Русская архитектура Дальнего Востока XVII-начала XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 18.00.01, доктор архитектуры в форме науч. доклада Крадин, Николай Петрович

• Крадин, Николай Петрович
• доктор архитектуры в форме науч. доклада
• 2003

Оглавление диссертации доктор архитектуры в форме науч. доклада Крадин, Николай Петрович

Докторская диссертация в виде научного доклада содержит обобщенное изложение результатов исследований, опубликованных в многочисленных изданиях (книги, статьи, доклады), а также представленных в виде научных отчетов. Публикации (см. Приложение) охватывают исследования, проводившиеся автором в период 1969-2003 гг. и посвящены формированию русской архитектуры периода XVII - начала XX вв. на Дальнем Востоке России и на территории северо-восточного Китая. Общий объем публикаций по теме диссертации составляет более 250 п.л.

Следует подчеркнуть, что русская архитектура второй половины Х1Х-нача-ла XX вв. длительное время не привлекала внимание исследователей, и лишь с 1960-х годов она стала предметом пристального изучения и теоретического осмысления. Сложности изучения архитектуры данного периода, многогранной и противоречивой, достигшей, по словам A.B. Иконникова, "невиданной ранее продуктивности", кроются в той пестроте явлений, которая и породила "архитектуру выбора", часто обозначаемую термином "эклектика".

Отечественные исследования архитектуры периода эклектики в основном охватили до настоящего времени лишь районы европейской части России, преимущественно зодчество столичных городов. Архитектура провинций, особенно таких, как Восточная Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток, пока остается вне поля зрения искусствоведов, историков и теоретиков архитектуры. Сформировавшаяся в системе русского зодчества, она достойна стать предметом детального изучения, как определенная целостная система и как составная часть отечественной культуры. Комплексное научное исследование архитектуры восточносибирских и дальневосточных городов началось в конце 1970-х годов под руководством и при активном личном участии соискателя в процессе сплошного обследования, выявления и научного документирования памятников истории и культуры в Забайкалье, Якутии и Хабаровском крае.

Актуальность работ соискателя связана с необходимостью пополнения новыми материалами историко-теоретических знаний по русской архитектуре и градостроительству. Выяснение процессов развития русской дальневосточной архитектуры в условиях некоторой ее оторванности от процессов, происходивших в архитектуре столичных городов, представляет большой научный, профессиональный и практический интерес для поиска направлений развития современной архитектуры, экономики и культуры восточных российских регионов. Кроме того, актуальной и важной представляется проблема изучения творческого наследия российских зодчих в Китае. Его исследование позволяет ближе подойти к пониманию роли российского зодчества в мировом архитектурном процессе.

В авторских работах, представленных к защите, преследуется основная цель - исследовать русскую архитектуру на Дальнем Востоке, выявить периодизацию, закономерности и особенности ее развития, проследить связи с общерусским зодчеством, взаимовлияния с культурой местных народов, выяснить характер ее развития в условиях Русского зарубежья. Исходя из этой целевой установки, были поставлены следующие задачи:

- Проанализировать ход развития русской архитектуры на Дальнем Востоке в условиях ее оторванности от культурных центров и общеевропейских достижений.

- Исследовать процесс формирования системы поселений на двух исторических этапах колонизации (в XVII и XIX вв.),

- Проанализировать традиционную деревянную архитектуру региона как самостоятельный пласт народной строительной культуры, выявить памятники русской архитектуры на территории Маньчжурии.

- Исследовать и обобщить творческую деятельность российских архитекторов с позиций их принадлежности к той или иной архитектурной школе, выявить стилистические предпочтения, творческую направленность, связи региональной архитектуры с общероссийскими тенденциями и традициями.

- Выявить особенности развития православной культовой архитектуры в регионе, направлений ее эволюции в среде российских эмигрантов в Китае в период, когда в России ее дальнейшее развитие было прекращено.

Сформулированные цели и задачи разрешались соискателем в монографиях, статьях и докладах, посвященных как общим вопросам проблемы, так и более узким, частным, отражающим многогранные аспекты развития архитектуры в регионе - творческую деятельность зодчих, развитие архитектуры отдельных городов, анализ памятников архитектуры и их стилистических, композиционных особенностей и др.

Объектом исследования является архитектура восточных регионов России, в основном входящих ныне в Дальневосточный федеральный округ, и Русского зарубежья в Китае, архитектурная и градостроительная деятельность российских архитекторов в восточных регионах. Предмет исследования составляет •проблема своеобрази£архитектуры изучаемого региона, особенности, стилистика и традиционные ее истоки и одновременно - включенность в общероссийский архитектурный процесс.

Региональная ветвь русской архитектуры рассматривается в работах соискателя как часть художественной общерусской культуры, как целостная система, сформировавшаяся на базе русских традиций в синтезе с достижениями европейской градостроительной культуры, а также в условиях взаимодействия с культурой аборигенов и народов сопредельных стран - (Китай, Корея, Япония).

Исследование включает период со второй половины XVII в. до начала XX вв. Хронологические параметры во многом связаны и обусловлены историей русской колонизации и освоения северо-восточной части евроазиатского континента. В пространственном отношении исследование охватывает территорию от Байкала и Северного Ледовитого океана до Тихоокеанского побережья, а также Маньчжурию в пределах КВЖД. Правомерность включения Якутии и Забайкалья в географические границы Дальнего Востока объясняется тем, что до середины XIX в. вместе с дальневосточной территорией они входили в состав Восточной Сибири.

Теоретическая база исследования. Важную роль для разработки темы играют фундаментальные историко-теоретические труды многих отечественных исследователей русской архитектуры и градостроительства, в которых сформулированы общие для теории и истории архитектуры закономерности. В первую очередь, это работы Н.Ф. Гуляницкого, A.B. Иконникова, Е.И. Кириченко, капитальные труды по русскому деревянному зодчеству И.В. Маковецкого, A.B. Ополовникова и В.П.Ор-финского, исследования по сибирской и оборонной архитектуре Г.В. Алферовой, В.В. Косточкина, В.И.Кочедамова, Т.С. Проскуряковой и JIM. Тверского. Для понимания общетеоретических проблем развития русского зодчества многое дают исследования И.А. Азизян, В.Н.Белоусова, И.А. Бондаренко, Е.А. Борисовой, И.Л. Бусевой-Давыдовой, А.И. Власюка, H.A. Евсиной, Г.З. Каганова, Т.П. Каждая, А.И. Каплуна, Б.М.Кирикова, В.В.Кириллова, В.А. Лаврова, В.Г. Лисовского, М.Б.Михайловой, М.В. Нащокиной, В.И. Плужникова, З.К. Покровской,

A.Л. Лунина, В.Л. Ружже, Т.А. Славиной, И.М.Смоляра, В.Л. Хаита, С.О. Хан-Ма-гомедова, Д.О. Швидковского, А.С.Щенкова и др.

Многие аспекты и особенности сибирской региональной архитектуры нашли отражение в работах местных исследователей - Е.А. Ащепкова, С.Н. Баландина, Л.Н. Вольской, В.Т. Горбачева, Н.П. Журина, В.А. Жученко, В.Г. Залесо-ва, И.В. Калининой, А.Ю. Каптикова, A.B. Корзун, В.И. Крушлинского, Л.К. Ми-нерта, Б.И. Оглы, A.B. Слабухи, Т.М. Степанской, В.И. Царева, К.Ю.Шумова,

B.Т. Щербина и др. Исследования сибирских ученых охватывают преимущественно территорию Западной и частично Восточной Сибири (до Байкала).По Дальнему Востоку из научных работ следует выделить исследования В.В. Аникеева (современные аспекты градостроительства) и Н.Е. Козыренко, историко-теоре-тические работы С.С. Левошко, В.А. Обертаса, К.Г.Туралысова и др.

Немаловажную роль для изучения разнообразных аспектов данной темы имеют материалы исследований отечественных археологов, историков и этнографов В.А.Александрова, А.И. Алексеева, А.Н.Алексеева, А.Р. Артемьева,

C.B. Бахрушина, Ф.Ф. Болонева, А.П.Васильева, О.Н. Вилкова, В.В. Воробьева, Б.О. Долгих, Н.И.Дубининой, В.Ф. Иванова, В.М. Ионова, В.М. Кабузана, Н.В. Кочешкова, A.A. Лебедевой, А.П. Окладникова, Э.К. Пекарского, Б.О. Полевого, Д.Я. Резуна, Ф.Г.Сафронова, М.И. Светачева, М.М. Шмулевича и др.

Большинство исследований этнографов охватывают быт, жилые и хозяйственные постройки преимущественно с этнографической точки зрения. Сведения о типологическом разнообразии якутских построек имеются в некоторых работах С.А. Токарева, И.С. Гурвича, A.A. Попова, О.В. Ионовой. Эти авторы впервые исследовали основные типы якутских деревянных сооружений, высказывали идеи и предположения об истоках некоторых типов построек. В 1980-е годы Ф.М. Зыков, обобщая работы своих предшественников и дополняя их собственными исследованиями, посвятил отдельную книгу поселениям, жилищам и хозяйственным постройкам якутов. В его работе, наряду с этнографическими вопросами, рассматриваются и некоторые архитектурные аспекты народного строительства.

Источниковую базу исследования составили разноплановые и разнообразные документы и материалы - многочисленные памятники архитектуры, сохранившиеся в городах региона и обследованные соискателем в натуре, письменные, картографические документы центральных (ААН, РГАДА, РГИА, РГВИА, ЦГИА СПб, РГИА ДВ, РГВИА) и более 10 местных архивов, археологические, литературные и другие материалы.

При выполнении работы автор опирался на апробированные методы исследования (историко-генетический, типологический, натурный, сравнительно-исторический, аналитический и др.). Натурное изучение застройки многих исследуемых городов и памятников архитектуры позволило ближе всего подойти к объективности и достоверности авторских предположений, обоснованности выводов и заключений.

Научная новизна. Исследование представляет собой первый в отечественной историко-архитектурной науке обобщенный труд, посвященный развитию русской архитектуры на Дальнем Востоке на протяжении более трех столетий. Впервые исследованы пути и особенности развития русской архитектуры в условиях колонизируемой пограничной российской окраины, удаленной от основных культурных центров страны, проанализированы планировочные и композиционные особенности основанных в изучаемый период городов и произведений архитектуры. В результате большой поисковой работы соискателем получены новые материалы в области изучения деревянного зодчества в регионе. Им выявлены, исследованы и графически реконструированы некоторые, давно утраченные в русском деревянном зодчестве типы построек - деревянные крепости, конные мельницы, поварни, оборонные амбары и др.

Автором впервые получены обширные и ранее неизвестные материалы о творческой деятельности российских архитекторов на Дальнем Востоке и в Русском зарубежье. Исследование автором творческой деятельности российских зодчих в Забайкалье, на Дальнем Востоке и в Китае открывает имена многих десятков самобытных архитекторов, мало или почти неизвестных в России. Данные материалы дают возможность шире рассмотреть взаимосвязи российской архитектуры с архитектурой других стран, оценить ее вклад в развитие общемирового зодчества.

В научный оборот введены новые данные, свидетельствующие о характере развития русской архитектуры в специфических условиях далекой восточной окраины, ее традициях, преемственных связях и особенностях.

Исследование соискателя во многом имеет пионерный характер и вносит большой вклад в изучение проблемы развития русской архитектуры и градостроительства на Дальнем Востоке и в целом в историю развития русского зодчества.

Практическая значимость исследовательских (в большинстве своем опубликованных) работ автора состоит в том, что они впервые открыли для истори-ко-архитектурной науки огромные территории на востоке России и за ее пределами, представлявшие долгое время "terra incognita", позволили приступить к изучению значительных пластов архитектурного наследия, включить его в общероссийское зодчество.

Полученные результаты исследования позволяют признать достоинства региональной (провинциальной) архитектуры и ее значимость для общерусского зодчества.

Авторские исследования заложили основы историко-архитектурной науки на Дальнем Востоке и нашли целый ряд последователей. Благодаря этим исследованиям выявлены малоизвестные и неизученные страницы русской архитектуры, особенно в северном Китае (Маньчжурия).

Исследования соискателя получили отражение в материалах паспортизации памятников истории и культуры Республики Саха (Якутия), Читинской области и Хабаровского края, а также в отчетах научных исследований НИИТАГ РА-АСН, отчетах по грантам. Биографические справки о творчестве архитекторов Якутии и Забайкалья XIX-начала XX вв., составленные автором, включены в энциклопедии Республики Саха и Читинской области (подготовлены к печати).

Материалы опубликованных работ автора использованы японским исследователем Сато Еити (университет Васэда, Токио) в его диссертационной работе по истории городов Дальнего Востока (2000), что отмечено им в сносках и ссылках, а материалы исследований по истории города Дальнего (Далянь) - в проекте реконструкции Русской улицы этого города, осуществленном в 2000 г. с участием соискателя. Кроме того, материалы исследований автора воплощены при разработке дипломных проектов реконструкции и реставрации целого ряда православных храмов (Успенский собор и Иннокентьевская церковь в Хабаровске, Спасский собор в Олекминске, Преображенская и Николаевская церкви в Якутске, Успенская церковь Нерчинского мужского монастыря).

Исследовательские материалы автора могут быть использованы для разработки программ по сохранению историко-культурного наследия, при подготовке научных трудов по истории архитектуры и градостроительства Дальнего Востока, в лекционных курсах по специальностям гуманитарного профиля, при написании учебных пособий, монографий и обобщающих научных работ по историко-культурным проблемам Дальнего Востока. Опубликованные исследования автора широко используются краеведами, музейными работниками, а также учителями и преподавателями в учебных курсах, посвященных изучению истории и культуры Дальнего Востока (региональная составляющая).

Апробация работы. Основные положения научных исследований прошли апробацию в виде многочисленных публикаций, в числе которых 10 книг и более 80 статей, опубликованных в научных журналах и сборниках. Многие работы опубликованы центральными издательствами - "Наука" (Сибирское и Дальневосточное отделения), "Искусство", «Стройиздат». Всего соискателем опубликовано около 350 работ. Подавляющее большинство публикаций написано и подготовлено к печати лично автором исследований.

Многие публикации соискателя отмечены дипломами и премиями на ежегодных фестивалях "Зодчество" в Москве, на международном Биенале архитектуры в Софии, на смотрах-конкурсах достижений регионального зодчества в Хабаровске. За опубликованные работы по истории архитектуры Хабаровска автор удостоен премий Администрации Хабаровского края в области литературы и искусства по разделу архитектуры (1997, 2001 гг.), администрации города Хабаровска (2001 г.). За книгу "Харбин - русская Атлантида" диссертанту в 2003 г. присуждена малая золотая медаль Российской академии архитектуры и строительных наук.

Основные научные положения диссертационной работы обсуждались на международных, всесоюзных, всероссийских, региональных конференциях и симпозиумах (Благовещенск, Владивосток, Красноярск, Москва, Новосибирск, Санкт-Петербург, Томск, Хабаровск, Харбин, Якутск и др. города).

СОДЕРЖАНИЕ ДОКЛАДА 1. КОЛОНИЗАЦИЯ ВОСТОЧНЫХ ОКРАИН РОССИИ и

НЕКОТОРЫЕ ГРАДОСТРОИТЕЛЬНЫЕ ФАКТОРЫ ИХ ОСВОЕНИЯ В XVII В. (11-16,18-21,24-27,31, 32,35-41,44, 58, 59,65,66)*.

Русские крепости и система поселений. Присоединение к России восточных окраин происходило практически одновременно с освоением западной части Сибири. Как известно, в XVII в. вся территория от Уральских гор до берегов Тихого океана называлась Сибирью. В освоении восточной части этой огромной по площади территории прослеживаются несколько самостоятельных этапов, не имеющих, однако, четких хронологических границ. Первый этап (2040-е годы XVII в.) характеризуется появлением первых острогов в Прибайкалье и присоединением этой территории к России. В этот же период в состав Русского государства вошла и территория Якутии. Второй этап (40-50-е годы) связан с началом процесса освоения Забайкалья и Приамурья (Даурия), хотя первые русские зимовья и небольшие острожки появились здесь еще в конце 1630-х годов. И, наконец, третий этап (60-80-е годы XVII в.), когда происходило интенсивное заселение Забайкалья и Приамурья, сопровождавшееся строительством крепостей разных типов и началом крестьянской колонизации. Кроме того, этот период отмечен активной борьбой за обладание краем и военными столкновениями между отрядами первопроходцев и маньчжурами. Последнее обстоятельство стало главным фактором прекращения до середины XIX в. дальнейшего градостроительно Здесь и далее сделана ссылка на работы автора, представленные в Приложении к докладу. го освоения русскими Приамурья.

На протяжении XVII в. пивным природообразующим каркасом градостроительной деятельности русских на Дальнем Востоке, как и в центральной Сибири, была речная сеть, используемая в качестве основного транспортного пути. По рекам Лене, Яне, Индигирке, Колыме, Оленеку и другим землепроходцы проникали в глубь территории, а по системе притоков и волоков достигали южных районов. Путь из Якутска по Лене до Олекминска, а затем по Олекме и ее притоку Тугиру и волоку привел Ерофея Хабарова в 1650 г. на Амур. Располагаясь в устьях рек и на пересечениях водных магистралей, группы поселений имели в XVII в. очаговый характер.

Локальные группы поселений находились в устьях рек Колымы, Индигирки и Яны, в среднем течении Колымы и в верховьях Анадыря, а также вдоль Лены и по ее притокам. Как показали исследования, специфика расселения русских на северо-востоке Азии определялась двумя главными факторами - наличием речных путей и местами обитания аборигенов, которых по указу царского правительства облагали пушным налогом (ясаком). В соответствии с ареалами обитания аборигенов и наличием мест промыслов производилось в середине XVII в. и районирование всей этой территории, главным центром которой стал Якутск. Сеть речных коммуникаций обеспечивала связь между отдельными группами поселений, с помощью водных путей русские продвигались дальше, к побережью Тихого океана.

В суровых условиях Сибири местные жители (аборигены) отыскивали для обитания места, защищенные самой природой, расположенные у водоемов (реки, озера). Для этого выбирали места у слияния двух рек, высокие террасообразные плато. С помощью дополнительных укреплений (валы, рвы, стены) поселения защищали от нападений. Во многом зависимые от природы аборигены научились безошибочно находить для проживания и хозяйственной деятельности самые пригодные места. Не имея подобного опыта в Сибири, землепроходцы нередко использовали их поселения для своих опорных баз. Вместе с тем при возведении крепостей и основании поселений они использовали веками накопленный опыт, учитывая при этом и местные природно-климатические особенности. Сложный и противоречивый процесс присоединения к России огромной территории ознаменовался созданием на северо-востоке Евразии весьма специфической системы расселения, отражающей огромное разнообразие местных факторов. Один из них - это разветвленная сеть водных путей, имеющих направление с юга на север и мощной водной артерии (р. Амур), протянувшейся от Забайкалья до Тихоокеанского побережья в направлении запад-восток.

Большой научный интерес представляет вопрос о том, каким образом, по каким образцам землепроходцы и промышленные люди возводили крепости и зимовья. Известно, что основание поселений, выбор места для них и набор построек определялись рекомендациями государевых грамот и наказов. Опираясь на материалы архивных документов, можно с уверенностью предполагать, что тип города (крепости), его конфигурация и размеры находились в прямой зависимости от численности гарнизона. По-видимому, существовали абстрактные, воображаемые модели (образцы) крепостей, ориентированные на решение конкретных задач. В зависимости от начальных, заданных параметров и с учетом местных обстоятельств такая модель обретала реальность. В письменных наставлениях -грамотах и наказах воеводам и городскому голове, как правило, излагалась в основных чертах модель их поведения на месте, начиная от взаимоотношений с аборигенами и кончая рекомендациями по устройству крепости, с указанием ее параметров, способов заготовки леса, размещения людей и набора построек внутри крепости, включая церковь и казенные строения. По окончании работ с отчетом в Москву отправлялись и схематические чертежи, указывающие на местоположение крепости.

Подтверждением существования такой модели могут служить идентичные по форме крепости, возводимые в разных местах Сибири на протяжении XVII века. Как показывает анализ, наиболее распространенным типом была четырехугольная в плане крепость (острог или город), с несколькими башнями (от 1 до 5), окруженная тыновыми или срубными стенами. Крепость такой формы с угловыми башнями - это, в принципе, самая оптимальная модель для ее эффективной обороны. Прямоугольные, близкие к квадрату планы крепостей позволяли варьировать количество башен в них. Даже всего две башни, поставленные в противоположных (по диагонали) углах, обеспечивали обзор всех четырех стен. Длина сторон тоже определялась стратегическими соображениями - просматривостью с башен прилегающего к стенам пространства и дальностью полета ружейных зарядов.

Анализ многочисленных материалов, исследованных автором, позволяет сделать вывод, что различные модели крепостей были выработаны длительной практикой, военным и житейским опытом. В сибирских условиях русские градо-дельцы эти модели корректировали с учетом конкретных обстоятельств (степень опасности нападения, наличие или отсутствие у противника огнестрельного оружия и др.), расширяя типологическую палитру крепостей и усовершенствуя их оборонительные свойства. Часто перестройка и усиление защитных свойств крепости связывалось с возникновением военной опасности. Вместе с тем, можно утвердительно говорить о том, что для строителей крепостей на Дальнем Востоке образцами служили построенные ранее крепости в Тобольске, Манга-зее, Томске, Енисейске, Красноярске, Якутске и других сибирских городах, откуда снаряжались отряды для освоения северо-восточных районов. В Якутске, например, уже в 1643 г. существовала почти квадратная в плане крепость, с 8 башнями, поставленными по углам и в середине каждой из стен и многочисленными постройками как внутри крепости, так и за ее пределами.

Большинству крепостей в регионе давали названия тех рек, на которых они располагались (Олекминский, Нерчинский, Аргунский, Анадырский, Баргузинский, Се-ленгинский, Удинский, Шилкский, Охотский и др.) или же заимствовали названия городков аборигенов, на местах которых новые крепости были поставлены (Алба-зинский, Ачанский, Кучидский, Долонский и др.). Утверждая постановкой крепостей в местах обитания аборигенов русскую власть и сохраняя при этом в названиях новых городов местные топонимы, русские демонстрировали тем самым уважительность к аборигенам. Характерно и то, что главный город всей этой территории (Якутск) получил название по имени самого многочисленного народа, проживавшего на северо-востоке Азии. С другой стороны, названия с учетом местной топонимики адресно привязывали новые поселения к местам их расположения, поэтому становилось понятным, где каждая из крепостей находилась.

Анализ впервые обнаруженных и нследованных автором документов, а также данных археологических раскопок позволил выявить наиболее характерные композиционные и планировочные особенности первых русских острогов и городовкрепостей на Дальнем Востоке. Как и в Западной Сибири, первые русские укрепления на восточных окраинах были нескольких типов - защищенные промысловые зимовья, тыновые остроги и крепости (города) со срубными стенами. Многие крепости проходили несколько стадий своего развития. Первый этап - укрепленное зимовье, второй - острог и, наконец, третий - город со срубными стенами. Лишь немногие из укреплений стали основой для развития городов (Якутск, Верхнеу-динск, Вилюйск, Нерчинск, Олекминск, Охотск, Селенгинск и др.).

Крепости на северо-востоке Азии. Строительство деревянных крепостей - одна из характерных особенностей градостроительного освоения сибирского региона, а потому и важных для историко-архитектурной науки. Сохранившиеся остатки именно сибирских крепостей (Якутская, Илимская, Братская, Вельская, Казымская) дают наглядное представление об объемно-пространственных, планировочных и конструктивных характеристиках этого исчезнувшего типа построек в русском деревянном зодчестве. Наличие вещественных остатков в совокупности с имеющимися архивными документами помогает установить архитектурный облик деревянных крепостей в графической реконструкции, порожденных архитектурным мышлением русских градодельцев.

На северо-востоке в XVII в. русскими первопроходцами, казаками и промысловиками было поставлено семь острогов (Якутский, Зашиверский, Олек-минский, Бутальский, Охотский, Тоуйский, Анадырский) и более 30 ясачных и промысловых зимовий. Некоторые из зимовий позднее превратились в остроги, однако просуществовали недолго. В зависимости от конкретных задач, все остроги отличались друг от друга размерами, набором и типами построек, устройством стен и количеством башен в них. Общее, что объединяло все остроги и зимовья - их хозяйственное назначение (сбор пушнины) и наличие функций первичных административных центров. Олекминский острог, расположенный в устье реки Олекмы, при впадении ее в Лену, выполняя первоначально роль ясачного сборного пункта, вскоре приобрел функции перевалочной базы и таможенной заставы, препятствующей бесконтрольному вывозу пушнины и самовольному проходу промысловиков в богатые пушниной районы.

Остроги и зимовья, расположенные на северо-востоке региона, находились в сильной подчиненности внешним обстоятельствам, экономике и политике царского правительства по отношению к новым землям. Характерным примером такой зависимости может служить Анадырский острог, бывший длительное время самым дальним пунктом сбора ясака. Он представлял собой несколько изб и амбаров, защищенных простейшей тыновой оградой. В 1670-е годы в связи с неэкономичностью острога даже ставился вопрос о его ликвидации, но уже в конце XVII-начале XVIII вв., с открытием Камчатки, северо-западных берегов Америки и Алеутских островов Анадырский острог приобрел значение административного центра и перевалочной базы. С этого времени он стал полноценной крепостью. Стены его представляли собой срубную конструкцию, по углам стояли четыре глухих, а в одной из стен находилась проездная башня. За острогом вырос значительный по размерам посад, где размещались церковь и 130 изб служилых людей. Однако острог продолжал оставаться убыточным. Расходы на его поддержание и содержание штата служилых людей превосходили доходы от собираемой в качестве ясака пушнины более чем в 20 раз (Вдовнн И.С., 1960). По этой причине в 1766 г. Екатериной II был утвержден указ Сената о ликвидации Анадырского острога.

Одна из важных и характерных особенностей сибирских острогов - многофункциональность находившихся в них построек. В некоторых крепостях нижние ярусы башен использовались в качестве изб для служилых людей, а проездные башни часто выполняли функции колоколен. Над воротами проездных башен иногда устраивали навесные часовни (Якутск, Илимск). Часто с целью экономии строительного материала и необходимостью освобождения от построек внутреннего пространства крепости, вместо срубных стен ставили избы и амбары, в которых делали специальные надстройки (нагородни), в их стенах прорубали бойницы. Ярким примером такой универсальности может служить планировка Зашиверского острога, с размещением в структуре его срубных стен Спасской церкви, аманатской избы, амбаров и колокольни.

Функциональное назначение поселения, его местоположение, перспективы роста, количество населения играли немаловажную роль в дальнейшем развитии. Частично это было показано на примере Анадырского острога, но еще более красноречивая иллюстрация - Якутский острог. История возникновения, развития и превращения небольшой по размерам крепости в крупный город уже достаточно подробно изучена и исследована. В данном случае важно подчеркнуть, что научный интерес к Якутской крепости стал проявляться еще в середине XIX в., когда ее остатки (несколько башен и прясла стен) стали объектом зарисовок и описаний (И. Булычов, В.Г. Короленко, Н. Щукин). Общепризнанным является и тот факт, что как деревянная крепость Якутский острог представляет собой уникальное явление - и по своим размерам, и по конфигурации, и по количеству башен, а также по тому значению, которое он имел в процессе градостроительного освоения северо-восточных территорий.

Уже с конца 1640-х годов Якутск стал не только центром нового воеводства, но и опорной базой, откуда снаряжались экспедиции к берегам Тихого океана, на Амур, Оленек, Колыму, Анадырь и в другие отдаленные места. Отсюда отправлялись в свои походы Иван Москвитин, Василий Поярков, Семен Дежнев, Ерофей Хабаров, а в конце XVII в. и Владимир Атласов, открывший Камчатку. Можно с уверенностью предположить, что образцом крепости, исходной моделью для многих первопроходцев служил Якутский острог, который они хорошо знали. Именно такого же типа 8-башенную крепость срубили казаки в 1689 г. в Нерчинске, а еще раньше - в Иркутске.

К концу XVII в. Якутский острог представлял собой значительное по количеству жителей поселение. Вместе со служилыми и посадскими людьми под защитой крепости жили в своих юртах якуты, а численность населения Якутска составляла не менее 1500 человек (Сафронов Ф.Г. 1978). В 1701 г. большой пожар уничтожил часть построек внутри крепости, а также две ее стены. Вместе с восстановлением деревянных строений в начале XVIII в. в Якутске построили и первое каменное здание - приказную избу с кладовой палатой, а спустя еще год каменную Троицкую церковь. С этого времени деревянная крепость уже потеряла свое оборонное назначение и стала приходить в ветхость, хотя еще много десятилетий ее высокие башни вместе с храмами и колокольнями играли доминирующую роль в пространственной композиции, представляя с разных точек города пластически выразительные и разнообразные силуэтные панорамы.

Якутская крепость - прекрасный образец русского деревянного зодчества и одновременно пример высокого мастерства русских градодельцев. Уникальность двухчастной планировочной композиции 16-башенной крепости (квадрат в квадрате) заключается в ее знаковости, символичности. Внутреннее ядро стало символом присутствия в сибирской крепости кремля (крома), традиционного для структуры древнерусского города. Якутская крепость как бы подвела итог многовековой деятельности русских по строительству деревянных оборонных сооружений на северо-востоке русского государства.

Крепости в районе Забайкалья и Приамурья. Открытие южного направления колонизации (вдоль реки Амур) также повлекло за собой строительство в Забайкалье и Приамурье укрепленных поселений. Менее чем за 20 лет здесь было поставлено около 20 острогов и более 10 укрепленных зимовий. Сеть поселений формировалась в долинах рек Селенги и Хилка с их притоками, а затем Ингоды, Нерчи, Шилки, Зеи и верховьев Амура. Возведение крепостей с обязательными храмами в них в Забайкалье и Приамурье рассматривалось русскими землепроходцами как обязательное и первостепенное мероприятие по закреплению новых, пограничных земель за русским государством. На базе этих укрепленных пунктов впоследствии налаживалась промысловая и хозяйственная деятельность.

Основание самых первых крепостей в Забайкалье относится к середине XVII в., когда в 1648 г. был поставлен Баргузинский, а затем Иргенский (1653) и Шилкский (1653) остроги. Все поселения составляли две самостоятельные группы. Одна концентрировалась в долине реки Селенги с ее притоками (остроги Баргузинский, Селенгинский, Кабанский. Удинский, Еравнинский, Телембинс-кий, Иганцинский), а вторая - по рекам Шилке и Амуру (Иргенский, Нерчннс-кнй, Албазинский, Кумарский, Ачанский, Усть-Стрелочнын, Косогорский, Аргунский). В 1665 г. был поставлен Селенгинский острог, ставший более чем на сто лет административным центром западного Забайкалья. Административные функции центров воеводств имели также Нерчннский и Албазинский остроги. За короткое время большое значение приобрели пограничные Албазинский (1665), Ачанский (1651), Кумарский (1654) и Косогорский (1655) остроги на Амуре.

Как правило, первоначально почти все остроги в Забайкалье обносили ты-новыми стенами. И только при расширении крепостей, важных в стратегическом и хозяйственном отношении, возводили срубные стены и новые башни. К числу таких следует отнести Селенгинский острог, значительно перестроенный в 1686 г. Высота срубных стен новой крепости составляла более пяти метров, а одна из башен достигала 21-метровой высоты. В верхней ее части была устроена колокольня стоявшей в противоположном углу крепости Спасской церкви. В 1688 г. Селенгинская крепость выдержала осаду вооруженных бурят, продемонстрировав тем самым свою прочность и стойкость ее защитников.

Испытаниям на прочность еще в большей степени подвергались русские крепости в Приамурье. Как показали исследования, приамурские остроги стали в прямом смысле действующими (военными), и в этом заключается одна из их особенностей по сравнению с другими сибирскими крепостями. Вторая особенность касается методов строительства этих крепостей. Учитывая то обстоятельство, что крепости необходимо было возводить в местах, подверженных военным нападениям маньчжуров, русские градодельцы стали применять в Приамурье иные, чем в Западной Сибири методы заготовки леса и строительства крепостей. Так, Афанасий Пашков, посланный из Енисейска в Даурскую землю в 1657 г., остановился с отрядом в верховьях реки Ингоды, в местечке под названием "плотбище" и заготовил там лес на стены, башни, избы и церкви для двух острогов. Подготовленные к сборке бревна сплотили в 170 плотов и отправили по Ингоде к ее устью, чтобы возвести там Нерчинский острог, а потом вторую крепость уже на Амуре. Как известно, подобный способ (с предварительной заготовкой строевого леса совершенно в другом месте) успешно и эффективно использовался русскими градодельцами в XVI веке.

Осложнение обстановки и вооруженные столкновения на Амуре помешали А. Пашкову возвести и тем самым возобновить Албазинский острог в конце 1650-х годов. Это удалось сделать лишь в 1665 г. Н. Черниговкому, а еще позднее крепость была расширена и укреплена дополнительными средствами защиты. Вокруг начальною острога с тыноыыми стенами казаки во главе с новым приказчиком Андреем Воейковым соорудили более мощную, со срубными стенами крепость, которую окружили рвом, сделали в несколько рядов чеснок и надолбы.

Осада русских деревянных крепостей маньчжурами в Приамурье показала уязвимость деревянных стен "огненному бою", поэтому землепроходцы стали сооружать деревоземляные укрепления, которые лучше всего могли противостоять пушечным ударам. В этом заключается еще одна особенность (конструктивная) приамурских крепостей. Исследования автора показали, что в Сибири на протяжении XVII в. земляных крепостей почти не строили, поскольку в них не было необходимости, так как аборигены имели только лучное оружие. В Приамурье, где маньчжуры, притязающие на эту территорию, обладали огнестрельным оружием, и даже пушками, земляные валы в составе укреплений встречаются уже с середины XVII века. Еще в 1651 г. при защите Ачанского острога Ерофей Хабаров соорудил деревоземляную крепость с тремя башнями, успешно противостоявшую большому отряду ачанов и дючеров. В 1655 г. при защите Кумарского острога от богдойских войск основную роль также сыграли земляные рвы и балы. Таким же мощным укреплением на Амуре стала новая Албазин-ская крепость, сооруженная в 1686 г. из глины, дерна и стволов деревьев под руководством Афанасия Бейтона.

Борьба за приамурские земли, развернувшаяся во второй половине XVII в. между русскими и маньчжурами, закончилась Нерчинским договором (1689 г.), по которому значительная территория от Забайкалья до устья Амура, освоенная русскими людьми, была признана ничейной. Согласно статьям документа, обе стороны брали на себя обязательство не использовать ее для хозяйственных нужд и не заселять.

Анализ исторических событий, связанных с героической обороной первых русских поселений в Приамурье показывает, что архитектура русских крепостей на Дальнем Востоке обладала высокими художественными и одновременно конструктивными качествами. В своем изначалье сибирские крепости несли больше символики, олицетворяя силу и мощь русского государства, но в условиях военной опасности могли быстро перестраиваться и выполнять предназначенные им оборонительные функции. Характерными примерами подобных крепостей стали Ачанский, Кумарский и Албазинский остроги в Приамурье.

Общая структура системы поселении в конце XVII в. Само по себе строительство крепостей в Восточной Сибири стало явлением уникальным. На огромном пространстве нового для России региона за довольно короткое время, всего несколько десятилетий, было основано не менее 150 крепостей. Анализ исторических документов показал, что на территории, рассматриваемой автором в диссертационной работе, в XVII в. возникли около 30 острогов и не менее 40 зимовий. Характерно, что острогов больше находилось в южной части региона, а зимовий - на северо-востоке. Данное обстоятельство объясняется тем, что именно на северо-востоке были сосредоточены пушные промыслы, и там же обитало аборигенное население, поэтому ясачные и промысловые зимовья были в этой части наиболее приемлемым типом поселений. В свою очередь, появление большего количества острогов в южной части региона было вызвано необходимостью защиты приграничных территорий. Большинство северных зимовий, носивших временный характер и решавших конкретную задачу по сбору ясака или добыче пушнины, постепенно исчезли с карты.

Материалы исследований показывают, что с открытием южного пути по Селенге и Амуру заселение южных районов началось более интенсивно. Слухи о богатстве Даурии привели сюда крестьянское население, и под защитой Селенгинско-го, Баргузинского, Удинского, Нерчинского и Албазинского острогов появились слободы и деревни, жители которых стали заниматься хлебопашеством. Небольшие расстояния между поселениями и взаимосвязь между ними обеспечивали в этой части региона более устойчивое экономическое развитие всей структуры поселений. Кроме водных путей между поселениями стали появляться сухопутные транспортные связи.

Сеть населенных пунктов, начиная с конца XVII в., складывалась в регионе под воздействием многих факторов, немаловажным из которых было наличие мест, пригодных для ведения сельского хозяйства. При этом учитывались, наряду и экономической целесообразностью требования государственной политики освоения восточных районов. Пахотные земли нужны были для выращивания зерна, поскольку задача обеспечения региона хлебом носила далеко не частный характер, а имела важное государственное значение.

Позднее пограничные крепости, созданные в XVII-XVIII вв., были объединены в укрепленные линии. Это была продуманная система военно-инженерных сооружений, призванных закрепить за Россией новые территориальные приобретения. Именно под защитой крепостей и укрепленных линий происходило заселение и хозяйственное освоение новых территорий, формирование структуры поселений, развитие торговли, ремесла, промышленного производства, контролировались пути движения, осуществлялся контроль ввоза и вывоза товаров. В Забайкалье таких линий было всего две - Нерчинская и Селенгинская. В них входили несколько десятков крепостей разного типа - форпостов, редутов и других укреплений.

География первых поселений на восточных окраинах России, как уже отмечалось, была связана с ареалами расселения аборигенов, наличием водных артерий, рыбных и пушных промыслов, пахотных земель. Природно-географичес-кие, экономические и другие важные факторы стимулировали появление, а затем дальнейшее развитие отдельных поселений, а также формирование всей структуры расселения в регионе. Крепости, расположенные в удобных местах и на пересечениях транспортных путей и в центрах хозяйственной деятельности, становились узловыми центрами, в них постепенно складывались основания к превращению этих поселений в города. К ним, как правило, тяготели более мелкие деревни, села, казачьи станицы, слободы, заимки. Именно такой путь - от деревянной крепости к городу - прошли Якутск, Олекминск, Баргузин, Верхнеудинск, Нерчинск, Селенгинск, Чита, Охотск и другие. Активизация хозяйственной деятельности, развитие торговли и ремесел - эти и другие факторы определяли дальнейшую судьбу и перспективы первых поселений.

Как показали исследования, в территориальном плане освоение новых территорий носило последовательный характер. Закрепившись в долине одной реки, землепроходцы и промышленники шли дальше, к востоку. Вслед за передовыми отрядами, спустя 10-20 лет, начиналось земледельческое (крестьянское) освоение пашенных мест в долинах рек, преимущественно в южной части Якутии, Забайкалья и Приа.\гурья. Система расселения складывалась вокруг опорных пунктов, ставших административными центрами. Тяготение к рекам и сухопутным трактам часто определяло и планировочную структуру поселений. Расположенные вдоль дорог, многие селения (особенно в Забайкалье) имели линейную планировочную композицию.

Небывалый размах оборонного строительства в XVII в. наряду с защитой условных границ способствовал развитию и совершенствованию русского градостроительного искусства, вставшего с XVIII в. на путь освоения в этой области западноевропейских достижений. Деревянные крепости, хотя и выполняли в большей степени символическую роль (с военной точки зрения), тем не менее, они становились основой формирования поселений в регионе. Главная особенность этих первых русских поселений заключается в том, что создавались они в сложнейших природно-климатических условиях, среди аборигенного населения, имевшего иные нравы, обычаи и образ жизни, часто оказывавшего вооруженное сопротивление. В градостроительном освоении пространства на северо-востоке Русского государства русские деревянные и деревоземляные крепости сыграли едва ли не главную роль, и в этом они представляют непреходящий научный интерес.

Исследования автора, представленные по тематике данного раздела, продолжили его научный интерес, заявленный в кандидатской диссертации (Русское деревянное оборонное зодчество Сибири XVI[-XVIII вв., 1979). Новые публикации свидетельствуют о целенаправленном движении в сторону выяснения как можно более полной картины градостроительного освоения восточных регионов России. В новых исследованиях и публикациях автору удалось раскрыть историю приамурских крепостей, выявить их особенности, сравнить процессы возникновения поселений в различных частях региона, обусловленные природно-климатическими и другими факторами.

2. АРХИТЕКТУРНО-ГРАДОСТРОИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ХУШ-ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВВ. (21, 23, 35, 42, 45, 46, 54, 70, 74, 76, 94, 95) Генеральные планы городов. Градостроительное освоение северо-восточных районов в XVII в. происходило при отсутствии в обиходе российского зодчего чертежей, поэтому все самые необходимые постройки (крепости, храмы, жилые и хозяйственные строения) возводились по уже существующим образцам (аналогам) и письменным наставлениям (наказам). После окончания строительства крепостей фиксировалось их местоположение, и схематические чертежи отправлялись по инстанции в Якутск, Енисейск и далее - в Москву. В архивных материалах встречаются документы с упоминанием об изготовлении макетов построенных крепостей и отправке их по тому же адресу. К сожалению, достоверных данных о том, что собой представляли эти первые чертежи и макеты, не сохранилось. Отписки воевод с подробным описанием крепостей и первые чертежи с мест, как известно, послужили основой для составления карт Сибири, в том числе и "Чертежной книги Сибири" С.У. Ремезова. Чертежи, близкие генеральным планам, известны уже в конце XVII, а повсеместное распространение они получили с XVIII в. Картографические материалы, сохранившиеся в различных российских архивах, помогают получить более наглядное и реальное представление о том, как развивались сибирские города. Эти графические документы расширяют наши представления не только об эволюции поселений, но и о совершенствовании графического чертежного искусства в России.

В XVIII в. в обязанности губернских геодезистов вменялась съемка местностей и нанесение на планы реальной ситуации в городах. Затем на основе этих первичных материалов разрабатывались новые планы городов и других поселений. На северо-востоке повсеместное распространение они получили в начале XIX в., а массовая фиксационная съемка проводилась в 1790-е годы, с привлечением к этой широкомасштабной работе областных архитекторов и геодезистов. Все это осуществлялось в рамках административной реформы в России с назначением конкретных функций разным типам городов.

Одним из первых регулярных планов городов на северо-востоке Сибири можно считать план Зашиверска, выполненный в 1787 г. уездным землемером поручиком Г. Наумовым. План этот выявлен автором в архиве С-Петербурга (РГИА, ф. 1399, оп.1, 1787 г., д.351). Как известно, Зашиверск, основанный в первой половине XVII в. зимовьем и перестроенный в виде крепости в 1676 г., получил статус уездного города в 1783 г. Учитывая, что в крае в это время разразилась эпидемия оспы, правительство решило перенести Зашиверск на новое место, в урочище Пуд Жигурдах. Для него было выбрано место на берегу Индигирки, на узкой полосе между рекой и озером. Вся территория на плане разбита на одинаковые по форме кварталы. В прибрежной части плана размещены (с востока на запад) торговые ряды, полуоткрытая площадь с гостиным двором в центре и круглая площадь с храмом. Выделены кварталы для партикулярных строений, присутственных мест и госпиталя, отмечены места расположения магазинов, гауптвахты, караульного острога. На примере двух кварталов показана разбивка их на участки с расположением партикулярных строений по периметру. К сожалению, план этот оказался неосуществленным. Зашиверск, хотя и получил некоторое оживление в развитии после придания ему статуса городского административного центра, но не надолго. Уже в 1805 г. он был упразднен, стал постепенно приходить в запустение, а в последней . четверти XIX в. новая эпидемия оспы привела к его исчезновению.

Идеи преобразования городов на основе регулярности в российской провинции далеко не всегда получали воплощение. Примером этого может служить областной город Якутск, сложившаяся хаотичная застройка которого показана на фиксационном плане 1768 г., выполненном А. Турчаниновым. Этот документ лег в основу составленного в 1818 г. регулярного плана, который разработал Иркутский областной архитектор Я. Крутиков. Автор определил расширение городской застройки в свободной юго-западной части уже на строго регулярной основе, а в старой части выделил центральное место для городской площади и размещением в ее центре гостиного двора, спрямил кривые улицы, сохранив сложившуюся структуру разных по размерам и конфигурации кварталов, в очертании которых практически отсутствует прямой угол. Более детальная съемка территории города, осуществленная в 1841 и 1843 гг., послужила базой разработки еще одного плана Якутска, выполненного в 1846 г. В нем не просто определены очертания кварталов и направления улиц, но детально проработан каждый квартал, показаны членения на участки и размещение домов на них. При этом ни на одной из улиц нет застройки "сплошной фасадой", все дома имеют большие разрывы. Это объясняется тем, что застройка была деревянной, поэтому между домами требовались большие противопожарные разрывы. Еще одна характерная деталь плана - углы всех кварталов отмечены домами Г-образной в плане формы. Представляет интерес и прием членения кварталов. Застройка в них (вдоль двух противоположных сторон квартала) была двухрядной, а внутри кварталов находились приусадебные участки. В новом генплане Якутска, как показал анализ, единообразие служило основным лейтмотивом всей планировочной структуры. Примечательно и то, что абсолютно аналогичный прием (расположение в кварталах домов двумя фронтами, фиксация углов кварталов домами Г-образной в плане формы, большие разрывы между домами) использовался и в плане нового города Селенгинска, разработанном в 1840 г. на строго регулярной основе.

Если в Якутске новый план учитывал сложившуюся застройку, а план Селенгинска был сделан на абсолютно новом месте, то в плане Верхнеудинска 1798 г. предлагалась строго регулярная структура в виде прямоугольной сетки улиц, не учитывавшая прежнего расположения улиц и застройки. Причем, новая сетка стала единой для обеих частей города - нагорной и подгорной (бывший посад). На более позднем (1842 г.) плане Верхнеудинска застройка кварталов показана с той же подробной степенью детализации и единообразия, что и на планах Якутска и Селенгинска. Тем не менее, именно эта классицистическая планировка Верхнеудинска была реализована в XIX в. и сохранилась в некоторых своих частях до настоящего времени. Получила она свое развитие и в Селенгинске.

Как показал анализ планов других городов (Олекминск, Баргузин, Вилюйск, Охотск и др.), реализация идей регулярного строительства и перепланировка провинциальных городов Восточной Сибири оказалась осуществимой только для немногих из них, в основном тех, которые имели первостепенное значение как административные центры (Якутск, Верхнеудинск, Нерчинск). Большое значение при этом сыграли фиксационные и проектные планы середины XVIII— первой половины XIX вв.

Пограничные типы поселений. После заключения в 1689 г. между Россией и Китаем Нерчинского договора Забайкалье хотя и оставалось русской территорией, однако четкая граница между двумя государствами не была определена и здесь. Южные границы охранялись так называемыми "сторожами" - небольшими аванпостами, выставленными на основных путях движения. Такие разъезды имелись на дорогах из Монголии и Китая, там, где ныне расположены селения Цурухайтуй, Акша, Чиндант, Харацай, Троицкосавск и другие. Именно на этих местах возникли в 60-70-е годы XVIII в. русские пограничные крепости. В одном из центральных архивов (РГВИА) автору удалось обнаружить, а затем и опубликовать (76) интересный и важный в научном плане документ - специальную инструкцию по описанию мест и проектированию укреплений по Нер-чинской и Селенгинской линиям.

В новую линию укреплений в Забайкалье с XVIII в. входили уже не деревянные, а большей частью земляные крепости - новые фортификационные сооружения. Они просуществовали до начала XIX века. Характерными примерами подобных типов укреплений могут служить Акшинская и Селенгинская крепости. Дере-воземляная крепость в Акше (в виде восьмиугольной звезды), остатки земляных валов которой сохранились до настоящего времени и были детально обследованы соискателем в конце 1970-х годов, представляет большой научный интерес и историческую ценность как редкий образец русского фортификационного искусства XVIII в. в Забайкалье. Подобных остатков, как показали исследования, не существует на всей территории изучаемого автором региона.

По настоянию и при самом активном участии русского посланника в Китай C.JI. Владиславича-Рагузинского в первой четверти XVIII в. был решен вопрос о строительстве на противоположном берегу Селенги Новоселенгинской крепости. С этой целью в 1727 г. из Омска в Забайкалье был направлен инженер фортификации полковник Бухгольц, автор многих крепостей Иртышской линии на Алтае. Такую же крепость ему предстояло возвести и на Чикойской стрелке. С этого времени, после заключения Буринского (Кяхтинского) трактата, определившего русско-китайскую границу в Забайкалье, а также условия торговых отношений между Россией и Китаем, началось активное обустройство приграничных территорий, заселение их казаками и организация системы обороны границы. Летом 1728 г., после ратификации договора обеими сторонами, Саввой Ра-гузинским была заложена торговая слобода Кяхта.

В течение 15 лет (1756-1770 гг.) вдоль китайской границы в Забайкалье были сооружены три редута (караулы) и установлены 17 пикетов, а также построены семь крепостей (Акшинская, Горбиченская, Кударинская, Троицкосавская, Ха-рацайская, Цурухайтуевская и Чиндант-Турукаевская). Расположение их от границы составляло от 4 (Троицкосавская) до 45 верст (Чиндант-Турукаевская). Все крепосш были вооружены пушками с артиллерийской прислугой, численность гарнизонов крепостей составляла от 150 до 100 казаков во главе с комендантом. Создание полноценной и развитой структуры новых пограничных поселений с фортециями находилось в прямой зависимости от положения дел на границе. Когда наблюдалась тишина и не было никаких столкновений, строительство крепостей приостанавливалось. Уже в начале XIX в. из большинства пограничных крепостей были выведены гарнизоны, а казенные постройки проданы с торгов. Бывшие крепости продолжали развиваться как обычные казачьи селения.

Планировочнаяруктура пограничных поселений, обладавших одновременно несколькими функциями, имеет большое значение для анализа развития различных типов поселений в рассматриваемом регионе. Наличие в планировке поселений оборонительной (военной)ставляющей накладывало отпечаток на характермой планировки, регламентируя застройку гражданской части поселения. Главная и непременная особенность пограничного поселения-крепости заключалась вблюдении обязательных пространственных разрывов между крепостью и обывательскими домами. Специальным указом 1844 г. не разрешалось "производить постройку домов и других зданий ближе 600женей от кроны крепостного глазиса" (ПСЗ. 1845, т. 19). Подобное требованиеществовало и в европейском фортификационном искусстве, оно изложено, например, в работе известного французского фортификатора Вобана "Книга о атаке и обороне крепостей" (1744,165). В ней автор настоятельно рекомендовал очищать пространство вокруг крепости вучае ее предстоящей осады.

Планировочные особенности подобного поселения можно видеть на историческом плане Акшинской крепости, выявленном автором в архиве (РГВИА). В центре поселения изображена восьмиугольная в плане крепость, а с юго-западной и северо-восточной сторон от нее размещены обывательские усадьбы. Дистанция между фортецией и застройкой составляет чуть более 200 саженей -это значительно меньше, чем обозначено в цитированном выше документе. Однако следует учитывать, что построена крепость была задолго до выхода в свет этого указа, а ранее существовало другое нормативное правило, согласно которому чистое пространство между крепостью и поселением должно было составлять всего 130 саженей (ПСЗ.1832, т.6). Следует полагать, что увеличение разрывов было продиктовано усовершенствованием огнестрельного осадного оружия и увеличением дальности полета снарядов.

Немаловажное значение в первой половине XVIII в. придавалось новым русским поселениям, расположенным на побережье Тихого океана и на территории Камчатки, с XVIII в. тоже ставшей частью России. Первыми опорными пунктами на Камчатке стали Болыиерецкий, Верхнекамчатский, Нижнекамчатский и Тигиль-ский остроги. В середине XVIII в. геодезистами были выполнены фиксационные планы всех камчатских острогов, а в 1798 г. иркутским губернским землемером Я. Федоровым разработан план Тигильской крепости в виде типовой фортеции типа "четырехугольник", имевших распространение на Иртышской и Оренбургской пограничных линиях. С потерей военных, а затем и административных функций камчатские остроги быстро превратились в обычные поселения. Центром Камчатского правления с 1812 г. становится Петропавловск-Камчатский, основанный в 1740 г. К середине XIX в. этот город стал мощной крепостью и выдержал в 1854 г. осаду англо-французской эскадры. С открытием устья Амура и основанием Николаевска туда был переведен сначала весь флот, а после основания в 1860 г. Владивостока Петропавловск-Камчатский утратил значение главного морского порта России на Дальнем Востоке. Вместе с тем, удачное его расположение, наличие удобной бухты и экономических перспектив привело в начале XX в. к возрождению города.

В начале XVIII в. Русское государство окончательно закрепилось на востоке, раздвинув свои границы до самого тихоокеанского побережья. Практика градостроительного освоения Сибири, а вместе с тем и новшества в области типологии укрепленных поселений способствовали быстрому и эффективному закреплению на самых восточных окраинах и даже на американском материке (Аляска). Вступление России на капиталистический путь развития, подъем экономики, технические достижения и начало строительства железных дорог - эти и другие факторы способствовали во второй половине XIX в. более эффективному освоению пространства Дальнего Востока и образованию здесь целой сети новых поселений, в том числе и городского типа.

Преобразование городов и их сети в свете общегосударственной политики. Первостепенная задача по строительству новой российской столицы отодвинула на второй план задачи обустройства провинциальных городов, в том числе на восточных окраинах России. Попытки создания моделей идеального общества, предпринимаемые в законодательном плане Екатериной II, не имея реальной опоры, с самого начала были обречены на провал. Стремление осуществить перепланировку всех российских городов в конце XVIII в., основываясь на опыте Петербурга, представляло собой утопию, хотя и носило общегосударственный размах. Поселения российских провинций развивались по своим законам, диктуемым сугубо местными условиями и обстоятельствами. Даже разработанные для всех городов новые регулярные планы в провинции не могли получить осуществления. С одной стороны, правительство продекларировало обязательность перепланировки городов, а с другой - не выделяло на эти работы никаких средств. Кроме того, новые планы часто совершенно не учитывали сложившуюся планировку в провинциальных поселениях. Другое дело - создание в этот период новых городов. Они с самого начала проектировались и создавались на строго регулярной основе (пограничные крепости, Кяхта, Новоселенгинск, новый Нерчинск и др.). Особенно наглядно это проявилось на Дальнем Востоке в середине XIX в., когда в Приамурье почти одновременно были созданы несколько десятков поселений.

Уже в начале XVIII в. утрата многими городами оборонительного назначения потребовала переориентации их функций и значительного переустройства. К тому же в большинстве поселений возникла необходимость упорядочения застройки и перепланировки. Как показали исследования, размещение городов-крепостей на стратегически важных участках часто производилось без учета природных факторов, что приводило впоследствии к исчезновению бывших крепостей или их перемещению на новые места. Такая судьба оказалась у Се-ленгинска и Нерчинска, имевших долгое время значение пограничных и торговых поселений, к тому же обладавших административными функциями.

Нерчинск, самый первый из городов Забайкалья, был поставлен в 1658 г. на небольшом острове, огибаемом двумя рукавами реки Нерчи и Шилкой. При выборе места для будущего города его основатели допустили ошибку, которую исправить впоследствии оказалось невозможно. Они не учли того, что при подъеме воды в Нерче и Шилке остров сильно затапливался. В стратегическом отношении остров, защищенный со всех сторон водой, имел преимущества, однако частые наводнения лишали смысла все усилия жителей по ликвидации их последствий. Только через 150 лет город перенесли на новое, более возвышенное место.

Многие годы Нерчинск служил перевалочной базой на торговом пути в Китай. Постоянный приток купцов с товарами стимулировал его экономическое развитие до тех пор, пока в начале XVIII в. через Селенгинск не был проложен более удобный и короткий караванный путь в соседние государства. Нерчинск, оставшийся в стороне, еще несколько десятилетий продолжал развиваться, будучи центром воеводства. В середине XVIII в. геодезистом М. Татариновым был разработан новый план крепости, с валами и бастионами, а после заключения в 1727 г. Кяхтинского трактата Нерчинск вместе с другими крепостями вошел в состав укрепленной пограничной Нерчинской линии.

Пренебрежение природным фактором оказалось для Нерчинска роковым в августе 1789 г., когда здесь произошло страшное наводнение, после чего было принято решение о переносе города в урочище Сажинов Яр, расположенное выше по течению Нерчи. Продолжительная переписка, разработка и переделка проектов затянулись на много лет. Лишь только в 1812 г. жители Нерчинска окончательно переселились на новое место, и город стал развиваться по регулярному плану, в архитектуре его зданий нашли отражение признаки позднего классицизма. В конце XIX в. новый удар, теперь уже экономический, Нерчинску был нанесен тем, что Транссибирская железная дорога прошла на расстоянии нескольких верст от города.

На реке Селенге в Забайкалье почти одновременно, в 1665-1666 гг., были поставлены Селенгинский и Удинский остроги. Оба они - красноречивое свидетельство в одном случае недооценки природных факторов, а в другом - максимального их учета. Один из них, поставленный на высоком месте, превратился в крупный столичный город (Улан-Удэ), а другой, хотя и имел когда-то статус города, но так и остался небольшим селением. Поставленная внизу пологого склона у самого берега реки, Селенгинская крепость страдала в летнее время от заносов песка, а весной и осенью от наводнений и потоков воды, стекавшей с гор. Только в середине XIX в. началось строительство нового Селенгинска на противоположном, более высоком берегу.

Примерно с конца первой четверти XVIII в. в Забайкалье начинается процесс значительного роста поселений, вызванный активизацией крестьянской колонизации, осуществляемой в русле государственной политики. Этот ранний этап продолжался примерно до 1745 г., а затем, спустя еще два десятилетия -новый всплеск колонизации, связанный с переселением сюда старообрядцев (се-мейских). В конце ХУШ-начале XIX вв., - по данным историков, - русское население Забайкалья составляло около 40 тысяч человек (более 40% всего населения). В конце 1830-х гг. в Забайкалье насчитывалось около 320 поселений разного типа. Важно отметить, что многие новые районы стали осваивать и заселять уже выходцы из этих разросшихся поселений, ставших крупными. Так, например, бывшие жители Селенгинска основали около 20 новых сел в бассейнах рек Хилка и Чикоя. Эта вторичная система расселения складывалась с лучшим учетом местных условий и сложившихся обычаев.

Система русского расселения в Забайкалье в основном сложилась к середине XIX в., когда многие поселения уже получили статус городов как центры уездов. В них постепенно осуществлялась перепланировка в соответствии с общегосударственными требованиями регулярности, появились новые типы зданий, необходимых для функционирования администрации. Стихийно складывавшаяся планировка большинства поселений, тем не менее, имела свои закономерности, связанные с рельефом, наличием реки, тракта или каких-либо иных стержневых основ композиции, наконец, с традициями и обычаями переселенцев.

Как показали исследования, градостроительные преобразования, охватившие в первой половине XIX в. города центральной России и связанные с типизацией и регулярным строительством, восточных окраин коснулись значительно в меньшей степени. Регулярные планы, разработанные лишь для некоторых, самых крупных городов, мало учитывали местные условия, сложившуюся застройку и рельефную подоснову. Требования регламентации коснулись в большей степени новых поселений или тех, которые переносили на более удобные места.

Архитектурно-пространственное освоение региона в ХУИ-первой половине XVIII вв. происходило в условиях отсутствия института проектного дела и профессиональных кадров. Во второй половине XVIII в. в рамках нового административного деления России вся территория Восточной Сибири и Дальнего Востока получила название Иркутского наместничества, включавшего в себя Иркутскую, Нер-чинскую. Охотскую и Якутскую области. Увеличение числа уездных городов требовало их переустройства, однако силами нескольких специалистов, сосредоточенных в Иркутске, эту непосильную задачу решить было практически невозможно. Правда, в результате новых реформ (Павловских) в начале XIX в. количество уездных городов значительно сократилось, но положение дел в них не улучшалось.

С первой четверти XIX в. под контролем сибирского наместника находились Енисейская и Иркутская губернии, Забайкалье, Якутия, а также Камчатское, Охотское и Троицкосавское (пограничное) особое управление. Вся эта территория получила название Восточно-Сибирского генерал-губернаторства. Видимость заботы государства о восточной провинции ограничивалась лишь изменениями административной подчиненности районов Дальнего Востока, что никак не способствовало осуществлению в них целенаправленной градостроительной политики.

Необходимость преобразования поселений требовала создания специальных служб, в первую очередь для выполнения топографических работ. Уже в 1845 г. топографом генерального штаба Агте был осуществлен топографический обзор пограничной линии в Забайкалье, а с 1850-х годов начались регулярные и планомерные съемки территорий Забайкалья, Приамурья и Приморья силами корпуса топографов Восточной Сибири. Составленные ими карты стали основой при выборе мест для новых поселений после возвращения Приамурья и Приморья России. Выявлено, что большинство фиксационных планов поселений Якутии и Забайкалья во второй половине XVIII в. выполняли геодезисты губернского управления в Иркутске. В сфере его деятельности находились также поселения, расположенные в Якутии, Забайкалье и на северо-восточных окраинах (Охотское побережье, Камчатка и Аляска).

Открытие казенных сереброплавительных заводов в Забайкалье во второй половине XVIII в. привело к появлению нового для региона типа поселений, входивших в административно-территориальную единицу под названием Нерчинский горный округ. Население заводских поселений составляли служащие, рабочие и горнозаводские крестьяне. Огромный объем строительных работ требовал специалистов, поэтому за счет заводов в Академию художеств были посланы несколько учеников. Лаврентий Иванов, вернувшийся в 1830 г. в Нерчинский Завод после обучения и двух лет работы в Барнауле, стал первым профессиональным архитектором Забайкалья. До его прибытия постройка казенных зданий при заводах производилась "без всякого правила, за неимением человека, знающего основательно архитектуру". В 1837 г. он разработал новый, регулярный план Нерчинского Завода, осуществил в последующие годы целый ряд построек в селениях округа.

Присоединение к России Приамурья и Приморья, зафиксированное российско-китайскими договорами (Айгунский 1858, Пекинский 1860), стало новым важным этапом градостроительной деятельности. От предыдущих этапов он отличался тем, что с самого начала основания поселений в процессе их развития были задействованы специалисты - топографы, военные, гражданские инженеры и др. Упразднение в середине XIX в. Иркутской строительной комиссии и одновременное учреждение института областных инженеров с небольшим штатом (помощник архитектора и кондуктор) позволило более оперативно и непосредственно на местах решать многие вопросы строительства. Этому же способствовали и созданные при областных административных органах строительные отделения, а при Приамурском генерал-губернаторе управления строительной и дорожной частями.

3. ПРЕДПОСЫЛКИ И ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ ГОРОДОВ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА ВО 2-Й ПОЛ.

Х1Х-НАЧАЛЕ XX ВВ. (5-9,17,23,29,30,33,35.43,51,53,57,63,71,84,87)

Транспортные пути как градообразующий фактор. Понимание царским правительством того, что только наличие всепогодных дорог может реально приблизить восточные окраины к центру России, преодолеть их экономическое отставание, привело к необходимости решения вопроса о строительстве сухопутных дорог. Уже в конце XIX в. решение этой важной проблемы стало обретать реальные черты, когда было положено начало строительству Транссибирской железнодорожной магистрали. Появление этой уникальной по протяженности дороги стало мощным фактором активизации градостроительной деятельности на всем ее протяжении от Урала до Тихоокеанского побережья.

Во второй половине Х1Х-начале XX вв. огромное значение придавалось не только строительству новых дорог (железнодорожных, шоссейных), но и транспортных средств. Новые дороги и транспорт определяли перспективу всех градостроительных преобразований. Города будущего рисовались в воображении зодчих, художников и фантастов наполненными транспортом - рельсовым, автомобильным, воздушным, водным, невиданными техническими достижениями. Примечательно, что на открытках начала XX в. с изображением городов будущего присутствуют и дальневосточные города, в частности, Владивосток. Даже небольшая по протяженности дорога, соединившая в конце 1890-х годов Владивосток и Хабаровск, оказала огромное влияние на развитие экономики в регионе. Она способствовала возникновению в крае промышленных и торговых предприятий, стимулировала приток переселенцев и возникновение новых поселений. Такую же роль сыграла и Забайкальская железная дорога, протянувшаяся с запада до Сретенска.

Продолжение дороги между Сретенском и Хабаровском первоначально планировалось по российской территории, что было сопряжено с большими техническими трудностями. Изыскания трассы показали, что прокладка дороги через Маньчжурию сократит расстояние между Сретенском и Владивостоком более, чем на 500 верст и окажется экономически намного выгодней. Так возникла и в короткое время воплотилась в жизнь идея о строительстве Китайско-Восточной железной дороги.

Как показали исследования, КВЖД стала для развития Маньчжурии главным экономическим и градообразующим фактором. Планировалось, что эта дорога свяжет кратчайшим путем Забайкалье и Приморье, что даст экономический эффект при доставке грузов из морских портов Дальнего Востока в центральную Россию и Европу. При таком варианте дороги Приамурье, оставаясь как бы в тылу, по сути дела было обречено на экономическое прозябание. Пройдя через Маньчжурию, новая дорога создала стимулы для заселения этого некогда пустынного края и его быстрого экономического развития. Она определила направление вектора градостроительных преобразований огромных территорий на протяжении 2,5 тысяч километров. Для российского Дальнего Востока, как оказалось, КВЖД имела негативные последствия. Она взяла на себя те огромные средства, которые с не меньшей пользой могли быть использованы для окончания строительства

Транссибирской магистрали, на участке от Сретенска до Хабаровска.

Завершение строительства КВЖД и стремительный рост вдоль нее поселений наглядно продемонстрировали, что Транссибирская железная дорога от Забайкалья до Приморья должна пройти и по территории российского Приамурья. Военные и политические события в регионе (восстание ихетуаней в Китае, Русско-японская война) подвигли российское правительство начать в 1908 г. строительство Амурской железной дороги. Несмотря на вечную мерзлоту, сложные географические условия, отсутствие сухопутных дорог для подвоза материалов и многие другие трудности, дорога была построена, включая самый крупный в России мост через реку Амур. Впервые на строительстве Амурской дороги применялись многие технические новшества - экскаваторы, бетономешалки, камнедробилки, что значительно облегчало ручной труд. Сложные условия, в которых возводилась Амурская дорога, привели к появлению оригинальных технических решений при строительстве крупных мостов и уникальных тоннелей.

Одновременно со строительством железных дорог (Уссурийская, КВЖД и Амурская), вдоль них создавалась структура новых поселений. Можно говорить, что железные дороги на Дальнем Востоке стали основой создания системы поселений, подъема экономики, роста численности населения, что в целом обеспечило более прочное положение России на Дальнем Востоке.

Анализ истории создания городов на восточных окраинах России наглядно показывает, что строительство железных дорог стало не только важным, но и определяющим фактором градостроительного преобразования пространства Приамурья и Приморья. В течение нескольких десятилетий новые города значительно опередили в своем развитии поселения, основанные в XVII в. в северных районах региона. Дорога обеспечивала приток населения, подвоз материалов и оборудования, обмен товаров, быструю и удобную связь с центром российского государства. Все это поставило процесс градообразования в регионе на качественно иной уровень. Районы Приамурья, Приморья и Маньчжурии в конце Х1Х-начале XX вв. превратились благодаря железным дорогам в огромный полигон градостроительной деятельности, где внедрялись российский опыт и новые европейские достижения в области создания городов. Железная дорога и расположенная параллельно ей мощная водная артерия (р. Амур) объединили все поселения в единую систему, связав их торгово-экономическими и культурными отношениями. Благодаря железным дорогам в конце XIX-начале XX вв. влияние русской материальной культуры на аборигенов, а также на китайцев в Маньчжурии не только расширилось, но и стало более эффективным. На протяжении всей первой половины XX в. русский фактор оказывал огромное влияние на развитие экономики северного Китая, в том числе в области архитектуры и градостроительства, и роль Китайско-Восточной железной дороги в этом влиянии была первостепенной.

Новые города в Приамурье и Приморье. Усилиями казаков, крестьян-переселенцев, военных и в большей степени по инициативе генерал-губернатора Восточной Сибири H.H. Муравьева в середине XIX в. Приамурье, а затем и Приморье вновь стало российской территорией. Начиная с 1850 г., в течение нескольких лет возникли десятки поселений вдоль Амура, а также в Приморье. Изначально они имели статус военных постов и возводились силами солдат линейных батальонов. Основой планировки новых поселений служили геодезические разбивочные планы, в которых были намечены направления улиц (просеки) и определено элементарное зонирование территории. Первые генпланы административных центров - Николаевска, Софийска, Благовещенска, Хабаровки и Владивостока в 1862-1865 гг. разрабатывали областной приморский землемер М.М. Любенский и областные архитекторы П.В. Леонтьев и C.B. Крыгни. Эти проектные документы, хотя и отражали перспективы роста, но представляли собой обычную клетчатую структуру, типичную для военных поселений. В них, как правило, выделялись кварталы для размещения площадей, рынков, территории военных гарнизонов, места для храмов. Анализ этих генпланов показал, что клетчатая структура планов мало учитывала рельеф местности (например, Хабаровки и Владивостока). Между городами постепенно складывалась структура поселений из казачьих станиц и крестьянских деревень.

Росту и быстрому развитию Николаевска, Благовещенска, Хабаровска и Владивостока способствовал целый ряд важных факторов. Прежде всего, это выгодное стратегическое и географическое положение (в устье реки, у слияния двух рек, в удобной бухте). Тщательный выбор мест для этих и других поселений в середине XIX в. базировался на богатом предшествующем опыте и определялся теми задачами, которые возлагались на новые поселения. Освоение пространства Приамурья стало с самого начала задачей государственного масштаба, а потому и осуществлялось столь стремительно и эффективно.

Благовещенск имеет совершенно ясную ландшафтную основу. Город разместился на ровной высокой пойме и первой террасе у впадения реки Зеи в Амур. На всей территории города рельеф практически отсутствует, лишь с западной и северо-западной сторон появляются небольшие возвышения Амурско-Зейской равнины. Четкая прямоугольная сетка улиц, ориентированных вдоль Амура и Зеи, образует кварталы городской застройки. Занимая треугольный мыс у слияния рек, город развивается в северо-западном направлении. Несмотря на ровную местность, в городе имеются точки, откуда открываются величественные панорамы. Прежде всего, это обрывистая кромка Амуро-Зейской равнины, расположенной с тыльной стороны города.

Живописность силуэта города, расположенного на ровном рельефе, достигалась в XIX - начале XX вв. контрастным соотношением сплошной деревянной застройки и высоких культовых зданий. В совокупности с оригинальными завершениями купеческих особняков, административных и общественных зданий, они формировали выразительные силуэтные композиции отдельных районов города и застройки в целом. Достаточно сказать, что в Благовещенске в начале XX в. насчитывалось более 10 культовых построек разного вероисповедания. Место, на котором возник и продолжает развиваться Благовещенск, имеет естественные границы (реки), ограничивающие территориальный его рост.

Хабаровск (основан в 1858 г.), расположенный, как и Благовещенск, на реке Амур, отличается многообразием форм рельефа и защищенностью от наводнений. Он разместился на высоком плато, протянувшемся по правому берегу Амура. Контраст двух берегов реки - характерный и важный природный фактор, повлиявший на выбор места для поселения. Живописность рельефа с его многочисленными складками позволяет снизить негативные влияния другого природного явления - сильных ветров юго-западного и западного направлений. Именно ландшафтная основа определила схему планировки Хабаровска, его территориальные параметры и возможности для дальнейшего роста. Ставший с 1884 г. административным центром, город получил дополнительный импульс к развитию архитектуры.

Город Владивосток основан в 1860 г. на южной оконечности полуострова Муравьев-Амурский, с необычайно красивым и разнообразным рельефом. Здесь каждая часть города - своеобразный амфитеатр, обращенный к заливам и бухтам. Центральная часть города раскинулась на северном и западном берегу бухты Золотой Рог, а таюке на восточном побережье Амурского залива. Влияние рельефа на Владивосток выражено гораздо в более острой форме, чем в Хабаровске. Самая высокая точка города (214 м) находится на горе Орлиное Гнездо, откуда открываются разнообразные и всегда величественные панорамы города-порта. Естественный и основной амфитеатр Владивостока (его историческое ядро) расположен вдоль бухты Золотой Рог. Природный ландшафт города выступает как важнейшая составляющая его планировки и застройки. Он определяет систему размещения архитектурных доминант и акцентов. Благодаря сложному рельефу и природным контрастам город имеет неповторимое и выразительное лицо. Уникальность Владивостока заключается в том, что уже с первых лет своего основания он стал поселением интернациональным, что не могло не наложить отпечатка на его композиционные и планировочные особенности, типологию зданий и комплексов, структурный состав населения и стилистические особенности архитектуры.

Резюмируя анализ развития новых городов на российском Дальнем Востоке, следует отметить следующее: если на раннем этапе русского освоения Сибири (XVII - XVIII вв.) на формирование структуры поселений главное влияние оказывало наличие речной сети этой территории, то в конце Х1Х-начале XX вв. центральными факторами градоформирующей деятельности стали сухопутные пути и железная дорога. Из других важных градообразующих факторов на новом этапе следует назвать наличие пригодных для хозяйственной деятельности мест (пахотные земли, полезные ископаемые, рыбные промыслы и др.). По-прежнему немаловажную роль в формировании структуры расселения на Дальнем Востоке играл Амур (особенно во второй половине XIX в.), протянувшийся на несколько тысяч километров с запада на восток. Вдоль Амура были проложены сухопутный (Царская дорога), а затем и железнодорожный путь к Тихоокеанскому побережью, что обусловило образование вдоль этого уникального сгустка транспортных путей наибольшего количеству поселений, в том числе и самых крупных в регионе городов (Чита, Благовещенск, Алексеевск, Хабаровск, Николаевск-на-Амуре). Не случайно южная часть всей территории от Байкала до Тихого океана оказалась к началу XX столетия наиболее заселенной и освоенной.

Русские города в Северо-восточном Китае. Особый интерес представляет факт существования русской архитектуры в условиях восточной цивилизации с ее многовековыми традициями и устоями. Исследование и изучение вопросов, связанных с появлением в этом регионе новых городов, спроектированных и построенных российскими специалистами, а также реконструкция китайских городов (Порт-Артур, Шэньян, Чанчунь) свидетельствует о том, что в Маньчжурии градостроительные идеи российских архитекторов шли в ногу с достижениями европейского градостроительного искусства.

Начинаясередины XIX в.,присоединением к России Приамурья, а затем и началомроительства протяженной Транссибирской железнодорожной магистрали, перед русскими инженерами-планировщиками открылось огромное поле деятельности. На базе большого количества появившихся поселенийедовалоздать города, построить их навершенно новых принципах рациональной планировки,учетом разнообразных климатических и природных условий, рельефа местности. В 1912 г. В. Семенов писал: "Мы не только могли бы, мы обязаны призвать лучшиеоилы и выработать тип русского города, отвечающий нашемуровому климату, нашему земельному простору и национальным особенностям" (Планировка городов, 173.). Вместетем, онсожалением отмечал, что работа по разработке генпланов новых городов выполняется чаще всего одними лишь землемерами, без приглашения архитекторов, поэтому в большинствеучаев она ограничивается элементарной разбивкой шашечных квартатов. "Таким образом, - делал заключение ученый, - мы теряем редкий шанс устройстваоих городов, шанс, который история дает не каждому народу. Между массой основанных за последнее время русских городов только один выделялсяоими достоинствами, только один был планирован и красиво, и интересно, это был город. Дальний".

Одной из характерных особенностей российских городов в Маньчжурии является то, что с самого начала они планировались и создавались как поселения многонациональные, рассчитанные на проживание не только выходцев из России, но и местного, китайского населения, а также европейцев и выходцев из стран других континентов. Данная особенность нашла отражение в планировке и композиционной структуре крупных поселений - городов Харбина, Порт-Артура и Дальнего. Планировочная структура этих городов состояла из нескольких самостоятельных частей (Китайский город, Европейский город и др.), предназначенных для больших групп населения, имеющих глубокие национальные и бытовые традиции. Интересно и то, что роль композиционных доминант в обьемно-пространственной структуре этих городов отводилась не только русским православным храмам, но и культовым постройкам других конфессий. Все это должно было, по мысли планировщиков, не нарушать социальной стабильности новых поселений. Подобную многочастную структуру планировки заимствовали и японские инженеры при реконструкции в 1930-е годы китайских городов Мукдена, Чанчуня, Тяньцзиня и др.

Членение территории по национально-этническому принципу - явление типичное для большинства колониальных городов. Даже в российских городах Дальнего Востока, где китайцы в конце XIX - начале XX в. стали селиться большими группами, создавались так называемые китайские слободки или кварталы (Чайна-таун). Они возникали и развивались стихийно, без всякого плана, без соблюдения противопожарных и санитарных норм, поэтому в них получали распространение антисанитария, эпидемии, преступность и т.п. Имелись подобные слободки в указанный период во Владивостоке, Хабаровске, Благовещенске, Никольск-Уссурийс-ке и других поселениях, расположенных в приграничной с Китаем полосе.

Город Харбин, ставший фактическим центром Маньчжурии, развивался на протяжении почти 50 лет при самом активном участии российских инженеров, которые продолжали архитектурную деятельность в этом городе до середины 1950-х годов. Об этом свидетельствуют многочисленные здания, построенные по их проектам и сохранившиеся до настоящего времени. Развитие планировки Харбина, несомненно, представляет научный интерес для российских исследователей, поскольку формировалась она в отличие от городов российского Дальнего Востока намного динамичнее, с учетом быстро меняющихся условий. В целом планировка Харбина является ярким примером составного плана.

Весьма показательным примером градостроительной метаморфозы Харбина может служить южная часть Нового города - район Модягоу, с его экстравагантной планировкой, повторяющей схемы идеальных городов эпохи Возрождения и варианты городов-садов XIX в. Данная схема нашла здесь свое воплощение не только в проектном предложении российских архитекторов, но и на практике. Следы ее можно обнаружить на нескольких фиксационных планах, особенно на плане 1933 г., хотя в современном Харбине от нее фактически ничего не осталось. Центром планировочной композиции района Модягоу, связавшего Старый Харбин с Новым городом (административно-торговый район), стала круглая площадь с тремя концентрическими, 8-угольными в плане бульварами. От нее во все стороны расходились 10 радиальных улиц. Подобная схема планировки идеального города известна с начала XVII в. и принадлежит Д. Спекле. Пример включения такой схемы в планировочную структуру русского города начала XX в. вообще уникальный и не изученный исследователями.

Анализируя планировочную композицию генерального плана города Дальнего, выполненного К.Г. Сколимовским и знакомясь с его рассуждениями относительно работы над генпланом, можно сделать вывод, что в этом проектном документе нашли свое отражение не только передовые идеи и достижения русского градостроительства периода классицизма, но и европейский опыт. Связь с русским градостроительством прослеживалась в Дальнем не только в сходных планировочных элементах и приемах, но и в названиях улиц - Петербургская набережная, Московское шоссе, Киевский, Владимирский и Московский проспекты, Красная площадь. Эти названия олицетворяли, кроме того, связь с Россией нового города, построенного русскими инженерами в Маньчжурии.

Генплан города Дальнего - показательный пример осуществления па практике градостроительных идей, синтезирующих, с одной стороны, теоретические знания в области градостроительства, накопленные к концу XIX в., а, с другой, - практику строительства новых городов, как в России, так и в Западной Европе. Исследуя генплан Дальнего и анализируя размышления его создателя, можно понять, что Сколимовский владел богатыми теоретическими познаниями и был хорошо знаком с идеями теоретиков градостроительства ведущих европейских стран периода классицизма. Опираясь в целом на традиции русского градостроительства, в новых городах на территории Маньчжурии русские архитекторы с не менее пристальным вниманием обращались и к европейскому градостроительному опыту.

В Порт-Артуре наибольший интерес в архитектурном и композиционном отношениях представляла часть города, предназначенная для европейцев. Располагаясь в двух верстах к западу от старого китайского поселения, Европейский город имел большое планировочное отличие от частей, отведенных для китайцев. Его территория в виде обширного участка полукруглой формы амфитеатром располагалась с западной стороны бухты. Вдоль береговой полосы были проложены две парадные магистрали, застроенные представительными административными и общественными зданиями. Направление большинства поперечных и диагональных улиц соответствовало складкам рельефа местности. Планировочным и композиционным акцентом Европейского города в Порт-Артуре служил участок в виде почти правильного пятиугольника. В его центре и по углам размещались площади разной конфигурации и размеров. К главной площади примыкали здания Офицерского собрания, театр и гостиница. Со стороны Западного бассейна бухты постройки Европейского города представляли собой величественную панораму, с выразительными архитектурными доминантами. В результате реконструкции и перестройки Порт-Артура, осуществленной российскими инженерами, его планировочная структура существенно изменилась. На сложном рельефе местности появилась новая планировка, отвечающая характеру и особенностям этого рельефа, включающая в себя элементы и регулярной, и живописной систем. В целом бывшее китайское поселение превратилось в европеизированный город, с застройкой и благоустройством высокого качества.

Создавая новые города за пределами России, русские архитекторы опирались, с одной стороны, на достижения русского градостроительства XVIII-XIX вв., а, с другой, - привносили в эти поселения новые для России градостроительные идеи, направленные на выявление особенностей природных факторов и повышение художественной выразительности этих городов. Кроме того, они широко опирались при этом на градостроительный опыт западноевропейских инженеров-планировщиков, стремясь внести в облик новых городов европейские черты. Построенные в Маньчжурии русскими инженерами города и другие поселения еще не изучены в полной мере, хотя этот опыт русского градостроительства за рубежом представляет огромный интерес не только для отечественной архитектурной науки и практики, но и зарубежной.

Исследованиями автора выявлено, что на рубеже Х1Х-ХХ столетий русское градостроительство на Дальнем Востоке отличалось многообразием поисков. Всплеск развития городов на этой территории, как уже отмечалось, обеспечила Транссибирская железнодорожная магистраль, вызвавшая приток населения, давшая импульс экономическому развитию и обеспечившая надежную связь далекой окраины с центром. Развиваясь во многом обособленно, архитектура городов далеких окраин приобрела целый рад особенностей, отражающих в первую очередь местные условия. Это архитектура совершенно иных масштабов, архитектура, отражающая колорит и многообразие традиций и напластований.

Особенности застройки городов. На протяжении XIX- начала XX вв. основной массив застройки городов на восточных окраинах России составляла деревянная архитектура. Традиции деревянного зодчества имели более глубокие корни в Забайкалье, где некоторые города возникли на базе деревянных крепостей XVII в. (Селенгинск, Баргузин, Верхнеудинск, Нерчинск, Чита и др.). Эти традиции нашли воплощение и в деревянных городских домах XIX в. Сохраняясь на протяжении более столетия, деревянное зодчество восточных окраин России отражает характер застройки провинциальных городов второй половины Х1Х-начала XX века.

Старинные забайкальские города, в отличие от дальневосточных поселений, прошли в своем развитии этап классицизма, когда в застройке улиц необходимо было строго соблюдать регламентированные предписания относительно генеральных планов и застройки улиц зданиями с "высочайше апробированными фасадами". Развиваясь на основах классицизма, они, хотя и находились в отсталой российской провинции, сохранили, тем не менее, в своем облике это стилистическое влияние. Среди прочих городов заметно выделялся в XIX в. Верхнеудинск. Выделялся не только удачной, "правильной" планировкой, но и выразительной архитектурой. Не меньшей архитектурной выразительностью обладал в этот же период и Нерчинск, где для застройки и благоустройства города немало средств выделяло местное купечество.

В деревянной архитектуре Верхнеудинска и Нерчинска, а также других забайкальских городов следует отмеггить сплав приемов народного зодчества и стилевой городской архитектуры. В период пребывания декабристов в Забайкалье довольно много было построено домов в стиле позднего классицизма (ампир) - в Петровском Заводе, Чите, Нерчинске, Нерчинском Заводе. Бревенчатые дома чаще всего покрывались дощатой обшивкой "под руст", что придавало им вид каменного строения. Уже со второй половины XIX в., и особенно в конце XIX-начале XX вв., многие деревянные дома городских обывателей строились по проектам профессиональных архитекторов.

Городская архитектура, как и народное зодчество в крестьянских поселениях, наглядно демонстрирует эпитет "народ-зодчий", которым издавна наделяли русских людей. Изменение характера городской деревянной архитектуры особенно заметно происходило с появлением модерна и исторических стилей. Богатое разнообразие композиционных форм, планировочных приемов, стилистических вариаций отдаляло городскую деревянную архитектуру от ее народных истоков. Часто лишь элементы декора в виде пропильной и реже объемной резьбы свидетельствовали о принадлежности того или иного дома к его первоосновам.

Из дальневосточных городов с ценной в архитектурном отношении деревянной застройкой следует выделить Благовещенск, в котором сложился мощный пласт деревянного зодчества, обладающего высокими художественными достоинствами. История деревянного зодчества на Дальнем Востоке имеет свою специфику и особенности, обусловленные многими местными факторами. Среди них одним из главных можно назвать разнообразие строительных традиций у переселенцев, приехавших на Дальний Восток из центральных районов России, с Украины и Белоруссии, из Забайкалья и других мест. Весь этот сплав традиций отражался в деревянной архитектуре, как сельской, так и городской, прежде всего - в орнаментике фасадов и некоторых других частей построек. В

Никольск-Уссурийске можно видеть, например, бревенчатые избы, а рядом с ними хаты украинского типа, с белеными известью стенами.

Введение градостроительной регламентации в российских городах приводило к изменению соотношения деревянных и каменных строений. Обязательные постановления о возведении на главных улицах и площадях только каменных зданий приводили к вытеснению массовой деревянной застройки на окраины. Вместе с тем нельзя не отметить, что эти регламентирующие документы, хотя и носили обязательный характер, но выполнялись только в крупных городах, в которых преобладало каменное строительство в связи более ранней капитализацией и бурным развитием промышленности. Практически все уездные города даже и в центральной России оставались до начала XX в. деревянными, а в городах восточной российской провинции это явление было повсеместным. Так, например, в областном городе Якутске в 1862 г. из 346 жилых домов только один был каменным. В начале XX в. в таких городах, как Хабаровск, Благовещенск и Владивосток деревянная застройка также преобладала, составляя от 90 до 75% от общего количества домов, каменная застройка в них присутствовала только на главных улицах. Городская деревянная архитектура, как историко-культурное наследие, представляет большую самостоятельную ценность в городах восточных окраин Якутске, Кяхте, Верхнеудинске, Чите, Нерчинске и Благовещенске.

Многие из традиций, обусловленные прежним укладом жизни и принесенные из разных мест России, нашли в Забайкалье и на Дальнем Востоке не только свое распространение, но и подверглись эволюции. Под влиянием местных природно-климатических условий они трансформировались в новые формы и приемы. Взамен простейших типов планировок, характерных для сельской местности, стали появляться дома усложненной конфигурации. Обилие разнообразных внешних факторов привело к изменению не только архитектуры деревянного дома, но и его внутренней пространственной структуры, семейного уклада жизни обитателей, вызвало социальные перемены. В городском деревянном доме неуместной оказалась русская печь, вместо лавок, устроенных вдоль стен, появились стулья, а взамен многочисленных полок для утвари более уместными стали шкафы и горки. Городской образ жизни диктовал иные потребности в среде обитания, и жилой дом в виде крестьянской избы полностью перестал удовлетворять бытовые запросы горожанина.

Практически все города Дальнего Востока кардинально изменили свой облик на рубеже XIX-XX вв. Время рубежа столетий стало своеобразным импульсом к активизации каменного строительства в городах, что привело их к качественно иному этапу развития. Появление новых экономических стимулов, строительство транспортных путей, в первую очередь железной дороги, создало реальные предпосылки к росту городов, повышению качества застройки и формированию архитектурных ансамблей. Этому способствовало и появление в данный период на Дальнем Востоке значительно большего числа профессиональных архитекторов, что привело к уменьшению, а затем и исчезновению того отставания в развитии архитектуры, которое наблюдалось в прежнее время между центром и далекими окраинами России.

На рубеже XIX и XX столетий, особенно в первой четверти XX в. интенсивное развитие в городах Дальнего Востока получили разные типы торговых зданий. Это было связано с подъемом экономики, активизацией торговли и проникновением на Дальний Восток иностранного капитала. Торговля, таким образом, стала двигателем прогресса в развитии архитектуры. В качестве проводников развития торговой архитектуры выступали состоятельные купцы, промышленники и банкиры (как отечественные, так и иностранные). На примере архитектуры городов Читы, Сретенска, Благовещенска, Владивостока, Хабаровска и Харбина можно видеть - какое важное место занимали в их облике торговые здания разных типов и назначения. Роскошные здания универмагов, банков, цехов, заводов и складов таких крупных фирм, как "И.Я.Чурин и Ко", "Кунст и Альберс", занимали участки и целые кварталы на главных улицах почти всех дальневосточных городов, в том числе в Китае, Корее и Японии.

Торговые сооружения и здания банков становятся едва ли не самыми распространенными типами зданий в конце XIX - начале XX вв. в архитектуре городов дальневосточных окраин. Можно сказать, что деловой мир дальневосточных городов самым активным образом влиял на формирование в них культурной среды. Особенно показательными выглядят в этом отношении Благовещенск, Владивосток, Хабаровск и Харбин. Откликаясь на последние архитектурные течения, представители делового мира стремились отразить их в архитектуре торговых и банковских зданий, заказывая зодчим разработку проектов непременно в модерне или исторических (европейских) стилях.

Еще один тип зданий, получивших большое распространение в городах Дальнего Востока - это учебные заведения. Новые здания школ, реальных училищ, гимназий, семинарий и даже институтов появились в Благовещенске, Владивостоке, Дальнем, Уссурийске, Хабаровске, Харбине, Чите и других городах буквально в течение нескольких лет в 1900-е годы. Зодчие стремились отразить в стилистике фасадов и композиции учебных зданий деловитость, праздничную приподнятость и гражданственность одновременно. В большинстве случаев здания новых учебных заведений имеют распластанный характер композиций, протяженные симметричные фасады. Яркими образцами такого рода зданий можно назвать реальное училище и кадетский корпус в Хабаровске, комплекс мужского и женского коммерческих училищ в Харбине, гимназии в Чите и Уссурийске, Восточный институт во Владивостоке. Во многих из них соответствующей стилистикой (русский стиль) архитекторы пытались подчеркнуть гражданский характер назначения этих построек.

Как и в европейской России, с развитием капитализма на Дальнем Востоке в наиболее крупных городах появились доходные дома. Эклектичные по архитектурной стилистике, они решали возникшую в связи с притоком населения проблему жилья. Исторические стили (эклектика) призваны были подчеркнуть престижность этого нового типа жилой архитектуры. Разумеется, по своим размерам, масштабам и этажности новые жилые дома дальневосточных городов уступали грандиозным домам-комплексам Петербурга и Москвы. Доходные дома, как новый тип зданий дальневосточных городов, внесли в стилистическую палитру улиц и площадей дополнительные оттенки. Новой стилистикой они выражали свое подчеркнуто коммерческое назначение. Нарядность и необычный облик их фасадов становились своего рода рекламой. Доходные дома, как и здания торговли, учебных заведений, стали показателем общности путей развития архитектуры в России, в том числе в самых дальних ее регионах.

Архитектура второй половины Х1Х-начала XX вв. на восточных окраинах составляет в настоящее время, как и по всей России, самый значительный пласт архитектурного наследия. Если в целом по России историческая застройка городов состоит примерно на 60% из зданий, построенных в рассматриваемый период, то в городах восточных окраин этот процент достигает максимальной величины, поскольку именно в это время дальневосточные города и создавались. В этом также заключена особенность дальневосточной архитектуры.

Развиваясь с середины XIX в. и не имея глубоких архитектурно-градостроительных традиций, города восточных окраин формировались под воздействием культурных традиций переселенцев, архитектурного и строительного опыта специалистов - военных и гражданских инженеров, художников архитектуры и др., с учетом общегосударственной политики этого времени в области строительства городов. При отсутствии архитектурных традиций в регионе стилевая направленность архитектуры в большей степени отражала пожелания заказчиков и уровень мастерства авторов проектов, влияние мотивов архитектуры Китая и Японии. Все это составляет важную и характерную особенность архитектуры на восточных окраинах России. Причем, в городах, где на высоком уровне развития находилась торговля, имелись тесные торговые связи с соседними странами, влияния в области архитектуры проявлялись намного ярче. Красноречивыми примерами подобных влияний могут быть многочисленные здания разных типов в Чите, Благовещенске, Владивостоке, в первую очередь торговые комплексы, принадлежавшие многим крупным торговым фирмам, имевшим разветвленную сеть своих отделений не только во всех дальневосточных городах, но также в Китае, Японии и Корее.

Процессу освоения и усвоения нового в архитектуре дальневосточных городов способствовало строительство Транссибирской и Китайско-Восточной железных дорог, подъем экономики, развитие торговли и предпринимательства, приток в регионы огромного количества населения. В свою очередь, размах строительной деятельности стимулировал появление на Дальнем Востоке большого количества инженерных кадров, что благоприятно отражалось и на качестве архитектуры.

4. НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ АРХИТЕКТУРЫ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (9, 28, 34, 41, 52, 54, 55, 79, 93, 94, 95) Традиционное народное зодчество. На протяжении более чем трех столетий на территории Якутии, Забайкалья и Дальнего востока развивалась культура, в которой нашли отражения взаимовлияния разных народов, проживавших рядом друг с другом. Такой сплав взаимовлияний делает культуру этой огромной территории необычайно интересной для науки. В народной архитектуре, как одной из составляющих культуры, наиболее полно отражаются быт народов, традиции и уклад жизни, уровень строительного мастерства и многие другие явления.

Среди многочисленных сибирских народов только якуты и буряты наиболее плодотворно осваивали дерево как строительный материал. С появлением в регионе русских они проявили интерес к срубным постройкам и стали перенимать приемы их строительства. Следы этих заимствований более всего сохранились в якутской народной архитектуре. В свое время известный исследователь русского деревянного зодчества A.B. Ополовников называл Якутию, с ее особыми климатическими условиями, своеобразным консервантом, сохранившим для науки множество интересных объектов из деревянной народной архитектуры.

Исследования соискателя показывают, что на протяжении длительного времени народная архитектура формировалась здесь под воздействием специфических природно-географических факторов, полуоседлого образа жизни, а затем и русской материальной культуры. Взаимодействие двух культур нашло свое отражение в народной архитектуре и русских, и якутов. Сходство проявлялось в планировочных типах построек, конструктивном устройстве и основных композиционных приемах. Часто в срубных постройках русского типа можно встретить деревозем-ляные конструкции перекрытий, характерные для якутских жилищ и хозяйственных построек. Подобное взаимовлияние приемов конструкций или планировочных образцов приводило к появлению и распространению более рационального и удобного жилища, отвечающего экстремальным по климату условиям. Из исторических документов известно, что русские служилые люди еще в XVII в. в своих крепостях ставили срубные юрты якутского типа, более приспособленные для экстремальных климатических условий.

Типология сохранившихся памятников народной архитектуры включает в себя значительный спектр распространенных на этой территории в XVII-XVIII вв. русских деревянных построек. В течение ряда лет в процессе экспедиционных исследований диссертантом выявлено и зафиксировано на территории Якутии около 20 оборонных амбаров нескольких типов, в которых органично и равноправно переплелись две главные функции - хозяйственная и оборонная. Ценность этих уникальных в своем роде построек заключается в том, что они сохранили в себе образ прототипа - укрепленного русского зимовья, уже давно утраченного временем.

В народной архитектуре якутов встречаются несколько типов срубных построек, как правило, многоугольных в плане, называемых поварнями, тоже имевшими распространение в русском деревянном зодчестве. Эти постройки служили в XVIII-XIX вв. кратковременным пристанищем путникам. В центре поварни находился примитивный очаг. Сравнивая якутские балаганы и урасу с поварнями, в них тоже можно обнаружить идентичные конструктивные и композиционные приемы.

Уникальными образцами хозяйственных построек являются и конные мельницы, остатки которых сохранились в южных районах Якутии. Эти архаичные сооружения, известные еще в Древней Греции, в Якутии получили распространение во второй половине XIX в., когда якуты сами стали заниматься земледелием и выращивать хлеб. Указанные типы мельниц уже давно вышли из употребления. Якутские исследователи (этнографы), называя конные мельницы русскими, оставили их за пределами своего научного внимания. Сохранившиеся только в Якутии, остатки конных мельниц были впервые всесторонне исследованы автором, зафиксированы в обмерах и фотографиях. Материалы исследований позволяют представить их конструктивное устройство, выявить архитектурные формы и типы этих хозяйственных построек, тоже давно утраченных в русской деревянной архитектуре.

Строительство оборонных амбаров, поварен и конных мельниц у якутов в XVIII-XIX вв. свидетельствует об устойчивости архитектурных форм русских деревянных построек в Сибири. Их композиционный анализ красноречиво свидетельствует, насколько творчески подходили якутские мастера-плотники, перенимая опыт и культуру строительства русских. На основе собранных материалов автору впервые удалось систематизировать в типологическом плане и представить в графической реконструкции эти уникальные образцы традиционной деревянной архитектуры. Ценность для науки сохранившихся построек и их остатков состоит в том, что они позволяют представить конструктивное устройство и композиции уже давно утраченных типов сооружений, имевших распространение в русском деревянном зодчестве.

Пласт архитектурной культуры в регионе составляет также традиционная архитектура ссыльных переселенцев - скопцов в Якутии, впервые целенаправленно исследованных диссертантом, и семейских в Забайкалье. Сосланные в отдаленные районы Сибири и поселенные вдали от существующих селений, скопцы-иноверцы вынуждены были в суровых условиях и при значительной доле изоляции налаживать хозяйственную жизнь, обеспечивая себя всем необходимым. Автором были обследованы несколько бывших селений скопцов (Антоновка, Марха, Троицкое и Спасское), выявлены планировочные характеристики, исследована архитеетура и композиционные типы дворовых усадебных комплексов. Селения скопцов представляли собой одну, две улицы, с усадьбами, расположенными вплотную друг к другу вдоль улицы. Многочисленные хозяйственные постройки составляли вместе с жилым домом основу усадьбы. Сравнивая усадьбы скопцов с русскими дворами, следует отметить, что в центральной России крестьянские усадьбы не были такими замкнутыми, гораздо меньше в них было и построек хозяйственного назначения. Жилые дома и фрагменты усадебных построек комплексов, сохранившихся в исследованных автором селениях, свидетельствуют о высоком плотничьем мастерстве скопцов. Некоторые из особо интересных в архитектурном отношении их построек внесены в списки памятников архитектурного наследия Якутска и Олекмпнска.

Народная архитектура старообрядцев в Забайкалье отражает традиционную культуру и быт семейских, в которой прослеживаются характерные для Русского Севера композиционные, планировочные и конструктивные приемы, элементы декора и другие строительные традиции. Тяготение к рекам и сухопутным трактам определяло линейную планировочную структуру большинства поселений семейских. Под воздействием местных природно-географических условий некоторые типы традиционных построек трансформировались, хотя в основе своей народная архитектура семейских оставалась консервативной.

В отличие от архитектуры городских поселений, создаваемых профессиональными зодчими по определенным композиционным законам, в народном зодчестве ансамблевые композиции и обычные постройки - результат интуиции, чувства и многовековой традиции. Разные народы веками вырабатывали свои композиционные и строительные приемы в соответствии с обычаями, верованиями, укладом жизни и природными условиями. Постройки традиционной русской деревянной архитектуры, сохранившиеся на северо-востоке Азии и исследованные автором, являют собой примеры, с одной стороны, сохранения традиций, а с другой - их трансформации под воздействием многообразия местных факторов.

Православное культовое зодчество (4, 8, 21, 22, 23, 47, 48, 49, 56, 60, 64, 67, 69, 73, 77, 83, 85). История православного церковного зодчества в регионе хотя и насчитывает более 370 лет, однако пик его развития пришелся на вторую половину XIX в. (в Забайкалье) и на начало XX в. (Дальний Восток). Активизация храмового строительства являлась следствием подъема экономической жизни, определялась политикой и темпами христианизации аборигенного населения и другими факторами. В Забайкалье за 30 лет (1860-1890) было построено 164 новых храма, а всего на 1900 г. здесь насчитывалось 254 церкви. В целом по региону, как показали архивные изыскания и подсчеты диссертанта, перед Октябрьской революцией насчитывалось не менее 700 православных храмов (Якутия, Забайкалье, Приморье, Приамурье, Маньчжурия), включая Сахалин и Камчатку. Значительный прирост населения в крае, появление большого количества новых церквей потребовали изменения структуры управления церковным делом, что привело в 1912 г. к образованию четырех самостоятельных епархий (Благовещенская, Забайкальская, Приморская и Якутская).

Суровые природно-климатические особенности восточных окраин, значительные расстояния между населенными пунктами и небольшая численность населения в большинстве из них оказывали существенное влияние на развитие храмовой архитектуры и ее типологию. Как показали исследования, в Якутии наиболее распространенным типом культовой постройки были часовни, в которых удовлетворялись лишь самые необходимые религиозные потребности местного населения. Церкви, как правило, деревянные, возводили в более крупных пунктах, а каменные храмы появились только в Якутске, Олекминске и еще в нескольких селениях. По отношению к деревянным храмам они составляли не более 9 процентов. Вечная мерзлота на большей части Якутии затрудняла возведение каменных зданий. Если за весь XVIII в. на территории Якутии было построено всего 12 церквей, то в начале XX в. существовато уже 120 храмов. Пик активизации их строительства пришелся на период образования'самостоятельной Якутской епархии.

Анализируя каменную культовую архитектуру XVIII-XIX вв. в Якутии, следует отметить скупость ее декоративного решения. Большое градостроительное значение имели для Якутска каменные Преображенская, Богородицкая, Предте-ченская, Николаевская церкви и кафедральный Свято-Троицкий собор. Большинство деревянных церквей строились по образцам и альбомным типовым проектам, однако в процессе строительства храмов местными мастерами допускались отступления, приводившие часто к изменению облика и к некоему своеобразию (часовни в Уолбе и в местности Станчик). Самой древней и выполненной в формах XVII в. церковью на территории Якутии является Спасо-Зашивер-ская шатровая церковь, построенная русскими плотниками на рубеже XVII-XVIII вв. и детально исследованная в свое время А.В.Ополовниковым. Эта уникальная для Сибири церковь является памятником культовой архитектуры, самым древним на всем северо-востоке Сибири, в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Находясь в структуре стен Зашиверского острога, церковь Спаса играла в нем важную композиционную роль.

Более всего каменных культовых построек возводилось в Забайкалье, где они появились еще на рубеже XVII-XVIII вв. Здесь каменные церкви составляли примерно одну четвертую часть от всего количества храмов. Архивные источники и письменные материапы позволили автору выявить перечень практически всех забайкальских церквей XVII-начала XX вв., определить их датировки, названия и материал, из которого храмы построены. В свою очередь, анализ датировок показал довольно любопытную динамику появления храмов, обусловленную следующими факторами: отменой крепостного права, всплеском переселенческого движения на восток; строительством Транссибирской железной дороги, появлением большого количества новых поселений. Переселенческое движение и прирост населения в Забайкалье, как и на Дальнем Востоке, стимулировали строительство церквей в этом огромном регионе.

Анализатистических данных показывает, что в 1910-е гг. в Забайкалье насчитывалосьыше 250 церквей, из них более 70 - каменных. Это значительно больше, чем в Якутии, Приморье и Приамурье. До настоящего времени из 70 храмовхранилось около 30 каменных церквей. Среди них наиболее древние -церковь Успения Пресвятой Богородицы Нерчинского Успенского мужского монастыря (1712), Одигитриевскийбор в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ, 17411770), Спасскийбор в Старом Селенгинске (1789), Благовещенская в Большая Кудара (1799), Рождественская церковь в Кондуй (1806), Богородице-Казанская вТворогово (1811), Спасская вТутунтаево (1812), Троицкая церковь в Бян-кино (1823), Воскресенскийбор в Нерчинске (1825) и Троицкийбор (1817), Успенская (1888), Воскресенская (1838) церкви в Кяхте.

На дальневосточной окраине история культовой архитектуры ведет свой отсчет с середины XIX в. Правда, существовали здесь и более ранние храмы, например, в Охотске и на Камчатке, однако они не сохранились. Массовое строительство церквей на Дальнем Востоке связано с быстрым освоением региона. Представление об архитектуре дальневосточных церквей (каменных и деревянных) позволяют получить сохранившиеся в некоторых поселениях храмы, исторические описания, фотодокументы и архивные материалы, в том числе проектные чертежи.

Как и в других областях региона, на Дальнем Востоке преобладали деревянные храмы. Каменные возводились только в самых крупных поселениях - Благовещенске, Владивостоке, Хабаровске, Уссурийске, Имане, а также в некоторых поселках вдоль железной дороги (Гродеково, Раздольное, Угловое). Строительство церквей осуществлялось по планам, присылаемым на места из епархии. На основе планов местные (областные) архитекторы разрабатывали необходимую проектную документацию (фасады, разрезы). В архивах автором выявлены проекты храмов, разработанные первыми архитекторами Приамурья (Леонтьев П.В., Кры-гин C.B., Станкевич А.Р.) и некоторыми столичными зодчими. Часто деревянные церкви сооружались силами военных инженеров и строителей.

Немаловажный интерес представляет для исследователей истории русской архитектуры развитие православного культового зодчества в Китае. Известно, что еще в начале XVIII в. в Пекине стала действовать учрежденная Петром I Российская духовная миссия. Всплеск активной деятельности миссии и особенно церковного строительства приходился на первую треть XX в., когда в Маньчжурии русскими была построена Китайская Восточная железная дорога, а после 1918 г. появились эмигранты из России. Этот новый этап церковного строительства отличался от предыдущего тем, что храмы в Китае стали строиться не столько для принявших православную веру китайцев, сколько для верующих из России - строителей и служащих дороги, а затем и эмигрантов. Особый упор при возведении храмов был сделан в новых городах и поселениях вдоль полосы отчуждения железной дороги. Кроме того, церкви появились и в некоторых других китайских городах, расположенных вне полосы отчуждения (Шанхай, Пекин, Тяньцзин, Ханькоу и др.).

Создавая новые города в Китае, российские инженеры стремились придать им облик русских поселений. Особая роль в формировании такого облика и придания городам "русскости" отводилась православным храмам, часто напоминающим широко известные прототипы. Например, при проектировании города Дальнего архитектор К.Г. Сколнмовский выбрал возвышающееся над портом место для православного храма в древнерусском стиле XVI в., с целью придать новому поселению вид "русского города"

Уже в 1930-е гг. в Китае насчитывалось более 70 православных храмов, из них 23 находились в Харбине. Церковь для эмигрантского Харбина стала своеобразной объединяющей силой, и вся жизнь эмигрантского населения в этом городе в самых разных ее проявлениях была связана с храмом. Проекты для церквей в Китае разрабатывали не только местные архитекторы (Ю.П. Жданов. М.М. Осколков, Б.М. Тустановский, А.И. Ярон и др.), но и зодчие Петербурга (И.В. Подлевский, А.И. фон Гоген, В.А. Косяков).

Развиваясь в специфических условиях зарубежья, русское культовое зодчество во многом сохраняло свои традиции. Создавая новые храмы в различных городах Китая, российские архитекторы обращались к известным образцам, выдающимся произведениям русской культовой архитектуры, становившимися для выходцев из России своеобразными символами их родины. Такими образцами были деревянные церкви русского Севера, древние храмы Киева и Новгорода, церковь Вознесения в селе Коломенском, отдельные византийские прототипы.

Нельзя не отметить и некоторых новаторских идей российских архитекторов при строительстве храмов в Китае. В частности, архитектор Б.М. Тустановский, применив в конструкции сводов Благовещенской и Алексеевской церквей систему перекрещивающихся арок, разработанную В.А. Косяковым, значительно ее усовершенствовал. Благодаря этому конструктивному новшеству стало возможным перекрыть без внутренних опор храмовое пространство вместимостью на 1200 человек. Усовершенствованная конструкция могла противостоять сильным землетрясениям, что было очень важно для сейсмических районов Дальнего Востока.

Православные церкви, построенные русскими в Китае, представляют не только огромную историко-культурную ценность, но и имеют важное значение для архитектурной науки, поскольку возводились они в период, когда в России культовое зодчество прекратило свое развитие. В Харбине и других поселениях Китая, где осела российская эмиграция, русская церковная архитектура продолжала существовать. Построенные там храмы позволяют увидеть, в каком именно направлении эта интересная ветвь отечественного зодчества продолжала свое существование. Проведенное автором натурное исследование сохранившихся в Харбине православных церквей наглядно демонстрирует приверженность российских зодчих, оказавшихся в Китае, устоявшимся традициям в области церковного зодчества. Русские православные храмы в Китае - это огромный пласт русской культуры, малоизвестный в современной России. В публикациях диссертанта, основанных на натурных и архивных исследованиях, показана история создания и раскрыты композиционные и другие особенное™ наиболее интересных в архитекгурно-ху-дожественном отношении храмов.

Стилистические особенности архитектуры (8, 9, 23, 29, 30, 35, 51, 53, 71, 84, 86, 90, 97, 98). В стилевом отношении архитектура восточных окраин России сильно отличается от зодчества центральных районов, прежде всего тем, что развивалась она здесь, с одной стороны - обособленно, с некоторым отставанием, а с другой - в иных экономических условиях, при отсутствии мощных культурных традиций. Тем не менее, стили барокко и классицизм дошли из центра России до восточных российских окраин. Как показали исследования, стиль барокко стал здесь по преимуществу стилем православных церквей. До настоящего времени еще сохраняются в Забайкалье некоторые храмы, построенные в XVIII - начале XIX вв. в этой стилистике (Спасский собор в Старом Селенгинске, Одигитриевс-кий собор в Улан-Удэ, Троицкая церковь Селенгинского монастыря, Сретенская церковь в Батурине, Спасская церковь в Турунтаеве, Спасо-Преображенский собор Посольского монастыря, Благовещенская церковь в Кударе). Причем, барочная стилистика во многих храмах сочетается с мотивами деревянного зодчества и приемами народного искусства.

Гораздо сильнее в архитектуре региона проявился классицизм в его поздней стадии, имевший распространение в забайкальских городах - Кяхте, Нерчинске, Верхнеу-динске, Нерчинском Заволде, Новоселенгинске, Чите и Петровском Заводе. Его появление в регионе связано с творческой деятельностью профессиональных архитекторов Л.И. Иванова, А И Лосева (иркутский губернский архитектор), а также пребыванием в ссылке декабристов. В отличие от барокко, в классицизме строили не только храмы, но и здания жилого, общественного, административного и торгового назначения (гостиные дворы в Кяхте, Верхнеудинске, Нерчинске). Проводниками классицизма на восточных окраинах России были в первой половине XIX в. и архитекторы Строительного комитета МВД, выполнявшие некоторые проекты для сибирских и дальневосточных городов. Так, автору уцалось отыскать в одном из местных архивов совершенно неизвестный проект одного из двух построенных храмов для Камчатки, выполненный в 1832 г. академиком архитеюуры А.И. Мельниковым. В стиле позднего классицизма составляли свои проекты и работавшие в Якутске в 1860-1880-е годы архитекторы В.А. Шкалин, И.Ф. Тамулеиич и А.В.Мондзяк, читинский архитектор В.Е. Патер.

Из гражданских построек следует отметить получивший наибольшее распространение в Забайкалье тип жилого дома с мезонином. В силу исторических обстоятельств, классицизм уже не мог оказать ощутимого влияния на развитие архитектуры в регионе. Ему на смену, как и во всей русской архитектуре, пришли исторические стили.

Строительство КВЖД в самом начале XX столетия развернулось широким фронтом под флагом оригинального тезиса: "Новым городам в новый век -архитектуру нового стиля". Таким новым стилем явился модерн. В Харбине, Дальнем и Порт-Артуре - везде этот стиль стал ведущим на протяжении более двух десятилетий. В модерне возводили не только крупные административные и общественные здания, но и жилые особняки, а также здания промышленного назначения (например, паровозные и вагонные депо, мастерские и др.). Применение этого стиля носило массовый характер, и более продолжительный, нежели в российских городах. На основании своих исследований автор склонен предположить, что модерн из новых городов КВЖД перешел в архитектуру городов российского Дальнего Востока и Забайкалья. Его влияние оказалось здесь более ранним, чем влияние модерна Москвы или Петербурга.

Анализ стилистических особенностей и предпочтений в архитектуре Забайкалья и Дальнего Востока свидетельствует о важной роли при строительстве зданий купечества как основных заказчиков. Именно с купечеством следует связывать распространение в регионе модерна, особенно в Чите, Сретенске, Владивостоке и Харбине, где выделялись строительной активностью еврейские купцы и предприниматели, владельцы банков и гостиниц. Особенно ярко это заметно в Харбине, где находилась довольно многочисленная еврейская диаспора. Крупные семейные кланы Скидельс-кого, Мееровича, Опица, Каспе, Глоубермана, братьев Эскиных и многих других строили комплексы и здания разных типов для извлечения доходов. Эти фамилии были хорошо известны и в городах Забайкалья и Дальнего Востока дореволюционного периода. Их многочисленные дома сохранились до настоящего времени в Чите, Сретенске, Нерчинске, Владивостоке и Харбине, где большинство их строительных и архитектурных заказов выполняли лучшие архитекторы (С.А. Венсан, 10.П. Жданов, И.Ю.Левитин, P.M. Радбиль, A.A. Мясковский, М.М. Осколков, П.С. Свиридов, Г.Р. Юнгхендель и др.).

Наряду с модерном наиболее заметны в архитектуре Харбина и других городов проявления неоклассицизма (особенно в банковских зданиях) и русского стиля как правило, в церковной архитектуре). Эти и другие проявления, однако, следует рассматривать не как самостоятельные стилистические изыски, а как элементы композиционных приемов того же модерна. Нельзя не отметить в некоторых постройках, прежде всего в зданиях вокзалов на тех станциях, где преобладало китайское население, сочетания элементов модерна и традиционного китайского стиля. Сплав восточных и западных мотивов в архитектуре следует понимать как результат взаимодействия двух культур. Примечательно, что именно такой стилистический сплав архитекторы и инженеры закладывали в постройки данного типа с самого начала, еще в процессе разработки проектов.

Особое место в архитектуре городов Дальнего Востока (российских и китайских) занимает русский стиль. Самой ранней постройкой в регионе, возведенной в стиле русской архитектуры XVII в., является Успенская церковь Нер-чинского мужского монастыря (1712 г.). Этот стиль продолжал оставаться ведущим и в архитектуре православных церквей второй половины Х1Х-начала XX вв., в том числе в Маньчжурии.

Постройками гражданского назначения в этой же стилистике архитекторы стремились выразить неразрывное единство далеких от центра России дальневосточных городов со столицей, связь с ней. На конечных пунктах Транссибирской магистрали железнодорожные вокзалы строили непременно в русском стиле (Благовещенск, Владивосток, Хабаровск), чтобы подчеркнуть близость к Москве. В формах и стилистике этих вокзалов можно видеть стилистическую перекличку с Ярославским вокзалом в Москве, откуда начинается транспортная связь с восточными окраинами. Подтверждением присутствия подобной же связи служат и вокзалы в Москве и Харбине. Здание московского Курского вокзала, откуда по Нижегородской линии поезда отправлялись в Маньчжурию, повторили практически без изменений в Харбине. Подобная идея, вероятно, продолжала традицию, начатую в России еще в середине XIX в. Известно, что на конечных пунктах дороги, соединившей Москву и Петербург, были построены вокзалы одинаковой архитектуры. Как отмечалось в 1921 г. в местной печати, сооружая такой вокзал во Владивостоке, "прежняя русская власть позаботилась закрепить свое влияние созданием памятника в национальном духе". Автор небольшой статьи о русском стиле отмечал, что воспроизведение на Дальнем Востоке русского архитектурного стиля следует всячески приветствовать, так как оно знакомит Азию с обликом русской культуры (Архитектура и жизнь. 1921). Можно сказать, что в городах восточных окраин России, как и в Маньчжурии, на русский стиль возлагалась в некотором роде идеологическая, просветительская миссия. Показательной в этом плане стала Приамурская выставка 1913 г. в Хабаровске, приуроченная к 300-летию Дома Романовых. Несколько десятков ее павильонов были выполнены в русском стиле. Соискателем впервые были исследованы архивные материалы, выявлены авторы многих павильонов, проанализированы их архитектурные особенности и подготовлены публикации об этой уникальной выставке.

Из исторических стилей в начале XX в. в Забайкалье и на Дальнем Востоке следует отметить появление в архитектуре некоторых городов ренессансных и барочных элементов и композиций. Ренессансный характер фасадов отмечается в банковских зданиях городов Читы, Хабаровска и Владивостока, а барочные композиции в большей степени характерны для крупных доходных домов. Значительно более длительным по времени было увлечение ренессансом и барокко у российских архитекторов в Харбине. Здесь, как и в модерне, в этой стилистике архитекторы строили еще в конце 1920-х и даже в начале 30-х гг. Так, архитектор A.A. Мясковский (техник по образованию) большинство своих зданий проектировал и строил в стиле французского барокко, а Ю.П. Жданов отдавал предпочтение ренессансу.

Русская архитектура в Харбине, Дальнем и Порт-Артуре значительно в большей степени носила интернациональный характер. Ее стилистическая палитра была богаче и разнообразнее, чем в городах восточных окраин России. Неоренессанс, необарокко, неогреческий стили в архитектуре городов русского Дальнего Востока почти не встречались, а в Харбине и других поселениях по линии КВЖД (а также в Шанхае, Тяньцзине) российские инженеры использовали их в своих проектах и постройках довольно часто. Причем, некоторым типам зданий был присущ какой-либо один стиль. Например, целая группа банковских зданий в Харбине построена в неогреческом стиле, доходные дома - в необарокко или неоренессансе, а православные храмы - в русском, неорусском или в византий-ско-русском стилях.

Значительный объем сохранившегося архитектурного наследия и творческая деятельность российских зодчих в китайской эмиграции показывают, что этот историко-архитектурный пласт не вписывается в общее русло развития российской архитектуры после 1917 года. Своеобразный парадокс данного исторического момента заключался в том, что в России в 1920-е годы зодчие экспериментировали в области архитектуры и градостроительства, "выполняя социальный заказ на предметно-пространственное обеспечение идеи создания общества социальной справедливости" (С.О. Хан-Магомедов), а в Маньчжурии российские же архитекторы продолжали работать в исторических стилях, внедряя европейскую архитектуру в новые города азиатской страны. Поэтому китайскую или эмигрантскую ветвь отечественного зодчества, по-видимому, будет правильнее рассматривать в контексте с развитием общеевропейской архитектуры, в которой исторические стили еще продолжали свое существование. Исследования также показали, что возникший в советской России конструктивизм среди российских архитекторов, работавших в Маньчжури, не нашел последователей.

Специфика профессиональной деятельности архитекторов на Дальнем Востоке (3, 5,7-9,35, 50, 53,61,62, 68,70,72,78, 80-82, 86-89,91,96). Развитие архитектуры и градостроительства любого региона и города находится в прямой зависимости от профессиональной деятельности архитекторов и инженеров, их уровня подготовки. Эти специалисты, приезжая на службу в отдаленные окраины России, несли с собой достижения, приемы и идеи, характерные для архитектуры центральных регионов России. Тем самым сокращалось отставание окраин от центра, повышалось качество архитектуры в провинции. В процессе изучения периодической литературы и многолетних изысканий в архивах разных городов (Санкт-Петербург, Москва, Благовещенск, Владивосток, Томск, Улан-Удэ, Чита, Хабаровск, Якутск и др.) соискателю удалось выявить более 700 персоналий архитекторов и инженеров, работавших в регионе с середины XIX в. и до 1950-х годов.

Появление профессиональных зодчих на восточных окраинах России относится к концу 1820-х гг., когда в Забайкалье вернулся после обучения в Академии художеств Лаврентий Иванов, ученик зодчего К.И. Росси. На Дальнем Воетоке, в Приамурье, первыми профессиональными архитекторами в конце 1850-х гг. были выпускники Московского кремлевского архитектурного училища С.В.Крыгин и C.B. Леонтьев, а также окончивший Академию художеств A.B. Сапожников. Сложность их деятельности заключалась в необходимости согласования и утверждения проектов в Петербурге. Эта процедура занимала слишком много времени, часто надолго затягивая сроки строительства.

Среди российских вузов, осуществлявших подготовку архитектурных и инженерных кадров, главными поставщиками инженеров на окраины России являлись Академия художеств и высшее строительное училище, преобразованное в 1882 г. в Институт гражданских инженеров, а также Военно-инженерная академия. Особенно плодотворной и масштабной была деятельность военных инженеров во второй половине XIX в., в процессе создания новых поселений в Приамурье, в том числе при строительстве Николаевска, Благовещенска, Хабаровска, Владивостока и Уссурийска. Они своими силами обеспечивали проектирование и строительство самых разнообразных комплексов и сооружений для сложной инфраструктуры дислоцировавшихся здесь войск. Этими специалистами на Дальнем Востоке были сооружены мощные фортификационные укрепления в Николаевске-на-Амуре, во Владивостоке и Порт-Артуре. Военные инженеры даже замещали должности городского архитектора в Хабаровске, Благовещенске и Владивостоке.

Всплеск мощной архитектурной и строительной деятельности в регионе пришелся на рубеж XIX-XX столетий, когда силами корпуса инженеров путей сообщения и другими специалистами строилась Уссурийская железная дорога, затем Забайкальская и Амурская, а на территории Маньчжурии возводилась Китайская Восточная железная дорога. Деятельность российских архитекторов и инженеров на КВЖД представляет особый интерес для исследования процессов развития русской архитектуры на Дальнем Востоке. В Маньчжурии в течение нескольких десятилетий проводился по сути дела грандиозный по масштабам градостроительный эксперимент при самом непосредственном участии российских специалистов. Государственные функции на КВЖД возлагались на Правление этой дороги, а всей строительной деятельностью ведало строительное управление. Активное заселение Харбина и других поселений вдоль КВЖД сопровождалось частным домостроительством, которое контролировалось городским и районными органами управления после их образования в 1908 г.

Исследования автора показали, что некоторые из архитекторов-эмигрантов сразу же заняли в Харбине высокие административные должности, продолжая оставаться на них в течение длительного времени. Среди таких ответственных должностей был пост заведующего техническим отделом, где происходило проектирование наиболее важных и крупных объектов, и должность городского архитектора, осуществлявшего градостроительную политику. Начиная с 1904 г., этот пост занимали В.Д. Смигельский, а затем И.Ю. Левитин, оставивший должность в 1920 г. После него городским архитектором в Харбине на некоторое время стал А.А. Мясковский, а с 1922 г. известный в восточной Сибири архитектор В.А. Рассушин. М.М. Осколков, занимавший до революции пост городского инженера в Хабаровске, работал в такой же должности в Харбине в течение 18 лет (1920-1937). Заведующим кафедрой архитектуры был назначен бывший много лет городским архитектором в Томске и Тамбове П.Ф. Федоровский.

На основании натурных и архивных исследований автором выявлено, что в Харбине на протяжении трех десятилетий вся архитектурно-градостроительная деятельность осуществлялась под руководством и при самом непосредственном участии российских инженеров и архитекторов. Лишь с 1932 г., когда власть в Маньчжурии захватили японцы, руководство градостроительной политикой перешло к японским инженерам. При этом роль российских инженеров оставалась по-прежнему весомой, их высокий профессиональный уровень и вклад в развитие архитектуры городов на КВЖД признавала даже новая власть Маньчжурии. Поэтому они продолжали архитектурную деятельность, как в государственных органах, так и частным образом, выполняя заказы.

Как показали исследования соискателя, быстро растущие города российского Дальнего Востока испытывали острый дефицит архитекторов. Это было одной из причин, почему многие проекты, особенно для крупных и важных объектов, разрабатывались столичными архитекторами по индивидуальным заказам или на основе конкурсов. По заявкам городских властей Благовещенска, Владивостока и Хабаровска архитектурные общества Москвы и Петербурга часто объявляли конкурсы на составление проектов самых значимых сооружений для этих городов. Многие проекгы по церковному ведомству для регионов разрабатывал специально состоящий при Синоде архитектор, а по гражданскому ведомству проекты часто выполнялись архитекторами Техническо-строительного комитета при МВД.

Провинциальные архитекторы не только занимали должности в административных органах, но также проектировали и строили для частных заказчиков. Они преподавали в средних учебных заведениях, занимались художественным, музыкальным, театральным творчеством, общественной работой, принимали активное участие в архитектурных конкурсах. Неотъемлемой частью многогранной деятельности русских инженеров на Дальнем Востоке, особенно в Маньчжурии являлась научно-педагогическая работа. Работавший до гражданской войны в г. Чите архитектор Н.В. Никифоров подготовил в 1917 г. печатную диссертацию "Философия архитектуры", а в Харбине в 1921 г. издавал журнал "Архитектура и жизнь", который стал первым и единственным подобного рода архитектурным изданием в Русском зарубежье.

Исследования соискателя позволяют сделать вывод, что архитекторы стояли у истоков развития высшего архитектурного и инженерного образования на Дальнем Востоке, сначала во Владивостоке, а затем в Харбине и Шанхае. Созданный в 1920 г. в Харбине политехникум и преобразованный спустя два года в политехнический институт стал настоящей кузницей инженерных кадров на северо-востоке Китая. Примечательно, что этот институт существует в Харбине до настоящего времени, являясь одним из крупных и ведущих инженерных вузов Китая. Один из первых выпускников ХПИ, инженер Н.П. Калугин писал впоследствии в своих воспоминаниях о педагогах института, что "Это были русские инженеры, ставшие научными работниками, которые углубляли свой опыт, занимаясь научно-техническим трудом, и вне своей Родины фактически представляли русскую науку. Весь свой богатый багаж знаний и опыта они передали младшим поколениям, которые знакомили зарубежную среду с русской техникой не по книгам и статьям, а непосредственно наделе" (Политехник. 1973, №5).

Российский опыт объединения архитекторов и инженеров в творческие и профессиональные союзы пригодился им в эмиграции, где было сконцентрировано большое количество русских инженеров. В Харбине существовал Союз русских инженеров. По исследованиям автора, в 1926 г. в Харбине насчитывалось около 350 российских инженеров разного профиля. В 1932 г. харбинские инженеры на учредительном собрании основали новую организацию - "Общество русских инженеров в Маньчжурии", в состав которого вошли инженеры, окончившие до 1917 г. только российские учебные заведения. Положением оговаривалось, что члены этой организации не могут быть подданными СССР. Вслед за этим, подобный творческий союз появился и в Шанхае. Главной целью Общества было "содействие научно-технической деятельности его членов, содействие развитию промышленности края и взаимопомощь членов организации друг другу". Общество состояло из архитектурно-строительного, горного, путей сообщения и фабрично-заводского отделов. В 1936 г. в Харбине по инициативе группы инженеров был создан общий Союз российских инженеров, в который могли вступать все инженеры, получившие профессиональное образование в разное время и в любой стране. Признавая высокий уровень российских инженеров-специалистов, японцы предложили в 1938 г. создать общество инженеров-архитекторов всех национальностей с целью "обмена знаниями в области архитектуры". Стремясь взять под контроль все население Харбина, правительство Маньчжоу Го создавало подобные объединения из специалистов многих профессий (инженеров, педагогов, медицинских работников и т.д.).

В общественной и культурной жизни Харбина, Шанхая и других городов, где концентрировались эмигранты, творческим союзам отводилась роль культурных и научных очагов сообщества архитекторов и инженеров. Исследованиями выявлено, что объединения российских инженеров и архитекторов за рубежом сыграли первостепенную роль в пропаганде русского зодчества на Северо-востоке Азии, в развитии архитектурного и инженерного образования в Русском зарубежье, а впоследствии и во всем Китае.

Результатом многогранной деятельности местных (дальневосточных) архитекторов формировалась архитектура и облик городов на восточных окраинах России. Важную роль в этом сыграли архитекторы И.В. Мешков, Н.В. Коновалов, A.A. Гвоздиовский, Г.Р. Юнгхендель - во Владивостоке, П.Е. Базилевский, Ю.З.Колмачевский, А.К. Левтеев, Б.А. Малиновский, С.А. Монковский, В.Г. Мооро - в Хабаровске, М.Ю. Арнольд, Л.И. Корганов, Г.С. Мосашвили, Г.В. Никитин, Ф.Е. Пономарев - в Чите, К.А. Лешевич в Якутске, В.К. Вельс, С.А. Венсан, К.Х. Денисов, Г.Г. и Н.Г. Дориан, С.Н. Дружинин, Ю.П. Жданов, И.Ю. Левитин, A.A. Мясковский, М.М. Осколков, П.С. Свиридов, В.А. Рассушин, Б.М.Ту-становский - в Харбине, В.Ф. Ливин, Я. Лихонос, А.И. Ярон - в Шанхае. Эти и многие десятки других архитекторов создавали на окраинах России и вне ее пределов облик городов, отвечающий духу и запросам своего времени. В китайской эмиграции постройками "в русском духе" российские архитекторы привносили в культуру соседнего государства характерные европейские черты и стилистические приемы, обогащая тем самым зодчество этой восточноазиатс-кой страны.

Заключение диссертации по теме «Теория и история архитектуры, реставрация и реконструкция историко-архитектурного наследия», Крадин, Николай Петрович

Основные результаты и выводы.66