека составляет душа. Душа — самостоятельная, бессмертная, разумная, свободная сущность. Жизнь душевная состоит в "удовлетворении потребностей ума, чувств и воли. Соединение тела и души (неслиянное соединение) образует в человеке душевно-телесную природу.

Над телом и душой стоит дух. Дух проявляется в человеке страхом Божиим, совестью и жаждой Бога. Проявления духа в человеке служат руководящим началом в жизни каждого христианина, то есть стремлением жить в общении с Богом, жить по воле Божией и пребывать в любви Божией.

Любовь есть высшая добродетель, которая составляется из полноты всех прочих добродетелей (Кол. Гл.З, ст.14). Чувство любви к ближним присуще каждой человеческой душе, но, как и все другие чувства, естественная любовь извращена грехом. Святитель Игнатий пишет: «В каких язвах наша любовь естественная! Какая тяжкая на ней язва — пристрастие. Обладаемое пристрастием сердце способно к всякой несправедливости, ко всякому беззаконию, лишь бы удовлетворить болезненной любви своей» [70.С.124].

Естественная плотская любовь недостойна называться любовью, потому что она не имеет ничего общего с истинной любовью к ближним, заповеданной Христом Спасителем в Его Евангелии. Плотская любовь стремится доставить любимому земное благополучие. В ней нет постоянства, она может разгореться очень сильно, но нередко после короткого времени легко обращается в отвращение и даже ненависть. В период своего наивысшего развития личность с её плотской любовью хочет безгранично владеть объектом своей любви, и если не достигает желаемого, бывает, способна на многие безрассудные поступки и даже преступления.

Для стяжания истинной духовной любви нужно отвергнуть, умертвить в себе плотскую любовь и обратиться к жизни по евангельским заповедям. Духовная любовь исполнена простоты и веры к ближним, в ней нет подозрительности и ревности, «постоянство и мудрая рассудительность — непременные качества ёе». Истинная любовь к ближним имеет основанием веру в Бога. Она вся в Боге, т.к. Бог есть любовь (1 Ин. Гл.4, ст. 16).

Духовная любовь во всей полноте проявляется в христианском браке, хотя чувственные услаждения сами по себе, то есть по своей сущности, не являются чем-то порочным, постыдным или греховным и в законном браке вполне допустимы. В некоторых стихах Книги Притчей Соломоновых прямо говорится о супружеских (сексуальных) услаждениях (удовольствиях) без упоминания об их греховности (Притч. Гл.5, ст. 18-20). (См. также Книгу Песни Песней Соломона (Песн. Гл.1, ст.1; Гл.4, ст. 10)). В своём послании Апостол Павел наставляет: «Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа <.> Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим <.>Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться»; «Во избежание блуда, каждый имей свою жену» (1 Кор. Гл.7, ст. 2, 5, 9); «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно<.>» (Евр. Гл.13, ст. 4).

Но христианство, которое высоко ценит брак, в то же время освобождает человека и от необходимости брачной жизни. С христианской точки зрения, чтобы исполнить жизнь как любовь и общение, брак не является строго необходимым. Существует альтернативный путь в Царство Божие — монашество. Это есть отказ от естественного самоотречения в любви, которым является брак, и выбор более радикального пути через послушание и аскезу, при которых единственным источником существования для человека становится обращенный к человеку призыв Бога. Оба эти пути в христианстве равным образом признаны и почитаемы как ведущие к общей цели.

В художественном мире докризисного Л.Н.Толстого физические и духовные влечения героев в равной степени рождали ощущение радости жизни, удивительного душевного подъема. Религиозный кризис, наметившийся у Л.Н.Толстого в конце 1870-х годов и продолжавшийся вплоть до конца его дней, изменил взгляд писателя на любовь. В контексте христианского учения наиболее полно для писателя духовное начало проявляется в любви — не чувственной («животной») и по существу эгоистической, а понимаемой как бескорыстное стремление делать ближнему добро, как благоволение к миру, пережитое в детстве каждым человеком. Такая любовь, по Л.Н.Толстому, представляет собой достойное человека состояние. Эгоистические же, чувственные стремления неизбежно приводят к терзаниям, тогда как духовная любовь способна сами страдания обратить во благо. Так, в трактате «О жизни» (1888) Л.Н.Толстой утверждает примат духовной сферы над материальной, полностью вытесняя последнюю из области реального. «Доминирование духовного начала над животным, — справедливо подчёркивает О.Журина, - наиболее очевидным становится в масштабе абсолютных категорий, сводящих к нулю всё материально-тленное» [121.С.11].

В лекциях по русской литературе В.Набоков отмечал: «Плотская любовь, если она гармонирует с духовной, не губит душу <.> если не гармонирует - губит<.>» [198.С.388]. Писатель понимал, что вытеснение плотского начала ведёт к нарастанию в человеке способности к чистой духовной, божеской любви. В позднем творчестве Л.Н.Толстой (ставший, по словам Р.Роллана, «монахом-фанатиком, проклинающим плоть» [168,II.С.62]) решительно осуждает чувственные проявления. Л.Н.Толстой полагает, что оснований, на которых «сходятся» в браке мужчины и женщины, «нет никаких, кроме животного удовольствия» [191.С.19]. В повести «Крейцерова соната» и «Послесловии» к ней писатель ратует за полное безбрачие или хотя бы за духовный, «спиритуалистический» (сверхчувственный) брак. Целомудренный брак «полагает отчётливые границы требованиям пола, примиряя их с требованиями духа» [135.С.212], заменяет супружеские плотские отношения чистыми отношениями «брата и сестры». Два смысла в «Крейцеровой сонате» видит В.Розанов, с чем мы в целом согласны: «<.> явный, направленный против брака и полагающийся на евангельских словах: «Лучше не жениться»; и тайный, состоящий в утверждении брака <.>» [205.С.203].

Не будет преувеличением сказать, что Л.Н.Толстой «предложил» в «Крейцеровой сонате» в качестве образца для подражания стиль жизни, сравнимый с учением христианской секты шейкеров. Настойчивые требования Позднышева, героя «Крейцеровой сонаты», отказаться от деторождения и стремиться к целомудрию, даже если бы это угрожало дальнейшему существованию человеческого рода, его осуждение грубой мужской чувственности и сочувственное отношение к униженному и попранному женскому достоинству - всему этому могут быть найдены параллели в шейкеровских воззрениях на брак.

Сходство толстовской и шейкеровской утопий объясняется общностью их теоретических предпосылок: в идеале — стремление к преодолению пола, или, пользуясь словами В.Розанова, «введение в семью строгой размеренности как бы монастырского ритуала» [249.С. 130]. Однако при всех нападках на чувственность Л.Н.Толстой осознаёт, что физические отношения неизбежны и могут быть вполне естественны, правда, при соблюдении одного, но зато очень жёсткого условия, а именно: если целью супружеской близости является зачатие новой жизни. Так, в письме к В.Черткову от 23 марта 1888 года читаем: «Деторождение в браке не есть блуд.<.>Законное плотское общение такое, при котором продолжается род человеческий» [118.С.202].

Перестройка человеческой натуры была для Л.Н.Толстого и шейкеров лишь средством для очищения и освобождения человеческого сознания от эгоистических страстей, включая и плотскую страсть, воспринятую и осмысленную как едва ли не главное препятствие к достижению идеала.

В отношении Толстого к полу, к женщине (от которой, по его словам, идёт «весь разврат» [294.С.221]), есть и нечто, сближающее его с воззрениями австрийского философа Отто Вейнингера. О.Вейнингер пришел к той же «брезгливости к полу и отвращению к браку, которое необходимо приводит его и к проповеди о полном половом аскетизме и связанном с ним прекращении деторождения» [74.С.624]. У О.Вейнингера этот вывод связан с таким откровенным отрицанием женственности, сведением ее к одной похоти и небытию, радикальнее которого не было высказано в литературе: здесь отрицается не только плотское общение, но и любовь.

Та радикальность, с которой Л.Н.Толстой-моралист отвергал жизнь плоти, связана с «необыкновенной памятливостью чувств» писателя, о которой писал И.Бунин: «Какая необыкновенная памятливость чувств, - на протяжении целых десятилетий, до самой глубокой старости, хранить в себе такую свежесть их, при которой только и возможно то «дьявольское» очарование, с которым написаны местами и «Дьявол», и начало любви Нехлюдова и Катюши» [76. С. 165].

Плотский оптимизм «дома» и проповедь духовной любви, выраженные в «Крейцеровой сонате» и ряде других произведений, свидетельствуют о противоречивости натуры Толстого (по словам В.Шкловского — противоречивости его решений» [320,2.С.458]). Так, в дневниковых записях С.Толстой мы находим: «Если бы те, которые с благоговением читали «Крейцерову сонату», заглянули на минуту в ту любовную жизнь, в которой живёт Лёвочка <. .>, то как свергли бы они своё божество с того пьедестала, на который его поставили» (21 марта 1891года) [295,1.С.163]. И далее: «Как ужасно отсутствие чистоты в любви, а как и сама возвышенная любовь приходит к тому же, к желанию обладания и близости» (30 июня 1897 года) [295,1. С.258].

Крайности своего ригоризма Л.Н.Толстой временами осознавал. Так, писатель неприязненно отзывался о группе молодых людей, следовавших его нравственно-аскетическим заповедям, заключённым в «Крейцеровой сонате». В письме Н.Ге он сообщает, что плотское воздержание молодых людей как средство окончательного разрешения проблемы полов произвело на него удручающее впечатление [158. С. 117].

Религиозные воззрения Л.Н.Толстого изменяют его представления о том, какая сила действует на человека (подменяя семейное счастье супружеской чувственностью), когда его высшие духовные возможности оказываются в физическом, плотском плену. Об этом писатель скажет прямо названием одного из своих произведений - «Дьявол». Борение человеческого духа с «дьяволом», соблазняющим душу похотью плоти, есть «самое драматическое столкновение в жизни героев, которое как правило оканчивается трагически<.>» (Е.Николаева) [204.С.110]. Мотив «дьявольского наваждения» (плотского влечения к женщине) как движущая сила сюжетного развития был заложен и в «Крейцеровой сонате», и в «Отце Сергии», и в «Воскресении».

Грех, по Л.Н.Толстому, имеет различные проявления. Его присутствие сказывается в постоянном «дьявольском» соблазне страсти и в мыслях, и в действиях человека. Писатель осмысливает физическую страсть героев сквозь призму непредсказуемого, драматического начала - чувственноплотской одержимости, которая «обуздывается» религиозно-этическими и социальными идеями.

Миры любви духовной и любви плотской всегда сосуществовали в писателе рядом как две взаимосвязанные самостоятельные сферы. Постоянное их «соотнесение» в сознании Л.Н.Толстого вызывает рождение закономерного для писателя морализаторского эффекта в произведениях последнего периода творчества. И всё же С.Скиталец точно отметил: Толстой учит «непротивлению», «<.>а между тем на самом-то деле сам-то <.> всегда противился, как никто!» [265.С.403]. Так, поучая аскетике любовно-брачных отношений, Л.Н.Толстой - в разрез своим нравоучениям — продолжает оставаться под влиянием мысли, выраженной в дневниковой записи от 19 октября 1852-го года: «Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни» [1,46.С146]. В 1890 году С.Толстая запишет в своём дневнике: «Теперь только я вижу, как я его идеализировала, как я долго не хотела понять, что в нём была одна чувственность» [295,1.С.124 - 125].

Художественным творчеством поздний Л.Н.Толстой настойчиво преодолевал и собственную чувственность, спасая других, спасался сам.

Степень изученности темы. До настоящего времени специального исследования, посвященного изучению проблем пола и любви в творчестве Толстого, нет ни в отечественном, ни в зарубежном литературоведении. Разрозненные статьи, частично касающиеся исследования феномена любви в поздних художественных произведениях Л.Н.Толстого, не могут отвечать потребностям современной науки.

Высокий уровень исследования повести «Крейцерова соната» был определён ещё в начале XX века трудами критиков, как светских— П.Астафьева, А.Боткина, А.Бронзова, В.Буренина, В.Вольфсона, А.Гусева, Ю.Елагина, Г.Задёры, Н.Ивановского, А.Исаева, В.Лазурского, И.Листовского, П.Митрофанова, Ю.Николаева, Д.Овсяннико-Куликовского,

Н.Осипова, Я.Полонского, А.Соловьёва, А.Суворина, А.Хирьякова, Б.Юзефовича, К.Энгнельмейера, так и религиозных - П.Городцева, А.Гусева, архиеп. Никанора, свящ. М.Спасского, М.Струженцова.

Работы этих критиков несомненно, заслуживают должного внимания, однако ни в одной из них не обнаруживается ни литературоведческого анализа текста, ни последовательного разбора повести в плане нашей темы.

Подобная картина прослеживается в работах: а) советского (Е.Андреева, П.В.Вилькошевский, В.Днепров, В.Жданов, Л.Опульская, В.Поссе, В.Шкловский, И.Эйгес, Б.Эйхенбаум и др.) и современного литературоведения (И.Гарин, Т.Касаткина, Н.Панченко, Н.Прокурова, Е.Рачин, В.Ремизов С.Романов), включая диссертационные исследования А.Кондратьева, И.Лученецко-Бурдиной, Е.Николаевой; б) зарубежных исследователей (Аминтор-фон, Юсуке Сато, М.Крист, Э.Шоре, К.Гамбургер), а также представителя русского зарубежья М.Алданова.

В работе В.Жданова «Крейцерова соната» (1968) в силу специфической направленности советского литературоведения антиномия духовного и плотского в плане взаимоотношений мужчины и женщины отсутствует. Т.Касаткина в исследовании «Философия пола и проблема женской эмансипации в „Крейцеровой сонате"» Л.Н.Толстого» (2001), освещая круг общественно-социальных, религиозно-нравственных вопросов повести, не касается интересующей нас проблемы любви плотской и духовной в контексте светских и церковных «правил».

В повести «Отец Сергий» литературная критика с самого начала была склонна видеть толстовскую теорию богоискательства с её моральными устоями, с её праведниками и лжеправедниками. В таком литературоведческом ключе представлены практически все исследования как дореволюционного (Ю.Айхенвальд, А.Новиков), так и советского периода (Л.Аксельрод, В.Гицкий, И.Егорова, В.Жданов, В.Шкловский, И.Юртаева). Подобная картина прослеживается и в русской зарубежной критической мысли вплоть до нашего времени (Вал. Булгаков, архиеп. Иоанн (Шаховский), И.Концевич, А.Сыркин, А.Труайя).

С начала 90-х годов минувшего века появляется ряд серьёзных работ (Б.Берман, А.Гродецкая, А.Кондратьев, С.Ломакина, И.Лученецко-Бурдина, Л.Немировская, Е.Николаев, В.Ремизов, С.Стоянова А.Тарасов, Х.Зоя, Е.Худякова), посвященных повести «Отец Сергий». Но, к сожалению, как и в советский период, исследование «любовно-интимных» взглядов героев оттеснено на второй план анализом их жизненной канвы сквозь призму авторских религиозно-нравственных идей, библейского писания и христианского предания.

Таким образом, оставшийся до сих пор не освещённым вопрос о любовно-чувственных отношениях в контексте плотского падения и диалектики духовного прозрения героев повести требует литературоведческого осмысления.

При анализе повести «Дьявол» в центре внимания советского (Л.Аксельрод, Н.Гудзий, В.Днепров, В.Жданов, В.Лакшин, П.Николаев, В.Поссе, В.Средневский, В.Толстых, К.Федин, В.Шкловский) и постсоветского литературоведения (И.Лученецкая-Бурдина, Р.Киреев, В.Ремизов), включая ряд современных диссертационных работ (Косты Солева, С.Ломакиной, Е.Николаевой), оставались и остаются лишь социально-психологический и нравственно-этический аспекты её проблематики.

Вместе с тем без исследования вопроса о любовно-чувственных отношениях в системе антиномии духовного и плотского в повести «Дьявол» религиозно-нравственная позиция Толстого-художника не может быть раскрыта в полной мере.

Своеобразный художественный анализ процесса плотского падения и духовного воскресения человека представлен в романе «Воскресение». Однако, начиная от первых критических исследований последнего романа Толстого вплоть до конца XX века, трудно говорить о какой-нибудь фундаментальной литературоведческой интерпретации любовных отношений между героями. Это касается как дореволюционной критической мысли (А.Андреева, А.Гольденвейзер, Л.Жирицкий, И.Кондырев, К.Леонтьев, М.Маскаль, Н.Михайловский, В.Покровский, Р.Сементковский, Н.Соколов), так и советского литературоведения (Н.Арденс, Я.Билинкис, Г.Галаган, Л. Громова-Опульская, Н.Гудзий, В.Ермилов, В.Жданов, Л.Н.Кузина, Л.Фарбер, Е.Маймин, А.Озерова, К.Тюнькин, В.Шкловский и ДР-)

После 1917 года главное внимание при анализе романа «Воскресение» уделялось пафосу социального обличения буржуазно-помещечьего строя. Любовь как тема для исследования либо игнорировалась, либо понималась как «слабая сторона» в произведении. Такой однолинейный подход был вызван опорой литературоведов-толстоведов на известные ленинские статьи, что вело к «консервации» проблемы.

В постсоветский период появилась возможность многопланового исследования творчества позднего Толстого. По интересующей нас теме накоплено немало ценных наблюдений (см. работы О.Журиной, И.Мардова, И.Матвеевой, Н.Набиева, И.Пруссаковой, А.Тарасова и др.). Тем не менее проблема любви в романе «Воскресение» обстоятельно не исследована.

Можно выделить ряд трудов по биографии Толстого зарубежных авторов (А.Труайя, Я.Лаврин, Э.Симмонс), интересных в плане уточнения противоречивых взглядов Толстого на любовь, мотивов поведения писателя и его героев последнего периода творчества.

В ряде диссертационных работ современных отечественных филологов, (И.Матвеевой, Н.Набиева, Е.Николаевой), а также авторов ближнего и дальнего зарубежья (Д.Жуя, К.Ч.Сама, К.Солева) любовно-интимные отношения героев осмысливаются в рамках той социологизированной «модели» исследования, которая была присуща советскому литературоведению. Так, в работе К.Солева с многообещающим названием «Проблема „духовной" и „плотской" любви в мировоззрении и художественном творчестве Л.Н.Толстого 1850-1900 годов» (2000), во-первых, из-за многочисленности исследуемых произведений проблема любви в творчестве Толстого, особенно последнего периода, рассматривается не углублённо. Во-вторых, за малым исключением автор лишь обобщает материал, накопленный советскими исследователями.

Таким образом, недостаточная теоретическая разработанность и, одновременно научно-практическая значимость проблемы духовной и плотской любви в творчестве Л.Н.Толстого и в русской культуре в целом обусловили выбор темы нашего исследования, определили его цели и задачи.

Актуальность исследования. Интимно-чувственная область любовных отношений в контексте антиномии плотского и духовного в художественном творчестве позднего Толстого до сих пор не всеми исследователями воспринимается как предмет, достойный литературоведческого осмысления. Заключённые в рамки художественной картины мира Л.Н.Толстого понятия «плотское», «животное», «духовное» зачастую употребляются произвольно, хотя именно вокруг них сосредоточен ряд важнейших проблем современного толстоведения, на решение которых направлена данная диссертационная работа.

Объект исследования — художественные произведения Л.Н.Толстого 1880-х - 1890-х годов: «Крейцерова соната», «Дьявол», «Отец Сергий», «Воскресение», ряд религиозно-философских сочинений писателя, его статьи, письма, дневники, отзывы современников, а также отдельные произведения русской и западноевропейской литературы XIX века.

Предмет исследования — концепция любви в системе антиномии духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н.Толстого 1880-х — 1890-х годов.

Цель диссертации - исследовать и актуализировать концепцию любви в контексте антиномии духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н.Толстого 1880-х-1890-х годов.

Основные задачи исследования:

1 .Выявить антиномию плотской страсти и духовной любви в её художественном осмыслении русской и западноевропейской литературой XIX века.

2. Рассмотреть проблему пола и личности в контексте изображения Л.Н.Толстым любовных отношений героев повести «Крейцеровой сонаты».

3. Исследовать в повести «Дьявол» сущность духовного и плотского компонентов в их антиномическом единстве на уровне средств художественной выразительности как результат нравственных исканий Л.Н.Толстого.

4. Проанализировать антиномию плотского и духовного в повести «Отец Сергий» в контексте христианского понятия «похоти» и духовного прозрения героя.

5. Изучить психологические и нравственные причины плотского падения и аспект духовного возрождения личности в романе «Воскресение».

Методологической основой исследования послужили работы отечественных филологов, философов, богословов: Б.Юзефовича, В.Поссе,

B.Розанова, М.Бахтина, Л.Аксельрод, Н.Гудзия, Е.Маймина, Д.Благого, К.Ломунова, В.Жданова, Л.Опульской, П.Николаева, Т.Касаткиной,

C.Н.Булгакова, архиеп. Никанора, Иоанна Кронштадтского и др.

Методы исследования представляют собой синтез историко-литературного, проблемно-исторического, сравнительно-типологического и биографического подходов. Методологические принципы указанных подходов используются в диссертации в зависимости от конкретного материала исследования и поставленных научных задач.

Научная новизна исследования. В диссертации впервые системно исследуется духовно-религиозная и нравственно-психологическая сторона антиномии духовного и плотского в художественном творчестве Л.Н.Толстого 1880-х -1890-х годов, рассматривается ряд тем, проблем и мотивов, ранее не привлекавших внимания исследователей.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Заложенная в «Крейцеровой сонате», «Дьяволе», «Отце Сергии», «Воскресении» антиномия духовной и плотской любви определяет ценностное «ядро» художественной картины мира позднего Толстого как результат сложных религиозно-нравственных исканий писателя.

2. Духовная любовь, по Л.Н.Толстому, является необходимым условием цельности и внутренней свободы человека. Бездуховность подчиняет внутреннюю свободу мучительным терзаниям плотской любви, ведёт к трагедии личности (повести «Крейцерова соната», «Дьявол»).

3. Художественное изображение мира праведничества является значимой стороной литературного процесса XIX века в России. Амбивалентность творческой личности Л.Н.Толстого проявляется в одновременном наличии христианской и антихристианской тенденций при ' осмыслении писателем феномена праведничества в контексте антиномии духовного и плотского (повесть «Отец Сергий).

4. Борьба личности с чувственными страстями прослеживается на социально-общественном и религиозно-психологическом фоне романа «Воскресение». Литературоведческое осмысление процесса освобождения героев Л.Н.Толстого от чувства плотской любви (зарождение чувственных интересов, сцены падения и духовного возрождения) несомненно делает художественную картину мира Л.Н.Толстого ярче и многограннее.

Практическая значимость исследования. Результаты исследования могут быть использованы в вузовских лекционно-практических курсах по русской литературе XIX века, в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Л.Н.Толстого.

Апробация работы. Основные положения и результаты диссертационного исследования были представлены в статьях, опубликованных в период с 2006 по 2010 год в журнале «Культурная жизнь Юга России», межвузовских и внутривузовских сборниках. Этапы работы освещались на международных конференциях в гг. Москве, Ростове-на-Дону, Армавире (2006-2010 г.г.).

Структура исследования отражает логику рассмотрения материала, подчинена общим принципам и содержанию работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Кешишев, Артём Георгиевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Христианский антропологизм русской классики в его сосредоточенности на парадоксе внутреннего (духовного) и внешнего (страстного) человека, на глубинной сути его природы и смысле явления в мир во многом определил характер её национальной самобытности в контексте мировой литературы. Проблема осмысления жертвенной любви во всей её глубине и многогранности стала одной из ведущих в отечественной литературе XIX века. С решением этой проблемы так или иначе связаны крупнейшие художественные открытия писателей.

Для Толстого проблема любви имела особое значение, к ней обращался писатель на протяжении всей своей литературной деятельности.

Тема любви получает в творчестве Толстого своеобразное художественное и личностное преломление. Размышления писателя протекали в русле той системы восприятия, которая была близка христианскому мировоззрению

В докризисный период героям Толстого была присуща врождённая потребность стремления к благу. Они олицетворяли доброту, милосердие, совестливость, одухотворенность; их любовное влечение друг к другу было связано с возвышенностью человеческого чувства. Однако наметившийся в конце 1870-х годов религиозный кризис изменил взгляд писателя на любовь.

Духовный кризис был воспринят самим Толстым как неизбежное следствие утвердившихся в обществе ложных представлений о социально-культурных ценностях, а их преодоление связывалось писателем с обретением нового религиозного миропонимания, которое получило статус абсолютной истины и стало основой для Толстого. Кризис завершился для писателя «полным разрывом с секулярным миропониманием, переходом к религиозному отношению к жизни» [125,1-С.449].

Внутреннюю драму души Толстого во многом обусловливает противоречивость его характера. Стремление к новизне и консерватизм, смелость и застенчивость писателя, стремление к земному чувственному счастью и глубокая религиозность, здравый ум и болезненная душевная хрупкость нашли художественное воплощение в творчестве 1880-х — 1890-х годов.

Трактовка темы любви в творчестве Толстого и глубоко традиционна, и индивидуальна. Она вбирает в себя основные черты художественных концепций личности человека, которые стали итогом совокупных исканий русской литературы XIX века. Толстой опирается на животворную литературную традицию русской классики в лице Н.Карамзина, А.Пушкина, М.Лермонтова, Н.Гоголя, развивая её совместно с И.Тургеневым, Ф.Достоевским.

В зависимости от соотнесённости плотского и духовного начал в произведениях Толстого данного период, можно выделить три рода любви, которые борются между собой в сознании автора: любовь «человеческая», любовь исключительно плотская, сладострастное чувство, вожделение, «дурная страсть»; любовь «естественная», не исключающая плотского влечения, но отнюдь не преследующая чувственного наслаждения (в силу обращённости плоти к духу «естественную» любовь можно определить как «плотско-духовную»); любовь аскета — «духовная», абсолютно бескорыстная и бесплотная. В последний период творчества Толстой — «гонитель плоти»[71.С.79] — относится к любви «духовной» как своего рода категорическому императиву, который раз и навсегда «изменит» сначала сознание, а потом и бытие человека

В контексте нравственных начал, определяемых христианством, писатель проповедует духовную любовь, призывая к освобождению человеческого сознания от эгоистических страстей, включая «отречение от блага животной личности» [3,12.С.61]. Плотское удовлетворение расценивается Толстым как «прелюбодеяние» [293.С.63] с корнем морального и социального зла. Писателю становится очевидным, что человеческое «благополучие» в большей степени зависит от его способности приближаться к христианскому идеалу воздержания.

Взгляд на плотские отношения как на предмет наслаждения и удовольствия приводит в частном — к неправильности и бедственности плотских отношений, в общем — к понижению культуры общения между полами. Поэтому преобразования социально-культурной жизни общества рассматриваются Толстым через нравственно-религиозные идеи «возможной» чистоты в отношениях между полами. Связывая физическую близость в браке, рассматривающемся им как «ложь, зло и лицемерие», только с продолжением рода, писатель развивает идею духовного союза, в котором супружеские отношения заменяются отношениями «сестры и брата».

Большинство произведений Толстого позднего периода направлены на пропаганду его идей. Так, в художественном изображении любовных сцен Толстой, ориентируясь на аскетический стиль, связанный с христианскими ценностями, рационально скуп на детали. У писателя отсутствует неприкрытое изображение драм и коллизий чувственно-плотских влечений, как у Г. Де Мопассана, воспевавшего с «„рубенсовской" увлеченностью плоть, чувственную страсть, видя в ней великое благо жизни» [49], Ж.Санд (славившей, по словам П.Прудона, «только любовь, превращая её в идеал жизни» [327.С.352]), хотя описание плотской любви могло явиться «просто нормальной и необходимой кульминацией этого чувства» [338.С.19] или же протестом против бесправного положения женщины, фальши и лицемерия морали высшего общества. Даже С.Толстая в повести «Чья вина?» показывает любовные сцены такими, какими она мечтала наполнить свою собственную жизнь. Но мысль Толстого при описании чувственной страсти движется в русле её деромантизации. Чувственность предстаёт как роковая сила, нейтрализующая возможности духовного начала любви.

Великий жизнелюб по натуре, по вкусам» [162.11,С.567], по определению К.Леонтьева, Толстой избегает в своих произведениях откровенного изображения любовной страсти в силу того, что считает себя призванным нести проповедь духовной любви, ею поверяет достоинства своих героев и самого себя.

В «Крейцеровой сонате», «Дьяволе», «Отце Сергии», «Воскресении» воплощаются все социально значимые для писателя идеи духовной и плотской сторон любви в их антиномическом единстве.

Духовная любовь, по Толстому, открывает человеку его глубинные ресурсы, необходимые для преодоления плотской страсти. Возможность духовной любви «начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его животной личности» [3,17.С.85]. «Животность» не даёт герою «Дьявола» свободы от страсти к чужой жене (по словам А.Гродецкой, «метафорический дьявол», составляющий «психическую реальность, материализуется в реальность чувственную» [100.С.119-120]). «Благосклонность» женщины приводит героя к самоубийству. Самоубийство как художественный приём позволяет в полной мере осмыслить несвободу от страсти плотской любви [154.С.19].

Сближение любви духовной с плотским влечением, проникновение духовного в телесное является необходимым элементом истинной любви. В образе монаха отца Сергия Толстой ратует не за укрепление единства духовного и плотского, а за возвышение первого и подавление второго. Религиозной вере и нравственному подвигу героя сопутствует порочная гордыня, препятствующая его духовному перерождению. Ложная духовность есть явление не только ненормальное, но и совершенно бесцельное. Аскетические стремления «отделить» духовное от чувственного оказываются непосильными для отца Сергия. «Таившийся» годами голос чувственной плоти «вырвался» плотским падением. Церковь знает примеры, когда люди, наделённые дарами чудотворения, прозрения, пророчества, внезапно падали в пропасть плотского греха. Основываясь на собственной идее спасения, Толстой не вводит церковного покаяния для монаха, что даёт повод рассматривать повесть как антижитие с героем-антисвятым. Автор «выводит» героя за монастырскую «ограду», только там происходит внутреннее перерождение его плотского чувства в любовь духовную.

Толстой считает, что смысл и достоинство любви как чувства состоят в том, что она «заставляет» признать за другим то же безусловное центральное значение, которое, в силу эгоизма, человек ощущает только в себе. Любовь важна не как одно из чувств человека, а как перенесение всего жизненного интереса из себя в другого человека. «Известно, что при любви бывает особенная идеализация любимого предмета, который представляется любящему совершенно в другом свете, нежели в каком его видят посторонние люди» [271.С.515]. В повести «Крейцерова соната» плотское чувство героя порождает любовную идеализацию женщины. Физическое влечение становится источником привязанности супругов. Любовь, не связанная с духовным единением, истощилась удовлетворением чувственности: влюблённые «перестали быть нужны друг другу» [ЗД2.С.149]. Отношения героев становятся «щемяще обнажёнными», в них проникает драматизм. Деромантизация, деэстетизация плотских отношений наступает у героя после убийства жены.

Вводимое писателем в «Крейцеровой сонате» противопоставление духовной и плотской любви опирается на его собственное религиозно-нравственное учение. Проповедь духовной любви несёт в повести открытость, прямоту и категоричность суждений о плотской любви. Всесторонне освещая в новом понимании проблему семьи и брака, писатель отвергает воспитательную деятельность светской и церковной властей, выдвигая «неприемлемые» обществу «социальные реформы» [173. С.9.].

В поздний период творчества внимание Толстого направлено на социально-психологическую сторону плотского падения и религиозно-нравственного возрождения человека из высшего общества («кающийся помещик»). Драматическая сторона плотской жизни прослеживается в романе «Воскресение». Физическая любовь, привитая обществом, подводит к плотскому падению героев. После длительных поисков верного пути к нравственному обновлению они начинают новую жизнь, испытывая истинное чувство духовной любви, в которой видят своё нравственное спасенье.

Однако, отстаивая в «Крейцеровой сонате», «Дьяволе», «Отце Сергии», «Воскресении» духовную любовь, в жизни Толстой продолжает «испытывать мучения физической стороны любви» [305.С.716]. «Чем больше порывов плоти» одолевало писателя, отмечает А.Евлахов, «тем беспощаднее он был ко всему сексуальному в себе и других» [111 .С.95]. Так, в дневнике писателя читаем: «Во мне все пороки, и в высшей степени: зависть, и корысть, и скупость, и сладострастие, и тщеславие, и гордость. <.> Я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь» [90.С.82]. 19 августа 1889 года Толстой, продолжая эту мысль, выразится со всей определенностью: «Думал к „Крейцеровой сонате". Блудник есть не ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница. Можно воздерживаться, но пьяница - пьяница и блудник — блудник, при первом послаблении внимания — падет. Я блудник» [135.С.210].

Духовная и плотская любовь изначально оказываются для Толстого разными полюсами. В писателе происходила борьба противоположных начал: натуры, стремящейся к полноте своих естественных чувственных влечений, и сурового нравственного сознания, утверждающего вопреки всему ценность христианских истин. Свобода человека выступает как способность погасить в себе пламя той страсти, которая приходит вопреки нравственному сознанию. Настойчивым обращением к нравственно-религиозным идеям Толстой снимал в произведениях идеализацию бурных проявлений плотской любви. Однако наряду с призывом к суровому отречению от «плоти» писатель тяготел к чувственной стороне жизни, утверждая нерушимость гармонии «природного» влечения. Таким образом, обличительная сила произведений Толстого направлялась не только на героя и подобных ему, но и - незримо для окружающих — на чувственный мир самого автора.

В творчестве писателя личное органически переплеталось с национально-историческими ритмами жизни России. Льву Николаевичу Толстому по праву принадлежит достойное место в истории русской и мировой литературы как «ясновидцу плоти» (Д.Мережковский) и проповеднику всеобщей любви, направляющей человека к духовному совершенству.