Аграрные преобразования в Швеции: Вторая половина XVIII-первая треть XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, доктор исторических наук Ахметшина, Рауза Набиулловна

• Ахметшина, Рауза Набиулловна
• доктор исторических наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор исторических наук Ахметшина, Рауза Набиулловна

Введение. Проблема, источники, историография стр.

1. Проблематика диссертации, ее задачи стр.

2. Обзор источников стр.

3. Отечественная литература стр.

4. Зарубежная историография аграрной истории

Швеции в новое время (издания до 1970г.) стр.

5. Современная шведская литература стр.

Глава I. Сельское хозяйство и аграрные отношения в условиях экономического подъема второй половины

XVIII в. Первые буржуазные преобразования стр.

1. Середина XVIII в. - начало нового этапа экономического и аграрного развития в Западной Европе стр.

2. Демографические, агротехнические и экономические изменения в сельской Швеции второй половины XVIII в. стр.

3. Перемены в земельном обеспечении крестьянского хозяйства: усиление процессов дробления и концентрации надельной земли СТР- ^

4. Крестьянский надел, хозяйство, семья, благосостояние во второй половине XVIII века СТР- ^

5. Податная и частно-владельческая эксплуатация крестьянства СТР- ^

6. Помещичье хозяйство второй половины XVIII века СТР- ^

7. Развитие торгового земледелия и становление единого внутреннего рынка сельскохозяйственных продуктов СТР

8. Крестьянские кустарные промыслы и капиталистическая работа на дому СТР- ^^

9. Социальное расслоение крестьянства. стр. а) Ускоренный рост неимущих и безземельных слоев стр. б) Начало выделения крестьянской буржуазии и зажиточных крестьян стр.

10. Переход к буржуазной аграрной политике. - Первые межевые реформы. стр.

11. Политическая борьба по аграрному и смежным вопросам во второй половине XVIII - начале XIX стр. веков

Глава И. Аграрный переворот (1809-1870 гг.). стр.

1. Межевые реформы и их ближайшие последствия стр.

2. Перестройка социальной структуры стр.

3. Приспособление хозяйственной организации к новой обстановке стр.

4. Успехи сельскохозяйственного производства, науки, образования. Их финансирование стр.

5. Податная и частновладельческая эксплуатация крестьянства стр.

6. Эксплуатация малоимущих и неимущих сельских слоев. Дальнейший рост сельскохозяйственного пролетариата стр.

7. Сельские классы и аграрно-крестьянские интересы в политической борьбе 1808-1865 годов стр.

Глава III. Сельское хозяйство и аграрные стр. отношения в эпоху промышленного капитализма и довоенного монополистического капитализма. 1. Общие предпосылки западноевропейского стр. социально-экономического и аграрного развития на рубеже XIX-XX вв.

2. Производственная перестройка сельского хозяйства. Интенсификация и механизация на конной тяге стр.

3. Аграрный кризис 80-х годов: масштабы и причины стр.

4. Зарождение и развитие сельскохозяйственной кооперации стр.

5. Сельские кустарные промыслы в условиях индустриализации стр.

6. Индустриализация шведского Севера и местное крестьянство стр.

7. Эмиграция из сельских районов и ее апогей на рубеже XIX-XX веков стр.

8. Структурные изменения 1870-1920гг стр.

9. Перемены в численности и составе сельскохозяйственного населения стр.

10. Положение разных социальных групп:

1 O.a. Крупные предприниматели - аграрии стр.

Ю.в. Крестьяне - крупные и мелкие bondejordbruk) стр.

Ю Полупролетаие и пролетаие сельские «низы» стр.

11. Экономика и техника сельского хозяйства на исходе рассматриваемого периода стр.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Аграрные преобразования в Швеции: Вторая половина XVIII-первая треть XX вв.»

Проблематика, источники, историография.

Швеция принадлежит к тем странам Западной Европы, которые позже Англии и Франции, но раньше Германии и прочей Центральной Европы - уже в начале 19 века - избавились в основном, не полностью, от изжившего себя феодального строя. Его разложение в этой стране не потребовало ни глубокой и кровопролитной социальной революции типа Великой французской или российской, не сопровождалось насильственной экспроприацией земельных собственников, будь то частных светских (дворян, буржуазии, крупных крестьян), церкви и государства. Феодальные отношения в Швеции ликвидировались не только стихийно, «снизу», но также и «сверху» через серию - числом три - межевых реформ (русский перевод шведского термина - перемежевка, по Далю) 1750-х, 1800-х, 1820-х и следующих десятилетий. Эти реформы в их совокупности, несмотря на их продолжительность во времени, нередко именуются в шведской историографии аграрным переворотом, революцией.1 Суть, главный смысл этого переворота заключался: 1) в упразднении общинного землевладения и землепользования; 2) в хуторизации, охватившей все сельскохозяйственные районы страны; Швеция стала практически страной без деревень, страной ферм, почему специалисты и предпочитают называть пореформенных шведских хозяев фермерами; коллективные многодворные поселения сохранились там, где сельское хозяйство играло подсобную роль -на малонаселенном обширном шведском Севере; 3) в сохранении - в отличие от британской аграрной революции- крестьян различного достатка как класса, причем свою недвижимость сохраняли при желании - в отличие от Франции или впоследствии от Советской России - также и помещики из дворян и городской буржуазии; 4) выселялись, теряли снимаемые, арендуемые на разных условиях избы, приусадебные участки и право на пользование общинными угодьями, т.е. пролетаризовались, только сельские низы.

История аграрного переустройства Швеции в новое время заслуживает внимания исследователя как сама по себе, так и потому, что она вобрала в себя черты аграрного развития всего северо-западного региона Европы. Для лучшего понимания последующего изложения приведем некоторые цифровые данные. На исходе рассматриваемого в диссертации почти двухсотлетнего периода обрабатываемая площадь Швеции - пашни, сады, природные луга составляли всего менее 12% суши, а леса и пустоши 88% .О крайнем разнообразии производственных условий говорит хотя бы то, что на северо-западе, в провинции (лене) Емтланд, обрабатывались лишь 2% площади, а на крайнем юге, в лене Мальмехус (историческая область Сконе) - все 76% . Проблемы, которые в Швеции давно решены, продолжают оставаться открытыми в России. Но именно это обстоятельство и делает столь заманчивой и необходимой, по нашему мнению, задачу ознакомления россиян с общим ходом, с национальными особенностями аграрного развития такой страны как Швеция, тем более, что в шведской историографии, даже в учебных работах отсутствует обобщенная характеристика фермерского пути раз2 вития капитализма и сравнение шведской аграрной эволюции с другими странами.

Перед российским исследователем возникают главные вопросы, вкратце обозначенные оглавлением к диссертации. В каком направлении и почему пошло аграрное развитие Швеции от позднего расцвета шведского феодализма к ускоренному разложению феодальных поземельных отношений? Как сменяли крестьяне-собственники феодально-эксплуатируемых арендаторов на протяжении XVIII - первой половины XIX вв? Как менялось при этом собственное хозяйство дворянина-помещика? Наряду с растущим проникновением в сельское хозяйство товарно-денежных отношений, с развитием «торгового земледелия» (известное выражение В. Ленина), зарождается и аграрно-капиталистические отношения. Когда, как и где, в каком секторе хозяйства они развивались, и кто был их носителем - крестьяне, дворяне, горожане, разночинцы? Какую роль играло в этом развитии шведское государство? Чем объяснялась значительно меньшая острота земельного вопроса, антагонизма крестьян и помещиков в Швеции в сравнении со странами Прибалтики и России?

К этим основным вопросам присоединяется несколько дополнительных. Что представлял собой поздний шведский феодализм нового времени, в чем причины сравнительно быстрого и безболезненного для дворян сокращения феодального сектора и его разложения? Как влияло на социально-экономическое развитие позднефеодальной Швеции крестьянское сопротивление и в каких формах оно проявлялось во времена абсолютизма и сменившего его режима сословного парламентаризма («эры свободы» 1718-1772 гг. - шв. РпИ^зйёеп)? Каковы были ближайшие предпосылки и причины первой межевой реформы 1757 года - так наз. укрепления земельных участков фогекШе)? В чем состояла ее ограниченность, помешавшая «укреплению» стать подлинным аграрным переворотом? Какое значение имели - и имели ли - для первой межевой реформы во второй половине века крестьянские выступления на местах и в сословном парламенте - риксдагде?

Новые вопросы выдвигает перед нами и главная стадия буржуазного аграрного переворота - более радикальные межевые реформы первой половины XIX в. (шв.ешЫйе -«консолидация» - и 1а§а з1айе - «межевание по закону»). В чем заключалась и чем объяснялась их радикализация? Кто был их застрельщиком? Как отнеслось к аграрному перевороту шведское крестьянство? Какую роль играл - играл ли - аграрно-крестьянский вопрос в политической жизни страны?

Завершение аграрного переворота (около 1870 г.) примерно совпало с другими важнейшими сдвигами в общественной жизни Швеции - апогеем промышленного переворота и последующей буржуазной индустриализацией, с одной стороны, и с парламентской реформой середины 60-х годов - превращением Швеции в цензовую буржуазную монархию - с другой. Перед нами возникают дальнейшие вопросы: связь между более ранним - аграрным - переворотом и более поздним - промышленным, значение этого редкого обратного соотношения, имевшего место вне северо-западной Европы в одной лишь Великобритании. В 80-х годах XIX в. Швецию (и, между прочим, также Россию) впервые постиг аграрный кризис перепроизводства. Как сказался кризис на производственной перестройке шведского сельского хозяйства, как воздействовала в этих условиях на сельскую Швецию параллельная индустриализация и массовая эмиграция именно сельского населения? Каким образом изменилось политическое поведение фермерства от превращения четырехсословной дворянской монархии в парламентскую двухпалатную монархию (реформы 1865-66 гг.)? Каковы были особенности первых крестьянских партий, как формировался кадровый сельскохозяйственный пролетариат, какова была позиция молодой социал-демократии по аграрно-крестьянскому вопросу? Нельзя будет пройти и мимо партийно-политического размежевания крупных и мелких крестьян в эпоху таможенного протекционизма, перед лицом экспансии промышленных монополий, в особенности лесопромышленных компаний на шведском Севере. Поставила ли земельная политика шведских властей барьер разорению и экспроприации мелкого крестьянства? Почему крупное крестьянство надолго стало резервом консервативно-помещичьей реакции («крестьянский поход» в феврале 1914г.)?

Торжество капиталистического сельского хозяйства было осложнено, но отнюдь не прервано мировой войной 1914 - 1918 гг.; каков был первый опыт регулирования сельскохозяйственного производства и сбьпа в условиях нейтралитета и морской блокады? Диссертация заканчивается характеристикой положения фермерства в условиях второго тура промышленной революции (от пара к электричеству, двигателю внутреннего сгорания и широкому применению химических удобрений). Как справлялось сельское хозяйство с либерализацией мирного времени, с политикой денежной дефляции и трудностями сбыта на протяжении 1920-х годов? Каковы были организационные новшества в фермерском и кооперативном движении накануне мирового экономического кризиса начала 1930х годов - важнейшего рубежа и шведской аграрной истории? Ответы на поставленные вопросы мы будем искать в пределах собственно Швеции, не привлекая данные по Финляндии, входившей в состав Швеции целиком до 1721 г. и в большей своей части до 1809 г.

В теоретическом плане исследование шведской аграрной истории нового и новейшего времени побуждает и позволяет проверить если не все, то многие главные положения марксистско-ленинской теории. На незнакомом нашим историкам и тем более широкой публике шведском материале далеких XVIII - XIX вв. диссертант хотел бы проверить положения этой теории, развитой Каутским и Лениным к началу XX века и к эпохе довоенного империализма в целом. Развивалось ли шведское сельское хозяйство по тем же экономическим законам, что и промышленность, по «одинаковым законам эволюции» (Ленин)? Не отставал ли процесс концентрации в шведском земледелии изучаемого времени от концентрации в промышленности и происходил ли он вообще? В чем проявилось - и проявилось ли - превосходство крупного сельскохозяйственного производства над мелким? Применимо ли к северо-западной Европе ленинское учение о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве, абсолютизированное частью советских и несоветских историков-марксистов? Сохраняет ли силу, в свете опыта прошлого века, марксистское положение об аграрной революции в Англии как классическом пути капиталистического развития в сельском хозяйстве? Ведь после смерти классиков марксизма и британские фермеры в массе своей стали собственниками, лендлордизм же мало-помалу исчез. Не следует ли классическим вариантом аграрного развития считать шведский и вообще скандинавский?

Некоторые из этих вопросов впрочем, проверялись действительностью уже за пределами изучаемого времени и не являются предметом диссертаци? Тем не менее, читатель вправе ждать от диссертанта в заключении к его работе общего ответа, когда и куда исчезла главная масса шведских фермеров, постигли ли их предсказанная классиками марксизма экспроприация, нужда, гнет, разорение, экономическая нищета и общественная деградация. Куда подевался сельскохозяйственный пролетариат и помещик-дворянин? Действовала ли в Швеции подмеченная Лениным (в его главном труде по аграрному вопросу на Западе «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии», написанном в 1914-1915 гг.) «главная линия развития капиталистического земледелия», что «.мелкое хозяйство, оставаясь мелким по площади земли, превращается в крупное по размерам производства, по развитию скотоводства, по размерам удобрения, по развитию применения машин и т.п.»3 Уменьшалась ли в Швеции в разгар обуржуазивания доля собственников среди общего числа фермеров, росло ли в шведской агрикультуре употребление наемного труда, обгоняя, по Ленину, рост сельского населения и числа фермеров?

На закате советской эпохи были возвращены к научной жизни и взяты на вооружение аграрниками труды отечественной организационно-производственной школы A.B. Чаянова4 - единомышленника главного идеолога аграрной политики НЭПа Н.И. Бухарина.

Труды А.В.Чаянова давно переведены и признаны на Западе, не исключая Швеции. В центре внимания замечательного русского ученого находилось семейно-трудовое хозяйство Нечерноземья, и потому уместно проверить силу его теории на шведском крестьянском, «дореформенном», а позже и на «пореформенном» фермерском хозяйстве, тем более что марксистская теория интересовалась не столько самим крестьянским хозяйством, сколько его разложением, не столько его статикой, сколько динамикой. Ленин и Чаянов попросту занимались разными вопросами и в разном объеме, что было очевидно самому Чаянову. Вместе с тем, они черпали свои наблюдения и строили обобщения на раннем этапе механизации российского сельского хозяйства, из одной и той же российской действительности, дореволюционной и ближайшей послереволюционной. Многие убеждения их совпадали: оба видели, как и Н.И.Бухарин, например, главное отличие фермерского хозяйства от крестьянского, капиталистического от некапиталистического в применении или отсутствии наемного труда. Насколько это подтверждается шведским материалом? Ведь новый тур промышленной революции в XX веке позволил вести рентабельное сельскохозяйственное предприятие, механизированное и кооперативное, силами семьи, без сколько-нибудь существенного найма рабочей силы.

Не все поставленные проблемы исследуются диссертантом путем собственной проработки первоисточников. Обрисованная проблематика служит скорее высшей целью, идеалом и вместе с тем возможным ориентиром для последующих российских историков-нордистов.

Обзор источников V

Диссертация подготовлена на основе печатных первоисточников различного типа. В такой цивилизованной стране, как Швеция, статистика народонаселения ведется еще с половины XVIII столетия, сельскохозяйственная - с 1802г. Успехи шведских статистиков признавались и лучшими российскими специалистами, такими как М.В.Птуха.5 С 1818 г. стали печататься пятилетние отчеты губернаторов по своим провинциям (ленам), с 1820х годов - также свободные табличные данные («табеллер») о населении и народном хозяйстве страны. Самое известное среди подобных изданий была «Статистика Швеции» Карла Форселля.6 Ею пользовались и ссылались на нее и русские посетители Швеции в 1830е годы. В середине Х1Хв. во всех провинциях уже существовали сельскохозяйственные общества (hushäl 1 ningssäl 1 skap), отчасти предвосхищавшие российские земства. Им было поручено собирать сельскохозяйственную статистику по собственному усмотрению и плану. Годовые отчеты обществ, легли ли, наряду с пятилетними отчетами губернских властей, весьма различные по надежности и плохо сравнимые, в основу серий N - «Земледелие и скотоводство» - официальных сборников (Bidrag),7 издаваемых с 1865 г. шведским ЦСБ, которое эти пестрые данные обрабатывало. Сборники выпускались отдельными ежегодными выпусками по каждому лену (провинции). С начала 1910-х годов стали проводиться ежегодные выборочные обследования по губерням и нужные данные собирались уже по единому национальному шаблону. В 1913 г. серия N уступила ежегодникам « Земледелие и скотоводство» в составе «Официальной шведской статистики» (Sveriges of-ficiella statistik - сокращ. SOS ). Сведения, публикуемые после 1912 г., считаются более надежными и полными, чем до этого года, что в свою очередь повлияло на выделение в диссертации военных лет в особый подраздел, хотя Швеция и оставалась нейтральной.

В военное и ближайшие мирное время годовые цифровые данные стали дополняться благодаря инвентаризациям земельных участков и переписям скота, которыми также воспользовался диссертант при посредстве двух ценнейших одновременных изданий: «Доклада Земельной комиссии 1919 года» и в особенности «Таблиц по развитию шведского земледелия в 1871 - 1919 годах».8 Эти более полные и точные данные легли в основу изучения сельского хозяйства Швеции в «пореформенную» эпоху, т.е. после завершения (в основном) аграрного переворота.

На основе официальной статистики сотрудник ЦСБ доктор Эрнст Хейер составил 30 таблиц по Швеции в целом и по провинциям.9 Большинство таблиц охватывает весь период 1871 - 1919 гг, но несколько таблиц отражают только годы военной блокады, итоги происшедших за эти годы перемен. Исследователь получил свободные обозримые данные о распределении шведской суши, находившейся в частной собственности, между разными видами угодий - пашнями, садами, естественными лугами, лесами и пустошами. Прослеживалась динамика, суммарная и подробная, числа хозяйств (brukningsdelar) разной величины и принадлежащей каждой группе пахотной площади, удельный вес хозяйств арендуемых, динамика использования пашни под зерновыми, пропашными, травами техническими культурами, собранных ежегодных урожаев по их весу (в том числе в так наз.приведенных единицах) и по стоимости в текущих ценах. Таблицы Хейера показывали далее урожайность разных культур в условиях Швеции, соотношение разных видов потребления зерна (включая внешнеторговое сальдо зерна - отрицательное или положительное), поголовья домашних животных, абсолютное и относительное. Статистика Хейера увенчивалась составленной им ценной картой, показывающей весьма наглядно абсолютные размеры и соотношение групп хозяйств разной величины в сельскохозяйственных ленах (шведского Центра и Юга ) почти на исходе изучаемого диссертантом периода, в 1919 году.

С 1950-х годов в северных странах распространяется историческая статистика. В интересующей нас сельскохозяйственной части шведской «Исторической статистики»10 особенно ценны таблицы с ежегодными итогами межевых реформ за сто лет 1828- 1927 и по отдельным ленам даже за 1828- 1955 гг. таблица соотношения между разными категориями податных комплексов (hemman och hemmansdelar) на протяжении 1750-1900 гг. От этих комплексов с разной податной мощностью (измеряемой дробных долях полного надела - так наз.манталя) нужно отличать распределение действительных хозяйственных единиц (brukningsdelar), смотря по их величине в гектарах, сохранившееся, к сожалению, за более поздний и краткий период 1890-1910 гг. «Историческая статистика» показывает далее и более протяжной период 1865-1965 гг. виды использования пахотных площадей, урожайность, размеры сборов с начала XIX в по стране и по отдельным ленам, более подробно с 1866 г., что относится и к динамике поголовья домашних животных.

В последующей научной литературе шведская статистика второй половины XIX в подвергалась критике за не достаточную надежность: особенно резкие выводы сделал историк Ерн Свенссон в своей диссертации 1965 г.11 По его мнению цифровые данные о росте сельскохозяйственного производства Швеции в конце XIX в, т. е. в разгар аграрного кризиса, отражали не изменения в самом производстве, а изменения в выборе исходных данных для статистической обработки. Предостережения Свенссона учтены диссертантом при освещении аграрного кризиса 1880-х годов.

Наряду с этой официальной статистикой диссертант использовал цифровой материал, опубликованный с начала прошлого века шведскими историками. Особенно полезными были приложения к так наз. «Эмиграционному расследованию» (Emigrationsu-tredningen) 1900 - х годов, принадлежащие видному ученому и консервативному политику Нильсу Волину (1881-1948). Эти приложения были посвящены сельскохозяйственному населению 1750 -1900 гг. в целом ( прил. IX ), владельческому крестьянству ( прил. X), сельским полупролетарским низам того же периода ( прил. XI) и дроблению наделенной земли в XVIII и XIX вв. ( прил. XII). К ним добавились более специальные статические данные, приводимые шведскими коллегами в исследованиях и обобщающих очерках последних десятилетий, кончая пятитомником по истории шведского земледелия, издаваемым крупнейшим историком - аграрником Янкеном Мюрдалем ( см. ниже в обзоре шведской историографии). Здесь уместно подчеркнуть, что указанные статистические и значительная часть прочих печатных источников были доступны диссертанту благодаря международным книжным абонементам Государственной библиотеки им. В.И.Ленина (с их последующим микрофильмированием) и ИНИБОН, а также во время посещения Швеции и благодаря контактам с профессором A.C. Каном - бывшим научным руководителем диссертанта, проживающим с 1987 г. в Швеции, поскольку поступление новейшей шведской литературы в Россию в 90-х годах резко упало.

Полезным подспорьем к статистике служат разнообразные справочники - технологические, измерительные, топографические. Таковы четырехъязычный «Сельскохозяйственный словарь»,12 «Словарь шведских мер»,13 обзор шведских денежных и прочих систем Э.Ф. Хекшера.14 Начало подробному описанию отдельных шведских поместий и крестьянских дворов положили семитомный «Историко- географический и статистический лексикон» 1860-х годов15 и четырехтомник K.M. Росенберга в 1882-1883, столетие спустя переизданный.16 После второй мировой войны к нему добавились отчасти перекрывающих одна другую серии: «Шведские сельские поселения» с этнографическим укло

1 "7 I Я ном и монументальное издание «Шведские имения и усадьбы». Благодаря им аграрный историк имеет в своем распоряжении прекрасно изданные всех сохранившихся к тому времени (ок. 170 ООО) крестьянских и прочих усадеб по провинциям (ленам), часто с их фотографиями. Особую ценность в глазах историка придает «Шведским имениям» то, что издание запечатлело сельскую Швецию как раз на кануне второго аграрного переворота, превратившего абсолютное большинство шведских крестьян в промышленных рабочих и служащих. Историко-культурный характер носит более поздняя серия «Замки и имения в Швеции».19

Важнейшие законы. постановления. инструкции - новый источник по земельным вопросам вошли в две известные публикации текущего характера. Это 15- томные «Извлечения изо всех вышедших от 7 декабря 1718 года публичных актов» Р. Модэ и его преемников, начатые в 1742 г. и законченные в 1824 г., примерно по 800 страниц в каждом.20 К «Извлечениям» вплотную примыкают официальные ежегодники «Собрание шведских законоположений», небредко состоящие из двух частей каждый и продолжающиеся поныне.21 О публикациях шведских сельских (общинных) уставов XVIII века уже говорилось ранее. Шведские этнологи, обследуя заинтересовавшие их крестьянские усадьбы, обнаружили и напечатали даже отдельные сельские архивы восточной части страны второй половины XVIII и первой половины XIX вв.22 В приложении к подобным публикациям находим конкретные договоры определившие арендаторов разного типа и батраков обоего пола. Уникальным в международном масштабе источником, в том числе и по аграрной истории, являются публикации парламентских прений XVIII столетия как по отдельным, нередко многомесячными сессиям, так и по каждому из четырех (шведская особенность!) сословий. Публикации эти двоякого рода : текущие «Вести с риксдага» по несколько страниц каждая и более объемистые протоколы (преимущественно первого сословия)недавней важной сессии24 или же позднейшие научные издания протоколов по

Л с каждому из четырех шведских сословий, включая крестьянское. Названные «Вести» (Шкз<1а§5-'Шш1^аг) сменились в XIX веке «Парламентскими хрониками» за каждую сессию.26 Со времени парламентской реформы 1865-66 годов публиковались протоколы ежегодных сессий обеих палат с обширными приложениями. Кроме того, важнейшие постановления прежних риксдагов переиздавались в виде сборников.

Благодаря упрочившейся в XVIII веке гласности общественной жизни важным источником по истории борьбы мнений, а впоследствии и партий по аграрным вопросам стала с половины столетия служить публицистика. Широкую известность приобрели, например, брошюры реформаторов - инспектора Землемерного ведомства Якоба Фаггота, критиковавшего общинную чересполосицу, и депутата риксдага от духовенства, экономиста Андреса Шюдениуса, осуждавшего полуфеодальный, кабальный статус батраков. Публицистика по аграрным вопросам, выходившая в XIX и особенно в первой половине XX века, по мере возможности привлекалась диссертантом, например упоминавшийся выше «Крестьянский вопрос в Швеции» председателя шведской компартии Свена Линде-рута. В двухпалатном риксдаге после 1865 года парламетских, а с 80-х годов и общенациональных политических партий, к публицистике добавились и программы отдельных партий по земельным вопросам, например, Крестьянского союза29 или социал-демократии.30 Что касается шведской прессы, ныне присылаемой шведскими библиотеками в виде микрофильмов, то диссертант привлекал лишь отдельные номера периодических изданий, посвященных сельскому хозяйству и сельскому населению. Наряду со все более обильной публицистикой во второй половине века быстро множились и печатные путевые записки современников как отечественных шведских,31 так и зарубежных.32 Столетием позже появились также и российские заметки, где уделялось особое внимание шведскому крестьянству.33

Более оригинальным видом повествовательного источника стали воспоминания-записки о прошедшей жизни из-под пера сельских хозяев и батраков. Они увидели свет благодаря стокгольмскому Северному музею (Котика тшее1:) в его серии «Жизнь и труд шведов». Наибольший интерес вызвали сборники воспоминаний бывших семейных бат-раков-статарей («стат»- годовое содержание с квартирой от хозяина), к тому времени уже исчезнувших.34 Сюда же примыкают и записки отдельных крестьян-хозяев, например, из зажиточной и хлебородной Сконе.35

Весьма широкие хронологические рамки - примерно 1750-1925 годы- диссертации и поставленная задача представить аграрное развитие изучаемой страны в целом не располагали к углублению в отдельные вопросы, периоды или регионы Швеции с помощью архивных материалов.

Во многих случаях источники служили для пояснений, иллюстраций, примеров. Вместе с тем, наличные источники позволили автору провести и собственное исследование отдельных вопросов. Соотношение обзорных и исследовательских частей станет видно по ходу изложения.

Отечественная литература.

Настоящая диссертация обращается прежде всего к российскому читателю, интересующемуся состоянием нашего сельского хозяйства. Это обстоятельство побуждает начать историографический обзор с отечественной литературы. В русской публицистике первые признаки интереса к аграрному строю Швеции заметны еще в XVIII веке. На эту тему публиковались переводы со шведского, во всяком случае - перевод знаменитых «Размышлений о земледелии» Якоба Фагота, инициатора первого тура шведских межевых реформ.36 Далее, по мере перехода под российскую власть Финляндии делалось в практических целях все больше переводов разной литературы об этой стране, ее сельских распорядках, в принципе тождественных со шведскими. Таков, например, русский перевод

Л щ шведского свода законов 1734 г., действовавшего и в русской Финляндии. Однако, в отличие от сельского хозяйства Финляндии, Дании и даже наиболее чуждой российским природными условиям Норвегии, сельское хозяйство и аграрный строй Швеции не стали в царской России предметом исследований или хотя бы темой отдельных популярных книжек, но рассматривались попутно с иными сюжетами: либо в пособиях по Скандинавии и

ЛО ее общественной жизни в целом, либо в путевых записках русских посетителей Швеции, включая таких известных, как Ф.Булгарин, Я.К.Грот, С.В.Ковалевская, Л.Л. Толстой, либо в страноведческих, этногеографических очерках, переводных (Э.Реклю) и оригинальных (Е.Н.Водовозова).

Своеобразный интерес представляют для нас очерк быта скандинавских народов, включая шведов, в известной серии Е.Н.Водовозовой «Жизнь европейских народов» (изд. 1875).39 Водовозова обратила внимание и на сильное неравенство среди крестьян, верно схватила суть аграрного развития Швеции в новое время (тогда - новейшее!), в частности, высокий удельный вес, в отличие от Норвегии, шведского дворянского землевладения.40

В очерке Водовозовой, далее, нашлось место и для описания распределения земельных владений. Автор выделяет преобладание средних землевладельцев (с пашней от 2 до 20 га) как среди собственников, так и среди малочисленных уже арендаторов. Русский автор не упустила из виду ни сельскохозяйственных рабочих, ни торпарей, видя в них батраков с клочком земли, ни рабочих волнений в сельской местности 1890 г.41 Верно отметив преимущественно все еще аграрный характер Швеции, Водовозова ошибочно предсказывала, что «по всей вероятности Швеция еще очень долго останется страной прег 14 имущественно земледельческой». В ее оправдание надо сказать, что главный этап шведской индустриализации пришелся лишь на 90-е годы. Нашлось место в очерках и шведскому дворянству, его быстрому обуржуазиванию и хозяйствам шведской городской буржуазии.42

Оттенок идеализации присущ и более позднему народному изданию той же Во-довозовой «Как люди на белом свете живут».43 Влияние гуманных, демократических идей, пронизывающих «Жизнь европейских народов» и их скандинавские разделы, сказалось и на путевом репортаже профессора Стокгольмской высшей школы C.B. Ковалевской «Три дня в крестьянском университете Швеции» (изд. 1890) - едва ли не первом русском свидетельстве о распространении просвещения среди крестьян в Швеции.44 Ковалевская писала по свежим впечатлениям, свободно владея шведским языком. Сначала она описывает крестьян-депутатов шведского риксдага, особо выделяя выборных от Далекарлии, (исторической области), где «сословие крестьян издавна достигло независимости и пользуется большим влиянием». Дочь российского помещика подчеркивала суровый трудовой быт даже богатых крестьян, приводя в пример известного крестьянского парламентария Лисс Улофа Ларссона. Швеция рубежа 80-90х годов казалась русскому наблюдателю страной «бедной, богом обиженной», почвы ее - скудны, климат - суровый. Подметив отсутствие в Швеции «сел в нашем смысле слова», Ковалевская вместе с тем разделяла народническое заблуждение - не только русское, но и шведское - будто в Швеции «фабричной промышленности вряд ли суждено развиться.так, как на Западе, и Швеция, вероятно, долго останется страной по преимуществу земледельческой». Вслед за своими шведскими собеседниками не видит Ковалевская капиталистического развития сельской Швеции: «.Крупное землевладение, несомненно, подходит к концу и земля разбивается на более и более мелкие участки».45

Это коренное заблуждение не мешает автору заметить сильную рознь между крестьянами-собственниками и безземельными торпарями (именуемыми ею фермерами). Ковалевская говорит лишь о тех торпарях, что сидели на крестьянских землях, кратко, но верно описала их положение. Сообщала она и о массовой крестьянской эмиграции за океан. В центре ее рассказа - быт «крестьянского университета» (folkhogskola), т.е. общеобразовательной светской платной школы-интерната для сельской молодежи. Создание подобных школ Ковалевская не без основания связывает со шведским, мы бы сказали, либеральным народничеством 60-70х годов, о котором она, возможно, первой сообщила русской публике.46

В нашей историографической литературе уже отмечалась прямая связь между началом изучения новой истории зарубежных стран и буржуазными реформами 1860-х годов в России.47 Именно с 60х годов ведет, насколько нам удалось выяснить, свое начало и печатно закрепленный интерес русских историков к социальной истории Швеции. Сам пионер изучения новой истории зарубежных стран - В.И.Герье осветил положение шведского крестьянства в своем подробном реферате сочинения шведского консервативного государствоведа и историка Ф.О. Нурденфлюкта об историческом развитии государственного строя Швеции.48 Герье указал на большую по сравнению с прочими государствами, самостоятельность крестьян в Швеции, на крестьянство как особое, представленное в риксдаге четвертое сословие шведского общества. Вслед за своими современниками - шведскими учеными - Герье отрицал существование феодализма в средневековой Швеции, ибо «шведское государство возникло не вследствие завоеваний, как это имело место в государствах, основанных другими германскими племенами».49 Подметил Герье и сравнительную слабость шведского города и долгое преобладание кустарного, домашнего промысла над собственно промышленностью. Отрицая феодализм в Швеции, русский историк вместе с тем заметил и все еще высокий удельный вес крупного дворянского землевладения еще в свое время. «Аристократический отпечаток» Швеции Герье явно ошибочно выводил из ее природных условий: «При недостатке рабочих рук и скудности почвы, народное хозяйство требует для успешного развития своего крупных поземельных владений с многочисленными стадами и обширными лесами».50

К 1860-м годам - эпохе русских «великих реформ» - закономерно, на наш взгляд, относилось и первое российское исследование по внутренней истории Швеции - магистерская диссертация А.Г. Брикнера.51

Профессор Юрьевского (Тартуского) университета выступает в этой небольшой книжке также и как один из пионеров историко-экономического исследования на зарубежную тему, более того - исследования сравнительного. Брикнер четко различает экономическое существо внешне похожих эмиссионных действий правительства России в середине XVII и шведского - полвека спустя: «Операция с медными деньгами в России может быть названа порчею монеты; выпуск же бумажных знаков в Швеции имеет сходство с бумажными деньгами новейших времен».

Историко-финансовая и социальная темы, поставленные Брикнером и Герье, были впоследствии развиты применительно ко всей истории Швеции русскими правоведами рубежа веков Э.Н. Берендтсом и Л.П. Дымшей. Оба выступили в пору контрреформ с сугубо охранительных позиций. Для нашей темы более важен труд Берендтса.87 Первая в своем роде не только в России, но и за рубежом, в том числе в самой Швеции, 1500-стра-ничная история шведских финансов и - шире - народного хозяйства и экономической мысли Швеции была, наряду с книгами Г.В.Форстена о балтийском вопросе и Л.П.Дымши по истории государственного права Швеции, наиболее заметным достижением русской исторической скандинавистики XIX в.88 Берендтс систематически освещал по ходу изложения и аграрную историю, точнее, историю податного обложения крестьянства. Он широко использовал шведскую и немецкую литературу XVIII-XIX вв., от которой, естественно, сильно зависел, но также и печатные источники нового времени, и свое основательное знание финансов русской Финляндии - былого шведского владения.

Впервые в русской научной литературе рассказано о шведских межевых реформах, их начале (с.695 и сл.), об укреплении прав крестьян-арендаторов коронных земель, о борьбе вокруг «винокуренной регалии» (с.718 и сл.), об изменениях в шведской «военно-поселенной системе» («indelningsverket»), основанной еще Карлом XI (с.733 и сл.). Берендтс критикует Густава III за исходное нежелание ущемить привилегии дворян, пойти на буржуазную податную реформу и разрушить «пестрый строй старинных податей» (с.762). Особое внимание уделено крестьянской политике короля в последние годы его царствования - реформе 1789 г. «Издание этих привилегий и правил является поворотным пунктом в истории крестьянского сословия Швеции, время угнетения и ограничения его политических и социальных прав прошло.» (с.770-771).

Последняя глава первой части посвящена правлению Густава IV, т.е. эпохе французской революции и наполеоновских войн. Здесь поучительна сравнительная характеристика положения крестьянства в густавианской Швеции и в предреволюционной Франции (с.783 и сл.). Продолжая свое повествование о межевых реформах, Берендтс подчеркивает, что речь шла все еще об их начальном этапе - «зачатках преуспевания народного хозяйства». Главной помехой успешному развитию он считал опять-таки «нерациональную старинную податную систему» (с.820). События 1809-1810гг. истолкованы Берендтсом как необходимое «возвращение к историческим принципам государственного строя Швеции» (с.858). Впервые в русской научной литературе дана характеристика все еще действовавшей шведской конституции 1809 г. с упором на ее финансовые и экономические статьи. К первой части «Государственного хозяйства в Швеции» примыкает этюд Верендтса (также не замеченный шведскими учеными) из истории шведской экономической мысли XVIII века.89 Освещая полемику шведских сторонников и противников меркантилизма середины этого века, автор отдает предпочтение либералам, особенно Андерсу Чудениусу (совр. транскрипция: Шюдениус), сочувственно воспроизводя его критику традиционного аграрного строя Швеции и Финляндии (с.59-60).

Вторую часть своего труда Берендтс посвятил «обзору политико-социального и экономического развития Швеции в 19м столетии» (вып.1) - первому в своем роде на русском языке - и описанию «формального строя государственного хозяйства Швеции», т.е. действующего финансового права (вып.2). Подробно охарактеризован последний период существования сословного строя (вып.1, с.12-18). Изложена программа крестьянской оппозиции в царствование первого Бернадотта (с.31 и сл.), «крестьянской партии» при Оскаре I (с.109 и сл.) и после парламентской реформы 1865-66 гг. (с. 150 и сл.). Рубежный характер 50-х годов ясен Берендтсу: «Середина 5Ох годов видела зарождение новой хозяйственной эры в Швеции.» (с. 117). Подробно изложены обстоятельства внутриполитической борьбы по вопросу о поземельных податях в 60-90х годах XIX в. (с. 153 и сл.).

Наибольший интерес, в плане аграрной истории, имеет вторая глава книги - очерк развития народного хозяйства Швеции в XIX ст. (вып.1, с.195-365). Он открывается разделом о сельском хозяйстве, в центре которого стоят аграрные и финансовые реформы либерального толка, вызывающие восхищение русского исследователя: «Государственная власть 19 столетия отстранилась от активного вмешательства в сельское хозяйство, от регламентации хозяйственных приемов. Она ограничилась устранением экономических и юридических препятствий развитию сельского хозяйства., словом старалась предоставить капиталу и труду, уму и предприимчивости играть роль факторов экономического прогресса. Но само общество вступало в роль покровителя сельского хозяйства» (с.202).

Вывод русского автора оптимистичен: в Швеции «растет народное имущество абсолютно, благодаря колонизации северных провинций. Выгода от возвышения ценности земли распределяется между большим количеством мелких и средних собственников. Возвышение ценности совпадает с прогрессом сельского хозяйства. Развитие сельского хозяйства обуславливает собой развитие промышленности и торговли» (с.353). Среди землевладельцев преобладает «средняя поземельная собственность и средние состояния вообще» - «весьма благоприятное с точки зрения социально-политическое явление» (с.355). Признавая широкое распространение нищеты в Швеции, Берендтс полагает, что «экономическое будущее народа зависит не от суммы его капиталов, а от умения ими воспользоваться, от интенсивности народного труда». Сравнение положения Швеции и России на исходе XIX в у Берендтса дает итог в пользу Швеции. Соответственно и концовка всей главы гласит: «Петр Великий назвал шведов учителями России. Есть чему поучиться в Швеции и в наше время», (с.365).

Краткое изложение развития аграрных отношений находим и в коллективной энциклопедической статье о западноевропейских крестьянах для русского «Брокгауза и Еф-роса», где скандинавскую часть написал киевский историк И.В.Лучицкий. Русский историк, как и шведский социолог и историк Понтус Фальбек идеализирует положение шведских крестьян, оставляет открытым вопрос о феодализме в Швеции90 и совершенно игнорирует податные реформы, аграрный переворот и пролетаризацию шведского крестьянства в ХУШ-Х1Х вв.

Положение шведских народных низов, беднейших слоев населения описал на исходе XIX в. известный переводчик и популяризатор датского происхождения П. Г. Ганзен, причем в одном плане - беднота как объект социальной политики, как получатель социальной помощи.91 Книги Ганзена имели прикладной характер. Автор опираясь, в частности, на свои командировки в Скандинавию, стремился познакомить русского читателя с достойными подражания примерами, «с такими учреждениями на севере, которые более или менее удачно. разрешают многие животрепещущие общественные вопросы, выдвигаемые жизнью и у нас»92. Главное место в книгах принадлежало родине автора - Дании -.передовой североевропейской стране того времени в области социального обеспечения. Преимущественное внимание к Дании объяснялось также деятельностью императрицы Марии Федоровны, урожденной датской принцессы, по улучшению дела социальной благотворительности, социального обеспечения и народного образования в России. Социальный заказ, выполняемый автором, ясен из концовки его посвящения императрице Александре Федоровне, жене Николая II: «Да послужит же энергичная, единодушная благотворительная деятельность, проявляемая обществами соседних с нами государств, достойным для подражания примером и да укрепит в нас сознание того, что залог успеха кроется в единении всех слоев общества ради осуществления тесно связанной с насущными потребностями народа и страны задачи, какою является трудовая помощь».

Конец века ознаменовался также появлением первой русской книги о Швеции в целом и о значении шведского опыта для России, написанной по впечатлениям восторженного очевидца - Л.Л. Толстого, сына великого писателя и зятя известного шведского врача Эрнста Вестерлунда.93 В его письмах-очерках содержались и краткие сведения об аграрном вопросе. Счастливый народ - шведы, свободные, культурные, зажиточные - противопоставлялись «безвыходному положению русского крестьянина».94 Едва ли не впервые ставился в книге Толстого младшего вопрос о спасительных последствиях для шведского крестьянина от полного упразднения общинного устройства. «Уничтожение общинного начала подняло в тысячу раз земледельческую культуру, а этим самым промышленность и богатство всей страны».95

В отличие от своих предшественников, Л.Л. Толстой уже заметил стремительную индустриализацию Швеции («фабрики всякого рода постоянно вырастают в стране, как грибы» - с.54). Восторженное его внимание привлечено, однако, в первую очередь интенсивным крестьянским хозяйством в условиях малоплодородных почв средней и северной Швеции. Качество и рослость шведских лошадей и коров противопоставлялись русским.

Сообщалось и о «разделах», т.е. о межевых реформах, и об организации сельскохозяйственного образования. Не вдумываясь в подлинные направления аграрного развития Швеции, Толстой вместе с другими русскими наблюдателями отмечал количественное преобладание мелкого и среднего крестьянства (2-20 га) и даже рост числа хозяйств такого рода (с.58-59). В книге описаны и шведские хутора, и торпарские усадьбы, и система «заград», т.е. огороженных полей (с.97 и след.), и уже доживающее свой век военно-поселенное устройство (с. 107 и след.).

Предпринятый нами обзор русской дореволюционной литературы по аграрной истории и аграрному устройству Швеции ХУШ-Х1Х вв. является далеко не исчерпывающим, что видно хотя бы из сопоставления его с существующими библиографиями.96 Поэтому наши выводы являются сугубо предварительными: 1) интерес русской общественности к аграрным порядкам Швеции появляется не позже середины XVIII в.; 2) интерес этот заметен не столько у профессиональных историков, сколько у обществоведов смежных профессий, а также у русских туристов - посетителей Швеции; 3) по сравнению с сельским хозяйством Дании и более южных Западных стран, агрикультура Швеции меньше привлекала к себе внимание русских практических работников в этой области; 4) дореволюционная литература об аграрных порядках современной Швеции нацелена на использование шведского опыта более отсталой Россией, а потому в большей или меньшей степени приукрашивает описываемую ею действительность; 5) проявляемая при этом тенденция на протяжении XIX века менялась: от сентиментально-романтической к народнической, а затем к буржуазно-консервативной и буржуазно-демократической.

Известно, что В. И. Ленин, бывая в Швеции, изучал в королевской библиотеке в Стокгольме шведскую сельскохозяйственную статистику. К сожалению, статья В. И. Ленина о положении крестьян в Швеции, написанная или писавшаяся им в 1911 г. после пребывания им в этой стране, не найдена. Однако, в ленинских полемических очерках «Аграрный вопрос» и «критики Маркса» последний очерк посвящен другой скандинавской стране - Дании и назван «Идеальная страна» с точки зрения противников марксизма в «Аграрном вопросе».97 В основу статьи положена самостоятельно проработанная ее автором датская сельскохозяйственная статистика.

Ленин отверг мнение об устойчивости мелкого сельскохозяйственного производства, показал процесс его концентрации - общую закономерность капиталистического аграрного развития в условиях Дании. С учетом различия двух соседних стран, ленинские наблюдения, сделанные им в начале века, могут быть распространены и на Швецию к исходу нового времени. оя

Интерес ранней советской общественной науки к Скандинавии был невелик. Интересующая нас тематика вплоть до окончания второй мировой войны вообще не изучалась. Вместе с тем в 20х годах, в связи с деятельностью Коминтерна и примыкающих к нему организаций, необычно вырос интерес к Скандинавии современной, того времени, включая и положение крестьянства. Интерес этот проявили прежде всего поборники единоличного крестьянского хозяйства и добровольной потребительско-сбытовой кооперации." Сюда относились и печатные труды так наз. организационно-производственной школы А. Чаянова, включая его собственные, с неоднократными скандинавскими сопоставлениями.100 С другой стороны, в первую очередь, силами скандинавских коммунистов, готовились и печатались в изданиях, например, Международного аграрного института в Москве статьи справочного характера. Если издания первого типа делали упор на агротехнике, на культуре производства и упускали из виду присущие крестьянству капиталистической Скандинавии трудности и противоречия, то вторые сосредотачивали внимание именно на последних. Очерк шведа Вретлинга и норвежца Дигернеса содержал марксистский разбор состояния шведского сельского хозяйства и положения крестьянства 20х годов.101 Вкратце описывалась организация торговли сельскохозяйственными продуктами, сельская кооперация, сельскохозяйственный кредит и задолженность крестьян, аграрная политика буржуазных (еще с XIX в.) и социал-демократических правительств, Крестьянская партия, аграрная программа коммунистов. Указанный очерк не утратил своего значения и поныне, поскольку авторы, исходя из марксистских критериев оценки тех или иных явлений сельской Скандинавии, характеризовали их русскими терминами. Чисто исторический, но также популярный характер носила статья ленинградского медиевиста И. Ар-ского, погибшего в годы войны.102

Новый интерес к Северной Европе, ее политике, дипломатии, истории возник под влиянием военных событий 1939-40 годов. Откликом на них была и первая советская

IПД книга о Швеции. Автор - экономист Д.М. Страшунский - не только включил в свою книгу исторический очерк (гл. I), но в главе о сельском хозяйстве (гл.У) остановился коротко на шведской аграрной истории. Едва ли не первым в русской научной литературе Страшунский отметил сходство шведских межевых реформ ХУШ-Х1Х вв. с английскими огораживаниями (с. 15). Он использовал новейшую для своего времени шведскую историографию, в частности «Экономическую историю Швеции» Хекшера. Страшунский заметил успехи развития шведского капитализма в XVIII в. и капиталистического сельского хозяйства в XIX в., однако, ошибочно, свел это развитие к «прусскому пути» (с.25).

Преобладающую структуру землевладения в Швеции к началу XX в. Страшунский характеризует как мелко- и среднекрестьянскую, хотя и не отдает предпочтения определенной системе классификации хозяйств. Шведских крестьян своего, т.е межвоенного времени он именует не без основания фермерами. Страшунский сообщает и о земельной аренде, и о меняющемся соотношении полеводства и животноводства, делит страну не сельскохозяйственные районы, наконец, называет основные категории наемных работников - торпарей, усадебников (backstugusittare), статарей, слуг и батраков (dräng) и наемных работников (lantarbetare) в собственном смысле слова. Останавливается автор и на сельскохозяйственной политике в Швеции ЗОх годов.

К работе Страшунского ничего не прибавляли справочные сведения о сельском хозяйстве межвоенной Швеции в статье A.C. Доброва для энциклопедического справочника 1945г.104 Тем не менее, именно окончание войны совпало с появлением в печати новых трудов, касающихся интересующих нас вопросов. Академик М.В. Птуха в своих «Очерках по истории статистики XVIII в.» посвятил отдельную главу достижениям шведской статистики народонаселения и ее основателю П. Варгентину.105 «Первой страной, организовавшей государственную статистику населения, была Швеция».106 Птуха привел цифровые данные первого доклада, так наз. Табельной комиссии 1755 г. и ее последующих докладов - о сельских жителях Швеции, о социальном составе шведского населения к середине XYIII века.

Другой академик, Р. Ю. Виппер, посвятил статью-этюд, без научного аппарата, аграрной политике шведского абсолютизма при Карле XI в самой Швеции и шведской Прибалтике.107 Статья, основанная на шведской исторической литературе XIX в., в сжатом виде повторяла тезисы Берендгса, об отсутствии феодализма в средневековой Швеции, об его искусственном насаждении в новое время, о пагубности редукции Карла XI для шведского дворянства в целом, о редукции «как обширной социальной реформе». Спустя два года ученик ак. Тарле Г.А. Некрасов в своей кандидатской диссертации попутно остановился и на положении шведского крестьянства в итоге Северной войны.108 Шведской историографией Некрасов (с. 15) не воспользовался, своим единственным предшественником считал того же Берендтса, чей труд резко критиковал как буржуазно-эклектический и компилятивный (с. 16).

Некрасов надеялся восстановить социально-экономическую историю Швеции 20-ЗОх годов XVIII в. на основе русских архивов и документальных публикаций. Он привлек из фонда «сношений России со Швецией и с Данией» - в АВПР: донесения российских посланников с приложенными к ним русскими переводами разнообразных шведских материалов. Среди них диссертант особо выделял как источник сведений о сельском хозяйстве «сеймовые журналы» (протоколы риксдага) и постановления, правительственные указы, а также - из фонда кабинета Петра I - «поденные записки» видного государственного деятеля В.Н. Татищева о его пребывании в Швеции, где, в частности, характеризовалось и положение шведского крестьянства. Характеристика послевоенного сельского хозяйства Швеции опирается у Некрасова (с.39-52) на уже знакомую нам русскоязычную литературу (Птуха, Брикнер, Берендтс, русский перевод «Размышлений о земледелии» Фаготта). После самых общих сведений о сельском хозяйстве в отдельных провинциях страны Некрасов рисует картину полного упадка шведского сельского хозяйства, опустевшие дворы, сокращение населения, неурожаи, замедленность восстановления и зависимость от ввоза зерна из-за границы, в первую очередь из русской Прибалтики. Некрасов верно подметил обострение классовой борьбы в послевоенной Швеции вокруг редукции, и неудачную попытку знати вернуть отобранные ранее имения (с.45). Дворянские привилегии были после Северной войны даже ограничены в пользу буржуазии и духовенства, подмечает Некрасов.

Шведские крестьяне, по наблюдению диссертанта, располагали гражданской свободой, но испытывали феодальный гнет, страдали от малоземелья (особенно в Далекар-лии). Несколько упрощая действительность, Некрасов разделил крестьян на помещичьих и государственных («казенных»), слив воедино крестьян податных (владельцев своих наделов) и коронных (арендаторов государственных земель). Нашлось место в диссертации и для краткого описания выступлений крестьянских депутатов в сословном риксдаге 172425 гг., как отражения крестьянского недовольства, а также восстания 1743 г. Правильный общий вывод Некрасова гласил: «Швеция первой половины ХУШ века была преимущественно феодально-аграрной страной, отличавшейся очень медленными темпами капиталистического развития» (с.381).

Вскоре после защиты диссертации Некрасова видный знаток истории Прибалтики акад. АН Латвии Я. Я. Зутис дал общую характеристику шведского аграрного строя в его историческом развитии на страницах предисловия к сокращенному переводу известной "Истории Швеции" Ингвара Андерссона.109 Опираясь на обильный социально-экономический и просто аграрный материал в книге Андерссона, Зутис очертил (с отдельными фактическими ошибками) главные этапы и особенности истории шведского крестьянства в средние века и в новое время.

В 1952 г. кандидатская диссертация А. С. Кана (институт истории АН СССР) посвящена внутренней истории позднефеодальной Швеции, и основана впервые - на шведских, печатных и отчасти архивных, материалах(из собрания источников в библиотеке Тартуского университета).110 Автор поставил вопрос об особенностях шведского феодализма раннего нового времени, XVII века, об основных тенденциях социально-экономического развития великодержавной Швеции (одновременное усиление как позднего феодализма, так и раннего капитализма) и формах классовой борьбы крестьян. Переработанная в монографию (1955), диссертация увидела свет в виде трех статей.111 Эти статьи, как и сама диссертация, по-прежнему отличались ограниченным кругом привлеченных источников собственно аграрного характера.

Независимо от историков, кажется, даже без учета их трудов, наиболее подробный из существовавших до той поры на русском языке очерк аграрной истории Х1Х-ХХ вв. был дан географом Э. Д. Жибицкой в рамках экономической географии Швеции.112 Вслед за Д. М. Страшунским Жибицкая справедливо обратила внимание на перестройку сельского хозяйства Швеции с зернового на молочно-животнодческое с конца XIX в.; вслед за А. С. Добровым ("Скандинавские страны", М. 1945, с.26) подметила наличие феодальных пережитков в шведском сельском устройстве первой половины XX в., верно разграничила пролетаризованные и мелкокрестьянские хозяйства, кратко, но верно уточнила характер шведских аграрных реформ XIX в. (у Страшунского они без оговорок определялись как "прусский путь"). Книга Жибицкой содержала и краткие историко-демогра-фические сведения, в частности об образовании резервной армии труда в XIX в., о массовой эмиграции]на рубеже Х1Х-ХХ вв. (почти не отмеченной у Страшунского).

В 60-х годах исследование аграрной истории Швеции нового времени в России прекратилось. Зато тем успешнее двинулось вперед исследование современного шведского сельского хозяйства и кооперации. Уже глава о сельском хозяйстве в книге И. Н. Герчиковой "Экономика Швеции" (1963) представляла собой значительный шаг вперед по сравнению с соответствующими разделами у Я. Е. Сегала113 и даже Э. Д. Жибицкой. Шире была основа источников, объективнее подход к предмету, надежнее выводы. Рубежное значение в разработке аграрной истории Швеции нашего столетия, в особенности новейшего времени, имела монография молодого тогда экономиста-аграрника В. Д. Мартынова - по сути дела, первый специальный и в целом объективный очерк аграрной истории и аграрной политики Швеции с 30-х по начало 60-х годов XX в.114

Что касается аграрной истории предшествующих веков, то во второй половине 50-х годов известный уже Г. А. Некрасов, переработав главу из своей диссертации в статью, познакомил читателя с положением шведского крестьянства после Северной войны.115 Некрасов правильно исходил из феодального характера аграрных отношений в Швеции изучаемого периода. Некрасов справедливо ставил вопрос о необходимости уточнения природы податных ("облагаемых налогом") земель в Швеции (с. 31). Источники в статье - те же, что в диссертации, т. е. русские, однако, привлечены отдельные новинки шведской историографии, прежде всего краткая "Экономическая история Швеции" Э. Ф. Хекшера, а также вышедшая за 50-е годы советская литература. Некрасов исходит из традиционного тезиса старой шведской историографии о полном разорении Швеции и ее сельского хозяйства в итоге Северной войны. При этом он впадает в противоречие: население Швеции в годы войны то ли росло, то ли падало (с. 23-24), Швеция ввозила зерно то ли всегда, то ли с 1685 г. (с. 26).

На основе архивных, частью переводных источников автор изложил ход борьбы в послевоенном шведском сословном риксдаге XVIII в. вокруг дворянских земельных привилегий."6 Шведскому крестьянству Некрасов дал лишь самую общую характеристику, не учитывая в должной мере особенности аграрного устройства страны. Некрасов обнаруживает в изучаемое время «внеэкономическое принуждение и насилие шведских феодалов над личностью крестьянина», не уточняя, о чем идет речь (с. 35-36). Крестьянство подвергалось «угрозе закрепощения», фактически лично зависело от помещиков. Путается он и в категориях шведских крестьян: коронные крестьяне у него попадают то в категорию государственных, то частновладельческих (с. 31 и 37), понятия податных и коронных крестьян смешиваются (с. 31, 37, 38). К сожалению, подкрепить свои утверждения, даже правильные, соответствующими источниками Некрасов не в состоянии. Лучше в этом смысле оснащен последний раздел его статьи - о классовой борьбе шведских крестьян в 20-30-х годах XVIII в. Очевидное незнание шведских источников и специальной литературы, воздержание от источниковедческой критики источников русскоязычных существенно стеснили возможности Некрасова как аграрного историка.

Положительным явлением второй половины 50-х годов была публикация двух переводных статей - шведского социолога и этнографа Берье Ханссена «Семейные, хозяйственные и трудовые крестьянские объединения в юго-восточной Сконе в 1690-1950 годах» (Скандинавский сборник 1958, III, с. 53-85) и норвежского историка-этнографа Свале Сульхейма - об изучении форм крестьянской общины в Норвегии.117 Статья Ханссена впервые дала советскому читателю представление о современных аграрно-исторических и аграрно-социологических исследованиях в Швеции и по Швеции.

Увидели свет и первый обзор шведских этнографических исследований - М. Н. Морозовой, - с упором на изучение крестьянства (труды С. Эрикссона), а затем первый советский обзор трудов шведских историков хозяйства на основании личных впечатлений

IIS

- Л. А. Лооне. Лооне делился и общими соображениями об аграрном развитии южной Швеции и соседней Дании на рубеже XVIII-XIX вв., об их переходе от феодальных к капиталистическим отношениям. К сожалению, недостаточно зная фактическую историю, Лооне выдвинула явно ошибочное утверждение о реакционном характере шведских аграрных реформ начала XIX в., разделяя мнение Страшунского о помещичьем (прусском) пути всего аграрного развития Швеции в XIX в. Более плодотворным было наблюдение

Лооне о большей прогрессивности датского аграрного развития сравнительно со шведским, о большей политической активности датской буржуазии и др.

В тех же 60-х годах были изданы с учебной целью некоторые шведские документы по социальной истории ХУШ-Х1Х вв.119 Подробнее прежнего на основе новых материалов стало освещаться аграрное развитие Швеции и других скандинавских стран в учебниках для ВУЗов, во «Всемирной истории», наконец, в первых специальных учебных пособиях А. С. Кана - по истории Швеции и в целом Скандинавии.120 В свете сказанного 60-е и начало 70-х годов оказались в советской историографии нашей темы порой обзорно- реферативной и популяризационной. Обзорный, из вторых рук, характер имела и глава по новому времени в книге этнографа Г. И. Анохина об аграрной истории Норвегии под углом общинной взаимопомощи крестьян. Наш тезис подтверждается и весьма квалифицированным обзором таллинского историка-демографа X. Палли о применении ЭВМ скандинавскими историками.121 В 1974 году вышла в свет "История Швеции", где аграрная история нового времени освещена крайне обзорно А. Каном, Г. Некрасовым, Л. Лооне. Позже А. С. Кан предложил свое предварительное толкование особенностей перехода 1 от феодализма к капитализму в сельском хозяйстве Швеции. Исследователя интересовали несколько крупных землевладельческих комплексов в центральной, восточной и южной Швеции. Небольшой этюд Кана об одном крупном восточношведском поместье на исходе XVIII в. строился на шведских архивных материалах.123

В последующие десятилетие вплоть до наших дней аграрная история Швеции нового времени не исследовалась в России и других бывших советских республиках. Североевропейские главы в коллективной советской «Истории крестьянства» (тт 1-Ш)124 резюмировали историко-материалистическую картину аграрного развития, в частности, и Швеции. Глава третьего тома «Шведское крестьянство в XVII - середина XIX вв.» принадлежит крупнейшему специалисту по аграрной истории Прибалтики эстонскому академику Юхану Кахку. Опираясь на шведскую литературу и на советскую «Историю Швеции», Кахк в целом правильно осветил процесс разложения феодальных и зарождения капиталистических отношений в Швеции. Понятием «аграрная революция» эстонский автор не пользовался, однако ясно показал отличие шведского и норвежского аграрного развития от реакционного прибалтийского «ост-зейского» варианта прусского пути развития капитализма.

Зарубежная историография по аграрной истории Швеции в новое время (издания до 1970-х г.г.)

В работе использован широкий круг шведской научной литературы по аграрной истории, опирающейся не только на печатные, но и на неопубликованные источники. Прежде всего остановимся на литературе, в той или иной мере использованной отечественными историками-скандинавистами., т.е. изданной примерно до 1970г. Учитывая главенствующее значение сельского хозяйства и раннее зарождение аграрной и аграрно-по-литической публицистики в Швеции, не удивительно и появление первых шведских сочинений по истории сельского хозяйства страны еще в конце XVIII века.

Первый же собственно исторический очерк шведского земельного устройства принадлежал экономисту Андерсу аф Ботину, известному также своими историческими трудами.125 В конце столетия появился и первый очерк по истории сельского хозяйства.126 Сменившая рационалистическо-просветительскую романтическая историография не интересовалась экономической историей как таковой. Однако, социальная фигура свободного шведского крестьянина-бонда, участие крестьян в общественно-политической жизни прошлого занимали видное почетное место в антиаристократической и буржуазно-консервативной исторической концепции во главе с Эриком Густавом Гейером.127

Обострение народной нужды и растущая злободневность социального вопроса в 30-40х годах XIX в. поневоле привлекали внимание журналистов и писателей, чиновников и ученых к положению сельских низов. Крестьяне и батраки попали теперь надолго в поле зрения первых шведских писателей-реалистов, таких крупных, как Карл Лове Альмквист, 1 или популярных у современников, как Пер Томассон. Первыми шагами академических историков в том же направлении были диссертации учеников и младших современников Гейера по истории экономической и финансовой политики шведских королей великодержавной эпохи, по истории поземельного и финансового права страны в целом. Вопрос о земле, о правительственной политике по отношению к помещикам и крестьянам занимал уже видное место в классических трудах по новой истории Швеции, увидевших свет во второй половине XIX в. Таковы - "История Швеции при королях пфальцской династии" Фредрика Фердинанда Карлсона129, "Политическая история Швеции от смерти Карла ХП до государственного переворота 1772 г. Карла Густава Мальмстрёма130, «Внутренняя история Швеции при регентах в малолетство Кристины» Класса Теодора Уднера и его же первый том «Политическая история Швеции в правление Густава III.»131

Основоположник экономической истории Швеции Ханс Форссель в своей неоконченной «Внутренней истории Швеции при Густаве Вазе» (1869-75), хотя и уделил главное внимание государственному хозяйству, финансам, тем не менее впервые привел научно обоснованные (т.е. полученные с применением новейших для его времени методов критики источников) статистические данные о народонаселении, о землепользовании, о распределении землевладения в XVI - XVII веках.132 Не меньшее значение для понимания 1 истории шведского землевладения имеет исследование С. Класона "О предыстории редукции» (1895), также основанное на большом и самостоятельно извлеченном из источников статистическом материале. Одновременно заметные успехи сделало изучение шведского финансового и поземельного права нового времени: труды о шведском налогообложении И.А. Тургрена134 и особенно Г.Тулина135 (1890), о развитии права поземельной собственности Л.Г. Линде (1888) и А.Острёма (1897) и француза Л. Боше - уже в 900х годах.136 Наконец, во второй половине XIX века появились и первые исследования аграрных "межевых" реформ - не столько их фактического проведения, сколько их принципиальных положений (А.В.Лильестранда, 1857 - вышедшее в русской Финляндии; Э.Я.Шютца, 1890).137

Особняком стояли и получили гораздо большую известность бытописатели крестьянства, первые краеведы-этнографы, собиратели фольклора и предметов материальной культуры народа. Таковы Гуннар Улоф Хюльтен-Каваллиус с его классическим описанием патриархального края Веренд в провинции Смоланд (1863) и особенно Артур Хасе-лиус (1833 - 1901), основатель двух знаменитых стокгольмских этнографических собраний - Северного My3efl(Nordiska museet) и Скансена (под открытом небом). У них нашлось множество более скромных последователей, описавших быт крестьян своего и несколько

1 ЗЯ более раннего времени по отдельным провинциям и даже уездам.

Параллельно этим историческим и историко-этнографическим трудам множилось и число экономико-статистических исследований, еще посвященных однако преимущественно "своему" времени. Важный толчок таким исследованиям дало учреждение в 1860 году шведского "Статистического журнала". Шведские экономисты-статистики выпускали одни за другим все более основательные обзоры народного хозяйства страны, в которых главное место уделялось сельскому хозяйству (К.Э.Юнгберг - 1866, «Швеция, ее народ и промышленность», под ред. Г.Сундберга - 1900).139

На рубеже XIX - XX в. изучение аграрной истории сильно выиграло от общего роста благосостояния страны, где бурно развивался промышленный капитализм, а также от успехов исторических наук в целом - учреждались новые журналы и общества, продолжающиеся университетские издания и кафедры, завязывались все новые международные связи, проникали свежие идейно-теоретические влияния позитивистского, а затем и марксистского происхождения. Достаточно назвать в этой связи общеисторический журнал "Historisk tidskrift" (1881), культурно-географический "Ymer" (1881), историко-этнографические, специально посвященные отечественной культуре - "Fataburen" (1906) и "Rig" (1918), журналы и сборники по сельскому хозяйству и фольклористике. Наряду с общенациональными пришла пора краеведческих, провинциальных журналов. Внимание историков, экономистов к сельскому хозяйству страны и его недавнему прошлом питалось и острыми нерешенными проблемами капиталистической Швеции - пролетаризацией сельской бедноты, урбанизацией и размыванием среднего крестьянства - этой "здоровой основы нации", массовой сельской эмиграцией за океан. Общественному интересу к отечественной аграрной истории способствовали государственные мероприятия 900-х годов по ликвидации налоговой дискриминации крестьянства, по наделению земельными участками неимущих земледельцев, по ограничению хозяйничания лесопромышленных компаний, по завершению межевых реформ. 140

Исследования по аграрной истории нового времени нередко выполнялись по прямому заданию правительственных комитетов в рамках изучения тех или иных вопросов. Таковы, в частности, исследования Р. Бергстрёма о наследственной аренде коронной земли, 141 Б. Экеберга об особых, переживших себя видах поземельных доходов, К. Кюйлен-шерны о коронных лесах, закрепленных некогда за теми или иными горнопромышленными предприятьями, Г. Тулина (см. выше) по истории межевого законодательства.142 Центральное место среди шведских аграрных историков начала XX века занимал экономист и умеренно-консервативный политический деятель, один из лидеров политического движения зажиточных крестьян Нильс Волин. На протяжении десятилетий Волин бил тревогу по поводу крестьянского вопроса, который он сводил к сохранению сельского "среднего класса" как главного оплота "национальных ценностей", равно чуждого и враждебного как "либеральному" международному капитализму, так и в особенности марксизму - коммунизму. Объемистые, основанные на громадном статистическом материале исследования Волина о государственной политике земельного дробления, о мелких арен-даторах-торпарях, о сельскохозяйственном населении вообще служили вместе с тем сигналом тревоги по поводу грозящей якобы шведскому крестьянству гибели.143

Первая четверть XX века принесла также социологическое исследование исчезающего сельского класса - дворянства (П. Фальбек),144 столь же новаторскую "Историю шведской хлебной торговли и хлебной политики" К. Омарка - в сущности первое исследование по экономистории Швеции XVIII-нач. XIX вв., наследования по истории шведских общинных земель с охватом и средневековья (К. Г. Ирфорс, О. Хольмбек).145 Появились обобщающие истории шведского сельского хозяйства в новое время - как в целом по стране, так и по провинциям - с упором на агротехнику. Наиболее известны имена историков южношведского земледелия X. Юлин-Данфельта и К. Г. Вейбулля.146 Популярные очерки П. Фальбека и К. Омарка ввели шведское аграрно-социальное развитие в общеевропейские рамки.147 В 1910-х годах двинулось вперед - в пощаженной мировой войной стране - изучение сельской этнографии методом новейших полевых исследований - начал свою плодотворную исследовательскую деятельность Сигурд Эрикссон (формы шведской деревни, крестьянского двора, крестьянской семьи), а позже в межвоенное десятилетие также благодаря хорошей сохранности картографического и топографического материала зародилось изучение географического прошлого страны, так наз. культурная, т. е. истори

1AQ ческая география (Хельге Нельсон). Наконец, свой первый вклад в изучение настоящего и прошлого шведского крестьянства внесла молодая шведская социал-демократия (публицистика Фабиана Монссона и др.), а затем и еще более молодая шведская компартия -один из ее ранних активистов Альфред Чемпе стал также первым народным историком шведского крестьянского и батрацкого движения - от средних веков до своего времени.149

Значительный подъем испытала аграрная история в Швеции на протяжении межвоенного двадцатилетия. В 20-30 годы XX в. годы успешно продолжалась деятельность только что названного крупнейшего этнографа Сигурда Эрикссона(1888 - 1968).150 Эрикссон трудился в стенах Северного музея в Стокгольме. Возглавляемое им направление получило в 20-х годах поддержку в соседней Норвегии, где был основан Институт сравнительного изучения культур в Осло, включивший в свою программу также изучение крестьянства, его истории и культуры.151 В 1937 г. Эрикссон начал издавать поныне существующий журнал «Folk-liv» по скандинавской и европейской этнографии, с крестьянством как основным предметом изучения.

В 30-е годы в Швеции были предприняты два коллективных многотомных издания, рассчитанных на сравнительно широкого читателя и знакомившие его с итогами исследований, по истории шведского сельского населения - от крестьянской бедноты до помещиков-аристократов. Таковы были две серии "Образы шведской культуры" по шесть томов каждая, под редакцией того же С. Эрикссона.152 В конце 30-х годов южно-шведский историк культуры Э. Врангель возглавил 13-томное обобщающее издание "Шведский народ на протяжении веков" по истории шведской культуры, в отдельных очерках-этю-1 дах. Если в "Образах шведской культуры" содержались сравнительно бессистемно собранные статьи по материальной культуре, особенно по жилищу, XVI-XIX веков, то издание под редакцией проф. Врангеля излагало культурную историю шведского народа в его современных границах, т. е. вместе со Сконе, в хронологической последовательности как историю цивилизации в широком смысле. Составители при этом не желали замечать противоречиий и классовой борьбы, антифеодальных народных движений в истории

Швеции. Та же тенденция присуща и первому обобщающему пособию по шведской крестьянской культуре Ё. Берга и С.Свенссона.154

В эти же годы бурно развивалась в Швеции так наз. культурная, т.е. по существу историко-экономическая и историко-географическая география. Именно исследования географов показали необычайное разнообразие культурного ландшафта в Швеции, в том числе внутри отдельных провинций, теснейшую зависимость крестьянской жизни от природных условий, взаимодействие между местной традицией и культурными заимствованиями извне. Возникла непрерывно растущая научная литература о развитии культурного облика разных шведских местностей, например, Герда Энеквиста (первого крупного этнолога) по Норланду, У. Вейрульфа по Даларна, диссертации Г. Линдгрена по Вестеръёт-ланду, О. Кемпбелла по Сконе, И. Муберга по Готланду.155 Так складывались предпосылки для новых обобщений в статьях 30-х годов - Оке Кембелла, С.Хедара, Г. Энеквист, Т. Экстрема - в развитие дискуссии на страницах журнала «Ушег» рубежа 10-20-х го 156 ДОВ.

Изучение аграрной истории продвинулось и в рамках такой еще сравнительно молодой для шведской науки дисциплины, как экономическая история. Главным ее поборником стал либеральный историк и экономист Эли Хекшер, в 1929 г. возглавивший вновь созданный Институт экономической теории в Стокгольме. В 1935-36 годах Хекшер выпустил первые два тома своей «Экономической истории Швеции со времен Густава Вазы», доведя изложение до конца XVII века, а позже, после II мировой войны успел выпустить и монументальную вторую часть по XVIII веку.157 Не будучи специалистом-аграрником, Хекшер тем не менее проработал, для соответствующих разделов своего большого труда, первого в своем роде, сохранившиеся в шведском Государственном архиве цифровые данные о разных категориях земель и доходах с них, о душевом потреблении королевских служащих и работников, начиная с середины XVI века. Вместе с тем, Хекшер уже мог опереться на новые шведские аграрно-исторические исследования. Эти исследования - Ю. А. Альмквиста, Р. Сведлунда, X. Свенне, П. Г. Вейде, наконец, первого шведского историка-марксиста социал-демократического политика П. Нюстрёма - имели своим предметом дворянское землевладение и хозяйство, дворянские привилегии велико

158 державной эпохи . В межвоенный период вызвал острые споры очерк истории Швеции Нюстрёма159.

Аграрному вопросу в XVII - XVIII вв. была посвящена обширная статья того же Хекшера в шведском «МогсНэк йёэкпй», получившая широкий и не однозначный отклик. Хекшер попытался связать воедино дворянский нажим на крестьян и изъятие земель казной в XVII в. с операцией крестьянского выкупа коронных наделов в XVIII в.160 Статья, как и книга Хекшера, пронизана буржуазно-либеральным, "манчестерским" духом. При освещении аграрного развития XVIII в. Хекшер правильно уловил его буржуазное содержание. Как истый либерал-манчестерец, он приветствовал начатое тогда разрушение старинной сельской общины. Заслуги по обновлению сельского хозяйства Хекшер односторонне приписывал помещикам - дворянам и разночинцам, односторонне, ошибочно видя в крестьянах лишь оплот косности. Наряду с почином просвещенных верхов общества, он считал важной движущей силой хозяйственного развития уже не королевскую власть, как в XVII веке, а демографический сдвиг - ускоренный рост населения после Северной войны.

Крестьяне и крестьянский вопрос привлекали в межвоенные годы и растущее внимание шведских специалистов по общей, политической истории. Легальные формы защиты крестьянством своих интересов, состав и деятельность крестьянского представительства в шведским риксдаге заняли видное место в коллективном юбилейном труде к 500-летию риксдага.161 Продолжала с успехом разрабатываться тема местного управления и самоуправления, особенно в Швеции XVII века. В монографиях Ю. А. Альмквиста, Р. Гюлльстранда, К. X. Юханссона видное место было уделено участию крестьян в органах самоуправления.162

Признаком полевения шведской исторической науки была первая монография Б.

Бекмана по истории крупнейшего крестьянского восстания нового времени, 1743 года, причем с открытым сочувствием автора - Б. Бекмана - к этой «крестьянской революции».

Тот же народнический пафос присущ и популярному антивоенному очерку-памфлету Ак1 селя Стриндберга (племянника известного писателя) о великодержавной Швеции.

Первый приступ был сделан к исследованию темы - межевых реформ, стоящей на грани между историей аграрной политики и агротехники. Ряд аспектов этой темы был освещен в коллективном юбилейном трехтомнике шведского землемерного ведомства.164 Авторов привлекла преимущественно формальная сторона реформы. Первый опыт локального обследования ее практического проведения - книжка Н. Я. Хольмберга о Сконе -был еще мало успешным.165

Новая проблематика послевоенной буржуазной политэкономии наряду с событиями мирового экономического кризиса 30-х годов способствовали усилению интереса к народному потреблению, к уровню доходов прошлого. Так появилось коллективное исследование на эту тему, охватившее 1830-1930 годы. Юридическую природу шведской поземельной собственности, особенно XVII-XVIII вв., исследовали историки права, начиная с Яна Эрика Альмквиста.166 Поводом отчасти послужил 200-летний юбилей шведско-финляндского свода законов 1734 года.

Особенностью данного историографического периода было появление первых нешведских исследований уже не только по истории поземельного права, аграрного строя, как до мировой войны, но и по аграрно-демографической истории Швеции в XVIII-XIX вв. - немца Р. Линдера, американки Д. Томас.167 Шведская аграрно-историческая литература 40-50-х годов знакома исследователям в России лучше более ранней, так как наши соотечественники именно после войны впервые специально занялись аграрной историей Швеции. Обращает на себя внимание прежде всего количественный рост шведских исследований, обобщений и популяризаций по социально-экономической истории вообще. В 50-х годах стали выходить два специальных издания по этой тематике - общескандинавский полугодичный "Scandinavian Economic History Review" и собственно шведский "Economy and History", впоследствии слившиеся. В это время были предприняты или завершены несколько важных изданий источников или справочников по аграрной истории. Таковы генштабовский атлас шведских населенных пунктов с их описанием, шведский

1ЛЙ этнографический атлас под ред. Сигурда Эриксона, статистика народонаселения и сельского хозяйства Швеции с 1720 г. (в начатой серии «Историческая статистика Швеции»).

Материальной культуре шведского крестьянства - деревням разного типа, домостроительству, технике сельского хозяйства и агрономии докапиталистической эпохи посвятил свои - теперь уже обобщающие труды ранее названный этнограф Сигурд Эриксон, отчасти в межскандинавской серии "Нурдиск культур", завершенной после войны.169 Первое послевоенное двадцатилетие ознаменовалось и несколькими весьма важными обобщающими работами молодых или ранее неизвестных авторов. Таков прежде всего рассчитанный на широкую публику трехтомник «Крестьянин в шведской истории» Эноха Ин-герса, завершенный молодым тогда Стеном Карлссоном.170 Первый из авторов был преподавателем так наз. высшей народной школы - «крестьянского университета», да и сама книга была выпущена издательством Крестьянской партии. Авторы стремились показать крестьянство как составную часть шведского народа и общества, общественно-политическую активность крестьян - главным образом крепких, имущих. Попутно говорилось и о хозяйственной деятельности крестьян, агротехнике и т. п. Главное место в трехтомнике заняло новое время XVII - первая половина XIX вв. Авторы радовались восхождению шведского зажиточного крестьянства к вершинам своего политического престижа -во второй половине XIX в. Классовые противоречия крестьянских верхов и низов, издавна сильные в шведской деревне, оказались и тут затушеванными.

Если Ингерс и Карлссон имели в поле зрения главным образом имущее, зажиточное крестьянство, то В. Эльескуг сосредоточил свое внимание на мелких арендаторах за отработки новоселах - колонистах - торпарях.171 Позже увидел свет и монументальный двухтомник Г. Уттерстрёма о рабочей силе в шведском сельском хозяйстве XVIII - первой половины XIX вв., (в социал-демократической серии по истории рабочего класса).172 Стен Карлссон описал превращение феодально-сословного общества XVIII в. в буржуазно-классовое середины XIX в. и тем положил начало социальной истории как особой сфере шведской историографии.173 По общим вопросам истории агротехники и земельных мер начал выступать Д. Ханнерберг.174 Наконец, к пересмотру, отчасти в духе французской школы «Анналов», общих проблем и методов аграрной истории призвал в своем пособии на эту тему Фольке Довринг.175

В истории XVIII века вновь привлекли к себе внимание дробление крестьянских наделов (Г. Уландер)176 и начало межевых реформ (Свен Даль177 см. также ниже). Захватывая всё новые провинции и отдельные уезды или даже приходы, множились локальные диссертации по аграрной истории, этнографии, по исторической географии, особенно перспективной в шведских условиях большой сохранности старинной документации и карт. Таковы книги: по всему району Мел арена (коллективная)178 и отдельным частям вое

1 «TQ точно-центральной Швеции, по горнопромышленной области Даларна с примыкаю

1КП 1К1 1Й9 щими Нерке и Вестманландом, по шведскому Западу, по Смоланду с островами и

IЯ I JM крайнему Югу , наконец, по Норланду и Заполярью. Среди микролокальных исследований выделялось историко-социологическое - Бёрье Ханссена, применившего к материалу XVII - XVIII вв. целый ряд понятий (социальное поле и пр.) и методов современной ige западной социологии. Специально XIX - началу XX вв. были посвящены интересные работы Бьюрлинга по истории сельскохозяйственного кредита,186 юбилейные издания об

1 87 отдельных крестьянских организациях, исследование Г.Фридлициуса о шведском зер

1RÄ новом экспорте в XIX в. и У. Герарда об эксплуатации северошведских крестьян лесо

1 ол промышленниками, диссертация У. Геллермана об аграрной политике шведских правительств на рубеже XIX-XX вв.190 В те же годы на страницах шведских журналов - исторического и экономического - велись дискуссии о роли крестьян в истории Швеции (консервативный историк Бертиль Боециус против народнических увлечений писателя Вильхель-ма Муберга),191 о значении межевых реформ для судеб шведского крестьянства (историк-аграрник народнического толка Йон Фрёдин против либерала Хекшера),192 известно об оценке восстания Энгельбректа XV в. (тот же Боециус против буржуазно-радикального новатора Эрика Лёнрота).193

В 60-х годах шведская историческая наука развивалась в обстановке высокой экономической конъюнктуры, и - особенно с середины десятилетия - подъема общественной активности, роста массовых демократических движений и, собственно, левых сил в стране. В области общественных наук стали, не без влияния американской "новой экономической истории", применяться математические методы, в то время еще преимущественно в области политической истории.194 Продолжалось издание источников, начатое в предшествующие годы - общинных уставов, судебных книг, путевых записок и воспоминаний современников.

В исследовательском плане 60-е годы были, таким образом, чрезвычайно "урожайны". По большинству крупных проблем аграрной истории нового времени появились основательные книги - обычно докторские диссертации - на местном, преимущественно архивном материале. Как и прежде, авторы были либо чистыми историками (в том числе экономисториками), либо специалистами по исторической географии (швед, "культурной географии"), либо этнологами. В хронологической последовательности поставленных проблем прежде всего привлекал внимание поздний шведский феодализм нового времени, "Крестьяне помещичьи и коронные" К. Огрена отвечают на вопрос о сравнительной тяжести эксплуатации разных категорий крестьян в XVIII веке.195 Обойдённому предшествующей литературой вопросу об устройстве, об экономике шведского дворянского имения начала XVIII века посвящена была книга Д. Турбрану.196 В шведском XVIII веке исследователей привлекли выкуп коронной земли крестьянами (статья Ю. Ульсена, Г. Ас-пвалля), скрытый переход в их руки также и помещичьей земли (Э. Теген); судьбы редукции после падения абсолютизма (статьи С. Дальгрена), крестьянское отходничество (Ру-сандер), внутренняя колонизация и взаимосвязь демографического и экономического факторов (монографии Хельге Нельсона, Г. Будвалля), а также связи горной промышленности с сельскохозяйственной округой (С. Монтелиус).197 Подобные культурно-географи-ческие исследования охватывали обычно два-три века.

Отражением радикализации историков, растущего интереса к народным выступлениям явились монографии политического историка Р. Карлбума о голодных волнениях и стачках в Швеции с конца XVIII до 60-х годов XIX в., включительно. В поле зрения автора вошли и сельские выступления.198 Центральные проблемы шведской аграрной истории в XIX веке поставил гётеборгский историк - Стуре Мартиниус. Он рассматривал шведское сельское хозяйство, крестьянство и помещиков в раннекапиталистические срединные десятилетия XIX века.199 Мартиниус выяснил на материале отдельных местностей - западной Швеции и нескольких крупных имений юга и центра страны - рост производительных сил в сельском хозяйстве, изменения в товарообмене с неаграрной частью народного хозяйства, накопление капитала в сельском хозяйстве и вложение его в экономику страны в целом, наконец, перемещение рабочий силы из аграрного сектора в неаграрные. Для получения убедительных выводов автор применил, в частности, регрессионный ана

200 гл лиз. С марксистских позиции исследовал положение шведского сельского хозяйства, развитие производства в последней трети XIX в., в пору аграрного кризиса, историк Ёрн Свенссон. Его диссертация имела важное источниковедческое значение, поскольку содержала критическую оценку привлекаемых экономисториками источников, в частности официальной шведской статистики. Книга Свенссона вызвала резкую критику с буржуазных позиций - Л. Ерберга, впоследствии видного лундского экономисторика.

Новый, ранее не изученный аспект буржуазного переворота в шведском сельском хозяйстве второй половины XIX - начала XX вв. избрал Я. Куусе - по происхождению эстонец - рационализацию и механизацию сельского хозяйства и обратное влияние этих процессов на шведскую промышленность, прежде всего на машиностроение.202

В области социальной истории наиболее примечательны два исследования положения сельских пролетарских низов: книга П.-Э. Бака о происхождении и развитии профсоюзного движения шведских сельскохозяйственных рабочих. Движение это сильно запоздало по сравнению с профессиональным объединением промышленных рабочих и встретило на своем пути специфические трудности - пережитки патриархализма 203 Л. Фюрю-ланд посвятил свою диссертацию общественной дискуссии в Швеции по вопросу о ныне исчезнувшей категории батраков - статарей.204 Обобщающий характер носила книга С. Карлссона, ранее уже названного, о главных социальных изменениях в стране после 1866 г. - часть коллективного издания к столетию шведского двухпалатного риксдага.205 Исто-рико-демографическое исследование К. Нурборга подвело итоги переменам в региональной структуре сельскохозяйственного населения страны на протяжении XX века.206

В 60-х годах продолжалась и работа шведских этнологов. Некоторые этнологические издания юбилейного порядка - в честь С. Свенсона и в память С. Эриксона - содержали ценные историографические и обобщающие статьи, подводившие итоги достижени

207 ям шведской сельской этнологии. Появилось и несколько обобщающих статей: Л. Хан-нерберга о взаимосвязи приусадебного участка и сельской общины. С обозрением дискуссий вокруг положения крестьян в век великодсржавия, их взаимоотношении с короной и ллп дворянством выступила И. Хаммарстрём. Г. Уттерстрём обобщил взаимоотношение демографического и аграрного развития Швеции в XVIII в., частично пересмотрев выводы своего предшественника - Хекшера.209 Общая характеристика шведских межевых реформ в статьях Св. Даля, того же Хельмфрида, в брошюре Ё. Ольнера предвещала исследовательскую разработку этой темы в следующем десятилетии.210

Современная шведская литература по данной теме.

Литературе трех последних десятилетий в обзоре уделено особое место. Наше внимание к ней оправдано прежде всего отсутствием соответствующей отечественной аграрно-исторической литературы по всей северной Европе нового времени. Изучение шведской аграрной истории после 1970г. имело некоторые особенности, по сравнению с предыдущими десятилетиями. Прежде всего, как следствие общего роста учащихся, в университетах больше стало и диссертаций по экономической истории, включая интере-ресующую нас тематику и период. Далее, постановка более крупных проблем, привлечение и обработка массовых источников потребовали больших расходов - соответствующие денежные средства выделялись на нужды целых групп, коллективов. Изучение аграрной истории в 70х годах шло чаще всего в рамках так наз. проектов. Наиболее ранний из них, имевший отношение к аграрной истории, был посвящен социальным и финансовым проблемам Швеции в XVII веке, выполнялся на базе Упсальского университета и возглавлялся известным проф. С. А. Нильссоном. На базе Гетеборгского университета проводилась под руководством А. Аттмана разработка истории крупного землевладения, сельскохозяйственного кредита и агротехники. Этому проекту обязаны своим появлением монографии Мартиниуса (см. выше), Я. Куусе и J1. Херлитца (см. ниже).

В 70-х годах, во второй их половине, заявили о себе три новых проекта - стокгольмский, под руководством проф. Адамсона - «Структурные изменения и механизмы приспособления шведского аграрного общества в период роста народонаселения в XVIII -XIX вв., и два упсальских - «Капиталообразование в Швеции 1750 - 1860 гг.» и «Структура землевладения и землепользования в сельском хозяйстве Швеции 1720-60 гг.». Оба последних были начаты на базе кафедры экономистории Упсальского университета, однако, с участием также и «чистых» историков, упоминаемых ниже. В самом молодом и северном университете Швеции Умео интерес сосредоточился на взаимосвязи сельского общества с лесоразработкой и лесопромышленностью. Исследования по аграрной истории, равно как и по смежным дисциплинам - этнографии и культурной (исторической) географии - велись также в университетах Гётеборга и Лунда. Как видим, все три проекта избегали прямой постановки проблемы нашей диссертации: огораживания XIX в. - высший этап межевых реформ - как аграрный переворот. Ведущий исследователь огораживаний в Сконе Г. Фридлициус писал в 1979г.: «В целом, несмотря на их необычайно широкую возможность для социально-экономического развития, огораживания как общественного движения остаются «terra incognita» для шведских исследователей.211

Примечательной чертой современной шведской историографии по аграрной истории было быстрое расширение и усложнение применяемых математических методов исследования. Многие диссертации конца 60-х годов по аграрной истории готовились уже с применением регрессионного, корелляционного, спектрального и иных математических методов. Показателен и выпуск в 1970 г. первого шведского пособия по статистике для историков.212 В 70-х годах среди шведских экономисториков и историков-аграрников Появилось несколько марксистов, кафедры экономистории в Упсале и Гетеборге в то время даже возглавлялись профессорами-марксистами. С 1968 г. стал выходить марксистский журнал по общественным наукам - так наз. «Тетради критических исследований»(№йеп for kritiska studier).

Переходя к исследовательской литературе по отдельным проблемам, следует отметить прежде всего группу диссертаций по истории позднефеодальных отношений. Часть этих диссертаций развивает разделяемый и современными российскими учеными тезис о господстве именно указанных производственных отношений в аграрном строе Швеции XVII - первой половины XVIII вв.213 Другая группа исследований, охватывающая более протяженный период, по-прежнему посвящена взаимосвязи демографических и производственных процессов в рамках отдельных областей и районов страны. Далее, исследовалось движение сельскохозяйственных цен и зарплаты сельскохозяйственных рабочих с целью более точной датировки образования национального внутреннего рынка в Швеции - важная заслуга JI. Ёрберга.214

Коллективной брошюрой Фридхольм - Исаксона - Магнуссона о предпосылках промышленной революции в Швеции открылся новый этап в исследовании аграрного ас

•у | с пекта этой проблемы. Появились монографии и статьи, часто на основе неопубликованных дипломных сочинений, о разложении феодальных отношений, расслоении шведского крестьянства и обуржуазивании помещичьего хозяйства в течение XVIII - XIX вв. Важной, знаковой стала марксистская диссертация JI. Херлица о перераспределении земельной собственности и ренты в XVIII в. (на западношведском материале). Главным достижением автора был показанный им рост удельного веса и доходности крестьянского землевладения: ликвидация феодальной собственности на землю сопровождалась растущим расслоением и ростом также сельских слоев, как батраки с участком земли и вовсе без земли, т.е. ростом сельской бедноты, неимущих. Трудами в первую очередь лундско-го экономисторика Г. Фридлициуса поднялось на новую ступень изучение шведских огораживаний XIX в. - главного этапа так наз. межевых реформ.218 Проблему социальных последствий аграрной и промышленной революции - проблему сельской бедности, бедноты - исследовали на местном материале, в частности, Ю. Сёдерберг и К. Винберг.219 Впервые после большого перерыва появились диссертации об антифеодальных крестьянских

ЛЛЛ движениях, на этот раз 70-х гг. XVIII в. - С. Смедберга. Интересно исследование деятельности многочисленных шведских сельскохозяйственных обществ на фоне аграрного переворота первой половины XIX в., сопоставление механизации сельского хозяйства в

ЛЛ 1

Швеции и США уже названным ранее Я. Куусе. Этнологи Хельспонг и Лёвгрен выпустили учебное пособие "Село и город" - о развитии шведской социальной организации, ее типологии от средних веков до наших дней. Появилось и несколько обобщающих очерков аграрного развития страны с древнейших времён, в частности такого авторитетного автора, как Д. Ханнерберг.

Общие условия и предпосылки для исследовательской работы складывались благоприятно и в 80-е годы XX века. Интерес к аграрной истории в Швеции не спадал, число желающих изучить ее превышало приемные возможности соответствующих учебных заведений, движение в защиту окружающей среды привлекало внимание к взаимодействию человека и природной среды в прошлом, т. е. и к аграрной истории. В 1988 г. семинар, созванный академией лесоводства и сельского хозяйства в Стокгольме, подвел итоги исследованиям по аграрной истории Швеции. В 1994 г. шведский сельскохозяйственный университет в Ультуне (Упсала) создал у себя впервые профессуру по аграрной истории. В настоящее время аграрная история Швеции изучается по крайней мере пятью различными дисциплинами: историей вообще, экономической историей, культурной географией (в России принято название «историческая география»), этнологией (в СССР было принято название «этнография») и археологией. В порядке исключения аграрно-исторические сюжеты изучаются сверх того социологами и историками литературы. Комплексный характер носят обычно и современные исследования по аграрной истории, публикуемые, в частности, в весьма представительной серии монографий, чаще всего коллективных, издаваемой стокгольмским Северным музеем совместно с Академией лесоводства и сельского

223 хозяйства.

Количество книг и статей 80-90-х годов по интересующей нас тематике превышает допустимые рамки обзора. Поэтому придется ограничиться краткой характеристикой главных книг - диссертаций (в Швеции докторские диссертации защищаются в виде книг) по отдельным периодам новой истории, которым соответствуют и особые группы проблем. В заключение будут представлены вышедшие в самые последние годы обобщающие труды, охватывающие всю аграрную историю Швеции или ее развитие особенно в новое и новейшее время.

Позднефеодальные отношения и великодержавное милитаризованное государство по-прежнему изучались главным образом школой Свена А. Нильссона на базе Отделения истории Упсальского университета. Исследования были начаты или в свое время проведены в рамках коллективных «проектов» (рабочих групп). Сам Нильссон изложил или, вернее, резюмировал главные выводы своего 60-летнего исследовательского пути в сборнике статей разных лет - своем последнем печатном труде (1990).224 С.А. Нильсон показал процесс превращения дворян из помещиков в чиновников или в командиров армии и флота, т. е. в государственных служащих. Принудительный возврат земельных

39 та, т. е. в государственных служащих. Принудительный возврат земельных пожалований и рент в казну - так наз. редукция, особенно большая редукция Карла XI - привел к сокращению дворянского сектора землевладения, к восстановлению традиционного для Швеции преобладания крестьянского землевладения и в конечном счете - к вытеснению Дворянства из сельского хозяйства страны вообще. Крушение милитаристского абсолютистского государства в итоге Северной войны не привело к пересмотру результатов редукции. Запоздалая шведская «рефеодализация» ХУ1-ХУИ вв. сравнительно быстро таким образом сменилась разложением феодальных отношений в деревне, приходящимся на следующий ХУШ век.

Стеллан Дальгрен и Кекке Стадии в небольшой совместной книге "От феодализма к капитализму" хорошо показали общее значение налогов при переходе от феодализма к капитализму, изменение их характера и удельного веса на разных этапах этого перехода в течение 1720-1920 годов.225 Достоинством всей этой группы работ представляется нам как редкое среди шведских авторов преодоление узких локальных рамок. Так, Ларс-Улоф Ларссон показал влияние великодержавной налоговой политики XVII в. на крестьян трех областей - Смоланда, Нерке и Эстеръетланда. Финляндский историк Нильс Э.Вильстранд исследовал ответную реакцию крестьянства подвластной шведским королям Финляндии - органической, как уже говорилось, части шведской державы - на самую тяжкую повинность (учитывая высокую смертность среди солдат независимо от боевых действий) - призыв в армию. Наряду с разными формами протеста финские и шведские крестьяне прибегали к найму рекрутов взамен себя или взамен своих сыновей, изыскивая ради этого новые источники дохода (в данном случае производство дефицитного товара

УУ 7 дегтя). Механизм сбора налогов на местах в XVIII веке исследовал в национальном масштабе с привлечением локального материала - из центральной Швеции - Пер Фронерт. Его так же, как и Вильстранда, интересовало отношение крестьян к выполнению ими своих обязанностей перед государством, формы уклонения от уплаты, накопление недоимок в пору обострения классовых конфликтов (крестьянское восстание

1743 г.).228 Оса Карлссон исследовала знаменитую налоговую реформу Карла XII в 1713 г. - налог на состояния, т. е. обложение собственности, и реакцию на нее различных слоев населения, включая крестьян.229 Новый вид обложения был шагом к уравнению податного бремени разных сословий, т. е. обгонял свое время ради решения неотложных задач ведения войны.

Исследования по аграрной истории века Просвещения, шведской «эры свобод» и густавианского абсолютизма имеют своей, повторяем, главной темой аграрный переворот. Едва ли не ведущее место здесь занимает - наряду с уже знакомым читателю исследованием Ларса Херлитца (1974) - диссертация К. Ю. Гадда «Железо и картофель. Земледещцд лие, техника и социальная трансформация западной Швеции 1750-1860». Книга вышла в рамках гетеборгского научного проекта «Распространение новшеств и его значение Для социально-экономического развития 1800-1970 гг.» Подобно большинству шведских Диссертаций по аграрной истории, работа имела строго ограниченную локальную основу — группу западношведских приходов с населением (в начале периода) лишь в несколько тысяч чел. То был район крестьянского землевладения и сильной дифференциации сельских жителей. Неподвижные размеры поземельных налогов в течение всего изученного Гаддом периода открыли перед крестьянами - хозяевами, собственниками невиданные ранее возможности обогащения. Производственные показатели выросли в конечном счете сильнее, чем народонаселение. Новшества следовали одно за другим. Уже в начале XIX в. новые лучшие типы борон (с железными стержнями) и железные плуги были у половины хозяев. Коса вытеснила серп. Не меньшее значение имело улучшение дорог. Эти улучшения позволили даже сократить поголовье рабочего скота и размеры посевной площади без ущерба для сбора хлебов и - позже - картофеля. Проведение борозд на полях, чистка от камней и их использование для изгородей, а позже - проведение с помощью властей настоящих дренажных работ - изменили сам ландшафт. Только теперь - к середине XIX в. - пришла пора правильных севооборотов. Их предпосылкой как раз и были огораживания - межевые реформы.

Решающий этап огораживаний пришелся в рассматриваемой местности на первую половину XIX в. Потребность дворохозяев в рабочих руках росла по мере межевания и хуторизации, росла вместе с тем и производительность сельскохозяйственного труда. Напротив, стоимость воспроизводства рабочей силы падала. Крупные капиталовложения в хозяйство соединились с возросшим предложением дешевого труда безземельной частью сельского населения. Позже Гадц распространил свои выводы на всю губернию Скара-борг. В новой работе он исследовал предпосылки перехода Швеции первой половины XIX в. от ввоза зерна к его вывозу, показал предпосылки значительного роста населения, связь между этим ростом и развитием земледелия. Только в середине XIX в., с внедрением косилки и жнейки, потребность сельского хозяйства в рабочей силе стала падать, и этим частично объяснялся начавшийся рост эмиграции в США.

Более ограниченную задачу поставила перед собой Биргитта Олаи: она исследовала лишь первую фазу межевых реформ - так наз. консолидацию, укрупнение /"стуршифте"/ - сначала лишь в одном приходе восточной Швеции (1983), а затем в нескольких уездах (Ьагаё), выбранных из разных частей страны (1987).232 Ее, в частности, интересовало перераспределение земельных участков между хозяйствами в ходе консолидации, влияние консолидации на развитие сельского хозяйства. Непосредственной причиной, "спусковым крючком" консолидации Олаи считала, вслед за влиятельным датским теоретиком аграрного развития Эстер Босеруп,233 рост народонаселения по окончаний Северной войны и растущую потребность в зерне. Хотя почин к разверстанию чересполосицы - решение о консолидации - был оставлен за отдельной деревней, проведение реформы потребовало политических решений от центральной власти, организационных и административных мер. Олаи старалась выяснить и взвесить разные факторы, ускорявшие или замедлявшие консолидацию, выдвигая больше других исследователей роль природно-географических условий и агрикультурных различий. Консолидация не навязывалась сверху, она была одобрена крестьянами, поскольку отвечала их назревшим нуждам и всему сельскохозяйственному развитию страны, шедшему еще до реформы. Олаи отвергла старые представления /Хекшер/ о "господах", навязывающих реформу противящимся «низам». Сроки проведения консолидации не зависели от социальной природы местных домохозяев. Нарекания с их стороны позже вызывала не сама реформа, не консолидация пашен и (позже) лугов, но ее половинчатость, частичное сохранение черезполосицы. Не увеличивая общего размера культурной площади, консолидация подняла производство зерна благодаря, в частности, распашке части лугов.

Важной предпосылкой такого аграрного переворота, какой имел место в Швеции и прочих странах западноевропейского Севера ХУШ-ХГХ вв., был переход культурной площади во владение крестьянства. Этот процесс - выкуп податной земли крестьянами у казны, у короны - исследовал, тоже на материале западной Швеции XVIII века (восточная и южная Швеция дольше сохраняла свой помещичий облик), Йёрген Чюле в диссертации «Спор о дворохозяйстве».234 Автора интересовали два главных вопроса: значение выкупа коронных земель для аграрного переворота XVIII в. и классовые («социально-политические», по выражению Чюле) интересы, стоявшие за политическим регулированием векового процесса распродажи. Исследование показало, что процесс раньше начался в тех районах западной Швеции, где издавна были развиты железное дело, транспорт и города (урбанизация). Чисто земледельческие же и лесные округа остались не затронуты распродажами до конца XVIII в. Преобладающими покупателями выступали местные крестьяне. Им противодействовали как помещики-феодалы, так и капиталисты-предприниматели. В этой связи особое значение приобретала позиция государства - центральной и местной власти. Ключом ко всему процессу оказывалось формирование государственной политики в отношении распродажи коронных земель. Сословный парламентаризм «эры свобод» давал возможность отдельным сословиям и социальным группам, представленным в риксдаге, защищать свои интересы. На первых порах - до середины XVIII в. - крестьянское сословие в риксдаге отстаивало лишь незыблемость своих наследственных владельческих прав и сопротивлялось покупке коронных земель некрестьянами, а также повышению выкупных цен на коронные т. е. казённые участка. Во второй половине века крестьяне в парламенте приблизили свои взгляды и доводы к воззрениям двух прочих податных сословий - духовенства и горожан. Отныне крестьянские депутаты присоединились к их требованию признать за всеми сословиями и право выкупа коронных усадеб, и право владения дворянской фрельсовой землей. Собственность на сельскохозяйственные земли больше не увязывалась в аргументации крестьянских политиков с крестьянским многовековым трудом, общие интересы землевладельцев ломали сословные перегородки. Борьба эта велась с переменным успехом (временное торжество дворянства вслед за переворотом Густава III 1772 г), но увенчалась в 1789 г. распространением полного права собственности на всех землевладельцев, независимо от сословий . Еще до Чюле стокгольмский историк Калле Бекк посвятил свою диссертацию крестьянской оппозиции в сословном парламенте «эры свобод» и политическому влиянию крестьянских депутатов «эры свобод». Он ограничился свою тему тремя актуальными для крестьян вопросами - лесная политика, винокурение и межевая реформа - и последовательно проследил, как политические действия крестьян-парламентариев, так и позицию крестьян-избирателей на местах, в данном случае крестьян восточношведской области Эс-теръетланд. Сопоставляя реакцию крестьянской «глубинки» на решения (постановления) центральных властей по названным злободневным делам с наказами и жалобами крестьян при очередных выборах депутатов на сессию риксдага, а затем с устремлениями, маневрами, парламентской тактикой крестьянских выборных, Бекк показал весьма существенное влияние этих последних на экономическую политику правительства.

В отличие от Бекка, лундский диссертант Петер Аронссон изучал общественную деятельность крестьянства не на общенациональном или провинциальном, а на узко локальном материале трех приходов Смоланда - юговосточной Швеции. Другими словами, крестьянское самоуправление, столкновение интересов исследовалось в более ограниченном, местном масштабе, но за большой отрезок времени - свыше полутораста лет - с конца XVII до средины XIX вв. Сочетание микрогеографии с макрохронологией вообще характерно для шведских аграрных и социальных историков последнего времени. Выбрав три хронологических среза - 1680, 1780 и 1840 гг. - автор для каждого из них изучал компетенцию, сферу ответственности приходского самоуправления, взаимоотношения между его составными частями, ветвями, собрание прихожан и его состав, эволюцию на протяжении рассматриваемого долгого периода главных типов социальных отношений - между получателем и производителем феодальной ренты, между имущими и неимущими, а также внутри самого зажиточного крестьянства. По мере своего обуржуазивания в XIX в. крестьянский коммунализм (самоуправление) приобретает все более явные индивидуалистические черты. На место «конфликтного фокуса» отношений - между «господами» (не только дворянами) и крестьянами - приходит в XIX в. фокусирование на конфликтах между обеспеченными (землей) и не обеспеченными. Далее рассматриваются взаимоотношения местной власти с вышестоящей, возможности для последней манипулировать приходским собранием. В заключение Аронссон характеризует развитие местного сельского самоуправления как часть более общего процесса формирования класса зажиточного крестьянства, дворохозяев-собственников (hemmänsägareklassen). Включаясь в отчасти уже знакомую нашему читателю дискуссию об отношении крестьян к межевым реформам, он подчеркивает укрепление экономических позиций зажиточного крестьянства с начала XVIII до середины XIX века. В долговременной и зарекомендовавшей себя практике сельского приходского самоуправления Аронссон находит даже отдаленные корни известной «шведской модели» - компромиссное разрешение социальных конфликтов.

Развитие местного самоуправления в XIX веке получило популярность у учеников школы упсальского профессора Торкеля Янссона. Сам Янссон исследовал эту проблему на сравнительном общескандинавском и балтийском материале. При этом шведский ученый значительно сильнее, чем его предшественники в Швеции и соседних странах, подчеркнул важную роль коммунального самоуправления в ходе капиталистической перестройки сельского хозяйства. Один из учеников Янссона - Альберто Тискорниа - исследовал шведское самоуправление на локальном, приходском уровне, сравнивая между собой три среднешведских прихода - коммуны на протяжении XIX века238 (после коммунальной реформы 1852г. приход (socken) был переименован в коммуну (kommun)). Тискорниа обнаружил, что аграрный переворот не сопровождался решительными изменениями в составе приходского собрания, его функциях и его отношении к провинциальным властям. Надстройка, таким образом, отставала от базиса. Серьезные изменения в коммунальной сфере произошли лишь спустя полвека после известной реформы 1862г, лишь после того, как было расширено избирательное право (реформы 1907-1909 г.).

Шведские огораживания изучались также особой рабочей группой при культурно-географическом отделении Стокгольмского университета. Изучались последствия решающего третьего этапа огораживаний —«межевания по закону». Следует пояснить, что второй этап реформы - так называемое «эншифте», сведение воедино всех полей одного хозяина - был начат в 1800-х годах (1803, 1807 гг.), но ограничилась одной лишь южной Швецией, областью Сконе, где огораживания определялись волей весьма многочисленных и богатых помещиков. Географ Йоран Хоппе сперва составил общий очерк шведских огораживаний на основе имеющейся литературы с привлечением и сравнительного британского материала (1979).239 Работа была выполнена частью в Оксфорде, в тесном сотрудничестве с местными представителями «географии человека». В заключение очерка Хогте изложил программу исследований пяти поселений в разных частях Швеции. Впоследствии он нашел соавтора в лице британского географа Ленгтона: для совместного исследования была избрана плодородная равнинная часть центральной Швеции (западный Эс-теръетланд) 1810-1860 гг., и результаты были сведены в монографию "Крестьянство на пути в капитализм" (1994).240

Хоппе и Ленгтон задались целью проследить превращение крестьянского потребительского хозяйства в рыночно-капиталистическое, показать динамику превращения. "Крестьянство - это не структура, а процесс", - цитируют соавторы шведского этнолога О. Лёфгрена. В этом процессе различаются два этапа: 1) превращение крестьянского хозяйства из потребительского в товарное без утраты крестьянином своего традиционного облика, занятий, образа жизни; 2) переход крестьянина в ряды капиталистических фермеров, классовая метаморфоза. Для изучаемого района - и, добавим, для подавляющей части Швеции - было характерно превращение именно самого крестьянина-собственника в капиталистического предпринимателя, а не сдача земли собственником в крупную коммерческую аренду, что характерно для Италии, Англии, северо-западной Франции. Шведский и в известной мере общескандинавский путь - наиболее демократический, но и он сопровождался - подчеркивают Хоппе Ленгтон, - дифференциацией крестьянства, вымыванием средней его части, концентрацией земельной собственности, пролетаризацией бедноты. При этом сельская местность, сельскохозяйственный сектор не отделены глухой стеной от общества в целом. Товаризация крестьянского хозяйства оживляла экономическую жизнь местных городов: крестьянство теперь нуждалось в привозных товарах. Последующая индустриализация страны опиралась на местные крестьянские промысловые традиции, на старинный и типично шведский "симбиоз промышленности и сельского хозяйства". По сравнению с большинством шведских аграрников, Хоппе и Ленгтон отличаются наибольшей широтой кругозора, не ограниченного, как это часто случается, западноевропейскими рамками.

Аналогичный проект экономисториков того же Стокгольмского университета уже упоминался в предшествующей части нашего обзора. Проект возглавлялся Р. Адамсоном и назывался сложно: "Структурные изменения и механизмы приспособления шведского аграрного общества в период роста народонаселения в ХУ1П-Х1Х вв." Центр тяжести этого проекта лежал в XIX в. - исследователей тоже интересовало завершение реформы. Показательна диссертация А.-М.Челль "Традиция и реформа" 1810-1890.241 Предметом ее исследования здесь были главным образом агротехника, ее состояние и развитие в ходе аграрного переворота, соотношение агротехнических и социальных изменений. Для исследования были избраны несколько приходов (коммун) восточной и центральной Швеции - области Седерманланд. Общий подход, методология автора - историко-материалистические. Заметно также влияние так наз. "дискуссии Бреннера" - американского медиевиста - его тезиса, в сущности еще идеи Б.Ф. Поршнева! о зависимости развития производительный сил от соотношения классовых сил, от социальных отношений. Челль сравнивала производственный процесс в двух смежных районах центральной Швеции - точнее в районах помещичьего и крестьянского землевладения. В помещичьем районе расширялось собственное хозяйство владельца, росло применение наемного труда батраков и арендаторов-торпарей, доля же и число традиционных крестьян-держателей падала. Параллельно земли имений распродавались крестьянам, и меняющийся характер крестьянской покупки недвижимости отражал поляризацию внутри крестьянства: от покупки равными мелкими участками в 1810-х годах до покупки земель самой разной величины в конце столетия. Анализ посмертных описей крестьянского имущества также показал углубление неравенства, на протяжении изучаемого периода. Дифференциация проявилась и в меняющемся направлении брачных союзов. Зажиточные крестьяне консолидируются, обрывают свои связи с бедняками-односельчанами. Крестьяне-собственники конфликтуют с помещиками из-за базовых условий производства, а те конфликтуют с батрацким людом из-за зарплаты. Соответственно, по мере перестройки социальных (т. е. производственных) отношений, менялась и агротехника: от улучшения методов и орудий к большим организационным переменам. Передовая технология раньше усваивалась помещиками и приходила из-за границы. Улучшение же привычных орудий - плуга, бороны - больше было уделом крестьянских хозяйств. Перемены в самом трудовом процессе, т. е. в используемых орудиях и приемах, скорее сами и следовали за переменами в отношениях собственности, в соотношении классовых сил, чем обусловливали их изменение. Это в особенности относится к пролетаризации мелкого крестьянства, мало связанной с переменами в сельскохозяйственном производстве. Технология не была движущей силой преобразования шведского сельского хозяйства в XIX в. Эти преобразования, вопреки марксистской теории вытеснения и разорения мелкого производителя вплоть до исчезновения самого крестьянства в ходе капиталистического развития сельского хозяйства, сопровождались, подчеркивает Чёлль, ростом и укреплением крестьянских собственнических хозяйств, а также общим ростом благосостояния сельского населения

Завершающий этап межевых реформ исследовал другой стокгольмский докторант Ронни Петерссон на материале юго-западной шведской провинции Халланд в срединные десятилетия XIX в. (1983).242 Суть процесса Петерссон видит в переходе от "регулятивных понуждений" к свободе действия для отдельного дворохозяина. Межевые реформа, а в особенности их третий этап ("лага шифте" 1827 и последующих лет - так наз. "межевание по закону"), означали прекращение как стеснения землевладельца коллективом соседей, так и самого коллективного принятия решений по вопросам сельскохозяйственного производства. В духе современной западной политэкономии (нобелелевский лауреат проф. Дуглас Норе!) Петерссон выдвинул на первый план, придал первостепенное значение роли учреждений, "институциональным изменениям" как непременному условию, предпосылке глубоких экономических изменений. В данном случае речь шла о перевороте в праве собственности на землю при переходе от феодального сельского хозяйства к капиталистическому (так наз. "теория прав собственности»). Петерссон показывает роль государственной власти в преобразовании правовых норм, причем делает это на европейском фоне. Он отводит Швеции место среди таких стран, как Англия, Дания, Пруссия, Норвегия, Финляндия. В ходе реформ «лага шифте» менялись не только одни участки на другие, но и коллективные права пользования общинными землями на исключительное, индивидуальное право пользования определенной землей. Как и Олаи, он выясняет влияние разных факторов на более или менее быстрое проведение последнего тура межевых реформ. Исследование проводилась на трех уровнях - «ленном», т.е. областном, приходском и отдельной деревни. Ежегодный объем огораживаний сравнивался с движением цен на сельскохозяйственные продукты, с ростом населения, уровнем (долей) культурной площади, душевым размером культурной площади и иными показателями, для чего использовались математические методы - коефициенты коррекции и регрессии. Особо останавливается Петерссон на разногласиях и сопротивлении проведению реформы. Предусмотренные правилами возможности протеста и отсрочки огораживаний исследователь называет «предохранительным клапаном" и считает особенностью шведского варианта аграрных реформ. Двумя другими шведскими преимуществами оказываются накопленный опыт предыдущих этапов реформы, а также всемерная забота об эффективности, стремление не допускать отсрочки, вызываемой спорами между землевладельцами. Более общий вопрос состоит в причинах, мотивах, по которым в определенное время составлялась та или иная программа реформ, причем программе придавалась определенная форма. Ответ дается в диссертации опять-таки на сравнительном фоне и увязывается с теорией прав собственности. Неотъемлемым условием приступа к радикальной земельной реформе - огораживаниям - был переворот в характере права собственности на землю. Решающие факторы «правового» переворота суть также и факторы, определяющие принятие самого решения о проведении реформы. Среди этих решающих факторов присутствует и выраженная воля влиятельных групп самих землевладельцев, опосредованная политико-бюрократической, т.е. властной структурой. В отличие от Англии, в Швеции движущей силой реформы были, таким образом, не сами землевладельцы, не крупные помещики-дворяне, как считалось в предшествующих исторических трудах, а высшая бюрократия, государственные сановники, стремившиеся модернизировать сельское хозяйство. Так же дело обстояло и в Дании, где удельный вес помещичьего землевладения был особенно велик в XVIII в. Крестьяне же и тут, и там часто одобряли реформу. Отношения между властью и крестьянством, по мнению Петерссона, были в Швеции иными, нежели, например, во Франции или Германии: шведские крестьяне не видели в правительстве своего врага.

Правовой аспект буржуазных преобразований шведской агрикультуры исследовала и упсальская диссертантка Мария Огрен в своей книге «Земля и долги» (1992).243 На материале южной части среднешведской области Даларна, известной своей металлургией мануфактурного периода, она исследует социальное расслоение, насколько оно отражалось в правовых конфликтах на протяжении 1650-1850 гг. "Правовую революцию" и Огрен считает необходимой предпосылкой капиталистической рационализации сельского хозяйства. Каков же был этот правовой механизм, превращавший одну часть крестьян и их детей в сельский пролетариат, а другую - в богатеющих "гросбауеров"? Для ответа изучались шведское законодательство и судопроизводство, правила предоставления кредитов и взыскания долгов. Огрен проследила развитие шведского долгового законодательства с конца XVII в., его формализацию и обуржуазивание, превращение споров между физическими, частными лицами о земле и о долгах в преобладающий тип гражданского судебного процесса на протяжении XVIII и начала XIX вв. Особое значение придается введению в 1748 г. принудительной продажи заложенной недвижимости. В результате с середины XVIII в. начался процесс социально-экономической поляризации в ранее более или менее равной по своему положению крестьянской среде. Поляризация, таким образом, развивалась параллельно перераспределению земли. В том же направлении действовали и межевые реформы, начиная с их первого этапа - укрупнения (консолидации). Поляризация охватывала и горнопромышленную, и сельскохозяйственную части изученного района, хотя удельный вес и влияние дворянства с его необлагаемыми владениями были там слабы. Задолженность, заклад и распродажа с аукциона приводили к росту группы мелких крестьян и неимущих. Кредитное законодательство способствовало весьма сильно как расширению крупного крестьянского землевладения, так и обеднению и даже разорению мелкого крестьянства. «Правовую революцию» в Швеции Огрен датирует 1789-1848 гг. Эта революция подготовила свободные рабочие руки для последующей промышленной революции.

Итоги шведским исследованиям по истории шведского аграрного переворота подвел в своей «Экономической истории Швеции» Ларе Магнуссон, экономисторик широкого профиля (см. выше о нем). Книга его вышла в 1996 г. и содержала отдельную главу об аграрном перевороте (стр. 181-214).244 Под переворотом Магнуссон понимает: 1) сильный рост продовольственной продукции на душу населения и, тем самым, рост прибавочного продукта в сельском хозяйстве на протяжении длительного времени; 2) подъем и экспансию, расширение крестьянского хозяйства на собственной земле. Соответственно, главное место в рисуемой Магнуссоном картине занимает рост сельскохозяйственного производства в течение 1720-1870 гг. Тем самым даны и хронологические рамки аграрной революции в Швеции. Не трудно понять, что при таком количественном понимании аграрного переворота последний обнаруживается в самых разных странах, и качественные различия между ними, их аграрным развитием невольно стираются.

Причины внушительного роста шведского сельскохозяйственного производства (приводимые цифры убедительно его иллюстрируют) Магнуссон ищет в духе классической политэкономии в трех факторах - труде, земле и капитале. Рост прилагаемого в сельском хозяйстве труда налицо, но не достаточен для объяснения роста производства. К нему прибавляется второй фактор - культивирование новых земель, резко растущее с середины XVIII и особенно с XIX века. Под третьим фактором - капиталом - Магнуссон имеет в виду ресурсы, средства, идущие на улучшение производительности почвы (осушение, чистка от камней, огораживание, округление участков и т. п.), но также и технические нововведения, в первую очередь распространение железного плуга вообще и в особенности с изогнутым отвалом (голландское изобретение еще XVII в.). Это произошло в масштабах всего шведского земледелия лишь в XIX веке, когда подобные орудия стали изготовляться в самой Швеции. Гораздо раньше началось улучшение боронования и выравнивания почвы (железные стержни на боронах и пр.). XVIII век был и в Швеции порой увлечения опытами, новшествами и их публичным обсуждением. Однако, серьезное значение среди технических нововведений приобрела до средины XIX в. только механическая молотилка. Другими словами, технический переворот в сельском хозяйстве - замена рабочих рук машиной - начался только после средины XIX в. Поэтому Магнуссон отводит более важное место четвертому фактору - организационным и технологическим улучшениям при существующем уровне - «наборе» трех перечисленных факторов. Одно из этих улучшений заключалось в смене традиционного трех - и даже двухполья чередованием различных культур, т. е. рациональным севооборотом. Другое, не менее важное - это как раз межевые реформы, начавшиеся с середины XVIII века. Проведение межевых реформ на протяжении второй половины XVIII и большей части XIX вв. привело к ликвидации сельской общины и развязыванию инициативы у сельских хозяев, к укреплению частной собственности на землю, но еще не к полной ликвидации самих деревенских поселений - современная хуторская Швеция, подчеркивает Магнуссон, возникла позже.

Важное значение имели и чисто политические акты: в 1789 г., накануне Французской революции, крестьянское землевладение было уравнено с дворянским, монополия на владение привилегированной категорией земель - фрельсовой - была у дворянства отнята (полностью в 1809 г. по инициативе самого «высшего сословия»), В том же направлении менялось и аграрное законодательство: былые запреты дробить наделы, помехи свободному возведению торпов - необлагаемых арендных дворов на частновладельческих землях отменялись.

Причины аграрного переворота Магнуссон усматривает во внутриполитических и социальных сдвигах в период абсолютизма 1680-1719 гг. и еще более - в "эру свобод" 1720-1772 гг. Начало переменам положили еще реформы конца XVII в. - установление абсолютизма, проведение редукции, введение военно-территориальной системы ("индель-нинг"). В совокупности эти преобразования улучшили общественно-правовое положение крестьянства, но не облегчили его податного бремени. Развернувшаяся вскоре многолетняя Северная война привела к материальному обеднению и обескровливанию крестьян. В "эру свобод", в пору долгого мира, податное бремя стало легче, и в руках крестьян оставался растущий прибавочный продукт, что позволяло делать вложения в собственное производство. Параллельно росла и заинтересованность в выкупе арендуемых земель. Хозяйство крестьянина становилось все более товарным. С началом XIX в. ввоз зерна сменился его растущим вывозом (овес!). Неуклонно рос и крестьянский спрос на «покупные» товары и специализация сельского хозяйства по районам и особенно вокруг крупных городов. Земля стала обычным предметом купли-продажи, кредитные учреждения вовлекли в сферу своей деятельности и зажиточных крестьян.

Аграрный переворот сопровождался и социальной трансформацией. Растущая масса населения - удвоившаяся между срединой XVIII и XIX вв., ускоренным темпом дифференцировалась. Часть сельского населения превращается в полупролетариев (так наз. хибарочники, англ. котгеры и чистых пролетариев- батраков-погодников- статарей - и батраков-поденщиков). Разрыв между разными слоями крестьян рос, хотя процесс этот еще только начинался. В итоге - заключает Магнуссон - был порван, уничтожен порочный многовековой «мальтузианский цикл» в сельском хозяйстве Швеции, когда очередной рост населения обгонял рост сельскохозяйственного производства и приводил к кризису недоедания (в последний раз в конце 1860-х годов, и то лишь в местном масштабе).

Сравнивая новейшую шведскую литературу с диссертациями предшествующих десятилетий, мы замечаем неослабевающий интерес к сельским низам, к полупролетарской и пролетарской части деревни. В 80-90е годы появились диссертации о торпарях, обслуживавших рудники и доменные печи горнозаводского округа,245 о влиянии огораживаний на торпарей,246 о нищих, убогих и бродягах преимущественно стокгольмского района.247 Часть этих исследований подготовлена в рамках стокгольмского проекта "Центральная власть и провинциальная общество" (руководитель Биргигга Эрикссон). Содержательные статьи об отдельных группах беднейшей части населения появились и в тематических сборниках, таких как "Скрытая история» 1984 г. и «Шведская история снизу -думы, мнения, вера» 1993 г.

Аграрное развитие Швеции с конца XIX в. и до 1930х годов, т.е между завершением аграрного переворота (огораживаний) и началом государственного регулирования сельского хозяйства изучалось в последние годы меньше, чем предшествующие периоды аграрной истории. Тем большего внимания заслуживают немногие имеющиеся исследования, выходящие за рамки чистой агротехники. Особенностью их был интерес к сельскохозяйственному пролетариату, его положению, организации, классовой борьбе. Исследовательский проект Лундского университета (1982), финансируемый рабочими организациями, был посвящен специально сельскохозяйственным рабочим Сконе - району наиболее крупных сельскохозяйственных предприятий капиталистического типа. Одним из результатов проекта стал сборник воспоминаний бывших батраков (1985).

Статья руководителя лундского проекта Ларса Ульссона о труде рабочих и работниц, занятых доением, о превращении этого занятия из ручного в механическое, озаглавлена "Белый бич". Заглавие заимствовано у шведского пролетарского писателя Ивара Лу-Юханссона, бытописателя шведского батрачества. Статья составила часть сборника "Трудовой день" (1994), написанного с позиций рабочего класса.249 Доярки вручную часто бывали женами годовых батраков - статарей, получавших свою зарплату отчасти натурой. Женам статарй прямо-таки вменялось в обязанность доить коров хозяина вручную. По мере механизации дойки (с 1910-х годов) эту работу получили мужчины, а женщины были низведены в разнорабочие. Механизированные молокофермы стали частью агропромышленного комплекса, сложившегося к 40-м годам.

Кнут Ольссон в диссертации "Купцы-оптовики, крестьяне и мелкий люд" (1988)250 одним из первых исследовал влияние капиталистической индустриализации на крестьянство. На основе одной сельскохозяйственной и вместе с тем лесной коммуны Трунес в северной провинции Хельсингланд было показано, как давние традиции крестьянского лесопиления на водяной тяге ("протоиндустриализация", пользуясь популярным у западных экономисториков термином) легли в основу "локальной индустриализации". С помощью покровительсвенных мероприятий местных властей и благодаря капиталовложениям местных городских купцов-богатеев были учреждены еще в конце XIX в. лесопильные кампании. Крестьяне стали их основными пайщиками-акционерами и поставщиками леса на лесопильни. Тем самым на несколько десятилетий были обеспечены работой сыновья крестьян и торпарей, предотвращена эмиграция. Однако, со временем общие закономерности капиталистического развития взяли верх. Кампании попали под контроль крупных промышленников и банков, и крестьянские лесопильни были ликвидированы за нерентабельностью.

Особый интерес представляет фундаментальное исследование по истории шведского сельскохозяйственного пролетариата Аннеты Тёрнквист "Наемный труд или своя

ЛГ I земля?" (1989). Она прежде всего показывает остроту, какую приобрел вопрос о безземельном сельском люде и его обеспечении землей или работой на рубеже 19-20 вв. Тот же автор изучает параллельно положение шведских сельскозяйственных рабочих и их профессиональную организацию «Союз шведских сельхозрабочих» возникшую в 1908г. Союз, дважды начинавший свою деятельность вследствие трудностей, порожденных поражением всеобщей стачки 1909 г., а затем условиями первой мировой войны, стоял на последовательно социалистических позициях, поддерживал крупное сельскохозяйственное производство и национализацию земли, отговаривал сельскохозяйственных рабочих от участия в движении «за собственный дом», будь то его буржуазный или социал-демократический варианты. Участие в профсоюзе наряду с батраками также мелких (тор-пари) и мельчайших арендаторов обусловило собой и активное участие союза в защите интересов этой части сельской бедноты.

Не останавливаясь на других работах, посвященных аграрной истории и политике новейшего времени (т.е. после 1918г.), рассмотрим в заключение труды последних десятилетий, обобщающие аграрное развитие Швеции за последние два-три столетия.

Одним из редких после 1980 г. марксистских аграрно-исторических диссертаций была социологическая диссертация Ханса Сейлера «Как крестьянин стал наемным работником. Индустриальное общество и судьбы крестьянского класса в Швеции».252 Книга, выпущенная марксистским издательством «Arkiv avhandlingseri», перекликается по духу и пафосу с ранее упоминавшейся книгой тогдашнего председателя шведской компартии Свена Линдерута «Крестьянский вопрос в Швеции» (1943). По Сейлеру, превращение шведского крестьянства из крупного производительного класса в малую профессиональную группу на протяжении прошлого столетия подтверждает марксистско-ленинское понимание развития капитализма в сельском хозяйстве, укладывается в теорию поляризации: класс мелких производителей обречен на исчезновение, на превращение крестьянина в рабочего. Возрождение мелкого крестьянства средствами кооперации, государственной поддержки и новой «малой» техники есть явление временное, не меняющее по сути Дела общей закономерности. Сейлер описывает аграрное развитие Швеции до промышленного переворота и во время индустриализации вплоть до широкомасштабного государственного регулирования сельского хозяйства в 1930-х годах. Показано преобразование сельского хозяйства проникающими в него капиталистическими отношениями, связанные с этим процессом достижения и потери, в частности массовая эмиграция, раскрестьянивание, пролетаризация, хронический аграрный кризис 1920-х годов. Убедительно показана конечная бесперспективность искусственного возрождения мелкокрестьянского хозяйства в первой трети XX в. Господствующую тенденцию не в силах оказалась переломить и сельскохозяйственная кооперация, развившаяся в Швеции с 1880-х годов.

Проявлением левого, радикального подхода к шведской аграрной истории, помимо ряда уже упоминавшихся диссертаций по XIX в. (Кристера Винберга, Юхана Сёдерберга, Ульфа Йонссона, Ану-Май Челль) была хрестоматия "От крестьянских восстаний ко всеобщей стачке", с другим составом редакторов, охватившая период 1720-1920.253 Новый подъем интереса к народным выступлениям, массовым движениям, крестьянским восстаниям в Швеции и за ее пределами заметен с середины 90-х годов, когда этой теме были посвящены несколько статей, в частности, Янкена Мюрдаля и отдельный выпуск левого популярного исторического журнала «Folkets historia» (Народная история).254

На исходе прошлого века историки северных стран приступили к выполнению нового проекта, уже обеспеченного необходимыми средствами. «Крестьянские волнения и социальные конфликты ок.1300 - 1800 гг.» Дания и Норвегия сопоставляется со Швецией и Финляндией. Координатор проекта - вышеупомянутый молодой финляндский историк Катаяла (Йоенсу, Финляндия).

Характерным примером современной трактовки, оценки крестьянского сопротивления власти служит докторская диссертация Карин Сеннельфельт о крестьянском вое-стании 1743г. (2001г.). Восстание интересует диссертанта как проявление политической культуры Швеции в «эру свобод», а вместе с тем как нежелательное, исключительное и даже патологическое явление, как «социальный недуг». Центр тяжести по сравнению с предыдущими исследованиями перенесен на способы подготовки, организации и проведения крестьянского выступления. В этом выступлении автор видит признаки новой, нарождающейся буржуазной эпохи. Шведские крестьяне уже располагали определенными политическими правами и протестовали против их нарушения властями. Своей организованностью и дисциплинированностью восставшие выгодно отличались от вооруженных выступлений позднефеодальной эпохи XVI-XVII вв. Столь же, если не более пристальное внимание диссертантка уделила способам противодействия властей крестьянскому выступлению- контрпропаганде и репрессиям. Несмотря на жестокое подавление восстания («Сражение на площади Нормальмсторг») власти отныне склонны были больше уступать пожеланиям крестьянского сословия в риксдаге.

Обобщающие издания 90-х годов выдержаны все без исключения в оптимистическом духе, нацелены на различные аспекты аграрной истории, а в последние годы - также на экологический, т. е. на взаимоотношения с природной средой, на ее сохранение. Общедоступная по изложению, иллюстрированная история аграрной механизации в Швеции за три века Харальда А.Муберга (1989) выпущена Академией сельского лесного хозяйства.256 Из трех частей - по отдельным векам - наибольшая, естественно, последняя - о XX веке. В каждой из частей характеризуются важнейшие учреждения, ответственные за механизацию, и крупные аграрные реформы, количественно преобладающие очерки - об отдельных орудиях, машинах, видах работ, о предпосылках, этапах, стоимости механизации. В тени остается распределение земли, машин, продукции между отдельными группами хозяйств разной величины авантюры.

Не менее показательна коллективная «Аграрная история» - учебное пособие под редакцией Мюрдаля, Б. М. Ларссона и экономисторика М. Морелля.257 Структура и распределение материала свидетельствуют о подмеченной нами «натурализации», «технизации», «деполитизации» шведской аграрной истории. Семь крупных разделов учебного пособия, адресованного также широкому заинтересованному читателю, суть следующие: история сельскохозяйственного ландшафта; почва и системы возделывания; домашние животные и их содержание; история сельскохозяйственной техники; «Что производили крестьяне»; «Земледелие и общество». Последний раздел (стр. 241-322) состоит, в свою очередь, из пяти глав: «Государство и земледелие»; «Межевые реформы и аграрное развитие»; «Собственность и налогообложение»; «Крестьяне и шведская политическая культура» (сюда вошли вопросы крестьянской борьбы за свои интересы), «Аграрно-исторический синтез». Пять его авторов раздела - уже знакомые нам историки Адамсон (руководитель стокгольмского проекта), Хоппе, Мария Огрен, Аронсон и Мюрдаль - автор завершающей главы. Естественно, что эти главы резюмируют исследования самих авторов, в той или иной мере уже отраженные в нашем обзоре. Хронологически изложение доводится до 1960-х годов.

В Швеции долгое время не было такого многотомного издания по аграрной истории, как в соседней Дании. Ныне этот пробел восполняет прекрасно иллюстрированный пятитомник «История шведского земледелия» под редакцией Я. Мюрдаля, автора второго тома (1500-1700гг.) о земледелии при феодализме.258 Для диссертанта особый интерес представляет том 3- «Аграрная революция с 1700-1870» К. Ю. Гадда и том 4- «Земледелие в индустриальном обществе 1870-1945» - М. Морелля. Авторы горды успехами национального сельского хозяйства, выделяют преимущества шведского пути модернизации, начиная с XVIII века. Главной особенностью шведской аграрной революции они считают экономическую и политическую активность крестьянства на переходе от феодальной системы производственных отношений к капиталистическим, успешную «коммерциализацию» (рыночную ориентацию), товаризацию крестьянских хозяйств с XIX в. и не менее успешную механизацию, позволившую в XX в. расширять пахотную площадь семейной фермы без привлечения рабочих рук со стороны. Вместе с тем, просматривается стремление обойти проблему вытеснения мелкого крестьянина, неравное распределение земли между разными слоями крестьян, а также преобладания на сельскохозяйственном рынке крупных аграриев: помещиков и богатых крестьян, господство крупного частного товаропроизводства, которому современная техника позволяет экономить на рабочей силе.

Таким образом, не все вопросы, интересующие российского историка, освещены шведскими историками с необходимой полнотой или вообще поставлены. Поэтому остается простор для самостоятельной разработки темы, естественно, после проработки доступных нам первоисточников. Шведских историков 90-х годов можно упрекнуть в известном сглаживании, идеализации не только аграрного, но и общественного развития Швеции, в преуменьшении роли насилия верхов по отношению к низам, смягчении последствий аграрного переворота для сельских низов. Проявляется также известная боязнь обобщений, нежелание распространять на Швецию общие закономерности социально-экономического развития европейских стран. Применительно к эпохе позднего феодализма шведские историки-аграрники, чей кругозор ограничен Западной Европой, не видят некоторых существенных моментов, сближающих Швецию со странами Восточной Европы. Недостаточно используются, недооцениваются печатные источники. Порой игнорируется труд предшественников - у шведов короткая «историографическая память»! Короче, чем у россиян! Можно утверждать, что наше нынешнее принципиальное единодушие со шведскими коллегами не исключает, однако, различий в общем подходе к проблемам аграрной истории вообще и Швеции в особенности. Главное же расхождение между шведской и российской аграрной историей, включая и постсоветскую, - в следующем: 1) российские аграрные историки больше заинтересованы в изучении производственных, социально - правовых между отдельными сельскими слоями и классами, между ними и государством. Шведские же историки нашего времени больше занимаются агротехнической тематикой, взаимоотношениями между людьми и природной средой; 2) российские историки всё ещё верны традиции национальной историографии - широкому сравнительному рассмотрению предмета, в данном случае путей развития рыночно - капиталистических отношений в сельском хозяйстве. Шведские же историки избегают такого сравнения, они склонны рассматривать шведское развитие изолированно; 3) из отмеченной направленности российских исследований вытекает наш интерес к противоречиям и столкновениям интересов, к общественно - политическим конфликтам и аграрному вопросу в целом- Современным же шведским исследованиям (что свойственно и шведским переводным изданиям последних лет) присуще, напротив, стремление смягчить и сгладить, представить шведскую аграрную историю, как сравнительно бесконфликтную. Авторы с полным основанием гордятся успехами национального сельского хозяйства, выделяют преимущества шведского пути его модернизации, но значительно меньше внимания уделяют пролетаризации малоимущих слоев деревни, неравному распределения земельной собственности и прочих видов капитала между разными слоями крестьян, сохраненного до наших дней помещичьего землевладения (на юге страны) и даже феодальных пережитков (аренды без права выкупа). Итоги аграрного развития Швеции - постепенное сохранение числа фермеров, почти полная «ликвидация крестьянства как класса» (до 3% трудоспособного населения) - представляются односторонне оптимистическим, т.е. в приукрашенном виде.

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Ахметшина, Рауза Набиулловна

Основные выводы:

Значение и новизна проделанного исследования состоит, по мнению диссертанта, в следующем.

1. Заполнен крупный пробел в отечественной аграрной истории нового времени. Ведь применительно к Северной Европе она разработана мало: и советская «история Швеции» (1974), и «История крестьянства в Европе» (1986) уделили лишь по несколько страниц предмету нашего исследования. Между тем, именно Швеция, крупнейшая среди стран Северной Европы после России, издавна вмещала в себя те или иные черты аграрного строя соседних северных стран (юг Швеции сходен с датскими островами, запад — с соседними норвежскими областями, а лесистая северная половина Швеции — с такой же частью Финляндии) и потому полнее всего показывает особенности аграрного развития всего региона. В частности, общинные земли делились и огораживались в Х!Х веке по всему западноевропейскому Северу но соответствующие реформы специально изучены русскими историками только применительно к Дании В.Е.Возгриным (см. «Историю крестьянства»). Поэтому наблюдения и выводы диссертации имеют в большой степени силу и для остальной части всего Скандинавского полуострова.

2. В итоге проделанной работы выявлен совершенно особый - скандинавский тип буржуазной аграрной эволюции, не совпадающий ни с классическим британским, ни с «прусским» или «американским» (известная ленинская альтернатива), а сочетающий черты того и другого, и третьего. При скандинавском варианте обуржуазиваются параллельно как крестьянское, так и дворянско-помещичье хозяйство, однако (в отличие от «прусского» типа) с перевесом для первого, постепенно вытесняющего второе путем покупки земли. В отличие от «американского» типа, мелкобуржуазное и среднебуржуаз-ное (с постоянной наемной рабочей силой) фермерство укрепляется здесь не путем освоения колонизационного фонда, «движущейся границы» (ср. российские исследования Г.П.Куропятника и В.В. Болховитинова), а посредством серии общенациональных «межевых» реформ. Реформы учитывали интересы обоих «классов-союзников»-дворян и крестьянской верхушки - пренебрегая интересами помещичьих крестьян-держателей и большого (в масштабе малой по населению страны) слоя малоимущих полупролетарских слоев. Начавшись на двести лет позже британских огораживаний шведские огораживания были не менее радикальны и привели уже в XIX веке к исчезновению коллективных крестьянских поселений — деревень — и старинных сельских общин в подавляющем большинстве шведских провинций («ленов»), В отличие от Британских островов, шведские огораживания облагодетельствовали не столько местных лендлордов, сколько зажиточных крестьян, и ускорили становление не фермера-арендатора, а фермера-собственника. Между прочим, и английский фермер в XX веке стал собственником земли: в этом смысле именно Скандинавия, а не Британия (как это выглядело при жизни основоположников марксизма) показывает в наиболее чистом виде главный путь буржуазной аграрной эволюции Западной Европы. Предшествуя, подобно Британии, промышленному перевороту, аграрные преобразования («переворот», «революция», по выражению многих шведских историков) сильно ему благоприятствовали: сельская буржуазия обеспечивала растущий внутренний спрос на промышленные товары, особенно агротехнику, пиломатериалы, а затем и химические удобрения; она же охотно помещала свои сбережения в коммерческие банки, приобретала акции и облигации, чем помогала финансировать индустриализацию Швеции.

Швеция принадлежит, таким образом, к тем странам Западной Европы, которые позже Англии иФранции, но раньше Германии и прочей Центральной Европы — уже в начале 19 века - избавились в основном, не полностью, от изжившего себя феодального строя. Его разложение в этой стране не потребовало ни глубокой и кровопролитной социальной революции типа Великой французской или "российской, не сопровождалось насильственной экспроприацией частных земельных собственников. Феодальные отношения в Швеции ликвидировались не только стихийно, «снизу», но также и «сверху» через серию — числом три — межевых реформ (русский перевод шведского термина вЫ^е - перемежевка, по Далю) 1750-х, 1800-х, 1820-х и следующих десятилетий. Эти реформы в их совокупности, несмотря на их продолжительность во времени, нередко именуются в шведской историографии аграрным переворотом, революцией. Суть, главный смысл этого переворота заключался 1) в упразднении общинного землевладения и землепользования, 2) в хуторизации, охватившей большинство сельскохозяйственных районов страны; Швеция стала практически страной без деревень, страной ферм, почему специалисты и предпочитают называть пореформенных шведских хозяев фермерами; коллективные многодворные поселения сохранились там, где сельское хозяйство играло подсобную роль — на малонаселенном обширном шведском Севере; 3) в сохранении — в отличие от британской аграрной революции — крестьян различного достатка как класса.

3. Наряду с характеристикой межевых реформ, диссертант изучил и следующий этап — примерно от 1870-х до 1920-х годов - торжество капиталистического, преимущественно фермерского сельского хозяйства в условиях промышленного переворота и все еще «свободного» капитализма, однако с уже возникающими частными монополиями. Диссертант показывает, что капиталистическое, предпринимательское сельскохозяйственное производство утвердилось в Швеции одновременно с изменением производственного профиля агрикультуры: от преимущественного зернового производства к молочному и мясному животноводству и преимущественному производству кормов для скота. Этот новый социально-экономический процесс высвобождал рабочую силу, которая поглощалась быстро растущей промышленностью, колонизацией ранее безлюдного шведского Севера и, не в последнюю очередь, усилившейся после гражданской войны в США эмиграцией шведского сельского населения — особенно крестьянской молодежи, «младших сыновей» за океан. Новый, преимущественно животноводческий профиль сельского хозяйства наряду с крепнущей крестьянской кооперацией дали возможность сравнительно малым по размеру земельной площади фермам успешно вести интенсивное хозяйство (что на американском материале отметил Ленин в своей последней крупной статье по аграрному вопросу- «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии»). Вместе с тем, сельскохозяйственное производство в условиях промышленного капитализма делит крестьянство резче прежнего на крупное, смыкающееся с помещиками и прочими сельскохозяйственными предпринимателями некрестьянского типа (т.е. не работающими лично), и мелкое, имеющее некоторые общие интересы с промышленным пролетариатом (дешевый хлеб) и нуждающиеся в защите государства от экспансии промышленных монополий.

4. По мнению диссертанта, проделанная работа позволяет сделать и некоторые теоретические обобщения, внести поправки в господствовавшую до недавнего времени марксистско-ленинскую аграрную теорию, связанную с именами прежде всего Каутского и Ленина. Начать с того, что и главное положение истмата о первенствующем, ведущем значении производительных сил по отношению к производственным отношениям не подтверждается скандинавским материалом. Новшества в полеводстве и агротехнике приводятся здесь в движение новыми производственными отношениями и даже точнее — изменениями в поземельном праве, укреплением института частной собственности. Убеждение классиков марксистской аграрной теории в концентрации сельскохозяйственного производства на манер промышленного, в обреченности мелкого крестьянства, в его неизбежном разорении и пролетаризации также требуют в свете шведского опыта XIX-ХХвв. существенного ограничения. Подобно тезису о бедствиях промышленных рабочих при капитализме, о грозящем им обнищании, тезис о грядущем разорении мелкого крестьянства может быть верен, может сбыться в условиях «свободного» капитализма, при отсутствии организаций и партий, выражающих его интересы и способных воздействовать на правительственную политику. В Швеции законодательство в поддержку новых малых ферм (еще до первой мировой войны), а после мирового экономического кризиса начала 1930-х годов соглашение между социал-демократией и партией «Крестьянский союз» оградили мелких фермеров от рыночной стихии и продлили их обеспеченное существование в течение всей первой половины XX века (здесь диссертация смыкается с монографией известного аграрника-экономиста В.Д.Мартынова 1967г.). Организованный капитализм и «государство благосостояния» XX века, не предусмотренные Лениным - Сталиным, позволили центральным властям Швеции и остальной Северной Европы во второй половине столетия провести массовую ликвидацию нерентабельных ферм без разорения их владельцев или арендаторов, путем их переселения в города и поглощения другими, растущими секторами народного хозяйства Глубже и вернее, чем Каутский и Ленин, изучил и понял экономику семейно-трудового хозяйства классик русской организационно-производственной школы А.В.Чаянов, единомышленник главного идеолога аграрной политики НЭПа Н.И. Бухарина. Диссертант убедился в полной применимости, адекватности теории Чаянова к докапиталистическому крестьянскому хозяйству, рассчитанному на собственное потребление и торгующему товарными излишками. Общей чертой Чаянова, Ленина и Бухарина было их убеждение в том, что отличительной чертой, главным признаком крестьянского капиталистического хозяйства, служит наем рабочей силы. Между тем, новый тур промышленной революции позволил в XX веке вести рентабельное сельскохозяйственное предприятие, механизированное, электрифицированное и кооперированное, силами семьи, без сколько-нибудь существенного найма рабочей силы.

5. Наряду с этими главными выводами проделанное исследование позволяет ответить и на некоторые из поставленных во введении дополнительных вопросов. Выделим три из них: 1) формы крестьянской борьбы за свои интересы, 2) эволюция помещичьего хозяйства и 3) шведская социал-демократия и крестьянство.

6. Шведские крестьяне в узком смысле слова - собственники и съемщики будь то коронной или частновладельческой земли - имели разных противников и разные способы защиты своих интересов. Все крестьяне были объединены в сельские общины, а по мере их ликвидации огораживаниями у крестьян оставалась такая форма объединения, как приходское собрание. Крестьянские выборные заседали в местных низовых судах, крестьяне податные и коронные выбирали депутатов риксдага от своего сословия. На сессиях риксдага власти должны были в той или иной степени согласовывать с крестьянскими выборными изменения в их податном бремени. Главным предметом жалоб и требований этих категорий крестьян и составляли казенные платежи и повинности, включая самую ненавистную, но не постоянную - воинскую (рекрутчину), а также разного рода экономические преимущества, например, право покупать дворянские земли, право домашнего винокурения или - в XIX в. - свобода промыслов. Эти разряды крестьян быстро оценили выгоды межевых реформ и в дальнейшем отстаивали свои личные интересы при проведении огораживаний. В двухпалатном парламенте - риксдаге - созданном реформой 1865-66 годов, крестьяне определенного уровня достатка выбирали прямо депутатов второй палаты и косвенно - депутатов первой палаты. Органом их интересов была вторая палата, где вскоре образовалась Партия сельских хозяев, впоследствии не раз делившаяся и воссоединявшаяся. Она выражала интересы в первую очередь помещиков и крупных крестьян-хозяев и была близка к консерваторам, или правым. В 1914 г. у мелких и средних крестьян появилась особая партия - «Крестьянский союз», ставшая после первой мировой войны главной крестьянской партией, причем близкой к либералам. Одновременно в первой трети XX века были основаны общенациональные организации, обслуживавшие экономические и профессиональные потребности сельских хозяев.

7. Помещичьи крестьяне держатели, а также мелкие арендаторы за отработки, будь то помещичьей или крестьянской земли - торпари - имели дело не столько со сборщиком налогов, сколько с помещиком или его управляющим. Огораживания не учитывали их интересы, их положение с ликвидацией общины и общинных угодий ухудшалось, как и условия аренды, не редок был и сгон с арендуемой земли. Помещичьи крестьяне, особенно в бывших датских провинциях шведского Юга (Сконе), неоднократно коллективно противились помещикам, отказываясь нести барщину. Участники таких волнений (1700-х и 1860-х годов) подвергались репрессиям. Наименее же обеспечены были интересы и права сельской бедноты - так. наз. хибарочников (в Сконе соответственно «хусменов», ср. англ. коттеров). Законы ставили их вплоть до начала XX века в полукрепостное положение, заставляя наниматься на службу под угрозой преследования за бродяжничество. Эти полупролетарские слои, как и батраки (см. ниже) были лишены избирательных прав вплоть до конца 1900-х годов.

8. Сравнительно (по шведским меркам) крупные имения принадлежали в XVIII веке дворянам, королевской фамилии, состоятельным горожанам и все чаще также разночинцам - разбогатевшим людям, не входившим ни в одно из традиционных сословий, своего рода нарождавшейся шведской интеллигенции. Эти хозяева были нередко застрельщиками огораживаний, выступали в печати, преобразовывали собственные земельные распорядки, внедряли Технические и агротехнические новшества наряду с передовыми хозяевами крестьянского типа. Шведские помещики нередко были также горнозаводчиками - «брукспатронами», еще чаще они продвигались на государственной службе, военной или гражданской. Не противясь межевым реформам, дворяне отстаивали собственные сословные привилегии, которыми вынуждены были поступаться одна за другой, пока за ними не осталось (после 1810 г.) только право посылать выборных в сословный риксдаг от каждой особым образом зарегистрированной дворянской фамилии. «Вместе с тем, в крупных дворянских имениях долго сохранялся традиционный набор оброков и повинностей, своя полицейская власть над держателями, работниками, слугами. В течение большей части XIX века помещичий сектор сельского хозяйства, сокращаясь в объеме, оставался по сути своей феодальным.

9. С торжеством капиталистического предпринймателйства в сельском хозяйстве сложились кадры постоянных наемных работников («статарей»), получавших от хозяина содержание (деньгами и натурой - «стат» от нем. «штат») и жилье. В начале XX века сельскохозяйственные рабочие стали объединяться, сложилась и общенациональная их организация. Возможности сопротивления произволу землевладельцев, расширились у сельских пролетариев с введением всеобщего избирательного права во вторую палату для мужчин (первые такие выборы в 1911 г.). Именно эту категорию сельского населения старались привлечь и на нее опереться в.сельской местности молодая шведская социал-демократия. Однако жизнь требовала от социал-демократов обратить внимание и на все еще самую многочисленную категорию сельских жителей - мелкое крестьянство и полупролетарские группы. Их интересы были учтены при пересмотре партийной программы в 1911 году.

10. В последней части диссертации показано положение сельского хозяйства в условиях нейтралитета и блокады военных лет. Особые условия вызвали к жизни лицензирование экспорта дефицитных продуктов, разностороннее регулирование потребления в самих крестьянских хозяйствах, жесткое нормирование розничной торговли в городах. С окончанием военных действий государственное вмешательство прекратилось, и 1920-е годы стали Последней порой экономического либерализма в сфере агрикультуры. Диссертация кратко говорит о влиянии народившихся до и во время войны промышленных монополий на сельское хозяйство, о новой роли банков, о растущей задолженности сельских хозяев ипотечным учреждениям. Мировой экономический кризис начала 1930-х годов поверг массу шведских фермеров в бедственное положение и впервые привел к регулированию сельского хозяйства в мирное время - отказу от свободы торговли, таможенным ввозным пошлинам, субсидиям для мелких фермеров, а чуть позже - также к государственному регулированию базовых цен на сельхозпродукты, ставок зарплаты батраков и т.п. Диссертация заканчивается кануном этих исторических перемен (см. переводной сборник статей «Создавая социальную демократию. Сто лет социал-демократической рабочей партии Швеции». 2001).

11. Не на все поставленные во введении к диссертации вопросы удалось ответить исчерпывающим образом. Проблематика введения может однако пригодиться будущим российским историкам-аграрникам и нор диетам.

Заключение

Прежде чем формулировать главные выводы из проделанного исследования резюмируем его содержание.

Вытянутая с севера на юг более, чем на 2000 км (сравнимая в этом смысле в Европе только с Россией), Швеция отличается и еще больше отличалась в минувшие столетия крайним разнообразием сельскохозяйственного производства и аграрных отношений. Еще советские историки (Кан, Некрасов, Ковалевский, Сванидзе) показали, что феодальные отношения, господствовавшие в Швеции примерно с ХШ до конца ХУШ вв., к началу изучаемого времени носили преимущественно государственный характер: подавляющая часть сельского населения платила земельную ренту государству в виде различного рода податей или арендных платежей. Меньшая часть сидела на частных дворянских землях и несла соответствующие платежи и повинности.

Особенности феодальных отношений, делили Швецию, подобно дореформенной России, на две части: меньшая и южная часть Швеции- место проживания подавляющей, части населения — сосредоточивала целиком все дворянско-помещичье землевладение, размеры и удельный вес которого возрастали, чем ближе к югу и к востоку — столице страны. На большей же, северной части Швеции, в изучаемый период заселенной лишь вдоль Ботнического залива, дворянство (как и дерево дуб!) вообще отсутствовало к северу от реки Дала-эльв (не было его и на шведских островах Готланд и Эланд)

Самая крупная среди скандинавских стран Швеция отличалась и крайним разнообразием аграрных отношений. Как и в России, феодальные отношения в Швеции весьма разнились в разных частях страны. Не знала феодалов - помещиков вся ее северная половина. Почти совсем отсутствовали помещики и в скотоводческих лесных областях вдоль Норвежской границы, во внутренней части шведского юга, т.е. без частнособственного хозяйства, т.е. без барщины (Смоланд). На юго-западе (Вестеръётланд) преобладало дворянское землевладение типа сеньории. Значительно сильнее королевский и дворянский домены были распространены в Упланде, Сёдермаланде, Эстерётланде, т.е. на востоке и на юге - Сконе - в областях отторгнутых у датчан. Восточношведский домен был ярко выраженным зерновым, сконский же и южный - смешанным, с развитием скотоводства -стойлового и мясного. Центральную часть Швеции пересекал горно-металлургический район Бергслаген, где преобладали крестьяне-рудокопы, разрабатывавшие горные недра, находящиеся в монопольном владении короны на паевых началах. Швеция - единственная страна на всем Европейском севере, где раннекапиталистические отношения (при активном участии немцев - ганзейцев) развивались ещё в средние века, на горнопромысловой основе. К началу нового времени здесь успел уже сложиться капиталистический уклад, включающий и мануфактурные предприятия разного профиля и широкие внешнеторговые связи. Но и ту же Швецию —подобно многим областям европейского Севера - отличали вплоть до 19 века неразвитость денежного обращения, натуроплата на разных уровнях, потребительский в значительной мере характер крестьянского хозяйства во внутренних частях страны.

В середине XVIII в. сельские жители составляли девять десятых населения Швеции. Среди них все еще преобладали крестьяне-дворохозяева с семьями. Сохранялось в основном деление шведских крестьян на податных, коронных и дворянских (фрельсовых).

Однако, уже начиная с 1720г. классовый состав общества не совпадал с традиционными рамками. Социальная структура сельского, да и всего шведского населения менялась от феодальной к буржуазной, менялся и состав каждого из четырёх традиционных сословий, рождались и росли внесословные слои. Появляются новые явления и тенденции, которые с гораздо большей силой скажутся в аграрном развитии Швеции второй половины XVIII в.

Прежде всего, это сдвиги в структуре крестьянского хозяйства и семьи. Например, южно-шведское крестьянское хозяйство перестало быть коллективом родственников или товарищей по сдвоенному хозяйству (распространенному в конце XVIII в. после разорительных войн и людских потерь). Хозяйство с несколькими служащими (работниками) стало нормальной единицей потребления. Демографические показатели свидетельствуют о снижении общей смертности и смертности грудных младенцев (до года), увеличении средней продолжительности жизни. Это говорит о некотором улучшении жизненных условий во второй половине XVIII в. Подъём крестьянского хозяйства с середины XVIII в., внушительные показатели роста производства на собственных или прочных владельческих землях крестьян указывают на накопление в их руках растущей доли прибавочного продукта.

Наиболее обеспеченной в материальном и правовом отношениях крестьянской категорией были в XVIII в. податные крестьяне, хотя новый свод законов 1734 г. и сохранял многие стеснения поземельных прав этой категории крестьян. Уже в 1720г. Им принадлежало около 30% культурной площади страны.

Коронные крестьяне в первой половине XVIII в., арендаторы государственной земли составляли вторую крупную категорию крестьян. Их положение в период "эры свобод" осталось непрочным. Отсюда можно исключить лишь коронные хемманы, получившие статус наследственного владения в случае выполнения их держателями своих особых обязанностей и повинностей в отношении казны.

Помещичьи крестьяне, сидевшие на дворянских (фрельсовых) землях, в первой половине XVIII в. испытывали значительные трудности по сравнению с первыми двумя категориями. Новый свод законов 1734 г. лишь закрепил это тяжелое положение фрельсовых крестьян. Свод не ставил помех произволу землевладельца. Самовольно и досрочно съехавший держатель мог быть возвращен с помощью местных властей насильно. Отдельные слабые меры защиты помещичьих крестьян от произвола их господ, принятые при абсолютизме, больше не предусматривались.

Дворохозяева составляли верхушку сельского трудового населения. Сельские низы составляли в начале XVIII в главным образом арендаторы за отработки - торпари и сельские полупролетарии. Власть упорно противодействовала появлению этих категорий на крестьянских землях, объясняя свои действия заботой о "недопущении опасного бродяжничества и" тунеядства". Неимущий обычно принуждался к поступлению в наём: только соглашение о найме обеспечивало ему Легальный общественный статус, "законную защиту". В Скандинавии наёмный труд неимущих людей - исторически предшествует барщинно-отработочным повинностям крестьян.

В послевоенные восстановительные годы аграрная политика становится в центре внимания властей. Уже в 1725 г - отчасти ввиду потери прежней житницы Лифляндии -правительство впервые приступило к специальному изучению положения в сельском хозяйстве (так называемая экономическая Комиссия 1725 г).

Главным препятствием к серьезным улучшениям были признаны боязнь крестьян, как бы сделанные улучшения не повлекли за собой и большего обложения, а также коллективная собственность на лесные угодья - главный резерв увеличения посевов. Отсюда и первые правительственные постановления 1731 г., поощрявшие расчистку торфяников и прочих бесплотных земельных участков без их дополнительного обложения. В 1740 г. вышло " Постановление о культуре сельского хозяйства", принятое правительством партии "шляп" обещавшее вечную свободу от обложения за вновь поднятую землю, и многолетние налоговые льготы за наем пустующих дворов. Губернаторы, следуя этому постановлению, поощряли землевладельцев к улучшению своего сельского хозяйства. В 1742 г. вышел новый циркуляр о мерах помощи сельскому хозяйству, приветствующий составление уставов отдельных общин там, где они (уставы) отсутствовали. Жизнеспособность общественно - управленческих функций общины связаны с общей устойчивостью приходского самоуправления в Швеции XVIII в. Однако типовые уставы сельских общин 40-х годов XVIII в. свидетельствуют о постепенном сужении власти, прав и обязанностей поздней шведской сельской общины.

В середине 40-х годов шведская общественность, т.е. публицисты - выходцы из трех высших сословий - прониклись пониманием национального значения сельского хозяйства, его важности для достижения процветания страны. В стране началась общественная дискуссия по экономическим, вопросам, в том числе и по аграрным.

Содержание этих дискуссий и новые аграрно-политические мероприятия середины века свидетельствует о новом периоде аграрного развития Швеции, когда заметно расширяется деловая активность, благоприятная экономическая коньюктура сменяет затянувшийся застой. Начинается поворот к более активным буржуазным преобразованиям. Растут цены на сельскохозяйственные продукты, успешно развивается товарное производство сельскохозяйственной продукции. Главным товаром, которым торговали производители сельскохозяйственных областей в стране, было зерно. Товарообмен внутри страны поощрялся тем, что Швеция в XVIII в. не знала таможенных перегородок между губерниями, а шведские крестьяне свободно передвигались по всей стране. В XVIII в. торговали продовольственными продуктами шведские крестьяне тех областей, где имелись излишки этих продуктов. Торговая деятельность была для части крестьян и важным промыслом. Земское уложение 1734 г. разрешало, однако, вести профессиональную торговлю только купцам-горожанам. Официальные исключения делались лишь для жителей Бергс-лагена и самих округов Вестеръётланда. Городские власти пытались ограничить эту крестьянскую вольность и не допускать внегородскую скупку товаров на продажу. Крестьянская торговля в городах облагалась пошлинами и акцизами. Но на исходе "эры свобод" общественное мнение склонялось к облегчению этого бремени и к общей либерализации внутренней торговли, особенно зерном. Сравнительно либеральное экономическое законодательство Густава III и его преемников закрепило порядки, фактически уже сложившиеся в стране.

Аграрные преобразования в Швеции (в Дании и Норвегии тоже) совершались весьма решительно - за пределами Скандинавских стран их можно сравнить только с Великобританией. Британские огораживания XVI- XVIII в.в. - главное изменение в аграрной истории Западной Европы. В Швеции огораживания начались во второй половине XVIII в., но мало отставали от британских хронологически. Половина сельскохозяйственной полезной площади в Англии была огорожена к началу XIX в., а в Швеции - к середине XIX в. Решающий этап реформ пришелся на 10-е - 70-е годы XIX в.: перестройка как системы землепользования, так и системы землевладения. Буржуазные аграрные реформы в Швеции были направлены непосредственно на увеличение и улучшение сельскохозяйственного производства, против чересполосицы, общинного землепользования и принудительных общинных распорядков. Реформы получили названия "межевых" и проводились в три этапа: 1) укрупнение, 2) соединение, 3) межевание по закону.

Указы правительства поддерживались широкими полномочиями администрации. Аграрное законодательство оставалось в руках короля, а не риксдага.

Одной из предпосылок первого межевого постановления было стремление податных крестьян к свободному дроблению полнонадельных податных единиц - хемманов - и их долей, т.е. к пересмотру перераспределению и облегчению податного бремени. Постановление о свободном дроблении хемманов до определенного минимума (позволявшего хозяину обеспечить себя и свою семью) было принято как раз в 1747 г.

Другой предпосылкой перехода к межеванию была отмеченная в тогдашней публицистике тяга более предприимчивых землевладельцев из самых разных сословий к беспрепятственному хозяйствованию вне общинных препон.

Назначение известного поборника межевания Фаггота директором земельного ведомства ускорило первый шаг постановления 1749 г., вменявшее в обязанность землемерам в случае передела земельных угодий данного селения (деревни) по возможности уменьшать чересполосицу и консолидировать надельную землю.

Уже в 1757 г. каждый член сельской общины получил право требовать «укрупнения», т.е. консолидации своих пашен и лугов, а также выделения своей доли в общинных угодьях, включая леса.

Одновременно было решено провести принудительную консолидацию в самой южной провинции - Сконе. В 1783 г. это решение было распространено на всю страну. «Укрупнение» осуществлялось лишь постепенно, будучи сдерживаемо не только косностью части хозяев, но и дороговизной самого мероприятия. Оно уменьшило, но не упразднило чересполосицу и не привело к решительному обновлению землепользования. Меньше всего «укрупнение» затронуло земли феодалов-помещиков.

Решающий этап реформ - «соединение», начался также с крестьянских наделов самой южной и феодальной провинции Сконе по почину здешних помещиков. «Соединение» означало подлинную аграрную революцию, проводимую в их интересах, с одной стороны, податных и коронных зажиточных крестьян, с другой. Сельские низы - от помещичьих крестьян до батраков с наделом - отдавались на произвол землевладельцев. Высокая коньюктура двух первых десятилетий XIX в. дала землевладельцам необходимые денежные средства для переустройства своих полей и построек. В 1827 г. прежние «постановления» об «укрупнении» и «соединении» были заменены единым постановлением о «межеваний по закону». Это последнее постановление более гибко подходило к консолидации полей, больше учитывая местные условия, но решительно ограничивало число размежеванных полей тремя, предписывало выселение из деревни, когда того требовали интересы раздела земли и сообща глубоко применяло традиционные распорядки.

Межевание «по закону» заняло несколько десятилетий и в отдельных случаях совершалось во второй половине следующего - XX века. Быстрее всего реформа проводилась в районах более успешного экономического развития. Делились все виды земельных угодий, включая леса. Движущей силой новых межевых реформ было государство, бюрократия. Выиграли же от преобразований в большинстве провинций не дворяне-помещики, а крестьянская мелкая буржуазия - шведское кулачество. К 1860 г. крестьянство сосредоточило в своих руках 60 % всей внегородской земельной собственности в стране. При .этом зажиточные крестьяне, составляя в 1862 г. 30 % всех земельных собственников, владели 43-45 % земельной собственности (по стоимости), 3 % крупнейших собственников -помещиков - владели 29-35 % земельной собственности, а 67 % - мелкие крестьяне, обходившиеся рабочей силой своей семьи, владели остальными 22-26 % земли. Как социальный итог аграрных реформ необходимо отметить усиление дифференциации крестьянства и пролетаризацию малоимущих сельских низов. Можно сказать, что в пределах одной и той же страны налицо сочетание обоих путей капиталистического аграрного развития -через крестьянское хозяйство в большинстве провинций и через помещичье - в меньшинстве, но в наиболее важных в общем балансе зернового производства страны. В условиях Швеции оба эти пути не исключали, а дополняли один другой. После победы капиталистических отношений в стране крупные (помещики) и мелкие аграрии составляли два отряда сельской буржуазии. Некоторые общие интересы производителей сельскохозяйственной продукции и работодателей даже сближали их, противопоставляя, с одной стороны, промышленной буржуазии, а с другой - сельскохозяйственному и промышленному пролетариату.

В первой половине XIX в. средние и мелкие крестьяне (мелкие землевладельцы по Мартиниусу, хозяева группы «Б» по Ст.Карлссону), ведшие потребительское хозяйство и сбывавшие излишки для покупки промтоваров первой необходимости и уплаты налогов или аренды, составляли абсолютное большинство сельских хозяев. Таким же большинством эти крестьяне оставались и во вторую половину века, обеспечивая, по-видимому, и главную часть сельскохозяйственной продукции. Им же принадлежала и львиная доля сельскохозяйственной площади, а вместе с крестьянами - арендаторами - они практически использовали подавляющую её часть. Товарную сельскохозяйственную продукцию поставляли крупные имения ещё в основном феодальные. После 40-х - 50-х годов, когда вполне сказались последствия огораживаний и высокой рыночной коньюктуры, Швеция стала страной преимущественно крупнокрестьянского хозяйства. По стоимости занимаемой им сельскохозяйственной площади это среднекапиталистическое землевладение заняло первое место по сравнению как с крупным поместным землевладением и хозяйством, так и по сравнению со средним и мелкокрестьянским землевладением и хозяйством. Решительно преобладавший в кулацких и прочих среднекапиталистических хозяйствах наёмный труд, применявшийся и средними крестьянами в дополнение к семейному, был весьма многообразен по своему характеру. По-прежнему преобладал его старейший вид -годовая служба холостой сельской молодёжи обоего пола. Наряду с ней в крупных имениях сложилась статарская система - годовой найм семейных батраков на условиях преимущественно натуроплаты и предоставление отдельного жилья, иногда с малым участком земли. Наконец, существенную роль играл и временный сезонный найм местных бедняков - хибарочников и пришлых рабочих. Постоянные работники по-прежнему подчинялись полицейской власти хозяина, и поступление на службу было для них обязательно.

Отнюдь не сдавала позиций и родившаяся ещё в позднем феодализме отработочная аренда торпарей, опять-таки большей частью в крупных имениях. В таких имениях всё ещё широко и охотно использовались и традиционные отработочные повинности крестьян - арендаторов, выполняемые зачастую крестьянскими работниками (батраками). Использование этой, по сути, барщины наряду с отработками высоко ценимых торпарей, так сказать, «рабочей аристократии» шведского имения - снижало эксплуатационные расходы владельцев и соответственно повышало доходность имения. Применение и даже преобладание в отдельных местах такой феодальной и полуфеодальной рабочей силы не мешало вовсе крупным шведским помещикам второй трети XIX в. самим или руками своих управляющих, крупных арендаторов вести дело по-коммерчески, капиталистически до тех пор, пока сельскохозяйственные работы ещё велись преимущественно вручную и на животной тяге.

Крупные шведские имения, в отличие от соседних датских, ещё не распадались, как правило, но напротив, росли, округлялись, реорганизовались, избавлялись от "лишних" держателей на лучших землях и, по-видимому, вовсе не требовали с точки зрения их владельцев превращения в чисто капиталистические экономии с одним вольнонаёмным трудом.

В последней трети XIX в., после завершения промышленной революции в основных странах Западной Европы и в самой Швеции, аграрное развитие осуществлялось в совершенно новых условиях. В Швеции аграрный переворот, т.е. решающий этап «межевых реформ» - 1800 - 1870-е годы - еще не означал сам по себе капитализацию, обуржуа-зивание сельского хозяйства, но создал для них благоприятные предпосылки. Зенитом капиталистической агрикультуры в Швеции стали последующие десятилетия - примерно до 1930 года.

Промышленным переворотом был открыт путь капиталистической индустриализации, качественно новому росту производительных сил. Капитализм впервые в столь широком масштабе внедрялся теперь и в сельское хозяйство. Только теперь земледелие широко обновляется в техническом смысле. "Наступает технический прогресс всех отраслей сельского хозяйства". (В.И. Ленин). В Швеции в период капиталистической индустриализации сельское хозяйство все еще оставалось главным сектором народного хозяйства страны. Главная перемена в шведском сельском хозяйстве состояла не в общем росте пахотных земель, который был характерен для предыдущего периода, а в использовании растущей, всё большей части пашни для выращивания кормов. Этой задаче служили и вновь распаханные природные луга, в результате чего площади под зерновыми и паром относительно сократилась, под кормовыми же, включая зерно на зелёную массу, выросли. На рубеже XIX - XX веков выросли обе отрасли сельского хозяйства Швеции - растениеводство и животноводство. Произошло расширение пахотных площадей, мелиорация, перестройка посевных площадей, рост урожайности усилил шведские позиции, сельское хозяйство вплотную подошло к показателям кайзеровской Германии.

Сельские хозяйства главных земледельческих районов страны расстались с двух-и трёхпольем. В широком масштабе стали применяться искусственные удобрения. Кстати оказалось внедрение томасирования в черную металлургию, обеспечивающие сельских хозяев отечественным суперфосфатом. Употреблялась и калийная соль.

Быстро наращивали производство и отечественные предприятия сельскохозяйственного машиностроения. В 90-е годы они насытили внутренний рынок и начали вывоз шведских косилок, сеялок, молотилок, локомобилей, сепараторов не в последнюю очередь и в Россию (уже в первый год, в столыпинской реформы Россия стала крупнейшим покупателем шведской агротехники, далеко обогнав Германию и Англию по стоимости закупок).

Последняя треть XIX в. ознаменовалась нарастающим внедрением сельскохозяйственной техники (на животной тяге) в хозяйствах зажиточных крестьян и помещиков. Возрос интерес к техническим орудиям по обработке почвы и к уборочной технике. По мере распространения техники различия между отдельными областями сглаживались. Механизация равномерно охватила как равнинные, так и лесные смешанные области южной и средней Швеции (отставал лишь Норланд).

На рубеже Х1Х-ХХ вв. в Швеции появляются автомобили, мотоциклы, начинается электрификация сельской местности на частно-капиталистической основе. Электрификация шведских городов - бытовая и промышленная - была практически выполнена в 1918 г.

Именно последняя треть XIX в. принесла долгожданное обновление шведскому животноводству. Само полеводство подчинялось отныне нуждам животноводства. Совокупная стоимость продуктов животноводства вместе с кормовыми культурами превышала стоимость пищевой растениеводческой продукции уже во второй половине 70-х годов XIX в. Поголовье крупного рогатого скота превзошло поголовья таких образцовых животноводческих и сопоставимых стран, как Дания, Бельгия и Нидерланды. На рубеже веков изменилась отраслевая структура сельского хозяйства Швеции: из страны преимущественного растениеводства она стала страной в первую очередь животноводства. Именно здесь в последние десятилетия XIX в. произошли самые крутые перемены, больше может быть, чем в любой иной отрасли шведской экономики.

Параллельно развивалась -и сельскохозяйственная наука с её впоследствии европейски известными испытательными центрами. Уже 1870-е годы число агрохимических станций в стране возросло с 1 до 5. В1890 г. в помощь и дополнение Сельскохозяйственной академии было создано Государственное сельскохозяйственное управление, с 1899 г. подчиненное вновё созданному Министерству земледелия.

Аграрные реформы первой половины XIX века придали народному образованию в сельской местности новое значение, привлекли к этому вопросу большее, чем прежде внимание общественности: быстрый рост сельских низов угрожал социальным брожением, возникновение пролетариата и сулило народные волнения (то было время восстаний ткачей во Франции и начала чартистского движения). Именно для детей торпарей, хусма-нов, захребетников и статарей предназначались в первую очередь начальные народные школы согласно правительственному постановлению 1842 г. о всеобщем обязательном начальном образовании. Дети имущих родителей могли обучаться на дому. Начальные школы создавались в каждом приходе. Начальное образование передавалось в ведение местного самоуправления, однако 40% учебного времени по-прежнему отводилось основам вероучения и священному писанию (т.е. библейской истории). От выпускников требовалось уметь читать про себя, писать и знать четыре правила арифметики.

Таким образом, пролетаризация сельского населения в ходе межевания ускорила важную образовательную реформу. Далее, коммунальная й парламентская реформы 1860-х годов дали имущему крестьянству, сельской средней и мелкой буржуазии часть политической власти в стране. Органы местного самоуправления - ландстинги - нуждались в политиках и служащих демократического толка из среды самих крестьян. В 1868 году по датскому образцу на периферии были по частной инициативе учреждены первые народные высшие школы» (1Ык1^5ко1ог) в первую очередь для сельской молодежи, т.е. своего рода крестьянские университеты, получившие финансовую поддержку властей.

Повышению образовательного уровня шведских крестьян, ускоренному внедрению агротехнических и просто бытовых новшеств, втягиванию самых захолустных уголков страны в общий товарооборот помогли железные дороги. По их протяжённости на душу населения Швеция вышла в начале XX в. на первое место в мире.

Подавляющую часть возросшей сельскохозяйственной продукции поглощал внутренний рынок. Наряду с ростом личного потребления выросло внутришведское промышленное потребление сельскохозяйственных продуктов как сырья. Производство разных видов пищепродуктов и иных изделий из сельскохозяйственного сырья отделяется от сельского хозяйства и превращается в крупную совокупность отраслей промышленности, хотя не все соответствующие производства еще учитываются статистикой как промышленные.

Это потребовало увеличения импорта сельскохозяйственной продукции. С 1880 г., т.е. позже, чем крупные западноевропейские страны Швеция становится импортером сельскохозяйственной продукции. Перестройка сельского хозяйства, его интенсификация потребовала и ввоз новых для Швеции товаров: искусственных удобрений, сельскохозяйственных машин, кормов и.т.д. На рубеже Х1Х-ХХ вв. в Швеции появляются сельскохозяйственный кооперации, которые прославили страну уже в новейшее время. И по времени возникновения, и по числу сельскохозяйственных кооперативов, и по их удельному весу в народном хозяйстве Швеция отставала от соседней Дании, которая считалась "колыбелью" и жемчужиной сельскохозяйственной и в частности молочной кооперации.

Наряду со снабженческой централизованной кооперацией и автономными молочными кооперативами важными разновидностями были лесные, скотобойные, по продаже яиц. Первые два десятилетия XX в. шведские сельскохозяйственные кооперативы развивались успешно, но работали разрознено и нередко конкурировали между собой. Преобладали организации местные, региональные. Общенациональных организаций было до 1918 г. всего три: Союз сельских хозяев снабженческо-сбытовой, объединения свекловодов и винокуренное объединение.

Мировая война ускорила слияние местных товариществ. Тогда же стали возникать и первые земледельческие кассы для взаимного кредитования мелких и средних хозяев.

В результате индустриализации значительно вырос в конце XIX в начале XX вв. удельный вес населения, занятого в промышленности (без ремесла), а доля сельскохозяйственного (без смежных промыслов - лес, рыболовство) упала.

Индустриализации, в условиях Швеции, подверглась и сельская местность: между 1890 и 1910 гг. там сосредоточилось больше половины шведских фабрик и промышленных рабочих. Рост промышленного населения в сельской местности, как и рост массовой эмиграции за океан происходили за счет сокращения сельскохозяйственного населения. Примерно с 1880 г. началось его абсолютное сокращение, но оно не сопровождалось сколько-нибудь заметным уменьшением числа землевладельцев, будь то помещиков, крестьян-собственников или крестьян-торпарей (мелких арендаторов). Глубинная хуторская структура сельскохозяйственной аграрной Швеции осталась в неприкосновенности. В социальном смысле изменились более всего по составу и удельному весу "низы". Здесь сократилась доля торпарей - отработчиков и батраков на хозяйских харчах и под хозяйской крышей, но выросла доля сельскохозяйственных поденщиков, приезжавших к месту работы и получавших зарплату как и промышленные рабочие.

Число помещичьих крестьян и торпарей-отработчиков сокращалось, барщина себя изжила и даже была запрещена, условия крестьянской аренды улучшались. Однако, феодальные пережитки еще давали о себе знать. В торпарских договорах начала XX в. нередкость было встретить пункты о беспрекословном послушании распоряжения "высокого господина". Сохранялось и обязательство отработать несколько дней в году на уборке урожая в хозяйстве помещика.

Увеличилась товарность крупных поместий, причем важную роль играли крупные поместья в шведском лесном хозяйстве. Оно велось вполне рационально. Например, крупнейшие владельцы имели свои лесопильни и не продавали лес на корню. В средних и малых имениях лесопиление велось в меньшем масштабе, на более низком техническом уровне, с неквалифицированной рабочей силой. Чем меньше имение, тем реже была лесопилка, и чаще сбывался лес на корню. Напротив, в отдельных крупных имениях продажа леса и лесопродуктов без дополнительных затрат, служила главным источником прибыли.

Росту доходности крупных имений способствовало железнодорожное строительство, улучшение шоссейных и водных коммуникаций наряду с общей капиталистической модернизацией хозяйственной жизни в стране. В последней четверти Х1Хв. Швеция превращается из аграрной страны в страну аграрно-индустриальную.

С конца 1860-х годов Швеция стала буржуазно-парламентским государством, первая палата риксдага - оплотом и трибуной дворян-помещиков, вторая же - крестьянской буржуазии. В стенах риксдага в 1867г. Возникла партия сельских хозяев, бывшая до конца XIX века главной оппозиционной политической силой в риксдаге. Партия в 80-х годах временно разделилась из-за разногласий по вопросу о таможенных пошлинах, а впоследствии примкнула к шведским правым (консерваторам), но в 1914г. Вышла оттуда в качестве либерального «Крестьянского союза», ставшего в 1923 г. главной аграрной партией Швеции.

Партия сельских хозяев выступала от имени крестьянской буржуазии, средней и мелкой, но должна была учитывать и нужды малоимущих хозяев.

Сама жизнь толкала крестьянских политиков реагировать на перемены и принимать в расчет социальные аспекты тех или иных мероприятий в области сельского хозяйства. С конца 1880-х годов имущие слои и их политические представители учитывали и даже выдвигали как довод для тех или иных аграрных мероприятий рост "социалистической опасности". Однако, социальные соображения, да и политические - нужда в голосах, побудили "Партию сельских хозяев" поддержать и принять закон 1907 г. "Об аренде земли". Закон этот защищал съемщиков от произвольного расторжения контракта, выселения и незаконного истребования с них трудодней. Устранялась, наконец, и старинная барщина на помещичьих землях южной Швеции.

Глашатаями государственных мер в защиту и пользу мелких крестьян стали в первую очередь либералы (Объединенная либеральная партия), стремившиеся расширить свою социальную базу и действительно преуспевшие в сельской местности. Застрельщиками более радикальных реформ выступали в 90-х годах интеллигенты - политики левого крыла либералов. Они требовали принудительного государственного отчуждения не используемых частновладельческих земель для последующего наделения ими мелких крестьян на выгодных для них условиях. Это была пора буржуазного аграрного реформизма в Западной Европе. В Стокгольме либералы и радикалы, включая будущих социал-демократов К. Линдхагена и Э. Пальмшерну, основали в 1906 г. шведское Общество земельной реформы (jordreform forening), тесно связанное с Центральным буржуазным союзом социальной деятельности) "centralforbundet for social arbete") - главной шведской организации помощи нуждающимся. Центральным моментом буржуазно-радикальной аграрной программы было создание интенсивного и устойчивого мелкокрестьянского землепользования в форме индивидуального пользования национализированной землей. Позиции же социал-демократической партии среди сельскохозяйственного населения долгое время оставались слабыми, не выходили за пределы сельского пролетариата. После избирательной реформы 1907-1909 гг. голоса мелких крестьян отдавались чаще всего партии объединенных либералов Стаафа. Если правые партии накануне I мировой войны уже стали убежденными сторонниками «среднекрупных» хозяйств, как идеальной формы землепользования, то либералы, особенно левые, симпатизировали мелкокрестьянскому хозяйству.

Сельское хозяйство Швеции в первое двадцатилетие прошлого века охарактеризовалось структурной перестройкой, рационализацией, мелиорацией, механизацией на конной тяге и в целом становилось более интенсивным. Соответственно росли посевные площади, валовые сборы, урожайность и экспорт животноводческой продукции, а также импорт пищевого зерна, кормов, сильных минеральных удобрений.

Сельская буржуазия - крупные крестьяне и помещики - нажились на нейтральной торговле с Германией в годы I мировой войны. Серьезные трудности ожидали аграриев при переходе от войны к миру, когда цены на продукты падали быстрее, чем издержки их производства. Отсюда и снижение рентабельности сельского хозяйства в ближайшие послевоенные годы. В целом шведское сельское хозяйство с его главной отраслью - животноводством - больше пострадало, чем выиграло при переходе от войны к миру. В конце войны идеологи крестьянско-помещичьей буржуазии, крупных и средних аграриев считали заботу о поддержании своего класса главной задачей шведской аграрной политики. По их мнению, необходимо было оберегать оптимальную структуру землевладения в стране - преобладание крупных и средних хозяйств, т.е. поместий и зажиточных ферм. От государства ожидали лучших условий получения кредитов крупными хозяйствами на нужды улучшения основного капитала и на нужды оборота, модернизацию системы ввозных пошлин, отмененных в военные годы, усиленную правовую защиту крупного крестьянского хозяйства от спекуляций и от дробления.

На исходе нового времени в итоге межевых и прочих реформ капиталистические отношения глубоко проникли в сельское хозяйство Швеции. Однако, подавляющее большинство шведских крестьян все еще вело трудовое мелкотоварное хозяйство без применения наемного труда и принадлежало к мелким предпринимателям, к мелкой буржуазии. Мелкое животноводческое производство временно даже потеснило крупное хозяйство. Вымывание среднего крестьянина еще не заметно. Доля же крупных капиталистических ферм в общем числе хозяйств и в совокупной пашне, в них используемой, даже уменьшилось. Удельный вес капиталистического предпринимательства с постоянной наемной рабочей силой и системой машин - в Швеции гораздо ниже, чем в Дании, но гораздо выше, чем в Норвегии.

Шведское крестьянство, включая.БтаЬгик , оказалось весьма устойчивым вплоть до второй мировой войны, численно к 1940 г. даже выросло. В1940-1945 гг. БгпагЬик составляли 75 % всех хозяйств. Это прямой контраст по сравнению с Англией. Но, несмотря на сохранение мелкого хозяйства, оно испытывало серьезные трудности - и в первую очередь более высокие эксплуатационные расходы. Это объяснялось в основном животноводческой продукцией мелких хозяев и зерновой, кормовой продукцией крупных хозяйств. Низкая рентабельность, а иногда и прямая убыточность части мелких хозяйств усугубляли их положение, и омрачали общую картину. А после второй мировой войны масса мелких крестьян постепенно ушла в промышленность, торговлю, сферу услуг.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Ахметшина, Рауза Набиулловна, 2004 год

1. Законодательство, статистика, справочники, атласы.

2. Аграрный вопрос и крестьянское движение. Справочник, 2-е изд., М., 1935.

3. Общее уложение Финляндии 1734 г. Перевод со шведского. СПб., 1812, в 3-х тт.

4. Arealinventerinqen och husdjursräkninqen den i juni 1919, Stockholm, 1920. Statistika, meddelanden, Ser. А, B. III: 2-3.

5. Atlas över svensk folkkultur. Red S. Erixon, Uddevala, 1957.1. Materiell och social kultur.

6. Befolkningstatistik Schwedens 1750-1900 (SCB). Stockholm, 1907, 1970.

7. Bidrag tili Sveriges officiella statistik. A) Befolkningstatistik 1851-1901. Stockholm, 1857, 1904.

8. Bidrag tili Sveriges officiella statistik. N) Jordbruk och boskapsskötsel 18651905. Stockholm, 1857, 1904.

9. Bonderförbudets grundprogram 1919 //. Kjellman James. Bndepolitiska funderingar. Falun, 1922. S. 46-48. .

10. Bidrag tili Sveriges officiella statistik. N) Jordbruk och boskapsskötsel 18651905. Stockholm, 1857, 1904.

11. Forssell Carl. Statistik över Sverige, grundad pä offenteiga handeihgaz. Stockholm, 1833.

12. Hebbe P.M. Den svenska lantbruksliteraturen. Uppsala, 1939-1945,1-II.

13. Heckscher E.F. De svenska penning, vikt - och mätsystement. En historisk översikt. Stockholm, 1940

14. Historiskt statistik för Sverige. Befolkning 1720-1767. 2-uppl. Stockholm, 1968. D.I.

15. Historiskt statistik för Sverige. Del II. Väderlek, lantmäteri, jordbruk, skogsbruk, fisre t.o.m. är 1955, Stockholm, 1959.15.